Шейн

Я почти ушел. Я мог чувствовать это сейчас, как мое тело ощущалось легким и странно пустым, как болели мышцы. В голове стучало все тяжелее и быстрее — пониженное давление, поступало меньше кислорода туда, куда нужно. Вода (на самом деле не вода) вокруг меня была тускло-темно-красной, и это напомнило мне об ужасных вещах, об открытии двери ванной комнаты мотеля, ванны и слабого белого лица моей мамы, и цвета водянистой крови вокруг нее. Я внезапно вспомнил, что она была в одежде. И она не заполнила ванну полностью, только наполовину.

Я думал об этом слишком много, потому что это начало становиться реальным, как те фантазии, которые я уже отклонил. Внезапно я оказался там, стоящим на холодной плитке, уставившись на мать и ее бумажные открытые веки, ее глаза были цвета воды со льдом, когда она сказала:

— Если ты уйдёшь, то не будет так больно, дорогой. Клэр за тобой не вернется. Никто никогда не вернется за тобой.

— Мама… — прошептал я. Это был ее голос, точно такой же, как я помнил… печальный, тихий и разочарованный. Возможно, немного испуганный. Большую часть времени мама боялась. — Мама, прости, я не могу просто сдаться.

— Ты не можешь сделать большего, Шейн, — сказала она. Он казался добрым, тот голос, но это было не так. — Ты не мог спасти меня. Ты не мог спасти свою сестру. И ты не можешь спасти себя. Уже слишком поздно для тебя. Ты должен уйти, потому что это — единственная вещь, которая сейчас поможет остановить боль. Я — твоя мать. Я не хочу видеть, как ты страдаешь.

— Клэр вернется за мной.

— Клэр тоже мечта. Она никогда не любила тебя. Никто никогда на самом деле не любил тебя, сладкий. Ты просто не создан для этого. Почему хорошая, умная, симпатичная девушка как она захочет тебя? Ты придумал это, как и другие глупости: свадьбу, маленького ребенка, счастье. Потому что этого никогда не будет, сын.

Это было похоже на моего папу, не на маму. Он всегда был тем, кто говорил мне, что я безнадежен, беспомощен, что ничего не стою. Она же пыталась заставить меня чувствовать себя лучше, не хуже. До самого конца.

Но самое ужасное было в том, что со всем, о чем она говорила, где-то глубоко во мне черный монстр, который жил там, фактически был согласен. Хорошие вещи не происходили со мной, потому что я не заслуживал их. Все, для чего я был создан — это бороться, правильно? Для того, чтобы попробовать, и потерпеть неудачу, защитить других людей.

— Клэр умерла, — сказала моя мать, сидя в ванне. Красная вода циркулировала вокруг нее. — Клэр мертва. Просто ты отказываешься признать это. Ты сошел с ума — разве ты не понимаешь? Это очень печально, но ты больше не можешь держаться за фантазию. Ты знаешь, что я говорю тебе правду, не так ли?

— Нет, — сказал я. Это прозвучало слабо и потерянно. — Нет, это не так. Мы вернули ее. Она жива.

— Конечно, вы не возвращали ее. Это смешно. Она умерла, и они убрали ее тело. И ты взял оружие своего отца и застрелился, и с тех пор умер. Ты хочешь знать правду? Она никогда не любила тебя. Она любила того вампира. Мирнина.

— Нет. — Я держался теперь, и плитка чувствовалась острой и влажной под моей обувью. Нет, не обувью. Я был босым. Это чувствовалось, как будто я стоял на битом стекле, и боль, так или иначе, помогла. Помогла мне вспомнить, что эта комната была неправильной, что со стен в той ванной, в дешевом мотеле, не капала вода, что моя мама не открывала глаза и не говорила эти ужасные вещи. Что это был он.

Это все был Магнус, говорящий через рот моей матери.

— Нет. — повторил я громче. — Убирайся из моей головы, урод.

