От автора

С возвращением в Морганвилль

Никогда не думала, что скажу это, но после многих просьб по поводу сборника различных коротких рассказов, которые я написала в мире Морганвилля, я начала рассматривать идею собрать их вместе — из антологий, эксклюзивные и веб-рассказы. Все истории, которые были опубликованы только в определенных языках или странах.

Но я не хотела просто дать вам то, что вы могли бы (пусть и с большим трудом) собрать для себя сами. Я должна быть уверена, что вы получили хороший материал. Новый материал.

Так что включены в антологию, благодаря невероятной щедрости моих шести Kickstarter вкладчикам для веб-сериала по Морганвиллю, шесть оригинальных рассказов для вас. У этих спонсоров подарочные издания в твердом переплете, но они были достаточно любезны, чтобы позволить мне поделиться любовью Морганвилля со всеми вами. Таким образом где появляются эти рассказы, вы увидите их имена и слова благодарности.

К каждой истории есть небольшое введение и предыстория от меня.

Одно последнее замечание: я не хотела называть это Полным собранием, потому что не думаю, что закончила с Морганвиллем (или он не закончил со мной). Потому что, как вы знаете, будучи однажды жителем Морганвилля… вы никто не захотите уезжать.

Рейчел Кейн

 

Сказка Мирнина

Эта история возникла только потому, что я хотела больше знать Мирнина, чтобы понимать персонажа, а иногда лучший способ добиться этого — написать историю персонажа от его лица. Персонаж рассказывает мне, что важно, а что изменилось, к лучшему или худшему. Обнаружить, что у отца Мирнина было психическое расстройство, было важно для меня, потому что, конечно, когда он родился, такие вещи никто не понимал. Когда я работала над книгой, в которой впервые появляется Мирнин, моя коллега, прочитав, сказала: "О, ты написала биполярного персонажа, и он очень крутой! Ты знала, что я принимаю лекарства от этого?". Она все продолжала рассказывать о том, как он похож на нее. Я была поражена и польщена. Я не буду называть ее имя, но я говорю сейчас, как и тогда: "Спасибо, что поделилась со мной своей историей, и ты знаешь, кто ты. Надеюсь, Мирнин до сих пор заставляет тебя гордиться".

Я рос, зная, что сойду с ума. Моя мать не упускала шанса сказать мне об этом; я, как обычно, шел по дороге к небольшой лачуге без окон, с запертой на замок дверью к своему грязному, грязному, одетому в тряпье отцу, который царапал стены своей тюрьмы, пока его пальцы не начинали кровоточить, и хныкал как ребенок в резком ярком дневном свете.

Я до сих пор помню, как стоял там, глядя на него, и твердый, горячий вес руки матери на моем плече, чтобы не дать мне бежать к нему или далеко от него. Должно быть, мне было лет пять, возможно шесть, я был достаточно взрослым, чтобы знать, как не выдать любой признак горя или слабости. В моей семье горе выбивалось пощечинами и ударами до тех пор, пока не перестанешь плакать. Слабость истреблялась гораздо худшим способом.

Я не помню, что она сказала мне в первый визит, но помню, что происходило на протяжении многих лет… эта дорога, размыкание цепи, ее грохот, крики за дверью, потом она открывалась, чтобы показать жалкого монстра внутри.

Когда мне было десять, визиты прекратились, но только потому, что в тот последний раз дверь распахнулась, чтобы показать моего мертвого отца в углу хижины, который свернулся в клубок. Он был похож на восковую куклу или что-то, что откопали в болотах, раскопали после тысячи лет безмолвного заточения.

Он не был заморен голодом. Его срок истек немного раньше, чему никто особо не удивился. Он был похоронен в спешке, с достойными обрядами, но с несколькими скорбящими.

Моя мать присутствовала на похоронах, но только потому, как я думал, что ее там ожидали увидеть. Я не могу сказать, что чувствовал себя как-то иначе.

После похорон, она отвела меня в сторону и свирепо посмотрела. Мы во многом были похожи, моя мать и я, но глаза у нее были карие, а у меня были очень темные, почти черные. Их я унаследовал от моего отца.

— Мирнин, — сказала она. — Мне поступило предложение взять тебя в ученики. Я приму его, так как будет одним ртом меньше, чтобы прокормить. Ты отправляешься в путь утром. Попрощайся со своими сестрам.

Моих сестер и меня объединяло не многое, кроме крыши над головой, но я попрощался, как мне и сказали, обменялся любезными холодными поцелуями и лгал о том, как буду скучать по ним. Ничто из этого не было моим выбором… ни моя семья, ни мое обучение. Моя мать почувствует облегчение, избавившись от меня, я знал это. Я видел это по ее лицу. Дело было не только в том, что она хотела иметь меньше детей, а в том, что она боялась меня.

Она боялась, что я был похож на своего отца.

Я не боялся этого. Я боялся, что на самом деле буду гораздо, гораздо хуже.

***

Утром раздался стук в дверь нашего небольшого дома задолго до рассвета. Мы были сельскими жителями, привыкли вставать рано, но это было слишком рано даже для нас. Моя мать была заспанной и грубой, когда она натянула одеяло на плечи и пошла посмотреть, кто это был. Она вернулась проснувшейся и выглядела более, чем напуганной, села на мою маленькую кроватку, которая была немного отодвинута от кровати, в которой спали три мои сестры. — Пора, — сказала она. — Они пришли за тобой. Собирай вещи.

Моих вещей было едва достаточно, чтобы заполнить маленькую связку, но она пожертвовала частью сыра, и несколькими корками хлеба, и небольшим количеством ценного копченого мяса. Я не голодал бы, даже если бы мой новый учитель забыл бы покормить меня (поскольку я слышал, что они иногда так делали). Я поднялся без слов, обутый для путешествия и в свою шерстяную накидку. Мы были слишком бедны, чтобы позволить себе металлические булавки, поэтому я, как моя мать и сестры, застегнул ее на маленький деревянный крючок. Это была самая хорошая вещь, которая у меня имелась, шерстяная накидка, окрашенная в темно-зеленый как лес, в котором мы жили. Я думаю, что это был подарок от моего отца, когда я родился.

У двери мама остановила меня и положила руки мне на плечи. Я посмотрел на нее и увидел что-то в ее морщинистом, жестком лице, что меня озадачило. Это был страх, и… печаль. Она протянула ко мне руки и неуклюже обняла, а затем оттолкнула меня обратно на расстояние вытянутой руки. — Делай, как тебе говорят, мальчик, — сказала она, а затем толкнула меня на слабый серый предрассветный свет, к высокому человеку, сидящему на огромной черной лошади.

Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, отрезав всякую возможность побега, не то, чтобы было хоть какое-то укрытие с моей семьей. Я молча стоял, глядя выше, и выше, на человека на лошади в плаще с накинутым капюшоном. Я мог только предполагать о лице в тени, но было мало чего, что я мог разглядеть. Лошадь фыркнула облачком пара на холодном воздухе и забила копытом, словно не терпелось уйти.

— Твое имя, — сказал человек. У него был глубокий, интеллигентный голос, но что-то в нем пугало меня. — Говори, дитя.

— Мирнин, сэр.

— Старое имя, — сказал он, и казалось, ему это понравилось. — Залезай за меня. Мне не нравится находиться на солнце.

Это казалось странным, потому что как только взошло солнце, пробрал озноб; был ясный сезон, малая вероятность снегопада. Я заметил у него дорогие кожаные перчатки на руках и ботинки, которые казались тяжелыми и толстыми под длинным плащом. Я ощущал собственную бедную одежду, тонкие сандалии, которые были моей единственной обувью. Я задавался вопросом, почему кто-то как он хотел кого-то вроде меня… были другие бедняки во всем мире, и куда ни плюнь, были дети, бери любого. Я долго смотрел на него, не зная, что делать. Лошадь, в конце концов, была очень высокая, а я не был.

Кроме того, лошадь смотрела на меня с явным чувством неприязни.

— Ну, хватит, залезай, — отрезал мой новый учитель, и протянул руку в перчатке. Я взял ее, стараясь не дрожать слишком сильно, и, прежде чем я успел подумать, он втащил меня прямо на спину гигантского зверя, в крайне неудобное положение позади него на твердое кожаное седло. Я обхватил его руками, больше в жуткой панике, чем доверяя ему, и он фыркнул и сказал, — Держись, мальчик. Поедим быстро.

Я закрыл глаза и прижался лицом к его плащу, когда лошадь рванула, мир закружился и перевернулся, а затем начала ускоряться, слишком быстро, слишком быстро. Мой новый учитель пах не так, как те, кого я знал; никакого запаха пота, только легкий запах плесени на его одежде. Травы. Он пах как нежная летняя трава.

Я не знаю, как долго мы ехали — дни, наверняка; я чувствовал себя больным и легкомысленный большую часть времени. Мы время от времени останавливались, чтобы я мог с трудом проглотить воду или кусок хлеба и мясо, или для более необходимых функций организма… но мой новый учитель ел мало, и если он был подвержен нуждам организма, я не видел никаких признаков этого.

Капюшон его плаща всегда был накинут. Я видел только маленькие проблески его лица. Он выглядел моложе, чем я бы мог подумать — всего лет на десять старше меня. Взрослый, чтобы иметь такие познания, судя по слухам.

У меня все болело, каждая мышца и кость, до такой степени, что хотелось плакать. Я не стал. Я стиснул зубы и сдерживал плач, пока мы ехали, и ехали, через туман и холод по утрам, морозными вечерами и ледяными темными ночами.

Я не мог хорошо разглядеть, что было вокруг нас, но даже я не мог ошибиться, как все изменилось с густого зеленого леса до плавных холмов с пятнистыми деревьями и ветвями. Я, по правде говоря, не беспокоился по этому поводу, трудно было бы спрятаться здесь.

Утром, когда поднялся туман с ярким светом солнца, мой учитель натянул поводья и остановил нас на вершине холма. Ниже была долина, аккуратно разделенная на луга. На вершине следующего холма раскинулся огромный темный замок, четыре прямых края и выступающие башни. Он был самый большой, что я когда-либо видел. Вы могли бы поместить туда с десяток моих маленьких деревень, и все еще иметь комнату для гостей.

Я, должно быть, издал какой-то звук изумления, потому что мой учитель повернул голову и посмотрел на него, и на мгновение, всего на мгновение, я подумал, что восход окрасил его глаза в насыщенный горячий красный цвет. Затем он исчез в мгновение ока.

— Это не так уж и плохо, — сказал он. — Я слышал у тебя прыткий ум. Мы можем многому научиться вместе, Мирнин.

Я был слишком болен и обессилен, чтобы даже попытаться удрать, и он не дал мне время попытаться; он пришпорил свою лошадь, направляя дальше, вниз в долину, и через час мы поднимались на следующий холм по извилистой, узкой дороге к замку.

Так началось мое обучение у Гвиона, владыки места, в которое меня привезли, чтобы научить ремеслу алхимии и магии, и тому, что люди сегодня могли бы назвать наукой. Гвион, вы не будете удивлены, вообще не был человеком, он был вампиром, один из старейших, кто жил в то время. Он даже был старше Бишопа, который правил железной рукой вампирами во Франции, пока его дочь Амелия ловко не перетянула его власть.

Но те сказки оставим на другой раз, а эту пора заканчивать.

Я Мирнин, сын сумасшедшего, ученик Гвиона, и учитель ничего.

И суть того, чем я являюсь.

 

Вовсе не ангел

Это первый наш оригинальный рассказ в этом сборнике, и снова… это история Мирнина и его борьбы быть человеком (или вампиром), которым он хочет быть. Это также рассказ о его первой встрече(ах) с дамой, которую мы знаем (в Горькой Крови и следующих книгах) как Джесси, рыжего бармена, чья история неразрывно связана с туманным прошлым Мирнина и Амелии. Хотя у Леди Грей есть своя история, и, возможно, когда-нибудь я ее тоже расскажу.

На этот раз он был в темнице несколько месяцев, или по крайней мере он так думал; время как жидкость, изгибается, течет и разделяется на ручейки, которые высыхают. Оно как циркуляр, подумал он, как змея, поедающая свой хвост. Однажды у него на мантии была такая брошка из мерцающей меди, вся ее чешуя проработана в мельчайших деталях. Мантия была темно-синей, очень идущей к лицу, из толстой шерсти и выделана мехом. Она помогала ему остаться в живых, когда-то давно, в метель. Когда он был жив.

Это был один из многочисленных случаев, когда он пытался сбежать от хозяина. Конечно, его хозяину не нужна была мантия или мех, или что-нибудь, чем можно укрыться, когда его искал. Его хозяин мог бежать весь день и ночь, мог чувствовать его запах на ветру и следить за ним, как волк, преследующий оленя.

А потом съедающий его. Но понемногу, по укусу за раз. Его хозяин был милосерден.

В темнице холодно, подумал он, но как и его старый хозяин, теперь его не беспокоил холод. Влажность, возможно… влажность его беспокоила. Ему не нравилось ощущение воды на своей коже.

На этот раз он здесь слишком долго, подумал он; его одежда почти сгнила, и он мог видеть его ослепительно белую кожу, проглядывающую через прорехи и дыры в том, что когда-то было прекрасным льном и экзотическим бархатом. Не говоря о былом цвете, когда времена были лучше… темно-синий, как мантия, возможно. Или черный. Он любил черный. Волосы у него были темные, а кожа загоревшей, но сейчас волосы спутаны в беспорядке до неузнаваемости, а кожа как лунный свет с медным отливом. Когда у него было достаточно еды, она снова темнела, но он долго голодал. На крысах не протянешь, и у него заболело в суставах, как у старика.

Он не помнил, что такого сделал, что оказался здесь, снова, в темноте, но он предположил, что это должно быть что-то глупое, или вопиющее, или просто невезение. Это не имеет большого значения. Они знали, чем он был, и как его содержать. Его заперли, как кролика в клетке, и будет ли он мясом на столе или мехом на мантии богатого мальчика, ему ничего не оставалось, кроме как ждать и наблюдать.

Кролики. Он всегда любил кроликов, любил их мягкий как шепот мех и их любопытные, шевелящиеся носы и пышные хвосты. У него был крольчонок, когда он был ребенком, коричневый такой, он спас его от клетки, когда тот был совсем маленьким. Он кормил его своими крохами еды и прятал подальше от его матери и сестры, пока он не стал слишком большим, и мать забрала его, а потом было кроличье тушенное мясо, и он плакал и плакал…

На его щеках были слезы. Он вытер их и попытался выбросить эти мысли, но как и все его мысли, у них была своя воля; они прыгали, бегали и кричали, и он не знал, как успокоить их.

Может, ему суждено быть здесь, в темноте, где он не мог нанести больший вред.

Никаких шагов в коридоре, но он услышал лязг ключа в замке, громкий, как церковный колокол, и это заставило его попытаться подняться на ноги. Потолок был низким, и лучшее, что он мог сделать, этот присесть и забиться в угол, пытаясь спрятаться, хотя скрываться самое глупое, что можно сделать. Он был силен — он мог сражаться. Он должен сражаться…

Отблеск факела обжег глаза, он вскрикнул и закрыл их. Серебряные цепи на его руках щелкнули, и он почувствовал запах свежих ожогов, когда они обожгли новую, свежую кожу.

— Боже милостивый, — прошептал голос, новый голос, добрый голос. — Лорд Мирнин? — Она — а это была она, понял он — выпалила имя. Ужас в ее тоне врезался в него, и на мгновение он задавался вопросом, как плохо он выглядел, чтобы породить такую жалость. Такую незаслуженную симпатию. — Мы узнали, что вас удерживают здесь, но я и представить не могла…

Его глаза быстро адаптировались к новому свету, и он сморгнул ложные образы… но она все еще блестела. Золото, на ее бледном платье была золотая отделка, и золото вокруг ее шеи и на ее тонких пальцах. Волосы сияли красным, сплетенные в виде короны.

Ангел явился в его ад, и она горела.

Он не знал, как говорить с ангелом. В конце концов, он никогда не встречался с ними раньше, и она была такой… прекрасной. Она произнесла имя, его имя, имя, которое он потерял здесь, во тьме. Мирнин. Меня зовут Мирнин. Да, похоже на правду.

Она, казалось, поняла его колебания, потому что сделала шаг, наклонилась и положила что-то между ними… затем снова с факелом отошла к двери. То, что она оставила на испачканном каменном полу, привлекало его внимание не столько внешним видом — простой, покрытый глиной кувшин — сколько вкусным, невероятным запахом, исходящим из него как невидимая аура. Теплая. Легкая. Еда.

Он вскарабкался как паук, открыл его и вылил кровь в рот, и это была жизнь, солнце и цветы, и каждая хорошая вещь, которую он когда-либо знал, жизнь, и он осушил кувшин до последней липкой капли и плакал, прижимая его к груди, потому что он забыл, что значит быть живым, и кровь напомнила ему, что он потерял.

— Тише, — прошептал ее голос около его уха. Она коснулась его, и он отшатнулся, потому что знал, какой он был грязный, оборванный и побитый судьбой, а она такая прекрасная, такая хорошая. — Нет, сэр, тише. Меня послали, чтобы привести вас в безопасное место. Меня зовут Леди Грей.

Серый ей не шел; странный цвет, ни черный, ни белый, ни блеска. Она огненная и красивая, а вовсе не серая.

Что-то в его памяти всколыхнулось, сплетня, подслушанная за пределами его камеры от людей, живущих за пределами этого камня. Леди Грей стала королевой. И пробудет ею недолго.

А потом одинаковые голоса. Леди Грей мертва — что я тебе говорил? Порубили на плахе. Вот что дает политика, хлопцы.

Это была Леди Грей, но у Леди Грей голова была отрублена, а у этой на месте.

Он посмотрел вверх и узнал. Блеск в ее глазах, отражающийся факелами. Голод. Дикое желание жить. Она была, как он, высасыватель крови, пожиратель крови. Вампир. Что интересно. Он не думал, что вампир может пережить обезглавливание. Он не экспериментировал. Эксперименты — да, ему нравились эксперименты. Тесты. Испытания. Изучение пределов вещей.

— Леди Грей, — произнес он. Его голос звучал словно скрипящий старый шарнир. — Простите.

— В этом нет необходимости, — сказала она. — Позвольте мне увидеть ваши руки.

Он поднял их, нерешительно, и она издала звук боли, увидев ожоги, которые были у него под серебряными наручниками. Она перебрала толстое кольцо ключей, нашла серебряный и вставила в замок. Они раскрылись, соскользнули и тяжело лязгнули о каменный пол.

Он пошатнулся, шокированный от свободы.

— Вы можете идти, Лорд Мирнин?

Он мог, как выяснилось, но это был неуклюжий процесс, и его босые ноги скользили по плесени на камне. Она испортит подолы грязью, подумал он. Хотя она не беспокоилась по этому поводу и, когда он достиг ее, она быстро обвила его рукой и дала ему поддержку, в которой он так нуждался. Ее другая рука все еще держала факел, но она держала его подальше от них обоих, что помогло его глазам сосредоточиться на ее лице, о, ее лицо, так мило и хорошо сформировано. Рот создан для улыбок, сейчас это казалось очень важным.

— Прошу прощения, — сказал он, и на этот раз его слова были более искусными. — Я не в той форме, чтобы развлекать гостей.

Она рассмеялась, и это было как ясный звон курантов. Это был звук, от которого больно кололи слезы. Надежда здесь может быть смертельной вещью. Мучительной.

— Я не гость, и надеюсь, это не ваш дом, — сказала она ему и нежно похлопала по руке, прежде чем снова прочно удерживать. — Я забираю вас отсюда. Идемте.

Он оглянулся на узкую каменную дыру, которая так долго была его домом. В ней ничего нет, кроме сделанных им царапин в камне, полубезумные слова и математика, которая никуда не вела, и все начиналось по кругу.

Он пошел с ней в воздух, который чувствовался свежим и новым. Он мог слышать слабые стоны и крики других, но она игнорировала их и вела его по длинным каменным ступеням к открытой двери.

Он вошел в комнату охранника с шипящим в камине огнем и двумя мужчинами, лежащими мертвыми на полу. Их обед еще стоял на столе, их мечи лежали в углу. Он знал этих людей, по запаху, если не по внешности. Они были его охранниками несколько месяцев. Они часто менялись, тюремщики. Возможно, они не в силах быть внизу долго в темноте, чтобы не начать думать, что они так же в ловушке, как и их подопечные.

Он учуял в них кровь, и она была такой же, как та, что бежала по его венам, наполняя его силой. Леди Грей пролила их кровь, прежде чем убила их.

Он ничего не сказал. Она повела его к другой двери, больше лестниц, еще больше, пока не появился другой портал, который привел в холодное, чистое, открытое пространство.

Они были снаружи. Снаружи. Он остановился, все его чувства переполнились ночью, луной, звездами, шепотом ветра на его лице. Так много. Слишком много. В вертикальном положении его держала только сильная рука Леди Грей на его.

— Почти пришли, — пообещала она и потянула его дальше, спотыкающегося и неуклюжего от обилия свободы, к паре привязанных поблизости лошадей. Темные лошади, скрытые в ночи, с оборками вокруг металла. — Как думаете, вы можете сидеть в седле, мой лорд?

Он мог. Он взобрался по памяти, ноги в стременах, вожжи в руках, которые знали свою задачу, и последовал за мерцанием платья леди во тьме… что, как он понял, вовсе не тьма для его быстро адаптирующихся глаз. Оттенки синего и серого, цвета приглушены, но не скрыты. Луна освещала так много… замок, который они оставили позади, пустые поля вокруг, чистую белую ленту дороги, по которой они следовали. Деревья быстро сомкнулись вокруг них, скрывая их, и он почувствовал, впервые, что он был снова свободен.

Он не знал, что это значит, но было приятно.

***

Поездка продолжалась всю ночь, и когда горизонт начал медленно слабо освещаться, Леди Грей привела его в чертог — не замок, и не крепость, но что-то, построенное для силы и цели. Он не знал, в каком стиле он оформлен, но казалось, что здесь достаточно безопасно.

В нем не было окон, за исключением затененных щелей на самых вершинах стен.

Ворота раскрылись для них, когда они подъехали ко входу, и внутри он понял, здесь были замешаны люди, а не магия: вампиры, как он сам, одетые в простые черные туники и галифе, которые открыли, а потом заперли за ними ворота. Лошади без единого слова были уведены в конюшни, а затем они вошли внутрь башни, построенной еще более твердой и крепкой, освещенная для вампирских глаз.

— Оно ваше? — спросил он леди, еще поддерживающую его вес, когда они шли. — Это место?

— Это безопасное место, — сказала она. — Я не строила его и не обладаю им. Думаю, вы скажете, это относится ко многому. В случае необходимости мы разделяем наши убежища. — После короткой паузы она сказала с тем, что он думал, было забавой. — Вы грязный.

— Да, — согласился он.

— Мы приведем тебя в порядок.

Его ангел привел его в комнату рядом с задней частью донжона — не просторную, но была наклонная щель для окна вблизи потолка, и хотя у него был неприятный момент ужаса, переступив порог, он обнаружил постель с периной, а не только цепи и боль. Это было так долго, он задавался вопросом, может ли он даже спать в такой кровати, но это была ужасно замечательная кровать, даже чтобы думать на ней.

— Я организую ванну, — сказала Леди Грей и вытащила стул из-за угла, который он даже не заметил, так был ослеплен постелью. — Сидите здесь. Я вернусь в ближайшее время. — Она колебалась у двери, положив руку на замок, и он увидел сострадание на ее лице. — Я оставлю ее открытой?

Он медленно кивнул, изумленный, что она так легко это поняла, и смотрел, как она молча удалилась из комнаты. Он решил, что это сон. Прекрасный сон, замечательный, но это сделало бы все хуже, когда он проснется с жгущими цепями и замками и холодными, пустыми камнями. Он предпочел бы не спать. Не надеяться. Лучше жить в темноте.

Он закрыл глаза, заставляя себя проснуться, но когда он снова открыл их, ничего не изменилось. Его тело ныло от езды и напряжения мышц, отвыкших от движения; его голод притупился, хотя он еще не насытился. Конечно, если бы это была иллюзия, он бы представлял себя свободным от боли и жажды. Разве не в этом смысл сна?

Он вздрогнул, когда Леди Грей снова появилась в дверях. Она сменила одежды на простое бледное платье, сняв все ювелирные изделия и изысканные вещи. На ее руке много сложенной одежды. Она остановилась и улыбнулась ему… медленно, тепло, полная беспокойства.

— Могу ли я вам помочь? — спросила она его. Он моргнул, не уверенный, как ответить, а затем кивнул, потому что вдруг понял, что ему будет трудно стоять самому. Сейчас слабость была его постоянным спутником. Он задавался вопросом, останется ли таким навсегда. Конечно же, нет. Вампиры не настолько слабы.

Но на самом деле он чувствовал себя очень слабым.

Ее рука под его ощущалась сильной, и он прислонился к ней, когда они шли к тому, что должно быть выделено в качестве купальной комнаты. В ней была большая медная ванна, достаточно большая, чтобы вместить матерого человека, если он был настолько храбр, на трехногой табуретке рядом куча простыней, чтобы обмотаться. В ведре даже было жидкое мыло; пахло лавандой. Вода была достаточно теплой, чтобы распарить холодный воздух.

Он наполовину снял свою рубаху — то, что от нее осталось — когда вспомнил свои манеры и натянул ее обратно.

— Простите, госпожа, — сказал он. — Я… сам не свой.

— И в этом нет ничего удивительного, — ответила она бодро. Она повязала кусок ткани на рыжие волосы, которые теперь косой перекинуты назад. — Вам нужна помощь, Лорд Мирнин. Я далека от застенчивости. Раздевайтесь.

— Я… — Он был совершенно в растерянности и смотрел на нее, пока ее огненные брови не вскинулись. Она выглядела более властной, чем любой купальщик, которого он мог представить. — Это неуместно, вы… королева…

— Мертвая королева, хорошо погребенная, и она мне никогда не нравилась. Я достаточно быстро обнаружила, что эта жизнь дает мне свободу, которой я раньше не знала. Думаю, мне это нравится. — Она одарила его очаровательной улыбкой и еще больше изогнула брови. — Я отвернусь, если вы поклянетесь, что не упадете и не размозжите голову о камни.

— Я постараюсь, — пообещал он. Она вежливо повернулась, и он быстро разделся, шокированный при виде его собственной кожи после столь долгого времени, но рад, очень рад убрать с тела эти жесткие дурные тряпки. Залезть в ванну было сложной задачей, и он поднял настоящий всплеск, когда его ноги соскользнули, и он погрузился в воду. У него перехватило дыхание, а затем он охнул.

— Защищена ли ваша скромность, сэр? — спросила Леди Грей. Ее голос звучал так, как будто ей было трудно сдержать смех. Мирнин оглянулся, схватил небольшую ткань и аккуратно повесил ее в соответствующих областях, прежде чем он прислонился спиной к меди задней части ванны.

— Это не скромность, — сказал он ей, когда она повернулась. — Это вежливость. Я не хотел потрясти такую леди, как вы.

— Я никогда не потрясена. Больше никогда. — Она подняла его лохмотья с пола, нахмурилась и бросила их в кучу в углу. — Их мы сожжем. Чистая одежда будет ждать, когда вы закончите. Могу ли я помочь вам потереться?

— Нет! — он почти затопил пол в волне воды и пододвинул ведерко с мылом ближе, чтобы зачерпнуть горстку. — Нет, я справлюсь. Спасибо.

— Вам нужна помощь, чтобы помыть волосы, — сказала она. — Я могу помочь.

Так что это было то, что, несмотря на его беспокойство и дискомфорт, он намочил грязные волосы под водой, а затем поднялся, чтобы позволить ей намазать лавандовое мыло в запутанный беспорядок и тереть с беспощадной силой. Это заняло гораздо больше времени, чем мытье всего остального. Он больше не беспокоился о своей скромности; пузырьки, которые образуются в воде, не говоря уже о помутневшей воде, хорошо его защищали. У Леди Грей был внушительный запас ругательств для знатной женщины, но он думал, что она больше наслаждалась вызовом, чем он иногда болезненным очищением.

Наконец, когда она решила, что он подобающе выглядит, то вытерла его мокрые волосы, помогла ему встать и дважды завернуть вокруг него простынь, чтобы впитать воду, прежде чем она помогла ему выйти. Все было… другим. Его кожа была удивительно мягкой, как у новорожденного. Волосы лежали чистыми волнами; он и забыл про эту особенность.

Больше всего другим казался его собственный ум. Удивительно, что немного доброты, немного заботы успокоили его хаос.

Леди Грей наблюдала за ним яркими, красивыми глазами. Он не имел ни малейшего представления о том, что сказать ей, кроме очевидного.

— Благодарю, госпожа.

— Всегда пожалуйста, мой лорд, — сказала она и немного присела. Он ответил поклоном, как смог в купальной простыне. — Знаете, она часто говорила о вас.

— Она? — Мирнин замер, потянувшись за черными шерстяными штанами, что она дала ему, и моргнул.

— Амелия, — произнесла Леди Грей.

— Амелия?

— Наша королева. Она беспокоилась за вас и приказала мне найти вас. Это заняло много времени, но я рада, что вы не такой слабоумный, как мне сказали.

— Слабоумный?

— К тому же вы повторяете слова.

— Буду иметь это в виду

— Всегда пожалуйста. — Она бросила на него взгляд, который он даже не мог начать интерпретировать. — Могу ли я помочь вам одеться?

— Нет! — Должно быть, он казался таким шокированным, как она и надеялась, потому что она дерзко ему подмигнула и вышла из комнаты, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Он почти пожалел о ее уходе. Она… поразительная. Красивая, как ангел, соблазняющая как та, кто далек от небес. Подразумевала ли Амелия… Нет. Нет, конечно, нет.

Он чувствовал себя уязвимым в пустой комнате. Было сложно залезть в чистую одежду, но как только он надел ее, то почувствовал себя гораздо лучше. Она даже дала ему красные войлочные туфли, подбитые мехом и празднично вышитые. Амелия, должно быть, упоминала его пристрастие к экзотике.

Леди Грей ждала в коридоре. Она медленно его осмотрела, и он снова поклонился.

— Я получил ваше одобрение?

— Любезный, вы получили мое одобрение, когда я нашла вас вонючего и больного в темнице. Теперь вы определенно сердцеед, и я должна признать красоту ваших кудрей. — Она подмигнула ему и сняла с головы платок служанки, когда шла по коридору. — Идемте. Ваша госпожа захочет поприветствовать вас, теперь когда вы снова стали наполовину собой.

— Только наполовину? — пробормотал он.

— Вас дожидается еда. Я надеюсь, это окончательно вас восстановит. — Она сделала несколько шагов вперед, а затем повернулась к нему, по-прежнему шагая назад в совершенно неподобающей леди манере. — Только вопрос, к чему вас восстанавливать. Вы действительно сумасшедший?

— Это зависит от дня недели, — сказал он. — И направления ветра.

— Остроумный безумец. — Она повернулась и дошла до двери в конце коридора, которую открыла с уверенностью, свойственной только королеве. — Госпожа Амелия, я привела вашего заблудшего волшебника.

— Не волшебник, — прошептал Мирнин, проходя мимо нее.

— Какое разочарование, — прошептала она в ответ, а затем поклонилась Амелии и закрыла двери, оставив его перед старым другом.

Она была закутана в ослепительно белое одеяние, отделанное горностаем, с умело вплетенной серебряной проволокой… Она хотела, чтобы ее подданные знали, что она была достаточно стара и сильна, чтобы победить обжигающий металл, а следовательно и их. Она выглядела так же, как всегда: молодая, красивая, властная. Она читала том, заложила перо в качестве закладки и отложила в сторону, когда он поклонился ей. Он попробовал сделать глубокий реверанс, и чуть не упал.

Она встала и мгновенно оказалась около него, помогая сесть в соседнее кресло.

— Садись, — сказала Амелия. — Нам не нужно церемониться.

— Как пожелаете, моя леди.

— Я не твоя леди, — произнесла она. — По крайней мере я не заставляю появиться краску на твоем лице, как это делает наша милая Леди Грей. Я рада, что тебе нравится ее компания. Я надеялась, она поможет тебе… развлечься.

— Амелия!

Она успокаивающе посмотрела на него.

— В самом невинном смысле. Я не потворщица. Ты обнаружишь, что Леди Грей — умная и начитанная женщина. Англичане не имеют чувства ценности, так легко ее осудив на плаху.

— А, — сказал он, когда она снова заняла свое место. — Как она этого избежала?

— Я нашла девочку того же возраста и цвета кожи, желающую занять ее место в обмен на богатую компенсацию ее семье. — Амелия была холодной, но не бесчувственной. Мирнин знал, что она могла бы просто заставить несчастного двойника Леди Грей идти на погибель, но она была достаточно любезна, чтобы заключить сделку. Не достаточно любезна, чтобы пощадить, конечно, но потом, все они были убийцами, каждый из них.

Даже он. След из тел, тянущийся за ним на протяжении многих лет, был тем, о чем он изо всех сил старался не думать.

— Почему спасла меня сейчас, Амелия? — спросил он, возясь с завязками на рукавах. Ткань была мягкой на коже, но он не привык к этому после стольких лет ношения потертых тряпок. — Я провел целую вечность в том месте, незамеченный тобой, и не говори мне, что ты не знала. Я нужен тебе для чего-то.

— Я настолько безжалостна?

— Не безжалостна, — ответил он. — Я бы сказал, практична. И как практичный правитель, ты оставила меня там, зная, где можешь меня найти. У меня есть ужасная привычка теряться, как ты знаешь. Так как ты решила забрать меня из этого хранилища, значит, у тебя должна быть для меня работа. — Было трудно выдержать взгляд Амелии. У нее льдисто-голубые глаза, которые могли бы заморозить душу человека, и когда она проявляет свою силу, даже легким шепотом, это испугает кого угодно. Так или иначе, он не отвел взгляд. — В следующий раз будьте обходительны и храните меня где-то с кроватью и библиотекой, Ваше Величество.

— Ты правда думаешь, что это я заключила тебя в тюрьму? Это не я. Да, я знала, что ты там, но не было никого, кому бы я могла доверить вызволить тебя… и не могла пойти сама. Пока не пришла Леди Грей, и я почувствовала, что у меня есть союзник, который справится с заданием, которому ты доверишься… неохотно.

— Ты думала, я совсем невменяем. — Она ничего не сказала, но отвернулась. Амелия отвернулась. Он сглотнул и пристально посмотрел на свои сложенные руки. — Может быть, ты и не ошибалась. Я был… не в себе.

— Сомневаюсь, так как тебе уже намного лучше, — сказала Амелия. Ее голос был теплым и очень нежным. — Завтра мы покинем это место. У меня есть замок далеко в горах, где ты сможешь спокойно работать, чтобы вернуть себе все, что ты потерял. Мне нужен превосходный алхимик, и в мире нет никого лучше. Нам многое предстоит сделать, тебе и мне. Многое спланировать.

Была в этом какая-то синхронистичность; он был в компании Амелии в течение многих лет, и когда он оставил ее, всегда наступало бедствие. Она была, в некотором роде, его счастливой звездой. Лучше всего последовать сейчас за ней, предположил он.

— Хорошо, — ответил он. — Я пойду.

— Тогда тебе лучше проститься с Леди Грей и немного отдохнуть, — сказала она ему. — Она не пойдет с нами.

— Нет? Почему?

— Две королевы никогда не смогут комфортно уживаться. У Леди Грей свой путь; у нас свой. Попрощайся. С наступлением темноты мы уйдем.

Она отпустила его, просто подняв свою книгу. Он поклонился — ненужная учтивость — и покинул комнату. Только он закрыл двери и увидел ее охранников, стоящих неподвижно в темных уголках ее апартаментов; она никогда не была без присмотра, никогда без защиты. Он забыл это.

Леди Грей ждала его, руки невозмутимо сложены в девичьей позе, которая не соответствовала ее озорной улыбке.

— Ужин, — сказала она. — Следуйте за мной в кладовую.

Кладовая была полна свежей крови; он не спрашивал, откуда та взялась, да и она не торопилась рассказывать. Она потягивала собственную чашку, когда он опустошал свою, пока крики голода внутри не были полностью утоплены.

— Вы когда-нибудь представляли себе, что можете слышать их? — спросил он ее, глядя, как последние красные капли цепляются за металлические бокалы.

— Вы имеете в виду, слышать их крики в крови? — Леди Грей выглядела спокойной, но кивнула. — Думаю, что могу, иногда, когда пью теплую. Странно, как я никогда не слышала это, когда они умирают передо мной в реальной жизни. Только когда пью не на охоте. Это нормально, как вы думаете?

— Что бы ни было нормальным в этом мире, мы к этому не относимся, — ответил он. — Как долго я был в темноте, моя леди?

— Десять месяцев.

— Казалось, больше.

— Без сомнения, потому что это было настолько конгениально вам.

— Вы должны были остаться для формальной процессии крыс. Очень занимательно; были придворные танцы. Хотя, возможно, я представлял это в своих галлюцинациях. У меня действительно было несколько ярких видений.

Она потянулась через стол и обвила длинные, тонкие пальцы вокруг его руки.

— Теперь вы в безопасности, — сказала она ему. — И я буду присматривать за вами, Лорд Мирнин. Мир не может потерять такую копну волос.

— Я буду стараться держать мои волосы, и мою голову, нетронутыми ради вас. — Она держала свою руку на его, и он повернул свои пальцы, чтобы слегка сжать ее. — Я с удивлением обнаружил, что вы признаете приказы Амелии.

Леди Грей засмеялась. Это был перезвон подлинного веселья, слишком свободный для хорошо воспитанной молодой женщины, но, как она сказала, она оставила ту девушку погребенной.

— Амелия ищет мою благосклонность. Она не приказывает мне. Я остаюсь с вами, потому что вы мне нравитесь, Лорд Мирнин. Если пожелаете, я останусь с вами сегодня, когда вы будете отдыхать. Это может быть день кошмаров для вас. Я могла бы утешить вас.

Мысль вскружила ему голову, и он изо всех сил пытался сдержать ее. Его мозг снова застучал, заработал слишком быстро и в слишком многих диких направлениях. Возможно, он перебрал крови. Ему стало жарко.

— Думаю, — сказал он наконец, — что вы слишком добры, а я слишком безумен, чтобы это хорошо закончилось, моя леди. Столько, сколько я… желаю комфорт, я не готов к этому. Позвольте мне узнать себя, прежде чем попрошу узнать кого-то еще.

Он ожидал, что она будет оскорблена; какая женщина не была бы, когда ей такое бросили в лицо? Но она только откинулась на спинку кресла, все еще держа его за руку, и смотрела на него долгим взглядом, прежде чем сказала:

— Я думаю, что вы очень мудрый человек, Мирнин из Конуи. Я думаю, что в один прекрасный день мы окажемся снова вместе, и, возможно, все будет иначе. Но на данный момент вы правы. Вы должны быть самим собой, всецело, прежде чем можно будет снова начать думать о чем-то за пределами вашей кожи. Я помню свои первые дни бодрствования после смерти. Я знаю, насколько хрупким и пугающим это было, быть настолько сильным и еще настолько слабым.

Она понимала. Правда понимала. Он почувствовал прилив нежности к ней, а также нежную связь, и поднес ее руку к губам, чтобы поцеловать нежную кожу на костяшках пальцев. Он больше ничего не говорил, как и она. Затем он поклонился, встал и подошел к своим покоям.

Он запер дверь изнутри и пополз по-прежнему одетый между мягкими льняными простынями, утопая в перьях и страхах, и спал, словно сам дьявол рассеял мир.

Когда он в ту же ночь ехал в караване последователей Амелии, он оглянулся, чтобы увидеть, как Леди Грей стоит как маяк на крыше каменной крепости. Он поднял руку к ней, как деревья сомкнулись вокруг их отряда.

Он не видел, как она ответила ему тем же… но почувствовал.

Когда-нибудь, услышал он, как она сказала. Когда-нибудь.

***

Он не видел ее в течение еще трех сотен лет. Войны бушевали; он видел, как возникают и падут царства, и десятки тысяч кровоточат до смерти в ненужной боли над политикой и верой. Он следовал за Амелией от одного пристанища к другому, пока они не поссорились из-за чего-то глупого, и он сбежал от нее, став сам по себе. Это была ошибка.

Ничего хорошего, когда он следует своим затеям.

В Кентербери, в Англии, в то время, когда молодая Виктория только узнавала вес ее короны, он допускал ошибки. Ужасные ошибки. Худшей из них было довериться алхимику по имени Сиприен Тифферау. Сиприен был блестящим человеком, образованным, и Мирнин забыл о том, что образованный и блестящий может быть столь же коварным, как невежественный и глупый. Поймавшая его ловушка была полной неожиданностью. Сиприен узнал слишком много о вампирах, и он проявлял интерес к тому, как можно их использовать — в медицине для начала, как оружие в будущем.

Признаться Сиприену в своей вампирской природе и слабостях было серьезной ошибкой.

Я должен был знать, думал он, когда сидел в темной яме своей клетки, с кандалами с серебром на лодыжках, запястьях и шее. Жжение началось как пытки, но он приспособился с течением времени, и теперь это была боль, такая же естественная для него, как растущий туман в его голове. Голодание сделало его замешательство еще хуже, и в течение дней, а затем недель, немного крови, что Сиприен давал ему, не поддерживало его.

И вот теперь дверь в его камеру со скрипом открылась, и возникло худое, аскетичное тело Сиприена. Мирнин почувствовал запах крови в чашке в руке Сиприена, и все его тело тряслось и сжималось от жажды. Запах был почти таким же сильным, как у горячей крови в венах мужчины.

— Привет, паук, — сказал Сиприен. — Должно быть, ты голоден.

— Освободи меня и узнаешь, друг, — ответил Мирнин. Его голос был низким рыком, как и у животного, и ему было тревожно это слышать. Он не хотел быть… этим. Это пугало его.

— Боюсь, твоя ценность слишком велика. Я не могу позволить такой находке исчезнуть. Ты должен думать о всем том, что можно изучить, Мирнин. Ты человек с пытливым умом. Ты должен быть благодарен за этот шанс быть полезным.

— Если ты ищешь знания, я помогу тебе узнать твою анатомию. Подойди ближе. Позволь мне научить тебя.

Сиприен не был дураком. Он поставил чашку на пол и взял длинный шест, чтобы подтолкнуть ее в пределах досягаемости сцепленных рук Мирнина.

Красный, богатый запах крови переполнил его, и он схватился за деревянную кружку, поднял ее и выпил в три жгучих, отчаянных глотка.

Боль ударила только несколько секунд спустя. Она рвалась сквозь него как чистая молния, давя его о землю, и начала рвать его ум на куски. Боль сдирала с него кожу. Царапала его кости до костного мозга. Рвала на части, от кожи до души.

Когда он пережил это, плачущий и сломленный, он стал медленно осознавать присутствие Сиприена. Мужчина сидел на переносном столе, царапая пером в маленькой книжке.

— Я веду записи, — поведал ему Сиприен. — Ты меня слышишь, Мирнин? Я не монстр. Это исследование, которое будет продвигать наши знания о естественном мире, причина, которой мы оба дорожим. Твое страдание приносит просветление.

Мирнин прошептал ответ слишком тихо. Это не имело значения. Он забыл, как говорить по-английски. Единственные слова, которые пришли на его язык, были на валлийском, языке его детства, его матери.

— Я не слышу, — сказал Сиприен. — Ты можешь говорить громче?

Если бы и мог, у него не было сил. Или того, что можно сказать. Слова убегали от него, как олень на склоне холма, и туман напирал, серебряный туман, спутанный и путающий. Все, что осталось, это гнев и страх. Вкус отравленной крови заставил его чувствовать себя больным и напуганным. Он никогда не представлял, что может такое вынести.

И тогда все стало еще хуже. Мирнин почувствовал, что его руки и ноги начинают содрогаться в конвульсиях, и низкий крик вырвался из его горла в бессловесной мольбе больного существа без надежды.

— О, — сказал его друг. — Это следующая фаза. Как приятно, что это происходит точно в срок. Она должна длиться час или около того, а затем ты можешь немного отдохнуть. Нет никакой спешки. У нас есть несколько недель вместе. Годы, возможно. И ты будешь очень полезным, мой паук. Мой ценный объект. Чудо, которое мы сотворим вместе… ты только подумай.

Но к тому времени Мирнин не мог ни о чем думать. Вообще ни о чем.

Час прошел в муках, а потом было несколько драгоценных часов отдыха перед тем, как снова пришел Сиприен.

День перетек в ночь, день, ночь, недели, месяцы. Не было никакого способа отличить одну вечность от следующей. В аду нет времени, невнятно сказал ум Мирнина в одном из редких моментов ясности. Нет часов. Нет календарей. Нет прошлого. Нет будущего. Нет надежды, нет надежды, нет надежды.

Он боялся появления Сиприена, независимо от того, каким голодным становился. Кровь иногда испорчена, а иногда нет, что делало все только хуже. Иногда он не пил, но это только делало следующий испорченный напиток более мощным.

Сиприен был терпелив, как сама смерть, и был совершенно равнодушен к слезам, крикам или мольбам о пощаде.

Время, должно быть, вышло за пределы его ада, если не внутрь, потому что Сиприен постарел. Седина закралась в его коротко стриженные волосы. На лице появились морщины. Мирнин забыл речь, но если бы он мог говорить, он бы рассмеялся. Ты умрешь раньше меня, старый друг, подумал он. Состаришься, ослабнешь и умрешь. Проблема заключалась в том, что в тот день, когда Сиприен перестанет приходить и будет лежать холодный в своей могиле, Мирнин знал, что он будет жить дальше и дальше, голод медленно приведет в безумный медленный конец, потерянный в этой черной дыре боли.

И, наконец, в один прекрасный день, Мирнину стало известно, что Сиприен не пришел. Это время прошло, и прошло, и тьма никогда не менялась. Кровь никогда не прибывала. Из-за его голода сгнило все, что осталось от его здравого смысла, и он припал к земле в темноте, безумный, готовый к любой смерти, которую мог вымолить… пока не пришел ангел.

Ах, ангел.

От нее пахло такими тусклыми вещами — зима, цветы, снег. Но она светилась и переливалась цветом, и он немного знал ее лицо. Такое красивое лицо. На которое трудно смотреть с его болью и страданиями.

У нее были ключи от его оков, и когда он напал на нее — потому что не мог сдержаться, настолько был голоден — она ловко отмахнулась и дала ему бутылку, полную крови. Свежей, чистой, здоровой крови. Он жадно глотал, пока не упал на пол у ее ног, придерживая пустую бутылку в его руках, как любимого ребенка. Он по-прежнему голодал, но на драгоценный момент крик умолк.

Ее холодные пальцы коснулись его лица и убрали беспорядок его гладких волос назад.

— На этот раз я нашла вас в гораздо худшем состоянии, дорогой мой, — сказал ангел. — Мы должны перестать так встречаться.

Он думал, что издал звук, но это могло быть только его желание, а не выражение плоти. Он хотел ответить. Хотелось плакать. Но вместо этого оставался там, поникший на земле, пока она не подняла его и повела с ней.

Свет. Свет, цвет и путаница. Сиприен, мертвый на лестнице, чаша отравленной крови разлилась в лужу на ступеньках рядом с его телом. Бескровный укус на его шее был аккуратным и решающим.

В его кармане была книга. Та самая книга. Книга, в которую он записал все пытки, страдания. Мирнин безмолвно указал на нее, и ангел молча забрала у тела Сиприена книгу и передала ему. Он прижал ее к своей груди. А потом, с помощью ангела, топнул ногой по деревянной кружке, разбивая ее на кусочки.

— Я убила его для вас, — сказал ангел. Был напряженный гнев в ее голосе, и тогда ему пришло в голову, что ее волосы красные, как пламя, и они покалывали его пальцы, когда он нерешительно погладил их. — Он заслужил и похуже. — Она остановилась и посмотрела на него прямо в глаза. Он увидел ее горе и шок. — Вы не можете говорить, сэр? Совсем? Ради меня?

Он безмолвно смотрел в ответ. Он должен был сделать жест, но не мог вспомнить какой.

Голос ее звучал печально:

— Идемте, отведем вас в безопасное место.

Но на улице не было безопасности. Только размытые лица, вопли и боль. Горящее здание, брызгающее огнем как кровью в небо, и там происходил бунт, и он и его ангел оказались в самом центре. На них кинулся мужчина, лицо исказилось, и Мирнин прыгнул на него, бросил на грубые булыжники и погрузил клыки глубоко в горло человека.

Свежая кровь, которую доставила его ангел, была хороша, а эта, эта — жизнь… и смерть. Мирнин осушил свою жертву, до капли, и был так увлечен убийством, что не заметил дубинку, ударившую его в затылок достаточно сильно, чтобы повалить его на мостовую. Нагрянуло больше мужчин, пятно кулаков, ног и дубинок, и он подумал: "Я сбежал из одного ада, чтобы страдать в другом", и все, что он мог сделать, это прижать к груди книгу, драгоценную книгу собственного безумия и страдания, и ждать смерти.

Но потом появился его ангел, его огненный ангел. Ей не нужен меч, только ее ярость, и она убрала их от него. Ее ранили, и он ненавидел себя за то, что был причиной ее боли, но она прогнала их.

Рана головы породила видения, потому что он видел себя, другого себя, рассудительного, здравомыслящего и одетого в яркие цвета, и он увидел себя в объятиях своего ангела — нет, его Леди Грей, его спасительницы; теперь он вспомнил ее имя. Уже что-то.

Книга исчезла. Он не знал, куда ее положил. Но так или иначе это не казалось так важно сейчас. У него была она. Она.

Видение исчезло, а затем Леди Грей повернулась к нему с чем-то странным в ее широко раскрытых глазах и помогла ему встать на ноги.

— Идемте, мой лорд, — сказала она. — Давайте уведем вас из этого места.

***

Сбежать было трудно, но она сменила забрызганное кровью платье и завернула его в слои тяжелой одежды, а затем наняла экипаж, чтобы они умчались из Лондона. Улицы были небезопасны, и он признал, что был не самым приятным спутником. Грязь на нем была незаметна, когда он был заперт, но теперь, с чистым запахом сельской стирки через окна, и Леди Грей в ее аккуратной одежде, сидящей напротив него, он знал, что он ужасно воняет. Так как ни одному из них не было жизненно важно дышать, ситуация была терпимой. Пока.

Но в дополнение к грязи у него были припадки, и он знал, что это огорчило ее. Иногда он просто покидал тело, пока оно тряслось так, что ломались кости; иногда приступ приходил как волна ужаса, которая заставляла его сжаться в пространстве для ног кареты, скрываясь от мнимых мук. И каждый раз, когда такие вещи поглощали его, она была там, держа его за руку, поглаживая грязные волосы, шепча ему, что все хорошо, и она присмотрит за ним.

И он верил ей.

Поездка была очень долгой, и припадки проходили медленно, но они уменьшились в интенсивности, когда его вампирское тело извергло яды Сиприена; он спал, пил больше крови, съел немного твердой пищи (хотя этот эксперимент прошел менее хорошо), и чувствовал себя немного лучше, когда карета наконец остановилась на руинах древней крепости на вершине холма.

— Где это мы? — спросил он Леди Грей, глядя на старые камни. Они казались ему знакомыми. Она посмотрела на него с внезапной яркой улыбкой.

— Это первое, что вы сказали, — ответила она. — Вам лучше.

Было ли ему лучше? Он все еще чувствовал себя полым, как колокол внутри, и все еще полным тьмы. По крайней мере сейчас в нем были слова. Это правда.

— Вы вспомните это место, — сказала она. — Идемте. Кажется хуже, чем есть на самом деле.

Должно быть, она заплатила водителю или околдовала его, потому что карета прогремела прочь в облаке пыли и оставила их в лунном свете рядом с тем, что выглядело как заброшенная куча ветхих стен… а потом он моргнул, и руины пошли рябью, как мерцает тепло над песком, и перестроились в донжон, каким он был в лучшие времена. Небольшой, но прочный.

И он знал его. Он часто посещал его во снах, запертый в клетке Сиприена.

— Я помню, — сказал он. — Я принял ванну.

— И примете еще одну для всеобщего блага, — сказала Леди Грей и взяла его под руку. — Вы можете идти?

— Да, — ответил он. Голос его звучал хрипло и неуверенно, но его воля была сильна, и он поставил одну неуклюжую ногу перед другой, когда она вела его вперед. Ворота открылись, когда они приблизились, и слуги поклонились им.

Один из них, высокий, худой мужчина, подошел и сказал:

— Должен ли я взять его и привести в порядок, миледи?

Мирнин отшатнулся. Он не мог с собой ничего поделать. Человек не был Сиприеном, но в этот момент казался им, и он цеплялся за руку леди Грей, как напуганный ребенок. Она поняла, подумал он, потому что без промедления сказала:

— Нет, я буду прислуживать Лорду Мирнину некоторое время. Наполните ванну, такую горячую, насколько возможно. Ему придется долго отмокать. Принеси ему одежду.

Слуга — вампир, а не человек, понял Мирнин — отстранился и пошел выполнять ее приказание. Леди Грей повела его в темные коридоры, и по какой-то странной причине Мирнин чувствовал себя безопаснее в темноте, чем на свету. Он адаптировался к тени, подумал он. Столько лет в темноте, что та проникла в него и запятнала.

— Это происходило раньше, — сказал он ей, пока они шли. — Не так ли?

Вещи размывались, когда он пытался сосредоточиться на них. Все размывалось и дрожало, кроме нее. Она была спокойный ярким постоянством, и он держал свой взгляд на ней.

— Вы были заключены в тюрьму раньше, да, но не так сурово, как в этот раз. Но вы совершенствуетесь, — сказала она и улыбнулась. В темноте это выглядело, словно взошло солнце, но это было добрее солнце, которое согревает, а не сжигает. — Я искала вас почти десять лет, когда пришла весть, что вы пропали без вести. Как это случилось?

— Я доверился.

— Мужчине, которого я убила?

Мирнин кивнул. Просто мысль о Сиприене, беспристрастном, холодном интересе на лице мужчины, заставила его снова дрожать. Он знал жестоких людей раньше; отец Амелии, Бишоп, был одним из таких, не обращающий внимания на живых или вампиров, которые следовали за ними. Смерть была для него просто еще одним инструментом.

Сиприен не дал ему милость смерти.

— Он был моим другом, — прошептал Мирнин, и слезы навернулись на его глазах и скатились по лицу холодной струйкой. — Мой товарищ-исследователь.

— Тогда я должна была убить его гораздо медленнее. Если бы я знала… что ж. Что сделано, то сделано. А теперь идите и садитесь, пока ваша ванна горячая.

Она усадила его на невероятно мягкие подушки, и он опустил голову на подушку и немного поспал, или по крайней мере, думал, что спал, пока ее мягкие, сильные руки не разбудили его и поставили на ноги. Он думал, что это был сон. Сон, сладкий сон с запахом роз в воздухе, влажной и теплой кожи, и ее руки отбрасывают слои вещей, которые он носил так долго.

Кто-то — Леди Грей, как понял он — помог забраться в лихорадочный жар ванны и искупал его, как ребенка. Это не было как в последний раз, когда он был достаточно в своем уме, чтобы было стыдно за отсутствие достоинства и скромности; он оставил все это позади. Безумие сделало его гораздо более обнаженным. Он сидел пассивно, пока она мыла его, сзади и спереди, и выливала медленные потоки мыльной воды над головой, чтобы тоже ее помыть.

Все это было сделано в удивительно уютной тишине, пока она, наконец, не сказала:

— Ну, я думаю, теперь вы больше похожи на себя, Лорд Мирнин. — Вода уже остыла и была черной и грязной. — Вставайте.

Он повиновался, не думая ни о чем на самом деле, и немного вздрогнул, когда она вылила ведра более горячей воды над ним, чтобы промыть давнюю дрянь.

Затем он вышел на теплый каменный пол, осмотрел себя и понял, что действительно был наг, как в день, когда родился, и Леди Грей, полностью одетая, стояла перед ним с поднятой банной простыней.

Ее взгляд был ровный и спокойный, и она слегка улыбнулась.

— Ах, не стыдитесь. Я не была королевой-девственницей.

Он схватил простыню, почти потерял равновесие, и ей пришлось помочь ему обернуть ее вокруг его тела. Внезапно его колени ослабли, и он обмяк на ее руках. Она отнесла его на низкую кушетку и завернула его в другой слой тепла, убирая его влажные локоны с его лица, чтобы он мог видеть ее, когда она наклонилась ближе.

— Бедный мой, — прошептала она, и ее глаза были настолько теплыми и нежными. Он мог видеть девушку, которой она когда-то была, до царей, страха и смерти. — Что с вами сделали там в темноте?

— Ужасные вещи, — шепотом ответил он, и слезы размыли ее. Его голос безудержно дрожал. — Ужасные вещи. Но они закончились. Почему вы беспокоитесь? Почему спасли меня? Я ничто. Я глупец, и я сломлен!

Его голос поднялся на последнем слове, грубый и дикий, и он ненавидел себя за все это, за его дурацкое доверие, его слабость, его безумие, его продолжающееся и бессмысленное существование.

— Вы не ничто. Вы не глупец. — Рука Леди Грей сдвинулась с его лба, чтобы прикоснуться к его подбородку и повернуть его лицо к ней. Теперь она выглядела жестокой, больше королевой, чем девушкой. Менее доброй, но еще более прекрасной. — Что не убивает, делает нас сильнее.

— Как вы можете быть уверены?

— О, я уверена. — Она медленно и таинственно улыбнулась ему. — Я видела это. Вы можете назвать это видением, если хотите. Но я обещаю вам, ваше будущее заслуживает борьбы. Вы должны бороться за него, Мирнин.

— Я… так устал. — Так устал, что плакать хочется. Он чувствовал себя другим и хрупким.

— Тогда отдыхайте, — сказала она. — И завтра вы начнете все заново.

— Вы не… покинете меня?

— Пока вы не будете готовы.

Он задохнулся от слез и выговорил:

— Вы… вы стали моим ангелом-спасителем.

— О, милый Мирнин, — сказала Леди Грей и положила руку на его щеку. — Я вовсе не ангел. И однажды… однажды, я надеюсь, вы это очень хорошо узнаете.

Она прижалась губами к его, мягкий шепот сладости, а затем она опустилась рядом с ним, положила его голову себе на колени и стала напевать, погрузив его в глубокий, глубокий сон.

И он не боялся.

 

История Сэма

Я знаю, что вы думаете. ЗНАЮ! Почему? Почему я это сделала… Ладно. Я буду избегать спойлеров, но часто слышу этот вопрос. Что ж, эта история не отвечает на него, к сожалению, но она немного показывает историю Сэма и его характер. Я планирую написать, подробно, историю Сэма и Амелии, и как начался их роман… но я не совсем готова. Это маленький кусочек исследования персонажа, что я сделала, чтобы помочь себе понять Сэма — кем он был, что чувствовал, как он связан с другими персонажами.

И если вы спрашиваете ПОЧЕМУУУ… Я могу только сказать, что Сэм поведал мне, что так правильно. Буду ли я делать это снова? Скорее всего, нет, потому что в то время я не знала, что в Морганвилле будет еще столько книг, а читателей будет так много. Но выбор сделан, и нет пути назад. Я думаю, что Сэм тоже хотел бы это сказать.

Не знаю с чего начать, но, как бы скучно это ни было, я начну с самого начала.

Меня зовут Сэм Гласс — Сэмюэль Абелард Гласс, для моей матери, когда она была раздражена.

Я родился в 1932 году, еще ребенком я застал Эру депрессии, подростковый период у меня прошел во время Второй Мировой Войны так, что когда я повзрослел, война уже закончилась. В 18 лет в 1950 году я вернулся в Морганвиль, это означало, что я должен был присоединиться к Защитнику вампиру, как сделали мои родители, или отказаться без каких либо гарантий на выживание.

Хотел бы я сказать, что оказался достаточно храбрым, чтобы отказаться. Но я не был. Я подписал контракт, взял браслет и продолжал нормально жить, по крайней мере с точки зрения этого города, где вампиры — это факт, проблема перед которой сталкиваются все живые этого города.

Я поступил в местный колледж, Техасский Университет Прерий, в 19 лет я встретил Мелинду Барнс и влюбился. Она была прекрасной девушкой, яркой как звезда, и у нас были бурные отношения. Может быть даже слишком. Так, что в 20 лет я уже был женат, и в скором будущем мы ожидали прибавление. Мои родители переехали, и я получил в наследство семейный дом, один из больших домов Основателя города. Мелинда мечтала о полном доме детей, и чем больше она становилась с каждым месяцем, тем больше я начинал сомневаться. Я задавался вопросом, было ли это правильно заводить детей в Морганвилле, но мне пришлось сделать выбор, ведь Мелинда была так счастлива…

Я находился в комнате ожидания в Общественной Больнице Морганвилля, в крыле материнства, когда что-то пошло не так, крайне не правильно. В те дни, как ожидалось, отцы будут сидеть и ждать, или шагать и ждать или волноваться и ждать. Я шагал и задавался вопросом, сколько часов я здесь хожу, и, принадлежали ли те вопли, которые я слышал из-за дверей Мелинде. Я беспокоился, ощущал себя виноватым и испуганным.

Когда доктор вышел, он пошел медленно, и все, что мне нужно было знать, я прочел по его лицу.

Мелинда умерла во время родов. И хотя мой сын тоже был близок к смерти, им все же удалось его спасти.

Женатый в двадцать, вдовец с ребенком в двадцать один. Мы двигались дальше, я и Стивен. Я был в ужасе от наличия ребенка и заботы о нем, но мне хватило одного взгляда в его большие фарфорово-голубые глаза, чтобы понять, я побежден раз и навсегда. Так красив. Я никогда не понимал, каково это, полностью принадлежать кому-то, но маленький Стивен стал моим миром.

Конечно, всего самостоятельно я не делал — в 1950 году никто бы не доверил молодому человеку самостоятельно воспитывать ребенка должным образом. Мне помогали местные назойливые люди, и признаю, часть из них приветствовалась.

Однажды меня посетила Основатель.

Я никогда не видел Амелию, но мне казалось, что это кто-то старый, сухой, холодный. Вместо этого она оказалась красивой и спокойной, и когда она улыбнулась, мир вокруг меня осветился. Это был визит вежливости, выражение сочувствия моей потере, а также увидеть нового члена семьи Глассов. Она не хотела, чтобы это было чем-то еще. Я тоже.

Вместо этого мы стали друзьями. Пробными друзьями, хорошо знающими об огромной пропасти между нами, но я чувствовал, насколько она одинока, также как и она видела во мне это чувство. Я был одинок в этом мире, со Стивеном, который зависел от меня, и предполагаю, я был подавлен. Ее доброта — эта была доброта столь же странная, насколько она могла звучать, учитывая то, кем она являлась, казалось, для меня она была глотком воды в пустыне.

Она начала заходить чаще, помогать со Стивеном, оставляя своих охранников за дверью, или вовсе обходясь без них. Со мной Амелия могла потерять тысячи лет и помнить, что значит быть человеком. Просто… быть.

К тому времени как моему мальчику исполнилось три года, я уже любил ее. Это была не воспламеняющая любовь, как с Мелиндой, которая быстро разгорелась и потухла. Это было дольше, более богато. Я знал, это было глупо, непрактично, невозможно, но я мог видеть в моменты незащищенности, что она тоже это чувствовала.

Возможно, это было больше чем фантом, мечта, которую никто из нас никогда не мог признать, за исключением того, что Эдгар Брайан сходил с ума.

Старый Эдгар всегда был самым ненормальным жителем города, он был не в своем уме уже очень долгое время, и все знали, что его не избежать когда он был "в настроении". Я не знаю, как это произошло, но я заработал себе репутацию благоразумного человека, который мог уладить скверную ситуацию, улаживал столько пьяных драк, что все и не запомнить, и даже приводил аргументы в политических распрях между людьми и вампирами.

Когда Эдгар перешел черту, мне позвонили первому. К Таверне Завсегдатаев я добрался прежде, чем подъехала полиция, однако я уже мог слышать вой полицейских сирен, разносящийся по всему городу. Эдгар забаррикадировал себя в задней комнате вместе с шестью заложниками, спустя некоторое время он окончательно сошел с ума, обвиняя половину города в покушении на его жизнь.

К тому времени, как я добрался до места, вопрос уже стоял между жизнью и смертью. Одним из заложников была молодая вампирша, она могла защитить себя не больше, чем другие заложники. Я знал ее — это была тихая и застенчивая Мэрион, которая совсем недавно была зарегистрирована как вампир.

