Когда Аврил сказал Хью, что Катарины в лагере нет, тот едва смог сдержать ярость. Меньше всего ему хотелось снова гоняться за ней. Но шло время, и его злость постепенно превращалась в беспокойство, в конце концов, уступившее место леденящему страху.

Весь день сегодня он провел, стараясь не замечать Катарины, однако с кем бы он ни ехал и что бы ни делал, чтобы не думать о ней, Хью помимо своей воли постоянно держал ее в поле зрения. Когда она ехала с Жофреем Уинфри, Хью настолько тошно было смотреть, как тот увивается вокруг нее, что он уже был готов отправить его обратно в Авиньон с каким-нибудь пустяковым поручением и облегченно вздохнул, когда отряд остановился на привал. После обеда Катарина выбрала себе в спутники пажа, и это несколько улучшило настроение рыцаря. Впрочем, глядя в течение четырех часов, как Катарина с Аврилом смеются и щебечут, как две беззаботных птички, он почувствовал, что настроение его окончательно испортилось только от того, что у этих двоих, по всей видимости, было о чем поговорить. Когда отряд остановился на ночлег, Хью был в таком мрачном расположении духа, что вынужден был рьяно приняться за работу по организации бивака, чтобы хоть немного отвлечься от тягостных мыслей.

Сейчас все внутри у него похолодело при мысли, что если с Катариной что-то случилось, то виноват в этом только он один. Он не приставил к ней человека, чтобы тот присматривал за ней, да и самой ей не объяснил, насколько опасно уходить в лес одной. Винить, кроме себя, ему было некого. Катарина никогда прежде не уезжала из дому, она привыкла к безопасности Авиньона и земель ее отца. Что она могла знать об опасностях, подстерегающих путника в незнакомом лесу?

Прошел ужин, но Хью не мог заставить себя съесть ни куска. Он не хотел пока говорить остальным об исчезновении девушки, не желая широких поисков. Это могло бы только насторожить разбойников, если бы они присутствовали в лесу и держали Катарину своей пленницей.

Хью привык по-своему решать свои проблемы и предпочитал заниматься этим в одиночку. Когда стемнело, к нему подошел Жофрей Уинфри и поинтересовался, где Катарина. Хью не допускающим дальнейших расспросов тоном сказал ему, что она спит. Похоже, объяснение удовлетворило Уинфри, так как он тотчас же удалился, не сказав более ни слова. Глядя ему в спину, Хью покачал головой. Его бы никогда не удовлетворил подобный ответ. Если бы он захотел узнать, где Катарина, то сделал бы это сам. Впрочем, с Жофреем Уинфри у них не было ничего общего.

Наступила уже глубокая ночь, а Хью с Аврилом сидели у костра и ждали, когда лагерь угомонится. Их спутники по одному завернулись в свои плащи и легли спать, костры догорали. Сидя в темноте, Хью молил Бога, чтобы сейчас из лесу появилась Катарина. Воображение услужливо рисовало ему ужасные картины того, что могло произойти с ней за это время. У него не оставалось ни малейших сомнений, что девушка попала в беду.

Наконец, выдержка изменила ему. Он не мог больше ждать.

— Следи, чтобы этот костер не погас, малыш, — хрипло сказал он и вскочил с пня, на котором сидел, напряженно вглядываясь в темноту.

Аврил тоже вскочил и быстро закивал.

— Что вы собираетесь делать, господин? — шепотом спросил он.

— Я надеюсь с божьей помощью отыскать ее. Раз у нее хватило ума отправиться одной куда-то морозной ночью, у меня не остается другого выбора, как только попытаться вернуть ее.

— Госпожа Катарина никогда бы не совершила подобного безрассудства! — воскликнул Аврил, желая защитить свою госпожу. — С ней что-то случилось. А вдруг она сломала руку или ногу? Или на нее напал медведь! Или кто пострашнее! — у мальчика даже руки затряслись от возмущения. — Где бы она ни была, ей сейчас холодно и страшно, и будь вы рыцарь или кто угодно, мой господин, вы не посмеете отрицать этого.

Хью вздохнул и положил свою тяжелую руку на плечо юного пажа.

— Аврил, я найду ее. Где бы она ни была, я найду ее и верну в безопасное место! А теперь дай мне мою накидку, меч и боевой топор.