— Сынок…

Я бросился вперед, схватил край ванны и опрокинул ее на бок. Вокруг меня устремилась кровавя вода, а затем я был в ванне — нет, в воде, глядя на мутное стекло, я боролся с ним, ударяя моими руками о покрытие, которое сдерживало меня. Я оставил кровавые отпечатки рук на нем, и удары были слабыми, но это кое-что значило.

Я увидел приближение мерцающего света со стороны.

Мое лицо было не в воде, жидкости, я вздохнул и завопил. Вышло слабое карканье, но я попробовал еще раз, закричал сильнее и снова ударил в стекло.

Клэр. Клэр вернулась. Но подождите, может, это я был не прав, может быть, я выдумал ее, выдумал все это, возможно, она никогда не существовала, или, может, она умерла, или, может быть, она вовсе не любит меня…

Но не Клэр была тем, кто нашел меня.

Лицо было знакомо, но не ее. И это была не девушка. Большое, более квадратное — я узнал лицо. Дик, подумал я наконец. Дик Моррелл. Чтобы быть справедливым, я предположил, что теперь действительно должен называть его Ричардом, если он был здесь, чтобы спасти мою жизнь. Это отстой — быть спасенным Морреллом после всей моей ненависти к их семье.

Это не могло быть фантазией, потому что какой бы не был путь в ад, я никогда не буду мечтать о Моррелле, обнаруживающим меня, чтобы спасти.

Ричард вытер влагу со стекла и увидел меня, и по его выражению я понял, что то, что он увидел, должно быть, не было симпатичным. Он закричал что-то, и затем подошла Ханна Мосес и кто-то еще. Боже, это была Моника? Возможно, это галлюцинации, в конце концов.

Втроем они убрали стекло.

Я попытался сесть, но не смог. Драуги циркулировали вокруг меня, теперь быстро пожирая мою кровь, пытаясь убить меня прежде, чем я смогу уйти. Я понял, они сдерживались. Чтобы я дольше продержался. Поэтому они и поместили меня в мелководье, таким образом, я бы не утонул прежде, чем они высосали бы все до последней капли.

Мне удалось поднять руку. Она была бледной и дрожала, но я поднял ее в воздух, и Ханна схватила ее и усердно потянула. Как только мои плечи оказались на поверхности, Ричард тоже ухватился и толкнул, я перекатился через край — что это было? Бассейн? Нет, какой-то контейнер, возможно, для очистки воды — и я ударил стальную решетку с достаточным количеством силы, чтобы получить синяк, но я, вероятно, не имел большого количества крови в запасе, чтобы сформировался синяк. Моя кожа была красной как загар и жглась, как будто я катался по битому стеклу, но я был жив.

Едва-едва.

— Клэр, — прошептал я. Я попытался встать, но мои руки были слишком слабы, чтобы поднять меня. — Где Клэр?

Ханна присела рядом со мной и вынула свой сотовый телефон. Она нажала кнопку, напряженно послушала небольшое количество секунд и повесила трубку.

— Мы должны унести его отсюда. Моника. Возьми его за другую сторону.

— Я? Вы меня разыгрываете? Кровь никогда не отстирается от этого платья!

Я не воображал ее, это уж точно, потому что я никогда, никогда не буду представлять себе Монику, и даже если бы я это сделал, почему я сделал бы ее такой чертовски бесполезной?

— Заткнись, — удалось сказать мне. Она одарила меня злобным взглядом, когда наклонилась и подставила свое плечо под мое. Моя правая рука легла на ее плечо. Я надеялся, что кровь останется на ней.

— Ты заткнись. Я сломала оба каблука своих туфель на этих ваших глупых решетках. — Она выглядела бледной и испуганной, не в своем уме, но она все еще была Моникой.

Возможно, это действительно означало, что Клэр все еще была где-то там. Трудно понять.

Трудно понять, что было правдой, а что ложью, что было всего лишь сном.

Это чувствовалось реальным. Боль была реальной.