Когда Эдгар замахнулся на одного из барменов, Мэрион встала между ними. Согласно правилам Морганвилля, она должна была стать Защитником. И хотя, я при этом не присутствовал, слышал, что она действовала решительно. Но больше никто не был настолько сумасшедшим, и только Мэрион верила, что быть вампиром достаточно для защиты.

Но Эдгару уже нечего было терять, и он убил ее.

Этим поступком Эдгар приговорил себя к смерти, по законам Морганвилля его предадут казни чудовищным способом в стиле средневековья. Для мертвых вампиров я уже ничего не мог сделать, но я мог бы попытаться спасти выживших и все еще находящихся под контролем у безумного Эдгара.

Мне показалось, будет неплохой идей убедить Эдгара отдохнуть, пока не прибыло подкрепление. Амелия и ее свита прибыла незадолго до того, как на свободе оказался последний заложник, а Эдгар согласился сложить свое оружие по-хорошему.

Увидев Амелию, он вырвался и кинулся в ее сторону, может быть уже зная, что его жизнь закончилась. Крича, он бежал прямо на нее. Если бы я мог думать в тот момент, я бы знал, что он не сможет причинить ей вреда, к тому же она была быстрее и сильнее его, и вдобавок окружена охраной.

Но я не мог думать. Все, что я видел, была Амелия и нож, и ужасное видение головы Мэрион, лежащей в двух футах от ее бескровного тела.

Таким образом я хотел изобразить героя. Наверное, вы уже догадались, чем все закончилось — нож Эдгара с такой силой проткнул мои внутренности, что кончик раздробил мой спинной мозг. Но это не имело значение. Важно было то, что я смог остановить его, прежде, чем он добрался до Амелии.

Я не видел, что произошло с Эдгаром, вероятно для него это стало избавлением. Некоторое время мои глаза были закрыты, когда я их открыл, моя голова лежала на коленях Амелии, и я смутился от неприкрытого горя, отражавшемся в ее лице.

В ее глазах стояли слезы. Слезы. Я даже не мог себе представить, что могло вызвать такую реакцию.

И до того как я смог бы предположить, я отключился, снова.

Когда я очнулся во второй раз, я стал… другим. Внутри я чувствовал пустоту, и тишину, но мои чувства и слух обострились, стали ярче. Холодные пальцы Амелии, похожие на шелк и мрамор, блуждали по моему лицу.

Я почувствовал на губах соль. Соль и медь.

Кровь.

Прошло сто лет, с тех пор, как Амелия последний раз обратила человека в Морганвилле. Но она сделала меня вампиром. Она спасла меня во благо моему сыну — по крайней мере, так она утверждает. Хотя мы оба знаем, что это значит нечто большее.

Сначала я был зол, и обвинял в этом Амелию. Я не понимал эту жизнь вампира — если ее можно так назвать, тяга к жестокости, импульс к насилию. Я никогда не был жестоким. Эти чувства вызывали во мне отвращение, я упорно боролся с ними. Мне хотелось остаться таким же, каким был при жизни. Миротворцем.

Я пытался избегать Амелию. Находясь возле нее, все мои эмоции и чувства обострялись, я с трудом контролировал те жуткие импульсы, которые она во мне пробуждала. Амелия держала меня на расстоянии вытянутой руки, справедливо заметив, что мы делаем друг друга уязвимыми, я был в отчаянии, один день тянулся для меня словно вечность, и мне казалось, что я теряю контроль над собой.

Но я скучал по ней. Я скучал по ней все время.

Все эти годы я был ужасным отцом, но Стивен оказался лучше, чем я заслужил. Он рос не общительным, но сильным, и он не боялся меня, особенно в те моменты, когда я не мог контролировать свою темную сторону. Думаю именно его поддержка и любовь помогла мне остаться таким человеком, каким, в конце концов, я и хотел быть.

В восемнадцать Стивен не раз отказывался подписывать контракт, и я был вынужден каждый раз вырывать его из рук вампиров. Несколько лет спустя он безумно влюбился в Роуз, девушку не из этого города, спустя год она забеременела. Слишком неожиданно и много всего, я был отцом, вдовцом, мертвецом и вампиром… ставшим дедушкой.

Когда я впервые взял на руки своего внука — это было так же, как и тогда, когда я первый раз увидел Стивена, Майкл заполнил пустоту, которую я ощущал внутри себя. Любовь не изменилась для меня. Я все еще любил свою семью. И мне все также хотелось защитить этот маленький и прекрасный мирок.

Майкл Гласс. Он был моим внуком, я видел, как он взрослел и превращался в доброго, серьезного, одаренного любовью своих родителей ребенка, порой мне казалось, что он мой сын. Я старался давать ему наставления, которые в свое время не был способен дать Стивену.

Амелия — у нас сложные отношения. Я знаю, что люблю ее. И буду готов сделать для нее все, даже более чем, но это небезопасно для нас. В большинстве случаев мы с ней держим дистанцию. Она должна играть снежную королеву, сейчас, когда в городе находится Оливер, который упорно хочет заполучить контроль, я понимаю ее. Я делаю ее уязвимой.

И я не хочу быть ее слабостью.

Когда Амелия вознамерилась обратить Майкла, я согласился с ее решением, но я не хотел видеть конец его смертной жизни, и то, как его втягивают в эту древнюю политику и власть. В то же самое время мне хотелось защитить его. Мне всегда казалось, что я могу уберечь Майкла от всего, но даже будучи вампиром, я не могу обещать ему полную безопасность.

И даже не каждый вампир в Морганвилле.

Думая об этом, меня утешает одна мысль: я не буду одиноким.

С моей стороны это эгоистично, но для меня играет огромное значение, и я не могу передать вам, насколько оно огромно.

 

Злость

И этот рассказ я написала как предысторию… Он был написан, чтобы получить на бумаге историю до смерти сестры Шейна, Алисы, и бегства его семьи из Морганвилля, которые были ключевыми событиями в его жизни. Я также хотела видеть, кем Майкл, Шейн, Ева и Моника были до и после этих событий и прежде, чем они встретили Клэр — потому что пусть Клэр является главной героиней серии, отношения между другими персонажами сформировались задолго до ее приезда.

Так что вот, во всей полноте история той ночи, рассказанная от лица Шейна.

— Внимание, — сказал Майкл Гласс, и дернул подбородком на что-то за плечом Шейна — Приближается.

Шейну даже не нужно было смотреть. Выражение Майкла сказало все — развлечение, которое может быть только у лучшего друга, когда тебя вот-вот ударят о кирпичную стену. И была только одна кирпичная стена, которая шла к нему во время перерыва между занятиями. (Ну, две, но он не думал, что директор Уайли отсутствовал, чтобы оторваться на нем на этой неделе. Пока.)

— О, привет, Шейн! — Сказала девочка у него за спиной. Он уже знал, кто это идет, и от этого голоса пробежали холодные мурашки. Она была так хороша. Это было совершенно странно. — Забавно встретить тебя здесь.

Шейн ударил дверью шкафчика, повернул замок, и повернулся к Монике Моррелл, коронованной принцессе Морганвилльской Средней Школы — по крайней мере, по ее собственному мнению. И он не был действительно уверен, что это не так, что было отстоем. Она ему не нравилась. Очень не нравилась, на самом деле. Но у нее была власть, и власть была важна везде в Морганвилле… даже на уроках английского.

— Что, в этом коридоре, где мы оба ходим каждый день? — спросил он. Ему удалось сохранить большую часть своего сарказма. — Тебе что-то нужно? — Он надеялся, что излучает достаточно вибраций, которые показывают, что он не заинтересован, чтобы прогнать с десяток Моник, но по свечению в ее глазах и улыбке на лице, она определенно не понимала намеков. Она получила порцию загара, и он был вынужден признать, что Моника была красивой, в том хищном виде скупой девочки. Вид, который был больше продуктом, чем индивидуальностью.

Она подошла очень близко, достаточно близко, чтобы он мог почувствовать запах дорогих духов, которыми она надушена, и понизила голос до низкого мурлыканья. — Мне определенно кое-что нужно, — сказала она. Моника была его возраста, шестнадцать переходящие в семнадцать лет, но она действовала так, как будто перепрыгнула из подросткового возраста прямо к озабоченной пуме средних лет. Не то, чтобы он имел что-то против озабоченных пум среднего возраста, он бы взялся за одну из таких, вроде Моники. — Давай найдем какое-нибудь тихое место и обсудим это.

Где-то за ним, Майкл — который неубедительно перекладывал книги в свой шкафчик, убивая время и бесстыдно глазея — произвел удушающий звук. "Заткнись, мужик" подумал Шейн, но не смог отвести взгляд от Моники. Она была слишком опасна. — Да, — медленно сказал Шейн. — Об этом. Я… у меня занятия. — И он попытался отойти и обойти ее.

Она встала у него на пути. Ее улыбка осталась яркой, но он увидел маленькую вспышку нетерпения в ее глазах. — Ой, да ладно, с каких это пор Шейн Коллинз беспокоится об уроках? — Она практически проворковала. И прежде, чем он успел ее остановить, она прижала его к шкафчикам с треском, который привлек внимание пятидесяти или шестидесяти студентов МСШ, которые были в коридоре, и…

А потом вдруг она прильнула к нему, руки в неправильных местах, скользящие вверх под рубашку, и она целовала его, и в течение длительных секунд его тело в основном говорило, мммм, девочка, горячо, прежде чем его мозг завопил «Моника!» и все это пошло очень неправильно.

Шейн схватил ее за плечи и толкнул обратно. Жестко. Моника споткнулась, шок исказил ее красивое лицо, а на секунду он видел подлинную боль… но только на секунду.

И это был гнев, поднявшийся до одиннадцати.

— Ой, извини, не знала, что ты гей, Коллинз! Я должна была знать, ты и Гласс…

— Эй! — сказал Шэйн резко. — Отвали. — Поскольку она уже привлекала толпу, и не было ничего, что Моника любила больше, чем сцена личной драмы. Майкл захлопнул дверцу своего шкафчика, и когда Шэйн посмотрел на него, он увидел, что лицо его друга стало неподвижным. Майкл мог стать действительно холодным, когда он хотел, но последней вещью, в которой он нуждался прямо сейчас, был Майкл, взвешивающий все это, особенно когда Моника нажимала на кнопки. — Уйди. Смотри, я ухожу. — И он пошел, не выпуская из рук рюкзак и проталкиваясь мимо нее в направлении его класса.

Моника последовала за ним. — И это всё? Ты собираешься просто так уйти? — Её голос звучал так, как будто она действительно была королевой драмы, — Ты вынуждаешь меня делать все эти ужасные вещи, а затем ты делаешь вид, что этого никогда не было?

— Решай Моника, либо я артист извращенец или я гей, — сказал Шейн, и продолжил идти. — Выбирай.

— Ты ходячая социальная болезнь. Я не должна ничего выбирать!

— Конечно, не надо выбирать, — сказал он, сверкнул улыбкой и указал пальцем на его классе. — Не заинтересовало.

И он полагал, будучи невиновным, что это, вероятно, будет длиться до окончания школы.

Неправильно.

***

Не было никаких признаков Моники, или кого-нибудь из ее свиты, поджидающих Шейна, когда закончились занятия, что, как он полагал, было хорошо. Майкл пошел играть на гитаре, что он делал довольно много каждый день; Шейн, как обычно, пошел слоняться где-нибудь, предпочтительно где-нибудь подальше от собственного дома, но в любом случае пойдет туда. Сегодня он собирался проводить его сестру Алису до дома — потому что он был хорошим братом, в основном — а затем посмотреть, на какие неприятности он мог наткнуться в одном из магазинов видеоигр, предпочтительно в том, где можно играть бесплатно, до тех пор, пока не купит игру. Его мама будет ворчать, потому что он, скорее всего, не появится на ужин, его отец не особо беспокоится, потому что, как и большинство ночей, он, вероятно, проведет в баре, не заботясь ни о чем.

Алиса будет волноваться, но она уже большая девочка, и ей придется смириться с тем, какое дерьмо может случиться с Шейном, как с жителем Морганвилля.

Он слонялся у спортзала средней школы, пока не вышла его сестра — длинноногая, стройная девочка с лицом, которое будет красивым, когда она перестанет быть ребенком. На данный момент она выглядела… милой.

И очень удивленной.

— Что? — Шейн прислонился к бетонной стене. Она встала рядом с ним и скрестила руки на груди. Выходя на поле, футбольная команда Морганвилльские Гадюки старалась выглядеть жестко. Не очень успешно.

— Ты, — сказала Алиса и засмеялась. У нее был очень приятный смех, когда она смеялась не над ним. — Я слышала, ты сегодня кое-что получил от Моники.

— Она сама начала, — сказал Шейн. — Она преследовала меня в коридоре. Я надеюсь, ты это тоже слышала.

— Запускала руки тебе в штаны?

— Что? Нет! — его уши покраснели. Он не хотел разговаривать на эту тему с двенадцатилетней сестрой. — Все было не так.

— Тогда как это было? Она тебя поцеловала?

Да.

— Типа того.

— С языком?

— Заткнись, Лисс.

— Потому что, поцелуй с Моникой в засос вероятно передал тебе страшные микробы.

— Я не шучу, заткнись!

Алиса издала неприличный звук, но замолчала, оттолкнулась от стены и пошла длинными, легкими шагами. Она была одета в спортивную одежду — серые шорты, футболку, которую Шейн считал слишком тесной, и кроссовки с небольшими футбольными носками. Она была милой и застенчивой со всеми, по крайней мере так казалось Шейну.

— И так, следующее, что мы обсудим, это то, что я слышала, что ты ударил ее.

— Ты реально думаешь, что я ударю девушку?

— Ну, это же Моника.

— Нет. Я только оттолкнул её, и всё. Потом она…

— Подожди, — сказала Алиса и повернулась к нему лицом. Она была практически единственным человеком, которого когда-либо видел Шейн, чтобы мог так быстро это сделать. Это было странно. — Позволь я угадаю. Она сказала — ну — что ты гей?

Ха.

— Да.

— Ну, это ее стандартное оскорбление для тех, кто не пускает на нее слюни как полный извращенец. Она перешла на второй уровень?

— Ты расскажи мне.

— Она еще не бомбит тебя на Майспэйс?

Шейн моргнул.

— Нет.

— Вау. Держу пари, что она уже это делает. Ставлю на тех, кто задолжал ей, что они громят твою страницу. — Алиса исполнила идеальный поворот и пошла вперед. — Следующее, что она попытается сделать, это заставить ее старшего брата, чтобы он тебя арестовал или что-то еще.

Ричард Моррелл недавно устроился в Морганвилльское отделение полиции. Шейн не знал его хорошо, но любой Моррелл был хуже, чем можно ожидать. — Отлично, — сказал он. — Как раз то, что мне нужно, протокол.

— Крутой парень, — сказала Алиса, и послала ему блестящую, тонкую ухмылку. — Догоняй.

— Я крутой парень. Я не бегаю.

— Лузер! — Она показала ему язык и пошла, летящей походкой, ее длинные каштановые волосы развивались, как флаг позади нее. В Морганвилле было все еще жарко — и от жара исходящего от асфальта, казалось, что она проходит сквозь воду.

— Дерьмо, — он вздохнул и погнался за ней, чтобы держать её в поле зрения.

Сегодня был довольно обычный день — никого на улицах, двери и окна закрыты, даже в течение дня. И никто не скрывается, по крайней мере явно, чтобы схватить Алису с улицы. Шейн не так сильно беспокоился о извращенцах в Морганвилле — хотя он был уверен, что они существовали — в виде вампиров.

Потому что это был факт жизни. В Морганвилле жили вампиры. Он и Алиса носили кожаные браслеты, с эмблемой, которая определяла их, как несовершеннолетних под защитой вампира по имени Салливан. Он был не таким уж и плохим. Для вампиров, он делал дерьмовую работу по запугиванию людей, или брал их под защиту, или даже просто появлялся, когда он должен был. Может он был алкоголиком, как и отец Шейна. Кто знает?

Всё что знал Шейн, что он презирал вампиров, и когда ему исполниться восемнадцать, он не подпишет контракт ни с одним кровопийцей. Он собирался жить свободно, жить быстро и умереть молодым.

Кстати, об этом…

— Лисс! Притормози! — Потому что она убежала так далеко, что он едва мог её видеть. Она махнула, и забежала за угол.

Он был, может, в пятнадцати футах позади нее, когда что-то бросилось на него из глубины темного переулка, и потащило в тень. Шейн выпустил удивленный вопль и сразу же попытался встать на ноги, но что бы не тянуло его, оно было сильное, и быстрое, и он потерял равновесие.

Его ударили в бок, и он свернулся в клубок. "Лисс," подумал он, в отчаянии. "Продолжай бежать". Если она обернувшись, не увидит его, то может вернуться. Ей могут причинить боль.

Он не мог этого допустить.

Кто-то дернул его за голову, и он почувствовал острые ногти, впивающиеся в кожу. Несколько секунд спустя его накрыла волна духов, приторных и знакомых, а затем Моника Моррелл злобно улыбнулась ему в лицо и сказала:

— Я забыла, на чем мы остановились? О, это Брэндон. Он мой Покровитель. — Она положила свободную руку на вампира, стоявшего рядом с ней, который крепко держал левую руку Шейна в железной хватке. Брэндон был мрачным и задумчивым, весь в черной коже и расслабленной позе, он выглядел так, будто его вовсе не волновало все дерьмо, происходящее между Шейном и Моникой, и вырвать Шейну руку из сустава, все равно что еще один день в офисе. — Он хочет, чтобы ты извинился.

Шейн стиснул зубы от волны боли в его плече, которое противилось тому, как его согнули.

— Мне очень жаль, что ты злобная шлюха, — сказал он. — Мне жаль, что не врезал тебе, когда у меня был шанс. Как тебе это?

Ногти Моники врезались достаточно глубоко в его голову, чтобы поцарапать, и она покачала головой из стороны в сторону, показывая, что он был ее марионеткой.

— Это не то, что мне нужно, ты ничтожество. Извиняйся. Сейчас. И умоляй меня.

— Умолять тебя? Ты в своем долбанном уме? Ой! — Ее ногти врезались сильнее. — Ты действительно думаешь, что мы найдем общий язык, ты чокнутая…

— Я не говорила, что ответила да, — сказала она. — Прекрасно. Если ты не собираешься извиняться, то ты просто станешь трагической поучительной историей для всех хамов. Брэндон?

Она сказала это со своего рода своевольной уверенностью, и она даже щелкнула пальцами, как будто могла управлять вампиром. Шейн, мог сказать ей — даже не зная о Брэндоне ничего, кроме того, что его следует избегать — что она только что сделала серьезную ошибку.

— Что? — тихо спросил Брэндон, и Шейн почувствовал, как боль в руке начала утихать. Брэндон отпустил его. — Ты что, зовешь собаку, избалованная девчонка? Потому что собаки кусаются.

Моника, которая была поглощена чувством ничтожной победы, внезапно вернулась в реальность, отпустила волосы Шейна, и отступила, выглядя очень, очень встревоженной. — Я не это имела в виду — я сожалею, Брэндон, я просто хотела…

— Я сказал, что сделаю тебе эту услугу, — сказал Брэндон, с акцентом на слове услуга. — Теперь я закончил. Ты должна подумать над тем, каким образом расплатишься со мной.

И он повернулся и ушел в тень, избегая солнечного света, направляясь бог знает куда.

Шейн поднялся на ноги. Он был высоким, и даже если он по-прежнему чувствовал неудобство в своем теле, он знал, что не был слабаком. И Моника — Моника не была крупной девочкой.

Он не угрожал ей. Его сердце бешено колотилось, у него появилась краснота в глазах, ему больше всего хотелось заставить ее заплатить за попытку запугивания, что плохо, но… он не мог. Он просто смотрел на нее враждебно в течение долгого времени, потом сказал:

— Оставь меня в покое, сука, — и он повернулся и пошел прочь, направляясь к солнечному свету.

В конце переулка, он увидел тень высокой девушки, неуверенно стоящую рядом с проходом. Лисс. Она вернулась, что было глупо.

— Пошли! — крикнул он сестре, и отмахнулся от нее. — Я в порядке! Вперед!

Позади он услышал, как Моника Моррелл сказала ледяным шепотом:

— Никто не смеет так со мной поступать, Коллинз. Никто.

Он быстро повернулся, намереваясь на этот раз припугнуть ее, но… она уже бежала в другую сторону. Наверно побежала за своим дружком вампиром. Но Шейна это не волновало.

Он дошел до конца переулка. Алисса стояла там, выглядя бледной и испуганной и моложе своих двенадцати.

— Что произошло? — Ее глаза стали большими и круглыми. — Шейн, ты весь грязный…

— Ничего, — перебил он, и положил руку ей на плечо, чтобы быстро направить ее к тротуару. — Давай просто пойдем домой.

***

Дом не был приятным местом, но столкнувшись с Моникой — яростно — Шейн не хотел оставлять Лисс дома одну. Мамы не было, она занималась родительскими делами — он на самом деле не знал какими именно — и отец… Отец наверняка был в одном из этих двух баров, где напивался со своими дружками и делал вид, что жизнь хороша.

— Я думала, что ты идёшь магазин игр, — крикнула Алиса из-за закрытой двери, пока она переодевалась. — Ты не должен изображать из себя няню, ты же знаешь! Я уже не ребёнок!

— Ты ребенок, а я буду нянькой, так что заткнись, — сказал Шейн. — Я открываю банку спагетти. Лучше поторопись.

Она издала рвотный звук, который заставил его усмехнуться. Он спустился вниз и, как и говорил, открыл банку, разогрел в микроволновке спагетти, и с жадностью набросился на них. Когда Лисс наконец появилась, он бросил ей консервный нож.

— Приготовь себе что-нибудь.

— Ничего себе, ты и нянька. Почему ты просто не предложил мне пойти поиграть на улице?

— Это не так захватывающе. Приготовь себе что-нибудь, и поиграем в Супер Марио. Победитель будет выбирать десерт.

— Твинкис!

— Я сказал победитель, лузерша.

Лисс положила ложку в рот и покосилась на него, налила суп в миску, и сунула ее в микроволновку.

Два часа спустя, он проиграл в игру, у Лисс были ее Твинкис, и так или иначе они закончили тем, что смотрели плохие фильмы. Позвонила мама. Она застряла на работе. Не слишком удивительно, она в последнее время часто задерживалась. Наверное, не хотела иметь дело с папой, который, конечно, еще не появился. Шейн включил на ДВД один из любимых Лиссой фильмов Пиксар, и ему тайно они тоже нравились, хотя это, вероятно, было не круто — и она заснула на половине фильма. Он досмотрел, потом подтолкнул ее одной ногой.

— Эй, — сказал он. — Поднимайся наверх, ложись спать. Тебе завтра в школу.

Она потянулась и зевнула. — Тебе тоже!

— Да, но я главный, так что я могу остаться. А ты иди.

— Ты придурок, Шейн.

— Не заставляй меня подниматься.

Она сделала вид, что слишком устала, чтобы бежать, и она поползла на руках и коленках, чтобы казалось забавно, и скоро она ушла, Шейн взял свой телефон и начал переписываться с Майклом о Монике.

Майкл волновался. Да, он вроде как тоже. Кроме того, Алиса была, вероятно, права, его страница на Майспэйс прибывала в полном хаосе.

Шейн решил побеспокоиться об этом утром. На данный момент на HBO были брань, насилие и предупреждения наготы.

Мило.

***

Он уснул на диване, как Алиса. Когда он проснулся, на HBO шел бокс, и было действительно поздно. Мамы и папы все еще не было дома. Шейн зевнул, пялясь на бокс, и решил вместо этого пойти наверх.

Все произошло, когда он почувствовал запах дыма, на полпути наверх.

На секунду, он подумал, что кто-то готовит барбекю, но осознал, что сейчас полночь. И потом он почувствовал ещё больше дыма в воздухе и наверху сработали детекторы дыма.

О, Боже.

Шейн пробежал остальную часть лестницы. Дым наверху был гуще, удушливый и прогорклый; на вкус как горелый пластик, и перед тем, как понять это, он уже был на четвереньках, ползком, вместо того чтобы бежать. Внизу воздух был получше. Он услышал какой-то треск, и увидел огонь, огонь, Алиса была в своей комнате, и он должен был добраться до нее…

— Лисс! — Он барабанил в ее закрытую дверь, крича и кашляя, затем поднялся на колени, чтобы попытаться открыть ее. Он не смог. Ручка жгла руку, и краска на двери покрывалась пузырями, дым клубился из-под двери, как вода на тонущем корабле. — Лисс!

Он должен попытаться. Он должен спасти её.

Шейн упал на спину, хватая ртом воздух, постоянно кашляя, и согнул ноги для последней попытки ударить. Он попал в дверную ручку, и дверь содрогнулась, но потом вернулась обратно на петли.

Шар пламени вспыхнул перед ним, и он перевернулся, чувствуя, как горит его одежда. Он начал кататься по полу, чтобы сбить огонь, а потом пополз назад. Дверь Алисы была открыта. Он должен был добраться до…

Кто-то схватил его и потащил назад.

— Нет! — закричал он, или попытался это сделать, он не мог дышать, было такое чувство, что его лёгкие набиты мокрым хлопком. — Нет, Лисс…

Это был его отец. Фрэнк Коллинз тащил его к лестнице, затем согнулся в кашле, всасывая воздух, и стащил Шейна с лестницы. Шейн практически ничего не чувствовал. Мир вокруг погрузился во тьму, и он чувствовал боль в груди, но это не имело значения, потому что он должен был добраться до сестры…

Его мама тоже была там, схватила его за руки и потащила. Его отец взял за ноги и помог.

Они вытащили Шейна наружу, и его вдруг накрыл свежий воздух, он начал кашлять и блевать черной дрянью, его трясло и он плакал, и Боже Лисс…

Его отец схватил его и затряс.

— Почему ты не добрался до нее? — Закричал он, прямо в лицо Шейна. — Она была на твоей ответственности! — Он невнятно говорил, настолько был пьян, что едва мог стоять.

Шейн не мог ничем помочь. Он рассмеялся. Было что-то ужасное в этом. Что-то сокрушительное.

Его мама пыталась попасть внутрь. Там были пожарные и полицейские, они остановили ее и вернули назад. Она села на мокрую траву рядом с Шейном и начала укачивать его вперед и назад, в то время как их дом превратился в оранжевый, мерцающий костер на холодом черном небе, их Морганвилльские соседи — и даже некоторые из вампиров — вышли, чтобы посмотреть.

И потом Шейн поднял взгляд, он увидел Монику и двух её протеже, Джину и Дженнифер. Они стояли на самом краю толпы, ближе всех к тому месту, где сидел Шейн, Дженнифер с ужасом и восхищением смотрела на пламя, но Джина и Моника смотрели прямо на Шейна.

Моника подняла руку. У нее была зажигалка Bic, и она щелкнула колесиком и показала ему пламя. Тогда она изобразила маленький пистолет из безымянного и большого пальца и выстрелила в него.

Шейн вскочил с травы и помчался к ней, крича, забыв обо всех правилах поведения, даже о том, что она была девушкой, обо всём, потому что, если она это сделала, если это она…

Кто-то его остановил. Сначала он не узнавал, кто это, но потом увидел, что это был Майкл, он схватил его за плечи, за ним стоял брат Моники, Ричард, коп.

— Она убила её! — закричал Шейн и почувствовал, что ноги его больше не держат, потому что, говоря это, он сделал что-то ужасное реальностью. — Она убила Алису!

Майкл не понял, увидел Шейн; лицо его друга побледнело, и он посмотрел на дом, и что бы он не сказал, Шейн его не услышал из-за сильного биения своего сердца. Он попытался подняться. Майкл отошёл назад, но Ричард Моррелл его держал.

— Шейн! — кричал Ричард и тряс его, но всё, что видел Шейн, это лицо Моники из-за плеча её брата. Она больше не улыбалась. Вообще, она выглядела бледной, как Майкл, и сейчас тоже смотрела на дом.

Как будто она ничего не знала.

Так, словно ничего не понимала.

Шейн продолжал кричать, и драться, пока Ричард наконец не перевернул его и заковал в наручники, но даже тогда, рука Ричарда была у него на спине, чтобы удержать его.

Чтобы не дать ему сделать что-нибудь безумное.

Моника, ты тупая сучка.

Она не знала. Она не осознавала, что Алиса всё ещё в доме.

И Шейну было всё равно. Ему теперь действительно было плевать на всё.

К тому времени, когда огонь потушили, Моника уже ушла.

***

Шло время. Что-то происходило. Шейну всё ещё было всё равно, даже несколько дней спустя. Он чувствовал себя оцепеневшим, когда он пробирался через руины дома, в поисках чего-либо, что осталось невредимым. В поисках того, что осталось от его сестры.

Полицейские привезли его вместе с родителями, и дали объяснения случившемуся. Ужасная случайность, неисправность проводки, нет причин полагать…

Это была фигня. Шейн знал это. Большое прикрытие, ведь драгоценная дочурка мэра Моррелла не могла быть убийцей. Не так ли.

Иногда его отец напивался, мама начала принимать Валиум, а Шейну всё ещё было на все плевать. Он сидел один, в основном. Он ни о чём не думал. Он просто… существовал. Они застряли в какой-то дрянной комнате в мотеле, с заимствованной одеждой и без денег, без дома и без Алисы. Но разве это имело значение?

Майкл пытался. Он каждый день заходил, он продолжал пытаться завязать разговор, заставить Шейна думать о чём-нибудь ещё. Это было круто и всё такое, но Шейн просто не мог беспокоиться насчёт Майкла. Он догадывался, что Майкл знал. Он видел боль на лице своего друга, растерянность, но это его не трогало.

Он просто хотел, чтобы люди оставили его в покое.

Он вышел, чтобы купить пиццу — они ничего другого не ели в эти дни, когда кто-то из них вообще вспоминал, что нужно есть — тогда он увидел Монику Моррелл возле магазина. Она была со своим братом, полицейским.

Шейн положил пиццу на прилавок и вышел на улицу.

Ричард быстро перегородил путь.

— Нет, — сказал он, и положил руку Шейну на грудь. — Послушай её. Просто выслушай.

Моника выглядела плохо. Хуже, чем Шейн когда-либо видел её. Она не была милой; ее лицо было опухшим и красным, её глаз опухли, как будто она плакала в течение нескольких дней. Её волосы были спутанные и грязные. Она выглядела несчастной.

Ему было все равно. Он хотел причинить ей боль, и это все, что было у него внутри — все, что хранил все время — отпихнуть Ричарда и подойти к ней, прямо сейчас.

Но как-то он взял себя в руки, замер и ждал.

— Я не знала, — сказала она. Её голос был заглушенным, и слёзы снова хлынули. Она опять плакала. — Мне жаль. Мне правда жаль. Я не знала.

— Она не делала этого, — сказал Ричард, смотря прямо в лицо Шейна. Для Моррелла, он не выглядел абсолютным придурком, но снова, Шейна это могло не заботить. — Моя сестра не делала этого. Понимаешь? Она просто пыталась тебя позлить, и она делала вид, что это она подожгла твой дом. Она не знала, что Алиса была в нём. Она не смогла бы этого сделать. Она не поджигала твой дом. Это был несчастный случай.

Шейн засмеялся. Это был сухой, пусто звук, и он увидел, что Моника вздрогнула.

— Ох, мужик, — сказал он. — Ты её действительно совсем не знаешь, не так ли?

Лицо Ричарда стало жестким.

— Я знаю, — сказал он. — Подойдешь близко к моей сестре, и у тебя будут неприятности. Ты хочешь, чтобы твои родители потеряли еще одного ребенка?

Шейн не ответил. Он смотрел сквозь Ричарда на Монику и изобразил из безымянного и большого пальцев пистолет.

Затем тихо в неё выстелил.

Потом он вернулся, съел свою пиццу и пошёл в мотель, где мир всё ещё медленно умирал.

***

Два дня спустя дед Майкла, Сэм Гласс, принимал попытки, чтобы вытащить их из Морганвилля. Шейн не знал как и почему, ему было всё равно. Его отец был достаточно трезв, для разнообразия, чтобы вести машину. Его мама — он не знал больше, что делает его мама.

Они проехали границы Морганвилля, и Шейну пришло в голову, что это было способом Ричарда держать Шейна подальше от его сестры. Ну что ж, это сработало. Они были уже за пределами города и дальше…

— Куда мы едем? — спросил Шейн. Это была первая фраза, которую он сказал в течение нескольких часов.

Его отец твёрдо сказал:

— Никуда.

И он был прав насчёт этого.

 

Новая кровь

Это наш второй оригинальный рассказ этой коллекции, и в некотором смысле это взгляд со стороны на предыдущую историю. Он о Еве и Майкле, о жизни до и после пожара в доме Шейна. Мне очень понравилось писать с точки зрения Евы; она веселая и смотрит на вещи под таким углом, о котором я раньше даже не думала — особенно ее отношения с братом. В этой истории есть все: милая романтика, злая Моника, зловещая передвижная установка для сбора крови и еще один взгляд на семейную катастрофу Коллинзов.

Саманта, которой посвящен этот рассказ, просила историю от лица Евы, так что вы можете определенно поблагодарить ее за это!

Флаер, который вручили Еве Россер на выходе из класса, был конфетно-розового цвета с большим красным картонным сердцем — типичное февральское дерьмо. Она взглянула на него, сунула в свою черную тетрадь с Дракулой и сразу забыла о нем. Февраль был паршивым с этой тупой валентинской тематикой. Это мог бы быть флаер о распродаже выпечки, или драматически спонсируемых танцах, или о чем-то столь же глупом, что не имело никакого отношения ко Дню Святого Валентина. Она надеялась на распродажу выпечки. По крайней мере там были бы печеньки.

Старшая школа Морганвилля не столь велика, но была переполнена; слишком много громких, надменных учеников, набившихся в старые коридоры, построенные слишком маленькими. Проплыть по течению к своему шкафчику тяжело, но плюс быть Странной Морганвилльской Девочкой — люди, как правило, дают ей личное пространство. В отличие от некоторых бедных детей она видела, как припечатываются лицом в шкафчики. Запугивание может быть проблемой в других местах, но здесь это образ жизни. Ты либо хищник, либо тебя съедают. Дети, которые получали косметические процедуры о шкафчик, не были на вершине пищевой цепи, и они изо всех сил стараются довольствоваться быть невидимыми.

Ева не считает себя хищником, но всегда убеждается, что ее заметили. Трудно игнорировать ее макияж с рисовой пудрой, черный карандаш для глаз, торчащие черные волосы и наряды, достойные Hot Topic. Сегодняшнюю комбинацию составляли тяжелые армейские ботинки, колготки со скелетом, красная сетчатая пушистая юбка и плотный черный топ. Потертая кожаная куртка, конечно. Есть свои преимущества быть единственным готом в Морганвилле.

В середине коридора Шейн Коллинз заметил ее и помахал. Он возвышался над большей частью толпы, поэтому ему всегда было легко увидеть ее; учитывая, что он был выше шести футов (180 см.), тренер баскетбольной команды всегда приставал, чтобы он присоединился к команде, но Шейн не был активистом, скорее наоборот. Это у них с Евой было общим. Когда она подошла ближе, то увидела, что он разговаривал с Майклом Глассом, ее любимой рок-звездой. Майкл был лучшим другом Шейна и, без всякого сомнения, — по крайней мере со стороны Евы — самым горячим парнем Морганвилля.

Шаги Евы замедлились, потому что ее сердце быстро забилось. Один вид Майкла делал это с ней… заставлял ее почувствовать свет внутри, слабое головокружение, небольшой страх. Он был очень… ага. Такой.

Ирония в том, что он был чуть ли не единственным человеком в школе, который, казалось, не замечал ее, несмотря на всю ее тщательную и трудоемкую работу. Не то чтобы Майкл игнорировал ее — он смотрел на нее, улыбался, что-то говорил. Но не правильные улыбки. Не правильные слова. Казалось, он всегда думал о чем-то еще.

Когда она подошла ближе, глубокие голубые глаза Майкла устремились к ней, и вот снова она интересуется, что на самом деле происходит в его голове под этой копной светлых волос. Он был хорош, не показывая это, и хотя он улыбнулся ей, это не была Эй-красавица-не-могу-дождаться-когда-узнаю-тебя-получше улыбка. Это была просто улыбка человеку.

Она улыбнулась в ответ. Что, вероятно, выглядело неловко.

Шейн не был счастлив. Она могла сказать по напряженным линиям его лица, что он был чем-то расстроен. Вполне обычный день. Ее утренний гороскоп гласил: "Направьте сегодняшнюю потрясающую личную энергию в положительном направлении — пригласите горячую красотку, которой вы любуетесь издалека, или произведите впечатление на босса своей инициативой". Она представила себе гороскоп Шейна: "Сегодня вы будете забавным и удивительным, но и сердитым из-за пустяка". Потому что это его ежедневный гороскоп.

— Ты это видела? — спросил он и помахал розовой бумагой перед ее лицом. Она схватила ее и посмотрела. Да, сверху картонное сердце.

— Все такую получили, — сказала она и всучила ему обратно. — С добрым утром, Королева Драмы. Что ты имеешь против Дня святого Валентина? О, за исключением полного отсутствия девушки.

— Ты завалила английский, Клуб Мертвецов? — он уставился на нее, словно у нее выросли клыки или еще что. Она была на сто процентов уверена, что ничего такого не произошло.

— Что? Нет! Конечно, нет. Это своего рода мой родной язык. Будет очень неловко потерпеть неудачу.

— Тогда срочные новости, Вампирша, твое понимание прочитанного отстой. Это не Св. Валентина флаер.

Она выхватила его обратно и осмотрела, на этот раз внимательно. Розовая бумага — галочка; красное сердце — галочка… с каплей крови, капающей с нижней части этого сердца.

Приведенный ниже текст гласил ПОКАЖИ НАМ ЛЮБОВЬ… СДАЙ КРОВЬ!

— Серьезно? — спросила она, а затем более высоким тоном: — Серьезно? День донора? В Морганвилле?

— Продолжай читать, — сказал Майкл. Его взгляд был твердым, и она в одиннадцати миллионный раз пожелала, чтобы в нем было… что-то еще. Боже, он такой симпатичный, она чуть не забыла про бумагу в руке. Чуть. Ей удалось переключить внимание.

Приедет передвижная установка для сбора крови. Это зловещее черное чудовище приедет сюда, в старшую школу Морганвилля, для сдачи крови, организованно…

— Серьезно? — снова вырвалось у нее, и она засмеялась. Потому что если чем СШМ Духовные Лидеры — они же черлидерши — и были известны, то демонстрациями Моники Мррелл, дочки мэра, и бесполезными во всем остальном. В шестнадцать, того же возраста с Евой и Шейном, Моника была уже паршивкой мирового класса, созревающей в полнейшую суку. — Какого хрена наши черлидеры руководят сдачей крови? Моника пытается снова купаться в крови невинных?

— Она стоит прямо позади тебя, кстати, — сказал Майкл. Да. Конечно, она там стоит. Ева повернулась, чтобы увидеть, как Морганвилльская Наиболее Успешная В Хождении По Головам Других смотрит на нее с расстояния в два фута. Ее подружки за плечами, как крылья летучей мыши. Все красивые, все ухоженные, но, конечно, Моника была самой ухоженной и красивой. Также благодаря безумно высоким туфлям-лодочкам она была самой высокой. Туфли казались неудобными.

Хотя Ева все равно была выше на дюйм. Один-ноль.

— Кто позволил иметь тебе собственное мнение, эмо-фрик? — спросила Моника и окинула Еву обжигающим взглядом с головы до пят. — Кто-то должен позвонить в 911 полиции моды, потому что это уголовное преступление.

— Я очень надеюсь, что ты позвонишь, потому что я уверена на сто процентов, это свободная зона от проститутских туфель. И еще, тебе действительно нужно прекратить принимать советы по стилю от людей из порно. — Сказала Ева со всем возможным теплым беспокойством, что сделало Монику только еще злее. Если бы они были одни в раздевалке, или даже перед кучей девушек, Моника ударила бы ее, и все было бы в прошлом, но за спиной Евы маячил Шейн, и Майкл, хотя у него не такой вспыльчивый характер, был определенно напряжен.

Моника подлая. А не тупая. Она посмотрела на Еву взглядом, говорившим "позже, неудачница", и перебросила ее блестящие волосы.

— К вашему сведению, кровь для Главной больницы Морганвилля. Не для банка крови.

— Это где-нибудь закреплено в письменном виде? Я имею в виду, где-то, что не включает в себя контракт с твоим темным властелином, Сатана, — сказал Шейн. — Потому что ты, делающая что-то по доброте душевной, звучит как… Подождите, какое слово подобрать? Ах, да. Дурь несусветная.

Моника сложила губы, словно хочет его поцеловать, на что он издал звук, словно его сейчас вырвет. Ева думала, что она, возможно, единственная, кто увидел вспышку боли, промелькнувшую в выражении лица Моники. Боже, подумала она ошеломленно. Скажите мне, что Королева Сучек не втюрилась в Шейна Коллинза! Это было бы… неправильно. А также опасно, потому что, насколько Ева могла сказать, Шейн не рассматривал даже ненавижу-тебя поцелуи с Моникой, тем более что-то еще, а Моника не принимает отказы.

— Не забудьте записаться в кафетерии, — сказала Моника им всем, но ее внимание было полностью сосредоточено на Шейне. — Я хочу увидеть, как вас всех пристегнут, и вы смиритесь.

Теперь Ева тоже почувствовала тошноту, учитывая то, как Моника, казалось, перекатывала это на языке. Было долгожданным облегчением услышать, как Майкл сказал:

— У тебя нет пятиклашек, которых надо запугать, Моника? Потому что уже надоело.

— Осторожнее, Гласс, — сказала подружка Моники, Джина, и указала на него пальцем с хорошим маникюром. — Ты не можешь с ней так разговаривать.

— Да? Подожди, пока не увидишь, как я говорю с тобой, — парировал Майкл и ударил по дверце шкафчика. Забавно. Шейн быстро заводился… взрывной, но быстро отходил. Майкл распаляется медленно, но злится долго, и все знали, когда у него такой тон, то время сматывать удочки. — Убирайтесь. Живо.

Джина могла атаковать, но Моника знала лучше; она схватила за руку свою подругу и толкнула ее вперед, двигаясь с потоком в другой конец коридора. Это был первый ланч; запах переваренного мясного рулета и пропитанных водой овощей заполнил коридор.

— Они направляются в кафетерий, — сказала Ева мальчикам. — Что скажете насчет тако?

— Я говорю да, — ответил Шейн и поднял руку дать пять. Когда она хотела хлопнуть по ней, он поднял свою руку слишком высоко для нее. — Слишком медленная и низкая.

Она ударила его кулаком в живот — не сильно, в шутку — он испустил преувеличенный стон и согнулся, все еще держа руку. Она хлопнула по ней.

— Я всегда могу укоротить тебя, Шейн, — сказала она. — Пошли. Primo comida ждет.

***

Киоск с тако в квартале от школы — блестяще, было просто написано ТАКО большими красными и желтыми буквами — был переполнен подростками и взрослыми, но Шейн протиснулся и сделал заказ, в то время как Ева и Майкл заняли единственный свободный небольшой столик. Он вернулся, балансируя пакетом и тремя содовыми. В пакете девять тако и около половины галлона острого соуса, что умно со стороны Шейна. Все они любили острый соус.

Обед не требует много болтовни, по крайней мере в течение первых двух тако каждого, а затем Шейн пробормотал полным теста и острой говядины ртом:

— Думаете, сдача крови легальна?

— Ну уж нет, — ответил Майкл. — Происходит что-то еще. Моника Моррелл никогда не делает что-то хорошее, если ей не выгодно.

— Ну, они используют передвижную установку для сбора крови, — отметила Ева, намазывая острый соус на тако. Она ужасно их любила. — Это само по себе говорит, что вампы заинтересованы в этом. Каламбур, кстати, потому что я потрясающа в этом. (прим. пер. stake также означает "кол").

Майкл улыбнулся ей. Настоящей улыбкой, той, которая заставила ее дрожать внутри и снаружи. Она улыбнулась в ответ, и на секунду — прекрасную, удивительную секунду — они по-настоящему общались.

Затем Майкл посмотрел на Шейна и сказал:

— Что заставило вампиров брать кровь не только в больнице?

— Может быть, они планируют благотворительную коктейльную вечеринку, а мы обеспечиваем напитки.

— Фу, — сказала Ева.

— Я так понимаю, ни один из вас не запишется в донорском листе, — сказал Майкл.

— Какой идиот в этом городе стал бы добровольцем донорской крови? По закону мы должны это делать с восемнадцати лет. Я буду наслаждаться последними двумя годами своего безыгольного существования, спасибо.

— Я хотел бы сделать это, — сказал Майкл. Он не делал на этом особый акцент, но Ева затаила дыхание, как будто он ударил ее в живот, и не смела смотреть на него в течение нескольких секунд. — В смысле если больница реально нуждается. Но это по-прежнему звучит поверхностно для меня, в основном потому что участвует Моника.

Я назвала его идиотом. Майкла Гласса. Идиотом. Самого прекрасного мальчика в городе. Кто идиот сейчас, идиотка? Ева подавила желание лепетать безумное оправдание, типа я бы тоже пошла — я не серьезно — я бы полностью отдала кровь больным детям. Что было правдой, но звучало отчаянно.

— Может быть, один из нас должен провести расследование, — сказала Ева, прежде чем она могла хорошенько подумать о том, что говорит. — Записаться, попасть в автобус, проверить.

— Ни коим долбанным образом, — сказал Шейн. — Я сумасшедший, но не настолько.

— Я это сделаю, — выпалила она, прежде чем успела подумать. Что она хотела? Загладить то, что сказала? Что ж, она делает это, будучи умелой жертвой, что не умно, но по крайней мере из-за этого Майкл долго и серьезно на нее посмотрел.

— Не думаю, что это хорошая идея, — медленно сказал он. — Во всяком случае не в одиночку. Если ты это сделаешь, тебе нужно прикрыть спину. Я пойду с тобой.

— Вместе? — О, Господи, был ли какой-то другой способ звучать полной дурой? — В смысле мы сдающие кровь друзья?

— Да, — ответил он и медленно улыбнулся, что ей пришлось сглотнуть. — Вместе. Согласна?

— Конечно, — сказала она и попыталась сделать вид, что это не кульминация ее жизни. — Без разницы.

***

Она плыла до конца занятий, и когда шла домой, даже если не видела Майкла за это время. Впервые она очень, очень хотела лучшего друга, чтобы поделиться своими возбужденными чувствами, но она давно решила, что ни одной морганвилльской девочке нельзя доверить такую информацию. Она обжигалась слишком много. Черт, когда-то давно она думала, что Дженнифер — одна из подружек Моники Моррелл — была хорошим другом. Ладно, это была начальная школа, но предательство все еще жгло.

Ее хорошее настроение быстро улетучилось, когда она вернулась домой, потому что ее отец уже был там. Если он был дома рано, значит, он рано ушел с работы и заскочил в бар, и еще хуже, они его уже выставили оттуда. Ева остановилась, увидев его машину на подъездной дорожке, и подумала снова уйти, но в это время года темнеет быстро, и она не хотела шататься ночью. Конечно, технически она была несовершеннолетней и должна быть свободна от алчных вампиров, но никто в Морганвилле не верил в такие вещи.

Она пришла к компромиссу и обошла вокруг, пригнувшись под окном гостиной, и направилась к заднему крыльцу. Дверь была заперта, конечно, но она открыла ее своим ключом, тихо прикрыла за собой дверь, снова закрыла и… врезалась прямо в отца, который стоял около холодильника, беря еще одно пиво.

Он взглянул на нее, и она замерла, колеблясь между пронестись мимо него или попытаться сделать вид как в ситкомах, что все нормально.

— Насчет времени, когда ты притащилась домой, — произнес ее отец и открыл пиво. Он немного покачивался, что значит, что он в часе или двух стадии постоянного питья от отрубона и оставления их в покое на остаток вечера — но это опасные два часа. — Мне пришлось забрать твоего чертового брата со школы. У него снова проблемы. Разве я тебе не говорил присматривать за ним?

Не было никакого смысла объяснять, снова, что довольно сложно присматривать за младшеклассником, когда ходишь в старшую школу через дорогу, так что она ничего не сказала. Он сделал два больших быстрых глотка, затем поставил пиво на болезненно чистый кухонный стол. Ее мама содержала его в безупречной чистоте, все время, потому что если она этого не делала… ну. Если она этого не делала.

— Что он сделал? — спросила Ева. В данный момент крайне важно, чтобы отец продолжал говорить. Также важно попытаться легко уйти, по шагу за раз, держать дистанцию между ними и углом в коридор, чтобы, когда понадобится, она смогла убежать.

— Огрызался на учителя, — сказал он. — А потом вытащил нож, когда она пыталась отвести его в кабинет директора. Глупый ребенок. Не знаю, где он этого понабрался.

Ева знала. Она не могла поверить, что он не знает.

— Он кого-то ранил?

— Какого черта ты так говоришь? Нет, конечно, он этого не сделал. Парень глупый, а не сумасшедший. Я привел его домой и отшлепал. Он не сядет еще неделю. — Потом еще глотнул из бутылки, но он вернул ее на стол, и его подлые, узкие глаза остановились на ней. — Я говорил тебе наблюдать за ним, не так ли?

— Пап…

— Не папкай мне, и когда ты вырастешь и перестанешь малеваться как клоун? — обвинил он ее, но на пути был стул, и он врезался в него. Ева припустила по коридору, не убегая, но идя быстро и уверенно. Она свернула направо в конец коридора, где ее комната напротив комнаты брата, Джейсона. Его дверь была закрыта, и она не колебалась; она открыла свою собственную дверь, зашла и тихо ее закрыла, а затем закрыла на защелку, которую сама установила, когда ей было двенадцать. Это было не только из-за ее отца, но в такие времена, как сейчас, тоже помогает.

Она бросила сумку с книгами на кровать и повернулась, уставившись на закрытую дверь. В течение пятнадцати секунд было тихо. Двадцать. Двадцать пять.

А потом удар кулаком в дверь. Один удар, достаточно сильный, чтобы дверь задрожала, но замок крепкий. Он дергал ручку.

— Неблагодарная! — орал ее отец, и она услышала, как он стучит в другую дверь. Джейсона. О, Боже. Но она помогла Джейсону сделать его комнату крепостью, и довольно скоро она услышала, как ее отец направился на кухню к своему забытому пиву.

Ева сползла на кровать со слабостью в коленках и потянулась за чучелом горгульи. Она крепко обняла ее, а затем протянула руку и взяла рацию с тумбочки. Она включила ее.

— Земля Урану, — сказала она. — Ответь, Уран.

Статический треск, и даже комфорт ее безоговорочно любящего плюшевого животного не помогал, пока она не услышала голос ее брата через динамик.

— Мой позывной Харон, тупица. Если ты забыла.

— Это просто спутник, даже не планета. — Она позволила пройти секунде или двум, потом сказала: — Ты в порядке, Джейс?

— Словно тебе есть дело. — В голосе Джейсона была понурая обида. Он был младше ее, но в каком-то смысле он был старше. И сильнее. — Что-то охладило тебя, да?

— Я даже не знала, что он здесь! Что за черт, Джейс, ты достал нож?

— И что? Мне нравятся ножи.

Все благие намерения Евы увяли, потому что она это знала. Он показал ей шесть месяцев назад длинный, опасный нож, и он порезал ее им. Случайно, сказал он. Она не была так уверена. И сейчас не уверена. Джейсон… что-то было сломано в Джейсоне, и она не знала, как это починить. Это заставило ее чувствовать себя ужасно и пустой внутри.

— Как сильно он бил тебя? — наконец спросила она.

— Не видно.

— Черт… — Плохо сидеть здесь, отдельно, не зная, что сказать. Не зная, что сделать. — Хотела бы я…

— Хотела бы ты иметь стержень, сестренка? Хотела бы ты противостоять старику? Не беспокойся. В следующий раз, когда он поднимет на меня руку, я сломаю ее. Рассчитывай на это.

На этом он выключил рацию. Она попыталась снова, но он не отвечал. Ева медленно растянулась на своей кровати, укрылась одеялом с Кошмаром перед рождеством, когда начался озноб, и пыталась думать о том, что делать. Позвонить копам? Ага, она пробовала. Мама захлопнет дверь, да и никто не послушает плохиша Джейсона и его странную сестру-гота. Не то чтобы морганвилльским копам было дело.

Она наполовину спала, когда ее мать постучала в дверь и сказала, что ужин на столе. Ева скатилась с постели, распустила волосы из косичек и встряхнула ими, в основном закрыв глаза — ее стратегия при встрече с семьей — и была готова вынести ужин. Папа вырубился, так что будет тихо; Джейсон будет кипеть от ярости, мама уйдет в себя, и еда будет ужасна. Так что она не ждала с нетерпением кукурузное пюре и Спэм (торговая марка консервированного мяса).

Ева услышала звук у окна и повернулась, думая, что это была ветка, или, может быть — безумно — Майкл Гласс пытается привлечь ее внимание.

Вместо этого по другую сторону окна ей улыбался вампир. Брендон. Евросволочь с гладким, острым подбородком, что можно порезаться. Сейчас он выглядел совершенно нормально. Совершенно нормальная любопытная Варвара, выглядящая так, словно хочет прыгнуть через стекло и делать с ней ужасные, ужасные вещи.

Ева подавила крик. Если бы она закричала, Брендон бы ушел в следующее мгновение, как дурной сон, и это даже может пробудить отца от его алкогольной дремоты. К тому же Брендон не мог попасть внутрь. Не без приглашения, которое, она чертовски уверена, не собиралась давать. Я все еще несовершеннолетняя, засранец, подумала она, рывком закрывая шторы. У тебя нет на меня никаких прав. Не то чтобы для Брендона возраст имел большое значение. Он ходит кругами вокруг нее с момента, как ей исполнилось двенадцать. Это по-прежнему заставляет ее чувствовать тошноту и тревогу, но она не позволит этому взять верх. Ни в коем случае.

Когда она выглянула, он исчез. Вероятно, его понятие шутки. Ох. Если она пожалуется, он скажет, что патрулировал собственность; он был, в конце концов, по контракту Покровителем их семьи. Она ничего не могла с этим поделать. Как и со всем остальным неправильным в ее жизни.

Ужин прошел, как она и предсказывала, молча. Джейсон ковырялся в еде, угрюмо уставившись вниз; его волосы свисали на лицо, как и у Евы, и хотя их мама болтала ни о чем и игнорировала все, что происходит на самом деле, ни один из них не сказал и слова, кроме мычания и односложных ответов. Когда они закончили, Ева отнесла посуду на кухню и помыла. Джейсон вытирал. Они работали в тишине, и когда она оглянулась, то увидела, как Джейс следит за диваном в гостиной, где вырубился их отец с пивными банками на полу.

Они старались не шуметь.

Это был странный факт жизни, что после всего адреналина, всего этого страха, всего напряжения, Ева заснула в считанные секунды, как только оказалась в постели. Ей редко снились кошмары. Может быть, плохие сны не были действительно необходимы, если живешь в нем в реальности… Но она думала, что у нее был один, когда она проснулась под звуки сирен и мерцающего свечения, которое не было восходом солнца за занавесками. Она встала, натянула черный пушистый халат и отодвинула шторы, чтобы выглянуть наружу.

В шести кварталах полыхал дом, пылая и стреляя пламенем в небо. Часы показывали два часа ночи, и у нее было сильное чувство, что кто бы ни был в том месте, возможно, не смог выбраться невредимым. Пожарные были уже там; она могла видеть пожарные машины и сирену.

В дверь ее спальни постучали. Ева ответила и увидела маму, стоящую в халате. Не спрашивая, мама протиснулась мимо и подошла к окну.

— Да, конечно, входи, — сказала Ева. Она снова закрыла дверь на защелку. — Я только проснулась. Ты знаешь, чей это дом?

Ее мать смотрела на огонь сухими, пустыми глазами и сказала:

— Это может быть дом Милдред Клейн, она живет в том квартале. Или семьи Монтез.

Ева знала Клару Монтез, и имя сильно ее ударило. Клара перешла в среднюю школу в этом году. Милая, спокойная и умная. У нее был старший брат, который уже выпустился, сестра в средней школе и еще одна в начальной школе.

Ева схватила свой сотовый телефон со стола и проверила контакты; Клара была в ее списке, и она быстро набрала ее. Она сжимала телефон с тревогой, пока смотрела на пламя над горящими костями дома на расстоянии.

— Это не я, — тотчас сказала она. Голос у нее был запыхавшийся и взволнованный. — Это дом Коллинзов! Мне пора!

Ева, должно быть, издала какой-то звук, потому что следующее, что она знала, ее мама держала ее за плечи, спрашивая ее, что случилось. Евины руки дрожали. Она снова посмотрела на огонь, сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Коллинзы.

Это горел дом Шейна.

— Я должна идти, — сказала она и вырвалась из рук мамы, чтобы начать доставать вещи из ящиков. Ее не волновало, что она брала — несовпадающее нижнее белье, порванные спортивные штаны, футболка с Суперкрошками (мультсериал про трёх маленьких девочек детсадовского возраста, обладающих суперспособностями). Что бы она не доставала из ящика, сразу надевала. Ее мать говорила, но это был просто шум. Ева посмотрела на свой телефон. Еще один звонок. От Майкла. Она проверила голосовую почту.

— Это Шейн, — сказал он. — Его дом в огне!

Звонок прервался. Она могла слышать рев пламени на заднем плане.

Это было похоже на удар в живот, и били снова и снова. Она не знала, что делать, что сказать, о чем спросить… и, наконец, натянула обувь. Возможно, это тапочки. Ей все равно.

Когда она попыталась встать, ее мать схватила ее за плечи и держала на месте.

— Нет! — слишком громко сказала ее мама. — Ева, ты не пойдешь туда!

— Мама, — сказала Ева. — Это дом Коллинзов. Дом Шейна.

— Мне все равно, чей это дом! Ты не можешь пойти туда!

Ева вырвалась и покинула комнату. Она колебалась, глядя на дверь Джейсона, а затем продолжила идти. Она слышала, как храпит ее отец, когда проходила мимо спальни родителей. Мама продолжала следовать за ней, до сих пор споря, но уже спокойно; никто не хотел разбудить папу.

Ева подошла к шкафу в коридоре, подвинула паркетную доску и нашла один из выточенных острых кольев, которые она спрятала там. Она схватила черную толстовку и набросила ее; кол спокойно поместится в кармане. Жалобы ее мамы сменили тон на Почему это у тебя? Разве ты не знаешь, какие можешь навлечь на нас проблемы? Что Ева так же проигнорировала.

Она вышла во мрак, прежде чем "Не вини меня, если погибнешь" подействует, и побежала к пожару.

Она была в квартале от него, когда кто-то вышел из темноты ей навстречу, и она вскрикнула, остановилась и вытащила из кармана кол. Тень шагнула в мелкий бассейн света от уличного фонаря, и она узнала своего собственного брата.

— Джейсон! Господи, что ты здесь делаешь? Ты сумасшедший?

— А ты? — спросил он. Казалось, в темноте он чувствовал себя как дома, весь в черном и ссутулившийся. — Я здесь все время. Я знаю, как улизнуть.

— Ты ненормальный? Ты слишком мал, чтобы быть снаружи сам по себе…

— Ты направляешься к пожару? — перебил он, и она затаила дыхание и кивнула. — Тогда не сотрясай воздух и пошли.

Они трусцой пробежали остальную часть пути вместе, и Ева хотела спросить Джейсона, почему он вышел в ночное время, что он делал, когда был здесь, но на самом деле не хотела знать ответы. К тому же ее желудок свернулся в узел, когда она думала о Шейне и его семье, и когда они подошли ближе к огню, стало еще хуже. Дым стал ужасно реальным; это не было похоже на груду поленьев, горящих в камине. Это была едкая, жгучая вонь. Горящая пластмасса, ткань, пенопласт, краска… все вещи, которые делали здание домом, стали черными ревущими облаками.

Дом Коллинзов уже был полностью потерян. Пожарные поливали водой, чтобы пожар не распространился на ближайшие дома, а жар был сильным, когда она подошла ближе. Она чувствовала его давление на кожу, как физическую силу. Полиция поставила барьеры, она подошла к толпе соседских людей, некоторые до сих пор в пижамах и халатах; она заметила, как семья Монтез прижались друг к другу, наблюдая с ужасом. Здесь были и некоторые вампиры, но как и люди у ограждений, они просто глазели. Пиявки любят держаться подальше от огня.

— Что произошло? — спросила Ева миссис Монтез. Ее волосы в бигудях были под сеточкой, розовый халат обернут вокруг ее пухлого тела. — Вы знаете?

Миссис Монтез покачала головой.

— Люди говорят, что это был поджог. Я не знаю.

— Кто-нибудь выбрался? — Ева напряженно искала Шейна, или его сестренку, Алису, или их родителей, но не могла никого заметить.

— Не маленькая девочка. Она не выбралась.

Миссис Монтез покачала головой в мрачном сожалении, и Ева затаила дыхание. Ночь, со всем жаром и пеплом, вдруг стала очень холодной. Алиса? Нет, это не может быть правдой. Просто не может. Здесь была какая-то ошибка. Миссис Монтез просто не знает, вот и все. Она просто… ошиблась.

И тогда по другую сторону ограждений Ева увидела знакомое лицо. В копоти, бледное, но до боли знакомое. Майкл Гласс. Он беспомощно стоял в стороне, наблюдая за огнем широкими, пустыми глазами. Никто не обращал на него внимания, хотя полицейский был рядом. Она предположила, они держали его там как… свидетеля?

Ева не думала, что она собирается делать; она просто нырнула под ограждение и побежала прямо к Майклу. Он увидел ее приближение в последнюю секунду и каким-то образом вытянул руки, когда она крепко обняла его.

Он держал ее так же крепко, и она вдыхала запах дыма, пот, электрический ожог страха и горя. Как-то, но она знала. По дрожащей силе его рук вокруг нее она знала, что миссис Монтез не ошиблась.

Алиса Коллинз была мертва.

— Шейн? — сумела пробормотать она, и он услышал ее даже сквозь рев огня. Она почувствовала его лицо в ее волосах, а потом его кожу у ее щеки, когда он повернул голову. Невероятно теплая. Колючая из-за небольшой щетины. — Шейн в порядке?

— Он выбрался, — сказал Майкл. Она ожидала, что он отпустит ее, но он этого не сделал. Может быть, они оба нуждаются в поддержке. — Его вытащил отец. Шейн боролся, чтобы добраться… добраться до Алисы.

— Но не смог? — спросила Ева, потому что она могла сказать, что ему было трудно произнести это. — О, Боже, Майкл. Он не смог добраться до сестренки. Он, должно быть, настолько разрушен… Где он?

— С родителями, — ответил Майкл. — Думаю, копы хотят поговорить с ними о том, как начался пожар. Не то чтобы есть сомнения.

У него был низкий, сердитый тон, и Ева отстранилась немного и посмотрела на него.

— Что? — спросила она, и его голубые глаза стали очень жесткими, очень сосредоточенными.

— Моника, — сказал он. — Шейн сказал мне, он видел ее снаружи с зажигалкой. Тварь подожгла его дом. Она убила Алису.

— Нет! — Ева не могла говорить. — Она не могла… О, Боже. Я никогда не думала… В смысле, она ужасный, страшный человек, но…

— Она выросла от ужасной до чертовой убийцы, — сказал Майкл. — До убийства ребенка. И скорее всего никто с этим ничего не сделает. Они просто скажут, что это плохая проводка или еще какая фигня, и драгоценная дочь мэра не получит даже шлепок по руке.

Это жестоко. И возможно на самом деле правда, отчего Еву чуть не вырвало. Она не могла собраться с мыслями. Алисы больше нет? Алиса была в средней школе. Милая, смешная девочка, которая бы выросла дерзкой женщиной, которая была в состоянии сделать все то, что испытывала Ева — первый парень, первый поцелуй, первая любовь.

Но у Лисс никогда этого не будет, и это трудно себе представить.

Дом зашумел, и древесина рухнула, все еще горя. Стены прогнулись. Пламя выстрелило так высоко, словно это были палящие звезды, но огонь больше не грел Еву. Ее руки были ледяными, и она нуждалась в тепле тела Майкла рядом с ней. Должно быть, он чувствовал то же самое, потому что он держал ее, и не было никакого расстояния между ними. Нет барьеров.