Аврил судорожно сглотнул, еще раз посмотрел на Хью округлившимися глазами и помчался исполнять приказание.

Хью сжал зубы так, что желваки заиграли на скулах, и провел рукой по кожаному поясу, проверяя, на месте ли кинжал. Слова Аврила болью отозвались в его сердце. Тщетно пытался он скрыть свои страхи за маской гнева. Если с Катариной и впрямь что-то случилось, он никогда не сможет простить себе этого.

Наконец подошел Аврил и подал ему его верный двуручный меч и боевой топор. Рукоятка топора привычно легла в его руку, а широкое лезвие меча грозно блестело в пламени костра. Немало голов пришлось ему снести с плеч при помощи этого грозного оружия. Сколько раз он бросался в бой с именем Бога на устах. Но не раз он задумывался, а вправду ли Господь желает гибели мусульман? Он многому научился у своих врагов и не мог не испытывать уважения к их древней культуре. Сомнения в правильности убийства человека человеком не раз посещали его, хотя он и не смел высказывать их вслух. Теперь же он спрашивал себя, неужели Господь, добрый и милосердный, сделал так, что Катарина пропала в лесу в первый же день их путешествия? Неужели он допустит, чтобы мир лишился того света, что исходил от нее?

— Господи!

При звуке голоса Аврила Хью очнулся от своих грустных мыслей. Мальчик подал ему пояс с ножнами. Хью поднял руки и позволил пажу надеть на себя снаряжение. Он вставил меч в ножны, а топор повесил с другой стороны. Взяв свою тяжелую накидку, он одним движением набросил ее на плечи. Аврил стоял рядом, не говоря ни слова, но выражение лица мальчика о многом говорило Хью.

— Я найду ее, Аврил. Приготовь шатер.

* * *

Когда ищешь чьи-то следы, разница небольшая, делаешь ты это в снежном лесу или в песках пустыни. Хью верно рассудил, что, скорее всего, Катарина могла направиться к реке, и не ошибся. Не пройдя и десятка шагов, он обнаружил на нетронутом снегу следы ее башмаков. Они вели вдоль крутого берега, и Хью размышлял, зачем Катарине понадобилось идти в этом направлении, как вдруг он увидел, что следы резко повернули вправо. Посветив факелом, Хью понял, что Катарина, поскальзываясь, спустилась к реке. Это обеспокоило его. Похоже было, что она упала с крутого берега к воде. Хью решил, что если она даже и не поранилась, то наверняка промокла насквозь. Он осторожно спустился к воде и осмотрелся. Наконец ему удалось разглядеть еще одну цепочку ее следов, ведущую вдоль реки по направлению к лагерю. Следы были ровные, и Хью с облегчением вздохнул, решив, что ноги у Катарины, по крайней мере, целы, а значит, и сама она где-то недалеко. Впрочем, он прошел по ее следам довольно далеко, а самой девушки нигде не было видно. Он продолжал идти по следу, как вдруг оказался в тупике. Там, где река разлилась, следы Катарины резко обрывались. На высокий утес, преградивший дорогу, мог бы взобраться только опытный скалолаз. Страх за девушку снова сжал его сердце своими ледяными когтями.

Хью посмотрел на черную реку, поежился и снова перевел взгляд на утес. Несомненно, Катарине никогда не удалось бы забраться на эту скалу, даже если бы на ней не было тяжелого плаща и платья. С другой стороны, если бы она пошла обратно, то он наверняка увидел бы ее.

Где же она?

Хью старался не смотреть на реку, несущую свои черные воды рядом с ним. Рона в этом месте была широкой и глубокой, а вода в ней в это время года была ледяной. Один неверный шаг, и девушка могла рухнуть в бурлящую воду без малейшей надежды на спасение. Он тряхнул головой, отгоняя от себя мрачные мысли. Пока он не найдет ее бездыханного тела, он не поверит в то, что она, может быть, уже мертва! Хью внимательно начал осматривать ближний к нему участок берега. Наконец он разглядел слабые следы, ведущие в том направлении, откуда он пришел, однако не успел он пройти по ним и двадцати шагов, как следы снова оборвались. Он озирался по сторонам, не имея ни малейшего понятия, где ее искать.