Ханна и Моника подтянули меня до положения стоя, но это не сильно помогло, потому что я не мог сделать больше, чем волочить ноги наряду с ними.

— Ричард, — сказала Ханна, и Ричард Моррелл обернулся, чтобы посмотреть на нее. — Прикрывай наши спины.

— Будет сделано, — сказал он. Он посмотрел на меня в течение секунды и кивнул. — Все будет хорошо, Шейн.

Конечно нет. Но это было мило с его стороны, так думать.

— Спасибо, — сказал я. — Что вернулись. — Это было похоже на какую-нибудь вечеринку, с которой я уходил. Настолько вежливым я внезапно стал.

— Спасибо Ханне. Она та, кто позвал нас. — Он улыбнулся и внезапно он оказался не Диком Морреллом, которому я не доверил бы свою жизнь, тем, кто был яркой футбольной звездой, президентом класса и прекрасным студентом, хорошим сыном плохого мэра. Он был просто Ричардом — парнем, который приехал спасти меня.

Парень, который спас мою жизнь.

— Эй, — сказал я, — Извини, я всю жизнь был таким придурком по отношению к тебе.

— Не могу винить тебя, — сказал он. — Каждый судит меня по моей младшей сестре и моему старику. Это весьма справедливо.

— Эй! — сказала Моника и нацелила нерешительный удар на брата. Который он избежал. — Я не проголосую за тебя на следующих выборах.

— Я не думаю, что будут другие выборы, — сказал он, — или что я хочу быть мэром этого бедствия в замедленной съемке. Я сделал это, потому что они сказали, что я должен был. — Он шел, отвернувшись от нас и наблюдая за нашими спинами, мы медленно двигались по проходу. Я уже достаточно проснулся, чтобы увидеть, что мы были на нижних этажах водоочистной станции, которые сильно пахли даже при том, что были на открытом воздухе.

Со всех сторон находились резервуары и открытые бассейны по другую сторону сетчатого забора. Сточные воды двигались через них, или должны были, как я уже догадался; вода больше не текла куда-либо, что было частью этой ужасной вони.

Я был заперт в последнем из резервуаров, где перерабатывали и очищали воду перед окончательным отправлением в хранительные башни.

Но это было еще хуже, намного хуже. Сейчас мы проходили бассейн, который был большим, глубоким, и там находились тела. Как в Общественном Бассейне, но эта вода была мутной, серо-зеленого цвета, загрязненной и с гущей драугов.

Это новый кровавый сад Магнуса, и в нем кишмя кишели драуги, хотя немногие из них имели форму. Они игнорировали нас — потому что мы были людьми — и разрывали их любимые закуски. Я чувствовал капельки драугов, которые все еще скатывались по мне к главному бассейну, и струйка воды пробежала от моей ноги к краю.

Ханна остановилась и посмотрела. Моника издала сдавленный звук и попробовала вытянуть меня вперед, но я остался стоять.

— Что? — потребовала Моника. — Хорошо, прекрасно, утонувшие люди, масса, но мы должны идти!

— Пока нет, — сказала Ханна. — Держись за него.

Она выскользнула из-под моей руки, и Моника стала пошатываться в ее туфлях без каблуков, поскольку я повис на ней.

— Эй, следи за руками, Коллинз! — отрезала она. Как если бы у меня был контроль над ними, или я хотел пощупать ее. Она просто боялась и хотела бросить меня и убежать.

Я полагаю, это в своем роде впечатляюще, что она не сделала этого.

— Ханна? — спросил Ричард, пятясь к ней. — Что мы делаем?

— Мы не можем просто оставить это. Они снова растут в численности. Мы должны убрать их, если сможем.

— Как?

— У меня есть серебряный порошок, — сказала Ханна. Она схватила телефон и набрала номер еще раз. — Мне нужно сказать им, чтобы эвакуировались. Давай, давай…

Ей, наконец, ответили.

Я услышал крики, доносившееся из телефона на расстоянии четырех футов.