Они стояли так вдвоем, пока пламя не начало стихать, толпа начала расходиться, и они погрузились в ночь. Полицейские не беспокоили их, но сейчас угрюмый детектив Хесс шагал, чтобы поговорить с Майклом.

Это означало, что они должны были разъединиться, и это ранило; ей было физически больно видеть, как Майкл стоит один с запечатлевшимся на лице горем.

Хесс задавал вопросы, но Майкл не мог многое сказать. Он увидел пожар на расстоянии, понял, что это может быть дом его друга, и добрался сюда вовремя, чтобы увидеть, как Шейна из горящей входной двери вытащил его отец. Никто не смог попасть внутрь после этого; это было слишком опасно.

Ева поняла, было не сказано, что Майкл пытался. Или еще хуже, был вынужден удерживать Шейна от того, чтобы тот бросился обратно и умер. Как трудно бы ему было сделать это?

— Хорошо, — наконец сказал детектив Хесс и закрыл записную книжку, убрав ее в карман пиджака. Он казался усталым и разбитым всем этим, или просто от того, что он пожизненный житель Морганвилля. — Спасибо за помощь, Майкл. Я буду на связи, если у нас появятся вопросы.

Майкл колебался и сказал:

— А Шейн уже рассказал вам о Монике?

Детектив Хесс перестал отворачиваться.

— Почему ты не сказал мне об этом?

— Он видел ее снаружи. У нее была зажигалка. Она щелкала ею и улыбалась. Довольно легко представить эту картину.

— Но и легко представить неправильную картину, — произнес Хесс и долго посмотрел на Майкла. — Ты ее видел? Видел, как она устроила пожар?

— Я верю Шейну. — Голос Майкла был ровным, но мышцы его лица и плеч были напряжены.

Хесс кивнул и наконец повернулся к Еве.

— А вы, мисс Россер? Когда вы пришли?

— Я увидела пожар из своего дома, — ответила она. — Я пришла увидеть, все ли в порядке.

— Вы близкие друзья с Шейном, это правда?

Ева кивнула. Она обнаружила, что сейчас не похожа на себя — волосы распущены и висят вокруг лица, без макияжа, жалкая случайная одежда.

— Я не знаю, как помочь ему в этом.

— Это ужасно, — согласился Хесс. — Не так много можно сделать прямо сейчас. Что-нибудь еще можете добавить, любой из вас? Знаете ли вы кого-то, у кого был повод сделать подобное семье Коллинзов?

— Никто, — сказала Ева. — Его отец не самый приятный парень, но… — Она беспомощно развела руками. Навалилась реальность того, что произошло с ее другом, его сестрой, всей его семьей, она чувствовала боль в животе и непрочно стояла на ногах. — Нет. Просто… обратите внимание на Монику.

— Почему вы думаете, что она может сделать нечто подобное?

У Евы не было ответа, но был у Майкла.

— Я не собирался это говорить, но думаю, что должен. Шейн и Моника виделись сегодня днём в школе. Она клеилась к нему, а он сказал ей отвалить. Она не восприняла это слишком хорошо.

— Вау, — сказала Ева. — Серьезно? Она…

— Пыталась засунуть язык ему в глотку? Да. Он довольно ясно дал понять, что этого никогда не произойдет, и она… разозлилась.

Хесс приподнял брови и достал записную книжку, чтобы сделать запись, но Ева не думала, что он выглядел убежденным.

— Может быть, она не хотела заходить так далеко, — сказала Ева. — Я ненавижу пытаться оправдать Королеву Тупых Злюк, но может быть она только хотела напугать его, и огонь вышел из-под контроля…? Я не могу поверить, что она на самом деле намеревалась кого-то убить.

— Если бы она была здесь, что не доказано, кроме слов Шейна, — сказал Хесс и закрыл блокнот. — Я изучу. Если это была Моника Моррелл, я арестую ее. Но вы двое, молчите об этом. Мне не нужен самосуд в городе. Моника не так уж популярна в определенных… классах людей.

То есть класс Евы — неправильная-сторона-дороги, бедные люди. Ева нехотя кивнула. Детектив Хесс был хорошим парнем — она знала это — но она также знала, что никто, кто работал в городе Морганвилль, не может точно считаться беспристрастным. Мэр — отец Моники — имел свою работу не потому, что он был популярен, а потому, что вампиры выбрали его за это, и они будут держать его до тех пор, пока он делал то, что они хотели. Полицейские применяют правила, которые не имеют отношения к таким людям, как Моника, с положением и поддержкой от кровососов. Существовали два уровня людей в Морганвилле, и Ева знала, где она, Майкл и Шейн действительно стояли: на дне.

Что бы Хесс ни обещал, у нее не было много надежд, что Моника увидит тюремную камеру изнутри, даже если бы они засняли ее поджог.

Майкл смотрел, как коп уходит, и внимание Евы было приковано к его лицу. В данный момент было нормально смотреть открыто, не чувствуя, что она каким-то образом вторгается в его личную жизнь. Они по-прежнему чувствовали связь — и они были связаны, поняла она. Так или иначе, она все это время держала его за руку.

А потом он отпустил. Это было нежное высвобождение, сожалеющее скольжение его руки по ее, но потом контакт пропал, и она чувствовала… одиночество. Настоящее одиночество, даже со скоплением пожарных, тушащих пожар. Даже с мигающими огнями полицейских машин. Даже с толпой соседей, все еще сплетничающих у ограждений.

— Ты должна идти домой, — сказал Майкл. — Не могу поверить, что ты вышла одна в темноту, Ева. Ты же все знаешь. Я провожу тебя.

— Нет, — ответила она. — Нет, ты не должен присматривать за мной, и к тому же, твой дом всего лишь в нескольких кварталах в другом направлении. Я буду в порядке. Правда. Слушай, я ношу вампирский криптонит.

Она сверкнула кожаным браслетом, которые получали несовершеннолетние, чтобы показать, что у семьи есть Защита от более хищного набора Клыкастой Банды; у Майкла тоже такой был. Его, она подозревала, была немного более законным. Защита от Покровителя ее семьи, Брендона, была не очень надежной.

Майкл, зная это, покачал головой. Он помахал одному из полицейских — бледному вампирскому чуваку, которого Ева не знала, с жуткими светло-голубыми глазами — и спросил, может ли он отвезти ее домой. Полицейский не возражал, только нетерпеливо махнул рукой Еве на полицейскую машину.

Она повернулась обратно к Майклу.

— Я… Пожалуйста, скажи Шейну…

— Я знаю, — сказал он. — Скажу. Доберись до дома невредимой, Ева.

И это все. Никакого заявления о чувствах, ничего, к чему она могла бы дотронуться пальцем, но было что-то в его тоне, нежность, которая заставила ее думать, что может быть, может быть…. И тогда она почувствовала себя плохо от того, что даже подумала об этом, потому что, Господи, неудачное время говорить об этом. Сестра Шейна мертва, а она одержима тем, нравится ли Майклу Глассу. Какой она ужасный человек.

Когда она присоединилась к полицейскому в его машине, она увидела своего брата, Джейсона, скрывающегося в тени возле барьеров, и быстро замахала ему идти сюда. Он покачал головой и исчез. Никаких поездок с полицией для Джейсона; она должна была это предвидеть.

Плохая новость, однако, в том, что у вампирского копа, который повезет ее, был напарник. Человеческий напарник, что обычно было бы хорошей новостью в плане личной безопасности.

Этот напарник, впрочем, Ричард Моррелл. Старший брат Моники.

Ричард открыл заднюю дверь для нее, когда она подошла, и она не могла вообще ничего сказать по его совершенно пустому выражению лица. Он неплохо выглядел для парня постарше, но он был определенно опасен. Моррелл со значком и пистолетом? Кошмар замедленного действия. Она в полной мере ожидала неприятностей.

Конечно же, когда автомобиль тронулся с вампирским копом за рулем, Моррелл повернулся назад, чтобы посмотреть на нее через барьер. Ей пришло в голову, что это могла быть худшая идея за все время, потому что она была заперта в клетке с дверями, которые не открываются, кроме как извне, но она старалась не паниковать. По крайней мере, внешне.

— Я слышал, кто-то видел мою сестру на месте происшествия, — сказал Моррелл. — Это правда?

— Я не была здесь, — ответила Ева. — Я пришла позже.

— Это не то, что я спросил. Кто-то видел здесь Монику, когда начался пожар?

Ева пожала плечами. Она, конечно, не собиралась стучать на Шейна Коллинза, не Морреллу. Пусть выяснит самостоятельно; у него не будет с этим никаких проблем.

Ричард Моррелл покачал головой и повернулся вперед.

— Слушай, Ева, я знаю, тебе сложно в это поверить, но я тебе не враг, — сказал он. — Я пытаюсь выяснить, какие неприятности на себя навлекла моя сестра. Если она это сделала, я буду счастлив надеть на нее наручники… но я не думаю, что она сделала это. Она не хороший человек, но и не такой плохой.

Это звучало как объяснения, которыми они с Шейном обменивались по поводу своих отцов. Он не такой плохой. Конечно, он становится немного сумасшедшим, но знаешь, только когда пьет. Это защитный механизм кого-то в ловушке опасных отношений, согласно книгам самопомощи, которые она выписала в библиотеке. Ей никогда не приходило в голову, что кто-то вроде Ричарда Моррелла может чувствовать то же самое, почему бы и нет? Его высокомерный отец, возможно, был свиньей, с которым он живет, а его сестра выросла полномочной сучкой по обожаемому образцу папы. Может быть, Ричард отличался и просто пытается быть нормальным.

Она отказалась от идеи быть нормальной. Кто этого хочет? Конечно, это означало, что вы вписываетесь, но лично она чувствовала, что намного безопаснее быть замеченной. Особенно в городе, где число пропавших без вести продолжало расти. Она никогда не исчезнет. Люди заметят.

Ева оборвала эту мысль, потому что вполне возможно, что она может просто исчезнуть, согласившись, чтобы ее подвезли сегодня. Она закрыла рот и смотрела на скользящие улицы. Пустые тротуары. В большинстве домов темно, за исключением огней безопасности. Некоторые собаки лаяли. Морганвилль был глубоко жутким в темноте с этим огромным, безоблачным небом Техаса над головой с одеялом белых звезд.

А потом автомобиль подъехал к обочине ее дома. Ричард Моррелл вышел из машины и открыл ей дверь. Он даже предложил ей руку, но она не приняла ее. Он может быть нормальным, но она не была готова это признать.

— Хочешь, чтобы я проводил тебя до двери? — спросил он ее. Она покачала головой. Последнее, что ей нужно было, чтобы ее отец проснулся и увидел копов с ней в середине ночи. Боже. Это было бы началом очень неприятного разговора, который бы закончился слезами.

— Со мной все будет хорошо, — сказала она и поспешила вокруг дома к задней двери. Она волновалась о Джейсоне, но, как он сказал, он все время уходит ночью. Выходить искать его или ждать во тьме было глупым поведением жертвы. Может быть, как старшая сестра, она должна была больше беспокоиться, но Джейсон… Джейсон всегда был самостоятельным. С десяти лет. Это заставило ее чувствовать себя ужасно, что она соглашалась с этим, но Джейсон… не вполне нормальный. И она боялась его, иногда.

Она вошла и прошла на цыпочках в свою комнату. Ее отец все еще храпел как бензопила, слава богу, и ее мама была в постели, так что Ева заперлась в Крепости Одиночества с настоящим облегчением. Она разделась и скользнула в постель, только тогда понимая, как измотана она была, телом и душой.

Ее волосы воняли ядовитым дымом, но даже это не может удержать ее от сна.

Ей приснился пожар.

***

Ева пробовала звонить Шейну на следующий день, но не получила никакого ответа; возможно, его телефон был потерян в пламени. Она позвонила Майклу, который сказал, что он не видел Шейна с момента, как его семья села в полицейскую машину. Новость распространилась по всему городу, что тело Алисы наконец достали из руин дома, и тихие, приватные похороны были проведены несколько дней спустя. Ева не была приглашена. Она знала, только потому что Майкл был там.

Когда она увидела его в школе на следующее утро после похорон, он сказал ей, что Шейн ушел.

— Ушел? — повторила она в ужасе. Майкл выглядел… потерянным. Потрясенный, как будто не мог в это поверить. — Что ты имеешь в виду под ушел? Ты же не…

Она не могла не думать, что это слово люди используют для мертвых, когда они не были достаточно смелы, чтобы сказать это сразу. Он покончил с собой?

— Нет, Господи. Он жив, — сказал Майкл и наклонился к ней ближе у шкафчиков. В школьном коридоре снова час пик, так что это могло быть от давления болтающей толпы, но она так не думала. Чувствовалось… преднамеренным. Словно он создает безопасное пространство для них двоих. — Я имею в виду, он и его родители уехали из Морганвилля прошлой ночью. Кто-то помог им. Я не знаю как, или кто, но они… ушли.

— Господи, — выдохнула она и схватила его за руку. — Что ты думаешь, они сделают с таким уходом?

— Понятия не имею, — признался он. — Зависит от того, отпустила ли их Основатель, но мое шестое чувство подсказывает, что они сбежали. Так что не знаю. Надеюсь, с ними все будет хорошо.

— Ты можешь ему позвонить?

— Никаких телефонов, — ответил он. — Они ушли в тень. Я не думаю, что мы его снова увидим, Ева.

— Может, это и хорошо? — сказала она. — В смысле, может, там он сможет найти что-то другое. Что-то хорошее, не… такое.

Она подразумевала Морганвилль, и Майкл понял. Она это знала, и их глаза встретились.

— Я хотел бы верить, что есть еще что-то хорошее здесь, — сказал он, и ее сердце замерло, а затем ускорилось. Он не может подразумевать то, что он хотела. Не может. И когда она увлеклась этой мыслью, он поспешил продолжить. — Говоря о несчастливых вещах, Моника соскользнула с крючка. Сказала, что не была рядом с домом Коллинзов, когда это началось, и заставила друзей поддержать ее. Так что если она сделала это, она выйдет из воды сухой.

Это заставило кровь в венах Евы бежать быстрее, и она хотела ударить что-нибудь. Кого-то. Когда она смотрела в никуда, она поняла, что смотрела прямо на розовый плакат с картонным сердцем.

Она медленно улыбнулась и указала на него. Майкл проследил за ее жестом, посмотрев на плакат.

— Мы выясним, что Моника собирается делать с этой хренью по сбору крови, — сказала она. — Это сегодня, правильно? Может быть, мы можем разрушить ее день другим способом, Майкл. Ты в деле?

— Шутишь? — он улыбнулся ей, и улыбка была великолепна. И немного безумная. — Целиком и полностью за. Сейчас нужно присматривать друг за другом, верно?

— Верно, — ответила она и пыталась контролировать прилив тепла, распространившийся по ней. — Верно.

***

Регистрация для сдачи крови подозрительно легкая; в списке было около десяти имен, и четыре из них вычеркнуты. Грубые комментарии были написаны об остальных шести, что может или не может быть обосновано. Ева смело нацарапала их с Майклом имена внизу, когда Джина, лучшая подружка Моники / бойцовая собака, подошла, чтобы забрать лист со стола. Она была одета для вечеринки, а не для школы, но это был типичный вид для банды Моники. Всегда готовы к камере, не столько для контрольных.

Что ж, если честно, Ева потратила столько же времени на макияж, но она чувствовала, что результат был намного лучше. И, кроме того, она училась. Время от времени.

— Серьезно? — спросила Джина и окинула Еву уничтожающим взглядом. — Ты сдаешь кровь? Чушь собачья.

— Я помогаю детям, — холодно сказала Ева. — И, знаешь ли, пожилым людям. Которым нужна кровь. Как нормальные люди, в которых ты не входишь.

Джина улыбнулась ей одной из своих запатентованных стервозных полусумасшедших улыбок. Блеск в ее глазах был больше похож на свет от края бритвы, чем юмора.

— Нормальные? Это смешно, Некро-Девочка. Я не думаю, что они принимают пожертвования от странных извращенцев, которые хотят спать с мертвыми людьми и, вероятно, уже чем-то болеют.

Подошел Майкл. Один простой шаг вперед, и он встретился взглядом с Джиной. Они смотрели в течение нескольких долгих секунд, но Майкл не моргал. Он выглядел таким спокойным, что гомон и гул нормального школьного коридора, кажется, исчез в абсолютной тишине.

Ева задержала дыхание. Майкл не дрался; он даже редко попадал в перепалки. Но было что-то вроде стали внутри него, что просто… не сгибалось.

Хрупкое преимущество Джины ударилось о него и разбилось, и она отвернулась с насмешкой.

- Это не мои проблемы. Идите к кровопийцам в машине. Кто знает? Может быть, вы не выйдете оттуда. Это улучшит наш ландшафт.

Она метнулась прочь с бумагой, зажатой в одной руке. Майкл смотрел ей вслед, затем медленно вздохнул и расслабился.

Ева ударила его кулаком в плечо.

— Черт, парень, а ты страшный, — сказала она. — Я и не подозревала.

— Я живу в Морганвилле, — ответил Майкл и сверкнул быстрой теплой ухмылкой, что вот-вот разобьет ей сердце. — Это приходит само, так?

Он пошел в направлении, в котором ушла Джина, и после паузы, чтобы реально оценить, что Майкл Гласс — Майкл Гласс — заступился за нее, Ева пошла следом.

***

Передвижная установка для сбора крови была припаркована на территории школы и выглядела как гладкая черная акула. Жирная красная капля крови сбоку выглядела реальной, свежей и тошнотворно трехмерной. Впервые Еву посетила мысль, что это может быть ужасная идея — зайти внутрь туда добровольно. Легенда гласит, что иногда люди не возвращаются.

Может, она ест их.

Она догнала Майкла на шатких металлических ступеньках, когда он потянулся к ручке двери.

— Майкл…

Он знал, что она собиралась сказать; она поняла это по его улыбке.

— С нами все будет хорошо, — сказал он. — Я не знаю, как ты, но я предпочел бы сделать что-то, чем просто… притворяться. Я делаю это ради Шейна.

Ради Шейна. Ева сделала глубокий вдох и кивнула. Она надеялась, что выглядела решительно.

Потом они зашли в темное брюхо чудовища.

Которое было… на удивление хорошо освещено и полно мягких кресел, которые выглядели больше как модные шезлонги, чем страшные орудия пыток… хотя встроенные ограничители выглядели менее обнадеживающими.

Все кушетки были пусты, двое из обслуживающего персонала стояли тихо, наблюдая, как Ева нерешительно вошла в узкий проход.

— Эм, привет? — сказала она. — Я в списке? — она никак не могла сделать это утвердительным предложением. Она откашлялась и попыталась снова. — Я имею в виду, я слышала, что это для благого дела; это правда?

— Тонко, — пробормотал Майкл позади нее, и она поймала себя на безумном хихиканьи и превратила его в поддельный кашель, который превратился в настоящий и удручающе глубокий. Одна из обслуживающего персонала — высокая женщина с короткими, аккуратно подстриженными темными волосами — открыла холодильник и и достала оттуда бутилированную воду, которую передала Еве. Ева открутила крышку и неистово пила, и кашель, наконец, перестал щекотать горло.

— В Главной больнице Морганвилля мало плазмы и тромбоцитов, — подтвердила женщина. Она не казалась очень обеспокоенной этим, и Ева начала думать, что освещение в этом автобусе было таким, чтобы кожа каждого человека выглядела обманчиво розовой, что обнадеживало. Потому что она начинала думать, что оба врача были вампирами. — Почему бы тебе не занять кушетку справа, дорогая.

— Разве вы не должны провести сначала какой-то тест или опрос, или… — Ева нагуглила эту часть. Она знала, как все должно проходить.

— У нас встроенная система в сиденьях, — сказала дежурная. — Никакого ожидания.

Майкл подошел ближе позади Евы, и несмотря ни на что, она не могла не заметить, каким восхитительно теплым он был. Она прижалась к нему спиной. Это не было преднамеренно, она просто поняла, что прикасается к нему, и это было так приятно.

И он не отошел.

— Хочешь, я пойду первым, — спросил он Еву. Она повернула голову и посмотрела на него; при этом очень близком расстоянии его голубые глаза были еще более ошеломляющими, чем обычно, и на секунду она не могла думать, какой ответ должен быть на этот вопрос. Или даже какой был вопрос. Пока уголок его рта немного не изогнулся (потому что он точно знал, о чем она думает, черт), что она выдернула себя из транса и выпрямилась, чтобы прекратить облокачиваться на него.

— Нет, — сказала она со всем возможным достоинством и мужеством (то есть небольшим). — Я в порядке. Вам же нужна только пинта? — Пинта казалась достаточной сдачей крови. Согласно гуглу.

— Мы бы, конечно, предпочли большее донорство, — холодновато сказала дама с улыбкой, которая вообще не была улыбкой. Больше похоже, что она изучала, что значит улыбка.

— Да, — сказал Майкл. — Можем ли мы поговорить с кем-то ответственным по этому поводу? У меня есть двоюродный брат, который работает в Главной больнице. Похоже, что они на самом деле не нуждаются в дополнительной крови прямо сейчас. Я проверял.

И это был важный момент, Ева так же была поймана врасплох, как и вампиры. Мог бы сказать мне, пыталась она передать глазами Майклу; возможно, она просто изобразила испуг. Она испытывала страх, но Майкл… выглядел абсолютно спокойным. Ей не хотелось полагать, что она может хорошо его понимать, но она думала, что он пытался молча ей сказать "У меня все под контролем".

Главные вампиры передвижной установки для сбора крови не ожидали дерзостей от простого старшеклассника; та, которая разговаривала с ней, казалась раздраженной, но другого, стройного азиата, это позабавило.

— Все правильно, — сказал он. — Так что если вы знаете, что кровь не для больницы, зачем заявились? Большинство из вас имеют лучшие навыки выживания.

— У меня отличные навыки выживания, — ответила Ева. — Хотите увидеть, как я крича убегаю?

— Я не в настроении для быстрой еды. — Вау, вампир с таким же острым чувством юмора, как его клыки. Она почти поняла шутку. — Вы не в опасности, обещаю. Да, кровь будет использована для другого. Для исследования.

— Исследования, — повторил Майкл. — Хотите объяснить, что это точно значит?

— Нет.

— Тогда как Моника и ее отряд Дрянных Девчонок втянуты в это? — отрезала Ева. — Потому что они определенно получают долю, не так ли? Не кровь, потому что, хей, я не думаю, что они свернули на эту дорожку.

Вампирша отошла, чтобы пролистать некоторые документы. Азиатский вампир скрестил руки и смотрел на нее с задумчивой напряженностью, что делало ее более нервной.

— Дочь мэра получает плату за каждого приведенного донора, — сказал он.

— У вас уже есть город, полный доноров, — указал Майкл. — Почему здесь? Почему старшая школа?

— Детская кровь отличается от взрослой. Мы бы предпочли иметь более юных доноров, но ваша возрастная группа — компромисс, который мы можем принять.

Жуть. Эээээ. Ева сглотнула и посмотрела на Майкла. На этот раз она надеялась, что она посылала "Давай сейчас же уйдем отсюда". Моника получает премию за выстраивание ее одноклассников для иглы. Это было на самом деле все, что они должны были знать, потому что когда появится социальная амуниция, это очень хорошо разгорится.

Но Майкл не закончил. Она начала понимать его взгляд, и это беспокоило ее.

— О каких исследованиях вы говорите? Что вы пытаетесь сделать, развести лучший сорт коров? Или мы больше не такие вкусные?

Вампир обменялся молниеносным взглядом со своей коллегой, и Ева почувствовала изменение настроения. Майкл сказал что-то, что их обеспокоило.

— Возможно, вам следует пойти с нами за ответами, — более дружелюбно сказал вамп, хотя он был далек от дружелюбия в настоящее время. — Пожалуйста. Сядьте. Мы все равно закончили здесь.

Вампирша перешла в переднюю часть автомобиля и села на место водителя. Ева кинулась к выходу, но, конечно, перед ней оказался другой вампир, пятно в ее поле зрения на мгновение, а затем, бац, прямо у нее на пути. Она резко остановилась, села на мягкое кресло и наблюдала, как он медленно улыбнулся. Без клыков, что хорошо, но по ней все равно пробежал холодок.

— Уйди с дороги, — сказал Майкл, подойдя к ней сзади. Она повернулась, но он разговаривал не с ней. — Отпусти нас. Сейчас же.

— Извини, — сказал вамп. — Не могу. Ты задаешь слишком много вопросов…

Дверь позади него вдруг открылась, и вампир почти выпал, что было бы очень смешно, но он спохватился и обернулся лицом к прибывшему — мужчине в удушающем пальто, шляпе, перчатках и солнцезащитных очках.

— Извините, — произнес дедушка Майкла, Сэм Гласс, самым мягким тоном. — Я что-то прервал? Я пришел за внуком.

Сэм Гласс был вампиром — молодым, под всеми этими слоями. Без них он до жути похож на Майкла — вьющиеся волосы, только у него немного длиннее и лохматее, решительное и красивое лицо, те же голубые глаза цвета океана. Его волосы были более рыжими, и он выглядел физически около тридцати… но блин, если не знать, можно принять за братьев.

Но Сэм Гласс умер давным-давно, и была причудливо сложная семейная ситуация на рождественских ужинах Глассов.

Сэм был самым молодым вампиром Морганвилля, также были слухи, что он фаворит Амелии, а никто не связывался с тем, кто нравится Основателю, без риска на болезненный урок.

Так что азиатский парень изобразил улыбку, слегка поклонился и отошел с дороги. Его глаза следили за Сэмом, когда тот вошел и махнул Майклу.

— Давай, парень, — сказал Сэм. — Пора идти.

— Не без Евы, — сказал Майкл. — Сэм, я не могу ее оставить.

Ева не могла прочитать выражение лица Сэма, и его глаза были скрыты за темными очками, так что она просто не знала, что он думает об этом. Она надеялась, что она не выглядела такой напуганной, какой себя чувствовала, потому что если Сэм решит, что Ева не особо важна, что ж… она ожидала, что это будет ее последняя поездка перед гробом.

— Конечно, — ответил Сэм. — Ты же придешь на ужин сегодня, Ева? Я отвезу тебя домой, когда будешь готова.

— Спасибо, сэр, — прошептала она. Ее рот был очень сухой, а руки дрожали.

Майкл обнял ее и повел к выходу. Сэм помог ей спуститься по лестнице, и теплая кожа перчаток ощущалась почти как человеческая кожа. От этого она снова инстинктивно задрожала. Она решила, что ей намного больше нравилось тепло прикосновения Майкла.

Сэм сложил лестницу передвижной установки и закрыл дверь, и они смотрели, как она скользила прочь, гладкая, как барракуда. Тогда дед Майкла отвел их в тень, снял шляпу и очки и сказал:

— Вы оба с ума сошли или просто глупые? Зачем вы пошли сюда, если не должны?

— Хороший вопрос, — ответила Ева и засмеялась. Это был истерический смех, и она прижала руки ко рту, чтобы прекратить его. Хихиканье продолжилось, и ей пришлось быстро заморгать, чтобы не потекли слезы. — В то время это казалось хорошей идеей?

— Мы хотели узнать, почему Моника заставляла наших одноклассников стать донорами, — сказал Майкл. — Ты знаешь?

Это было… прямолинейно. На грани агрессии, подумала Ева.

Сэм глянул на внука и сменил тему.

— Оставь дочь мэра в покое, Майкл. Она не стоит твоего времени. Такие люди саморазрушаются или меняются, но это ее дело, а не твое.

— Она нанесла много вреда, — сказал Майкл. — Что насчет того, что она сделала Шейну и его семье?

— Я сожалею о твоем друге, но он и его родители ушли. Покинули Морганвилль. Перестаньте думать о мести и начните думать о своем будущем, ребята.

— О, я уже подумал, — отрезал Майкл. — Я свалю из этого места, как только смогу. Я уже поговорил об этом с мамой и папой. Они планируют переехать, ты не знал? Они уже подали заявку и получили выездные документы, чтобы поехать на восточное побережье, так что маме проведут операцию в следующем году. И когда мне исполнится восемнадцать, я уеду.

— Я знаю о твоих родителях, — ответил Сэм. — Я поддерживаю их решение. По поводу твоего я не уверен. Морганвилль — это все, что ты знаешь, Майкл. Ты не имеешь ни малейшего представления о том, как жесток внешний мир для одинокого ребенка.

— Я не ребенок, — сказал Майкл. — Хватит меня так называть, дедушка.

Он оттолкнулся и ушел в школу, оставив Сэма стоять там. Ева чувствовала себя неловко, и она протянула руку, чтобы легко дотронуться до руки мужчины.

— Извините, — сказала она. — Он, эээ, он не серьезно. Он просто расстроен.

— Знаю, — ответил Сэм. — Это не просто для него с больной мамой; потеря лучшего друга делает все только хуже. Я рад, что у него все еще есть ты.

— Я? Эм… Я просто… — Ева пыталась подобрать определение, кем она была. — Друг.

— Ему нужны друзья, — сказал Сэм. Его глаза были печальными, но он все-таки улыбнулся ей. — Нам всем нужны друзья. То, что я сказал ему, относится и к тебе, Ева. Оставь Монику Моррелл в покое.

— Вопрос в том, как заставить ее оставить меня в покое.

Он покачал головой, надел шляпу и очки и вышел на солнце, быстро уходя.

Ева вздрогнула от яркого солнечного света и пошла в школу. Майкла нигде не было видно… но позже она нашла записку, просунутую в ее шкафчик. Она осторожно открыла ее; Моника и ее приятельницы всегда писали гневные письма. Но в этом было только слово спасибо и подрисованная снизу маленькая гитара… и она знала, это было от него.

— Любовные записки? — раздался голос Моники прямо у нее за плечом, и Ева почти порвала бумажку пополам, судорожно вздрогнув. Она повернулась, врезавшись в шкафчик достаточно сильно, чтобы остался синяк, и сунула записку в книгу. — От кого, от Вонючки Джорджа? Это явно кто-то из лузеров.

Оставьте Монику в покое. Она почти слышала голос Сэма около ее уха, но что он знал, в самом деле, о том, чтобы быть зажатой девочкой в коридоре средней школы кем-то, кто ест слабых?

Ева повернулась, посмотрела Монике прямо в лицо и сказала:

— Джорджу, может, и стоило бы принять ванну, но он умнее тебя, и он всегда может принять душ. Ты всегда же будешь тупой как дурацкий большой пакет.

Моника вскинула руку. Ева согнула колени, быстро падая, удар пришелся выше и попал прямо в металлическую дверцу шкафчика. Что-то оборвалось с приглушенным звуком, и Моника издала сдавленный, не верящий крик боли. Только тогда Ева поняла, что та была без единого обычного бэк-вокалиста. Только Моника Моррелл. Одна.

Ева сделала шаг, пока Моника прижимала сломанную руку к груди, большие глаза наполнились слезами от боли. Она действительно почувствовала укол сочувствия — чуть-чуть. Она помнит, каково это, получить травму. У нее их было достаточно.

— Небольшой совет, — сказала Ева. Она вдруг поняла, что была выше Моники и чувствовала себя сильнее, когда Моника вздрогнула. — Держись подальше от Майкла Гласса. Ты ранила его друга. Он этого не забудет.

Ева захлопнула свой шкафчик, покрутила замок и ушла. Моника что-то крикнула ей, но Ева просто ответила средним пальцем и не оглядывалась.

На этот раз она разобрала крик.

— Ты пожалеешь! — сказала Моника. — Ты дрянь! Брендон тоже мой Покровитель! Подожди, пока тебе исполнится восемнадцать, сучка — он заставит тебя заплатить!

Ну блин, подумала Ева, открыла дверь, накинула рюкзак и пошла домой. Думаю, я должна была подумать об этом.

Она никогда не позволит Брендону укусить ее. Никогда.

Даже если ей придется разорвать контракт, бросить его ему в лицо и скрываться всю жизнь.

Она представила, как это будет, когда Майкл Гласс подошел к ней. Он нес свою гитару в мягком футляре с полным отсутствием книг. С другой стороны, он был умным парнем; наверно, ему не нужно было учить так, как ей.

Ее сердце снова затрепетало, когда он присоединился к ней.

— Прости, что подслушивал, — сказал он. — У меня выступление в Common Grounds. Хочешь пойти?

— Конечно, — ответила она также небрежно, словно это не значило для нее все на свете. — Почему нет?

Она могла беспокоиться о будущем позже.

 

Первый день твоей оставшейся жизни

Это был мой первый короткий рассказ по Морганвиллю, опубликованный в фантастической коллекции "Много кровавых возвращений" Шарлин Харрис и Тони Л. П. Кельнер. Потому что когда Шарлин Харрис спрашивает вас, не хотели бы вы внести свой вклад в антологию, темой которой является "вампиры и дни рождения", вы определенно ответите да.

Я обнаружила, что у меня был идеальный день рождения для обсуждения: Евино восемнадцатилетие, на котором она должна была сделать выбор, либо быть хорошей жительницей Морганвилля, подписав ее соглашение о защите, и вписаться… или быть Евой. Думаю, вы уже знаете ответ, но за этим весело наблюдать.

Небольшой факт — адрес Стеклянного дома представляет собой комбинацию из цифр моей первой комнаты в общежитии колледжа и книги Стивена Кинга: 716 Лот-стрит (как Salem’s Lot).

Восемнадцатый день рождения в Морганвилле отмечается, как правило, одним из двух способов: первый — совершенно бесполезное времяпрепровождение со своими друзьями, и второй — принимая решения, одно страшнее другого, о том, как выживать в дальнейшем.

Не то чтобы когда-то существовала комбинация этих двух способов.

Мой восемнадцатый день рождения был проведен в задней части рыже-оранжевого фургона «Гуд Таимс», а в список приглашённых вошли те морганвилльцы, кто наименее разыскиваем в Техасе.

Я — Ева Россер. Количество людей, подписанных в моём ежегоднике, всего пять. Под двумя из них была подпись: «До встречи, лузер». Если интересует число людей, которых я бы хотела видеть подписанными в моём ежегоднике, то оно равняется нулю. Ну, это всего лишь моя точка зрения.

Там была моя лучшая подруга, Джейн, и её младшая сестра Миранда. Джейн была хорошей — вроде как скучная, но очень серьёзная, и это с её-то именем. С рождения не укладывалась в общественные рамки. Она творила интересные вещи, но меня это не интересовало. Всевозможная агрессивная музыка 80-х годов, на первый взгляд, в сочетании с фургоном заставила меня думать, будто он сделан в тогдашние времена, а не в наши дни. Слово «винтаж» обычно помогало ей после домашней потасовки, как, например, духи «Алхимическая лаборатория Черного Феникса» из её линии «Дьявольские стихии», хотя я лично предпочитаю «Траурные масла».

Миранда — всегда путается под её ногами — была ребенком. Что ж, она была весьма странным ребенком, который смог бы убедить многих людей в своём психическом нездоровье. Я не стала приглашать ее на вечеринку, собственно, из-за того, что я не думаю, будто бы она была фонтаном веселья, к тому же она не имеет права пить. Вот её парфюмерные предпочтения были мне не известны, наверное, потому что она не от мира сего.

Говоря о Гайе и Тренте: это двое моих самых замечательных приятеля, которые позаботятся о выпивке. Они были моими друзьями в основном потому, что у Гайя был поддельный идентификатор, который он смастерил в Арт-классе, а Трент был владельцем «Парти Бас», в котором мы отмечали. Помимо всего этого, я не знаю их достаточно хорошо, но они были очень смышлеными задницами; веселые и довольно таки безобидные, что б вместе с ними напиться. Гай и Трент на самом деле были геями, но надо сказать, что гомосексуализм совсем не одобряется в Техасе, в самом сердце которого находился Морганвилль.

Все мы являлись особенно ироничными достояниями наших семей.

Вечер шёл именно так, как и должен был идти: ребята накупили дешёвого пива, распространяющегося и на несовершеннолетних девиц, уехали в безлюдное место (уточнить, куда? Думаю, они остановились в лесу; поясняю: в Морганвилле безлюдных мест — завались, и все они спроектированы не случайно, планировщики — продажные твари), слушали музыку на полную катушку аж до головной боли и вообще вели себя как идиоты. Единственное, на что мы благополучно забили — это сессия, в чем я была полностью солидарна с ребятами; большинство морганвилльских парней достойны лишь хорошего звуконепроницаемого кляпа во рту. Были всего один или двое, с которыми я бы хоть в разведку, хоть на шопинг, но… эта история совсем о другом.

Джейн купила мне подарок на день рождения. Предполагаю, определённо нечто здоровское. Подарком оказался новый песенный CD о мертвецах. Джейн знает, что я люблю.

От Гая и Трента я всё ещё была в ожидании.

Конечно, Морганвилль небольшой городок, и все мы проигравшие и изгнанные уроды, знакомившиеся кивком головой, однако. Готы не так уж и много общаются с другими идентичными группировками. Популяция готов даже ещё меньше, чем у геев, отдавая видное демографическое предпочтение городской нежити. У последних нет чувства юмора.

Ах да, я забыла кое-что упомянуть: вампиры. Это их город. Он ими переполнен. Люди живут здесь, страдая от каждого вздоха. Буквально все прижатые к ногтю.

Теперь понятно, что я имела ввиду, говоря об ироничных семейных достояниях?

Могу сказать, что Гай мог бы всю ночь потратить на обдумывание правильной постановки вопроса, но, благодаря опустошённому более чем на половину ящику пива, он, с его существенно потраченными силами, наконец, выдал:

— Итак, ты подписала или… что? — спросил он. Хотя, вообще-то проорал, потому что от песни у меня уже разболелась голова — Я имею в виду, завтра?

Подписала ли я? Это самый Большой Вопрос, с которым каждый из нас, так или иначе, столкнется в восемнадцатилетие. Я опустила глаза на своё запястье: на нём всё ещё был надет мой кожаный браслет. Изображённый на нём символ не будет узнаваем за пределами Морганвилля, но он опознаёт вампира, того, что являлся официальным покровителем моей семьи. Тем не менее, по истечению утра, я буду уже не в том крохотном клубе избранных людей, которые должны будут целовать Брендона в жопу, только чтобы иметь возможность продолжать дышать.

Также я не буду более иметь права заключать какие-либо сделки или иметь защиту от Морганвилльских вампиров.

Гай спрашивал, намеревалась ли я выбрать себе собственного защитника. Это была традиция: подписать наследственный договор с покровителем своей семьи, но, ни в каком аду, я не позволю Брендону иметь надо мной власть. Получается, что я буду ходить по окружным магазинам, дразня своей жизнерадостной вкусной тушкой местных обитателей тьмы; это жизнь без контракта.

Перспектива была заманчивой, но слишком уж опасной. Видите ли, вампиры в Морганвилле, как правило, не убивают своих подопечных, потому что такое поведенье могло бы создать трудности для окружающих, но что же на счёт свободных, ничем не защищённых людей? Никто бы не поднял тревогу, если бы с ними что-то случилось, потому как обычно эти люди — одиночки, бедные и могут запросто исчезнуть: никто и не почешется.

Просто ещё одна вакансия на «Куриную Бойню».

Теперь они все смотрели на меня. Джейн, Миранда, Гай и Трент, все в ожидании того, что же Ева Россер — Призванный Мятежник — собирается делать.

Я их не разочаровала. Я наклонила бутылку, рыгнула и произнесла:

— Чёрт, нет, конечно, не подписала. Оставлю его без минета, детка! Давайте жить быстро и умирать молодыми!

Гай и я выпили уже больше пяти бутылок. Трент закатил глаза и чокнулся с Джейн.

— Они все так говорят. А потом приходят результаты тестирования, затем плачь…

— Боже, Трент, ты просто душа общества.

— Это гвоздь программы, сладенький. Ой, погодите-ка, ты прав. Только не в Морганвилле, нет.

— Ха-ха. Неужели в других городских фургонах веселее? — спросила Джейн — Потому что здесь веселье явно стухло.

— Уж ты-то должна знать, королевна, сколь много фургонов ты обшарила в округе, — парировал Трент.

— Эй! — Джейн швырнула в него пустую бутылку; Трент поймал её и бросил в пластиковое ведро, стоящее в углу. Что, должна подметить, означает: Трент сдержал свой пьяный настрой, потому что он лидирует в мере потребления с огромным отрывом.

— А теперь серьёзно, Ева, что собираешься делать?

Я ещё не думала над этим. Ну, вообще-то думала, хотя это больше смахивало на какую-то дерьмовую браваду, но теперь всё начнётся по схеме «Делай/нет» или дожидайся рассвета. Я должна сделать выбор, и это правило будет моей опорой до конца жизни.

Может быть, я бы ещё сумела б избежать бучи, учитывая обстоятельства.

— Ну, я никогда не подпишу соглашение с Брендоном, — медленно проговорила я — Возможно, я поищу в округе другого покровителя.

— Ты действительно думаешь, что кто-нибудь откликнется или вызовется добровольцем, если Брендон уже тебя отметил? — вопросил Гай — Дорогуша, судя по всему, тебе жить надоело.

— Да, как в тех новостях, — произнесла Джейн — Посмотри, как ты одета!

С моей одеждой всё было в порядке. Футболка с черепом, низко сидящий на моих бёдрах ремень с шипами, велосипедные шорты, сетка, чёрно-красные туфли Мэри Джейн. Ой, может она имела ввиду макияж. Я сделала сегодня «Абсолютно готичный»: напудренное белое лицо, большие чёрные круги под глазами, синие губы. Это типа прикол такой.

А, может быть, и нет.

— Не имеет значения, — сказал тихий голос, который каким-то образом был услышан даже сквозь музыку.

Я совершенно забыла о Миранде: детёныш сидел в углу фургона, подобрав колени и глядя в пространство.

— Оно разговаривает, — сказал Трент и маниакально рассмеялся — Я-то думал, что ты притащила младенца с собой, только что б защитить своё достоинство, Джейн, — он забавно похлопал ресницами, и я позавидовала их длине.

Миранда продолжала говорить, или, по крайней мере, её губы всё ещё двигались, но слова заглушил громкий гитарный пассаж.

— Что? — закричала я и наклонилась ближе — Что говоришь?

Бледно-голубые глаза Миранды переместились и сфокусировались (просто, если придираться к перемещению и сосредоточению глаз на чём-то, то надеешься, что их хозяин всё ещё в своём уме) на мне, и я пожелала, что бы они этого не сделали. В этой девушке действительно было что-то странное, ладно, даже если ее репутация Кассандры Таун была преувеличена. Она знала о пожаре в прошлом году, который случился в семье Коллинз; она даже знала — предположительно — что Алиса Коллинз в нём погибнет. Хорошо, девочка была вдвойне странной, с небольшими проблесками на вершине своей странности.

— Уже не имеет значения, что ты будешь делать, — повторила она громче — В самом деле. Не имеет.

— Правда? — Трент потянулся за новой бутылкой пива в маленьком холодильнике, что стоял на полу посередине фургона. Он открыл бутыль и начал вертеть крышку в своих пальцах — Это почему это, Мадам Фатум? Неужели кто-то из нас сегодня ночью представится? — и все исторгли насмешливое пьяное «о», а Трент опрокинул бутыль.

— Да, — прошептала Миранда. Никто, кроме меня, её не услышал.

Затем, её глаза закатились, и она рухнула на потёртый грязный ковёр фургона.

— Господи, — пробормотал Гай и пополз по направлению к ней. Он измерил её пульс и вздохнул с облегчением — Думаю, жива.

Джейн не сдвинулась с места. Выглядела она больше раздражённой, нежели заинтересованной.

— Да всё нормально, — сказала она — У неё бывают какие-то там видения. Скоро оклемается.

Трент вставил:

— Блин, я уж было подумал, что это из-за пива.

— Она не пила, придурок.

— Видите? Серьезный пивной дефицит. Не о чем волноваться, она поправится.

— Должны же мы что-то сделать? — с тревогой вопросил Гай. Он взял Миранду на руки, безвольную, как куклу, а её голова болталась, ударяясь об его. Её глаза были закрыты, но мельтешились под веками так, будто она пыталась что-то увидеть в темноте — Может, отвезём её в больницу?

Морганвильский госпиталь был нейтральной территорией: вампиры не имели права там охотиться. Так что это было безопаснейшее место для тех, кто не имел возможности работать в полную силу. Но Джейн лишь покачала головой.

— Говорю ж вам, это случается постоянно. Через пару минут она уже будет в норме. Это что-то вроде приступа эпилепсии или ещё что-нибудь, — Джейн странно посмотрела на меня — Что она тебе наговорила?

Я не смогла придумать, как бы ей лучше все это объяснить, поэтому просто продолжала пить своё пиво и помалкивать.

Зря.

Она была права, это заняло не больше двух минут, как глаза Миранды открылись, мутные и не сосредоточенные, и она изо всех сил попыталась сесть на руках Гайя. Он поддержал её ещё момент, а затем отпустил. Она поплелась прочь и вновь села в углу, рядом с пустыми бутылками, схватившись за голову руками. Джейн вздохнула и, передав мне пиво, начала шептаться со своей сестрой, нежно поглаживая её по волосам.

— Ну, — сказал Трент — Думаю, ЧП подошло к концу. Ещё пива?

— Нет, — ответила я и прикончила свою последнюю бутылку. Я чувствовала себя свободной и сияющей, и собиралась сильно пожалеть об этом утром… ох, уже утро. Три часа. Чудесно — Мне надо домой, Трент.

— Но ведь ночь ещё в самом разгаре!

— Рассвет начинается в три часа. Не хотелось бы мне пересечься с Брендоном.

— Может… ладно, хорошо, — он послал мне возмущённый взгляд и обратился к Гайю — Поможешь с вождением?

— Ты поведёшь? — Гай выглядел встревожено. Трент прилично выпил. Без преувеличения. Он не выглядит таким уж пьяным, даже скорее наоборот, но… хм. Всё же, я способной себя сейчас не чувствовала, да и Гай выглядел как-то мутновато. Джейн… ну, она была не так уж далека от Трента в соревновании «Кто больше».

И напоследок, четырнадцатилетний эпилептик был далеко не самой лучшей кандидатурой на роль шофёра.

— Не похоже, что бы мы могли позволить себе прогулку пешком, — неохотно подметила я — Так, слушай, веди медленно, хорошо? Медленно и осторожно.

Трент бросил мне согласованный взгляд и отсалютовал. Опять же: пьяным он не выглядел. Я тяжело сглотнула и подтянулась к Миранде с Джейн.

— Мы едем домой, — сообщила я — Думаю, вас, ребят, подбросить первыми, о’кей? Потом — я.

Миранда кивнула.

— Сядь здесь, — сказала она — Прямо здесь, — она похлопала по месту на ковре рядом с ней.

Я закатила глаза:

— Удобно тут, спасибо.

— Нет! Сядь здесь!

Я посмотрела на Джейн и нахмурилась:

— Ты уверена, что с ней всё в порядке? — и сделала незаметный жест у своего виска.

— Да, она в порядке, — выдохнула Джейн — Она получает какие-то видения всё время. Большинство из них просто бред, я думаю. Кажется, так она пытается привлечь к себе внимание.

Джейн погасила взгляд, и мне кажется, не без резона. Если Миранда делает такие выкрутасы на вечеринках, то я могу только догадываться, какие кренделя она выписывает дома.

Миранда выглядела всё более и более расстроенной. Джейн свирепо сдвинула брови и сказала:

— Господи боже, просто сделай это, Ева. Я не хочу, чтобы у неё случился ещё один припадок или что-нибудь похлещи.

Я приземлилась по ту сторону от Миранды и почувствовала себя весьма дискомфортно в указанном ею углу. Да, это было просто замечательно. По крайней мере, не долго осталось.

Это было похоже на ожидание беды перед самой финишной прямой. Брендон. Принятие решений. Начало моей взрослой жизни.

Гай завёл фургон и сделал аккуратный U-разворот, выезжая со школьной парковки (я говорила об этом раньше?). Здесь не было никаких боковых окон, но сквозь заднее затемнённое окошко я смогла увидеть большое неуклюже-построенное в тридцатые годы здание с греческими колоннами, исчезающее в ночи, подобно призраку. Морганвилль не был полон уличных огней, зато было предостаточно камер наблюдения. Полиция прекрасно знала, где мы были. Они знали всё, что происходило в Морганвилле, учитывая, что половина из них — вампы.

М-да, не могу дождаться подачи заявления на получение документов, что б свалить отсюда на хрен, но для этого мне нужно письмо, доказывающее мою непринадлежность к государственному университету или отказ от должности мэра. Я, вероятно, не получу ни одного места с моим-то уровнем. Нет, я просто приговорённая к пожизненному заключению, застрявшая в Морганвилле, лишь наблюдатель за окружающим миром.

Но это до тех пор, пока кто-нибудь не вырвет моё сердце, и я не превращусь в чей-нибудь деликатес.

Трент начал вести быстрее, пока мы приходили к соглашению. Едва ли мы заметили, что фургон начал вилять из стороны в сторону по проезжей части.

— Нет, Ти! — закричала я — Веди прямо!

Он обернулся, что б посмотреть на меня: его зрачки были неимоверно расширены, он захихикал, и у меня осталось время только что б подумать: «Твою мать, он не пьяный, а под кайфом…», а затем он ударил по газам. (Кто бы смог предвидеть, что всё так будет, не заметь Ева одну маленькую деталь, пока они пили, хотя, вероятнее всего, он может рассказать довольно много о жизни в Морганвилле, раз он намерен провести краш-тест, полный всякой вампирской вкуснятины).

Миранда схватилась за голову. Я взглянула на неё и заметила, что она плачет.

— Я не хочу, что бы они умирали, — пролепетала она — Не хочу.

— Ох, Иисус, Мир, ты можешь прекратить? — Джейн отбросила её руку — Королева драмы.

Но я продолжала смотреть на её, она — на меня, а потом она медленно кивнула.

— Оно идёт, — прошептала Миранда и перевела взгляд на свою сестру — Я сожалею. Я люблю тебя.

Затем, случилось нечто ужасное, и мир исчез.

***

Я отходила всё дальше от дымящихся обломков. Потрясённая до ужаса, харкая, я несла обмякшее тело Миранды; она была ещё жива, хоть на голове и кровоточила рана.

Мой мозг не хотел думать о Тренте, Джейн или Гайе. Не хотел. Он просто… отказывался.

Я шла, пока не услышала сирены и не увидела огни, тогда-то я и упала на колени с Мирандой на руках.

Первым полицейским, которого я увидела, был Ричард Моррелл, сын мэра. Я всегда думала, что его семья отвратительна, но он был неплохим парнем; он легко взял у меня из рук Миранду, и опустил её на обочину, осторожно поддерживая её голову, что б та не ударилась об тротуар. Его теплая рука сдавила моё плечо.

— Ева. Ева. Там есть кто-нибудь ещё?

Я медленно кивнула.

— Джейн. Трент. Гай.

Может, я не права? Может быть, я всё это вообразила? Может быть, они сейчас выберутся из этой покорёженной металлической массы, смеющиеся и…

Слишком много фантазий. Я представила смерть, кровавые тела, выползающие из-под обломков, и покачнулась. Почти упала. Ричард удержал меня.

— Спокойно, — сказал он — Спокойно, дитя. Стой со мной.

И я осталась. Я оставалась даже тогда, когда мимо меня проплывали носилки и проходили водители «скорой помощи». Миранду, конечно же, забрали первой; она уехала в городской госпиталь, сопровождаемая огнями и сиренами.

Они не слишком хлопотали о других. Их просто погрузят в «скорую помощь» в чёрных мешках на молнии и увезут прочь. Пока пожарные тушили обломки, в воздухе стало пахнуть палёным металлом вместе с вонью пластмасс, алкоголем, кровоизлиянием…

Я всё ещё продолжала сидеть на тротуаре, и никто на меня не обращал внимания, пока Ричард не подошёл ко мне, замедляясь, с мрачным видом.

— Никто из членов твоей семьи не хочет забрать тебя?

— Вы позвонили им?

— Да. Звонил, — ответил он — Пошли. Отвезу тебя домой.

Я вытерла лицо. Белила уже давно сошли, и теперь моя кожа была влажной; я и не заметила, что плачу.

Не в моём характере.

«Сядь здесь», сказала Миранда. «Прямо здесь». Будто бы она знала. Будто бы предпочла меня собственной сестре.

Я не могла перестать дрожать. Офицер Моррелл откопал одеяло в багажнике своей патрульной машины и накинул мне на плечи, а затем усадил меня на заднее сиденье и отвёз на расстояние пяти миль до дома.

Во всех комнатах горел свет, но дом не выглядел гостеприимным. Я проверила время на телефоне.

Три утра.

— Эй, — позвал Ричард — Долгий день, верно? Пора взрослеть, Ева. Мне жаль твоих друзей, но ты должна сейчас быть предельно сосредоточенной. Ты должна принять правильные решения. Понимаешь?

Он пытался быть хорошим, настолько хорошим, насколько только мог быть; трудно, наверно, учитывая, каков из себя его генофонд. Я подумала, что бы сказала на его месте его сестра Моника: «Что за куча мала неудачников. Они не должны быть похоронены на нашем кладбище. С них хватит и помойки».

Я знаю Монику слишком хорошо, но это не его вина. Я тупо кивнула, вернула одеяло и прошлёпала десять шагов до входной двери.

Она открылась прежде, чем я взялась за ручку, и предо мной предстал Брендон, наш семейный покровитель.

— Я ждал тебя, Ева, — произнёс он и отступил назад — проходи.

Я проглотила омерзительную ремарку, которую собиралась ему выдать и оглянулась через плечо; Ричард Моррелл смотрел на меня сквозь окно полицейского крейсера; он сделал мне приветливый взмах рукой и укатил. Типа теперь всё в порядке.

Вы в курсе о романтическо-задумчивом вампирском стереотипе? Просто, именно так сейчас выглядел Брендон. Тёмные задумчивые заспанные глаза и чёрное кожаное одеяние. Привыкла думать, что он противный, хотя откуда мне знать? Может он и был.

Я ненавижу его показушность, и он это прекрасно знает.

— Милая? — мама. Она порхала позади Брендона, выглядя застенчиво и нервозно — Лучше зайди внутрь, ты же знаешь, что тебе не следует находиться снаружи, когда темно.

Отца нигде не было видно. Я прикусила язык и переступила порог дома, и, когда Брендон закрыл за мною дверь, я почувствовала себя запертой в клетке.

— Я попала в аварию, — пришлось сказать.

Мать взглянула на меня. Мы не были похожи друг на друга, даже тогда, когда я ещё не была готом… у неё были невзрачные каштановые волосы и зеленые глаза, я же унаследовала тёмные от папы. Иногда я подумывала, может всё это какая-то игра, а мать была в ней актрисой, правда, не очень хорошей, лишь исполняющей роль «моей матери». Она продолжала своё представление:

— Звонил офицер Моррелл. Но он сказал, что ты в порядке. И, как ты уже поняла, у нас гость, — она улыбнулась Брендону. Моя кожа чуть не сползла с костей.

— Погибло трое моих друзей, — ответила я.

— Ох, милая!

— Ещё раз и с чувством, мам.

— А как на счёт моих? — вскользь поинтересовался Брендон. Я стиснула зубы, потому что вдруг захотелось заорать во всё горло и врезать ему, но это не сулило бы ничего хорошего.

— Н-нет, — я умудрилась заикнуться — Джейн Блант, Трент Гарвэй и Гай… — какая, мать вашу, у Гайя фамилия? Мне захотелось расплакаться. Или продолжать реветь… — Гай Финелли.

Брендон ухмыльнулся.

— Похоже, у Чарльза будет тяжёлая ночь.

Чарльз был его конкурентом. Я также знала, что он был покровителем семьи Джейн. Но я не знала, был ли он ответственен за две другие. Этот вампир был противоположностью Брендона — маленький книжный червь, тихий и покладистый, пока ты не нахамишь ему. Полагаю, не плохой выбор, если я вдруг решу обзавестись личным покровителем.

Господи, ненавижу всё это. Хочу, что б всё поскорее закончилось.

— Давайте перейдём к делу, — произнесла я и прошла вдоль прихожей в гостиную. Вполне ожидаемо, папа сидел в своём кресле, как обычно, с открытой банкой пива и корпел над своими шестью пакетами. Он был размытого мнения о моём будущем — двести пятьдесят фунтов, желтый, мрачный и полный гнева он мог бросить меня где угодно, только не рядом с домом. Он владел самым большим местным баром, который, конечно же, принадлежал Брендону. Всё чисто и красиво. У Брендона на руках была ипотека на наш дом. Документы на наши машины.

Мы сами.

И теперь Брэндон улыбался мне, все теми же елейными и непомерно голодными глазами, доставая из-под своего длинного пальто толстую пачку бумаг.

— Ты носишь его только потому, что видел такой же на Энджел, — сказала я и выхватила у него макулатуру. Я прочитала несколько первых предложений: «Я, Ева Евангелина Волкер Россер, вверяю свою жизнь, кровь и служение моему Покровителю Брендону, сейчас и до конца моих дней, дабы мой покровитель имел право требовать от меня всё, что пожелает…».

Вот оно. Моё будущее было в моих руках, прямо здесь.

Брэндон протянул ручку. Папаша оторвал внимание от светящегося телевизионного экрана и, отхлебнув пива, посмотрел на меня со смертельной интенсивностью. Мама выглядела нервозно и сучила руками, пока я смотрела, не мигая, на чёрный Монт Блэнк, протянутый Брендоном.

— Кстати, с Днём Рождения, — поздравил он — По заключению — бонус. Десять тысяч долларов.

— Думаю, на них я смогу устроить фешенебельные похороны моим друзьям, — съязвила я.

— Не имею на этот счёт никаких сомнений, — он пожал плечами — Связи их семей включают и такое.

Мать поняла, что мне ещё нужно какое-то время на обдумывание, и потому выпалила:

— Ева, дорогая, давай поспешим. У Брендона есть ещё дела, — она поторапливала меня неопределёнными движениями рук, а её глаза выражали отчаяние.

Я задержала дыхание, взяла кипу в обе руки и порвала её надвое. Этот звук почти заглушил вздох ужаса моей матери, и звон мнущейся банки в руке моего отца.

— Ты, отвратительная маленькая уродина, — зашипел отец — Значит, так ты презираешь своего Покровителя? Прямо в лицо?

— Н-да, — сказала я — Совершенно верно, — я разорвала контракт на четвертинки и швырнула их в него. Бумажки разлетелись, как огромные конфетти, а один из кусочков приземлился ему на плечо, покуда Брендон вежливо не убрал его — Иди на хрен, Брендон. На тебя я точно не подпишусь.

— Никто не захочет тебя взять, — ответил он — Ты — моя, Ева. И всегда будешь моей. Не забывай об этом.

Папаша, выкарабкавшись из-под его очистки, схватил мою руку.

— Ты подпишешь эту бумагу, — сказал он и встряхнул меня, как терьер крысу — Не будь дурой!

— Ничего я подписывать не буду! — прокричала я прямо в его лицо, и, бросив на пол дорогостоящую ручку Брендона, давила на неё своими Мэри Джейн до тех пор, пока на полу не растеклось чёрное пятно — Можешь быть рабом, если тебе угодно, но я — нет! Никогда больше!

Брендон не злился. Он был доволен. Плохо.

Отец оттолкнул меня и был таков.

— Тогда уходи, — произнёс он — Не хочу что б ты шлялась по моему дому, ела мою еду, тратила мои деньги. Хочешь уйти голой — уходи. Посмотрим, как долго ты протянешь.

Я остолбенела, по крайней мере, немного: он никогда так раньше не делал, даже с учётом того, что он никогда меня особо-то и не любил. Я подалась от него к маме. Она ушла с дороги, но разве не так она всегда делала? Она стала последней каплей.

Мать избегала моего взгляда.

— Тебе лучше уйти, милая, — сказала она — Ты сделала свой выбор.

Я развернулась и побежала вниз по коридору в свою комнату, захлопнула дверь и достала свой самый большой чемодан из-под кровати. Я не могу взять с собою слишком много, знаю: даже чемодан тащить с собой рискованно, потому что это тяготит меня. Но я не могу дожидаться рассвета; мне нужно уходить сейчас же, до того, как Брендон остановит меня. Он не привык применять ко мне принуждение, но это ещё не значит, что и на сей раз я этого избегу.

А вот родители не будут. Боже мой, конечно.

Я набила сумку нижним бельём, обувью, одеждой, парочкой сувениров, с которыми не могу расстаться, просто потому, что папочка решит сделать барбекю из моих принадлежностей в ту же минуту, как я окажусь за порогом. Семейные фото я оставила. Родители не искали воспоминаний, также как и мой брат, Джейсон, который отличился своим тюремным заключением, по вине коего он сейчас там и гниёт.

Я вышла через заднюю дверь, за момент до того, как Брендон заговорил с родителями в передней, и перетащила чемодан через задний двор в переулок как можно тише. Морганвильские переулки отвратительны, а ночью ещё и опасны, но у меня особого выбора не оставалось. Я поспешила; мой чемодан подпрыгивал на разбитом асфальте мимо мусорных баков, пока я не оказалась на улице.

И только теперь я осознала, что не имею ни малейшего представления о том, куда направляюсь. Вообще. Все мои друзья мертвы — умерли сегодня — и я не могу себе позволить горевать об этом: у меня просто нет на это времени. Самосохранение прежде всего, верно? Вот что я продолжала себе твердить.

И никто не поможет мне нести этот крест вины.

Такси не ходит ночью, потому как таксистам «лучше знать», да и к тому же: их у нас в городе всего двое. Никаких автобусов. Ночью ты либо сам за рулём, либо сидишь дома, хотя даже самостоятельное вождение может быть опасным, если ты не защищён.

Я могла бы переночевать в местном отеле — «Полынь» — но это в добрых двадцати минутах ходьбы и я не думаю, что у меня есть эти самые двадцать минут. Только не сегодня. Я официально утратила защиту Брендона в ту самую секунду, как разорвала бумагу, а это значит, что теперь я буфет «можешь испить меня всю», пока не найду какой-нибудь приют в доме. Дома имеют автоматическую защиту. Любой из них.

Майкл.

Не знаю, почему я вдруг вспомнила Майкла Гласса, но последний раз, когда я его видела, он играл на гитаре в «Коммон Граундс», местном кафе. Вместе с Майклом я ходила в старшую школу, очарованная его сценическим обликом и втихомолку преследовавшая его после того, как он закончил обучение, посещая все его концерты, когда он переехал в Морганвилль. Он хороший, вот увидите. И милый. А ещё, Господи Иисусе, он афигенный. И у него есть собственный дом.

Я знакома с домом Глассов. Он был одной из исторических ценностей в Морганвилле, весь разваливающийся, готически элегантный, и родители Майкла навсегда уехали оттуда два года назад. Майкл живёт там, насколько я знаю, в полном одиночестве.

И это было всего через три квартала отсюда.

Я не знала, был ли он дома, и был ли он настолько глуп, что бы позволить мне остаться после того, как я сбежала от собственной участи, но попытка — не пытка, верно? Я сорвалась на бег, колёса моего чемодана зажужжали, а решётки на асфальте стали издавать свист. Ночь показалась ещё более тёмной, никакой луны, только свет звёзд, и пахло будто бы вековым прахом. Как от могилы. Моей могилы.

Я подумала о Тренте, Гайе и Джейн в их трупных чёрных мешках. Возможно, сейчас они уже были в ледяных металлических ящиках, унесены прочь. Закончившие свою жизнь.

Я не хочу умирать. Не хочу.

Поэтому я побежала, таща за собой свой багаж.

На улицах ни души. Ни машин, ни света в окнах, ни теней, преследующих меня. Стояла пугающая тишина и моё сердце пустилось вскачь. Я бы пожелала иметь оружие, но достать его в Морганвилле очень сложно, и кроме того мои родители были не в меру любопытны: они регулярно устраивали зачистку в моей комнате, что бы узнать, была ли у меня какая-нибудь контрабанда. Вплоть до восемнадцати лет.

Стать восемнадцатилетним не так уж здорово, ага.

Я услышала скрип шин позади себя и громкое урчание автомобильного двигателя. Я оглянулась назад, понадеявшись, что это Ричард Моррел следует за мной на полицейской машине, но мне не повезло: это была чёрная спортивная машина без номеров с тонированными стёклами.

Вампирский автомобиль. Без вариантов.

Ещё два квартала.