Озадаченный, Хью описал круг, ища хоть что-нибудь, что могло бы подсказать ему, где она находится. Вдоль берега росли мелкие елочки, возле одной из которых теснились густые заросли кустарника. Низко склонившись к земле, Хью осматривал каждый камень, каждый бугорок, пытаясь разрешить мучившую его загадку. Она должна быть где-то здесь, ей просто некуда было больше деваться. Вдруг он увидел слабый след среди следов каких-то животных, ведущих в заросли ежевики. Он не знал, что заставило его повнимательнее осмотреть этот куст, знал только, что в противном случае никогда не обнаружил бы там спящей Катарины.

* * *

Катарина не знала, сколько она проспала — это мог быть час, а могло быть и четыре, как вдруг что-то внезапно разбудило ее. Сердце ее заколотилось, как у ласточки, пойманной в силки.

Она услышала, как рядом с ее убежищем хрустнула ветка, затем послышался хруст снега под чьей-то ногой. Так близко! Катарина лежала не шевелясь, затаив дыхание. Ветки над ее головой закачались, и на нее упала чья-то тень. Она открыла рот, чтобы закричать.

— Катарина?

Она почувствовала, как комок подкатил ей к горлу при звуке этого голоса.

— Хью! — она попыталась выбраться из своего убежища, но ноги ее запутались в платье и плаще, так что она не могла подняться.

Хью не стал дожидаться, пока она сможет выбраться из этой норы, вместо этого он сам забрался туда и крепко прижал ее к себе, вне себя от счастья, что обнаружил ее живой и, судя по всему, невредимой.

— Бог мой, девочка, ты же могла замерзнуть здесь насмерть! Скорее забирайся сюда! — он распахнул плащ, снова прижал ее к груди и обернул плащом. — Согревайся об меня, — ее голова оказалась у него под подбородком, он старался всем телом согреть ее, хотел отдать ей все свое тепло.

— Хью, — со слезами в голосе прошептала она, — я не хотела заблудиться. Все были так заняты, я думала, что смогу…

— Успокойся, малышка. Не важно, как ты попала сюда, я так рад, что нашел тебя. — Хью почувствовал тепло ее дыхания на своей шее и крепче прижал ее к груди.

— Я так замерзла, — прошептала она.

— Ты лежала, не шевелясь, — мягко сказал Хью. — Есть правило — если заблудился в лесу, надо не спать и все время двигаться. От холода человек засыпает, чтобы чаще всего никогда больше не проснуться.

— Я не знала этого.

— Откуда тебе было это знать? — Хью улыбнулся, представив, как они с Катариной выглядят со стороны, лежа в обнимку в ежевичном кусте. — Ты нашла замечательное место, малышка. Мне не стоило опасаться разбойников, здесь бы они никогда тебя не нашли.

Катарина улыбнулась, довольная, что удостоилась его похвалы. Хью тем временем продолжал:

— Надеюсь, хозяин этой норы не придет сегодня проведать, как тут идут дела.

— Это не могло быть большое животное, Хью. Здесь так мало места.

— Здесь вполне мог бы поместиться волк, — хитро улыбнувшись, сказал Хью. — Но не стоит волноваться, Катарина. Поскольку твой плащ и сапоги отделаны мехом его кузена, ты наверняка бы ему понравилась.

Катарина озадаченно посмотрела на него, и Хью рассмеялся.

— Когда мы пойдем обратно в лагерь? — спросила она.

— Не сейчас. Надо сперва отогреть тебя немного. До лагеря не так уж и близко, — сказал Хью, но он знал, что дело вовсе не в этом. Он вполне способен был отнести Катарину в лагерь на руках, просто сейчас ему было так хорошо с ней, что он не хотел прерывать это. Все его молитвы и клятвы, его намерение держаться от нее подальше уплыли прочь, подобно осенним листьям, которые Рона в изобилии несла к морю. Он не чувствовал такого умиротворения с того момента, как приехал в Авиньон. С того мига, как коснулся губ Катарины в тишине своей комнаты. После этого дни его проходили в мучениях, на которые он сам и обрек себя. Он смотрел, как другие говорят с ней, смеются, танцуют с ней, и мечтал только об одном — быть вместе с ней в эти моменты.

Тихонько он засунул руку ей под капюшон и нежно погладил шелковистые волосы.