Машина, казалось бы, решила ползти за мной по пятам, хрустя шинами по мостовой, а у меня была куча времени сойти с ума от страха, гадая, кто бы мог оказаться внутри. Наверняка на заднем сидении развалился Брендон. Хотя, Брендон вряд ли первый на очереди, у кого есть желание пососать из меня, но он, без сомнения, успеет это сделать со мной перед тем, как я сдохну. И у него есть люди, которые сделали бы для него нечто подобное.

Чемодан угодил в трещину на асфальте, и я потеряла равновесие. В одном из ближайших домов я увидела включённый свет, но потом занавеска неожиданно резко дернулась в сторону, жалюзи опустились и свет погас. Никакой помощи. Что в Морганвиллье не такая уж и редкость.

Я не плакала, но чувствовала, что близка к истерике: слёзы жгли мне горло и связывали в крепчайший узел внутренности. «Это был твой выбор» — сказала я себе, «Ты просто не могла больше ничего с этим поделать».

Это меня не утешило.

Подняв голову, я узрела неподалёку возвышающийся Стеклянный дом, всего в квартале отсюда. Я смогу, смогу. Должна. Джейн, Трент и Гай умерли. Я в долгу перед ними и обязана это вынести.

Машина позади меня ускорила ход, как только я пересекла улицу и подошла к углу. Надо пройти ещё четыре дома, а там по-прежнему безлюдно и темно.

На веранде семьсот шестнадцатого дома горел свет, он отбрасывал неяркое сияние на столбы и на структуру крыльца, выхватывал из темноты белые заборные доски. Внутри тоже горел свет, и я видела, как кто-то прошел мимо окна.

— Майкл! — заорала я, бежав на первой космической. Автомобиль с лёгкостью обогнал меня и оттеснил к обочине, взвизгнув колёсами на бетоне. Дверь внезапно открылась, блокировав меня на тротуаре, и я, испуганно ахнув, схватила чемодан и перебросила его через забор. Он весил не меньше пятидесяти фунтов, но я не обратила на это внимания. Я крепко взялась за вершинки белых досок и перемахнула через изгородь, но кто-то успел сцапать мою рубашку и ткань порвалась. У меня не было времени волноваться об одежде. Я вновь схватила чемодан и, потащив его по влажной ночной траве, снова позвала, на этот раз уже панически:

— Майкл! Это Ева! Открой дверь!

Они были у меня за спиной. Прямо позади меня. Я прекрасно это знала, даже если и не оборачивалась, а они в свою очередь не издавали ни звука. Я это чувствовала. Мой чемодан крепко взяли и принялись выкручивать руку аж до самого плеча, и я отпустила ношу, споткнувшись о ступеньку. Дом серым призраком в темноте нависал надо мной, но в нём горел свет, там была жизнь.

Кто-то схватил меня за ногу. Я закричала и попыталась отбиться. Мои пальцы, шаря в потёмках, царапнули по деревянной закрытой двери, и я ощутила вкус пыли. Я так близко, так близко…

Дверь распахнулась, и на меня полился теплый жёлтый свет. Поздно. Я попыталась хватиться за рукоятку, но меня дернули назад… и я почувствовала чьё-то дыхание у себя на шее. Холодное и отдающее тухлятиной.

Что-то пролетело прямо у меня над головой и угодило в вампира, сбивая его с ног. Я опять поползла к двери, а с порога мне уже протягивали руку.

Майкл Гласс вцепился в моё предплечье и ужасающе медленно потащил в дом. Едва мои ноги оказались внутри, как вампир врезался в невидимый барьер по ту сторону порога.

Брендон. Твою мать, и злой. Реально злой! Вампиры обычно совсем не похожи на киношных вампов, и всегда стараются иметь вид надлежащий, но прямо сейчас он об этом совершенно не заботился. Его глаза уже становились кроваво-красными, а лицо было таким белым, каким моё не было никогда, сколько бы я ни старалась. И я, не приглядываясь, могла видеть клыки, которым могла бы позавидовать гадюка, высунувшиеся из какого-то тайника в его челюсти и бешено сигнализирующие об угрозе.

Но Майкл Гласс не испугался. Он выглядел точно так же, каким я его запомнила, только… как-то лучше. Сильнее. Высокий, стройный, волнистые и слегка завивающиеся золотые волосы в серфер стиле. У него были голубые глаза, сосредоточившиеся на Брендоне. Не испуганно, но с ожиданием.

— Всё нормально? — спросил он меня. Я кивнула не способная сказать что-либо в ответ, что действительно могло бы охарактеризовать моё нынешнее состояние — Тогда уйди с дороги.

— А?

— Твои ноги.

Я втащила их и он преспокойно закрыл дверь перед носом Брендона. Я села прямо на деревянный пол, подтянув колени к груди, и попыталась замедлить своё бешеное сердцебиение:

— Господи, — прошептала я, ткнувшись лбом в колени — Это было близко.

Я услышала шорох ткани: Майкл присел напротив меня, опираясь спиной об стену. На нём были какие-то старые джинсы и зелёная выцветшая хлопчатобумажная рубашка, ноги его были длинными и тонкими, ступни — босыми.

— Ева, — начал он — Какого хрена это всё было?

— Э, подарок на моё восемнадцатилетние, — я дрожала, но внезапно до меня дошло, что моя футболка с черепом практически выставляет на показ мой бюстгальтер, чего раньше никогда со мной не случалось. Одна из самых сексуальных моделей от «Виктория Сикрет». Хотя, теперь не такой уж и «сикрет»… — Бренденовское бешенство.

Майкл, прислонившись затылком к стене, посмотрел на меня прищуренными глазами:

— Значит, не подписала.

Я покачала головой не в силах добавить что-нибудь к этому вслух.

— Ты можешь остаться до рассвета, но потом должна уйти. У тебя есть кто-нибудь, к кому ты можешь обратиться?

Я просто жалко на него посмотрела, и почувствовала, как вновь наворачиваются слёзы. А на что я, собственно, надеялась? Что он, как белый рыцарь, возьмёт так просто и спасёт меня? Ну, от Майкла такого ожидать не приходилось. Он вообще не должен был откликнуться на мои крики: просто протянул руку помощи.

И всё же, дверь он открыл. А все остальные даже в окно не выглянули.

— Хорошо, — тихо сказал Майкл, протянул руку и неловко похлопал меня по колену — Эй. Ты ведь в порядке, так? Здесь ты в безопасности. Не надо плакать.

А я и не хотела, но мне нужно было выпустить пар, и мне нужен был парень для поддержки. Во мне бурлила куча эмоций: ярость, горечь, бешенство, растерянность… и все это требовало выхода. Я рыдала, дрожа, как лялька, пока после нескольких нервозных вздохов не почувствовала, что Майкл перебрался на мою сторону и сел рядом со мной. Он обнял меня одной рукой, я повернулась к нему всем телом и стала низвергать мою печаль в его рубашку. Я бы всё ему рассказала, всю эту хрень, которая приключилась со мной: фургон, друзья, Брендон. Даже о том, как однажды, когда мне было пятнадцать, Брендон повысил зарплату моему отцу в обмен на неограниченный доступ ко мне и Джейсону. Я бы рассказала всё.

К его величайшему счастью, я просто не могла совладать с дыханием.

А Майкл был хорош в утешении: он знал, что словами не помочь, и знал, как надо гладить меня по голове, как надо держать меня. Ну, до тех пор, пока буря во мне не сменилась просто проливным дождём, и пока я восстанавливала своё дыхание, силясь одновременно справиться с икотой, я и не осознавала, что он имел великолепную точку обзора моего бюстгальтера.

— Алло, — возмутилась я, пытаясь аккуратно подвернуть рваные края моей рубашки под ремень. Майкл как-то странно на меня посмотрел — Концерт окончен, Гласс.

Трент бы на его месте обязательно бы как-нибудь витиевато огрызнулся, но Майкл — нет. Он просто в смятении отодвинулся от меня.

— Прости, — начал извиняться он — Я не это…

Что ж, раз он не «это», то я в нём разочарованна. У меня вообще-то классный бюстик. 34B размерчик.

Мои брови слегка приподнялись.

Майкл в знак капитуляции поднял руки:

— Ну, ладно. Да, я «это» самое. И что, я теперь, по-твоему, ублюдок, да?

— Нет, теперь ты для меня честный человек и настоящий мужик, — выдала я. Было ли это неправильно, но я почувствовала облегчение. — Мне просто надо переодеть… чёрт подери! Мой чемодан! Он снаружи…

Майкл встал, и пошёл вдоль обитой деревом прихожей. В доме было тепло, но и как-то странно… он был старый с большими комнатами, и, тем не менее, провоцировал клаустрофобию. Будто бы… рассматривал новопришедшего.

Мне это понравилось.

В гостиной была обычная обстановка: диван, кресла, книжные шкафы, коврик. Раскрытый футляр от гитары лежал на низеньком обеденном столе, а сам инструмент оказался на диване, будто бы его владелец неожиданно отложил его туда, что б проверить, что за шум на дворе. Раньше я слышала игру Майкла, но вот в последнее время его что-то не видно. Поговаривали, что он забросил… но я знала, что это не так.

Майкл раздвинул жалюзи и выглянул наружу.

— Он по-прежнему там, — сообщил он — Но его забирают.

— Чего? — я отпихнула его с дороги и попыталась разглядеть, что же там происходит, но снаружи была лишь сплошная чернота — Они забирают мои вещи? Гавнюки! — у меня же там нижнее бельё и ещё кое-что, куда лезть не надо. Ну, может кое-кому я и позволю в это залезть. Но только по секрету. Я дернула шнур, и жалюзи поползли вверх. Затем я открыла окно и высунулась в ночь по пояс. Я наклонилась чуть вперёд и заорала:

— Эй, придурки, руки прочь от моих причиндалов и…

Майкл дернул меня за талию назад и захлопнул окно за секунду до того, как прямо перед ним возник Брендон.

— Давай не будем раздраконивать и без того злющих вампиров, — одернул он — Мне ещё вообще-то жить здесь.

Дыши глубже, Ева. О’кей. Чемодан не так уж важен, по сравнению с яремной веной. Я рухнула в кресло и попыталась удержать себя в руках, не понимая вообще, что именно я пытаюсь удержать. В себе, я имею ввиду. Итак, я была предоставлена сама себе в городе, где быть омегой — означало смертельный приговор. Я обзавелась очень опасным врагом, и сделала это осознанно. А так же меня вытурила из дома собственная семья, даже если эта самая семья никогда и не была у меня на первом месте.

— Соседа надо? — вопросила я с насмешливой улыбкой. Майкл немного поколебался, а потом схватился за гитару и уселся на диван, устроив инструмент на одном колене, как домашнего любимца. Он наобум выбрал ноты — белоснежные и холодные на ощупь — и наклонил голову. — Извини. Дебильная шутка.

— Вообще-то нет, — сказал он — В смысле… это можно устроить. Ты и я, мы отлично ладили в школе. Я имею ввиду, что мы никогда хорошо друг друга не знали, но… — никто, на самом деле, не знал Майкла хорошо, за единственным исключением, которое составлял его приятель Шейн Коллинз, но Шейн уехал из Морганвилля вместе с родителями, после гибели своей сестры. Все хотели познакомиться с Майклом поближе, но он никому не был доступен. Стеснительный, должно быть. — Это очень большой дом. Четыре спальни, две ванных комнаты. Как-то неудобно здесь одному.

Это предложение? В натуре? Я сглотнула и подалась вперёд. Моя рубашка опять распахнулась, но я оставила всё, как есть. Мне нужны все мои преимущества.

— Клянусь, что буду исправно платить ренту. Найду работу где-нибудь на «нейтралке». И ещё буду заниматься уборкой. Я обожаю убираться.

— Готовка? — с надеждой осведомился он, но я вынуждена была признаться:

— Блин. А вот это уже не совсем моё.

— Ну, ты всё равно должна быть в этом лучше меня. Я могу загубить даже кипячение воды.

Он улыбнулся. Той улыбкой, которой, ну вы знаете, можно запросто сразить девчонку наповал. Я не помню, что бы он улыбался хоть когда-нибудь в старших классах. Ему, вероятно, было известно о том, что его улыбка может привести девушку к счастливому обмороку, или заставить выпрыгнуть из трусов, или ещё что-нибудь.

— Подумай об этом до завтрашнего вечера, — сказал он — Бери любую комнату, кроме первой. Это — моя. Простыни в шкафу, полотенца — в ванной.

— Мой чемодан…

— Это подождёт до рассвета, — он вновь наклонил голову и стал наигрывать тихую успокаивающую мелодию — Я должен буду уйти кое-куда, но ты здесь будешь в полной безопасности. Просто быстро выйдешь, заберёшь его и мигом обратно. Я не думаю, что озлобленность Брендона поможет ему вынести прямой солнечный свет.

К счастью. Однако некоторые вампиры могли бодрствовать днём, мы все это знали, и как же всё-таки хорошо, что Брендон был не один из них.

— Э… а когда вернёшься?

— До наступления темноты, — пообещал он — Тогда и поговорим. Сейчас тебе бы… — он посмотрел вверх. Его взгляд достиг уровня моей груди, задержался на нём и опять уставился в пол. На сей раз, эта улыбка предназначалась гитаре. — Переодеться во что-нибудь другое.

— Ну, я бы с радостью, но все мои пожитки остались снаружи, и теперь претерпевают домогательства Брендона и его подручных, — я ткнула пальцем прямо в окно, на случай, если они подглядывают.

— Возьми что-нибудь из моих вещей, — мне начало казаться, что теперь он наигрывает что-то нежное из репертуара «Coldplay» — Извини, за то, что пялился. Знаю, у тебя была тяжёлая ночь.

В этих словах было что-то такое потрясающе милое, что мне снова захотелось расплакаться. Упаси, Боже. Я проглотила этот порыв.

— Ты и половины не знаешь из того, что сегодня произошло.

А вот теперь, когда он поднял взгляд, его глаза сосредоточились на моём лице. Без каких бы то ни было отклонений.

— Я так понимаю, что-то плохое.

— Натурально.

— Ты бы рассказала, если бы я был тебе другом? Не просто парнем, который открыл тебе дверь, даже не смотря на то, что постучалась ты в неё среди ночи.

Я подумала о Джейн. Бедной, несчастной Джейн, которая была моим единственным настоящим другом. О Тренте и Гае, которые, по всей вероятности не играли какой-то важной роли в этой жизни, и, тем не менее, они жили, и были моими друзьями.

— Я повела себя отвратительно в отношении моих друзей, — ответила я — Возможно, они бы назвали тебя и в самом деле неплохим парнем, — вздох — Сегодня я потеряла всех моих друзей, и это была моя ошибка.

Он продолжал на меня смотреть. Пристально. Это было приятно, но сбивало с толку.

— Что ж, может тебе как раз нужно поговорить об этом с кем-то малознакомым, но достаточно хорошим? Сор… — он глянул на часы — Сорок минут? Я должен уйти до рассвета, но я должен убедиться, что всё в порядке до того, как оставлю тебя.

Моя «Повесть временных лет» заняла всего около тридцати минут. Майкл был немногословен. После исповеди я чувствовала себя очень усталой, а он скрылся на кухне. Должно быть, меня ненадолго сморило, потому что, когда я открыла глаза, он сидел на корточках рядом со мной и держал порцию шоколадных брауни. На вершине были полу-расплавленные розовые свечи.

— Это остатки, — предупредил он — Двухнедельные. Поэтому я не знаю, съедобны ли они ещё. Но всё равно: с Днём Рождения. Обещаю, что всё наладится.

Поверь, мне уже намного лучше…

 

История Амелии

Краткая виньетка, которую я написала, чтобы понять отношения Амелии и Оливера. Она была написана очень рано, между Стеклянным домом и Танцем мертвых девушек. Она появилась раньше, чем я подумала о Бишопе или даже о Мирнине, хотя он уже обрисовывался в уме. Эта маленькая сцена была написана, чтобы помочь мне понять, как эти долгоживущие, незаинтересованные персонажи воспримут подростков, бросивших им вызов… и она также немного рассказывает об отце Шейна, так как я начинала писать книгу и предчувствовала грядущее.

Персонажи меняются с течением времени, приобретают большую глубину, насыщенность и индивидуальность, но я думаю, в этой истории очертания, чувство их долгого взгляда на вещи.

Рассказ первоначально был размещен как часть "скрытого контента" Капитана Откровенного на сайте Морганвилля.

Улица, сумерки по-настоящему наступили, и это была прекрасная ночь.

Амелия стояла, одной рукой, держа тяжелый бархат драпировок, и наблюдала как уличные фонари ее города мерцают, один за другим. Слабый круг безопасности для людей, чтобы цепляться, важная иллюзия, без которой они не могли долго выживать. Она узнала многое о проживании с людьми, за прошлые несколько сотен лет.

Больше чем о проживании с ее собственным видом, она предполагала.

— Да? — Она услышала крошечные движения позади нее, и знала, что один из ее слуг появился в дверном проеме. Они никогда не говорили, если с ними не заговаривали. Выгода от наличия слуг, столь долговечных; можно было разумно ожидать, что они поймут манеры. Не как нынешняя молодежь, вспыхивая столь же ярко как светлячки, и уходя так же быстро. Никаких манер. Отсутствие чувства места и времени.

— Оливер, — сказала слуга. Это была Валлери; она конечно знала голоса их всех. — Он у ворот. Требует беседы.

Он сделал это. Как интересно. Она думала, что он будет красться в темноте и зализывать свои раны в течение года или двух, пока не будет готов снова играть с ней в игры. Он подобрался очень близко к успеху на сей раз, благодаря ее собственной небрежности. Она могла позволить еще одно наступление.

— Пригласи его, — сказала она. Это было не совсем безопасно, но она устала от безопасного пути. Было так мало каких-либо сюрпризов, или встреч с чужаками.

Как например дети, живущие в ее доме на Лот-Стрит. Ангельский белокурый мальчик, с его страстью и горечью, который слился с домом и пойманный там в ловушку. Или странная девочка, с ее странной косметикой и еще более странной одеждой. Или другой мальчик, сильный, быстрый, интеллектуальный и желающий не казаться таким.

И самая молодая, о, самая молодая девочка, с ее алмазно-острым умом. Жестокая, маленькая и храбрая, хотя ей бы не знать глубины этого в течение многих лет.

Интересные, все они, и это было редкостью в длинной, длинной вечности Амелии. Она была добра к ним, не зависимо от всего этого. Она могла позволить себе быть доброй, до тех пор, пока не рисковала ничем взамен.

Оливер намеренно создавал шум, подходя к ее кабинету, жест вежливости она оценила. Амелия повернулась от окна и села в покрытый бархатом стул около него, устраивая ее юбки с легким изяществом и сложа руки на коленях. Оливер выглядел менее обеспокоенным, чем был; у него было время, чтобы умыться, переодеться, взять себя в руки. Он завязал свои седые вьющиеся волосы в старом стиле, давая ей понять, что придерживается ее правил, и он был совершенно корректен в своих манерах, поскольку поклонился ей и ждал, пока она жестом разрешит ему сесть.

— Я благодарен тебе за возможность поговорить, — сказал Оливер, когда он устроился на стуле. Валлери появилась в дверном проеме с подносом и двумя серебряными чашками; она отвесила ему небольшой поклон, и предложила им освежиться. Оливер пил, не отводя от нее глаз. Она потягивала. — Я думал, что у нас было соглашение, Амелия. Относительно книги.

— Так и было, — сказала она, и снова отглотнула. Свежая, теплая, красная кровь. Жизнь сама по себе, соленая и густая в ее рту. Она уже давно научилась насыщаться аккуратно. — Я согласилась не вмешиваться в твои… поиски. Но я никогда не отказывалась заполучить ее самостоятельно, если представится шанс. Как и произошло.

— Я был обманут.

— Да, — согласилась она мягко, и улыбнулась. — Но не мной, Оливер. Не мной. И если ты собираешься выместить свою месть на детях, пожалуйста, помни, что они находятся в моем доме, под моим знаком Защиты. Не делай это поводом для жалоб.

Он натянуто кивнул, в глазах было негодование. Он поставил свою чашку на поднос Валерии. Она звякнула пустотой. — Что ты знаешь о мальчике?

— О каком мальчике?

— Не Гласс. Другой. Шейн Коллинз.

Она подняла руку, сделав утомлённый жест.

— Что там знать? Он просто ребёнок.

— Его мать была устойчива к стиранию памяти.

Амелия попыталась вспомнить. Ах, да Коллинз. Произошел несчастный случай, к большому сожалению, такие вещи случались, и она отправила оперативников, чтобы посмотреть, что произошло, когда старший Коллинз забрал своих жену и сына и покинул Морганвилль. — Она должна быть сейчас мертва, — сказала она.

— Она да. Но её муж всё ещё жив. — Оливер медленно улыбнулся, и её не заботило выражение торжества на его лице. Не совсем. — Я получил рапорт о его возвращении в город всего лишь час назад, и он поехал прямо домой, где живёт его сын. Твой дом, Амелия. Ты сейчас защищаешь потенциального убийцу. — Она ничего не сказала и не сделала. Спустя некоторое время, Оливер вздохнул — Ты не можешь делать вид, что это не проблема.

— Я не делаю вид, — сказала она. — Но мы будем наблюдать, как всё развивается. В конце концов, этот город — убежище.

— А дети? — спросил он. — Ты берёшь их под защиту, даже если они придут за вампирами?

Амелия допила последние капли крови, и улыбнулась.

— Да, — сказала она.

— Значит, ты хочешь войны.

— Нет, Оливер, у меня есть право принимать мои собственные решения в моем собственном городе. — Она встала, и Оливер тоже встал, будто потянули за ниточки. — Ты можешь идти.

Она подошла к окну, выкинув его из головы. Если он и собирался спорить, то передумал, возможно потому, что Валлери была не единственной из слуг, кто были в зоне досягаемости, и он покинул комнату без капитуляции.

Амелия положила руки на тёплый деревянный подоконник, и смотрела на слабое свечение восхода луны на горизонте.

— Ох, дети, — она вздохнула, — Что же мне с вами делать?

У неё не было привычки рисковать своей жизнью или положением. Особенно ради тех людей, чьи жизни угасали также быстро, как уличные фонари.

Если Оливер был прав, у неё будет не большой выбор.

 

Не то место, не то время

Еще один бесплатный рассказ как скрытый контент Капитана Откровенного, я написала эту историю, чтобы дать немного затенения и понимания Ричарда Моррелла, (раздраженного) старшего брата Моники. Впервые мы встретились с ним в Стеклянном доме, и я сразу же к нему присмотрелась — не так просто быть сыном самого коррумпированного человека в Морганвилле, в то же время являясь братом самой скандальной, эгоистичной паршивки. Добавьте к этому реальное желание нести пользу миру и помочь защитить своих товарищей, жителей Морганвилля, и вы получите человека, перед которым тяжелый день.

Но одно можно сказать наверняка: Ричард действительно любит свою сестру. Он знает ее недостатки, но это не значит, что он не встанет к стенке ради нее — и даже поставит под угрозу свою нравственность, время от времени.

Это будет очень плохой день, чтобы быть преступником в Морганвилле.

Ричард Моррелл посмотрел на человека, сидящего напротив него — трясущийся, бледный, весь в крови, хотя обслуживающий персонал скорой помощи поклялся, что она не его — и сказал:

— Давайте начнем с самого начала. Скажите мне ваше имя. — Его тон был нейтральным, потому что он еще не был уверен, какой подход следует применить. Парень выглядел слишком нестабильным, чтобы давить сильно, и слишком параноидальным, чтобы хорошо воспринять дружелюбие.

Деловой тон, по-видимому, правильное решение, потому что человек моргнул глядя на него, побежала кровь — размытая его рукой по его потному лбу и сказал:

— Они мертвы. Они мертвы, не так ли? Мои друзья?

— Давайте поговорим о Вас, — сказал Ричард, очень спокойно. — Как Вас зовут?

— Брайан. Брайан Мейтланд.

— Откуда Вы, Брайан? — Ричард слегка улыбнулся. — Я знаю, что Вы не местный.

— Даллас, — сказал Мейтланд. — Мы, знаете ли, просто проезжали мимо, мы думали — черт побери, это казалось таким легким, понимаете? Ничего страшного. Мы не собирались никому навредить. Мы просто хотели забрать деньги.

— Ещё одно, Брайан. Как зовут Ваших друзей?

— Джо. Джо Грейди. И Лавелл Харви. Лавелл — Лавелл девушка Джо. Клянусь, офицер, мы только проездом. Мы думали, — мы видели, что банки открыты после наступления темноты, мы думали… мы решили…

— Вы решили, что это будут легкие деньги, — сказал Ричард. — Вы сказали. Так что же случилось?

— Я… ах — от Мейтланда, казалось, шел пар. Ричард жестом подозвал одного из двух полицейских стоящих в углу комнаты, человека, и попросил кофе низким голосом. Он подождал, пока чашка из пенополистирола не оказалась в больших, кровавых руках Мейтленда, прежде чем спрашивать его снова.

— Теперь Вы в безопастности, — сказал Ричард, что на самом деле не было правдой. — Скажите мне, что произошло в банке.

Мейтланд потягивал кофе, а затем судорожно глотнул, не казалось, что он был достаточно горячим, чтобы образовались волдыри. У него был потерянный взгляд, с каким Ричард был слишком хорошо знаком.

— Там была девушка, — сказал он. — Хорошенькая, обналичивала чек в окне кассира. Джо взял охрану, Лавелл взяла на мушку несколько человек в холле, я схватил девушку.

— Опиши её, — сказал Ричард.

— Я не знаю, милая. Блондинка. Привлекательная, сказал бы. — Он медленно покачал головой. — Она твердила мне, что мы были не в том месте, не в то время, не в том проклятом городе. Меня это взбесило. Но она была права.

Он выпил еще кофе, глаза нервно пробежали от Ричарда на ночь, виднеющуюся в зарешеченное окно комнаты. Он ни разу не посмотрел на полицейских, стоящих за его спиной. Ричард полагал, что может скрыть то, что один из них может быть не совсем человеком.

— Та девушка, — тихо сказал Ричард. — Что ты с ней сделал?

— Ничего, — сказал Мейтланд, а потом поправился. — Хорошо, я ударил ее. Просто, чтобы заткнуть. А потом Джо выстрелил в охранника, а кто-то включил охранную сигнализацию. Двери заблокировались. Мы не могли выйти. Какого черта они хотели, удерживая нас в банке, с клиентами? Разве смысл не в том, чтобы поймать нас на улице? Неужели люди ничего не знают о безопасности?

— Вы сказали, Джо выстрелил в охранника. Что случилось потом?

— Охранник — голос Мейтленда был напряженным, а затем он замолчал. Он покачал головой. У него на глазах наворачивались слезы. — Это невозможно, мужик. Я видел, как он упал. Джо выпустил четыре пули прямо в грудь, и у него не было жилета. Я видел кровь. — Мейтленд судорожно сглотнул, задыхаясь от своего страха. — А потом он встал. Я никогда не видел, чтобы кто-то так делал. Конечно, бывают случаи, когда люди под наркотиками или чем-то еще просто не замечают, что их подстрелили, они могут пройти некоторое время, прежде чем упадут, но это не нормально, понимаешь? А он просто встал и пошел. Он не должен был просто так встать.

Мейтленд снова начал дрожать, и глотнул больше кофе. Когда он поставил чашку, она была пуста. Ричард кивнул, чтобы дали еще, и стал ждать. Мейтленда, казалось, не нужно сейчас подгонять. Он хотел отойти от этого.

— Джо, он выпустил всю обойму, но охранник просто продолжал наступать. Я наблюдал за ними, поэтому я не видел, что случилось с Лавелл, но я слышал, как она начала кричать. А потом она просто… замолчала. Джо… тот охранник, с ним было что-то не так, мужик, я не знаю, это было, как будто он был одержим или что-то вроде как экзорцист сделал что-то неправильно. Его глаза стали красными, и он… он… — Мейтленд посмотрел вниз. — Вы не поверите мне.

Ричард откинулся на стул с прямой спинкой, полузакрыв глаза, и сказал, — Охранник укусил Вашего друга и выпил его кровь.

— Гм… — Мейтленд казался удивленным. — Да. Именно так. И потом он… ух…

— Сломал ему шею.

— Ага.

— То же самое произошло с Лавелл, верно?

— Да. Одна из людей банка, кассир я думаю, она была — как охранник. Знаете, ненормальная. И тогда девушка…

— Та, которую Вы ударили.

— Да, она. Она сказала, что я умру, и рассмеялась. Я собирался выстрелить в нее, но охранник, тот, который был весь в крови Джо, он… он схватил меня сзади и бросил через всю комнату. Я приземлился на Лавелл. — Мейтленд закрыл лицо трясущимися руками. — Я думал, что я следующий.

Постучали в дверь. Ричард кивнул разрешая, и вампир полицейский, стоящий рядом с ним, повернул ручку двери. Вошла сестра Ричарда, Моника Моррелл.

Ричард изо всех сил старался не реагировать, но его сердце начало биться гораздо быстрее, и ярость горячо била в виски. Она выглядела ужасно — и он знал, что это значит для нее. Ее подлечили в больнице, но она никогда не простит их за появление на публике с кровавыми, спутанными волосами и с нелепой повязкой на пробитой голове. Ее кожа была бледной, и были темные круги под глазами. Никакой косметики. Блузка была дизайнерская, и она была уничтожена — разорвана и в пятнах.

Одна из ее рук была подвязана.

Ричард продолжал сидеть с непроницаемым выражением, и сказал, — Моника, это тот человек, который ранил тебя?

Моника перешла на сторону стола Ричарда, достаточно близко, чтобы прикоснуться. Не то, чтобы они прикоснулись.

— Да, — сказала она. — Этот сукин сын…

— Видите? Она в порядке. Ты в порядке, не так ли, леди? — Мейтленд перебил ее, почти маниакально в своем желании переманить ее на свою сторону.

Моника зашипела, как кошка, и ее глаза горели с настоящей яростью. Ричард протянул руку и положил ладонь на ее неповрежденное запястье — это просто легкое прикосновение, ничего, что могло бы удержать ее. Он знал свою сестру достаточно хорошо, чтобы знать, сколько ему придется спустить с рук.

— Ты умрешь, — сказала Моника. — Так же, как твои друзья. Сосунок.

— Выведите ее отсюда, — сказал Ричард вампиру копу. — Я поговорю с ней позже. Отведите ее в мой кабинет.

После того, как Моника ушла, воздух стал слишком горячим. Мейтленд тоже это почувствовал и продолжил, вытирая пот со лба.

— Послушайте, — выпалил он. — Я облажался, ладно? Но это была не моя идея, я был просто… это был Джо, Джо сказал, что это будет легко, и посмотрите, что произошло, Джо мертв, Лавелл мертва. Вы хотите посадить меня, хорошо. Просто не сажайте меня здесь. Не в этом городе, хорошо? Здесь что-то не так. Я хочу вернуться в Даллас. Черт, отправьте меня в Хантсвилль, куда угодно, только не сюда, ладно?

Ричард пожал плечами. — Ваш адвокат здесь, — сказал он. — Я думаю, вам лучше поговорить с ним, прежде чем сказать что-нибудь еще.

— Но… я не хочу адвоката! Послушайте, я просто хочу дать признательные показания, отправьте меня в тюрьму, пожалуйста, только не…

Ричард встал. Он перегнулся через стол, положив руки на теплую поверхность, и посмотрел прямо в лицо Мейтланду.

— Вы ударили мою сестру, — сказал он. — И навсегда потеряли свой шанс покинуть этот город живым.

Рот Мейтленда открылся, и он пытался говорить, но ничего не вышло. Ричард отодвинулся, вышел из комнаты для допросов, и присоединился к Оливеру с другой стороны стекла. Вампир стоял молча, скрестив руки на груди, наблюдая за Мейтлендом через одностороннее окно. Его глаза очень слабо светились красным в темноте.

— У него действительно есть адвокат? — спросил Оливер, праздное любопытство, подумал Ричард. Этот пустяк не имеет для него никакого значения.

— Конечно. Джесси Поттсдам.

Оливер рассмеялся, и Ричард увидел вспышку клыков в тусклом свете.

— Тебя действительно никогда не следует недооценивать, мой мальчик, — сказал он. — Однажды, ты станешь прекрасным мэром этого города.

Ричард, по-прежнему бесстрастный, смотрел сквозь стекло на Мейтленда. Двое полицейских последовали за ним, и теперь, Джесси Поттсдам зашел в комнату, красуясь каждым дюймом своего адвокатского эго. Хрустящий черный костюм, белая рубашка, тщательно завязанный красный галстук. Дорогие ботинки и кожаный портфель.

Джесси улыбнулся своему клиенту, и глаза его горели ярко-красным.

Мейтланд закричал. Оливер протянул руку и выключил динамик.

— Я не думаю, что должны наблюдать остальное, — сказал он. — Быстрое правосудие.

Ричард наблюдал так или иначе, его живот болезненно скрутился. Это должно быть сделано. Он был лгуном, он убил бы всех в том банке, включая Монику.

Это правосудие.

Но на самом деле он так не считал.

 

Смерть мертвого человека

Эта история была впервые опубликована в BenBella антологии "Бессмертные" под редакцией никого иной, как Ф. К. Каст, так что если вы хотите прочитать другие YA вампирские рассказы, ищите! Не разочаруетесь.

Я решила сделать историю, ориентированную на конкретные действия, с точки зрения Шейна. В то время была шутка, что я должна добавить в Морганвилль зомби, и так как я не поддавалась искушению в книгах, то добавила их сюда… в некотором смысле. Мы посетим важные места Морганвилля, сразимся с зомби и выясним, куда исчез Майкл — и что отец Шейна делал как раз за пределами города, что могло все изменить.

Действие происходит через некоторое время после полного превращения Майкла в вампира; Шейн еще привыкает к мысли, что его лучший не-вампирский друг перешел на другую сторону. Небольшой броманс и много Фрэнка Коллинза.

Возможно, я немного думала о знаменитом эпизоде Баффи — истребительнице вампиров “The Zeppo”… но только в смысле футболиста-нежити. И да, я цитировала кино восьмидесятых Buckaroo Banzai. Виновна по всем пунктам.

Жить в Западном Техасе — все равно что в аду, только климат не такой теплый и соседи не столь симпатичные. Жить в Морганвилле, штат Техас, — все то же самое и еще целый мешок кое-чего похуже. Я-то знаю. Меня зовут Шейн Коллинз, я родился здесь, уехал и снова вернулся — все это, правда, не по собственной воле.

Итак, для вас, счастливчиков, никогда здесь не бывавших, небольшая прогулка по Морганвиллю. Это родной дом для двух тысяч жителей, которые дышат, и черт знает какого количества обитателей, которые в дыхании не нуждаются. То есть вампиров. Жить с ними невозможно, но и без них не получится, поскольку Морганвилль находится целиком в их руках. Не считая этого, город представляет собой скопление заурядных, скучных зданий-коробок постройки шестидесятых — семидесятых годов, словно застывших во времени.

Университет в центре, обнесенный стенами, существует как самостоятельный маленький город.

Ах да, еще здесь есть укромный, надежно охраняемый вампирский квартал. Я был там — в цепях. Очень приятное местечко — если вы любитель жутких публичных казней.

Когда-то я хотел сжечь этот город дотла, но потом случилось это… как его называют… прозрение? На меня прозрение снизошло вот так: однажды утром я проснулся и осознал, что, если Морганвилль и все живущие в нем исчезнут, у меня не останется вообще ничего. Все, кто мне небезразличен, кого я люблю и кого ненавижу, находятся здесь.

Прозрения — штука мучительная.

В тот день со мной случилось и еще кое-что. Сидя в закусочной Марджо, я вдруг увидел, как мимо окна снаружи движется мертвец. Увидеть мертвеца в Морганвилле — дело обычное; черт, один из моих лучших друзей — мертвец, но по-прежнему ворчит по поводу моих кулинарных достижений. Однако существуют мертвые-вампиры, каким и является Майкл, и прочие мертвые, к которым относился Джером Филдер.

Так или иначе, но Джером прошел за окном закусочной.

— Твой заказ! — рявкнула Марджо и метнула мне тарелку, словно мяч на третью базу.

Я не дал тарелке врезаться в стену, выставив руку как заслон. Верхняя часть булочки моего гамбургера шлепнулась на стол — в виде исключения, горчицей вверх.

— Вот поэтому тебе и не дают чаевых, — сказал я.

Марджо, уже нацелившаяся на следующую жертву, сделала мне неприличный жест.

— Можно подумать, ты когда-нибудь оставлял их, скупердяй.

Я продемонстрировал ей тот же жест.

— Тебе еще не пора отправляться на свою вторую службу?

— Какую еще вторую службу? — поинтересовалась она, замерев на мгновение.

— Ну, не знаю… Утешать скорбящих, может быть? Ты ведь такая чуткая.

В ответ я удостоился еще одного, даже более непристойного жеста. Марджо знает меня с тех пор, как я был младенцем, отрыгивающим молочную смесь. Она не любила меня ни тогда, ни сейчас, но в этом нет ничего личного. Марджо не любит никого. Где же ей еще работать, как не в сфере обслуживания?

— Эй! — Я перегнулся через стол, чтобы взглянуть на ее удаляющуюся толстую задницу. — Ты видела, кто только что прошел за окном?

Она повернулась и свирепо уставилась на меня, впившись в круглый поднос острыми красными когтями.

— Пошел ты, Коллинз! Я здесь делом занята, мне некогда таращиться в окна. Хочешь еще что-нибудь или нет?

— Да. Кетчуп.

— Тогда возьми и выжми помидор.

Она заторопилась обслужить следующий столик… а может, и нет, кто знает, что ей в голову взбредет?

Я положил зелень на свой гамбургер, по-прежнему глядя на парковку за стеклом. Там стояли шесть машин. На одной из них прибыл я, позаимствовав транспорт у Евы, соседки по дому. Этот гигантский автомобиль напоминал океанский лайнер, и иногда я называл его «Куин Мэри», а иногда «Титаник», в зависимости он того, как он ехал. Большинство других машин на площадке были паршивые, выцветшие на солнце пикапы и ветхие, полуразвалившиеся седаны.

Поблизости не было видно ни Джерома, ни других ходячих мертвецов. Подумалось даже, не привиделся ли он мне, но я ведь не из тех, кто страдает галлюцинациями, и у меня не было никаких причин думать об этом типе. Мы не дружили, а вдобавок он был мертв уже не меньше года. Погиб в автомобильной аварии на окраине города, что в зашифрованном виде означает «застрелен при попытке к бегству», или как тут, в Морганвилле, называются подобные вещи? Может, разозлил своего покровителя-вампира, кто знает?

И, если уж на то пошло, кого это волнует? Если тебе выпало жить в Морганвилле, приходится приспосабливаться к соседству зомби, вампиров и прочим сверхъестественным обстоятельствам.

Я откусил от гамбургера и принялся жевать. Вот почему я захаживал к Марджо — сервис не ахти, зато подаются лучшие гамбургеры, которые я когда-либо ел. Мягкие, сочные, острые. Свежий, хрустящий салат-латук, помидор и немного красного лука. Единственное, чего не хватает…

— Вот твой проклятый кетчуп, — сказала Марджо и послала бутылку ко мне по столу, словно бармен в салуне из старых вестернов.

Я поймал бутылку и отсалютовал ею, но Марджо уже двинулась дальше.

Вытряхивая красную массу на свой гамбургер, я продолжал смотреть в окно. Джером. Да, загадка. Впрочем, аппетита она мне не испортила, что лишний раз показывает, какая вообще фантастическая жизнь в Морганвилле.

После ланча я выбросил Джерома из головы, потому что даже скверные манеры Марджо не мешают наслаждаться ее классными гамбургерами. Кроме того, мне пора было домой. Пять часов. Рабочий день заканчивался, совсем скоро закусочная будет кишмя кишеть посетителями, уставшими после целого дня тяжкого труда, и мало кто из них расположен ко мне больше, чем Марджо. Мне восемнадцать, и на меня уже начинали бросать взгляды, говорящие: «А не пора ли тебе подыскать работу, молокосос?»

Я люблю надирать людям задницы, но Добрая Книга права: гораздо лучше, когда ты дела-ешь это с кем-то, чем если кто-то делает это с тобой. Отпирая дверцу Евиной машины, я заметил на оконном стекле отражение чего-то у меня за спиной, что блокировало свет пылающего на западе солнца. Отражение было смазанное, расплывчатое, но тем не менее главное мне удалось разглядеть.

Это опять был Джером Филдер. А значит, я видел его на самом деле.

У меня мелькнула мысль, что надо бы сказать что-нибудь остроумное, но тут Джером схватил меня за волосы и треснул лбом о разогретый металл и стекло. Колени стали резиновыми, в ушах раздался странный, тонкий вой. Мир сначала побелел, потом покраснел, но тут Джером грохнул меня снова, и все провалилось в темноту.

«Почему именно я?» — успел я удивиться и отключился.

Очнулся я чуть позже, подскакивая на заднем сиденье автомобиля Евы и капая кровью на обивку.

«Ох, дерьмо, она убьет меня за это», — подумал я, хотя, конечно, на данный момент кровь на обивке не составляла моей главное проблемы.

Запястья были связаны за спиной, щиколотки тоже, да так крепко, что руки и ноги онемели, пульс едва бился. Болело на лбу, где-то у самой линии волос, и еще, по-видимому, у меня было небольшое сотрясение мозга, потому что я чувствовал слабость и головокружение.

За рулем сидел Джером, временами посматривая на меня в зеркало заднего обзора. Машина грохотала, подпрыгивая на неровной дороге, и меня мотало на колдобинах, словно тряпичную куклу.

— Эй! — сказал я. — Ты ведь мертвец, Джером?

Он не ответил. Может, потому, что любил меня не больше Марджо, но я думаю, что дело не в этом. Выглядел он как-то не так. В средней школе Джером был крупным парнем — в смысле, широкоплечим. Увлекался гимнастикой, футболом, всегда выигрывал соревнования по отжиманию на руках.

Сейчас мускулы остались при нем, но выглядели так, словно из них вышел весь воздух, и больше походили на канаты или переплетение жил. Лицо худое, кожа на вид старая и шероховатая.

Да, очевидно, парень мертв. Настоящий зомби. В любом другом месте это было бы более чем странно, но и в Морганвилле зомби не попадаются на каждом шагу. Это ведь не вампиры.

По-видимому, Джером решил доказать, что его гортань еще работает.

— Я не мертвец, — произнес он через какое-то время.

Всего пара слов — не такое уж убедительное доказательство, да и голос его звучал слишком хрипло и глухо для живого. Зато если бы мне вздумалось представить себе голос мертвеца, то примерно так оно и было бы.

— Отлично, — ответил я. — Рад за тебя. Ну, так что, теперь занимаешься угоном автомобилей? Или похищением людей? И как тебе это?

— Заткнись.

Он был абсолютно прав, именно так мне и следовало поступить. Я болтал, потому что… ну, за рулем сидел мертвец, и я от этого чувствовал себя не слишком комфортно.

— Если побьешь машину, Ева поймает тебя и разорвет на части. Помнишь Еву?

— Сука.

Надо понимать так, что он ее помнил. А как же еще? Джером был председателем Жокей-клуба, а Ева — основательницей и почти единственным членом местного варианта ордена готов. Эти две группировки никогда не ладили между собой, и особенно пышным цветом их вражда расцветала в тепличной обстановке средней школы.

— Напомни мне позже вымыть тебе рот с мылом, — сказал я и закрыл глаза — машина подскочила особенно резко, так что у меня чуть голова не оторвалась. Перед глазами замелькали красные сполохи, наводя на мысли об аневризме и безвременной смерти. — Не очень-то красиво говорить гадости об отсутствующих.

— Чтоб ты провалился.

— Ого, уже целых три слова! В следующий раз ты, наверно, выдашь настоящее полное предложение… Куда мы едем?

Взгляд Джерома свирепо буравил меня в зеркальце. В машине пахло нечистотами и еще чем-то неприятным, кажется гнилью. Вонючей, давно не стиранной одеждой бездомного, вымоченной в чане с тухлым мясом.

Я постарался не думать об этом, потому что мне и так хватало — вонь, и подскоки автомобиля, и боль в голове… Но особенно расслабиться мне не удалось, поскольку, сделав несколько поворотов, Джером с такой силой ударил по тормозам, что я скатился с сиденья на пол и возмущенно заорал:

— Ой! Это вас в школе вождения для мертвецов такому учат?

— Заткнись.

— Знаешь, по-моему, пребывание в ином мире должно было существенно расширить твой словарь. Пройди курсы повышения квалификации или что-нибудь в этом роде.

Автомобиль накренился — Джером выбирался с переднего сиденья, а потом задняя дверца распахнулась, он сграбастал меня под мышки и поволок наружу. Судя по источаемой вони, он все-таки относился к мертвецам, но силы ему было не занимать. Бросив меня на дорогу, когда-то выровненную и посыпанную гравием, Джером двинулся в обход капота автомобиля. Я огляделся, щуря глаза. Примерно двадцать футов дороги отделяло нас от видавшего виды дома, обветшалого и покосившегося. Двухэтажный, старомодный, прямоугольный, он выглядел лет на сто — или, может, за ним совсем не ухаживали. Вокруг здания шла веранда, одна из тех, которые люди строят с целью ловить прохладные дуновения ветра, хотя в наших краях речь может идти только об относительной прохладе.

Я не узнавал этого места, что было странно, поскольку я вырос в Морганвилле, знал в нем все закоулки и укромные местечки. Если хочешь успеть повзрослеть здесь, навыки выживания необходимы. А значит, я сейчас не в самом Морганвилле. Поговаривали, что за его пределами есть фермы, но их обитатели редко появлялись в городе, разве что имели разрешение от вампиров или же искали быстрой смерти. Так что я понятия не имел, кто здесь живет, да и живет ли кто-нибудь, кроме Джерома, — в наши-то дни. Может, он уже съел мозги всех прежних хозяев, а я у него на закуску?

Я силился избавиться от веревок, но Джером крепко затянул узлы, и мои онемевшие пальцы плохо годились для выполнения этой задачи.

Когда я вышел на парковку перед закусочной, был конец рабочего дня, но сейчас огромное солнце на западе уже касалось пыльного горизонта. Приближался вечер, небо было расцвечено всеми красками, от ярко-алого до цвета индиго.

Извиваясь, я пытался передвинуть локоть таким образом, чтобы добраться до переднего кармана, где сотовый телефон терпеливо дожидался, пока я наберу 911, но ничего не вышло. А между тем, как выяснилось, время мое было на исходе.

Джером вышел из-за автомобиля, схватил меня за воротник рубашки и потащил. Я мычал, и молотил ногами, и вырывался, и бился, словно рыба на крючке, но в итоге оставил лишь чуть более широкий след в пыли. Я не видел, куда он меня тянет. Пальцы Джерома, касавшиеся моей потной кожи, казались холодными и сухими.

Бам-бам-бам — он протащил меня по острым и занозистым ступенькам, царапавшимся даже сквозь одежду, а потом темная наклонная крыша отрезала от меня зрелище заката. Крыльцо было ровнее, но не менее занозистое. Я снова попытался вывернуться, на этот раз приложив все свои силы, но Джером треснул меня затылком о деревянный пол. Снова красно-белые вспышки — мой личный сигнал чрезвычайного положения.

Когда они прекратились, я понял, что меня тащат через порог во тьму.

Вот дерьмо!

Всякая бравада покинула меня. Я был всерьез напуган, сердце колотилось как бешеное, и воображение рисовало тысячу ужасных способов погибнуть здесь, в этой вонючей, нагретой солнцем комнате. Я лежал на жестком заплесневелом ковре, мебель вокруг выглядела заброшенной и пыльной — по крайней мере, та, что еще не развалилась на куски.

Странно, но сверху доносился звук работающего телевизора. Шли местные новости. Официальные вампирские дикторы сообщали о незначительных происшествиях и международных делах — ничего, что могло бы взволновать массы населения. Не новости, а опиум для народа.

Звук наверху выключили, и Джером отпустил меня. Я шлепнулся на бок, потом лицом вниз, потом принялся извиваться, пытаясь встать на колени, но лишь набрал полный рот пыли. Позади послышалось сухое дребезжание.

Это смеялся Джером.

— Смейся, пока можешь, шут гороховый, — проворчал я и сплюнул.

Вряд ли он видел «Ковбой Банзай», но попытаться стоило.

Ступеньки заскрипели — кто-то спускался со второго этажа. Я сменил позу, потому что хо-тел увидеть злобного зверюгу, автора спектакля о моей, скорее всего, ужасной смерти…

Проклятье!

— Привет, сын, — сказал мой папа Фрэнк Коллинз. — Извини за все это, но я знал, что по доброй воле ты сюда не поедешь.

Веревки развязали — после того, как я пообещал быть хорошим мальчиком и не пускаться в бегство при первой же возможности. Отец выглядел в целом как обычно: недобрым, но сильным. Начинал он просто как грустный алкоголик, напивающийся время от времени, но после смерти моей сестры — несчастного случая или убийства, выбирайте сами — он совсем потерял контроль над собой. Как и мама. Как и я, если уж на то пошло.

Когда это произошло, отец стал все чаще из грустного алкоголика превращаться в злобного, беспробудного пьяницу, одержимого охотой на вампиров. Ненависть к ним копилась в нем не один год и взорвалась, словно старая тротиловая шашка, когда умерла мама. Возможно, она покончила с собой. Но мы с папой оба в это не верили. Во всем были виноваты вампиры — как и в прочих ужасах нашей жизни.

Так, по крайней мере, я считал раньше, а папа и до сих пор.

Я чувствовал исходящий от него запах виски. Джером, продолжая источать вонь тухлого мяса, плюхнулся в кресло в углу и теперь читал книгу. Забавно. В бытность живым Джером не сильно увлекался чтением.

Послушно сидя на старой, пыльной кушетке, — главным образом, потому, что онемевшие ноги меня не держали, — я пытался восстановить циркуляцию крови в пальцах. Обниматься мы с папой не стали. Он расхаживал по комнате, и растревоженные пылинки повисали в воздухе, мерцая в тусклом свете, пробивающемся сквозь грязные окна.

— Дерьмово выглядишь, — заявил папа, остановившись, чтобы рассмотреть меня.

Я поборол желание показать ему неприличный жест, как Марджо, потому что за это он просто выбил бы из меня все дерьмо. Вид его действовал на меня ужасно. Вроде бы я любил его, но в то же время мне хотелось его поколотить. Сам не знаю, чего мне хотелось, — разве что быстрейшего окончания всего этого.

— Здорово! Спасибо, папа, — сказал я и откинулся на кушетке, стараясь по мере сил выглядеть глубоко несчастным. — Я тоже скучал по тебе. Вижу, ты прихватил с собой всех своих друзей. Ох, постой!

В последний раз папа в буквальном смысле прикатил в Морганвилль — на мотоцикле, в компании хамоватых приятелей-байкеров. На этот раз никаких признаков их не наблюдалось. Интересно, когда они, наконец, велели ему отвалить и насколько в жесткой форме?

Отец не отвечал, продолжая пристально рассматривать меня. На нем была кожаная куртка с множеством молний, вылинявшие голубые джинсы и прочные башмаки. Примерно то же, что и на мне, минус куртка, потому что только тупой болван напялит куртку в такую жару. Папа, ты хоть представляешь, на что ты похож?

— Шейн, — заговорил он. — Ты знал, что я вернусь за тобой.

— Да, это действительно мило. При нашей последней встрече ты пытался взорвать меня вместе с домом, полным вампиров, помнишь? Как мое второе имя? Побочный Убыток? — Да, он пошел бы на это. Я слишком хорошо знал папу, чтобы рассчитывать на что-то другое. — Ты так-же оставил меня гореть заживо в клетке. Так что извини, если мои глаза не увлажняются при звуках музыки.

Выражение его лица не изменилось, будто это была всего лишь маска из грубой кожи, обветренной и обожженной солнцем.

— Это война, Шейн. Мы с тобой уже обсуждали это.

— Забавно, но я не помню, чтобы ты сказал: «Если тебя схватят вампиры, я оставлю тебя гореть, болван». Но, может, я просто подзабыл все детали твоего хитроумного плана. — Чувствительность в пальцах рук и ног начала восстанавливаться. Ощущение было не слишком приятное — словно я окунул их сначала в аккумуляторный электролит, а потом в щелок. — Я сам, может, как-нибудь и переварил бы это, но тебе понадобилось втянуть моих друзей.

Вот что доставало меня больше всего. Конечно, он использовал меня по полной — и не один раз. Но я хотя бы знал об этом заранее — мы допускали возможность того, что каждый из нас может пострадать. В те времена, когда я еще верил в его дело. Но мы не договаривались насчет того, что на груду тел будут брошены ни в чем не повинные люди, в особенности мои друзья.

— Твои друзья, правильно. — Он сделал ударение на этом слове, точно грохнул на стол полную бутылку дешевого виски. — Наполовину вампир, чокнутая поклонница всяких мерзостей и… ты имеешь в виду ту девочку? Маленькую такую худышку? От нее у тебя мозги в голове расплавились. А ведь я тебя предупреждал.

Клер. Он даже имени ее не запомнил. Я на мгновенье закрыл глаза — и вот она передо мной, улыбается и смотрит ясными, доверчивыми глазами. Может, она и «маленькая худышка», но обладает силой, природу которой моему отцу никогда не понять. Она была первым духовно чистым человеком, с которым я когда-либо сталкивался, и я не собирался позволить отцу отобрать ее у меня. Сейчас она ждала меня в Стеклянном доме, скорее всего, углубившись в книги и покусывая карандаш. Или споря с Евой. Или… удивляясь, где это меня черти носят.

Я должен вырваться отсюда. Должен вернуться к Клер.

Ноги снова начали мне повиноваться, хотя и побаливали. Чтобы проверить их, я встал. Мертвец Джером в своем углу тут же отложил книгу — потрепанную и грязную. Это оказался «Волшебник из страны Оз». Кем он себя воображал? Трусливым Львом? Страшилой? Или, может, Дороти?

— Как я и думал, все дело в этой девчонке. Ты, наверно, считаешь себя рыцарем в сверкающих доспехах, прибывшим, чтобы спасти ее, — заявил отец, улыбаясь такой улыбочкой, что об нее можно было обрезаться. — Ты хоть представляешь, как выглядишь в ее глазах? Большой, тупой идиот, которого можно водить на поводке. Ее собственный домашний питбуль. Твоя невинная маленькая студенточка… она же носит символ Основателя. Работает на вампиров. А ты ради нее готов предать своих — наверное, потому, что она кувыркается с тобой в постели, словно какая-нибудь проклятая порнозвезда.

На этот раз меня не требовалось бить по голове, чтобы все пошло красным. Я почувствовал, что набычиваюсь, легкие наполняются воздухом, но… каким-то образом сдержался и не бросился на него.

Ведь этого-то он и добивался.

— Я люблю ее, папа. Не говори так.

— Любишь, как же! Да ты понятия не имеешь, что означает это слово, Шейн. Она работает на кровопийц, помогает им восстановить управление Морганвиллем. Она должна уйти, и ты знаешь это.

— Через мой труп.

Из угла послышался скрипучий, дребезжащий смех Джерома, рождающий желание вы-драть у него гортань раз и навсегда.

— Это можно устроить, — прохрипел он.

— Заткнись! — рявкнул папа, не отводя от меня взгляда. — Шейн, прислушайся ко мне. Я нашел ответ.

— Постой… дай мне угадать… сорок два? — Бесполезняк. Папа не настолько крут, чтобы быть фэном Дугласа Адамса. — Меня не волнует, что ты там нашел, папа, и больше я к тебе не прислушиваюсь. Я иду домой. Или прикажешь твоему ручному мертвецу меня остановить?

Его взгляд упал на мое запястье. Там белел браслет — но не того типа, которые носят люди, пользующиеся покровительством кого-то из вампиров, а больничный пластиковый браслет с большим красным крестом.

— Ты ранен?

Нет, конечно, я не мог просто заболеть. Для папы я был всего лишь еще одним пехотинцем, а значит, мог либо получить ранение, либо симулировать.

— Неважно. Мне лучше, — ответил я.

Казалось, на миг он смягчился — никто другой этого и не заметил бы. А может, я сам это придумал.

— Что случилось, мальчик?

Я пожал плечами и указал на свой бок. Шрам все еще болел и слегка горел.

— Меня ударили ножом. Он нахмурился.

— Давно?

— Достаточно давно.

Браслет предполагалось снять на следующей неделе. Моя отсрочка подходила к концу.

Он посмотрел мне в глаза, и на секунду, всего на секунду, я позволил себе поверить, что он искренне обеспокоен.

Придурок.

Он всегда умел застать меня врасплох, как бы настороженно я ни следил за ним. Я даже не заметил броска, пока не стало слишком поздно. Сильный, нанесенный с хирургической точностью удар заставил меня согнуться пополам, зашататься и снова рухнуть на кушетку. «Дышите», — сказал я своим мышцам. Солнечное сплетение велело мне заткнуться, внутри пульсировала боль. Я задышал быстро, тяжело и возненавидел себя за это.

В следующий раз. В следующий раз я первым ударю этого гада.

Хотя в глубине души знал, что это не так.

Отец схватил меня за волосы, рывком откинул мою голову назад и ткнул ею в направлении Джерома.

— Сожалею, парень, но я настаиваю, чтобы ты прислушался ко мне. И немедленно. Видишь этого типа? Я вызвал его прямо из могилы. И могу вызвать еще — ровно столько, сколько мне нужно. Они будут сражаться за меня, Шейн, и не отступят. Время настало. Мы можем вернуть город себе и наконец прекратить этот кошмар.

Скованные мышцы в конце концов расслабились, и я с хрипом втянул воздух. Папа выпустил мои волосы и отошел.

Он также всегда знал, когда нужно отступить.

— Твое мнение о том, как следует… покончить с этим кошмаром… немного отличается… от моего, — хрипло дыша, произнес я. — В моем нет места зомби. — Я сглотнул и попытался унять сердцебиение. — Как ты делаешь это, папа? Как, черт побери, такое возможно — что он стоит здесь?

Плевать он хотел на мои вопросы. Естественно.

— Я пытаюсь объяснить тебе, что настало время прекратить болтать о войне и начать сражаться. Мы можем победить, можем уничтожить их всех. — Он помолчал, и блеском в его глазах мог бы гордиться любой фанатик с бомбой за пазухой. — Ты нужен мне, сын. Вместе мы сделаем это.

И он действительно так думал. Пусть в каком-то извращенном, болезненном смысле, но он нуждался во мне.

А я должен был использовать это.

— Для начала расскажи, как у тебя такое получается, — сказал я. — Мне надо знать, на что я соглашаюсь.

— Позже. — Отец сжал мое плечо. — Когда ты поверишь, что это необходимо. Пока тебе нужно знать лишь, что такое возможно, что я сделал это. Джером тому доказательство.

— Нет, папа. Расскажи мне как. Либо я в деле, либо нет. Больше никаких секретов.

Ни одно мое слово он не воспринял как ложь, потому что они и не были ложью. Я всегда говорю то, что он хочет услышать. Первое правило для того, кто растет в семье с жестоким отцом: ты соглашаешься, ты торгуешься, ты учишься предотвращать удары.

И у отца не хватало ума понять мою стратегию.

Тем не менее какой-то инстинкт явно предостерегал его: он посмотрел на меня, сощурив глаза и хмуро наморщив лоб.

— Хорошо, я расскажу тебе, — заговорил он, — но сначала ты должен доказать, что заслуживаешь доверия.

— Прекрасно. Объясни мне, что для этого нужно.

В переводе это означало: «Объясни мне, кого я должен ради этого избить». Пока я выражаю готовность сделать то, что ему хочется, он мне верит.

Я надеялся, что это окажется Джером.

— Кто был самым сильным изо всех, умерших за последние два года?

Я удивленно воззрился на него, не понимая, в чем тут хитрость.

— Джером?

— Кроме Джерома.

— Полагаю… наверно, Томми Барнс.

Томми умер не подростком, а лет тридцати с лишним; это был крупный, мерзкий, буйный мужик, которого старались избегать даже другие крупные, мерзкие, буйные мужики. Он погиб во время драки в баре, как я слышал. Его закололи ножом, подобравшись сзади, поскольку он свернул бы шею любому, кто попытался бы подойти спереди.

— Большой Том? Да, пожалуй. — Папа задумчиво кивнул. — Пусть будет так. Мы вернем к жизни его.

Большой Томми Барнс являлся последним человеком, которого я хотел бы вызвать из могилы. Он и живым-то был сущим говнюком, да еще и чокнутым вдобавок. И едва ли смерть смягчит его нрав.

Однако я кивнул.

— Покажи.

Папа снял кожаную куртку, а потом и рубашку. По контрасту с обожженной солнцем кожей рук, лица и шеи, грудь у него белая, как рыбье брюхо, и покрыта татуировками. Некоторые я помнил, но появились и новые.

Прямо над сердцем он недавно наколол наш семейный портрет.

Глядя на него, я на мгновенье забыл, что нужно дышать. В грубоватом наброске я тем не менее сразу узнал черты мамы и Алисы. Только увидев эти лица, я осознал, что почти забыл, как они выглядели.

Папа перевел взгляд на эту татуировку.

— Это чтобы напоминать себе.

Горло так пересохло, что я с трудом сглотнул.

— Да.

Мое лицо тоже было там. Цвета индиго, навек застывший в возрасте примерно лет шестнадцати, вытатуированный я выглядел стройнее и оптимистичнее. И увереннее.

Папа вытянул правую руку, и я понял, что на ней тоже появился новый рисунок. И он двигался.

Я невольно сделал шаг назад. На руке отца были густо расположены странные символы, выполненные обычными чернилами для этой цели. Но при этом они медленно вращались, перемещаясь под кожей вокруг руки, вроде того как вращается спираль ДНК.

— Господи, папа…

— Это мне сделали в Мексике, — объяснил он. — Там был старый жрец, он знал всякие штуки еще от ацтеков. Они умели поднимать из могилы мертвых при условии, что те умерли не больше двух лет назад и сохранились в приличном состоянии. Они использовали их как воинов для разных церемоний. — Папа согнул руку, и татуировки согнулись тоже. — Это нужно для того, чтобы воскрешать мертвецов.

Меня подташнивало и слегка знобило. Эти движущиеся штуки выходили за пределы моего понимания. Вот бы показать их Клер! Она, наверно, была бы очарована, взялась бы проводить исследования и выдвигать всякие теории.

Уж она поняла бы, что это такое.

Я с трудом сглотнул и спросил:

— А еще что нужно?

— Прежде чем рассказать дальше, — ответил он и снова надел рубашку, скрыв под ней портрет нашей семьи, — я должен получить доказательство, что ты к этому готов, Шейн. Что скажешь?

Я глотнул воздуха и наконец конвульсивно кивнул.

«Тяни время, — сказал я себе. — Тяни время и думай, что можно сделать. Думай!»

Кроме того, чтобы просто отрубить отцу руку…

— Иди сюда, — продолжал он, направляясь в заднюю часть комнаты.

Там обнаружилась дверь; он врезал в нее новый, прочный замок и сейчас открыл его ключом, который достал из кармана куртки.

Джером снова засмеялся этим своим смехом, от которого у меня мурашки бежали по коже.

— Это может тебя шокировать, — сказал папа. — Но поверь, есть серьезные основания так поступать.

Он распахнул дверь и включил верхний свет.

Это была камера без окон, и внутри, прикованный к полу внушительной серебряной цепью, находился вампир.

Не просто какой-нибудь там вампир. Это было бы слишком легко, с точки зрения отца.

Это был Майкл Гласс, мой лучший друг.

Майкл выглядел… абсолютно белым. Бледнее бледного. Я никогда не видел его таким. На руках ожоги, а в тех местах, где серебряная цепь касалась кожи, — большие рубцы. И еще поре-зы, из которых на пол медленно сочилась кровь.

Обычно голубые, сейчас его глаза горели ярко-красным пламенем, как у монстра, и в них не было ровно ничего человеческого.

Но голос его я узнал.

— Помоги… — прошептал он, и это по-прежнему был голос моего лучшего друга.

Я не мог ответить, вместо этого я попятился и захлопнул дверь.

Джером снова смеялся, я развернулся, схватил кресло и ударил его по лицу. С таким же успехом я мог бы на него дунуть. Он перехватил кресло, переломил толстое дерево и швырнул обломки в меня. Я пошатнулся и, наверно, упал бы, если бы не оперся рукой о стену.

— Хватит. Не смей прикасаться к моему сыну, — бросил отец.