— Будь ближе ко мне, Катарина, — прошептал он.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Они были мягкими и нежными, и ей даже показалось, что они светятся в темноте. Секунду она смотрела на него, удивленная неожиданной переменой.

— Но ты же сказал, чтобы я оставила тебя в покое, — тихо сказала она. — Ты сказал…

— Я был неправ, — он зажмурил глаза и снова открыл их, затем нежно провел пальцами по ее длинной шее. — Я хочу, чтобы завтра ты ехала со мной. И послезавтра, и во все остальные дни.

— Я буду тебе в тягость.

— Ты будешь моим другом и компаньоном, и я буду рад видеть тебя рядом с собой, — Хью перевел дыхание. Он был так груб с ней только потому, что не хотел подвергать ее искушению. Он невыносимо страдал, но считал, что поступает верно. Катарина была прекрасна, молода и жизнерадостна. Он мог бы сколько угодно времени проводить в ее обществе, и ему это бы не наскучило. Так было с того самого дня, когда он встретился с ней, тогда еще совсем девочкой, впервые. Он наивно думал что, когда вернется, она будет все такой же, маленькой веселой девочкой, учившей его читать.

Да, она искушала его. Искушала пусть и несбыточной, но надеждой на счастье. Счастье говорить, смеяться, счастье слушать и быть услышанным. А он все эти три недели позволял себе обращаться с единственной по-настоящему ценимой им женщиной с таким презрением, которого она ничем не заслужила. При этом стоило ей взглянуть на кого-нибудь, как Хью изводился от ревности.

Катарина нежно улыбнулась ему:

— Ты вернулся…

— Я никуда и не уходил, — покачал он головой. — Это ты бродишь, где придется.

— Нет, — тихо возразила она. — Ты отправился в крестовый поход, а вернулся совсем другим. Теренс говорил мне, что в глубине души ты прежний, но я не верила этому. Я видела только, что ты обращаешься со мной, как с чужой, а с чужаками — как со своими лучшими друзьями. Твоя холодность и равнодушие больно ранили меня, и я решила ответить тебе тем же. Я хотела заставить тебя думать, что кто-то, все равно кто, так же важен для меня, как и ты, заставить тебя испытать боль, которую испытывала сама.

Хью покачал головой, и горькая усмешка скривила его губы.

— Может, ты и права, малышка, может, я и вправду изменился.

Катарина вгляделась в его лицо и нежно провела пальцами по небритой щеке.

— Но ты вернулся, рыцарь, которому я писала письма, с которым разговаривала по ночам в течение пяти лет, ты вернулся.

И прежде, чем он понял, что происходит, почувствовал, как мягкие губы коснулись его руки.

— Я так рада, пожалуйста, никогда больше не меняйся, Хью. На свете нет другого человека, который был бы мне так дорог.

Хью возблагодарил Господа за темноту, скрывшую слезы, выступившие на глазах. От волнения в горле стоял ком. Еще никто и никогда не говорил ему таких слов. Он многим был нужен, многие восхищались его мастерством воина, но такого ему не говорил никто и никогда. За суровым обликом мужественного бойца никто не замечал нежной и ранимой души, жаждущей любви. Кому он был по-настоящему дорог? Теренсу. Наверное, матери, хотя она умерла при родах, и Хью не знал ее. У него была невеста, Адель, но могла ли она когда-нибудь сказать ему такие слова? Нет, конечно же, нет.

Он закрыл глаза и глубоко вдохнул аромат нежной девичьей кожи, с трудом поднял веки и понял, что тонет в зеленой глубине ее глаз, теплых, нежных, доверчивых глаз, которые вполне могли бы принадлежать и ангелу. От ощущения близости Катарины все мысли об Адели разом вылетели у него из головы. Она была всем, чего он желал — потому, что была такой же, как он. Она ценила красоту мира, умела наслаждаться утренней росой и восхищаться красочными восходами и закатами.

Только благодаря ее письмам, он смог сохранить рассудок в кровавой бойне последних четырех лет. А кроме писем были воспоминания о ней — маленькой веселой девочке, ставшей для него единственным светом, к которому он стремился из тьмы чуждого жестокого мира, окружавшего его. Наконец, он понял правду. Он вернулся не к Адели, он вернулся к Катарине.

— Хью… — выдохнула она.

Он протянул руку и коснулся ее щеки, ощутив огрубевшими пальцами нежную шелковистую кожу. Обострившимся зрением он увидел, как бьется жилка на ее шее, и его захлестнула волна нежности. Не в силах совладать с собой, Хью припал губами к этой пульсирующей голубой ниточке с жадностью путника, изнывающего от жажды в пустыне. Аромат ее волос кружил ему голову.

— Катарина… — прошептал он, чувствуя, как при звуке этого имени тает лед, которым он пытался сковать свое сердце.

Вздохнув, она повернула к нему лицо, и губы их встретились. Хью забыл обо всем, он понял, что наступил, может быть, наиболее значительный момент в его жизни. Он прижимал ее хрупкое тело к себе, словно пытался оградить ее от всего, что могло бы причинить ей зло. Ему хотелось целовать ее снова и снова, забыться в ее объятиях, представляя, что кроме них двоих, в мире ничего больше не существует, но, собрав всю свою волю, он нежно отстранил ее, снова взглянул в доверчивые глаза и прижал ее голову к своей груди. Она лежала, прижавшись к нему, его доверчивая маленькая девочка, и он понял, что нет больше смысла лгать себе. Он любит Катарину! Любит так, как никто никогда и никого не любил. Но она не принадлежала ему. Не ему предстояло заботиться о ней! Не ему защищать ее! Не ему любить!

Хью прижимал ее к себе так крепко, что у него онемели руки.

— Пойдем, малышка, — сказал он, наконец. — Я отведу тебя в лагерь.

Катарине не хотелось уходить. В надежных руках Хью она чувствовала себя так спокойно. Она не могла бы сейчас сказать, что произошло между ними, чувствуя только, что это не может быть чем-то дурным. Она ждала этой заботы, защиты, нежности. Пусть у них осталось всего несколько дней, но того, что связывало их, теперь уже никто не сможет отнять. Сколько бы времени им ни оставалось провести вместе, оно будет принадлежать им и только им.

Катарина почувствовала, как руки Хью еще раз сжали ее, как будто он читал ее мысли. Наконец, он помог ей подняться.

— Но берег… я не могу взобраться на него.

— Не бойся, иди ко мне, — сказал Хью, улыбаясь.

Катарина протянула к нему руки, и Хью с легкостью вскинул ее на плечо.

— Братья всегда говорили, что во мне есть что-то от горного козла, хотя не знаю, что они имели в виду — мое упрямство или способность преодолеть любое препятствие, — Хью направился прямо к склону, и не прошло и минуты, как он опустил Катарину на землю пятнадцатью саженями выше того места, где они только что стояли.

— Попробовал бы ты проделать это в юбке, — сказала она.

— Да нет уж, спасибо, юбки я оставлю тебе, хотя интересно было бы взглянуть на тебя в штанах и тунике.

Катарина рассмеялась, а Хью обнял ее за плечи и повел к лагерю.

При их появлении сидящий на сложенном вчетверо шерстяном одеяле Аврил вскочил на ноги.

— Госпожа, слава Богу, вы невредимы, — воскликнул он, подбегая к ним. — А вы, господин Хью, не спешили отыскать ее. Я уж тут сидел и думал, что в скорости нам с моим маленьким пони придется отправиться спасать вас обоих.

Хью усмехнулся.

— А ты растешь не по дням, а по часам, парень. Что ж, спасибо тебе за помощь.

Аврил даже зарделся от гордости при словах Хью.

— А теперь, — продолжал Хью, — пора спать, до рассвета осталось не так уж много времени.

— И вот еще что, Аврил, — добавила Катарина, — пожалуйста, никому ни слова о сегодняшнем происшествии.

Аврил коротко кивнул и, не оборачиваясь, отправился спать.

Хью подвел Катарину к маленькой палатке.

— Вот что мы приготовили для тебя сегодня вечером, хотя, по-моему, в твоей ежевичной норе было уютнее.

— Здесь просто замечательно, — улыбнулась Катарина, — спасибо тебе, Хью.

— Но это всего лишь маленькая палатка…

— Нет, — прервала она его мягко, — спасибо за то, что нашел меня.

Хью протянул руку и нежно коснулся ее лица.

— А как же иначе? Не оставлять же тебя на съедение волкам.