Джером замер, словно врезавшись в кирпичную стену, но продолжал делать руками такие движения, словно пытался вырвать мне горло.

Я повернулся к отцу.

— Это мой друг!

— Нет, это вампир. Самый молодой из них. Самый слабый. Тот, кого практически никто из них не бросится спасать.

Мне хотелось завопить или врезать кому-нибудь. Внутри нарастало напряжение, руки дрожали.

— Что, черт побери, ты с ним делаешь?

Я не знал, что за человек стоит сейчас передо мной, — усталый байкер средних лет, в кожаной куртке, со всклокоченными седыми волосами, с землистым лицом, изборожденным морщинами, со шрамами и татуировками. Только глаза напоминали о моем отце, и то всего мгновенье.

— Этот вампир тебе не друг, Шейн. Уясни, наконец, — твой друг мертв, в точности как Джером, и память о нем не должна помешать тебе сделать то, что ты обязан сделать. Развязав войну, мы убьем их всех. Всех, без исключения.

Когда-то мы с Майклом вместе играли у нас дома; папа бросал с нами мяч, качал на качелях, угощал, когда праздновали дни рождения.

Но больше это не имело для него никакого значения.

— Как? — Я стиснул челюсть, так что зубы лязгнули. Руки по-прежнему дрожали. — Как ты это делаешь? При чем тут он?

— Я пускаю ему кровь и сохраняю ее — в точности как они поступают с нами, людьми. Для колдовства нужны эти две вещи — татуировки и кровь вампира. Это просто тварь, Шейн, помни об этом.

Майкл не был тварью; во всяком случае, был не просто тварью. И на Джерома, которого папа вытащил из могилы, он совсем не походил. Но и Джером был не просто безмозглой смертоносной машиной. Безмозглые смертоносные машины не проводят свободное время, читая о приключениях Дороти и Тото. Они даже не знают, что оно у них есть — свободное время. И сейчас я видел в широко распахнутых желтоватых глазах Джерома страдание, ужас и гнев.

— Ты хочешь здесь оставаться? — спросил я его напрямик.

На какой-то миг Джером стал похож на мальчика — испуганного, сердитого, страдающего маленького мальчика.

— Нет, — ответил он. — Это причиняет боль.

Будь моя воля, я бы не позволил делать с ними это — ни с Майклом, ни с Джеромом.

— Не пытайся смягчить меня, Шейн. Я сделал то, что надлежало, — заявил отец. — Ты всегда был слабаком, но я надеялся, что ты возмужал.

В прошлом подобные слова могли бы толкнуть меня на драку, чтобы доказать свое мужество, — с Джеромом, например. Или с ним самим. Но теперь я только повернулся к нему и сказал:

— Я реально был бы слабаком, если бы купился на все это дерьмо, папа. — Я вскинул руки, сжал их в кулаки, снова разжал и уронил. — Мне нет нужды что-либо тебе доказывать. Больше нет.

Выйдя через переднюю дверь, я зашагал к запыленному черному автомобилю, открыл багажник и достал оттуда лом.

Папа наблюдал с порога, преграждая мне путь в дом.

— Какого черта ты делаешь?

— Останавливаю тебя.

Я поднимался по ступенькам, когда он ударил меня. Но на этот раз я был готов и угадал грядущий удар еще даже до того, как мысленный импульс достиг его кулака. Поэтому я уклонился, схватил отца за руку и ткнул лицом в стену.

— Спокойно! — Я удерживал его в таком положении, словно пришпиленного к доске жука, пока не почувствовал, что он обмяк. — Все кончилось, папа. Совсем. Не вынуждай меня причинить тебе вред, потому что, видит бог, я очень хочу этого.

Мне следовало бы знать, что он так просто не сдастся.

Едва я отпустил его, как он изогнулся и врезал локтем в заживающую рану на животе, заставив меня отступить. Зная все его приемчики, я не дал ему возможности подцепить мои ноги и свалить меня.

— Джером! — завопил папа. — Останови моего…

Он хотел сказать «сына», но я не мог позволить ему включить в игру Джерома, иначе она закончилась бы, едва успев начаться.

Поэтому я с силой ударил коварного родителя по лицу, собрав воедино всю свою силу и ярость, всю обиду, накопленную за много лет, всю горечь и страх. Каждая клеточка тела завибрировала, руку пронзила красная вспышка боли, ободранные костяшки пальцев заныли.

Папа рухнул на пол, закатив глаза. Мгновенье я стоял над ним, чувствуя внутри странный холод и пустоту, а потом увидел, как его веки затрепетали.

Вряд ли он отключился надолго.

Я быстро пересек комнату, пройдя мимо Джерома, по-прежнему замершего на месте, и от-крыл дверь камеры.

— Майкл?

Я склонился над ним. Мой друг тряхнул головой, откидывая золотистые волосы с белого как мел лица и глядя на меня мрачным, голодным взглядом.

Вытянув руку, я показал ему браслет на запястье.

— Пообещай мне, парень. Я вытащу тебя отсюда, но никаких укусов. Я люблю тебя, но это… Нет.

Майкл хрипло рассмеялся.

— Я тоже люблю тебя, брат. Вытащи меня к чертям отсюда.

Пришлось поработать ломом, чтобы вырвать болты, которыми крепилась цепь. Как я и предполагал, папа был слишком умен, чтобы делать цепи из чистого серебра, — тогда они вышли бы чересчур легкие и их можно было бы без труда порвать. Эти были посеребренные — для Майкла достаточно, но для вампиров постарше — нет.

Мне пришлось выдернуть только первые два болта; будучи вампиром, Майкл обладал до-статочной силой, чтобы вырвать из пола остальные.

Пытаясь помочь ему подняться, я наклонился, и его глаза вспыхнули красным. Не успел я сообразить, что происходит, как он обхватил меня рукой за горло и швырнул спиной на пол. Острые ногти вонзились мне в кожу, а его взгляд застыл на порезе у меня на лбу.

— Никаких укусов, — повторил я еле слышно. — Мы же договорились.

— Договорились, — ответил Майкл словно издалека, может, с Марса. Его глаза светились, как огни маяка, и я чувствовал, что каждая мышца в его теле дрожит. — Советую обработать этот порез. Он плохо выглядит.

Он отпустил меня и направился к двери. Видно было, что у него сейчас вполовину меньше сил, чем обычно у вампира. Папа запретил Джерому нападать на меня, но на Майкла запрет не распространялся, однако это был бы нечестный бой.

— Майкл, — заговорил я, занимая позицию рядом с ним, спиной к стене. — Идем вместе, прямо к окну. Ты выбираешься наружу, но не ждешь меня. Солнце наверняка уже село, так что ты сможешь добраться до машины. — Я намотал на руку кусок серебряной цепи. — И не затевай никаких споров.

Он посмотрел на меня с таким видом, словно хотел сказать: «Шутишь?» — но кивнул.

Вместе мы быстрым шагом двинулись через комнату. Джером подался к нам, но я преградил ему дорогу и прямо с плеча врезал в зубы, посеребренная цепь усилила удар.

Я хотел лишь оттолкнуть его, но Джером взвыл, пошатнулся и вытянул руки, не подпуская меня к себе. Будто внезапно время пошло вспять и мы снова оказались в младших классах сред-ней школы: он — самый известный школьный забияка, а я, в конце концов достаточно выросший и накачавший мышцы, чтобы оказать ему достойное сопротивление. Сейчас Джером сделал тот же самый девчоночий жест, как и в первый раз, когда я дал ему сдачи.

Это сбило меня с толку.

Выпущенная из дальнего угла комнаты арбалетная стрела со свистом пролетела над самой моей головой и завибрировала, вонзившись в деревянную стену.

— Ни с места! — хрипло приказал папа.

Он стоял на коленях, но был очень, очень зол. И уже перезарядил арбалет, так что следующий выстрел не был бы предупреждающим.

— Вылезай! — закричал я Майклу.

И если до сих пор он думал, что это очередная реконструкция перестрелки в О. К. Коррале, то в конце концов до него дошло. Вместе с градом осколков он выпрыгнул из ближайшего окна и бросился бежать. Я был прав: солнце село или почти село, так что не могло причинить ему серьезного вреда.

Домчавшись до машины, он открыл дверцу со стороны водителя, забрался внутрь и включил двигатель.

— Шейн! Давай!

— Секундочку! — прокричал я в ответ. Я смотрел на отца, на его движущуюся татуировку. Арбалет был нацелен прямо мне в грудь. Одной рукой я вращал лом, другой серебряную цепь. — Ну, твой ход, папа. Что теперь? Ты хочешь, чтобы я сцепился с мертвым Джеромом? Это сделает тебя счастливым?

Но папа смотрел не на меня, а на Джерома, съежившегося в углу. Я причинил ему серьезный вред — то ли силой удара, то ли серебром. Половина лица выглядела обожженной и словно бы разлагалась на глазах, а мертвец захлебывался рыданиями.

Отец одарил его взглядом, который я столько раз ловил на себе, что не мог не узнать. Обманутые надежды — вот что он выражал.

— Мой сын, — с отвращением произнес отец. — Ты губишь все.

— Полагаю, Джером больше твой сын, чем я.

Ровным шагом я направился к двери, не желая доставить ему удовольствие зрелищем моего бегства.

Я знал, что в его руках заряженный арбалет.

Я знал, что он целится мне в спину.

Спусковой крючок щелкнул, стрела со свистом рассекла воздух. Испугаться у меня не хватило времени, я лишь — как и отец — испытал горечь обманутых надежд.

Вот только стрела не вонзилась в меня. И не потому, что отец промахнулся.

Уже в двери я повернулся и увидел, что он вогнал стрелу с серебряным наконечником в череп Джерома. Тот без единого звука сполз на пол. Теперь уже окончательно мертвый. Слава богу.

Книга «Волшебник из страны Оз» упала обложкой вниз и теперь лежала рядом с его рукой.

— Сын. — Отец отложил арбалет в сторону. — Пожалуйста, не уходи. Ты мне нужен. На самом деле.

Я покачал головой.

— Эта штука… она продержится еще несколько дней, — продолжал он. — Татуировка. Она уже исчезает. Время истекает, Шейн. Мы должны действовать немедленно.

— Ну, значит, тебе не повезло.

Он снова схватил арбалет.

Я метнулся вправо, в прихожую, перепрыгнул обломки кушетки и приземлился на растрескавшемся, неровном полу кухни. Там пахло грязью и химикатами, на стойке виднелся аквариум, полный мутной жидкости, а рядом с ним автомобильный аккумулятор — что-то вроде набора для серебрения цепей в домашних условиях.

Еще здесь имелся холодильник, допотопный, годов пятидесятых, грохочущий и гудящий.

Я открыл его.

Папа собирал кровь Майкла в бутылки — старые, грязные молочные бутылки, которые выуживал из груды мусора в углу. Я схватил все пять бутылок и одну за другой начал швырять в окно, целясь в большой валун рядом с деревом.

Бах! Бах! Бах! Бах…

— Прекрати! — со злостью крикнул папа. Боковым зрением я отметил, что он стоит в двери, целясь в меня из арбалета. — Я убью тебя, Шейн! Клянусь, я сделаю это.

— Правда? Хорошо, что ты успел вытатуировать меня на груди вместе с остальными умершими членами нашей семьи.

Я закинул руку для очередного броска.

— Я могу вернуть к жизни твою мать! — выпалил папа. — Может, даже твою сестру. Не делай этого.

О господи! В глазах у меня на мгновенье потемнело.

— Бросив эту бутылку, — теперь он почти шептал, — ты лишишь их последнего шанса вернуться к жизни.

Мне вспомнился Джером — его обвисшие мышцы, шероховатая кожа, страдание и ужас в глазах. «Ты хочешь оставаться здесь?» — спросил его я. «Нет. Это причиняет боль», — ответил он.

Я метнул последнюю бутылку с кровью Майкла; она попала точно в цель и разбилась, обдав валун красными брызгами.

Может, он и в самом деле собирался убить меня. Но, вслушиваясь, я так и не дождался щелчка пускового крючка.

— Я сражаюсь за благо человечества, — провозгласил он.

Это был его последний, самый веский аргумент. Прежде он всегда на меня действовал.

Повернувшись, я посмотрел папе прямо в лицо.

— Думаю, в тебе уже ничего человеческого не осталось.

Я прошел мимо него, и он не остановил меня.

Майкл вел машину как сумасшедший, и мы мчались к выезду на автостраду, вздымая клубы пыли, наверно, в милю высотой. Он снова и снова спрашивал меня, как я себя чувствую, но я не отвечал, а просто глядел в окно на яркий закат и одинокий полуразвалившийся дом, исчезающий вдали.

Мы пролетели мимо указателя, обозначающего границу города Морганвилля, и тут один из вечно прячущихся в засаде полицейских автомобилей преградил нам путь. Майкл сбросил скорость, остановил машину и выключил двигатель. Порыв пустынного ветра сотряс автомобиль.

— Шейн!

— Да?

— Он опасен.

— Знаю.

— Я не могу просто спустить это на тормозах. Ты же видел…

— Видел, — подтвердил я. — Знаю.

«Однако он по-прежнему мой отец, — захныкал маленький, испуганный малыш внутри меня. — Он все, что у меня осталось».

— И что ты хочешь, чтобы я им сказал?

Глаза Майкла снова стали голубыми, но он все еще был бледен, словно призрак. Я ведь вылил на землю всю его кровь. При виде ожогов на запястьях и ладонях друга у меня сводило живот.

— Скажи им правду, — ответил я. Если вампиры Морганвилля схватят моего отца прежде, чем он уберется отсюда к черту, он умрет ужасной смертью, которую, видит бог, скорее всего, заслужил. — Просто дай ему пять минут, Майкл. Всего пять минут.

Друг пристально смотрел на меня, и я не мог сказать, что творится у него в голове. Я знал его большую часть своей жизни, однако в это затянувшееся мгновенье он казался мне практически таким же незнакомцем, как и отец.

Коп в форме подошел к окну со стороны водителя и постучал. Майкл опустил стекло. Полицейский не ожидал, что за рулем окажется вампир; я буквально видел, как он спешно мысленно редактирует резкие слова, которые собирался произнести.

— Слегка превышаете скорость, сэр, — в конце концов пробормотал он. — Что-то произошло?

Майкл посмотрел на ожоги на своих запястьях, на порезы на предплечьях.

— Да. Мне требуется срочная медицинская помощь.

И рухнул вперед, на рулевое колесо. Коп вскрикнул и включил рацию. Я потянулся к Майклу и помог ему откинуться на спинку сиденья. Не открывая глаз, он пробормотал:

— Ты хотел пять минут.

— Я не рассчитывал на помощь лучшего актера вспомогательного состава! — прошептал я в ответ.

На протяжении пяти минут Майкл талантливо разыгрывал сценку «вампир в коме», а потом якобы очнулся и заверил копа, а также прибывших на машине «скорой помощи» медиков, что с ним уже все в порядке.

После чего рассказал им о моем папе.

В заброшенном доме обнаружился Джером — мертвый больше, чем когда бы то ни было, со стрелой с серебряным наконечником в голове. Рядом с ним лежала книга «Волшебник из страны Оз».

И никаких признаков Фрэнка Коллинза.

Позже той же ночью, около полуночи, мы с Майклом сидели на ступеньках нашего дома. Я приканчивал бутылку запрещенного пива, он с жадностью допивал шестую бутылку крови, чего я изо всех сил не замечал. Одной рукой он обнимал Еву, которая весь вечер безостановочно, с пулеметной скоростью обстреливала нас вопросами, но в конце концов иссякла, успокоилась и сонно привалилась к Майклу.

Ну, она иссякла еще не совсем.

— Послушай! — Она посмотрела на Майкла большими глазами, густо подведенными чер-ным. — Серьезно! Как это можно возвращать к жизни мертвых парней с помощью вампирской крови? Что-то не стыкуется.

Майкл чуть ни подавился своим напитком.

— Вампирской крови? Черт, Ева!

Ее улыбка угасла.

— Если бы я не смеялась, то вопила бы.

— Понимаю. — Он обнял ее. — Но все кончилось.

Рядом со мной тихо сидела Клер. Она ничего не пила — мы бы и не позволили, ведь ей всего шестнадцать — и почти все время молчала. На меня она не смотрела — ее взгляд был устремлен в ночь.

— Он вернется, — в конце концов сказала она. — Твой папа не из тех, кто сдается, правда?

Мы с Майклом обменялись взглядами.

— Да, — ответил я. — Скорее всего, да. Однако пройдет много времени, прежде чем он снова будет готов действовать. Он рассчитывал на мою помощь, чтобы развязать свою войну, но попытка провалилась, а его время, как он сам сказал, подходит к концу. Ему придется разработать совсем новый план.

Клер вздохнула и взяла меня под руку.

— Он его придумает.

— Ему придется делать это без меня.

Я поцеловал волосы на ее мягкой, теплой макушке.

— Я рада, — сказала она. — Ты заслуживаешь чего-то получше.

— Информационное сообщение, — ответил я. — У меня уже имеется кое-что получше. Прямо здесь и сейчас.

Мы с Майклом чокнулись и выпили за то, что будем жить.

И неважно, как долго.

 

Обеденное свидание

Я редко писала рассказы от лица Клэр главным образом потому, что она главная героиня в книгах, так что казалось излишним, чтобы она брала на себя и короткие рассказы. Но я наслаждаюсь этим время от времени, например, в этой короткой истории (бесплатной на веб-сайте), которая просто дает нам вкус романтики между Клэр и Шейном. Действие происходит в период где-то около Пиршества демонов, когда уже жарко… но не кипит, как в Не упусти труп.

Показана одна из многих ужасных работ Шейна, что всегда интересно для меня. Бедный Шейн. Бедные начальники.

Обед в Стеклянном Доме был делом достаточно случайным. Изредка в готовке участвовали все соседи Клер; чаще всего этим не занимался никто. Бывали дни, когда в холодильнике даже можно было обнаружить еду, но чаще всего в нем не было ни крошки. Клер в совершенстве освоила искусство приготовления обеда из солёных крекеров и баночного супа.

Её любимым был томатный суп-пюре. Вкуснятина.

Она ела суп в одиночестве, как обычно, как вдруг наверху послышался шум. Странно. Она точно знала, что Ева сейчас работает в кампусе, а Майкл дает уроки игры на гитаре. Шейн… ну, она никогда не знала точно, где может оказаться Шейн, но она искала его перед обедом и не обнаружила ни единого признака его присутствия.

Только не очередной визитёр, попавший в дом через портал. Откровенно говоря, наличие в доме одного из магических порталов начинало немало раздражать. "Живём как на вокзале", вздохнула Клер, проглотила последнюю ложку супа и поставила тарелку в раковину, прежде чем направиться наверх. В доме царил уютный беспорядок, медленно приближающийся к отметке "О Боже, кто здесь живёт?" Похоже, скоро придётся заставлять соседей слегка прибраться. Чтобы внести свою лепту, Клер собрала в стопку разбросанные по столу книги и понесла их с собой.

Свалив учебники поверх… ну, остальных книг, которые она собиралась как-нибудь расставить по полкам, Клер взяла миниатюрную биту, которую ей купил Шейн — алюминиевую, покрытую гальванизированным слоем серебра. Отличное оружие, чтобы отбиться от вампира. И на удивление тяжёлое.

Снова послышался шум. Но не из потайной комнаты Амелии и не с чердака.

Шум раздавался из комнаты Шейна.

Клер покрепче сжала биту и распахнула дверь.

— Замри! — крикнула она. От страха горло перехватило, и её голос стал чересчур высоким, как у вдохнувшей гелий маленькой девочки. Стыдно. И совершенно не пугающе.

Посреди комнаты Шейна стоял парень в нижнем белье.

Ой.

Шейн попытался натянуть джинсы так быстро, что не удержался на ногах и рухнул на кровать.

— Эй! — возмутился он. — Чего вы, девчонки, вламываетесь, когда я переодеваюсь? Выйди!

Клер не смогла удержаться от смеха. Барахтаясь на кровати и пытаясь влезть в свои штаны, он выглядел таким забавным и … ну да, потрясающим.

Она опустила биту и отвернулась.

— Прости. Я услышала шум и подумала… Погоди-ка! "Девчонки"? Во множественном числе?

К тебе ещё кто-то вламывался, кроме меня?

Он услышала скрип кровати, шорох одежды, а потом он признался:

— Типа того. Еве приспичило в ванную как раз тогда, когда я принимал душ. Хорошо хоть я занавеску задернул, а то огрёб бы по полной.

— Ева видела тебя голым?

— Ммм… за залитой водой пластиковой шторкой? У меня нет безопасного ответа на этот вопрос.

Клер без спроса развернулась лицом к нему. Шейн уже натягивал свою старую серую футболку.

— Нет, серьёзно. Чего это ты переодеваешься?

— Со скуки? — Шейн безуспешно попытался изобразить на лице невинность.

— Шейн, я никогда не видела, как ты переодеваешься днем, ни разу. Ты ушел, когда я проснулась и только что вернулся. Что стряслось?

Она думала о худшем. Наверное, где-нибудь за пределами Морганвилля "худшее" означало бы, что он встречался с другой девушкой, но в этом городе он вполне мог испачкаться в крови.

На его лице промелькнуло желание ей солгать, но потом он вздохнул, покачал головой и открыл дверцу шкафа. Вынул оттуда пластиковый пакет и протянул ей.

В пакете лежали его найковские кроссовки, поношенные синие джинсы и рубашка, сотню стирок тому назад бывшая красной.

И они воняли. Клер отшатнулась, сдерживая тошноту.

— Какого чёрта?

— Помнишь, я говорил, что нашел работу?

— И? — глаза Клер слезились, она прикрыла ладонью нос и рот, — Какая здесь связь со всем этим?

— Я нашел работу… на городской свалке. Разгребаю мусор. Ты знала, что туда залетают чайки? Так далеко от океана. У них, конечно, есть душ в раздевалке и я помылся, прежде чем идти домой, но я забыл взять сменную одежду, — он завязал пакет и убрал обратно в шкаф. — Я решил найти работу получше.

— Отличная идея.

Он выглядел таким раздражённым от того, что снова придётся искать работу, что Клер не смогла сдержать подступающий смешок.

— Ты что, надо мной смеёшься?

— Типа того

Шейн бросился на неё. Клер завизжала и увернулась, притворно замахнувшись битой. Он легко поймал её одной рукой и прижал Клер к стене.

Ох.

— Как от меня пахнет? — спросил он тем низким голосом, от которого по всему телу Клер побежали мурашки.

— Хорошо, — слишком слабое определение. — Вообще-то изумительно.

— Рад это слышать, — он слегка коснулся её губ своими, — Но давай убедимся. Сделай глубокий вдох.

Она послушно вдохнула

— Ну, может быть, легкий аромат использованных подгузников…

— Эй!

Она поцеловала его. Конечно, он не вонял старыми подгузниками. От него пахло корицей и специями, а его губы были такими мягкими и горячими, что она совершенно забыла о бите, пока та с громким стуком не упала на пол.

— У тебя вкус как у томатного супа, — пробормотал Шейн, — А я вообще-то пообедать зашёл.

— Так пошли обедать.

— Может быть, позже.

Клер сделала ещё один глубокий вдох — от него и впрямь пахло отнюдь не грязными подгузниками — и оттолкнула его. Она не была достаточно сильной, чтобы сделать это против его воли, но Шейн любезно отступил на шаг.

— Сейчас же, — велела она. — И ты сам постираешь свои вещи, вонючка, даже не вздумай меня упрашивать.

— А я бы смог? — он состроил щенячьи глазки.

Ну конечно, он смог бы.

И спускаясь рядом с ним по лестнице, она вдруг поняла, что нисколько против этого не возражает.

"Наверное, это и есть любовь", подумала она, протягивая ему банку томатного супа.

 

День Всех Святых

Что сочетается лучше, чем Морганвилль и Хэллоуин? Морганвилль, Хэллоуин, Ева, Шейн, зловещий незнакомец на вечеринке… Этот короткий рассказ изначально напечатан в антологии "Поцелуй Вечности" под редакцией Триши Телеп, и я была рада написать его. Вампир Майкл и безнадежно влюбленная Ева, пытающаяся заставить работать схему Ромео-Джульетта.

Миранда добавляет жуткое пророчество, которое не стало правдой… пока? Но кто знает? Еще будут другие истории Морганвилля.

Я всегда хотела нарядить команду Стеклянного Дома в костюмы; мы частично получили это в Пиршестве демонов, но я хотела увидеть, что бы они надели, если бы сами выбирали костюмы. Не уверена, что это полная неожиданность, но это было очень приятно.

Не стоит встречаться с бессмертным. В Морганвилле это известно всем. Точнее, всем смертным. Еще точнее, всем смертным, кроме меня, Евы Россер, — подружки бессмертного и безмозглой нарушительницы правил. Да, я бунтарка. Но бунтарский дух не помешал замереть от ужаса. Ведь именно так случается, когда вампир смотрит на тебя жуткими красными глазами, даже если это обалденный красавец Майкл Гласс. Вообще-то, вампиров и в лучшие времена нельзя было назвать белыми и пушистыми, а уж если злятся… Невероятный Халк нервно курит в сторонке (иначе не скажешь!). Миляга Майкл стал вампиром лишь пару месяцев назад, что намного хуже: он еще не успел привыкнуть к своим новым желаниям. И в тот миг я не была уверена, что он способен себя контролировать, а я себя — и подавно.

— Эй! — шепнула я, медленно отступила и подняла руки: мол, сдаюсь. — Майкл, прекрати!

Он закрыл страшные глаза и замер. С закрытыми глазами он куда больше напоминал знакомого Майкла… Высокого, флегматичного, с копной белокурых волос, обрамляющих лицо, от которого девчонки млели, даже когда он не стоял на сцене с гитарой.

Майкл по-прежнему выглядел как человек, и этим все усложнялось. Я гадала, остаться или сбежать. И осталась лишь потому, что влюблена в него с четырнадцати лет. Да и сбегать казалось глупо: формально Майкл уже умер. Опасность мне не угрожала, — по крайней мере, я старалась себя в этом убедить. Я ведь стояла в уютной гостиной Стеклянного дома, рядом — приятели, да и Майкл монстром не был.

Формально, может, и был, а на самом деле — нет. Когда Майкл открыл глаза, они снова стали ярко-голубыми — именно того цвета, который я так любила. В следующую секунду он обеими руками скреб щеки, словно пытался что-то оттереть.

— Извини, я напугал тебя, — сказал он. — Случайно вышло, сам не ожидал.

Я лишь кивнула — дар речи еще не вернулся, — но когда Майкл протянул руку, вложила в нее свою. Это я крашу волосы в черный, обожаю черный лак для ногтей и белую пудру; это мне, с моей любовью к стилю, следовало стать клыкастой вампиршей. Майкл слишком красив и человечен для бессмертного! Порой даже обидно. И за него, и за себя.

— Тебе нужно поесть, — сказала я беззаботным голосом, который у меня прорезается всегда, если речь идет о вампирских трапезах. — В холодильнике есть диабетическая еда, могу разогреть.

Судя по выражению лица Майкла, он сгорал от стыда.

— Нет, лучше в больницу поеду, — пробормотал он. — Ева, пожалуйста, прости. Не думал, что буду привыкать так долго.

Чувствовалось, что ему впрямь неловко. В голубых глазах сияла любовь, а если голод к ней и примешивался, Майкл умело его прятал.

— Слушай, это же вроде диабета, так? В крови что-то нарушается, и нужно постоянно быть начеку, — пошутила я. — Ничего страшного, мы дождемся твоего возвращения.

— Нет, — покачал головой Майкл, — идите на вечеринку, там увидимся.

Я нежно прикоснулась к его щеке и поцеловала в губы — прохладные, холоднее, чем у большинства людей, но от поцелуя они согрелись. Клэр называет его холоднокровным. Она студентка, и в нашей четверке считается зубрилой. Вампир, девушка-гот, зубрила и будущий охотник на вампиров — все в одном доме. Свихнешься, правда? Особенно в Морганвилле, где отношения между людьми и вампирами примерно те же, как между охотниками и оленями. Даже когда вампиры не добывают пропитание, они смотрят так, будто думают исключительно о начале сезона охоты.

Хотя Майкл не такой. По крайней мере обычно.

Он поцеловал мою ладонь:

— Первый танец мой, обещаешь?

— Будто я могу сказать «нет», если ты так смотришь, соблазнитель несчастный!

Майкл улыбнулся своей фирменной улыбкой, от которой, когда он играл на гитаре, девчонки падали в обморок прямо в зале.

— На тебя я не могу смотреть иначе. Это мой фирменный взгляд «Для Евы».

Я похлопала его по руке, но Майкл не шевельнулся.

— Ну, езжай, не то на мой фирменный стервозный взгляд нарвешься!

— Страшно-страшно!

— Еще как!

— Прости, — снова шепнул он, нежно поцеловал и исчез.

Я осталась одна посреди гостиной Стеклянного дома, он же — Суперклуб Чокнутых Соседей, в узкой юбке из кожзама и в ободке с кошачьими ушками. Добавьте туфли на высоченных шпильках, маску и хлыст — получится сексапильнейшая Женщина-кошка.

Может, это костюм вызвал у Майкла приступ голода? Вообще-то, на Хеллоуин я планировала разжечь его голод, только не вампирский, а сексуальный.

На лестнице послышались шаги и голос Шейна:

— Эй, не видели мой каннибальский нож?.. Ни фига себе!

Я обернулась. Шейн застыл на ступеньках в немом изумлении. На нем был белый халат, перемазанный якобы кровью, и отвратительная маска Кожаного Лица, которую он тотчас снял, чтобы не мешала пялиться. Я вдруг почувствовала, что на мне надето слишком мало…

— Господи, Ева, предупреждать надо! — Шейн покачал головой, снова нацепил маску и спустился на нижнюю ступеньку. — Я не виноват.

— В том, что пялился? Виноват-виноват! — заявила я, жутко довольная, хотя ни за что бы в этом не призналась. Стоп, я же не Шейна собиралась поразить. — Еще как виноват!

— Ну, я ведь парень, а парням свойственно реагировать на женщин в обтягивающих кожаных юбках, с хлыстом в руках. Что естественно, то не безобразно. — Шейн огляделся по сторонам. — Где Майкл?

— По делам уехал. Он присоединится к нам на вечеринке, — ответила я. Совершенно необязательно объяснять Шейну, до сих пор не освободившемуся от антивампирских предрассудков, что Майкл решил раздобыть пакет свежей плазмы, чтобы не перекусывать моей. — Я… я впрямь нормально выгляжу?

— Нет!

Шейн уселся на диван и положил ноги в тяжелых ботинках на кофейный столик, так что бумажная тарелка с засохшими остатками чили-дога сдвинулась на самый край. Я схватила тарелку и, зло сверкнув глазами, поставила Шейну на колени.

— Эй, ты что делаешь?

— Твой чили-дог — ты и убирай!

— Сегодня твоя очередь убираться!

— Вот именно, убираться в доме, а не выносить за тобой объедки! Поднимай свою каннибальскую задницу, греби на кухню и выбрасывай!

Шейн захлопал длинными, как у теленка, ресницами:

— Я говорил, что ты потрясающе выглядишь? Правда-правда!

— Шейн, унеси объедки! Сию секунду!

— Честное слово! Майклу придется следить и за собой, и за другими парнями.

— Так и задумывалось, — кивнула я. — Знаешь, я долго выбирала — этот костюм или медсестры в подвязках.

— Специально так говоришь? — горестно спросил Шейн.

— На медсестер парни тоже реагируют?

— А сама как считаешь? — Он протянул тарелку с таким несчастным видом, что я не смогла не взять. — Ты только что лишила меня возможности встать с дивана!

Я невольно засмеялась. Шейн дразнил меня, но в шутку: романа у нас с ним нет, не было и не будет. Он мечтал совсем не обо мне, а я — не о нем.

На лестнице послышались шаги, и выражение лица Шейна тотчас изменилось. Он едва не прожег ступеньки взглядом. «Ну, милый, ты по уши втрескался!» — подумала я, но по доброте душевной не озвучила свои мысли. Пока.

Клэр не спускалась, а плыла по ступенькам. Наша четвертая соседка, умница-зубрила, маленькая, тоненькая, грубым словом пополам переломишь, казалась еще тоньше и воздушнее обычного.

Она нарядилась феей: длинное бледно-розовое платье, с многослойной тюлевой юбкой, розовые крылья, на лице — блестки, в волосах — синие, зеленые и розовые прядки. В таком костюме она выглядела моложе своего возраста — Клэр на год моложе нас с Шейном — и одновременно старше. Или все дело в глазах, которые становились мудрее и взрослее с каждым днем, прожитым в Морганвилле бок о бок с вампирами?

Увидев Шейна, Клэр встала как вкопанная. У нее аж челюсть отвисла — образ феи испорчен!

— Неужели впрямь Кожаное Лицо? О господи!

— А ты кого-нибудь из «Гордости и предубеждения» ждала? — пожал плечами Шейн и снял маску. — Плохо же ты меня знаешь!

Клэр покачала головой, потом заметила мой костюм, и ее глаза чуть не вылезли из орбит.

— Ни фига!..

— Уже слышала, — вздохнула я. — От Шейна.

— Юбка очень… ну… обтягивающая, вот!

— Костюм Женщины-кошки подразумевает короткую обтягивающую юбку, — терпеливо объяснила я.

— Вид у тебя просто… суперский! Я бы в жизни не решилась.

Клэр воздушной розовой бабочкой порхнула к дивану, и Шейн галантно отодвинул маску Кожаного Лица, чтобы освободить место.

— Потрясающе выглядишь! — похвалил он и поцеловал Клэр. — Черт, в блестках перемазался! Кожаному Лицу блестеть не пристало, это не по-мужски! — (Мы с Клэр, как по команде, закатили глаза.) — Извини! Подумаешь, блеск, зато такую красотку поцеловал!

Шейн — идиот, но добродушный. Я-то знаю: намеренно он Клэр не обидит. А вот знает ли это она? Вон какое лицо встревоженное.

— Тебе правда нравится мой костюм?

Шейн перестал дурачиться и заглянул Клэр в глаза.

— Очень! — ответил он, хотя имел в виду явно не костюм. — Ты в нем обворожительна!

Тревога в глазах Клэр поубавилась.

— Не слишком девчоночий?

Ясно, сравнивает мой костюм Женщины-кошки со своим.

— Сегодня же Хеллоуин, а не фестиваль шлюх. Ты прекрасно выглядишь, настоящая фея — море чувственности и ничего вызывающего. Стильно! — похвалила я и подумала, что мой собственный костюм, пожалуй, слишком откровенен, а стильным его точно не назовешь. — Ну что, мы идем или растратим стиль и изящество на придурка из дешевого фильма?

— «Техасская резня бензопилой» — классика американского кинематографа! — запротестовал Шейн и получил от нас с Клэр по загривку; потом она взяла его за правую руку, я — за левую. — Эй, двое на одного! Не заставляйте хвататься за фальшивый каннибальский нож!

— По поводу «двое на одного»: пока не приедет Майкл, ты наш общий кавалер, — предупредила я. — Поздравляю, можешь изображать Хью Хефнера, если наденешь махровый халат и тапочки.

Шейн изумленно посмотрел на меня, швырнул маску Кожаного Лица через плечо и вскочил с дивана.

— Классная мысль! Вернусь через минуту! — пообещал он и метнулся вверх по лестнице.

Мы с Клэр понимающе переглянулись.

— Парни такие предсказуемые! — вздохнула я. Наступила первая годовщина худшего Хеллоуина в истории, он же — вечеринка «Танец Мертвых Девочек» в доме братства Эпсилон Каппа. Вечеринку собирали снова, но на этот раз как рейв, и не в доме братства, а на заброшенном складе неподалеку от центра. Нам передали специальные приглашения. Вообще-то, мне идти не хотелось, но Майкл с Шейном заверили, что в этом году все под контролем. В охранники взяли морганвилльских вампиров, следовательно, смертным членам братства не позволят подсыпать в чужие напитки разную дрянь, а проблемных гостей мгновенно затормозят, вероятно, еще на входе.

Разумеется, члены братства не представляли, кого нанимают. Студенты не знали, не хотели знать либо впитали знание, как говорится, с материнским молоком, потому что выросли в Морганвилле. Подозреваю, как минимум шесть членов Эпсилон Каппа были полностью в курсе, но благоразумно помалкивали. Точнее, громко не болтали. Еще точнее, не болтали, пока не появлялось пиво. Я поставила свой седан между развалюхой-пикапом и выгоревшим на солнце «понтиаком» с таким количеством наклеек на бампере, что глаза разбегались. О чем там речь? Об оружии. О Боге. О щенках…

— Напоминаю правила: держимся вместе, не разбредаемся, не деремся. Слышишь, Шейн? — произнесла я и разблокировала двери.

— О-о-о! — простонал он. — Даже разок нельзя?

— Шутишь, да? Тебя в травмопункте должны уже вне очереди принимать как постоянного клиента! Никаких драк и словесных перепалок! Конечно, если приставать не будут…

— Заметано! — кивнул Шейн, явно обрадованный моей оговоркой.

Оскорбления и тумаки он притягивал словно магнит. Что делать, старательно заработанная репутация плохиша давала о себе знать. Впрочем, сегодня Шейн не казался оторвой; все костюм — побитый молью махровый халат с жаккардовым рисунком (такие носили полвека назад!), шелковая пижама с чердака, стариковские тапочки и трубка в стиле пятидесятых. Незажженная, разумеется.

Хефнер из него получился отменный. Когда он взял нас под руки, я невольно захихикала, а Клэр залилась краской.

— Я — настоящий жеребец! — воскликнул Шейн и потащил нас на склад.

Как «официальный» тусовщик Стеклянного дома, Шейн отвечал за праздничный «реквизит» вроде бус, мигающих в темноте, и напитков. Несовершеннолетней Клэр алкоголь не полагался — я начеку, хоть и не слишком гожусь на роль «официальной» мамаши Стеклянного дома. Еще в оба смотрю за тусовочными причиндалами, которые раздают на месте, прежде всего за таблетками. Впрочем, фразочки типа «Держи сигаретку, ты не малолетка!» тоже не пропускаю. Беру то, что дают, и незаметно выкидываю. Нет, я вовсе не мисс Правильность, но большинству жителей Морганвилля не доверяю.

Год назад нам всем преподали достаточно неприятных уроков, особенно досталось Клэр. В этом году она не изменила природной вежливости, но чудиков и придурков отгоняет намного увереннее. Разумеется, у нее же теперь лохматая версия Хефнера под боком!

Я начала беспокоиться за Майкла. Как правило, рядовая поездка в банк крови и плазмы больше тридцати минут не занимает, но прошел уже час с лишним, а он не вернулся. Я решила найти укромный уголок и позвонить ему. Напрасно я не предупредила Шейна и Клэр, которые отплясывали, сжав друг друга в объятиях. Нарушила правила и бросила друзей.

Слышите дурацкую песню? Это Ева Россер с группой «Совсем мозги отшибло»!

Громкая музыка, громкие голоса: на складе яблоку было негде упасть. Я шла по узкому коридору, пока звуки не превратились в невнятный гул, вытащила сотовый из потайного кармашка (да, в моем костюме был потайной кармашек; не спрашивайте, где именно, — не скажу!) и стала набирать номер Майкла.

Вдруг плечо словно обожгло жидким азотом — я почувствовала леденящий холод.

— Ай! — взвизгнула я и обернулась.

На меня смотрел вампир. Не Майкл.

Сердце пустилось бешеным галопом: этого типа я знала, хотя другом не могла назвать даже с натяжкой.

— Здравствуйте, мистер Рэнсом! — проговорила я и вежливо кивнула.

Мистер Рэнсом — приспешник Оливера, но редко появляется даже в кофейне «Точка сбора», где строгие морганвилльские правила позволяют вампирам общаться с людьми. Он, можно сказать, избегает людей.

— Привет, Ева! — отозвался мистер Рэнсом, высокий худой блондин с отрешенным взглядом.

На вечеринку он пришел в черном пиджаке, черных брюках и черной рубашке — все эксклюзивно от Армии спасения, а с размерами там не заморачиваются.

Мистер Рэнсом владел салоном ритуальных услуг, хотя сам там не работал. Этакий вампир-отшельник, он редко показывался в городе.

— Простите, мне позвонить нужно, — объявила я, махнув в доказательство сотовым, нажала зеленую кнопку и стала ждать. «Ну, ответь!»

Майкл не отвечал.

— И не ответит, — проговорил мистер Рэнсом. — Я о Майкле.

— Почему? Что случилось? — спросила я, бесшумно закрыв «раскладушку».

— Его задержали.

— И вы приехали на склад, чтобы сообщить мне об этом? Что же, спасибо, все понятно. — Я сделала непроницаемое лицо и зашагала обратно по коридору.

Когда Рэнсом снова схватил меня за плечо, я обернулась, чтобы как следует ему вмазать (роковая ошибка номер два), и он без труда схватил меня за руку. Я оказалась пленницей малознакомого вампира, а рейв врубили так, что стены едва не рухнули. Кричать, хоть умри, смысла не было.

— Отпустите! — подчеркнуто спокойно проговорила я. — Пожалуйста!

Мистер Рэнсом вскинул бледно-соломенные брови и пронзил меня взглядом. Его глаза напоминали нефтяные озера, но, кроме ледяного блеска, в них не было ничего. Похоже, он хотел что-то сказать, но не мог подобрать слова.

— Хочешь стать вампиром? — наконец спросил он.

— В смысле? Нет, совершенно не хочу! — Я попыталась вырваться, но не тут-то было. — Даже если бы захотела, то не с вашей помощью, мистер Ходячий Ужас!

— Тогда, может, тебе нужна защита? — Мистер Рэнсом вытащил из нагрудного кармана типично морганвилльский браслет — совсем простой, серебряный, с выгравированным символом в центре.

Браслет с символом мистера Рэнсома сделал бы меня его собственностью, но освободил бы от посягательств вампиров — всех, кроме Покровителя.

Я притворилась, что меня сейчас вырвет.

— Пусти, ты, отморозок кровожадный!

Мистер Рэнсом отпустил. Потрясенная до глубины души, я отшатнулась и чуть не упала с высоченных каблуков. «Как назло, ничего антивампирского под рукой нет! — с досадой подумала я. — А туфли не помогут? Нет, чтобы их снять, нужно нагнуться, а в костюме Женщины-кошки это… мм… исключено. Лучше по стеночке, по стеночке и шмыг — к празднующим!»

Мистер Рэнсом медленно сел на корточки, прижался к стене и закрыл лицо руками. Я даже остановилась, не в силах оторвать от него взгляд. Он казался таким… грустным и подавленным.

— Э-э-э… — Я облизала пересохшие губы. — Что с вами?

Дурацкий вопрос! Какая мне разница? Никакой, плевать я хотела на его потрепанные чувства, но и уйти не могла.

— Ничего, — глухо ответил мистер Рэнсом. — Прости, Ева! С людьми так сложно! Я думал, ты хочешь стать вампиром.

— Почему?

Мистер Рэнсом поднял руку, показал на свое лицо, потом на мое. Ясно, пудра у меня белая, а маска Женщины-кошки это лишь подчеркивает.

— Ты ведь подражаешь нам.

— Во-первых, я гот, а не вампирская подражала, а во-вторых, так модно! В общем, нет, никаких превращений! Ни-ка-ких! — Пульс приходил в норму: я вдруг почувствовала, что, возможно, неправильно все истолковала. В сравнении с теми вампирами, у которых сперва укус, а потом разговоры, мистер Рэнсом очень даже ничего. — Почему вы предложили мне защиту? — вслух удивилась я.

По сути, это значило взять меня в семью. Мистеру Рэнсому пришлось бы обеспечить мне еду и жилье, а я взамен платила бы «налоги» деньгами (приносила ему часть жалованья) и кровью, которую регулярно сдавала бы в больнице специально для него. В общем, брр! Нет, это не для меня!

— У тебя нет браслета, — заметил Рэнсом, — вот я и подумал: вдруг твой Покровитель на войне погиб? Просто вежливость проявил! В мое время…

— Сейчас не ваше время! — перебила я. — Вампирский папик мне не нужен, так что оставьте меня в покое, ясно?

— Ясно, — повторил мистер Рэнсом.

Он по-прежнему казался грустным и подавленным, как бомж, у которого закончилось спиртное. Я попыталась сменить тему на менее болезненную. По крайней мере, с моей точки зрения.

— Вы сказали, что Майкла задержали, — напомнила я. — Где? В банке крови?

— Да, неподалеку оттуда, — кивнул Рэнсом. — Точнее сказать, забрали.

Непонятная грусть мистера Рэнсома тотчас вылетела из головы.

— Что значит «забрали»? Кто? Куда? — Я так бесстрашно наступала на вампира, что кожаная юбка, ушки и хлыст перестали казаться нелепыми. В меня словно вселился дух суперзлодейки-мстительницы. — А ну, отвечайте!

— Пятеро молодых людей, — подняв голову, ответил Рэнсом, — в куртках со змеей.

Пятеро парней в куртках с эмблемой средней школы Морганвилля… Спортсмены, наверное.

— Майкл хотел идти с ними? — испуганно спросила я.

Майкл ведь не общается со спортсменами. Никогда. Даже в старших классах не якшался. Странно, очень странно…

— Сперва они хотели забрать меня, — пояснил Рэнсом. — Зачем — я так и не понял. Майкл сказал, что пойдет вместо меня, и попросил передать тебе, что задержится, — тяжело вздохнув, добавил он. За долю секунды, подавленный и скрючившийся у стены, размазня превратился в высокого, сильного, опаснейшего вампира. Он полностью выпрямился и теперь стоял в двух шагах от меня. Нельзя забывать, сколь переменчивы вампиры. Ни в коем случае! — Просьбу я выполнил и могу уйти.

Сориентировалась я слишком поздно: Рэнсома и след простыл. Вероятно, пятеро спортсменов-качков терроризировали этого грустного вампира-одиночку. Он ведь даже не понял, чего они хотят; сам говорил, что с людьми ему трудно. Рэнсом не сообразил, какой опасности подвергался, в буквальном смысле — не понял. Зато понял Майкл и отправил Рэнсома ко мне, а сам без боя сдался качкам. Майкл, как всегда, защищал слабых. Только почему он сразу не вышиб качкам мозги? Мог ведь. И запросто. Это любому вампиру — раз плюнуть.

— Эй, а куда они его!.. — закричала я вслед Рэнсому, но не закончила фразу: слова утонули в море музыки, рокочущей за кирпичной стеной.

Я поспешила обратно к празднующим, разыскала Клэр и Шейна. Сладкая парочка так и не разомкнула объятий и ничего вокруг не замечала. Я чуть ли не силой потащила их мимо апатичных вампиров-вышибал в ночную прохладу.

— Эй, полегче! — возмутился Шейн и рывком поправил халат. — Захотела уйти — просто скажи, и побольше уважения к моему костюму: винтаж как-никак!

— Думаю, Майклу нужна помощь, — парировала я, и Шейн моментально забыл о вечеринке. — Ты со мной?

— Вообще-то, я одет не для рукопашной, — покачал головой Шейн. — Впрочем, какого черта?! Захочу врезать — врежу, а сдачу, возможно, не получу. Стыдно же драться с Хефнером; дедуле-то лет сто, не меньше!

Меня больше волновала Клэр. Розовыми крылышками и блестками никого не напугаешь, но ведь она не только крылышками махать умеет!

— Ты сядешь за руль. — Я бросила Шейну ключи от машины. Он ловко их поймал и ослепительно улыбнулся. — Это в виде исключения, так что не обольщайся, лузер!

Улыбка сразу погасла.

— Куда ехать?

— К больнице. Оттуда Майкла увезли пятеро парней в куртках с эмблемой средней школы Морганвилля. Зачем, как и почему он сдался без боя, я не знаю.

— Думаешь, его заманили в ловушку? — мгновенно посерьезнел Шейн.

— Думаю, Майкл привык помогать ближним. Весь в деда! — (Сэм Гласс заботился о других вопреки собственной безопасности, и Майкл явно шел по его стопам.) — Возможно, ничего серьезного, и, черт подери, пятеро пьяных качков Майклу не помеха, если только…

— Если только они заранее не придумали, как справиться с Майклом, — договорила Клэр.

Ни Шейн, ни Клэр не удивились, что подростки напали на малознакомого типа. Ни для кого не секрет — это у подростков в крови. На дворе — Хеллоуин; вдруг пьяные идиоты решили, что терзать вампира — круто? Как протрезвеют, могут и на убийство решиться: дескать, так лучше, чем оставлять свидетеля. Тем более что власти Морганвилля терзание вампиров не одобряют.

— А если им понадобилась его помощь? — не очень уверенно предположила Клэр.

Мы сели в огромный черный седан, и Шейн дал газу.

— Как думаете, с чего лучше начать? — спросила я, когда мы попали в неблагополучный район Морганвилля.

— Зависит от того, кто выбирал место — Майкл или качки, — ответил Шейн. Его голос звучал хрипло и низко — так говорит целеустремленный деятельный Шейн, а не тот, который ради пульта от телевизора готов устроить турнир по армрестлингу. — Качки захотят туда, где им безопаснее.

— Например? — спросила я, потому что, в отличие от Шейна, понятия не имею, как рассуждают качки.

— На футбольном поле сейчас никого. Игр сегодня вечером нет, — пояснил Шейн. Как и в большинстве техасских городов, спорт в Морганвилле на девяносто процентов представлен футболом; все остальные виды существуют на правах бедных родственников. Раз Майкла забрали качки в куртках с эмблемой школы, значит, футбол задействован, вероятно, даже поставлен во главе угла. — Нужно ехать на стадион и в первую очередь проверить места для прессы и крытый манеж.

Мой кивок Шейн истолковал, как разрешение включить первую космическую скорость. Седан с ревом понесся по тихим улицам мимо ветхих жилых и пустующих административных зданий. Сейчас эту часть Морганвилля живописной не назовешь. В конце улицы Шейн свернул налево, потом направо. И вот она — внушительных размеров, с колоннами средняя школа Морганвилля на вершине невысокого холма. Стадион чуть левее, на пологом склоне. С крупными спортивными аренами его, конечно, не сравнишь, но для маленького техасского городка вполне прилично. Прожекторы в тот вечер не горели.

Шейн въехал на стоянку, заглушил мотор и погасил фары. Поблизости стояло несколько машин, некоторые с запотевшими окнами. Я представляла, что в них творится. Эх, детишки! Хотелось подбежать к каждой, постучать в окно и заснять компромат на сотовый. Стоп! Разве это не верх грубости?

В глубине стоянки притаились обшарпанные пикапы с чистыми окнами. Клэр молча показала на них, и мы с Шейном кивнули.

— Какой у нас план? — поинтересовался Шейн.

Я взглянула на Клэр, но у нее в тот вечер с планами не ладилось, наверное, виной тому были блестки или розовые крылья.

— Раз у меня неприметный костюм, пойду осмотрюсь, — проговорила я. — Включу телефон, так что вы навострите уши и, если на что-то наткнусь, бегом ко мне на помощь, договорились?

— Это у тебя костюм неприметный? — поднял брови Шейн.

— Он, по крайней мере, черный. Заткнись и не ерничай!

— Как скажете, мисс Кошечка, — отозвался Шейн. — Ну, позвони мне!

Я набрала номер Шейна, он ответил и включил громкую связь. Я выскользнула из салона автомобиля, искренне недоумевая, как в таком костюме можно лазить по крышам. Во мраке стало чуть спокойнее. Я старалась двигаться незаметно, хотя вокруг не было ни души. «Зачем крадусь? — думала я. — Никто же за мной не следит!»

Тут я услышала мужские голоса. Они доносились из крытого манежа, где находились спортзал, раздевалки для команд, душевые и т. п. Одно окно не закрыли, вероятно, чтобы проветрить раздевалку, в него качки и влезли.

Я побежала, насколько получалось на шпильках, через двор и скользнула вдоль стены к окну.

— Шейн! — шепнула я в трубку. — Шейн, они в манеже!

На стоянке заскрипели шины, я спряталась за угол и боязливо выглянула. По обе стороны от моей машины остановилось по пикапу, да так близко, что Шейн с Клэр не то чтобы выйти — двери открыть не смогли бы. Секундой позже сзади остановился третий пикап. Седан превратился в западню.

— Шейн! — шепнула я в трубку и даже из-за угла услышала, как вопят и ругаются пьяные качки.

Двое выбрались из пикапа и давай скакать на капоте моего седана.

— Наше счастье, что у тебя не тачка, а долбаный танк! — дрожащим от волнения голосом съязвил Шейн.

— Выбраться сумеете?

— Конечно, — ответил он куда спокойнее, чем в такой же ситуации смогла бы я. — Пусть мальчики подольше прыгают на батуте — пардон, на капоте, тебе же проще. Минус в том, что я тебе пока не помощник.

Я нервно сглотнула и осторожно свернула за угол.

— Сидите и не рыпайтесь! — велела я. — Возникнут проблемы — закричу. Спасение важнее моральной поддержки.

Если Шейн и ответил, то я не слышала: показался здоровенный качок с ящиком пива. Бабах! — он увидел меня и уронил ящик.

Шейн был прав: на роль незаметного мой костюм не годился.

— Смотрите, кто под окном шнырял! — пробасил Здоровенный Качок и, как куклу, запихнул меня в манеж.

Шпильки заскользили по кафельному полу, я потеряла равновесие и упала… в объятия Майкла.

— Ой! — вырвалось у меня.

Я утонула в его объятиях и забыла обо всем, но лишь на секунду: в следующую Майкл меня оттолкнул.

— Какого черта ты здесь делаешь? — недовольно спросил он.

— Тебя спасаю.

— И как, успешно?

— Язви сколько хочешь… Эй, ты! — закричала я на Здоровенного Качка. Ящик пива он не удержал, зато и ы хватил у меня сотовый, посмотрел на экран и отключил. Сообразив, что криворукий мачо вот-вот расколотит мой телефон, я заорала: — Даже не думай, ты, кретин убогий!

Здоровенный Качок пожал плечами и швырнул мой сотовый в дальний угол раздевалки.

— Хорошенькая куколка, — сказал он Майклу. — И сразу видно, вечеринки любит.

Я надменно проигнорировала комплимент и огляделась по сторонам: надо же понять, во что вляпалась. Ничего хорошего. Мистер Рэнсом точно выразился: крупные парни в куртках с эмблемой средней школы Морганвилля. Самый тщедушный был раза в два здоровее Майкла, а мой бойфренд отнюдь не хлюпик.

«Что здесь делает Майкл? — с недоумением думала я. — Давно мог этих придурков в фарш изрубить, но не сделал этого и ведет себя словно все в порядке!»

— В чем дело? — спросила я, а он лишь головой покачал. — Майкл!

— Ева, тебе лучше уйти! — отчеканил он. — Пожалуйста! Я должен сделать кое-что без свидетелей.

— Что именно? Надрать качкам задницы? Без свидетелей? Вот Шейн расстроится! — Я заглянула Майклу в глаза: голубизну быстро поедала краснота. О господи! — А ты успел перекусить?

— Нет. Как раз собирался, когда они попытались увезти Рэнсома.

— И ты не смог остаться в стороне?

Краснота стремительно наступала, и глаза Майкла стали пугающего, фиолетового цвета. Вообще-то, красиво, если издалека смотреть.

— Представь себе, не смог. Они хотели, чтобы Рэнсом кое-кого укусил.

— Кого? — испуганно спросила я.

Вместо ответа, Майкл обернулся. У дальней стены на скамейке сидела хрупкая, совсем юная девушка в дешевом костюме Клеопатры. Я даже узнала ее не сразу.

— Миранда?

Она мне была вроде подруги, но такая проблемная, что мало не покажется. Сорок килограмм чистого безумия; порой она видит будущее (в этом я не раз убеждалась лично), но гораздо чаще ведет себя как ненормальная.

До недавнего времени она находилась под защитой вампира по имени Чарльз. Утверждать не стану, но сильно подозреваю, что бедная девочка расплачивалась с ним не только кровью. Я даже рада, что он погиб и, надеюсь, хоть немного страдал перед смертью. Хватит с Миранды подонков, жизнь у нее и так не сахар.

— Миранда! — позвала я, приблизившись к девушке. Она сидела непривычно тихо, в кои-то веки не плакала и не дрожала. Я даже синяков не заметила. — Эй, узнаешь меня?

— Конечно узнаю! Ты — Ева. — Голос Миранды звучал раздраженно, но вполне нормально. Вот так дела! — Тебе здесь не место.

Еще одна новость! С чего она взяла? Уж не видения ли подсказали?

— Увы, я уже здесь, — сказала я. — В чем дело?

— Они должны были найти мне вампира, — заявила Миранда таким тоном, словно это очевиднейший факт на свете.

Я не без любопытства взглянула на качков — пять человек, целая линия защиты, мышечной массы точно хватит!

— Почему именно они? — спросила я, а про себя задала другой вопрос: «С чего вдруг качки помогают такой, как Мир?»

Судя по таинственной улыбке, Миранда прочла мои мысли:

— Потому что за ними должок. Благодаря мне они разжились деньгами!

Боже милостивый, теперь все ясно! Подпольный тотализатор в Морганвилле процветает, хотя масштабы, конечно, небольшие, как и город. На что ставят в техасском захолустье? Разумеется, на футбол. Качки наварились с помощью ясновидения Миранды, и она попросила об ответной услуге. Только почему вампир? Странновато даже для Миранды.

— Почему именно Майкл? — спросила я.

— Конкретно его я не заказывала, — ответила Миранда. — Сам вызвался! Мне-то все равно кто, лишь бы превратил в вампира.

Хотелось переспросить, но не повторять же эту чушь!

— Мир, что ты такое говоришь? — прошептала я.

— Я хочу стать вампиром, поэтому кто-то из них должен мне помочь. Майкл вполне подойдет. Повторяю: мне не важно, кто именно укусит, главное, что после превращения я буду принцессой.

Нет, я все-таки ошиблась: Мир и впрям ненормальная.

Около пятидесяти лет морганвилльские вампиры не имели права создавать себе подобных. Амелия единственная сделала вампиром Майкла, и лишь ради того, чтобы спасти ему жизнь. Теперь ситуация изменилась: у людей больше прав, а законы гибкие и неоднозначные. Но становиться вампиром по собственному желанию?! Не понимаю, в чем кайф.

Зато Миранда явно видела и собиралась воплотить мечту в жизнь своим фирменным, идиотским способом. С моим бойфрендом!

Я повернулась к Майклу:

— Почему ты не отказался?

Майкл взглянул на футболистов. Качки из линии обороны выстроились между нами и дверью. Они притащили еще один ящик пива и, судя по виду, были не прочь начать рукопашную.

Идиоты! Майкл же фарш из них сделает!

— Я пытался, — ответил Майкл. — Миранда не слушает. Я не хотел никого обижать, но и оставить ее в таком состоянии не мог. Она не понимает, что просит… о невозможном.

— Я понимаю, о чем прошу! — парировала Миранда. — Все говорят, что я сопливая дурочка, но это не так. Я должна стать вампиром, мне Чарльз обещал!

Последняя фраза напоминала вопль первоклассницы, у которой отняли цветные карандаши. Готова спорить: Покровитель (чисто формально, а на деле, скорее, хищник-доитель) обещал ей луну с неба, лишь бы своего добиться. Господи, какая мерзость!

— Мир, сколько тебе, пятнадцать? Правила есть правила, и Майкл не может тебе помочь, даже если захочет. Несовершеннолетних запрещено делать вампирами. Ты ведь в курсе.

Миранда упрямо выпятила подбородок. Ей бы очень пошел костюм Клэр, которая по пути сюда объяснила мне, что далеко не все феи эфемерные милашки. Сейчас Миранда напоминала провидицу из страшной сказки.

— Мне плевать! — заявила она. — Кто-нибудь все равно превратит меня в вампира, уж я об этом позабочусь. И мои друзья тоже.

— Миранда, твои друзья ничего мне не сделают, — проговорил Майкл. Судя по тону, спорили они уже давно. — Я только из-за тебя здесь торчу!

— Потому что я совсем чокнутая? — с горечью спросила Миранда. Она подалась вперед, и на предплечьях мелькнули шрамы. К обоим локтям тянулись красные «зебры» — вены себе вскрывала. — Потому что я никчемная и жалкая?

— Нет, потому что ты совсем ребенок и я не брошу тебя здесь. Не оставлю с этими типами! — На качков Майкл даже не взглянул, но они догадались, о ком речь. Хмельное добродушие испарялось на глазах, некоторые даже бутылки отставили. — Думаешь, они по доброте душевной тебе помогают? Или потому, что ты им нравишься? Просто так, бескорыстно?

На лице Миранды мелькнуло искреннее удивление, но уже спустя секунду на лицо вернулась вызывающая гримаса.

— Они свое получили, — парировала Миранда. — Деньги выиграли!

— Ага, пьяные тупые футболисты — поборники справедливости! — подначила я. — Колитесь, парни, развлечься сегодня планировали? Пятеро вас и девушка?

Качки молчали. Вероятно, достаточно набрались, чтобы спустить мою колкость на тормозах.

— Она сказала, что не останется в долгу, если раздобудем ей вампира, — наконец промямлил один.

— Для справки: Миранде пятнадцать. И «не останется в долгу» для нее значит совсем другое, чем для тебя, дебил!

Как я разозлилась! На Миранду — за то, что вляпалась по самое некуда и нас втянула. На качков. На Майкла — за то, что не развернулся и не ушел. Хотя я понимала, почему он так поступил: уйти — значит бросить Миранду на растерзание волкам и летучим мышам. В общем, я злилась на весь мир.

— Мы уходим, — объявила я, схватила Миранду за тонкое исцарапанное запястье и рывком подняла на ноги.

Головной убор Клеопатры съехал набок, и Миранда, вырываясь из моих тисков, придерживала его свободной рукой. «Ни за что не выпущу! — думала я. — Веса и физической силы у меня куда больше, так что она здесь не останется. Никаких игр в вампиры и оргий с опасными клоунами!»

Стоило схватить Миранду за руку, как она притихла, но ее взгляд был красноречивее любых слов — пустой и одновременно сосредоточенный. Он означает видение, будущего или чего-то недоступного всем остальным. У меня волосы на затылке встали дыбом, прямо под капюшоном Женщины-кошки!

— Поздно, — глухим, замогильным голосом объявила Миранда.

Я затаила дыхание и повернулась к двери:

— Господи…

Дверь распахнулась с такой силой, что двое качков упали как подкошенные. На пороге стояли сразу трое вампиров. Первый — отрешенный мистер Рэнсом. Второй — мерзейший мистер Варгас, обладатель внешности актера немого кино и темперамента бешеной кобры, настоящий отброс вампирского общества (не понимаю, почему Оливер ему благоволит). Есть у тебя защитник или нет, с Варгасом надо держать ухо востро: он не прочь сначала укусить, а потом заплатить штраф. Тем не менее по-настоящему меня напугал лишь вампир номер три — мистер Пенниуэлл. Он появился в Морганвилле вместе с отцом Амелии, ужасным мистером Бишопом, и с тех пор никуда. Я знаю, он клялся Амелии вести себя примерно, но в его искренность я не верила ни секунды. Пенниуэлл по-настоящему стар и похож на бесчувственный манекен неопределенного пола. Его ледяной взгляд ощупал раздевалку, скользнул по качкам и остановился на трех «М» — Миранде, Майкле и мне.

— Мальчишки ваши! — бросил он Рэнсому и Варгасу.

Варгас улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.

— У меня идея получше! — объявил он и отодвинулся от двери. — Ну, сынки, бегите! Бегите, пока можете!

Качки живо смекнули: расклад изменился явно не в их пользу. Защитить Миранду или нас с Майклом никто из них не пожелал, что было вполне ожидаемо. Удивило другое: улепетывая навстречу ночному мраку, они не захватили свое пиво.

Варгас смотрел им вслед и комментировал:

— Двадцатиярдовая линия. Тридцатиярдовая. Сорокаярдовая. Центр поля. В игру вступает вторая команда!

Молниеносный старт — и он исчез. Захотелось крикнуть качкам: «Осторожно!» Но их уже было не спасти.

— Говорят, ты хочешь стать вампиром? — обратился Пенниуэлл к Миранде.

— Нет, она не хочет! — выпалила я, пока моя подруга не сморозила глупость. — Мир, мы отвезем тебя домой, ладно?

Пенниуэлл внушал такой ужас, что даже Мирандина романическая тяга к смерти улетучилась. Она нервно сглотнула и, вместо того чтобы вырваться, взяла меня за руку.

— Ладно, — проблеяла она. Интересно, что было в том видении? Вероятно, ничего хорошего. — Домой — это здорово!

— Боюсь, рановато, — охладил наш пыл Пенниуэлл и захлопнул дверь манежа. — Сперва нужно заплатить налог. Мне — за ложный вызов.

— Миранду трогать нельзя! — напомнила я. — Она несовершеннолетняя.

— Плюс к тому хронически недокормленная и пахнет отвратительно, отсюда чувствую. — Пенниуэлл втянул воздух, сморщил длинный нос, и его глаза вспыхнули красным. Теперь он сосредоточился на мне. — А вот ты… другое дело. Совершеннолетняя… Свеженькая…

— И думать забудьте! — прорычал Майкл.

Пенниуэлл едва взглянул в его сторону:

— Какая прелесть, щенок тявкает! Тише, не то молочные зубки повыбиваю!

Пенниуэлл нарочно провоцировал Майкла, но тот, в отличие от Шейна, на провокации не велся. Майкл молча заслонил нас с Мирандой собой.

Пенниуэлл оглядел его с головы до ног:

— Я не нарушаю ваши драгоценные правила. Ребенка кусать не стану. Я и соединяться с ней не буду!

Соединяться с ней? О чем это он? Гадкое предчувствие сбывалось. К тому же обещание не кусать и не соединяться на меня не распространялось. Глаза Пенниуэлла стали алыми; у Майкла такого отвратительного оттенка я ни разу не видела — все равно что смотреть на поверхность солнца.

— Тебе правда пора! — шепнула Миранда, стиснув мою ладонь. — Я серьезно. Сюда!

Она потащила меня вглубь раздевалки. Там в неприметном углу было открытое окно, через которое я еще с улицы услышала вопли подвыпивших качков.

Пенниуэлл мгновенно сообразил, что жертва ускользает. Он сделал шаг в сторону и стремительный выпад, но Майкл развернулся и перехватил его не просто в движении, а в воздухе! Они вцепились друг в друга, дважды перевернулись, упали на пол и покатились живым клубком. Я обернулась, затаив дыхание от страха за Майкла. Он молод и неопытен, а Пенниуэлл всегда играет наверняка.

У самого окна Миранда что-то подняла с полу. Мой сотовый! Я выхватила его, раскрыла и быстро набрала номер Шейна.

— Да! — ответил он. В трубке слышался стук — это качки, ни о чем не подозревающая часть команды, барабанили в окна моего седана. — Надеюсь, у тебя все тип-топ.

— Пора начинать операцию спасения! — объявила я и распахнула окно настежь.

— Я могу вежливо попросить футболистов передвинуть машины либо самостоятельно перепрыгнуть через бордюр. Что предпочитаешь?

— Хорош придуриваться! Мне осталось жить секунд десять, не дольше.

Шутки сразу кончились.

— Где ты?

— С южной стороны манежа. Нас трое. Шейн…

— Сейчас буду! — Шейн отсоединился.

Со стоянки донесся рев мотора и вопли качков, падающих с капота.

Я полезла в окно, но мою левую ногу будто сжали тисками, пригвоздив к месту. Обернувшись, я перехватила взгляд мистера Рэнсома. В его глазах полыхал серебряный огонь.

— Я же помощь привел! Опять что-то не так?

— Послушайте, сейчас не лучшее время… — начала я, но мистер Рэнсом намек не понял. Неудивительно! Рев мотора приближался с каждой секундой. Шейн ехал прямо по траве, безбожно терзая ее шинами. На стоянке заурчали моторы других автомобилей — это уезжали качки. Знали ли они, что половина их команды в этот самый момент состязается в скорости с вампиром? Хотелось верить, что у них в резерве есть хорошие игроки. Мистер Рэнсом ждал ответ. Я сделала глубокий вдох и приказала себе успокоиться. — Вызвать Пенниуэлла — не самая удачная мысль. Но главное не это, а то, что вы обо мне побеспокоились. Спасибо! Мне пора, не хочется становиться блюдом дня!

— Если бы приняла мою защиту, не пришлось бы ни о чем беспокоиться, — заявил Рэнсом и повернулся к Миранде.

Прежде чем он озвучил коммерческое предложение, которое бедная дурочка, вероятно, приняла бы, я отодвинулась чуть в сторону, окликнула Миранду и помогла ей вылезти во двор. Секундой позже в трех футах от окна остановился мой черный седан. Распахнулась задняя дверца, и Клэр затащила Миранду в салон. Со стороны все напоминало военную операцию, только роль камуфляжа сыграли махровый халат и розовые крылья.

Мистера Рэнсома явно обидело мое желание улизнуть, но он пожал плечами и отпустил.

— Майкл! — позвала я.

Он лежал на полу с окровавленным лицом. Пенниуэлл его одолел и, стоило мистеру Рэнсому отвернуться, бросился ко мне. Не тут-то было! Майкл бульдожьей хваткой вцепился старику в колени.

— Оружие! — крикнула я Шейну, который тотчас опустил окно и бросил мне металлический костыль.

Костыль был, разумеется, не простой, а железнодорожный, рельсовый. Шейн посеребрил его самостоятельно при помощи аквариума, аккумулятора и каких-то химикатов. Получилось очень надежное, практичное и многофункциональное антивампирское оружие. Мистер Пенниуэлл сбросил бульдога Майкла, повернулся ко мне и… получил по виску тупым концом серебряного костыля.

Серебро жжет вампиров, как каленое железо. Пенниуэлл взвыл, сжался в комок и пополз прочь, увидев, что я повернула костыль острым концом. Хлыст у меня складной — я нащупала кнопку левой рукой и расправила его, не забыв щелкнуть для острастки.

— Добавки хочешь? — поинтересовалась я, одарив Пенниуэлла ослепительной улыбкой. — Никому не позволено трогать моего бойфренда и лезть ко мне! Понял, урод кретинский?

Пенниуэлл разинул пасть и зарычал. Не старик, а сплошные глаза и зубы! Ага, плавали, знаем — типично вампирская острастка! Я смело встретила ледяной взгляд, а потом позвала:

— Майкл, ты цел?

Майкл поднялся и вытер рукавом окровавленный лоб. Как и я, он не сводил взгляда с Пенниуэлла.

— Угу, — кивнул он и мельком взглянул на меня. — Черт, Ева, очень круто!

— Что именно, хлыст?

— Нет, ты!

Я чуть не лопнула от гордости.

— Лезь в окно, льстец несчастный! — велела я Майклу. — Шейн бензин переводит!

Я не преувеличивала: мотор седана работал на полную мощность — так Шейн создавал звуковое сопровождение и добавлял происходящему огонька. «Только после вас» Майкл не вспомнил, наверное, потому, что я держала большой посеребренный костыль и не боялась им пользоваться. Он скользнул к окну, как бы невзначай задев меня рукой, и секунды через две спрыгнул на траву.

Я осталась наедине с Пенниуэллом — костыль уже не казался таким надежным, практичным и многофункциональным.

Мистер Рэнсом встал между нами с таким видом, словно только что вспомнил о нашем существовании.

— Уезжай! — велел он. — Скорее!

Я швырнула хлыст в окно, свободной рукой схватилась за раму и нырнула в ночную прохладу. Майкл поймал меня на лету, как перышко, и поставил на землю. До чего же было хорошо в его объятиях! Я взвизгнула, боясь, что задену его костылем. Посеребренный металл обжег Пенниуэлла, а Майклу будет еще больнее.

— Давай сюда! — Шейн засунул костыль под водительское сиденье. — Ну, что дальше? Свиданку устроите?

Как ни велик был соблазн, Майкл усадил меня в машину, захлопнул дверцу, и Шейн дал газу. Пару секунд седан буксовал, но потом сцепление восстановилось, и он по длинной дуге понесся мимо манежа к стоянке. Мы чуть не посбивали спешащих на тренировку футболистов!

Секунд через пять в свете фар возник Пенниуэлл. Неужели не уйдет с дороги?

— Не останавливайся! — крикнул Майкл, и Шейн раздраженно посмотрел на него в зеркало заднего вида:

— Вообще-то, я не первый день в Морганвилле. Честное слово!

Шейн нажал на газ. Лишь в самый последний момент Пенниуэлл отскочил в сторону, как матадор перед быком. Когда я оглянулась, он стоял и смотрел нам вслед. Я не отводила глаз, пока он не умчался в противоположном направлении за другой жертвой. Наблюдать дальше не хотелось.

— Останови! — срывающимся голосом попросил Майкл на полпути к дому.

— Нет! — отрезал Шейн.

Мы ехали по неблагополучному району, весьма почитаемому сомнительными личностями, в том числе вампирами.

Майкл распахнул дверцу, давая понять, что готов выпрыгнуть. Шейн тотчас наддал по тормозам, и седан замер под уличным фонарем. Майкл не дошел, а доковылял до заколоченного дома, уперся ладонями в кирпичную стену, и я увидела, что он дрожит.

— Майкл, вернись в машину! — закричала я. — Уже недалеко, дотерпишь!

— Нет, не дотерплю. — Майкл отошел от стены, и я разглядела, что глаза у него почти такие же алые и жуткие, как у Пенниуэлла. — Слишком проголодался. У меня времени в обрез.

«У нас тоже, — подумала я. — Если Пенниуэлл узнает, что мы остановились, в два счета догонит!»

— Майкл, только не сейчас! — вмешался Шейн. — Садись в машину, до больницы подброшу!

— Лучше пешком дойду, — покачал головой Майкл.

Нет, только не в таком состоянии!

Я выбралась из салона и подошла к нему.

— Остановиться сможешь? — решительно спросила я. Майкл растерянно заморгал. — Если скажу «стоп», ты остановишься?

— Ева…

— Только пугать не надо! — перебила я. — У меня есть то, что очень нужно тебе, просто хочу быть уверена, что ты сможешь остановиться.

Увидев страшные змеиные клыки, я подумала, что сморозила смертельно опасную глупость.

— Да, смогу, — заверил Майкл.

— Очень надеюсь.

— Знаешь… — Майкл явно не мог подобрать слов, а я боялась, что услышу что-нибудь очень-очень хорошее и в самый последний момент передумаю.

— Давай, пока я не передумала! — шепнула я.

Шейн что-то говорил. Похоже, мое решение ему не нравилось и времени действительно было в обрез, но ничего изменить я уже не могла. Майкл легонько сжал мое запястье и вонзил клыки в вену. Боль я не почувствовала, по крайней мере сильную, только сначала все казалось очень странным. Едва он приник губами к моей коже, я вся затрепетала. Ни головокружение, ни шум в ушах уже не казались странными.

— Остановись! — сосчитав до двадцати, попросила я.

Майкл остановился. Тотчас. Без вопросов.

Он зажал мою ранку большим пальцем и тщательно облизал губы. Его глаза снова стали голубыми — нормальными, настоящими, человеческими.

— Кровотечение прекратится примерно через минуту, — пообещал он и совсем другим тоном добавил: — Поверить не могу, что ты решилась.

— Почему? — Колени дрожали, только вряд ли виной тому было упавшее давление. — Почему бы мне не решиться? Ради тебя…

Майкл сжал меня в объятиях и поцеловал. Такой голод мне ближе и понятнее! Он прислонил меня к машине и целовал так, словно, если бы оторвался, настал бы конец света.

Идиллию прервал голос Шейна:

— Все, ребята, я уезжаю. Хотите — оставайтесь здесь. Совсем стыд потеряли!

Майкл лишь немного отстранился — наши губы соприкасались, хотя это уже был не поцелуй, — и тяжело вздохнул. В его вздохе слышалось все — и страх, и тоска, и разочарование.

— Прости! — шепнул он.

— За что? — улыбнулась я.

Майкл так и не убрал большой палец с моего запястья.

— За это, — ответил он, надавил чуть сильнее и показал мне ранку.

Кровь уже не текла.

Я замурлыкала и чмокнула его в губы.

— Перед тобой Женщина-кошка, — напомнила я. — А это — лишь царапина.

Майкл распахнул дверцу машины и помог мне сесть, как настоящей леди. Как своей леди! Он устроился рядом, захлопнул дверцу и постучал по сиденью Шейна:

— Водитель, домой!

Шейн отдал честь: есть, сэр! Сидевшая рядом с ним Клэр улыбнулась мне отнюдь не воздушной и очень многозначительной для феи улыбкой, прильнула к Шейну.

— Кто-то из нас станет вампиром, — рассеянно проговорила Миранда.

— Кто-то из нас уже вампир, — напомнила я, и Майкл обнял меня за плечи.

— Ах да! — вздохнула Миранда. — Точно…

Только ведь Миранда такие вещи не забывает!

— Эй, — Майкл легонько сжал мои плечи, — завтра наступит только завтра!

— А сегодня у нас сегодня, — согласно кивнула я, решив временно забыть о Миранде и ее безумных пророчествах. — Сегодня мне хорошо!

 

Вампирский стиль

Один из труднодоступных эксклюзивных рассказов, который я написала специально для изданий Великобритании (которые в то время издавались через месяц или два после выхода в США, и закоренелые поклонники бросались покупать на международном уровне), он был предложен в качестве дополнения, чтобы помочь издателям Великобритании убедить поклонников ждать местного издания, и это, похоже, сработало!

Я не дала Шейну свой автомобиль на раннем этапе в серии по разным причинам, но в основном потому, что было весело, что ему приходилось мило просить подвезти. Тот факт, что он не мог заработать достаточно, чтобы купить свою машину, кое-что говорил об опыте Шейна с работой. Но в конце концов в данный конкретный момент (после Поцелуя смерти, до Кусачего клуба), Шейн готов взять на себя обязательство.

Я люблю этот рассказ за детали меленького города, которые поместила сюда, и введение Рада, механика. Забавный факт: Эта история была вдохновлена новыми черными дисками на моей машине (смарт-автомобиль, на котором Шейн бы не стал ездить, а вот Клэр вполне). Продавец в магазине сказал: "О, вы хотите затемнить". Я никогда не слышала этот термин раньше, и он мне понравился.

"Нормальная жизнь в Морганвилле. Настолько нормальная, насколько была здесь когда-либо", — подумал Шейн Колинз. Никто открыто не устраивал беспорядки, никого не арестовывали, никого не убивали. По крайней мере, на улице.

Не на этой улице, во всяком случае.

Шейн не любил находиться вне дома, когда начинало темнеть — это не входило в его стратегию выживания. Но, даже при условии, что Морганвилльский кинотеатр (целых три кинозала) пытался втиснуть в своё расписание как можно больше утренних и дневных сеансов, не всегда можно было избежать поздних прогулок, что явно не шло на пользу обычным людям в Морганвилле, штат Техас.

— Есть причина, почему вечерние сеансы стоят дешевле остальных, — обратился он к Клэр Денверс — девушке, которая шла рядом, опустив голову, и чью маленькую ручку он держал в своей огромной ладони. Клэр над чем-то задумалась, но, по правде говоря, она всегда о чём-то думала. Эта черта всегда нравилась ему.

— Хотел бы я, чтобы Ева пошла с нами. Тогда у нас хотя бы была машина.

— С нами всё будет в порядке, — сказала Клэр.

Судя по её голосу, она была уверена насчёт этого. Но Шейн сомневался только потому, что он был парнем, и, следовательно, по его логике, ответственность за их выживание на пути домой в какой-то степени ложилась именно на его плечи. Клэр была его девушкой. Это означало, что он должен защищать её. Он знал, что если бы сказал это вслух, она бы без шуток врезала ему, но он действительно так считал.

И у него хватило ума не говорить ей об этом.

— Майкл пригласил Еву на свидание, — сказала Клэр. — В её любимый ресторан. А потом, я думаю, они пошли в кино, поэтому ей нет смысла идти дважды за день на один и тот же фильм.

— Ага, — согласился Шейн. — Кстати, мне кино не очень понравилось. Я имею в виду, не пойми меня неправильно, мне нравятся взрывы и всё такое, но здесь довольно тонкая грань между хорошим фильмом и кучей порнухи.

Клэр рассмеялась, и из-за этого невинного маленького действа он захотел остановиться, обвить её руками за талию и страстно поцеловать прямо здесь, перед магазином «Лучших подержанных товаров от Бернардо». Но он не сделал этого только потому, что солнце уже достигло горизонта, а им ещё предстояло преодолеть пять кварталов, чтобы добраться до Стеклянного дома, и, в любом случае, один поцелуй заставил бы его захотеть ещё.

Что сделает их неплохой закуской для вампиров, которые уже приготовились к ночной прогулке.

Таков был Морганвилль: неплохое место, где есть, что посмотреть, но никому не захотелось бы остаться здесь. И, если честно, Шейн сам точно не мог объяснить, почему он здесь живёт. Он мог бы уехать, как и хотел. Однажды он так и сделал, но вернулся, чтобы выполнить одну работёнку для своего отца, бесстрашного Фрэнка, Охотника на вампиров. Но сейчас, он здесь потому, что именно в этом городе он понимает, что к чему. Он знает правила, даже если они абсолютно дерьмовые, а игра на выживание — нечестная.

Он остался потому, что здесь живут люди, которых он любил. Для начала, Клэр — того, что он к ней чувствовал, было бы достаточно, чтобы остаться здесь. Но, кроме того, здесь Ева Россер, которую он считает надоедливой, но милой сестрёнкой — готом. И Майкл Гласс, его лучший друг…

Во всяком случае, был, до того, как он открыл дверь не тому вампиру, а сейчас… сейчас всё было запутанно. Иметь лучшего друга с клыками — никогда не было частью жизненной стратегии Шейна.

«Одна штука о стратегии, парень, — однажды сказал ему бесстрашный Фрэнк в один из своих более-менее трезвых дней. — Ты обязательно попадёшь в ад, как только борьба поглотит тебя».

— Эй, — Клэр слегка толкнула его локтём. Он толкнул её в ответ. — Ты слишком быстро идёшь.

— В чём дело? Твои коротенькие ножки не позволяют тебе угнаться за мной?

— Эй, посмотри, я пропорциональная!

Шейн поиграл бровями, глядя на неё:

— Как раз такая, как мне нравится.

— Прекрати.

Ему нравилось видеть, как она краснеет, как жаркий румянец проявляется на её щеках и распространяется вниз по шее, медленно подбираясь к вырезу футболки.

— Прекратить что?

— Ты знаешь что!

— Ну, что я могу сказать? Обилие порно — вот что сводит меня с ума.

Он вновь поиграл бровями. Клэр одновременно смеялась и заливалась краской.

Да, он должен сделать это! Садится солнце или нет, но он должен её поцеловать!

Он склонился, обнял её и притянул ближе к себе. Когда его голова наклонилась вниз, её, наоборот, поднялась ему навстречу… милая, очаровательная, и такая красивая; её тёмные глаза сияли. Губы Клэр мерцали в золотистом свете заката, до тех пор, пока он не поцеловал её.

И это было прекрасно. Вполне достаточно, чтобы заставить его забыть о Морганвилле. Долгий, сладкий, влажный поцелуй… Несколько секунд спустя, прежде, чем уличный фонарь щёлкнул над головой и горящая нить накала зашипела, Шейн вспомнил, что целоваться в переулке вечером было очень плохой идеей.

На улицах никого не было, не считая несколько людей, спешащих к своим машинам. Он и Клэр были единственными пешеходами. Не смотря на это, до дома было не далеко и у них было время. Безусловно. До тех пор, пока Клэр, пытаясь не отставать от больших шагов Шейна, не споткнулась о трещину в тротуаре и не упала. Он присел рядом, когда она быстро приподнялась, опираясь на руки и колени и, виновато посмотрев на него, начала подниматься на ноги.

Её лодыжка подогнулась, не выдержав веса. «Ай!» — вскрикнула Клэр от неожиданной боли и посмотрела вниз на щиколотку. «Ай, ай, ай!» Она перенесла вес на другую ногу, опираясь на руку Шейна, который помог ей доковылять до старой, потрёпанной временем кованой скамьи — она тут же заскрипела, стоило только сесть на неё. Парень немедленно опустился рядом, взял лодыжку обеими руками и осторожно ощупал её. Девушка вздрогнула, когда он начал проверять гибкость сустава; она побледнела, но не издала ни звука. Шейн чувствовал, что перелома нет.

Не то, чтобы она не могла сломать одну из своих маленьких косточек — это происходит постоянно. Он не знал точно, что с ней могло быть, но скорее всего это было растяжение связок. Очень болезненное растяжение. Он уже мог видеть, как её тонкая, изящная лодыжка начинает раздуваться.

Она достала свой мобильный и набрала нужный номер, не говоря Шейну ни слова, но спустя несколько секунд, она отключилась.

— Телефон Евы переключается на голосовую почту.

— Попробуй позвонить Майклу.

Она попыталась, но когда и он не ответил, беспомощно пожала плечами. Они оба знали, что это означает: Майкл и Ева уединились, а значит, с их стороны помощи ждать не стоит. На этот раз.

— Такси? — Но как только он произнёс это, тут же опроверг собственные мысли. — Не бери в голову, водитель даже из дома не выйдет в такое время.

У них не было времени на споры. Подобная ситуация, когда они были способны бежать и сражаться, была теоретически опасной, но теперь, это лишь пустые размышления. Раненная Клэр станет непреодолимым соблазном. И не каждый вампир стал бы проверять, находится ли она под защитой другого, прежде чем вонзить в неё свои клыки.

Позже, Амелия, возможно, была бы в бешенстве, но сейчас это не помогло бы Клэр.

А у Шейна и вовсе не было никакой защиты, за исключением того, что его трудно убить.

— Так, — сказал он и встал. — Никаких споров, хорошо? — Он не ждал согласия, потому что, он знал, что возможно не получит его. Он наклонился, поднял Клэр и взял её на руки. Она не была такой уж лёгкой, но ему приходилось носить чемоданы и тяжелее. И чемоданы едва ли когда-либо могли обхватить руками шею и положить свою голову на её изгиб. В конце концов, он был счастлив нести этот «груз».

— Ты в порядке? — спросил он.

Шейн почувствовал её кивок и тёплое дыхание на своей шее.

— Хорошо, просто расслабься и получай удовольствие.

Она засмеялась и прижалась плотнее.

— Тебе нужна машина, — сказала Клэр.

К счастью, они добрались до дома без происшествий, хотя Шейн был почти уверен, что на протяжении последнего квартала за ними следили. Когда полностью стемнело, он почувствовал на себе множество голодных взглядов.

Держа Клэр на руках, он отпёр дверь ключом и, пинком открыв её, переступил через порог. Каждый раз возникало странное чувство, как будто дом узнавал его.

Приветствовал его.

Во всяком случае, это означало, что ни один вампир не смог бы наброситься на него.

Всё же, он не надеялся на дом. Он захлопнул дверь, задвинул засов локтём и прокричал: «Эй, народ! Нужна помощь!». Потому что ему было тяжело держать её на руках. Он пошёл внутрь дома, пытаясь не задеть повреждённую лодыжку Клэр о стену или мебель, и когда он дошёл до гостиной, Майкл Гласс уже спустился вниз по лестнице. Он был одет, но выглядело так, будто он одевался, пока спускался вниз. Он взглянул на Клэр, лежащую на руках Шейна, и сделал глубокий вдох.

— Это не то, о чём ты думаешь, — сказал Шейн. — Её никто не кусал. Она упала. Её лодыжка…

— Положи её на диван, — сказал Майкл, убирая свою гитару и джойстики от игровой приставки. — Ты нёс её? По темноте?

— Ты не отвечал на звонки.

Майкл посмотрел на него, затем на спускающуюся по лестнице Еву в чёрном халате с изображением дракона. Её шикарные ноги были прекрасным дополнением к наряду.

— Да, — ответил Майкл, — извини.

Это имело отношение к кодексу парней, поэтому всё, что Шейн мог ответить на это, было «Нет проблем» и положил девушку на потрепанные диванные подушки.

Клэр быстро приняла сидячее положение и закатала джинсы на ноге.

Её лодыжка порядком опухла и начала синеть.

— Я принесу лёд, — сказала Ева и направилась в кухню, но с сомнением обернулась в дверном проёме и спросила, — Клер, тебе ещё что-нибудь нужно?

— Умение держать равновесие!? О, и губы, как у Анжелины Джоли!

— Остроумно. Могу предложить аспирин и Кока-Колу.

Клер кивнула, и Ева исчезла за раскачивающимися дверьми.

— Я думал, вы, ребята, собирались в ресторан. — Заметил Шейн. Он не смог удержаться от подкола, особенно, когда увидел, что Майкл собирается солгать, а ведь он совершенно не умел врать.

— Мы собирались, — наконец выдавил Майкл, и это было правдой. — А потом, мы передумали. — И тут он снова не солгал. — Мы всё ещё можем успеть в кино, если поторопимся.

— Не стоит. — Клер поморщилась от резкого движения больной ногой. — Там полно порнухи.

— И что с того?

Майкл выглядел искренне озадаченным, и Шейн не мог его за это винить. В ответ парень удостоился утомлённого взгляда Клер.

Ева вернулась с пакетом колотого льда и парой полотенец. Она осторожно обернула их вокруг опухшей лодыжки Клер, а потом принесла ей аспирин и Колу.

На этом оказание медицинской помощи закончилось. Что же делали Майкл и Ева в то время, когда им звонила Клер, — решили не обсуждать.

По мнению Шейна, обсуждать было нечего, поскольку Ева и Майкл выглядели так, будто только что встали с постели. Но был ещё Кодекс парней, а потом и Кодекс соседей, так что он не мог говорить об ЭТОМ, если конечно не хотел, чтобы из него вытрясли душу.

Вместо этого, он глубоко вздохнул и заявил: «Мне действительно нужна машина!»

Он сказал это просто так, без задней мысли, но в течение последующих нескольких дней постоянно ловил себя на том, что ищет объявления о продаже машин в Морганвилле. В городе был один магазин, где продавали популярные брендовые автомобили, но Шейн в любом случае не мог себе позволить такой роскоши. Поэтому, парень сосредоточил поиски среди подержанных машин — видавших виды, ржавеющих драндулетов, от которых люди соглашались избавиться за весьма небольшие деньги. У него были некоторые сбережения, но после осмотра трёх вариантов, которые едва держались на ходу, и всё же, были ему не по карману, он был готов сдаться.

Пока не увидел небольшую надпись в витрине магазина «Лучших подержанных товаров от Бернарда», которая гласила «Продаётся машина, лучшее предложение». И ничего больше. Ни номера телефона, ни фотографии машины, ничего. Это могло означать только кота в мешке, но у парня было не так уж много вариантов.

Кроме того, он мог купить здесь новую футболку или что-нибудь другое.

Когда Шейн вошёл, раздалось бренчание колокольчика. Он тут же почувствовал характерный для таких магазинов запах — пахло шариками от моли и сухой бумагой. Над головой заработал вентилятор, перемешивающий запахи и распространяя их по помещению. В магазине не было никого, кроме миссис Бернард, дремлющей за прилавком.

Она громко фыркнула и проснулась, когда Шейн осматривался в отделе мужской одежды. Женщина несколько раз моргнула, сверкнув глазами за тонкими линзами очков, и пригладила свои жидкие серые волосы.

— Коллинз? Шейн Коллинз?

— Да, мэм. — Сказал он. Он произнёс «мэм» на автомате. Миссис Бернард была его учительницей во втором классе. И в четвёртом. Воспоминания о школе нельзя было назвать счастливыми, но, в общем-то, они были лучшими в его жизни.

То время всё было гораздо лучше, чем то, что происходило после… в основном.

— Что ж, Шейн, что я могу для тебя сделать? Тебе нужна новая рубашка для свидания? Или костюм? Как на счёт милого костюма?

Он содрогнулся, представив себя в костюме. Особенно в костюме, купленном здесь.

— У вас в витрине вывеска, — сказал он, — Вы продаёте машину?

— О, ты об этом?! Да. Я не думала, что кто-нибудь когда-нибудь спросит меня об этом.

Она сжала губы, её голубые глаза увлажнились, но она не дала себе расклеиться.

— Ты хочешь посмотреть на неё?

— Конечно.

Он старался не показывать своё возбуждение.

Миссис Бернард провела его через заднюю дверь в ненадёжный на вид гараж.

Когда-то здесь хранили оборудование или даже держали лошадей. Сейчас же здесь было полно старья, а прямо посреди всего этого хлама стояла…

Самая шикарная машина, которую он когда-либо видел!

Шейн моргнул, не веря своим глазам. Под слоями накопившейся пыли и паутины, автомобиль выглядела как винтажный Charger — большой, чёрный и устрашающий.

— Ох, это она?

— Да. Она принадлежала моему сыну. Он ушёл.

Имела ли в виду мисс Бернард, что её сын умер или же просто покинул город, Шейн не мог сказать наверняка, но скорее всего это означало смертельный уход.

Она выглядела очень печальной, и её большие мутные глаза на мгновение наполнились слезами.

— Он очень любил эту машину, но я не так уж хорошо вожу. И мне бы очень пригодились деньги.

Шейну было очень неуютно, когда он видел её такой, поэтому он сосредоточился на машине.

— Она всё ещё на ходу?

— Полагаю, что да. Вот, держи. — Она сняла связку ключей с крючка на стене и отдала ему. — Заводи!

Пришлось изрядно попотеть, чтобы хотя бы открыть водительскую боковую дверь, но как только Шейн сел в машину, он тут же полюбил её. Машина была старой, немного потрёпанной, но классной.

Стартёр издал небольшой скрежет, который медленно срабатывал из-за долгого простоя, и наконец, двигатель взревел, выхлопная труба изрыгнула столб дыма, и постепенно рёв мотора сменился на низкий басовый рокот.

Отлично.

Шейн высунул голову из окна автомобиля и спросил: "Можно прокатиться на ней?"

Мисс Бернард кивнула. Не переспрашивая, он выехал по аллее задним ходом и поехал кататься по кварталу, чтобы привыкнуть к машине. Этот автомобиль был чертовски хорош. Немного дребезжит на поворотах, возможно, нужно немного поработать над подвеской и провести регулировку других деталей. Но, в общем…

Да, эта машина была ему явно не по карману. Он почувствовал это с первой же секунды.

На обратном пути к магазину, Шейн остановился на светофоре. Старый потрёпанный эвакуатор остановился рядом с ним, и его водитель спросил: "Эй, это твоя машина?"

— Просто катаюсь, — ответил Шейн.

Это был Редвик, приятель из мото-магазина; он подрабатывал в Гараже Доу. Все звали его Рад. Он выглядел как один из кандидатов на роль жестокого городского байкера из отдела по подбору киноактёров.

Рад кивнул в ответ.

— Эй, если купишь её, приезжай в магазин. Я сделаю из этой колымаги крутую тачку.

Шейн удивился, но до того, как он успел что-либо ответить, на светофоре загорелся зелёный и Рад уехал. Шейн вернулся к магазину, заехал в гараж, выключил зажигание, похлопал по рулю и вышел, чтобы отдать ключи Мисс Бернард.

— Хорошая машина, — сказал он, — тем не менее, она не для меня. Спасибо.

— Что Вы имеете в виду, молодой человек?

— Слишком дорогая.

Она удивилась.

— Но я даже ещё не говорила Вам, сколько она стоит!

— Я знаю, чего она стоит.

Она махнула рукой.

— Я просто хочу поскорее продать её… Она так напоминает мне о Стиве, и я… я не хочу её больше видеть. И от денег было бы гораздо больше пользы. Сам понимаешь, мне нужно покупать лекарства. Сколько ты можешь заплатить?

Сейчас была очередь Шейна удивляться.

— Эм… Я не знаю.

У него было всего лишь 500 долларов. Он задумался на секунду, затем ответил:

— 350?

Он сказал это только потому, что знал — она будет торговаться.

— Продано! — Сказала она.

Он тут же почувствовал себя червём. Он хотел было сказать, что заплатит больше, но она уже отдала ему ключи. Шейн прочистил горло, махнул на всё рукой и полез в карман. Он уже несколько дней носил с собой наличные, просто на всякий случай, и теперь, отсчитав триста пятьдесят, он отдал их мисс Бернард.

Женщина вынула договор купли-продажи из бардачка, подписала его и передала ему.

— Не забудь о страховке. У тебя могут возникнуть большие неприятности из-за этого.

— Да, мэм.

— И не забудь сменить масло. Стив очень ответственно к этому относился.

— Да, мэм.

Она похлопала его по щеке своей тяжелой рукой, покрытой мозолями.

— Ты всегда был славным малым, — сказала она. — Я сожалею о всех тех несчастьях, что постигли твою семью.

Он кивнул, осознавая, что не может выдавить из себя ни звука, и скользнул на водительское сидение. В этот раз машина завелась без проблем.

Шейн поехал прямо к мойке автомобилей — захудалому заведению со старыми пылесосами и забитыми пульверизаторами. Он нашёл в клапанах пауков, а в двигателе обнаружилось брошенное птичье гнездо, которое под воздействием тепла темнело и могло загореться в любую секунду. Парень смыл накопившуюся грязь, отполировал покрытие и протёр все окна. Когда автомобиль засверкал на солнце, он подумал, что заключил сделку века.

Правда, он чувствовал себя так, будто ограбил маленькую несчастную старушку, что не доставляло радости.

Шейн направился в гараж.

Редвик был там; эвакуатор был припаркован перед входом, большой крюк всё ещё раскачивался из стороны в сторону, не успокоившись после крутых виражей на дороге. Шейн припарковал Charger и зашёл внутрь. Он нашёл Реда с бутылкой чего-то, напоминающее пиво, и журналом о мотоциклах.

— Что ты имел в виду? — Спросил Шейн. — Что с ней можно сделать?

Рад вытер рот тыльной стороной ладони.

— Поработать над хромом, — сказал он. — Затонировать. Поставить чёрные диски. Перекрасить. В общем, сделать из неё конфетку…

— Да, я понял. — Прервал его Шейн. — Сколько это будет стоить?

Рад пожал плечами.

— Ну, работы здесь невпроворот, так что три сотни.

— У меня столько нет. — Парень покачал головой. — Ладно, проехали.

— Да ладно? Сколько у тебя есть?

— Сотня.

Рад засмеялся.

— За сотню я могу разве что поставить диски и восстановить хром, но о покраске и тонировке можно забыть.

— Хорошо. Сколько тебе нужно времени?

— У тебя есть пара часов?

У Шейна была куча свободного времени. Он отдал ключи от машины и отправился домой проверить самочувствие Клер.

Она уже проснулась и даже могла ходить, хотя немного прихрамывая. Шейн делал для них чили-доги, пока она рассказывала про своё новое дерьмовое задание, которое дал ей Мирнин. Её голос зачаровывал, чтобы она не говорила — ему всегда нравилось просто слушать её.

— В чём дело? — Спросила Клер, останавливаясь на середине фразы, когда увидела выражение его лица. Рука парня с чили-догом замерла на пол пути ко рту. — Ты улыбаешься.

— Правда? Ну, наверное, это потому, что я ем. Это ли не счастье!?

— Это не тот тип улыбки, будто ты рад есть чили-дог. Здесь что-то другое, будто у тебя есть какой-то секрет. Чёрт!

— Я не понимаю о чём ты. — Ответил он.

Шейн не хотел рассказывать ей — ему хотелось показать. Он пытался не улыбаться, но чёрт, губы сами по себе расползались в улыбке.

— Может, мне просто нравится слушать тебя.

Это было правдой, но она никогда бы в это не поверила. Он был уверен, что она закатила глаза в ответ на его реплику, но не стала расспрашивать его, и вернулась к монологу о Мирнине.

Шейн съел свой ланч, не говоря больше ни слова и не переставая улыбаться.

Спустя два часа, он вернулся в гараж Доу, снаружи был припаркован Charger.

Если до этого машина была классной, то сейчас она выглядела потрясающе. Она внушала некую серьёзность, тёмный цвет покраски просто засасывал всё вокруг.

Рад посчитал, что вампирский стиль как раз то, что нужно для этой крошки… Charger превратился из просторного автомобиля в машину с большой буквы. На её фоне все остальные будут меркнуть.

Ха.

Рад говорил, что он не сможет сделать тонировку, по крайней мере, не за сотню баксов, но машина была не только хромированная и окрашенная, стёкла были покрыты плотной тонировкой, чёрной как ночь.

Рад вышел из боковой двери гаража, на которой была надпись "офис", и помахал Шейну. В руке у него был большой гаечный ключ, а сам он почти весь был измазан в смазке. Шейн подошёл к нему, доставая сто долларов из своих скудных сбережений.

Он замер, потому что в офисе сидел вампир.

— Шейн Коллинз, — сказал вампир, встал и протянул руку, чтобы поздороваться. — Меня зовут Грантем Вэнс. Приятно, наконец-то, с вами познакомиться. Он улыбнулся, не показывая клыков, но от этого он не выглядел менее по-вампирски.

— Знаете, Вы становитесь легендой в Морганвилле.

Вэнс был среднего роста, в меру широк в плечах, а цвет его кожи, возможно, был тёмно-оливковый, когда он был человеком. Сейчас его кожа имела болезненный, почти серый цвет, из-за чего его большие тёмные глаза сверкали ещё ярче. Его каштановые волосы были подстрижены в романском стиле, что-то старомодное и странное.

На нём были надеты ковбойская рубашка в клетку с перламутровыми пуговицами- заклёпками, голубые джинсы и ковбойские сапоги.

В общем, он выглядел совершенно… неправильно.

Шейн не ответил ему. Он посмотрел на Реда.

— Что происходит?

Рад замешкался.

— Мистер Вэнс, он как бы владеет этим местом, — сказал Рад. — Он заскочил, ну, знаешь, осмотреться. Он видел твою машину.

— Прекрасная машина, — сказал Вэнс. — Я заплачу вам тысячу долларов за неё.

Он достал из кармана деньги и отсчитал сотни. Десять сотен.

Шейн сглотнул и сказал:

— Она не продаётся.

— Нет? — Вэнс отсчитал ещё три сотни. — В самом деле?

— Я только что купил её!

— Конечно.

Вэнс отсчитал ещё. Шейн сбился со счёта.

— Я всегда хотел такую машину. О, и я попросил Реда нанести специальную вампирскую тонировку, поэтому, теперь машина тебе ни к чему, не так ли? Ты даже не сможешь видеть, куда едешь.

Вэнс перестал улыбаться и сейчас его вид не предвещал ничего хорошего.

Совсем ничего.

— Бери деньги, Коллинз.

Рад изменился в лице. Он всё ещё держал в руке гаечный ключ и был достаточно крупным парнем, чтобы драться и без него.

— Просто возьми деньги, — сказал Рад. — Извини, чувак. Я не знал, что так получится. Уходи.

И это было бы правильным решением. Взять деньги. Оставить машину. Чёрт, он даже ещё не привык к тому, что она у него есть.

— Нет, — сказал Шейн. — Убирай тонировку.

Рад заметно занервничал.

— Не шути так. Просто отдай её.

— Я не шучу. Это моя машина. Она не продаётся. Убирай тонировку.

Вэнс перестал считать деньги. Шейн пытался представить, сколько денег у него в руках.

— Серьёзно?

— Да, серьёзно, — сказал Шейн.

Вэнс покачал головой.

— Глупый мальчишка. Очень глупый. Я дал бы тебе столько денег, что ты купил бы себе любую машину, какую захочешь.

— Мне и эта нравится.

— Мне она тоже нравится. И в Морганвилле мои желания — закон.

Их глаза встретились и застыли, у Шейна начала кружиться голова. Он опёрся на стену и как-то держался за неё, пока вампир первым не отвёл взгляд.

— Ты действительно болван, — сказал Вэнс. — Мистер Редвик.

— Сэр?

— Вам нравится ваша работа?

— Да, сэр.

— Тогда проводите мистера Коллинза, пока моё терпение не иссякло.

Рад схватил Шейна за ворот рубашки и выпроводил его на улицу. Шейн вырвался и отступил на несколько шагов, увеличивая дистанцию между ними.

Рад всё ещё держал гаечный ключ в руке. В сухой жаркий полдень, в окружении каркасов старых машин, Шейн снова почувствовал себя десятилетним мальчиком, которого побили дети в два раза крупнее него и отобрали деньги на обед.

Только не снова. Это никогда не повториться!

— Пусть забирает её, — сказал Рад. — Поверь мне, лучше отдай её.

— Ты в своём уме, чувак? Это моя машина! Я не позволю какому-то вампиру отобрать её у меня!

Рад схватил его и затолкнул в закопченный старый гараж. Он был огромным, забитым поломанными драндулетами, запасными запчастями и другим металлоломом. Летели искры. Механизмы скрипели и грохотали. В воздухе чувствовался запах старого масла и плавящегося металла.

— Сюда, — сказал он и провёл Шейна вокруг двух автомобилей марки SUVs и пикапа Ford к дальней стене гаража.

Там стояла машина Шейна. Вампирский стиль. Тонированная и всё в этом духе.

Шейн повернулся и вновь выглянул наружу, где точная копия Charger блестела в лучах солнца. Идентичная модель.

— Какого чёрта…?

— Та, что снаружи, моя, — сказал Рад. — У неё подтекает клапан двигателя, тормоза полетят примерно через 10 тысяч миль, да и едет она ужасно, поэтому я и держу её в задней части гаража. Я собирался заняться капитальным ремонтом и поставить новый двигатель. Так что, пускай забирает эту развалину. Чувак, бери деньги. Забей на него и сможешь выйти отсюда с машиной и деньгами, а Вэнс пролетит вдвойне.

Шейн подумал, что Рад не был таким тупицей, каким казался на первый взгляд.

Парень несколько минут смотрел на него в упор, потом кивнул, вернулся к офису и заглянул внутрь. Вэнс всё ещё сидел внутри, подсчитывая деньги. Он поднял глаза на Шейна, нахмурился и сказал:

— Пришёл, чтобы оскорбить меня ещё раз?

— Нет, сэр. Я согласен на сделку. Пять тысяч и машина ваша.

Вэнс нахмурился ещё сильнее, но на этот раз Шейн просчитал всё верно. Пять тысяч были огромной суммой, но Вэнс выглядел как человек, которого вообще не волнуют деньги.

Он выписал несколько чеков и отдал их Шейну. Тот улыбнулся.

— Наслаждайтесь покупкой!

— О, не беспокойся об этом. — Вампир самодовольно ухмыльнулся. — Ребята говорили мне, будто бы тебя, Коллинз, невозможно заставить передумать. Но ты не такой уж упрямый.

— Уж точно нет. — Согласился Шейн с невозмутимым видом.

Затем, он вышел на улицу и отдал Реду тысячу баксов.

— Держи, за машину.

Рад выглядел потрясенным.

— Что?

— Твой план — твой и выигрыш. — Шейн пожал плечами. — И подержи тачку пока у себя — я выкуплю её обратно в ближайшие дни. В любом случае денег на страховку у меня не хватит. Просто позволь мне брать эту малышку, когда захочу. Это всё, что мне нужно.

— Ты уверен?

— Да, уверен. — Шейн широко ухмыльнулся. — Но это значит, что ты позволишь мне взять её прямо сейчас, идёт?

— Конечно.

На пути домой Шейн проезжал мимо магазина Миссис Бернард и отдал ей тысячу долларов из денег Вэнса, потому что… эй, а почему бы и нет? Потом парень отправился домой, забрал Клэр, и повёз её в кино.

На этот раз, на мелодраму.

Эффектно.

 

Ради чего стоит жить

Еще один бесплатный рассказ, но достаточно поздний — около которого я околачивалась в течение многих лет, прежде чем, наконец, закончила его. Я написала его несколькими способами, но это был лучший вариант, я считаю… Он восходит к периоду вскоре после того, как Майкл превращается в вампира, и Шейну от этого неловко. Он также по-прежнему дерется, чтобы выплеснуть гнев, что на самом деле не помогает.

Предупреждение: Здесь пьют. И исповедуются. И тайные миссии с ночным видением. Бонусный Бишоп и страшные бои. Майкл и Шейн геройствуют вместе.

Что кажется правильным.

Забавный факт: когда я жила в кампусе, спагетти были единственным, что я хорошо готовила. Спагетти с сыром и тунцом. Но не будем об этом.

Когда Шейн дохромал до дома, он был весь в крови, и даже будучи пьяным в стельку, Шейн знал, что это плохая идея. Не когда твой сосед — вампир.

Вампирский сосед уставился на него с пустым выражением лица, стоя в дверях кухни, а Шейн упал на диван, схватил из коробки горсть салфеток и начал вытирать рот и нос.

— Что? — огрызнулся он. Майкл покачал головой. Он держал в руке пиво. По крайней мере Шейн надеялся, что это пиво. В любом случае, на нем был лейбл Budweiser. — Я подрался.

— Без шуток. Плохо выглядишь.

— Неа.

Ой. Шейн нажал на больное место на челюсти и ощутил острую резь в одном из зубов. Черт возьми. Хуже посещения морганвилльского врача может быть только стоматологическое лечение. Здесь оно не самое лучшее. Он был убежден, что идиоты даже не слышали о новокаине.

Шейн сплюнул кровь в салфетку, пошмыгал носом и не почувствовал предательских капель. Не все так плохо. Может быть, худшее уже позади.

Майкл подошел, но не близко. Не достаточно близко, чтобы беспокоиться об этом.

— Что произошло?

Шейн пожал плечами.

— Как обычно. Двое вампиров схватили девушку и потащили ее. Некоторые из нас вмешались. Не великое дело. Никого не ранили.

— У нее есть Покровитель?

— Студентка. Пошла на вечеринку в плохой части города. Ты знаешь таких.

Майкл кивнул и протянул пиво. Шейн посмотрел на пиво, потом на него.

— Не будь мудаком, — сказал Майкл. — Это не кровь. И я даже еще не пил.

Шейн принял его и отпил. Пиво жгло в царапинах, но в хорошем смысле, и вымыло вкус меди во рту. Он со вздохом откинулся назад и закрыл глаза. Комната начала кружиться, так что он их снова открыл. Не надо пить, когда уже надрался. Да, есть много вещей, которые не нужно совершать. Например, жить в одном доме с вампиром. Его отец бы…

Его отец. Причина пьянства. Шейн обмывал отсутствие любых следов Фрэнка Коллинза, Главного Придурка, и отпил еще.

Майкл сел на диван, но с другой стороны. Безопасное расстояние, как он знал, Шейну все еще было неудобно по поводу всей этой кровососущей фигни. Он взял гитару и начал играть какую-то песню Coldplay, которую Шейн частично знал.

— Что за девушка?

— Что?

— Ну знаешь, та, которую пытались утащить вампиры. Кто она?

Шейн обдумывал это, перекатывая пиво между руками.

— Не знаю ее. А что?

Майкл пожал плечами.

— Думаю, это не имеет значения. Она, наверное, даже не знала, что они вампиры. Но, приятель, тебе реально что-то нужно делать со своим геройским комплексом.

— Там был не только я. Вмешались еще два парня.

— Но ты это начал.

Ох, Майкл слишком хорошо его знает.

— Типа того. — Шейн откинул голову и рассмеялся. И сразу ощутил боль. — Да ладно, старик, ты бы тоже полез. Я знаю тебя. Не я один разъезжаю на белом коне.

Майкл изучал Шейна в течение долгого момента, а потом сказал:

— Ты же знаешь, что слишком пьян?

Шейн поперхнулся и чуть не выплюнул пиво.

— Эээ… ага. Хотя я не виноват. Я играл в покер. Кучка студентов, легкие деньги. Только они покупали выпивку. Чем больше они теряли, тем больше покупали. Не вини меня. Я заработал почти тысячу баксов. И бесплатное пиво.

— А потом ты подрался с вампирами и пошел домой. Пьяный, истекающий кровью и с наличкой. В Морганвилле. — Лицо Майкла было спокойным и отрезвляющим. — Ты действительно ищешь смерти. Почему ты не позвонил? Я бы…

— Мне не нужна клыкастая нянька, — отрезал Шейн, хотя знал, что у Майкла своя чертова точка зрения. От пива стало жарко и плохо, но он все равно сделал еще глоток. — Разве ты не должен быть с Евой? Что ты здесь делаешь?

Майкл пожал плечами.

— Она пошла на работу, — ответил он. — Я заберу ее позже. Клэр в лаборатории Мирнина. Ей нужно платить аренду за время, которое она тратит на выполнение его чуши.

У Шейна все сжалось в желудке.

— Ты не думаешь, что он запал на нее?

— Мирнин? — Пальцы Майкла все еще были на струнах, и тот глянул на Шейна пораженными голубыми глазами. — Господи. Я думаю, она бы сказала. Может, не тебе или мне, но Еве точно.

— А Ева скажет тебе.

Майкл улыбнулся.

— Если она посчитает, что у Клэр проблемы, она скажет нам обоим.

Это заставило Шейна чувствовать себя лучше. Немного. Потому что если ваш потенциальный соперник — древний, иногда обходительный чувак, который одет в бархат и по-прежнему выглядит на двадцать с небольшим, ничего не может вас заставить чувствовать себя лучше.

Говоря об этом, Майкл был одет лучше, чем обычно, наверно потому, что он планировал впечатлить Еву. Голубые рубашка и джинсы. Бриллиантовая серьга в левом ухе.

— Брат, — сказал Шейн, отвлекаясь. — Вампиры могут делать себе пирсинг?

— Что?

— Твоя серьга.

— Не знаю. — Майкл щелкнул пальцем по мочке уха. — Я проколол в прошлом году. Когда еще старел.

— Никогда не замечал.

— А я думал, тебе интересно.

Шейн рассмеялся и продолжил думать.

— А что насчет тату? Они остаются на вампирах?

— Сомневаюсь. Наверное, мы излечимся. Я бы не стал пытаться, если она все равно не останется.

— Сосунок. Не каламбур.

Майкл поднял голову и улыбнулся, и все фигня исчезла. Весь горький гнев (он всегда был вкуса крови и фольги), все это осложнение, что его лучший друг пьет кровь, ради всего святого, что было и прошло, и это могло бы быть два года назад, или три, или больше. Они словно вернулись во время, когда им было по двенадцать, и они придумывали, как засунуть в туфли Алиссы лягушек и червей в ящик с нижним бельем.

Шейн почувствовал, как слезы жгут глаза, и отвернулся.

— Я скучал по тебе, — выпалил Шейн. Он чувствовал, что правильно было это сказать, а потом почувствовал себя глупо, потому что Майкл был на другом конце дивана, к тому же парни не говорят такую хрень другим парням. — Неважно.

Майкл внезапно заинтересовался своей гитарой.

— Угу, — сказал он тихо. — Я тоже по тебе скучал. Как мы до такого докатились?

— Ну, тебя превратили, мой отец взял с меня обещание убить тебя…

— Серьезно.

— А что, нет?

— Мы тусовались. Не думал, что ты меня прикрываешь.

— Я до сих пор тебя прикрываю.

— Правда?

Шейн молча и не моргая смотрел на него в течение нескольких секунд и сказал:

— Если ты этого не знаешь, то ты нихера не знаешь обо мне, брат. Нравится ли мне, что ты пьешь первую отрицательную, словно это Slimfast? Конечно, нет. Это пугает меня до чертиков и всегда будет. Но это неважно. Я всегда тебя прикрою.

— Тогда позволь для разнообразия ответить тебе тем же, — сказал Майкл и протянул кулак. Шейн ударил в ответ, ну или попытался; его координация была совсем плоха. — В следующий раз не броди в темноте, истекая кровью, словно с вывеской "Укусите меня".

— Отвали, — простонал Шейн. — Я в порядке.

— Да ладно. В таком порядке, что тридцать секунд назад рассказывал мне все свои глубокие, темные секреты и плакал, а не то тебя бы вывернуло.

— Да пошел ты, дружище.

Шейн закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана. Комната закружилась, и сначала это было забавно, а потом не очень.

— Я беспокоюсь о тебе, — услышал он, как очень тихо сказал Майкл. — Я не шучу о желании умереть. Господи, Шейн, продолжая совершать вещи такого рода, в итоге ты закончишь в канаве. Или еще хуже.

— Может, это то, что я заслуживаю.

Он не мог поверить, что он только что сказал это вслух, но это правда. Может быть, это было то, что он заслужил. Он не был в состоянии защитить Алиссу. Он не был в состоянии спасти свою мать. Боль… Боль помогла, потому что это было как погашение долга. Никто этого не понимал. Они просто думали, что он сошел с ума.

Он ощутил на плече холодную руку и, посмотрев вверх, увидел, что Майкл стоял и смотрел на него со стольким — всем — в его глазах, что ему стало страшно. Никто не должен знать его так хорошо. Никто.

Но по крайней мере Майкл не стал затрагивать эту тему. Он просто сказал:

— Ладно. Давай поднимем тебя наверх прежде, чем тебя вырвет на мою гитару.

— Не говори Клэр, что я пришел домой пьяный, — попросил Шейн.

— Конечно, нет.

— Потому что я убью тебя.

— Если переживешь похмелье, — ответил Майкл, — посмотрим, кто победит.

Майкл был прав насчет похмелья. Это отстой. Шейн проснулся со скручивающимися кишками и вкусом старых потных носков во рту, перевернулся в постели и застонал. Он не блевал, но это было близко. Он полагал, что он все еще может. В его голове стучало, как барабанщик Metallica, и он хотел, чтобы просто все прошло.

Но не вариант. Он встал, надел пару дешевых солнцезащитных очков, футболку и джинсы, которые видели лучшие времена, и побрел вниз, чтобы налить себе высокий стакан воды. На конфорке стоял кофейник, так что он налил себе и чашку кофе и взял обе к кухонному столу. Он выпил воду и собирался приступить к кофе, когда в заднюю дверь раздался стук.

Ну, не столько стук, сколько удары. Что не очень приятно, когда в голове уже ритм садистского барабанщика.

Шейн застонал, встал и открыл дверь, не проверяя, кто это был, главным образом потому, что смерть была предпочтительнее головной боли, когда кто-то долбит в дверь.

Их было двое. Шейн долго смотрел на них, затем отступил, чтобы позволить им войти.

— Ничего себе, визит мэра, — сказал он. — И это даже не сезон выборов. Как поживаешь, Дик?

Ричард Моррелл — которого Диком называл только Шейн — многострадально на него посмотрел. При всех его недостатках — да знает Бог, у него их много, начиная с того, что его родственница — психованная сучка Моника — Дик никогда не позволял мелочам доставать его. Вот почему было так весело попытаться. Он выглядел загорелым и подтянутым, одет в дорогой костюм, хотя зачем он об этом беспокоится в Морганвилле, никто не знает.

— Шейн, — сказал второй человек, высокая темнокожая женщина в отглаженной полицейской форме со шрамом на лице и скрученными волосами в пучок, значок блестит. Она носила пистолет, словно родилась с ним. — Прости за ранний визит. Я слышала, ты поздно вернулся.

Он пожал плечами, но был рад, что на нем темные очки, скрывающие взгляд. И налитые кровью глаза.

— Без проблем, шеф Мосес, — ответил он. — Кофе?

— Я никогда не говорю нет кофе, — сказала Ханна Мосес с очаровательной, профессиональной улыбкой. Шейн достал из шкафа пару кружек и наполнил их, мозг боролся с туманящим похмельем. Почему они здесь? Что я натворил? Потому что шанс, что они здесь были из-за кого-то другого, был нереально мал. Он всегда был один в неладах с законом.

Он отнес кружки к кухонному столу, который был завален старыми экземплярами Morganville Daily и листовками вещей, на которые он никогда не обращал внимания; он сгреб их в сторону.

— Извините, — сказал он. — Сегодня не моя очередь убираться на кухне. — Когда Ханна и Ричард сели и начали потягивать напитки, он сказал: — Не обижайтесь, но у нас есть кафе в шести кварталах отсюда. Принадлежит вампиру. Есть конкретная причина, почему вы пришли ко мне за кофеином? Пожалуйста, скажите нет.

Ричард и Ханна переглянулись, а затем Ричард Моррелл сказал:

— Нам нужно, чтобы ты кое-что сделал для нас.

Это другое дело. Совсем другое. Шейн поднял голову и попытался разобраться в этом, потому что в этом не было никакого смысла.

— Вам. Что-то нужно. От меня.

— Не раздувай, Шейн.

— Смотря что раздувать. — Никто не улыбнулся. Они оба были очень-очень серьезными. — Что это?

— Майкл.

Майкл? Брови Шейна поднялись сами по себе, и он сказал:

— Вы, должно быть, шутите. Наш Майкл, бойскаут? Ни за какие долбанные коврижки. Что он должен для этого сделать — не выбросить мусор? Перейти дорогу в неположенном месте?

— Нет, — ответила Ханна. Она говорила с сожалением и уверенностью в своих словах. — Мы считаем, что он скрывает беглеца от правосудия. Очень опасного, который может запросто его убить. Мы должны выяснить, почему и где.

Шейн неосознанно сел, рука сжимает горячую керамическую чашку с кофе. Ни за что. Это не похоже Майкла. Но Ханна не из тех людей, кто пришел бы неподготовленным. Она знала свое дело, и если ее делом был лучший друг Шейна… ну, это плохо. Очень плохо.

— Кого, как предполагается, он скрывает? — наконец спросил Шейн, борясь с комом в горле. — Усаму бен Ладена?

— Он покрывает вампира. Я не хочу раскрывать, кто это по нашему мнению.

— Что, Дракулу? Ребят, он уже того. — Ни один из них не улыбнулся. — Шучу. Господи. Расслабьтесь немного.

Ричард протянул руку и схватил запястье Шейна, когда он начал поднимать чашку кофе.

— Расслабьтесь, — повторил он. Теперь он стал бледным и сердитым. Не обычный Дик Моррелл. — Тупой панк, ты не знаешь, о чем говоришь. Если хочешь сохранить Майклу жизнь, лучше вытащи голову из задницы и бросай шутить.

— Если хочешь сохранить свою жизнь, тебе лучше убрать руку, сволочь!

Ричард так и сделал, сел обратно и скрестил руки на груди. Взгляд Ханны метнулся от него к Шейну, потом снова к нему.

— Сейчас мы все успокоимся, — сказала она. — Потому что это никому не поможет, и меньше всего Майклу. Шейн, он не ошибся. Это серьезно, и если мы ничего не сделаем, будет только хуже, особенно для твоего друга, и, возможно, для остальных из вас тоже. Пожалуйста. Нам нужна твоя помощь.

— Чтобы что? Шпионить за моим лучшим другом? Да пошло оно в задницу. — Шейн почувствовал, как сжались его челюсти, болящие руки — еще в синяках от вчерашней потасовки — в кулаки. — Это никогда не произойдет. Нет, пока вы мне не расскажете. Кого вы ищете? Думаю, что все-таки не Дракулу.

Дом показался Шейну очень тихим. Он знал, Клэр чувствует настроение дома, но он не мог. Это просто дом. Но сейчас он знал, что дом… слушает.

— Я не могу тебе этого сказать, — ответила Ханна. — И тебе не нужно это знать. Лучше не знать.

— Да, для вас. Но для меня, поверьте мне, лучше, если я буду верить вам, когда вы говорите, что я должен ударить своего лучшего друга в спину.

Еще мгновение тишины, а затем Ричард издал разочарованный звук, как рычание собаки, и сказал:

— Хорошо, Шейн. Но когда я скажу тебе, ты будешь пятым, кто знает. Ты, я, Ханна, Амелия и Оливер. И угадай, на кого мы подумаем, если это выйдет за пределы.

Шейн начал думать, что они реально говорят о Дракуле.

— Ладно, — сказал он. — Я подпишу бумагу, или что вы там хотите. Но я должен знать, о ком вы говорите.

— Бишоп, — произнес Ричард. — Я говорю о Бишопе.

Шейн ощутил, как все его тело окоченело. Похмелье и головная боль испарились. Он снял солнцезащитные очки и посмотрел сначала на Ричарда, потом на Ханну.

— Да вы шутите, — сказал он. — Вы все еще его не убили? Или в конце концов не держите в тюрьме?

Он должен быть за решеткой. Бишоп — самый ужасный парень, которого Шейн когда-либо знал. Он никогда не встречал серийного убийцу, но, черт побери, Бишоп был еще хуже. Шейн был готов поспорить, что Бишоп запугал бы Дамера, Гейси и Банди вместе взятых.

И он жил ради разрушений. Это было его дело. Это погубило все то хорошее, чего удалось достичь Амелии.

Вы бы не захотели, чтобы он свободно бродил по улицам Морганвилля.

Господи, подумал Шейн. Я пришел вчера домой, истекая кровью и пьяный. Майкл не шутил о желании смерти.

— Бишоп был в тюрьме, — подтвердил Ричард. — Амелия замуровала его в клетке. А теперь он вышел. Он убил четверых охранников.

— Ты, должно быть… подождите, вы думаете, Майкл покрывает его? Почему, черт подери, он бы это делал?

— Буду честна, мы не знаем, что Майкл вовлечен. Но есть только несколько человек в Морганвилле, которых Бишоп может потенциально использовать, и Майкл один из них — он был под влиянием Бишопа раньше. Если это так, то у твоего друга большие проблемы, — сказала Ханна. — Если ты сможешь найти, где скрывается Бишоп, мы быстро и тихо об этом позаботимся. Майкл не будет привлечен. Но если ты не сможешь, и мы найдем Бишопа, то возьмем Майкла как соучастника. Амелия сказала, что на этот раз не будет столь милосердна — ни по отношению к Бишопу, ни по отношению к любому вампиру, который ему помогал. Это может спасти его жизнь, Шейн. Помоги нам.

Шейн встал и пошел прочь, сложив руки. У него все ныло внутри, он злился на них, что они поставили его в такое положение, злился на Майкла за… за все. Если бы он не был кровососущей пиявкой, то этого бы никогда не случилось. Не то чтобы Майкл просил этого. Он был жертвой войны, даже в самом начале.

Даже если Майкл простит его за это, то Ева нет, Шейн просто знал это. Ева держала обиду как никто другой. И как, черт возьми, он собирается объяснить все это Клэр? Он не мог сказать ей про Бишопа. Ни за что.

Спаси его жизнь.

Шейн надел очки обратно, развернулся и сказал:

— Что вы от меня хотите?

Выследить вампира не так просто, как кажется. С одной стороны, у Майкла были колеса — городской седан с затонированными стеклами. Весь возможный транспорт очевиден — Евина большая черная машина с хвостовыми плавниками или черный Чарджер, который они делили с Радом с ремонтной мастерской. Но был один способ.

У Рада были мотоциклы. Много мотоциклов. Большинство из них были слишком кричащие — хром, яркая краска, все такое. Ничего хорошего для сохранения анонимности.

— Как насчет этого? — спросил Шейн, указывая на темно-синюю Хонду. — Это сработает.

— Не броская, — сказал Рад — Радовик. — Я мог бы как-нибудь раскрасить, если хочешь. — Рад полагал, что его байки дорого стоили, если они незабываемы, что было смешно; ему не нужно стараться, чтобы люди его запомнили. Рад — большой, крепкий парень из мышц. Он был одним из немногих, с кем Шейн бы отступил в драке, потому что Рад с одного удара ломал вещи. — На сколько он тебе нужен?

— Я не знаю, — ответил Шейн. — Надеюсь, только сегодня.

— Двадцать пять долларов в день, — ответил Рад. — По дружбе. Я не буду спрашивать, есть ли у тебя лицензия для мотоциклов. Если нет, твои проблемы.

Шейн не думал, что Ханна будет придираться к каким-то документам, не сейчас. Он кивнул.

— Мне нужен шлем. Чтобы закрывал лицо.

Рад кивнул.

— Без проблем. С ночным видением?

— Что?

— Мое собственное изобретение, — с гордостью сказал Рад. — Ночное видение, встроенное в шлем. Очень удобно для Морганвилля. Хочешь?

— Сколько?

— О, еще двадцать пять долларов за ночь за шлем.

— Да ты издеваешься.

Рад пожал плечами.

— Бери дешевый, если хорошо видишь ночью.

С этим Шейн не мог поспорить. Он, наконец, кивнул и достал полтинник из той налички, что выиграл у студентов. Для Морганвилля это приличная цена, без сомнений.

— Может, второй возьмешь? — губы Рада растянулись в широкой ослепительной улыбке. У него большие, квадратные зубы, что он мог бы рекламировать зубную пасту. — Для подруги, ага?

— Один, — сказал Шейн. — Сегодня я сам по себе.

В качестве меры предосторожности Шейн припарковал мотоцикл за гаражом, в самых глубоких тенях, которые только смог найти. Он изучал его по дороге домой, и это была милая поездка, он не такой громкий, как большинство мотоциклов. Это поможет, наверное. Но самое важное это не то, чтобы Майкл не заметил, что его преследует байк, а чтобы он не понял, что это Шейн.

По крайней мере, это было лучшей идеей Шейна.

Когда он зашел на кухню, Клэр была уже там, открыв холодильник. Она была одета в ту же одежду, что и вчера, а это означало, что она только что вернулась из лаборатории, и когда он направился к ней, она подняла руки, выглядя несчастной.

— Я пахну, — сказала она. — Нет. Неправильно, я воняю. Я не чувствую запах, но ощущаю это. Не хочу, чтобы ты его чувствовал.

— Мне нравится, как ты пахнешь, — ответил он. — Кроме того, я не принимал утром душ. Так что не лучше.

Она обдумала это, прикусив милую нижнюю губу, что бросало его в дрожь, а затем кивнула и шагнула в его объятия. Боже, она ощущалась хорошо — маленькая, хрупкая и теплая, мягкая в нужных местах. Ее губы были горячими и сладкими под его, и в течение нескольких секунд все было хорошо. Вот что с ним делали поцелуи Клэр.

Он легонько поцеловал ее второй раз и спросил:

— Ты сегодня что-нибудь ела?

— Я ела крекеры вчера, — ответила она и зевнула. — Думаю, я слишком устала, чтобы кушать. — Когда она повернула голову, он увидел тень укусов на шее — шрамы, не свежие. Она отращивала волосы, чтобы прикрыть их. — Где все?

— Майкл в музыкальном магазине, у него урок. Скоро вернется. Ева… — как по сигналу открылась передняя дверь. — Должно быть, это Ева.

— Йо, лузеры, где мой ужин? — крикнула Ева.

— Йо, Готическая Принцесса, сегодня твое имя в списке дежурств на кухне!

— Нет!

Шейн закатил глаза. Клэр улыбнулась.

— Я помогу, — сказала она и начала доставать посуду.

— Не твоя очередь, — произнесла Ева, заплывая в комнату. — Ты не обязана, Клэр.

— Знаю, но я голодна. Я думаю. Возможно. — Клэр с сомнением нахмурилась на остатки. — Это еще сойдет?

— Если ты спрашиваешь, то ответ обычно нет, — ответила Ева и бросила миску в мусорное ведро. — Фу. Я даже не знаю, что это было. Как насчет спагетти?

У Евы всегда были спагетти, если никто не вмешивался. Сегодня, однако, у Шейна не было такого желания.

— Конечно, — сказал он, от чего она развернулась и прищурилась на него своими накрашенными глазами. Ошибочка.

— Вау. Мистер у-меня-есть-идея-получше, сдаешься? Бред какой. У тебя температура?

— Спагетти звучит неплохо.

Он пожал плечами и отпустил ситуацию, потому что начал задаваться вопросом, как он собирается аккуратно выбраться отсюда, чтобы проследить за Майклом, если тот уйдет.

— Не для меня, — вздохнула Клэр. — Знаешь что? Я была права в первый раз. Я больше устала, чем голодна.

Она схватила банку колы из холодильника и поборола еще один зевок. Она действительно выглядят истощенной — темные круги под глазами, кожа бледнее, чем обычно.

— Ты слишком много работаешь, — сказал Шейн. — Обещай мне, что отдохнешь, хорошо?

— Окей, — ответила Клэр и подарила ему прекрасную улыбку. — Обещай мне, что разбудишь меня завтра?

Он представил, на что это будет похоже, сидеть на краю ее постели, когда в окна проникнет восходящее солнце, он наклонится, чтобы разбудить ее поцелуем, увидит, как она откроет глаза и эту ленивую восхитительную улыбку на ее губах. Только для него.

Неожиданно его штаны стали на два размера меньше, и он прочистил горло.

— Обещаю, — ответил он, правда имея это в виду. Это было то, ради чего стоит жить, даже если все остальное обрушится на него. — Иди. Ложись спать.

Она поцеловала его, пробежала пальцами по его волосам и ушла, практически шатаясь. Он стоял и смотрел ей в след, на самом деле ни о чем не думая, пока Ева не ударила его по затылку.

— Ты хороший парень, — сказала она.

— Тогда почему ты ударила меня?

— Просто так, — сказала она и усмехнулась. — На мне спагетти. На тебе соус.

— Соус — большая часть приготовления.

— Правда? Я и не знала.

Шейн действительно любил быть с Евой, в основном, хотя она могла действовать ему на нервы; сегодня, когда он волновался и пытался этого не показывать или думать об этом, она была идеально компанией. Ее болтовня от переизбытка кофеина заставляла его сосредотачиваться, чтобы просто поспевать за ней. Он сделал соус для спагетти, что включало просто открытие банки и добавление кучи чеснока, потому что это злило Майкла, и время пролетело невероятно быстро.

Майкл пришел до того, как закипел соус.

— Привет, — сказал он, целуя губы Евы. Это заняло какое-то время, и Шейн буркнул приветствие, каким-то образом передававшее его тошноту и добро пожаловать домой. — Шейн, чеснок? Стареешь, мужик.

— Я люблю чеснок, — пожал плечами Шейн. — Вини Еву. Она сказала мне готовить соус.

Майкл просто пожал плечами. Ева подошла к холодильнику и достала непрозрачную спортивную бутылку.

— Я уже ел, — сказал Майкл. Что значит, он останавливался в банке крови, вот почему его кожа покраснела до почти нормального цвета. Чем голоднее он был, тем бледнее становился. Когда вы примите его за мраморную статую, значит, пора бежать за кольями. — Я не могу остаться, — продолжал он. — Я обещал провести поздний урок.

Майкл зарабатывал себе на жизнь в музыкальном магазине — в основном потому, что он отказался жить как остальные вампиры, взяв человека или, предпочтительно, людей, для защиты. Ну и шутка. Единственная защита вампиров — защита их интересов. Люди имели выбор — платить двадцать процентов своих доходов на счет вампира или осуществлять регулярные пожертвования в банке крови. Большинство людей выбрали кровь, что достаточно причудливо. В Морганвилле сложно зарабатывать.

Технически, Шейн предполагал, что его Покровитель — и Клэр, и Евы — была Основатель. Пока Амелия от него или Евы ничего не просила — ни денег, ни крови, ничего. Может быть, трудолюбие Клэр в лаборатории Сумасшедшего Безумного Кровососущего Ученого Придурка оплачивало все их счета. Что не заставляло Шейна чувствовать себя мужественным.

— Кого учишь? — спросил Шейн, стараясь, чтобы это прозвучало обыденно. Судя по взгляду Майкла, у него не получилось.

— Рауля Гарза, — ответил Майкл. — А что?

— Просто любопытно. Похоже, у тебя много ночных клиентов. Ты создал группу неживых или типа того? — Не то чтобы это было плохой идеей, теперь, когда Шейн подумал об этом. — Ну там, басист, барабанщик?

— Еще нет. Не уверен, что среди вампиров много желающих.

— Не обязательно, чтобы все были вампирами. Я просто говорю.

Это был почти нормальный разговор, подумал Шейн. Майкл не был параноидальным по этому поводу, что хорошо.

— Да, это правда, — сказал Майкл. — Я подумаю об этом. Может быть весело.

— Просто убедись, что я получу пятнадцать процентов. Или сколько у агентов?

— Выкуси.

— Думаю, ты стороной ошибся, чувак.

Майкл обнял Еву сзади, пока она перемешивала спагетти, и поцеловал ее шею. Он мог бы задержаться там подольше для дискомфорта Шейна, но до сих пор на шее Евы не было никаких шрамов. До сих пор.

— Я вернусь, как только смогу, — произнес он. — Повеселитесь, ребята.

И просто ушел. Ева посмотрела ему вслед несколько секунд с грустным выражением, потом выключила пасту и пошла за дуршлагом. После этого она не говорила об отсутствии Майкла, просто сфокусировалась на еде.

Шейн был голоден, и он проглотил миску, едва останавливаясь, чтобы вставить ммм-хм комментарий в монолог Евы, который был как яркий маниакальный саундтрек, который он едва понимал. Он думал о Майкле. О том, что он обещал сделать. Через пять минут он полоскал в раковине свою тарелку.

— Эй, — позвала Ева с другой комнаты. — Я знаю, было вкусно, но что за спешка?

— Нужно кое-где быть, — крикнул он, чувствуя укол вины за ее молчание после этого высказывания. — Извини.

Прозвучало неубедительно.

— Все равно мне нужно побыть одной, — ответила Ева. — Куда собираешься?

— На свидание с супермоделью на стороне.

— Ха-ха, очень смешно, хочешь, чтобы я передала это Клэр?

Шейн просунул голову в гостиную, где Ева еще сидела за обеденным столом, угрюмо тыкая свою наполовину полную миску.

— Я не могу сказать тебе, — ответил он. — Но это важно, ясно?

Она подняла голову и посмотрела на него, и не считая всей готической белой краски на лице и густые черные линии вокруг глаз, не говоря уже о кричащей фиолетовой помаде, на секунду она выглядела как его мать. Еще когда его мать была… собой.

— Ты должен сказать, куда идешь, — произнесла Ева. — Это не безопасно, если ты просто… уйдешь. Ты знаешь это. Ты вырос с этим.

— Ага, — ответил он, избегая ее взгляда. — Что ж, на этот раз, я не могу. Я вернусь.

Он вышел через заднюю дверь, прежде чем она успела бы что-нибудь крикнуть ему в след. Он надел шлем, схватил байк и тихо покатил его по улице, где завел его. Машины Майкла уже давно не было, конечно, но это неважно; мотоцикл тихо зарычал, а потом взревел, когда он завернул за угол. Ему нравилось, как он отвечал ему, когда он наклонился в одну сторону, затем в другую, избегая воображаемые препятствия. Было темно, в Морганвилле не обеспечено освещение, но ночное видение, встроенное в шлем, было поразительным — все выглядело призрачно-зеленым, но было отлично видно. На улице стояло несколько автомобилей, в основном того же типа, что водил Майкл, но он игнорировал их. Все вамп-мобили выглядели одинаково, особенно в ночное время, но Ева дала Майклу светящуюся в темноте наклейку на бампер и его легко отличить от остальных.

Шейн обнаружил светящуюся голову Смерти меньше, чем за три минуты, и облегченно снизил скорость. Шум двигателя перешел в пульсацию, и он околачивался рядом — насколько это возможно в Морганвилле — стараясь быть незаметным. Что сложно, но он был одет в черную куртку и черный шлем, а краска мотоцикла слилась с темнотой.

Майкл сделал несколько поворотов, ведущих его прочь в разрушенную промышленную зону на южной стороне города; они проехали мимо старого шинного завода, за что Шейн был благодарен, потому что у него были плохие, жуткие воспоминания об этом месте. Они также проехали старую больницу, закрытую и полуразрушенную. Куча не очень устойчивых ржавых сараев, которые использовались в качестве мастерских и складов. Опять же, не остановились.

Майкл продолжал ехать, направляясь к окраине города. Шейн начал беспокоиться; как вампир, Майкл вполне может иметь разрешение покинуть город, но он знал, что если он попытается, кто-нибудь заметит. Кроме того, он не фантазировал насчет стирания воспоминаний о городе, особенно теперь, когда он знал, кто — и что — это делал. Он многого наслушался на эту тему от Клэр, чтобы чувствовать себя комфортно. Шейн бессознательно снизил скорость и наблюдал, как седан со светящимся черепом становился все меньше. Он колебался в течение секунды, затем снова вдавил газ. Двигатель угрожающе зарычал, и он направился к границе города.

Но Майкл не пересек знак черты города. Вместо этого он свернул налево в темноту, вниз по улице, которая выглядела разрушенной, не говоря о пустынности. Шейн замедлился и ехал накатом. Майкл развернул свой автомобиль в грязном дворе перед одним из почти рухнувших жестяных зданий с прожилками ржавчины, словно плесенью.

Шейн припарковался, выключил двигатель, но не снял шлем с ночным видением. Он пригнулся, хорошо зная, что Майкл может видеть в темноте, но внимание его лучшего друга было сфокусировано на строении перед ним. Майкл казался нерешительным даже с того расстояния, на котором находился Шейн; он стоял у машины в течение нескольких секунд, потом шагнул вперед. Медленно. Шейн мог сказать, что так выглядел человек, шедший на собственную казнь.

Черт возьми. Шейн понял, что не мог просто… подождать здесь. Он должен пойти за Майклом внутрь, что являлось девятью видами сумасшествия, не говоря о самоубийстве. Если информация мэра верна — и у него не было оснований не верить — Майкл влип во что-то плохое и возможно не по своей воле. Это место не для человека, особенно без прикрытия.

Но он не мог позволить Майклу идти одному.

Шейн переместился тихо, как только мог — что, учитывая время жизни в Морганвилле, было чертовски тихо — к темной, зловещего вида двери, за которой исчез Майкл. Ему пришло в голову, что Ева никогда его не простит, если сам здесь погибнет, не предупредив ее перед этим.

Он не хотел даже думать о Клэр. Не сейчас. Иначе он может развернуться и уйти.

Шейн сделал глубокий медленный вдох и шагнул во тьму.

Рука сомкнулась вокруг его горла, выдернула его из равновесия и затащила в тени. Ремешок под подбородком на шлеме сломался, и его сорвали, но не было звука удара о землю, так что злоумышленник держал его, может быть, думая ударить его им позже. Шейн пытался вывернуться, ноги шаркали по бетонному полу, но ничего не получалось. Рука на его горле была холодной и очень сильной.

А потом Майкл прошептал:

— Шейн? — он отпустил его, и Шейн пытался успокоить сердцебиение и дышать без хрипов. — Идиот, какого черта ты тут делаешь?

— Слежу за тобой, — прошептал Шейн в ответ. — Думаешь, я приехал сюда ради пейзажа?

— Ебаный придурок. — Майкл был очень зол; он не часто использовал это слово еще до переезда Клэр. Это было, вероятно, неосознанно. — Серьезно, что ты делаешь?

— Слежу. За тобой. — Сказал Шейн очень медленно, просто чтобы было ясно. — Ты в беде, дружище. Ко мне приходили.

— В смысле приходили?

— Хочешь обсудить это здесь? — Шейн махнул рукой — хотя ничего не видел в темноте — чтобы поставить точку. — Сейчас?

— Нет, я хочу, чтобы ты уехал на своем байке и оставил меня одного, — ответил Майкл. — Господи, ты и Еве сказал? Она стоит на стреме?

— Доверься мне. Ты знаешь Еву, она же не может без шума. Ты бы сразу ее услышал в ее чертовых ботинках.

Майкл издал звук, близкий к смеху.

— Так ты пришел один. Зачем? Спасти меня?

— Именно, — прошептал Шейн. — А теперь мы можем идти?

— Нет, — сказал Майкл. — Я должен убедиться, что он еще здесь.

У Шейна возникло плохое предчувствие.

— Пожалуйста, не говори мне, что это тот, о ком я думаю.

— Подлый старик, который до этого нас чуть не убил?

— Ох, парень. — Шейн сделал глубокий вдох. — Они думают, ты помогаешь ему.

Ему не нужно было видеть лицо Майкла, чтобы представить его выражение — шок, возмущение, гнев.

— Что? Кто так думает?

— Хитрюля Дик. И Ханна Мосес. Это плохо, Майки.

— Без шуток.

— Как ты в это ввязался?

Майкл притих на секунду или две, потом сказал:

— Из-за девушки. Я знал ее в средней школе. Она пришла увидеться со мной.

— Зов плоти?

— Нет, тупица, чтобы я укусил ее. Обратил ее. Привлек на свою сторону. Даровал ей вечную жизнь. Выбери свой эвфемизм.

— Думаю, зов плоти мне нравится больше. Подожди, и как это относится к Бишопу?

— Я волновался за нее. Я подумал, что она может навредить себе, и последовал за ней. Когда я следил за ней, ее схватили. — Майкл сделал болезненную паузу. — Ее убили. Я не мог… я был слишком далеко, чтобы остановить это. Я видел, как это произошло. И видел, кто это сделал.

— Бишоп.

— Я не знаю, как он оказался на свободе, но знал, важно выяснить, что он делает. Так что я выследил его. Он приехал сюда. Он проводит здесь дни, иногда и ночи.

Шейн сглотнул.

— Он здесь?

— Сейчас нет, я проверил. Я планирую подождать, пока не убежусь, что он вошел, а потом пойдет в ход кавалерия.

— Почему ты не сдал его?

— В первый раз я собирался, но он снова ушел, и я потерял его. Я полагал, что он вернется сюда, и ждал. И он пришел. Это второй раз, что я здесь нахожусь. Просто хочу убедиться, прежде чем позвать Амелию и Оливера.

— Знаешь, я обычно не осторожничаю, но думаю, что самое время вызвать тяжелую артиллерию и смотать удочки.

— Возможно, — ответил Майкл. — Но, боюсь, они подумают, что я с ним.

— Знаешь что? Задним умом крепок. Пошли, с безопасного места настучим на этого старого ублюдка. — Шейну этот план показался самым лучшим. Особенно та часть, где его не убивают или превращают в вампира, что для него еще хуже. Не в обиду Майклу.

Майкл, казалось, разрывался, но наконец сказал:

— Ладно. Я просто хочу убедиться, что он будет здесь, когда они прибудут сюда. Он уже выходил однажды. Это не может произойти снова, Шейн. Не может.

Шейн понял, что Майкл принял все близко к сердцу. Дело не просто в Бишопе и принципиальном гневе на злого старого ворона. Речь шла о девушке, которую Майкл отказался превращать, которая получила намного больше от следующего вампа, с которым она столкнулась.

Шейн мог понять это чуть ли не на атомном уровне.

— Верно, — тихо ответил он. — Не может. Пошли.

И они пошли, честно, но как только они направились к двери, послышался звук из неосвещенного склада. Он эхом прошелся среди металлической конструкции, и Шейн не мог решить, что это было. Драка? Кто-то что-то тащил? Рука Майкла сжалась на его руке, тихо останавливая.

И тогда Шейн услышал детский плач.

Это был потерянный, отчаянный звук, проникающий до глубины души. Он не мог видеть Майкла, но все понял по неподвижности. Майкл мог услышать больше, а может, и увидеть.

И дело было плохо.

Шейн пытался решить, стоит ли шептать вопрос, когда он очень отчетливо услышал, как маленькая девочка спокойно сказала:

— Пожалуйста, отпустите меня, сэр. Я ничего не расскажу. Я никому не расскажу.

Неудивительно, что Майкл замер и такой тихий.

Это происходит снова и снова, как кошмар.

Шейн почувствовал, как через Майкла прошла дрожь, и он знал, что это.

— Нет, — прошептал он. — Не делай этого.

— Выбора нет, — прошептал Майкл в ответ. Шейн кивнул, потому что он понимал, правда понимал, он достал свой телефон и написал Клэр, в основном потому, что у него не было на быстром наборе никаких кровососов. А Клэр была. Он дал адрес, или так близко, как он полагал, и добавил 911 в конце, просто чтобы было ясно, что тут нет ничего милого. Если она выключила телефон или где-то оставила…

Но нет, через несколько секунд загорелся экран с сообщением от Клэр: "Отправила за помощью. Уходи оттуда сейчас же!".

Что было разумным планом.

Но тогда он оставит здесь Майкла, одного, без помощи. Без кого-либо. И Шейн не сможет жить с этим. Он написал в ответ "Уйду", хотя знал, что не сделает этого, и в свете экрана телефона посмотрел на Майкла. Майкл видел, что тот отправляет, и было довольно очевидно, что Майкл знал, что он лжет. Текстуально говоря.

Было сложно убрать телефон, являющийся источником света, но Шейн знал, что должен был сделать это. Темнота ощущалась как густое удушающее одеяло, и на секунду он подумал, что утонул в нем. Майкл отпустил его, и на него обрушилась дезориентация. Шейн остался на месте, пытаясь не думать обо всех вещах, которые могут пойти неправильно по их не-плану, и почти подскочил, когда почувствовал, как пальцы Майкла сжимаются на его плече, предупреждая. Он знал, что это значит, без каких-либо слов.

Бишоп знает, что они здесь.

Странно, но так… лучше. Неизвестность закончилась. Теперь это просто сражение, а Шейн жил сражениями. Это как… дом.

— Скажи, что у тебя с собой есть оружие, — сказал Майкл. Он уже не скрывался. Шейн задумался, чувствует ли он то же самое; наверное, нет, подумал он. Майкл не сбегал от боя, но он никогда его так не жаждал. Это было мрачное принятие неизбежности.

— Я тебя когда-нибудь подводил? — ответил Шейн и полез в куртку, чтобы достать два кола с серебряными наконечниками. Сработает даже с таким старым и сильным вампиром, как Бишоп. Он протянул один Майклу, затем проверил другие карманы. Он нашел мешок с серебряным порошком. — Когда я его брошу, держись в стороне или засверкаешь, но не в модном смысле.

— Что предлагаешь?

— Ты отвлекаешь Бишопа, я спасаю девочку.

— Серьезно? Да ладно.

— Что? Думаешь, я лучше его заколю?

— Нет, я думаю, тебе лучше держаться подальше, — ответил Майкл, — Бишоп любит начинать с людей. Он любит легкие убийства.

— Обижаешь.

— Я не говорю, что ты один из них.

Шейн обдумал это. Откровенно говоря, Бишоп пугал его, но Майкл прав в одном — он мог добраться до девочки быстрее, забрать ее и спасти от опасности лучше, чем мог Шейн. И он вернется через несколько секунд.

Шейну просто нужно держать его на расстоянии вытянутой руки… минуту. Может, меньше.

Звучит не так сложно, именно поэтому Шейн знал, что это нелепо.

— Конечно, — сказал он. — Давай сделаем это.

— Я включу свет, — сказал Майкл. — Пять секунд.

А затем он ушел, двигаясь, как призрак сквозь темноту, и Шейн остался один, сжимая кол в одной руке и пластиковый мешок с серебряным порошком в другой. Он отсчитывал в уме, сосредоточившись на числах вместо всех вещей, которые могли бы пойти не так.

Он был только на двух, когда на складе загорелся свет, зеленоватое мерцание, отбрасывающий на те немногие вещи, что были, неестественный цвет. Груды мусора. Старые помявшиеся картонные коробки. А в дальнем конце склада разбитый погрузчик без колес.

И мистер Бишоп, держащий за руку рыжую девочку лет двенадцати. Вырастая в Морганвилле, вы знали людей в лицо, даже если не хотите иметь с ними ничего общего, и он знал этого ребенка. Ее зовут Клеа Блейсделл.

Не то чтобы имело значение, знает он ее или нет. Он никого бы не оставил, даже Монику Моррелл, на несуществующую милость Бишопа.

Так что он вышел на свет, вертя между пальцами кол, считая это дерзким, и крикнул:

— Эй, дедуля, перешел на закуски? Пытаешься сбросить несколько фунтов?

Он продолжал идти, сокращая расстояние между ними. Он не мог видеть Майкла, но это не имеет значения; он знал, что он был там, обходил для более удобного нападения.

Шейн был в двадцати футах, но это оказалось достаточно близко, чтобы увидеть, как губы Бишопа растянулись в улыбке, словно края ножевого ранения. Бишоп стал еще ужаснее, чем он помнил — седые волосы прилипли к коже, словно их никогда не мыли; серая, грязная одежда; лицо белое, а черты лица острые, он никак не походил на человека.

— Неужели это мальчик Коллинз, — сказал Бишоп. Его голос был хриплым. — Я думал, пример отца научил тебя уму разуму. Неважно. Я не собираюсь тратить свое время, превращая тебя в одного из своих. Я просто остановлюсь на том, что ты мертвый будешь лежать у моих ног.

— Милая фантазия, — сказал Шейн и продолжил идти. Его сердце колотилось так быстро и сильно, что было больно. — Это никогда не произойдет, паразит. Давай. Покажи мне, ты жалкий старый…

Он не успел закончить оскорбление, потому что Бишоп отпустил запястье девочки и размыто прыгнул на него. Шейн разбежался — не назад, к нему — и бросился плашмя на бетон, когда Бишоп пролетел над ним. Шейн откатился и вскочил на ноги, когда Бишоп приземлился в десяти футах, и снова завертел кол. Он задыхался, и все его тело кричало бежать, черт побери, но он перекрыл это волчьей усмешкой и жестом "подходи", крутя кол. Когда Бишоп издал низкий, тревожный рык и выпустил клыки, Шейн начал пятиться. Это стратегия. Чтобы Бишоп был спиной к рыжей девочке…

…которую поймало другое размытое пятно и, не замедлившись, понесло к зазору в задней стене. Похоже, личный вход Бишопа. Давай, Майки, подумал Шейн, а потом у него не было времени на раздумья, потому что старый подлый вампир хотел надрать ему задницу.

Шейн старался его не подпускать и уклонился от когтей Бишопа, которые могли его выпотрошить; ноги стали неповоротливыми даже с испытываемым адреналином и ужасом. Бишоп был быстрым, очень быстрым, быстрее Майкла возможно. Ловкости человека не достаточно.

Когда рука Бишопа накрыла руку Шейна и дернула его вперед, Шейн решил, что уже мертв. Вопрос заключался лишь в том, что случится… осушит и оставит сухой труп или разорвет в кровавой забаве. В целом, подумал Шейн, быть разорванным лучше, но на самом деле у него не было много времени, чтобы поразмыслить над этим, и тогда… тогда…

Тогда неожиданно серебряный град из порошка взорвался вокруг Бишопа, как фейерверк, сверкая в свете люминесцентных ламп, Шейн моргнул и закашлялся. Примерно через секунду хватка Бишопа на руке ослабла, и его покрасневшие глаза расширились, рот открылся в крике.

Его волосы загорелись вокруг головы странным пылающим ореолом. Шейн высвободил руку и попятился назад, его мозг просто догонял то, что он видел.

Бишоп в огне от серебряного порошка. Как Бишоп обернулся, чтобы посмотреть на нападавшего, Шейн увидел Майкла, стоявшего в десяти футах позади него, рука все еще вытянута после броска. На ладони следы ожогов.

Сейчас, подумал Шейн, когда Бишоп направился в сторону его лучшего друга, Шейн поднял кол и сделал быстрый выпад. Он не позволял себе думать об этом или приказывать себе, что делать. Иногда его тело просто знало такие вещи.

Иногда лучше, когда разум остается в стороне.

Кол ударил Бишопа в спину слева, пробив горящую кожу и попав прямо в сердце.

Шейн упал назад, туша пламя на рукавах пиджака, а Бишоп кричал и пытался достать кол, пронзивший его сердце… а затем медленно опустился на колени, а потом на лицо.

Он был слишком стар, чтобы быстро умереть. На самом деле, Шейн не был уверен, что серебро его убьет — но он надеялся. Очень сильно надеялся.

Шейн лежал, опершись на локти, и смотрел на вампира, но ничего не произошло. Бишоп не вскочил, рыча; серебро жгло его, но не сильно. Это было как медленное неохотное шипение вокруг кола.

Бишоп медленно моргнул.

Не умер. Еще нет.

Майкл подошел к нему и предложил руку.

— Мы должны отрубить ему голову, — сказал Шейн, не принимая руку. Майкл не убрал ее.

— Это не наша обязанность, — ответил он. — Но обещай мне кое-что.

— Что?

Лицо Майкла выглядело бледным и странным в зеленоватом свете.

— Обещай мне, что сделаешь это для меня, если я стану как он.

Шейн заколебался, затем принял его руку и позволил Майклу поднять его на ноги.

— Ты не станешь таким, — сказал он и не отпустил его. — Не станешь, брат. Я не позволю.

Он отпустил. Они стукнулись кулаками и кивнули друг другу. Это их сделка.

Снаружи послышался звук двигателей и визжащих тормозов, а через пять секунд место кишело парнями в черных костюмах, галстуках и солнцезащитных очках, все с по-вампирски бледными лицами и оружием. Они окружили Шейна, Майкла и неподвижное — но не мертвое — тело Бишопа.

Никто не промолвил ни слова.

Новоприбывшие расступились, и между ними прошла женщина в белом так, словно ей принадлежало это место, хотя технически наверно так и есть. Она несла маленькую рыжеволосую девочку, та держалась своими пухлыми ручками за длинную элегантную шею женщины. Как прозвал ее Шейн, Снежная Королева.

Амелия. Основатель Морганвилля.

Она красивая, но это холодная красота, от которой Шейна бросало в дрожь; что-то в ее глазах было… неправильным. Даже у других вампиров глаза не такие.

— Вы это сделали? — спросила она и посмотрела на горящее тело. Ее выражение лица было бесстрастным, ни намека на то, что она чувствует по этому поводу. Шейн с Майклом переглянулись.

— Да, — подтвердил Майкл. — Извините. Нам пришлось.

— О, в самом деле, — сказала она. — Хорошо, что вы это сделали. Для него же. Если бы я поймала его в этой ситуации, я бы не была столь… милостива. — Она сделала паузу и перевела взгляд на Шейна. — Кто заколол его?

Прежде, чем Шейн мог ответить, вклинился Майкл.

— Я, — сказал он. — Шейн спас ребенка.

Амелия не моргнула.

— Хорошо, что это был ты, — ответила она. — Если бы это был мистер Коллинз, мне бы пришлось созвать заседание Совета и вынести наказание. Люди не закалывают вампиров в Морганвилле, мистер Коллинз. Не без последствий. Но, конечно, это был не Шейн, верно, Майкл?

— Верно, — ответил Майкл. — Это был я.

Шейн открыл рот, получил холодный взгляд от Амелии и быстро закрыл его. Он не кивнул. Он решил, что, возможно, это не будет ложью, если он не будет двигаться. Или дышать.

Амелия повернулась к одному из ее телохранителей, которые выжидательно стояли рядом с ней.

— Займись этим, — сказала она. — Никто не узнает об этом. Проследи, чтобы мой отец оказался там, где должен быть. И не спеши удалять кол.

— Мадам, — ответил он. Он посмотрел на Майкла и Шейна. — Что насчет них?

Шейн с замиранием сердца осознал риски. Не то чтобы они навредят Майклу. Но он всего лишь дышащий. Не причина терять сон, если Амелия вообще спит.

Мгновение она колебалась, бледная изящная рука гладила рыжие волосы девочки, потом она сказала:

— Я думаю, мы можем доверять Шейну и Майклу, что они никому не расскажут.

— А девочка?

Амелия посмотрела на ребенка.

— Клеа, — сказала она. — Ее зовут Клеа. Я отвезу ее домой. Уверена, ее родители тоже будут помалкивать. — Она посмотрела на Шейна. — Тебе есть, что сказать?

Он покачал головой.

— Просто удивлен. Вы знаете ее имя.

Бледные губы Амелии скривились в улыбке, и в глазах была тень тепла.

— Конечно, — ответила она. — Я знаю все имена.

Она не оглянулась на Бишопа. Кивнув Майклу, она повернулась и вынесла Клеа из здания в ночь. Наверное в лимузин с водителем. Что напомнило Шейну о мотоцикле, на котором он приехал.

— Нам пора, — сказал Майкл. — Тебя подвезти?

— Шутишь? — спросил Шейн. — Знаешь, что Рад делает с людьми, которые не возвращают его байки?

Солнце только взошло, когда Шейн сел на край кровати Клэр. Он не разбудил ее. Она свернулась на боку, утренний свет золотил ее кожу, делая кончики ее волос красными. Шейн накрутил прядь вокруг пальца, на ощупь она была как теплый шелк.

Он позволил волосам упасть, и мягко переместил палец к ее щеке, потом к губам. Веки Клэр дрогнули, и она издала мягкий довольный горловой звук.

А потом сфокусировала на нем взгляд.

Ее карие глаза на солнце стали золотистыми, и он почувствовал золото внутри. Она ничего не сказала. Как и он.

Он наклонился и поцеловал ее, и ее губы были теплыми и сладкими, и он подумал, что ради этого стоит жить.

Когда он наконец сел, она улыбнулась ему, и улыбка была настолько прекрасной, что он забыл, что собирался ей сказать. Возможно, что-то банальное, как доброе утро.

— Что ты делал ночью? — спросила она, подвинувшись.

Шейн медленно опустился рядом с ней, не отрываясь от ее теплых, освещенных солнцем глаз. И этой улыбки.

— Знаешь, — сказал он. — Как обычно.

Если у нее и были какие-либо подозрения, она оставила их при себе. Им было о чем подумать… и ничто из этого не включало вампиров.

И все это было… приятным.

 

Последний танец Королевы Драмы

Это важная сцена между книгами, и по какой-то причине я в конечном итоге продала его как рассказ из антологии Вечные, следующей за антологией Бессмертные, также под редакцией Ф. К. Каст. Мне нравится писать от лица Евы, особенно когда она язвительная. Здесь также модные платья, ревность, танцы, Майкл в беде, ТАНЦУЮЩИЙ ОЛИВЕР (не могу это не выделить, потому что всегда хотела написать эту сцену) и, скорее всего, спонтанное предложение. Так что если вы не читали его, вот ваш шанс, чтобы увидеть историю Майкла, Евы, Глорианы и последний танец королевы драмы.

Меня зовут Ева, и я — королева драмы.

Не в смысле, что я обычный истеричный подросток, о нет. Я — Королева Драмы, с большими заглавными буквами и завитушками на вершине. Я упорно тружусь над этим, и меня бесит, когда меня сваливают с кучей подражающих позеров, которые даже не Начинающие Надутые Губки, тем более не Главные по Истерикам.

Так что когда у меня появилась золотая возможность закатить большую, полную драмы сцену и в конечном итоге вести себя как взрослый человек, вы поймете, насколько важно это было для меня. Но подождите, я забегаю вперед.

Во-первых, позвольте мне описать драму, которая являлась моей жизнью — и это только фон, широкие мазки, из-за которых я такая эпичная, скажу я вам. Я гот, но в основном из-за моды, а не показушности. У меня эмоциональный жестокий отец и свалившая мать. Мой младший брат оказался в шаге от психушки или федеральной тюрьмы.

О, и мой бойфренд — милый парень, одаренный рок-гитарист и, как бывает, имеет аллергию на солнечный свет и жажду плазмы на регулярной основе. Тем не менее, в нашем родном городе Морганвилль это норма, так как около трети граждан — вампы. Да, вампиры. Серьезно. Теперь вы понимаете, почему моя жизнь с раннего возраста была кошмаром… монстры под кроватью не выдумка, и давление на всех нас заставляло сдаваться. Быть хорошим морганвилльским конформистом.

Сдавать нашу кровь для дела.

Но не мою. Я договорилась со своими мятежными друзьями. Мы никогда, никогда не были частью этой сцены.

Я уже упомянула, что мой парень — вампир, так? Да. Вот так вот.

Учитывая все это, когда я говорю, что наступил кризис… ну. Может быть, вы осознаете всю масштабность того, о чем я говорю.

Сага началась в обычный день — собственно, как обычно. Я имею в виду, конечно, однажды утром там, в доисторические времена динозавр проснулся, зевнул, пожевал какие-то кофейные зерна и думал, что его день будет до смерти скучным, как раз перед тем, как комета упала поблизости. "Обычный день" в моей жизни означает, что я поздно просыпаюсь, ору на моего соседа, Шейна, убраться с моего пути, пока мчусь к ванной в моем шелковом халате с вышитым драконом, и провожу сорок пять минут с шампунем, гелем для душа, кондиционером, укладываю волосы, делаю макияж и одеваюсь, все это время слушая, как Шейн стучит в дверь и жалуется, что описается в моей спальне, если я настаиваю на проживании в ванной комнате.

Сегодня утром, выходя, я послала ему насмешливый поцелуй с черной помадой, проверила время и поморщилась. Я опоздала на работу в Common Grounds, лучшее местное кафе из двух имеющихся в городе. (Я также работала и во втором лучшем, но в другие дни). Я не была против тащить свою задницу в университетский центр, но в Common Grounds босс тот еще — возможно, потому что он заставлял людей приходить вовремя еще до изобретения карманных часов.

Я попыталась прокрасться через заднюю дверь Common Grounds, что вроде бы прокатило; я бросила мою сумочку в виде гроба в свой шкафчик, схватила длинный черный фартук и повязала его, прежде чем пойти за клипбордом. Я провела быструю, не очень тщательную инвентаризацию и поковыляла в зал…

…Где мой босс, Оливер, уставился на меня долгим, холодным взглядом, что, вероятно, устрашало подчиненных в течение сотен лет. Оливер = вампир, хотя он проделал хорошую работу, натянув человеческую улыбку и выглядя как Мистер Милый Хипповатый Чувак, когда он думал, что это поможет ему что-то заполучить. Сегодня он не был надоедливым, потому что на стойку нахлынуло три очереди людей, отчаянно нуждающихся в утренней дозе кофеина, а его помощница, как — ее — зовут или Джоди — через — и, еще не появилась. Я подняла клипборд и надела мое лучшее невинное выражение лица.

— Я делала инвентаризацию, — сказала я. — Нам нужно больше крышек.

Он зарычал, и я могла слышать это даже через шипение латунного монстра по изготовлению эспрессо.

— Добавь в журнал, — рявкнул он, и могу сказать, что он не купился на оправдание инвентаризацией. Ну, в любом случае это было не очень убедительно. Я беззвучно извинилась и поспешила лучезарно улыбнуться очереди посетителей, которые хотели раскошелиться на четыре пятьдесят за мокко — шоколадное — фраппе или что еще они там заказывают. У нас все просто, цена зависит от размера напитка, каким бы он ни был. Забавно, как люди не понимают, что это экономит время. Я работала быстро, обслуживая любителей кофе в рекордно короткие сроки, а затем пошла помогать Оливеру с кассой. Он перестал рычать и время от времени одобрительно кивал. Для Оливера это словно организация оплачиваемого отпуска и дюжины роз.

Мы пережили утренний пик, и наступил спокойный полуденный период, когда дверь в задней части магазина открылась, и зашла девушка. Это не было необычным — эта дверь была типичным вампирским входом для тех, кто хотел избежать не столь здоровый эффект от прогулки на солнце. Но я никогда не видела эту вампиршу раньше. Она была… интересной. Массы вьющихся светлых волос с таким же блеском, словно только что из салона, как в рекламе; фарфорово-бледная кожа (без использования пудры, как это делала я); большие нефритово-зеленые глаза с золотистыми пятнами. Она была одета в футболку Ed Hardy под черной кожаной курткой с пряжками и молниями, и она выглядела как любая двадцатилетняя в любом городе США и других стран. Но ниже. Она была пять футов и три дюйма (160 см), но соблазнительная.

Мне она не нравилась, из принципа, пока она брела к прилавку. Оливер, который протирал стойку, остановился посреди движения, чтобы посмотреть на нее. Это выглядело по-мужски, потому что я заметила, как носители Y хромосомы, включая стол геев, тоже наблюдали за ней. Мне она не кажется такой сексуальной, по крайней мере не такого рода, и она не делала это своей вампирской силой (не каламбур)… но она привлекла внимание, хотела она того или нет.

Я не привыкла быть невидимкой, и это своего рода разозлило меня.

Тем не менее, я выдавила из себя улыбку, подойдя к кассе.

— Привет, — сказала я своим лучшим профессиональным приветствием. — Чем могу помочь?

— Я этим займусь, — сказал Оливер и оттолкнул меня в сторону. Он улыбался, что обычно было плохим знаком, но эта улыбка захватывала глаза, и вдруг он уже не был похож на вампира, который бы надрал тебе задницу, аааргх, он выглядел как… парень. Просто парень, вроде красивый, хотя слишком старый для меня.

Девушка улыбнулась ему, и вау. Я имею в виду, я сделала шаг назад, а я 1) не мужчина 2) не интересуюсь подобным.

— Оливер, — поприветствовала она, и даже ее голос был милым и сладким, с каким-то мелодичным акцентом, из-за которого ее речь звучала экзотично и таинственно. Ну, для Морганвилля, штат Техас, потому что мы и людей из Далласа находим экзотическими и таинственными. — Мой дорогой друг, я не видела тебя со средневековья.

— Глориана, — ответил он. — Я опасался худшего. Жестоко держать нас в напряжении. Где ты была?

Она пожала плечами и поиграла с молниями на куртке, выглядя застенчивой, когда она бросила на него взгляд из-под густых, вероятно натуральных, ресниц.

— После последней великой войны я потеряла твой след и остальной части нашей семьи, — сказала она. — Те, кого я нашла, были… не здоровы. Мне удалось избежать заражения этой болезнью, но я не решилась рисковать, так что осталась в стороне.

— Где?

— Ой, знаешь, тут и там. Европа. Австралия очень милая; я приехала сюда, когда они еще путешествовали на океанских лайнерах. С тех пор я плыла по течению. Недавно была в Лос-Анджелесе, где я наткнулась на Бобби Сэнсома — помнишь его? — и он сказал мне, что почти все здесь, в Морганвилле. Он также сказал, что он пришел сюда, чтобы получить лекарство. Я подумала, что, возможно, это безопасно.

— Безопасно, — ответил Оливер. — Но ты должна представиться Основателю. В этом городе есть правила, ты должна подписать соглашение, чтобы остаться. Ясно?

— Конечно. — Ее очаровательная улыбка стала еще шире. — Оливер, сладкий, ты правда сомневаешься, что я знаю правила гостеприимства и хорошего поведения? Я бы не выжила так долго, без разбора расхищая скот… ой. — Ее сверкающие глаза метнулись ко мне, приглашая меня разделить шутку. — Я не про тебя, конечно. Я не хотела никого обидеть.

— Нет? — Я вскинула брови, чтобы она знала, что милое лицо не произвело на меня впечатление. — Из-за такого ты можешь попасть здесь в беду.

Глориана недоуменно взглянула на меня, потом повернулась к Оливеру.

— О чем это она?

— О том, что у людей здесь есть статус. — Он не выглядел особенно счастливым по этому поводу, но эй, это же Оливер. — Ты не можешь рассчитывать на любезность от них. И, к сожалению, ты не можешь наказать их за это.

Я фыркнула.

— Укуси меня, клыкастик.

— Видишь?

Глориана несколько секунд выглядела серьезно озадаченной, а затем улыбнулась, что я могла назвать только полным восхищением. Несмотря на мои лучшие намерения, у меня появилось предательское небольшое желание улыбнуться в ответ.

— В самом деле? Но это же замечательно!

— Замечательно? — Настала очередь Оливера выглядеть ошеломленным, словно она начала болтать на неизвестном ему языке.

— Конечно! Знаешь, я никогда не была до ужаса традиционной, дорогой. Я была бы рада снова пообщаться с людьми на равноправной основе. Большинство из них жутко скучные, но эта выглядит достаточно ярко. — Ее зеленые глаза пробежались по мне, давая мне женскую рентгеновскую оценку. — И точно не боится спорить.

— Эту зовут Ева, — сказала я. — И не проверяй мне зубы, словно скотине. Я кусаюсь.

Глориана засмеялась настоящим искренним смехом, и я почувствовала, как через тело Оливера прошла дрожь рядом со мной. Я не могу сказать, что это вызвало — но явно не страх, старый чувак никого не боится.

— Ева, — сказала она. — Я бы хотела что-нибудь выпить. Что-то горячее и соленое, возможно, 3 отрицательную, если есть.

Тьфу, ну да ладно, время от времени я обслуживала вампов. Я снова натянула профессиональную улыбку.

— Конечно. Сейчас принесу.

Я как раз разогревала кровь из холодильника, как мне пришло в голову, что она назвала мою группу крови.

Хмммм.

Совпадение. Возможно.

***

Визит Глорианы в кофейню был поучительным, если не больше. Я налила ее кровь в непрозрачную чашку для кофе, с крышкой, они с Оливером сели вместе, наверно, поболтать о былых временах, и я имею в виду старые времена. Она не была сдержанной, как некоторые из других вампиров — она здоровалась с приходившими людьми, мило улыбалась, некоторым пожимала руку.

Я готовила эспрессо для мокко, когда мой парень вошел через вампирскую дверь и встал в очередь. Я помахала рукой, и он подмигнул мне. Майкл — абсолютный красавчик и всегда таким был; высокий, блондин, стройный и застенчивый. Он всегда был более сосредоточен на музыке, чем на людях вокруг него, и то, что он рассказал мне о том, как он умер, это было ошибкой. Таким образом, он пытался контактировать с людьми так же хорошо, как исполнял гитарные риффы. Он всегда был моим другом, но в эти дни он намного больше, чем друг.

Не хочу преувеличивать, но я люблю его всю свою жизнь. Я пугаюсь до чертиков, когда думаю, что могу его потерять — хотя в Морганвилле намного более вероятно, что он потеряет меня, учитывая смертность среди людей здесь.

Тем не менее.

Я поспешила выполнить следующие три заказа, чтобы добраться до Майкла, взять перерыв, опереться о стойку и улыбнуться, когда встретятся наши взгляды.

— Привет, красавчик, — промурлыкала я. — Смотришь, что тебе нравится?

— Всегда, — сказал он и показал только часть той разрушительной усмешки Майкла Гласса. — Кофе тоже неплохо выглядит.

— Ты вежливый. Я всегда это говорила.

— А ты странная. Но я люблю странности.

— Мммм. Не хочешь пойти провести вместе со мной инвентаризацию?

— Разве твой босс не здесь? — Майкл сделал вид, что ищет Оливера.

И он нашел его. Он также заметил Глориану, которая, опираясь подбородком на свою маленькую ручку, светящимися, большими глазами смотрела на Оливера.

— Ничего себе, — сказал он. Это было не то, что вы захотите услышать от вашего парня, поверьте мне. — Кто эта новенькая?

— Глориана. — Ответила я. — Она не новенькая. Она древняя. — Я надеялась, что положила этому конец; Майкл не был заинтересован зависать с другими вампирами, хотя он делает это, когда этого требуют обстоятельства; ему нравились я, Шейн и Клэр. Он любил нас намного больше, чем недышащих.

До этого момента, по-видимому. Я так и видела над его головой воздушный шар со словами «надо пойти, сказать привет». Но он был достаточно умен, чтобы не говорить этого. С трудом, он переключил свое внимание с Глорианы на меня. — Так, у тебя есть планы на обед сегодня?

— Неа. Я подумывала о смузи. — В этом кафе-баре вы должны быть уверены, что берете взбитую клубнику, а не, вы знаете, что-то еще, но коктейли были вкусными. — Однако, я могла бы уговорить на что-нибудь, не связанное с едой.

— Шейн на работе, — ответил Майкл. — Клэр на занятиях. Дом пуст. Я мог бы сделать тебе что-то горячее.

Он сказал это без всяких эмоций; это было замечательно, озорство в Майкле, он может донести самые возмутительные реплики с предельной искренностью. Это заставляло меня гадать, только ли у меня такие мысли… пока я не видела веселье в его ясных голубых глазах.

— Я в деле, — выдохнула я. — Встретимся там в час, хорошо?

— Не в двенадцать?

— Я опоздала.

— Ааа. Я буду занят.

— Эй!

Он улыбнулся сокрушительной улыбкой и наклонился через прилавок, чтобы поцеловать меня. Его губы были холодными, сладкими и мягче, чем они имели какое-либо право быть, но он ушел прежде, чем я могла действительно насладиться этим.

Он оставил на стойке четыре пятьдесят — его способ сказать, что кофе придется пить мне. Я так и поступила, сделав его сладким и крепким, как он.

Я потягивала напиток, когда поняла, что Глориана смотрела на дверь, через которую вышел Майкл. Она, наконец, наклонилась и клюнула Оливера в обе щеки в европейском прощании, взяла свою чашку с 3 группой и пошла… за Майклом.

Мне это не понравилось.

Совсем.

***

Час дня приближался очень медленно, я проверяла часы в кафе, на телефоне и свои, просто чтобы быть уверенной. Когда стрелка, наконец, доползла до 12:45, я сняла фартук и прощебетала Оливеру:

— Обед!

— Ты разве не должна отработать опоздание? — спросил он, не отвлекаясь от кассы и считая наличку.

— Да, я останусь позже.

— Лучше бы ты работала во время обеда.

— Извини, рабство вышло из моды, — сказала я и повесила фартук на старую вешалку в конце прилавка. — Должна бежать.

Он хмыкнул и махнул рукой. Я достала мою сумочку из шкафчика и выбежала.

До дома недалеко, но было неожиданно холодно; дождевые облака росли, темные и зловещие, поднялся ветер. Он нес песок и траву через дорогу, шуршал листьями на деревьях и вообще делал прогулку менее забавной, чем обычно. Я была счастлива оказаться на Лот Стрит и увидеть свой большой блестящий черный катафалк, припаркованный у обочины. Автомобиль Смерти. Холла.

Я не могла ждать и понеслась по дорожке, ступенькам, по крыльцу, открыла дверь и бросила свои вещи на столик; ключи Майкла были уже там, в блюдце. Моё сердцебиение стало еще быстрее.

— Вечеринка начинается! — крикнула я и пошла по узкому коридору к гостиной.

По дороге туда я прошла салон, в котором была мебель словно в музее; мы никогда не сидели там. Но на этот раз я обнаружила там людей, когда проходила мимо. Я остановилась, вернулась и обнаружила, что Майкл сидел в большом красном бархатном кресле.

Глориана сидела на диване, ее чашка на мраморном журнальном столике. Она положила ногу на ногу, и казалось, ей очень удобно.

В моем доме.

С моим парнем.

— Майкл? — спросила я. Он встал, выглядя виноватым и нервничающим, что было для него в новинку. — Что происходит?

— Эээ… Это Глориана.

— Я знаю, кто она. Я сказала тебе.

— Ева, — сказала Глориана теплым, сладким и полным извинений голосом. — Я только хотела встретиться с Майклом, новым дитя Амелии. Я любопытное существо, я знаю. Я ничего под этим не подразумеваю.

— Ева, остынь, — произнес Майкл. — Она пришла поздороваться.

— Вижу, — мой голос звучал плоским и злым, даже для моих ушей. — Это здорово. Теперь она может попрощаться.

— Я не хотела обидеть. Я пойду, — Глориана встала и протянула Майклу руку, костяшками вверх. — Была рада познакомиться с тобой, Майкл Гласс.

Он взял ее за руку и выглядел немного смущенным тем, что делать, потом очень формально поднял ее к губам и поцеловал костяшки пальцев. Не поцеловал поцеловал, больше касание губ, но от этого я все равно чувствовала головокружение и боль внутри.

— Добро пожаловать в Морганвилль, — сказал он. — Надеюсь, еще увидимся.

— О, уверена, увидимся, — засмеялась Глориана. — В конце концов, вывеска говорит, вы никогда не захотите уехать, не правда ли? Мне уже многое нравится в Морганвилле. — Она перевела свои зеленые глаза на меня. — Ева. Спасибо за твое гостеприимство.

— Да. Не забудь забрать свою кровь.

Майкл бросил на меня взгляд. Я ответила тем же. В то время как мы играли в гляделки, Глориана взяла стаканчик и направилась к двери. Майкл прошел мимо меня, чтобы открыть ее для нее и протянул ей большое черное пальто и шляпу, помогая надеть.

— Вход в подземку через квартал, — сказал он. — Ищи знак. Можешь вернуть пальто и шляпу позже.

— Спасибо, — ответила она и закуталась в солнцезащитную одежду. Она выглядела наряженной бродяжкой. — Ты так добр, Майкл. — Она произнесла имя по-французски, как Мишел. — Я отблагодарю в ближайшее время.

Он смотрел ей вслед. Я смотрела, как он смотрел ей вслед, а потом закрыл дверь, запер ее и, не глядя на меня, сказал:

— Насколько ты зла?

Не говоря ни слова, я повернулась и пошла по коридору на кухню и налила себе стакан воды. Я не хотела пить, но в горле была жгучая боль, и, кроме того, мне нужно было занять мои дрожащие руки.

Я слышала, как открылась дверь, и зашел Майкл.

— Серьезно, — сказал он. — Ева, я просто был дружелюбным. Она только что приехала в город.

— О, так целовать руки — это просто дружелюбие? Не видела, чтобы ты так делал Оливеру.

— Многие из старых вампирских женщин ожидают этого. Они не пожимают друг другу руки, Ева.

— Ну, они должны перенести свои немертвые задницы в двадцать первый век, потому что целование рук ушло вместе с гильотиной, не так ли? И тогда ты будешь делать то, что ожидают, так?

Майкл покачал головой и прислонился к стойке.

— Это не похоже на то.

— Не похоже на что?

— Что я хочу затащить ее в постель, как ты думаешь, Ева.

Я не могла поверить, что он взял и сказал это вслух, даже если я думала об этом. Хотя не такими учтивыми словами.

— Тогда на что это похоже?

— Что я… любознательный. Слушай, она дружелюбна, а не как другие. Я могу расспросить ее о том, как быть… — На его щеках было больше цвета, чем обычно; близко к тому, как краснеют вампиры. — Как быть тем, что я есть.

— Расспросить о чем? — потребовала я.

Майкл встретился со мной взглядом.

— Как то, как я потеряю контроль и раню близкого мне человека. Такого рода вещи. Особенно, когда я голоден, и мы вместе.

Ох. Это больно во всех смыслах; это личное, и это не было только личным для него. Я та, кто провел черту, та, кто сказал, что никогда, никогда не позволю ему укусить меня, тем более так. И это не то, о чем мы говорили, не всегда. Особенно не с третьей стороной, которую можно назвать Сексуальный Адский Котенок.

— И ты подумал, что было бы хорошо обсудить это с вампом, с которым ты знаком тридцать секунд.

— Мы говорили в течение часа, Ева. Я не начинал сразу с этого.

Я сглотнула.

— Ты целовал ее?

— Ева!

— Так что?

— Господи, конечно, нет!

— А хотел?

Майкл смотрел на меня в течение нескольких фатальных секунд, а затем сказал:

— Она производит такой эффект на парней, так что да, я предполагаю, что я думал об этом. Но я этого не делал.

Это не заставляет меня чувствовать себя лучше. Глориана вернется. По крайней мере, она вернет шляпу и пальто, и если я не буду здесь, он снова окажется с ней и… все может случиться. Не то чтобы я не доверяю Майклу, я доверяю, правда доверяю, но… она не просто случайная цыпочка. Она не остановилась, просто чтобы пообщаться; Глориана охотится.

Она преследовала моего парня.

— Только через мой труп, — пробормотала я. Майкл выглядел испуганным. — Извини. Разговариваю сама с собой.

Он вздохнул, выпрямился и встал передо мной. Он взял из моей руки стакан воды и бережно поставил его на стол, потом наклонился и поцеловал меня, сладко, горячо и крепко. Он поместил руки по обе стороны от меня, и блин, белый огонь почти уничтожил все, что у меня было в голове, в том числе хитрую, милую улыбку Глорианы или как Майкл смотрел ей вслед, когда она ушла.

Он мой. Мой.

Его руки покинули стол и погладили мои волосы, прошлись по шее, легли на плечи. Мой топ был весьма эластичный, чтобы скользить по моим рукам под нажатием его ладоней, и я вздрогнула, когда холодный воздух коснулся моей кожи.

Майкл взял меня на руки, словно я была пушинкой, и в течение долгой секунды он смотрел вниз на мое лицо. Его выражение лица заставило меня перехватить дыхание.

— Ты знаешь, я люблю тебя, — сказал он. — Ты же знаешь это?

— Да, — ответила я. — Но я также знаю, это может измениться.

— Никогда, — ответил он и снова поцеловал меня. — Никогда.

И на некоторое время, когда он отнес меня наверх, в свою комнату, я верила, что это будет правдой.

Всегда.

Даже когда я почувствовала клубок разочарования в нем, когда его зубы задели мою шею и он не укусил.

***

Я не слышала о Глориане три дня, пока Майкл не сказал мне, что на Площади Основателя в пятницу вечером будет мероприятие, чтобы приветствовать новоприбывших. Конечно, он был приглашен; все вампиры получили приглашения. И некоторые люди, в том числе наш книжный червь, наша соседка Клэр… которая, неудивительно, решила, что наш другой сосед, Шейн, будет ее сопровождать на вечеринку. Я была потрясена, что Клэр решила пойти; она не принадлежала типу разодетых любительниц вечеринок (или раздетых любительниц вечеринок, если уж на то пошло).

— О, я знаю ее, — сказала Клэр, когда мы занимались стиркой в подвале Стеклянного Дома. Она сидела на сушилке, пока я бросала грязные вещи в стиралку; как обычно, она читала, на этот раз одну из книг про вампиров Шарлин Харрис. Наверное, она считала, что таким образом изучает их. — Глориану, я имею в виду. Она кажется милой.

Милой? Я чуть не просыпала порошок на пальцы ног, которые не пострадали, как вы могли подумать, так как ботинки с закрытыми носами.

— Как ты встретилась с ней?

— Она приходила к Мирнину.

Это было странно, потому что Амелия чертовски серьезно относилась к тому, чтобы никто, абсолютно никто не посещал Мирнина; те из нас, кто знал босса Клэр, вообще поклялись под страхом реальной кровавой смерти не говорить о нем, никогда и никому. Глориана просто прогулялась до объекта с высокой степенью защиты… едва ли.

Кроме того, я тоже ее знала. Глориана может засчет своего очарования пройти в Форт-Нокс, и охранники будут стоять в очереди, чтобы помочь ей вынести золото.

— Как они поладили? — спросила я.

— О, он был учтивым, — сказала Клэр и почти хихикнула. — Он на самом деле убежал и оделся для нее. Это было мило. Ну, я могу понять почему, она… хорошенькая. Они знают друг друга, с давних времен. Может быть, он когда-то встречался с ней.

— Может быть, — сказала я. Чудаковатые вещи случаются. — Так, она тебе нравится?

Клэр повернула голову и посмотрела на меня; она снова постригла волосы до плеч, и они были в беспорядке от ветра снаружи. Тем не менее, она была все еще милой. Ее большие карие глаза были слишком умны для нашего блага.

— А тебе нет?

Я не рассказала ей о визите Глорианы в наш дом. Не уверена почему; обычно я легко отходила от своих драм, но эта была… тяжелой. И в самом деле личной. Так что сейчас я просто покачала головой и сосредоточилась на добавлении моющего средства в нужных количествах для цветного белья. Хотя был соблазн добавить в вещи Майкла отбеливатель.

— У тебя было такое, когда ты встречаешь кого-то, и вы просто… конфликтуете? Мы были как гравий и вафли с кремом.

— Это самое странное, что ты когда-либо говорила. Я так понимаю, крем — ты?

— Конечно, крем — я. Ха.

Клэр не отвлекалась.

— Что-то случилось между ней и Майклом, — сказала она. Вот это да. Сразу в яблочко. — Верно?

— Ты действительно думаешь, что я опустилась до… ладно, да. Она пришла сюда. Я обнаружила их вместе.

Ее глаза расширились, и она соскользнула с сушилки.

— Серьезно, вместе? Они…

— Нет. Чай в гостиной в вампирском понятии. Ну ты знаешь. Посидеть, поговорить. — Я нахмурилась. — Но это было слишком мило. И, кроме того, он мой. Знаешь?

Клэр кивнула, но не то чтобы в этом был смысл. Она хороший друг.

— Ты говорила с ним об этом?

— Да, конечно. Ничего такого, бла-бла. Как обычно. Но мой модар зашкаливал, как сумасшедший.

— Модар?

— Думал ли он о супер горячем сексе с ней. Как радар, только с может.

Клэр закатила глаза.

— Ты спрашивала?

— Да, — ответила я.

— И что?

— И он уложил меня в постель.

— Ой.

— Ага, — я нахмурилась на одежду, захлопнула крышку и включила стиральную машину.

— О, точно.

— Точно что?

Это был Майкл, стоящий на лестнице в подвал. Клэр и я сделали виноватый танец. Она уронила книгу и поспешно подняла ее.

— Ничего, — выпалила я. Мои щеки стали теплыми, и я была рада, что нахожусь в тени, пока не вспомнила про, черт, вампирское зрение. — Мы о своем, о девичьем.

Он кивнул, глядя на меня с небольшой грустью во взгляде, подумала я.

— Просто хотел напомнить вам, что у нас закончилось молоко. И острый соус.

— Почему они всегда заканчиваются в одно и то же время? Они же не сочетаются.

— Я подозреваю, Шейн. Он положил острый соус во что-то, — сказал Майкл.

— Тьфу, — вздохнула Клэр. — И правда. — Майкл не уходил, и через секунду Клэр прочистила горло, закрыла свою книгу и сказала: — У меня есть дела. Наверху. Ухожу отсюда.

Он шагнул в сторону, чтобы пропустить ее, потом закрыл за ней дверь и опустился на ступеньки. Мне нужно было положить в сушилку мокрую одежду, поэтому я занялась тем, что проверяла, распутано ли белье, в сушилке есть листы, насколько поставлен таймер.

Майкл терпеливо ждал, пока я все сделаю, потом сказал:

— Если ты не хочешь идти на вечеринку, так и скажи.

— Конечно, я хочу пойти. Это большая шикарная костюмированная вечеринка. Как часто я хожу на такие в Морганвилле? Я имею в виду, у некоторых из этих вампиров даже есть свои смокинги.

— Ева. — Его голос был мягким и очень добрым. — Я серьезно. Если ты не хочешь, мы не пойдем.

— Я не могу избегать ее вечно. Это очень маленький город.

Он не мог с этим поспорить и не пытался.

— Это не означает, что ты должна идти на ее приветственный званный вечер. И если хочешь, я могу надеть смокинг и отвести тебя в приятное место.

— Приятное — здесь слово относительное, — сказала я, но, втайне, идея, что он был готов надеть костюм и отвести меня весь вечер ужинать, заставила меня улыбнуться. — Спасибо, милый. Но, может быть, я должна просто смириться с этим и идти. Что может произойти?

— О, многое, — сказал он достаточно бодро. И он был прав. Вдвоем мы редко были на вечеринках, которые не заканчивались катастрофой, будь то выпускной, где Чака (удачно назвали) Джориса вырвало в чашу с пуншем, или вечеринка братства, которая закончилась нападением вампира. Я даже не говорю о большом приеме мистера Злой Вампир Бишоп, на которой был грузовик неприятностей.

— Я буду в порядке, — сказала я и посмотрела на одежду, вращающуюся при высокой температуре. — Я буду делать милый вид, пока это делает она.

Я обернулась. Майкл спустился по лестнице и пересек расстояние между нами, бесшумный, как воздух, и я растворилась в его объятиях с чувством облегчения.

Он поцеловал меня в макушку.

— Это моя девочка.

Я действительно на это надеялась.

***

Я проснулась на следующий день, ожидая, ну не знаю, погибель, стихийные бедствия и апокалипсис; и более странные вещи происходили в этом городе. Но все казалось нормальным, даже после того как я вышла из дома и пошла на работу. Единственное не-очень-хорошее, что случилось, это когда я пришла в Common Grounds и угадайте, кто там был?

Глориана. Погруженная в разговор с полдюжины поклонников. Она заняла один из столов в темной части комнаты, подальше от палящего солнечного света, и сначала я думала, что все ее новые фанаты были вампирами, но нет, некоторые из них были определенно все еще с пульсом. Двое из них были студенты, в комплекте с вездесущими рюкзаками. Я уверена, что один из них был будущий экс-бойфренд Моники Моррелл, как там его зовут, футболист. Ооо, только перья полетят, если Моника снизойдет и увидит, как ее нынешний сохнет по Новенькой.

Я надеялась на это, но не тут-то было. Глориана болталась тут в течение нескольких часов, смеясь, болтая и регулярно что-нибудь заказывая.

Когда она, наконец, ушла, я увидела, как Оливер смотрел на нее с беспокойным выражением на лице.

— Босс? — спросила я. — Что-то не так?

— Нет, — сказал он. — Нет, я так не думаю. По крайней мере еще нет.

Независимо от того, сколько дополнительных усилий я вложила в обслуживание клиентов, он не вдавался в подробности, и это беспокоило меня, потому что (а) Оливер довольно свободно все критиковал, и (б) это не похоже на него, чтобы он был обеспокоен. Когда-либо.

Хотя моя смена прошла без апокалипсиса.

Я полагала, что это можно считать победой.

***

Вечеринка Глорианы в эту ночь была фантастической, с имитацией чернил на бумаге, мягкой и толстой, словно из кожи (к счастью, нет), с вампирами-швейцарами в форме, с фарфором, хрусталем и свечами на круглых банкетных столах. Наряженные вампиры; думаю, с 1499 у них было не много подобных вечеринок. Я была в облегающем черном бархатном платье, со шлейфом, прицепленным за спиной в форме веера. Сзади вырез, чтобы показать татуированную розу, и хотя у меня не было хороших ювелирных украшений, я разжилась довольно хорошей тканью от знакомых. Я выглядела потрясающе.

Хотя в компании вампиров я выглядела… обедом. Но есть одна вещь о Морганвилле, что ваш риск быть обедом в значительной степени одинаковый, одеты вы как кинозвезда или бездомная. Лучше выходить в свет стильным, если приходится.

Из-за всего этого, если бы не Майкл рядом со мной, взгляд, который я получила, войдя в зал, возможно, заставил бы меня развернуться и бежать.

К счастью, Майкл остался непоколебимым и прошептал:

— Полегче. Они не собираются причинить нам боль.

Это помогло — тот факт, что мы единое целое, и он даже не пытался думать об этом по-другому. Я сделала глубокий вдох, натянула смелую улыбку и подняла подбородок. Это выставляло меня напоказ, но все же.

Майкл был одет в хороший черный костюм с галстуком, что было не совсем обычным в этой толпе, но ему было все равно. Во всяком случае, это был галстук с музыкальным рисунком. Пусть засунут свое неодобрение себе в задницу.

Была целая вереница вампиров, с которыми нужно было встретиться, некоторых я уже знала, некоторых нет. Я взяла пример с Майкла, как быть вежливой, но не потому, что я чувствовала себя особенно скромной; многие из вампиров старой закалки очень обидчивы. Лишь дойдя до Амелии с Оливером, я вздохнула с облегчением. Они могут обижаться, но я знала, что мне все сойдет с рук.

Я твердо пожала руку Амелии. Она носила белые перчатки, и я была уверена, что алмазы вокруг запястья были настоящими. Платье было светло-голубым и очень красивым, и, вероятно, какого-то известного дизайнера, о котором я никогда не слышала. Оливер был во фраке. Прямо Джеймс Бонд. Он склонился над моей рукой, чуть-чуть — больше предложение поцеловать руку, чем что-то еще.

А потом была Глориана, в ярко-красном вечернем платье, смеющаяся и заигрывающая с целым кругом поклонников мужского пола, как вампирами так и людьми. Я видела Ричарда Моррелла, мэра, прямо там, в то время как его сестра Моника стояла в стороне, выглядя крайне недовольной. Она привыкла к королевским балам, и она, конечно, одета подобающе, но как бы она ни была одета, все выглядело жалко рядом с платьем Глорианы, и она это знала. Она также была одна, что было очень необычно. Даже на вампирском приеме она привлекала мужское внимание, но в городе новая королева пчел.

Я почувствовала, как Майкл замедлился, когда мы проходили группу Глорианы, как будто он не хотел упустить возможность, но он продолжил идти. Мы пошли к столу с пуншем, которого было два вида — с плазмой и без. Он налил мне первый. Когда я посмотрела на него, его лицо выглядело бледнее, чем обычно, зрачки расширились даже в относительно ярком свете.

— Что? — спросила я его.

— Ничего.

Шейн сопровождал Клэр, уже сканируя закуски с взглядом ребенка, который сам добывал пищу. Он схватил тарелку и наполнил ее, пока Клэр не шлепнула его по руке.

— Ты не голодаешь, — сказала она. — Пошли.

— С обеда прошло много времени, — ответил Шейн. — Так что да, я — Слэппи девочка. Хочешь? — Он поднял морковь, когда она кивнула, он покормил ее. Оуууу. Так мило. — Теперь ты соучастница. Тсс.

Клэр, благослови ее Бог, как-то заставила Шейна надеть пиджак, хотя брюки подозрительно были похожи на темные джинсы. По крайней мере он оставил смокинг-футболку дома. Вампиры бы не удивились. Он даже был в галстуке, на котором была Бетти Пейдж (прим. пер. Бетти Пейдж — знаменитая американская фотомодель, снимавшаяся в 1950–1957 годах в таких стилях, как эротика, фетиш и pin — up) во многих провокационных позах. Я надеялась, что Оливер не заметил.

— Видел Глориану? — спросила Клэр своего парня. Шейн — большой, неряшливый Шейн, который был симпатичным иначе, нежели Майкл, но на самом деле такой же милый — посмотрел на нее сверху вниз и приподнял одну бровь.

— Я жив? — спросил он и положил руку на сердце. — Да, я заметил ее. О, извини, Майки. Не в обиду неживым.

Майкл обычно парировал ему — лучшие друзья — но сейчас только посмотрел на него. Не его нормальным взглядом.

— Будь осторожен с ней, — сказал Майкл. — Что-то… с ней не так.

— Друг, она очень хорошо выглядит, — Шейн утерял весь юмор и начал хмуриться. — Ты в порядке?

— Я чувствую… — Майкл зажмурился. — Я чувствую ее. Это как… зов. Притяжение.

Его рука сжалась на моей, так крепко, что было больно, и я пискнула от боли. Когда он открыл глаза, они были малиновые, а зрачки сократились.

Я повернулась и осмотрелась. Там стояла Глориана. Мужчины, толпившиеся вокруг нее, отступали, делая… проход. Она улыбнулась им и проскользнула, казалось, она не касалась пола, пока пошла.

Она направлялась прямо к нам.

К Майклу.

На ней были красные перчатки, и бриллианты, как у Амелии, были настоящими. Ее улыбка была ярче, чем блеск драгоценностей.

— Майкл, — сказала она и взяла его руки в свои. Он бросил мою так быстро, как будто забыл, что я здесь, и наклонился. Она поцеловала его в обе щеки, не касаясь. Он не отступил далеко, и она не отпускала его руки. — Так рада, что ты пришел на мою вечеринку. Она бы не была приветственной без тебя, mon chere. — Она отпустила его, только чтобы коснуться его век, закрывая глаза. — Ты слишком далеко. Контролируй. Ты должен научиться контролировать.

Он содрогнулся, но когда она отстранилась, он открыл глаза, и красного почти не осталось. Почти.

— Спасибо, — сказал он. Его голос звучал грубо. — Ты знакома с моими друзьями? Помнишь Еву…

Так или иначе, то, что мое имя следовало за словом «друзья», не заставило меня чувствовать себя лучше. Я ничего не сказала. Как и Глориана, которая просто слегка кивнула. Я не могу сказать, что она чувствовала ко мне, если она вообще что-нибудь чувствовала.

— А это Клэр…

— Да, мы встречались, — сказала Глориана. Ее голос был теплым и очень сладким. — Как поживает дорогой Мирнин? Я думала, он будет здесь сегодня вечером.

— Он не посещает вечеринки, в основном, — ответила Клэр. Она, казалось, была очарована добрым отношением Глорианы, что было удивительно; Клэр, как правило, более уравновешенна, чем это. — Собственно, я тоже. О, это Шейн, кстати. Мой парень.

— Очаровательно, — сказала Глориана и протянула к нему руку, костяшками пальцев вверх. Шейн, который выглядел почти таким же побежденным, как и любой другой парень в комнате, взял ее и энергично встряхнул. Глориана на мгновение выглядела опешившей, а потом улыбнулась, снова. — Очень прямолинейный, я вижу.

— Я не утонченный, — согласился Шейн. — Ты очень красивая.

Клэр впилась ему локтем в бок. Он, казалось, не замечал. Улыбка Глорианы стала шире.

— Да, — сказала она. — Боюсь, что так. Иногда это как проклятие. — Она повернулась к Майклу, который по-прежнему относился ко мне, как к невидимке, и протянула ему пальцы. — Может быть, ты избавишь меня от этого моря поклонников, — сказала она. — И сопроводишь меня на танцпол.

Я открыла рот, потом закрыла его, потому что, не взглянув на меня, Майкл проводил ее мимо меня к открытой площадке бального зала, а музыканты заиграли какой-то вальс. И это был не Майкл. Это просто… не он.

И она делала это с ним.

Когда я осмотрелась вокруг, я увидела это на лицах парней, которые вертелись вокруг нее ранее — как тоска от потери, как будто она была единственной девушкой в мире. Я даже видела это на лицах парней, которых, могу поклясться, знала лучше, например, Ричард Моррелл.

Жутко, как зловеще действует эта сила.

Клэр обняла меня.

— Эй, — мягко сказала она. — Ты в порядке?

Да, как ни странно.

— Эта сучка проиграет, — сказала я. — Она не получит моего парня на вечеринку с продолжением.

— Остынь, она просто с ним танцует, — сказал Шейн. Он смотрел на Глориану с той же жуткой, рассеянной концентрацией, и теперь Клэр с надлежащей тревогой тоже это заметила.

— Нет, не просто, — сказала Клэр и ударила его по руке. — Эй!

— Ох, извини, — сказал Шейн и оглянулся вокруг. — Верно. Майкл, не просто вечеринка… Как именно мы это сделаем? Потому что он для нее сейчас как бумажная шляпка.

Я пошла к цепочке встречающих, схватила Оливера за руку и сказала:

— Потанцуй со мной.

Он долго и странно на меня посмотрел, переглянулся с Амелией, которую это забавляло, и, наконец, сказал:

— Если ты настаиваешь.

— Настаиваю, — ответила я. — Пошли.

На каблуках я была примерно того же роста, что и Оливер. Последнее, чего я хотела, это прижиматься к его неживому телу и кружиться на танцполе, но мне нужно держать Глоруану в поле зрения и получить необходимую информацию. С Оливером я убивала сразу двух зайцев.

И что удивительно, мой вампирский босс умел танцевать. Как победитель реалити-шоу с танцами. Он обернулся вокруг меня, как знаток, и все, что я должна была делать — наблюдать и расслабиться. Я получала намного больше удовольствия, чем должна была.

— А теперь, — сказал он спустя минуту или около того. — Чего ты от меня хочешь?

— Глориана, — сказала я, немного задыхаясь. — Я хочу знать, что она задумала. Сейчас же.

Оливер посмотрел на Глориану, которая вцепилась в моего парня, как красный мох в дерево. Майкл выглядел ошеломленным. Она была в восторге.

— Ах, — ответил он. — Глориана не любит быть одна. Я думаю, она решила, что Майкл — ее новый аксессуар.

— Он не хотел идти, — сказала я. — Она что-то с ним сделала. Я видела. Какая-то… вампирская суперсила.

— Очарование, — сказал он. — В какой-то степени есть у большинства вампиров, хотя мы редко используем его. Глориана одна из немногих, у кого оно развито и может использовать его на собственном виде.

— Не круто.

— Не незаконно, — поправил он. — Она устанет от него достаточно скоро, через год или два. Мой совет: отдать его ей, а не рисковать, став ее врагом. Он вернется к тебе. Возможно, утомленный, но…

— Нет, — сказала я. Мои щеки пылали под светлым макияжем. — Ни за что на свете. Он мой парень, и я не позволю ей играть им. Было бы иначе, если бы он хотел этого, но он не хочет.

Оливер мрачно и с сожалением улыбнулся и наклонил меня назад.

— Ты в этом уверена? — спросил он. — Потому что Глориана может воздействовать только на тех, кто открыт для этого. Майкл — новый вампир. Он никогда не был с одним из нас. Я уверен, что у него есть… вопросы.

Есть. Он прямо сказал это мне, и теперь это меня пугало.

— Уверена, — сказал я. Мои глаза наполнились слезами. — Но он не может просто так… уйти к ней. Он любит меня.

Оливер поднял меня — или, вернее, подхватил меня в вертикальном положении — и опустил меня через сложный комплекс вращений.

— Боюсь, любовь не так проста, — сказал он. — Или безболезненна. О, смотри, они уходят.

Я задержала дыхание, которое уже собиралось вырваться криком, и высвободилась от него, или попыталась; он удерживал меня достаточно долго, чтобы сказать:

— Не впутывайся, Ева. Притяжение сильно. Майкл не может противостоять независимо от того, что ты делаешь. — Он улыбнулся немного грустно. — Поверь тому, кто точно знает.

Я высвободила свое запястье и выбежала следом за Глорианой и Майклом.

***

Это был момент, когда я должна была сделать выбор. Я знала, что я хотела сделать… Кричать, плакать, начать холивар с неживой мразью, которая пытается увести моего парня. Но почему-то я знала, что борьба за Майкла таким образом только заставит меня выглядеть мелочной и вздорной рядом со зрелой уравновешенностью Глорианы.

Я не знала, какая есть альтернатива, но я должна найти ее, и быстро.

Они были на середине лестницы, когда я догнала их. Свет здесь в основном обеспечивался от белой призрачной луны, и они выглядели одинаково бледными, когда повернулись, чтобы посмотреть, как я бросилась вниз к ним.

— Майкл! — Выдохнула я, останавливаясь на одну ступеньку выше них. — Майкл, пожалуйста, подожди!

Глориана улыбнулась мне, по-прежнему невыносимо сладко. Я говорила с ним, но она была той, кто ответил мне.

— О, не беспокойся, я верну его, — сказала она. — Если он хочет вернуться.

— Иди обратно, Ева, — сказал Майкл. — Увидимся позже.

— Ты хочешь сказать, бросишь меня позже? — Я словно запыхалась. Задыхалась. — Нет, если хочешь расстаться, будь мужчиной. Сделай это сейчас, лицом к лицу.

— Я не хочу делать тебе больно, — сказал он, и я верила. Я видела это в его лице. — Я не могу сделать это прямо сейчас, ясно? Просто иди домой. Я не…

— Сам не свой? Да, это потому, что она обводит тебя за… за нос! Пожалуйста, послушай! Я люблю тебя. Ты не хочешь этого делать ради меня. Или ради себя.

Глориана больше не улыбалась. Я чувствовала исходившие от нее волны давления, смыкающиеся вокруг Майкла. Она усиленно работала над этим, поняла я. Тяжелее, чем она ожидала. Я бы получила от этого некоторое удовлетворение, если бы не была в ужасе, что ее усилий может быть достаточно.

— Майкл, — сказала она. — Скажи ей, чтобы возвращалась к своим друзьям. Она просто ребенок. Тебе нужен кто-то… опытнее. Кто-то, кто понимает, чего ты хочешь, что тебе нужно, и не боится помочь пережить это… трудное время.

Он ничего не сказал. Это само по себе было победой, но я видела, как он снова вздрогнул. Вибрировал, на самом деле. Когда она положила свои пальцы в перчатках на его руку, я увидела, как его губы раскрылись в беззвучном вздохе.

— Нет, — сказала я и сделала шаг вниз, оказавшись на одном уровне с ним. Я столкнула ее руку, обняв его. — Нет, я никуда не пойду. У тебя там полный зал кандидатов. Ты не получишь его, только через мой труп.

Глориана отступила, хмурясь. Боже, даже то, как она хмурится, было очаровательно, хотя гнев кипел в ее глазах, и он не был так изысканен. Я удивила ее. И теперь она начинает понимать, что она не может заполучить Майкла так, как планировалось… и она была недовольна. Очень.

Майкл перестал дрожать, и я чувствовала, как он расслабился рядом со мной. Сладкое облегчение. Его голова опустилась мне на плечо, и я повернула голову и уставилась на другого вампира. Она оставалась бесстрастной, не улыбается, не смеется, не источает шарм. Она была похожа на восковую куклу, и не особо хорошенькую.

— Так вот как все будет? — спросила она.

Майкл втянул в себя воздух и сказал:

— Я с Евой.

Только это. Всего три слова, но они заставили меня почувствовать слабость, облегчение и любовь.

Я не потеряла его.

Глориана медленно, неохотно улыбнулась, и привлекательность вернулась.

— Я приношу свои извинения, — сказала она. — Моя ошибка. Я не думала, что ты серьезно относишься к ней, или что она такая… сильная. Я ошиблась в вас обоих. — Она сложила ладони вместе и поклонилась — насмешливо, я была почти уверена. — Я уверена, что мы снова увидимся, Майкл. Ева.

Он не ответил ей. Он был пугающе тихим, подумала я. Глориана взглянула наверх, на вершину лестницы, и я увидела, как ее лицо на мгновение превратилось в очень, очень некрасивое.

Там стояла Амелия, сияя в лунном свете, как ослепительное серебро. Такая красивая, какой Глориана никогда не будет со всем своим обаянием и внешностью.

— Вернись на вечеринку, — сказала Амелия. — Твоим обожателям тебя не хватает, Глори. Уверена, что ты не хочешь нести ответственность за еще несколько разбитых сердец сегодня вечером.

Она повернулась и ушла, и я слышала, как Глориана издала легкий шипящий звук, почти как змея. Она последний раз искоса взглянула на Майкла, и тут я почувствовала что-то… щелчок, как если бы давление вокруг нас сломалось.

Как только она ушла, Майкл сжал руки вокруг меня, почти отрывая от пола, и прошептал:

— Боже, Ева… Боже, мне так жаль. — Он был потрясен, и его голос звучал сердито — не на меня, а на себя. — Я не мог удержаться. Это было как… Это было как во сне. И я не хотел просыпаться.

— Оливер назвал это очарованием, — ответила я. — Я не могу его чувствовать.

— Только если она не захочет. Она… наркотик. Это ужасно, но… так приятно.

Я закрыла на мгновение глаза и задушила свою внутреннюю королеву драмы, прежде чем я очень осторожно сказала:

— Майкл, если на самом деле… Она нужна тебе…

Майкл Гласс поднял голову. Лунный свет освещал его лицо, и я могла видеть на нем все: противоречие, любовь и отчаяние.

— Я хочу тебя, — сказал он. — Я хочу остаться с тобой. Я люблю тебя. Боже, Ева, я люблю тебя.

От того, как напряженно он это произнес, мое сердце больно сжалось. Хотелось плакать от облегчения, но мне удалось подавить слезы.

— Тогда больше так не делай, — сказала я. — Обещай.

— Нет, — ответил он. — Это ты мне кое-что обещай.

Я моргнула.

— Я… обещаю больше не танцевать с Оливером?

Он не засмеялся.

— Обещай мне, что ты выйдешь за меня замуж, — сказал он. — Обещай мне, что ты не оставишь меня. Я нуждаюсь в тебе, Ева, всегда нуждался и всегда буду. Пожалуйста. Обещай мне.

Я не была уверена, что правильно расслышала. Выйти замуж. Не то чтобы я не думала об этом, не мечтала, но… услышать, как он сказал это вслух, было… страшно. И волнующе. И снова страшно.

Я не знала, что сказать, кроме как, наконец:

— Да. — Получился шепот, робкий и медленный, но казалось, звенел, как колокол в застывшем воздухе. Я сказала это снова, громче. — Да. О, Боже, да.

Он поцеловал меня. Это был не его нормальный сладкий, нежный поцелуй — он был полон той же интенсивности, той же отчаянной сосредоточенности. Внезапно, я захотела его во всех смыслах так же сильно. Он слабо зарычал и скользнул руками вниз по моим рукам.

Тогда он взял меня на руки и понес вниз по лестнице, в тени. Это было дико, сумасшедше и глупо, но ни один из нас тогда об этом не заботился; нам просто это необходимо.

И, как всегда, наступил критический момент, когда его зубы задели мою шею. Я думала о Глориане, о необходимости внутри него, которую она использовала против него. Я думала о всех моих давних обещаниях себе, и взвесила их против того, как сильно я люблю его.

Я положила руку на его щеку.

— Майкл. — Он облизал мою кожу, чуть выше вен. — Майкл, сделай это. Давай.

На секунду он не двигался, а затем он медленно отстранился и посмотрел на меня сверху вниз. Я не могла прочитать выражение его лица.

— Ты уверена, — сказал он. — Ты действительно уверена.

— Да. Просто… — не убей меня, подумала я. Мое сердце колотилось так быстро, что звучало как военные барабаны. — Я не хочу быть обращенной. Знаешь ли.

— Знаю, — ответил он очень мягко. — Еще раз. Ты уверена.

— Да. — На этот раз я слышала уверенность в своем голосе, и спокойствие обосновалось внутри меня. — Да.

Я не могу вспомнить, каково это; это было подавляюще, и страшно, и замечательно, и гораздо лучше, чем я могла себе представить. Он мягко облизал рану, пока кровотечение не остановилось, а затем осторожно поцеловал ее. Я почувствовала головокружение и опьянение — укусы вампиров могут так повлиять, если они делают это правильно. Если не торопятся. Или так я слышала.

Я опустилась на грудь Майкла, и он держал меня.

— Ты в порядке? — прошептал он. Я издала бессловесный звук удовольствия и еще крепче прижалась к нему. Он улыбнулся. — Спасибо.

Я рассмеялась.

— Это был не подарок, Майкл.

Он поцеловал меня в нос.

— Нет, — согласился он. — Но ты — да. Я не знаю, что бы я делал без тебя, Ева. И я не хочу это выяснять.

— Даже если Глориана включит свое очарование?

— Особенно если Глориана включит свое очарование, — сказал он очень серьезно. — Кстати ты была удивительна. Ты заставила ее выглядеть…

— Дешево? — сказала я бодро.

— Незрело, — ответил он и поцеловал мою руку. — Ты была как самая сексуальная женщина в мире.

— Ну, справедливости ради, я и правда самая сексуальная женщина в мире.

— И ты права.

— Ты такой замечательный, что признал это.

Он помог мне встать на ноги и привел мое платье в порядок. Затем он держал меня на месте и уставился на меня долгим взглядом.

— Я правда сексуальнее Глорианы? — спросила я.

И он улыбнулся очень медленной, сексуальной улыбкой.

— Извини, но не думаю, что я знаю кого-то с таким именем.

А потом он снял пиджак, положил его мне на плечи и повел меня обратно на вечеринку.

 

Раздраженная

А теперь у нас следующий оригинальный короткий рассказ… и еще один про Мирнина, потому что так захотела Кесси! Технически про Мирнина и Оливера, которые имеют странное сходство, в основном потому что они оба способны быть совершенно странными и жестокими, но и способны творить добро. Здесь показывается доброта Мирнина, как и его странность и жестокость Оливера. Немного обо всем, и жуткая история о погоне, которая заканчивается в зловещем доме с секретами, привидениями, ложью и монстрами.

Некоторых из монстров они привели с собой.

Забавный факт: я позаимствовала (как я склонна это делать с вампирскими историями) из истории, а именно ужасную историю о Кровавых Бендерах, которые заправляли магазином/постоялым двором, и убийство в 1870-е годы в Канзасе. Имена, которые я использовала, были правильными в тот период, и у меня есть пристрастие к причудливым именам, имея двоюродных бабушек Жемчужное Озеро и Драгоценный Камень в своем семейном дереве. Молва говорит, что был также родственник по имени Святая Библия, но за это не могу поручиться.

— Я считаю, что это добром не кончится, — сказал Мирнин и вцепился в ручку над пассажирской боковой дверью, когда автомобиль завизжал в повороте. Это была черная и безлунная ночь, и без фар человеческий водитель наверняка разбился бы, но водитель был далек от человека.

Тем не менее, Оливер не был ужасно хорошим водителем, даже как вампир, и шины запрыгнули на бордюр. Почтовый ящик ударился о борт машины именно там, где сидел Мирнин, и отлетел, печально разбрасывая счета и письма.

— Молчи, — сказал Оливер, когда Мирнин открыл рот, чтобы прокомментировать. Мирнин повиновался, так как напряженность в голосе мужчины была на грани насилия. — Я ненавижу эти… механические чудища. Не удивительно, что Амелия настаивает на водителе.

— Я умею водить. Клэр научила меня.

— К несчастью всех остальных на дороге. Заткнись. Я пытаюсь сконцентрироваться.

— Так ты его никогда не поймаешь.

— Почему это?

— Он лучше бегает, чем ты водишь?

Оливер сильно крутанул колеса влево, и Мирнина бросило на ограничитель — ремень безопасности, как Клэр настаивает его называть, хотя очевидно, что это вовсе не ремень, а больше упряжь. Несмотря на это каламбур, ему нравились введенные современным обществом меры безопасности. Довольно много несчастных случаев с экипажами могли бы прийти к лучшему исходу с незначительным дополнением таких вещей.

Ограничитель снова вступил в игру, когда Оливер с силой нажал на тормоза, и автомобиль занесло в громкой остановке, сопровождавшейся дымом и запахом горелых шин.

— Он ушел с дороги, — сказал Оливер. — Нам придется бежать за ним.

— Слава тебе, Господи, — ответил Мирнин. — Я лучше пробегу тысячу миль, чем снова вытерплю твои неполноценные механизированные навыки.

— Тогда смело вали домой.

— Нет!

— Тогда сделай мне милость — молчи. Я слушаю.

Мирнин заткнулся, потому что даже среди вампиров Оливер имел репутацию острого слуха, а спасительной благодатью Морганвилля, штат Техас, была его удаленность. В отличие от современных городов любого значительного размера, ночи здесь были ясными и тихими. Легко услышать нарушения, по крайней мере с вампирскими органами чувств. Легко услышать дыхание и сердцебиение потенциальных жертв… но не так легко отслеживать убегающего вампира. Вампиры были скрытными по своей природе, иногда даже по отношению к друг другу.

Существо, которое они отслеживали, было более опасным, чем большинство, и Мирнин начал задаваться вопросом, почему он, из всех вампиров Морганвилля, решил принять этот вызов. Он был, в конце концов, больше хищником в засаде, чем преследователем. Ему не нравилось преследование, как и Оливеру; это требовало слишком много усилий, и веселье, которое иногда было, заставляет потом его чувствовать себя виноватым.

В этот раз хотя бы по хорошей причине, и он действовал по приказу. Приказу Амелии. Иначе он бы не стал добровольно проводить время с Оливером. Его проблемы с этим мужчиной уходят корнями на пятьсот лет назад или больше.

— Сюда, — сказал Оливер, вышел с водительской стороны и быстро умчался, тогда как Мирнин неумело отстегивал упряжь его сиденья. Он порвал ее в порыве раздражения. Бесполезные вещи, ни на что не годятся, кроме спасения людей.

Учитывая, что его превратили пожилым человеком, Оливер был чрезвычайно гибким; даже с более длинными ногами Мирнину пришлось бежать неприятно быстро, чтобы не отстать. Он не мог обнаружить мужчину, за которым они следовали, но Оливер справится с отслеживанием. Сапоги для верховой езды, которые он носил, не годились для бега, и он был несколько благодарен, что не выбрал сегодня кроличьи тапочки. Они определенно не для суровой местности, а область, в которую они ушли, была усеяна ржавым металлоломом, выброшенными пиломатериалами и змеями, слишком медленными, чтобы ускользнуть с их дороги, но все еще достаточно быстрыми, чтобы укусить его в темноте. Опасный фундамент, даже для вампира.

Ему удалось нагнать все еще бегущего Оливера и сказать:

— Знаешь, тут змеи.

Как вампир, у него было преимущество говорить без одышки.

— Если тебя укусит змея, она умрет от отвращения, а ты от стыда, — сказал Оливер. — Он остановился.

Оливер сразу перешел на шаг, и Мирнин пошел за ним, радуясь изменению. Его глаза адаптировались к свету звезд и нарисовали яркую, хотя и в синих оттенках, картину старого дома с разбитыми окнами и зияющей дверью. Кто-то исписал его лозунгами, слой за слоем бессмысленных слов. Некоторые вещи никогда не менялись на протяжении веков, и граффити было одним из них, с древнего Египта до современности. Словно у человечества было жгучее желание оставить след, что бы он не значил — и слишком часто это оскорбление.

— Какой план? — спросил Мирнин.

— Сделаем проще. Ты заходишь сзади. Я спереди. Зажмем его посередине. — Короткая пауза, а затем: — Будь осторожен.

Мирнин поднял брови.

— Я тронут, что ты так беспокоишься обо мне.

— Я не беспокоюсь о тебе, дурень. Я беспокоюсь о том, что ты позволишь ему разорвать себя на части и сбежать. И мне придется снова его искать.

— Ааа. Теперь все встало на свои места.

Мирнин увернулся, чтобы избежать удара кулаком от Оливера, и двинулся к задней части фермы. Они были вне Морганвилля, и он мог почувствовать разницу. Это ощущалось странно, незнакомо и некомфортно. Он больше не хотел уезжать из города. Морганвилль настолько сильно стал его убежищем, его домом. Там он был защищен. Здесь он чувствовал себя маленьким и уязвимым. Слишком много воспоминаний, как за ним охотились по улицам, травили под открытым небом. Мучительно запирали в маленьких клетках. Вампиры могут быть сильными и быстрыми, но они были столь же уязвимы, как и все другие могущественные создания, вымершие из-за людей.

Здесь он был такой же жертвой, как и хищником.

Задняя дверь дома была заколочена, но он скользнул через разбитое окно и без звука приземлился на искривленный деревянный пол. Он был гнилым, но он чувствовал, где хрупкие места, и осторожно ступал, чтобы избежать предательских скрипа и щелчков. Здесь были пауки, много пауков, и он любил их — элегантные существа, идеально приспособившиеся к своей жизни. Трудно сказать, как они сейчас к нему относились, пока убегали с его пути.

Единственное, что его не заботило, это скорпион, который выполз из темноты, чтобы всадить жало ему в ногу. Ясно, что он не был любезен. Мирнин наклонился, поднял его за сегментированный хвост и поднес к своему лицу, нахмурившись, когда тот задел его когтями по носу, пока ворочался.

— Невоспитанный, — сказал он ему. — Научись манерам.

Он бросил его в окно и смотрел, как тот ринулся по песку, по-прежнему яростно тыча воздух колючим хвостом.

Потом он почувствовал, как что-то нависает над его головой, и поднял голову, чтобы увидеть лицо, глядящее на него сверху вниз. Или… нет. Не лицо. В ту долю секунды это было похоже на лицо, бесформенную темную вещь, наблюдающую за ним, но потом оно застыло в тени и приняло структуру плесени.

Тем не менее… он чувствовал, что за ним следят.

В комнате был также труп, но он не следил за ним. Он лежал в углу на спине. Юноша явно был мертв, причем в течение нескольких дней. Бледный и бескровный, у него были аккуратные отверстия в горле, его глаза закрыты.

— Я нашел пропавшего мальчика, — позвал Мирнин. — Мертвого.

Ему не было необходимости это говорить. Ни он, ни Оливер не были введены в заблуждение, чтобы поверить, что они найдут его живым.

— Наша добыча ушла наверх, — сказал голос в стороне от Мирнина, и он немного поморщился. Оливер снова сумел подкрасться, не привлекая его внимание. — Амелия не будет этим довольна. Нам нужно достойно погрести мальчика и выплатить компенсацию его семье. Ты возьмешь тело, а я пойду наверх и найду этого… я даже не могу назвать его вампиром.

— Мальчика давно уже нет, и он может подождать, — ответил Мирнин. — Для этого… можем понадобиться мы оба. Что бы это… ни было за существо, он не совсем в своем уме.

Оливер посмотрел на него. Не с обычным презрением или отрешением, но… чем-то еще. Чем-то более серьезным.

— Ну, тебе лучше знать, — сказал он. — Но я думаю, ты можешь быть прав.

Оливер повел вверх по лестнице, и Мирнин был достаточно осторожен, чтобы избегать хрупкого центра древесных ступеней; этот дом, с его угрожающими стенами и вонью гнили, был готов разваливаться при следующем сильном ветре. Удивительно, что это еще не произошло, учитывая его состояние. Наверху потертый ковер и какие-то старые, выцветшие фотографии позирующей семьи на стенах. В спальне справа был балдахин, ветхий матрас с подушками и покрывалом непопулярного пятидесятилетнего прошлого. Одежда осталась гнить в шкафу.

Он задавался вопросом, что случилось с семьей, которая когда-то жила здесь и, очевидно, исчезла без следа… а потом решил, возможно, лучше не знать. Все это место дрожало от страха и трагедии. Неудивительно, что их добыча выбрала его в качестве логова.

Оливер похлопал его по плечу и указал дальше по коридору к другой маленькой спальне. Дверь была закрыта, и свет звезд отражался на старой стеклянной ручке. Мирнин приготовился и кивнул о своей готовности.

Оливер взялся за ручку и повернул ее.

Нападение произошло через дверь с шокирующей внезапностью, сломав старую древесину в щепки, а потом на них кинулся вампир, крича. Он был вооружен ножом, острым и странной формы, который резал свет, описывая дугу к лицу Оливера. Оливер упал, Мирнин бросился вперед над ним и поймал нападавшего вокруг груди. Его вес и инерция отбросили его назад, но сухая древесина под ними разрушилась при ударе, они оба проломили пол и упали в комнату внизу.

Человек был бы оглушен или сломал спину, но вампиры были сделаны из материала повыносливее — и это существо было неестественно быстрым и сильным. Мирнин схватил правую руку с ножом и в то же время пытался удержать хищные клыки подальше от своего горла. Не было места страху или стратегии. Он не мог планировать, не мог думать ни о чем, кроме как просто прожить от одной секунды до другой, пока Оливер не упал через зазубренное отверстие в потолке, схватил голову вампира обеими руками и повернул с сухим щелчком в шее.

Это не убило его, но он оказался беспомощным на некоторое время. Оливер отбросил существо и предложил Мирнина руку, который без стыда ее принял. Он чувствовал себя потрепанным и счастливчиком, что остался в живых.

— Нужно убить это создание, — сказал Мирнин. Его голос, он был удивлен, услышав, звучал рационально и достаточно точным. — Мы должны убить его. Немедленно.

— Мой приказ принести его Амелии, — ответил Оливер.

— Он не может просто… упасть и случайно расчлениться?

— Независимо от того, как я этого жажду, нет. Я следую ее приказам. — Оливер схватил пленника за руку и поднял его. Голова неестественно откинулась. — Надеюсь, ты помнишь повязки?

— Конечно.

Мирнин порылся в карманах, обжог пальцы от прикосновения к серебряной плетеной проволоке и сложил часто использовавшийся носовой платок по длине. Он туго обвернул ее вокруг запястья, а затем добавил серебряный крючок, чтобы связать повязку со сломанной шеей. Шея заживала, конечно. Медленно, но неуклонно. Необходимо пристальное внимание, чтобы быть уверенными, что существо остается беспомощным.

Он связал щиколотки той же длиной серебряной проволоки, и испытал прочность на разрыв. Повязки казались достаточно надежными.

Плечи узника дернулись, и он, казалось, смотрел на Мирнина широкими темными глазами. В его лице была дикая угроза и что-то гораздо, гораздо хуже.

— Осторожно, — отрезал Оливер и пнул связанное тело; голова откинулась, но шея больше не сломана. Он восстановился поразительно быстро. — Посмотришь на меня с таким неуважением, и я выколю тебе глаза. Понял, Люциан?

— У этого есть имя?

— К сожалению, у нас у всех есть имена. И прошлое; его является особенно неприятным. Я не знаю, кто имел ужасную глупость, чтобы обратить кого-то как он в одного из нас, но я надеюсь, его создатель давно умер либо присоединится к костру этого монстра. — Оливер поставил заключенного — Мирнин отказался использовать его имя даже в шумном уединении своего ума, потому что имена давали силу. Оно неловко пошаркало серебряными кандалами на лодыжках, что было к лучшему, так как Мирнин был обеспокоен. — Поехали. Чем быстрее я это закончу, тем больше мне будет нравиться.

— Что насчет… этого места? — Мирнин жестом указал на дом вокруг них, не смотря на существо, потому что одного раза хватило на всю жизнь. — Уверен, здесь есть и другие жертвы.

— Это дело полиции. Кое-что для шефа Мосес, хотя я подозреваю, что большинство жертв будет приезжими. Ему бы не сошли с рук убийства, если бы он охотился исключительно на жителей Морганвилля.

Бедная шеф Мосес. Мирнин вздрогнул.

— Лучше закопать его в землю, — сказал он. — Сказав, как они умерли, мы не принесем их близким мира.

Оливер секунду смотрел на него с очень странным выражением.

— Всегда лучше знать, — ответил он. — Лучше быть преследуемым призраками, чем всегда искать то, чего нет.

Это звучало странно, словно говорит опыт, и Мирнин почти спросил, но все, что он действительно хотел, это убраться из этого гнетущего места со злым юмором дома.

Оливер вытащил пленного через разбитое окно, и Мирнин подошел к окну, чтобы последовать за ним… и тогда окно исчезло. Между одним мгновением времени и следующим оно просто пропало, как будто его никогда не было. Вместо него была только стена, с ее кожей из отслаивающихся обоев от костей штукатурки.

Мирнин остановился. Он медленно протянул руку, прикоснулся к корке сухой бумаги. Она рассыпалась от его прикосновения.

Он подошел к другому окну и мельком увидел, как Оливер нетерпеливо оборачивается, чтобы выяснить, почему он не последовал за ним… а затем этот проблеск исчез, как окно забилось старыми сухими досками со странным отливом.

Что ж. Это требует прямого действия. Он ударил древесину от беспокойства, не обращая внимания на щепки и осколки, и они действительно ломаются… но как только они ломались, появлялись новые. И появлялись. Бесконечное количество барьеров.

Он услышал, как Оливер стучит снаружи дома, пытаясь прорваться, но ясно, что дом не хочет Оливера.

Он хочет его.

***

Кричать имя Оливера в полную силу ничего не дало, кроме крошечного шторма пыли из распадающегося потолка. Мирнин закрыл глаза на мгновение, а затем открыл их снова. Казалось, ничего не изменилось. Он привык к галлюцинациям, но они всегда ощущаются определенно; он научился распознавать, когда его блуждающий ум подбрасывает неправду.

Казалось, это не тот случай.

Он направился к другому разбитому окну, двигаясь очень медленно. Когда он протянул руку вперед, дом сдвинулся… и его пальцы коснулись барьера, а не открытого неба.

Это место не хотело его отпускать.

Он мог слышать это сейчас, своего рода низкий, смертельный гул значительно ниже уровня даже вампирского понимания, но он знал на инстинктивном уровне, что он что-то ему говорит… и то, что он говорит, выедает его, обнажит до костей и безумия, и он не мог этого избежать. Он был здесь уязвим. Он почувствовал это даже снаружи, но он думал, что это было только его беспокойство по поводу нахождения вдали от безопасной земли Морганвилля, но это было что-то большее.

Это место было живым.

— Ты что-то хочешь, — прошептал он.

Оливер и его пленник наверняка ушли. Оливер, будучи Оливером, решил бы, что принести его трофей Амелии будет иметь приоритет над любой спасательной операцией — и если честно, пленник слишком опасен, чтобы оставить его на произвол судьбы.

Он вернется за мной, сказал себе Мирнин, чтобы остановить растущую волну паники. Или отправит помощь. Я только должен сохранять спокойствие и найти способ спасти себя.

Ну что, это казалось простым.

Он поискал в карманах и нашел сотовый телефон, который Клэр всегда наставала брать с собой; это была самая простая модель с несколькими номерами и выбором позвонить, прервать и экстренный возов. Он решил, что это оправданный экстренный вызов, и нажал эту кнопку.

Тишина.

Он проверил небольшой светящийся экран. Он гласил, что не было сигнала. Я знал, что эти вещи бесполезны, подумал он и бросил его на пол, закрутив, как компас, указывающий в сторону безумия.

Когда он снова поднял голову, в середине комнаты был обеденный стол. Он был совершенно неуместным, потому что выглядел новым, блестящим, без единого пятнышка. Вокруг него стояли шесть стульев.

Он оглянулся в сторону разрушенной кухни и обнаружил, что она чистая и аккуратная, словно дом решил вернуться в прошлое. Призраков нет. Это должно быть плюсом. Но так не кажется.

Теперь на столе была книга — альбом с фотографиями, сделанный из старого зеленого бархата с причудливыми целлулоидными уголками. На нем старинным металлом написано "Наша Семья".

Было не много вариантов, и бессмысленно пытаться найти другой выход. Он должен был следовать пути, который это место выбрало для него, по крайней мере сейчас. Дом хотел сказать ему что-то.

Он был готов слушать.

Мирнин сел на стул перед альбомом и протянул руку, чтобы открыть защелку. На левой стороне обложки было место для имени, и написано выцветшей медной гравировкой Семья Вексенов (прим. пер. здесь и далее говорящие имена. Vexen — раздраженный, злой).

Вексен. Дурное имя.

Справа одна большая фотография — или вернее ферротипия — худого крепкого старика в плохо сидящем формальном костюме девятнадцатого века с цилиндром. Он стоял в том, какой в лучшие дни была эта ферма, с женой с худым лицом в лучшей воскресной шляпке и траурном черном платье. Группа детей сидела у их ног.

Но что-то в этом фото поразило его, и он знал, что это было: живые дети, но один в середине мертв, подпираемый сестрами с каждой стороны, чтобы дать мальчику ложную видимость жизни. Ложь для его пустого взгляда и заваливающейся головы.

Траурная фотография. Викторианская традиция, когда для каждого человека могло быть только одно изображение, и способ увековечить умерших, прежде чем будет слишком поздно. В современных глазах это было ужасно болезненно, но для этой семьи, в то время, было драгоценной вещью, чтобы увековечить любимого человека.

Он старался ничего не читать в альбоме.

Следующие две страницы приводили вырезки из старых, пожелтевших газетных статей в комплекте с не очень мастерски нарисованной иллюстрацией самого фермерского дома, в котором он теперь стоял. Это было, понял он, ближе ко времени основания Морганвилля и задолго до того, как он стал достаточно здравомыслящим, чтобы выходить за пределы стен своей новой лаборатории. Газета была давно почившим Глашатаем Морганвилля и подробно описывала убийство в доме Вексенов. Микайя Вексен, его жены, Вертью (прим. пер. добродетель), его брата, Аргуса (бдительный страж) и его детей, Труф (обещание, верность) и Верили (истина), все были убиты. Исчезла из дома средняя дочь, Клеменси (милосердие). Ужасная сцена была обнаружена днями позже проезжающим мимо ковбоем, который остановился попоить лошадь. Был вовлечен шериф Морганвилля того времени. Согласно второй статье не было сделано никаких арестов.

Следующий оборот страницы содержал фотографии погибших. Не при жизни… Нет, дом не был таким любезным. Это были фотографии, сделанные на месте их обнаружения — месте преступления, как говорят сейчас. Сепия выцвела, но достаточно яркая, чтобы ужаснуть. Похоже, прибыльная подработка фотографа.

Мирнин смотрел на них, пытаясь увидеть, что должен был понять. Что это не вампирское убийство? Это очевидно; сцена слишком хаотична, слишком яростна, слишком… беспорядочна. Выглядит как очень человеческое преступление.

— Выглядит немного очевидным, — непринужденно сказал он сумасшедшему дому, который держал его в плену. — Семья ссорится, что выходит из под контроля, а дети оказались под рукой. Я прав? — Он перевернул страницу. Ничего. Он перевернул другую и получил пустые страницы. — Если это твой очень тонкий способ показать недовольство моим отсутствием понимания…

Он поднял голову, потому что кто-то сидел за столом напротив него. Девочка.

— О, так лучше. Клеменси? — Девочка, сидевшая напротив него, была цвета слоновой кости, жуткая, с обесцвеченными волосами и затуманенными глазами. Он сомневался, что в жизни она была такой бесцветной. По виду ей тринадцать или четырнадцать… больше ребенок, чем женщина. — Или ты Труф?

Губы разомкнулись в форме слова, но не было слышно ни звука.

— Значит, Клеменси, — сказал он. — Если ты собираешься пугать меня, должен предупредить тебя, что не вызовешь у меня ночные кошмары. Я гораздо хуже тебя. Другими словами, ты должна придумать что-то получше.

Она улыбнулась. Это была милая, беспечная улыбка, и она сделала ее… человеком. И больно думать о страданиях этой девочки. Он был хищником долгое время, но редко был монстром. Не таким монстром.

Она протянула бледную руку к нему и повернула ее ладонью вверх.

— Ты что-то хочешь, да. Я это понял, — сказал он. — И я должен похвалить тебя за очень достойный спиритический сеанс, но ты должна быть более конкретной. Я вампир, а не телепат.

Она просто смотрела на него своими слепыми глазами, и он в конце концов вздохнул. Он верил во многие вещи, призраки одни из них, и он знал, когда можно к ним прикасаться. Особенно по приглашению призрака. В маленькой валлийской деревне, где он воспитывался, прикосновение к призраку было прямым порталом в ад.

Но он хотел выбраться из этого места, и он чувствовал, что Клеменси Вексен — единственная дверь, через которую он мог пройти.

Так что он коснулся ее руки… и умер.

Это не фактическая смерть, физическая смерть, но это ощущалось так. Не приятно. Не быстро. Это была смерть запутавшегося, страдающего ребенка, который не мог понять, как ее жизнь пошла так ужасно неправильно, или почему кто-то хочет выжать из нее такую боль.

Он со вздохом откинулся на спинку стула, падая обратно в свое внезапно болящее тело, и положил дрожащую руку на лоб. Там, где призрак уже сжал его пальцы, они были ледяными и обмороженными, и почти столь же бледными, как труп девочки. По мере того, как вернулись чувства, их пронзили горячие иглы боли, но вряд ли он даже заметил это.

Однажды он умер, но его смертный конец был гораздо проще. Он не давал силу эмоциям, но довольно долго не мог говорить, не мог смотреть на бледное лицо Клеменси, которое было безучастно спокойным в смерти, словно это не были последние минуты ее жизни.

— Ох, дорогое дитя, — произнес он. — Что здесь с тобой случилось? И где ты была?

Когда он поднял голову, Клеменси больше не было. Никого не было. Книги исчезли, но стол — и стул, на котором он сидел — был доказательством.

— Разве не об этом ты хотела, чтобы я спросил? Нет? Тогда чего ты от меня хочешь? — спросил он пустой воздух. Было ужасное чувство в воздухе, что-то тяжелое и мрачное, что заставило его задаться вопросом, освободит ли его это место когда-либо. Может быть, оно просто одиноко, подумал он. Может быть, оно хочет компанию. Оно устало от мертвых. Оно хочет почти живых.

Он почувствовал руки на своих плечах. Холодные руки. Уголком глаз он увидел бескровные бледные пальцы и почувствовал выдох холодного воздуха на затылке. Вампир или нет, он задрожал.

— Ты хочешь, чтобы я нашел тебя, — сказал он и сделал резкий вдох, в котором не нуждался, когда ее холодное присутствие прошло через него. Когда он снова выдохнул, то его дыхание превратилось в замороженный туман в воздухе. Клеменси снова сидела на стуле напротив него, глядя своими слепыми, спокойными глазами. — Ты понимаешь, что это тебя не вернет?

Она медленно кивнула.

— Ты в доме? — Это вызвало еще один кивок, более выразительный. Двадцать вопросов с привидением. Ну, это была едва ли не самая безумная вещь, которую он когда-либо делал. Ну или где-то в топ-100, если он был вынужден быть честным. — Наверху? — нет кивка. Он предположил, что отрицательный ответ. — Здесь, на этом этаже? — Снова тишина и неподвижность. Он снова услышал гудящий шепот, проникший в его разум, белый и статический, и это вызвало тревогу в нем. Ему нужно покинуть это место. Он почти мог слышать… слова, и он чувствовал, когда это происходит, что они могут обжигать его, как серебро. — Ниже?

Не кивок. Взрывное движение. Клеменси ударила ее призрачными руками о поверхность стола и наклонилась вперед, почти нос к носу с ним, и он отшатнулся. Не сдержался. Она обнажила зубы и… кивнула.

Проклятье. Ему правда необходимо покинуть это место.

— Если я пойду вниз и найду тебя, ты позволишь мне уйти? — спросил он ее. Дух остался замершим в агрессивной, пугающей позе слишком долго, а потом она осела обратно в спокойное положение, сидя на другой стороне стола.

И кивнула.

Проклятье.

Подвал дома-убийцы, с обитающей там очень пугающей, очень грустной девочкой.

Как бы съязвил Шейн, это лучший день из всех.

***

Было легко понять, как поисковики упустили это, подумал он; люк в подвал был хорошо спрятан в половицы, как если бы это была холодильная камера. Кто-то не хотел, чтобы это место можно было найти. Годы и гниль погнули доски, он нашел стык и поднял. Петли сорвались, и квадрат гниющей древесины почти распался в его руках. Он уставился в темноту. Он часто говорил себе и другим, что не было ничего в темноте, чего бы не было в свете, но на самом деле он считал иначе. Было одно в темноте: страх. Страх, что душил, поглощал и выкручивал.

Он провел слишком много лет в темных ямах и заколебался на мгновение на краю подвала.

Клеменси молча поднялась со стула за столом, а сам стол исчез, когда она шла к нему. Ну… шла не совсем правильное слово. Скользила.

— Я знаю, — сказал он ей и вздохнул. — Знаю.

Прежде чем она успела броситься на него и столкнуть, он просто шагнул и упал.

Было не так глубоко, как он ожидал: десять футов, незначительный прыжок, что он едва почувствовал вообще.

Но услышал, потому что кости хрустнули и щелкнули, и на мгновение он ждал удара боли, но это были не его кости. Скелет, который лежал у него под ногами, был одет в бледный клочок платья, которое соответствовало тому, что носил призрак.

Клеменси стояла в углу подвала, тихая и бледная, как мертвые кости вокруг его ног.

— А, — сказал он. — Я, по-видимому, нашел тебя, Клеменси. И без особых усилий, казалось бы. Ты не избежала ужаса, который настиг твою семью…

Его голос утих, потому что он начал различать детали комнаты. Около нее стоял ряд деревянных ящиков, а в ящиках были монеты, утраченные старые скомканные бумажные деньги, драгоценности, часы… ничего ценного. У золотых зубов был свой специальный ящик. Тут и там в кучах лежала гниющая одежда, отблеск тусклых пряжек, иссохшая кожа ремней и ботинок. Все тщательно сортировано.

— Что это? — спросил он ее. Ее голова склонилась, и она медленно покачала головой. Ладно, светлые волосы упали, скрывая ее лицо, как вуаль скорбящей. Но на самом деле ему не нужно было, чтобы она ему говорила. Он видел такое раньше в страшных местах, где мертвые были жестоко убиты, а их личные вещи приводили в порядок для последующего использования.

Этот подвал был пристанищем вещей, и что бы чудовище не делало, его гнездо было красным. Судя по тщательно отсортированному награбленному, здесь по меньшей мере погибли десятки.

Другая деревянная дверь вела из подвала, и он ждал, чтобы увидеть, что она хочет, чтобы он сделал… но Клеменси не дала ему знак. Вообще никакой.

Никакой помощи. Нет другого выхода, кроме как идти вперед.

Он шагнул вперед, схватил ржавую цепь, прикрепленную к двери, и дернул. Она развалилась с глухим стуком, и дверь осела на петлях. Не такая гнилая, как люк, но почти.

Впереди была кромешная тьма. Даже вампирским глазам было трудно без какой-то искры света, но Мирнин мог чувствовать запах смерти. Испокон веков у нее свое сильное зловоние.

Так много костей.

Он повернулся к сломанному скелету Клеменси с тусклыми лохмотьями ее волос, все еще разбросанных на грязном полу, и покачал головой.

— Мне кажется, какая бы судьба не постигла твою семью, это было заслужено. Тем не менее, никто не выбирает свою семью, и это мерзкий дом, чтобы быть могилой, — сказал он. — Я вынесу тебя и похороню в более чистом месте, если это то, чего ты хочешь.

Он посмотрел на призрака, ждавшего в углу. Она подняла голову и улыбнулась. Ох, не улыбкой благодарности, облегчения или еще какой-нибудь милой улыбкой.

Это, подумал Мирнин, была злая улыбка. Действительно, по-настоящему злая улыбка.

— Нет, — сказала ему Клеменси Вексен, и ее голос был полон криков, шепота, мольбы и плача. Это был голос ада, если бы у него были губы и язык. — Вы забрали моего нового друга. Вы займете его место. Вы будете приносить их сюда, как это делал мой дед, и мой отец, и моя мать, и мой дядя. Вы будете очищать их от греха, а их мирские вещи будут финансировать наши великие дела.

Я никогда не должен касаться призрака, подумал Мирнин. Никогда никогда никогда. Моя мама была права. Его мысленный голос казался высоким и странным, и если бы он не прошел через столько в своей долгой, долгой жизни, он бы разбился на кусочки и окончательно сошел с ума. Ее глаза приобрели свечение; они не были просто пустыми. Они были полны вещей, которые он решительно хотел не видеть.

— Очень любезно с твоей стороны сделать такое предложение, — сказал он вслух, — но у меня уже есть работа. А эта работа домашнего монстра мне не очень подходит.

Конечно, она напала на него, но он уже двигался, прыгнув прямо в открытую площадку входа в подвал, и, когда он поднялся, схватился за края и поднялся как акробат, перекатился по грязному полу, поднялся на ноги и побежал так быстро, как только мог, потому что знал, что маленький демон не примет "нет" как ответ. Он понятия не имел, какой вред она может причинить, но если она могла превратить дом в оружие, то он представлял себе, что этот вред будет достаточно большим.

— Вам некуда бежать! — крикнула Клеменси позади него, а затем в мгновение ока она была перед ним, холодная рассерженная тень, которую он видел мельком, поворачивая в сторону и поднимаясь по лестнице мимо выцветших фотографий ее отвратительной семьи. Он нырнул, когда кухонный нож полетел в стальном вихре к его шее, потому что если с переломом шеи вампир может выжить, то с рассеченной шеей нет, и он перепрыгнул через зияющую пропасть, где он и ее последний друг, Люциан, проломили пол, и по-кошачьи приземлился в комнате…

… в которой был другой призрак.

Мирнин остановился на мгновение, потому что он стоял в метре от него, и как Клеменси, казался тихой, милой девочкой. Хотя помладше. И немного… другой.

— О, еще одна сестра. Ты, должно быть, Труф? — спросил Мирнин. — Твоя сестра уже сделала предложение. Я отказался.

Труф протянула руку.

— Нет, — ответил он. — Думаю, я закончил обмениваться рукопожатиями с твоей семьей убийц.

Труф посмотрела на него с полным недоверием, а потом закатила глаза, точно как это бы сделала в подобных обстоятельствах клэрина подруга Ева. Она провела пальцем по горлу. Потом она указала мимо него на свою сестру, которая остановилась у входа в комнату…

… словно не может в нее войти.

— А, — сказал он. — Клеменси перерезала тебе горло. И всей остальной семье, я подозреваю. Позволь мне порассуждать… Для твоих родителей убийство было лишь практическим бизнесом, как средство для грабежа. Для нее это стало не карьерой, а призванием.

Труф вздохнула, но кивнула.

— И что ты хочешь, чтобы я сделал, девочка? Ты мертва. Я вампир. Она сумасшедшая. Я не думаю, что тут можно прийти к положительному результату.

В дверях взвыла Клеменси. Это была мать всех криков, прямо из ямы отчаяния, и, вопреки себе, Мирнин вздрогнул.

Труф просто казалась раздражительной и слегка заскучавшей, что было впечатляюще перед лицом такого безумия. Это многое говорило о их домашней жизни, когда у них была жизнь. И дом.

Как и Клеменси, Труф могла говорить, когда захочет, потому что она наконец-то нашла свой голос и сказала:

— Я хочу, чтобы вы ушли. — В отличие от своей сестры, ее голос звучал совершенно нормально для девочки ее возраста. — Я хочу, чтобы вы вышли и сожгли этот дом до основания, чтобы все точно закончилось.

Это казалось… на удивление разумным. Мирнин поднял руку.

— Проблема, — сказал он. — Твоя сестра не хочет меня отпускать.

— Это сделаю я, — сказала юная Труф с мрачной решимостью, которую Мирнин узнал. Он видел ее раньше в Клэр, которая, будучи ненамного старше Труф Вексен, обладала той же стальной смелостью. Она просто использовала ее таким образом, чтобы не скатиться до безумия и убийства. — Идите сюда.

Она подошла к заколоченному окну и указала на него.

Он колебался.

— Говорила, он мой! — взвизгнула Клеменси в триумфе, и звук был такой, словно бритвой провели по классной доске. Крик звенел в его ушах словно потерянные души, и он задумался на мгновение, был ли он потерян, как бедный околдованный Люциан, который выполнял злые вещи Клеменси. Вполне возможно, что бедняга начал не так, как закончил. — Он мой!

— Вы видите, какая она, — сказала Труф. — Я больше не могу оставаться с ней в этом доме. Это невыносимо. Вам нужно прогнать нас обеих.

Мирнин нахмурился, сказав:

— Знаешь, это означает, что вы обе отправитесь в ад. Предполагая, что ты веришь в такие вещи.

— Да, — ответила она. — Я видела там своих родителей. Я была там. Но Клеменси сбежала и вернулась сюда… делать свои дела. Я пришла, чтобы попытаться остановить ее. Хотя это не особо получается.

— До сегодняшнего дня.

— Если вы не разочаруете меня. — Она выглядела так, словно не верила в него, что было немного обидно, учитывая, сколько он уже пережил в этом проклятом месте. — Обещайте мне, что сделаете это.

— О, обещаю, — сказал он. — Этот дом заслуживает быть сожженным.

— Как и мы, — ответила Труф. — Не позволяйте ей переубедить вас. Мы совершили много плохих вещей. Не позволяйте ей сделать это и с вами.

Клеменси снова вскрикнула, и звук прорвался в него, царапая кровавые борозды в его хрупком разуме, и он почти слышал, почти знал, почти видел, во что она хотела его превратить.

Хуже того, это почти казалось заманчивым.

Не осталось времени. Если он намерен пережить этих жестоких призраков, он должен был верить, что Труф сдержит слово.

— Идите! — закричала Труф, и он оглянулся, чтобы увидеть, что Клеменси сломала барьер, удерживающий ее в страхе. Она метнулась к нему, и на этот раз он знал, что если она прикоснется к нему, его сознание будет разрушено, как хрупкий стеклянный шар.

Мирнин разбежался, прыгнул в окно и ударился о доски с грохотом, что зазвенел костный мозг… и доски раскололись, он парил в холодном пустынном воздухе и опустился вниз, постыдно прокатившись по грязи.

Чертов скорпион, или его близкий родственник, побежал к нему по песку. Он не потрудился предупредить на этот раз, просто поднял его и бросил достаточно сильно, чтобы отправить его в Мексику, и обратил свое внимание обратно к дому Вексенов.

Он был тихим, спокойным и безжизненным в исчезающем свете луны. Рассвет был тусклой синей кромкой на восточном горизонте.

— Ты приятно провел время, — сказал Оливер позади него, и Мирнину удалось не вздрогнуть. Как-то.

— Я думал, ты ушел.

— Мне пришло в голову, что тебе может понадобиться помощь.

— Тогда спасибо, что не оказал ее. У тебя это хорошо получается.

Мирнин встал и раздраженно стряхнул с одежды песок. Тот, что забился ему в обувь, сведет его с ума. Снова.

— Что там произошло? — Лицо Оливера, когда Мирнин оглянулся на него, было менее циничным и сдержанным, чем обычно. Он выглядел… взволнованным. Возможно, он тоже почувствовал что-то в этом доме.

И, возможно, он был обеспокоен тем, что Мирнин превратится в безумное и жестокое чудовище, как их вампирский пленник, Люциан.

— Призраки, — ответил Мирнин. — И я собираюсь упокоить их. У тебя случайно нет зажигалки?

Оливер вскинул брови, но залез в карман пальто и достал витиеватую серебряную штуку с выгравированным драконом.

— Я хочу, чтобы ты потом вернул ее, — сказал он.

— Конечно.

Мирнин поднял одну из иссохших сломанных досок, которые попали сюда с ним через окно, и искал вокруг немного выцветшей ткани, чтобы обернуть конец. Он поймал мерцание пламени зажигалки и держал ее вверх тормашками, чтобы поддержать ненасытный огонь, а затем пошел обратно к дому.

Наверху, в окне, через которое он вышел, он увидел Труф Вексен, улыбающуюся ему.

Она послала ему воздушный поцелуй.

— Это выбивает из колеи, — сказал он ей. — Передай мои наилучшие пожелания своей сестре, когда увидишь ее в аду.

Он бросил горящую доску внутрь разбитого окна, и как бы Клеменси Вексен не контролировала дом, она не могла сдержать огонь от поедания сгнивших, легко воспламеняющихся вещей в нем. Через десять секунд свечение было видно в окно, а через тридцать пламя распространилось по всей конструкции.

Мирнин отошел на безопасное расстояние и остановился, чтобы посмотреть, как горит дом Вексенов. Оливер стоял с ним, молча, как будто понял, что это было необходимо.

Труф оставалась у окна, пока дом не рухнул в ревущем порыве пламени, искр и пепла, а затем все закончилось. Окончательно закончилось.

— Что ты сделал с Люцианом? — додумался спросить Мирнин, когда дым поднимался в рассветное небо, а девочки Вексен отправились навстречу своей судьбе.

— Он упал, — сказал Оливер. — Трагический несчастный случай с расчленением.

— Ах. Какая жалость. Как ты относишься к плотному завтраку?

— Я бы выпил Кровавую Мэри, — ответил Оливер.

— Две Кровавые Мэри звучит лучше.

Оливер уставился на него долгим рассудительным взглядом.

— Ты уверен, что с тобой все хорошо?

— Лучше, чем когда-либо, — ответил Мирнин. Он хорошо знал, что это не утешительный ответ. Что значил еще один шепчущий призрак на задворках его сознания? У него был целый хор. Трудно довести его до безумия, когда он уже пересек эту черту и обосновался.

Дилетанты.

 

Чудеса и знамения

Я была настолько поражена, что не менее чем фантастичный автор городского фэнтези / YA Келли Армстронг помогла нам сдвинуть с мертвой точки веб-сериал Морганвилля, а потом она подарила одному из своих читателей подарочное издание в твердом переплете. Она позволила мне выбрать персонажей для этой истории, и я решила рассмотреть того, кого я особенно люблю и от лица которого никогда не писала: Ханна Мосес. Это загадочная история Ханны, как нашего детектива, распутывающего историю девочки, брошенную умирать, и таинственного торговца антивампирскими наркотиками, с бонусной Моникой Моррелл, ставшей героиней против ее воли. Мы бегло осмотрим изнутри отделение полиции Морганвилля, которое не могли видеть ранее.

Я люблю мистические истории, и написать одну такую было полным удовольствием. Спасибо, Келли!

Как и большинство вещей в Морганвилле, все началось с тела. Это было еще живым.

Ханна Мосес смотрела, как санитары увозили без сознания молодую женщину на каталке, а затем переключила свое внимание обратно на тротуар, где была найдена жертва. Это был сухой асфальт, за исключением того места, где кровь отливала более темные тени. Много пользы от мысленного анализа не будет; пятна размазались по грязному асфальту, а потом запеклись на солнце, и от этого не будет толку. Не то чтобы в Морганвилле, штат Техас, много судебно-медицинской экспертизы на месте преступления.

— Проблемы? — Вкрадчивый британский голос заставил ее напрячься; она никогда не могла привыкнуть к тому, как некоторые вампиры могли подкрасться к ней, даже в дневное время. Оливер был наихудшим. Он получал от этого удовольствие.

— Можно и так сказать, — ответила Ханна. Она повернулась и положила руки на бедра. Она подчеркнула пояс для пистолета, который носила, и ей приходилось использовать каждый трюк из ее книги запугиваний, чтобы иметь дело с Оливером, самой большой змеей Морганвилля и Амелии — кем он был, правой рукой? Парнем? Господи, она даже знать не хотела. — Нашли горожанина, который был атакован этим утром. Никто часами не мог ее найти.

Он стоял в тени, отбрасываемой кирпичной стеной, тревожно близко. Он мог легко выйти на свет, если захочет, даже без укрывающей одежды, но она думала, что он любил драматизм.

— Довольно много крови, — отметил Оливер. Он сказал вскользь, как если бы они болтали о погоде. — Не моя работа, конечно.

— Я знаю. Вы очень аккуратный, когда едите, — согласилась Ханна. Это не был комплимент, и судя по его резкой улыбке, он тоже так не воспринимал. — Ее ударили по голове. Она держалась, ожидая, когда ее кто-нибудь спасет. Хотя парамедики не дадут ей больших шансов на выздоровление.

— Что ж, вы не можете спасти всех, — сказал Оливер тем же незаинтересованным тоном, как и раньше. — На самом деле в конце концов вы не сможете спасти никого. Разве что сделаете их бессмертными, конечно.

— Не очень радужная перспектива.

— Зато практично. Я давно научился не принимать на себя ответственность за вещи вне моего контроля.

— Тогда почему вы здесь? Не думаю, что проблемы преступлений обычных людей — ваше дело.

— Все, что происходит в Морганвилле — мое дело. Шеф Мосес, поскольку я для Основателя… Как бы вы это назвали? Человек с улицы? — Она просто смотрела на него, пока он не пожал плечами. — Эта девушка — одна из моих. Я счел это своим долгом.

— Вы. Вы ее Покровитель? — Вампирский Покровитель был, по крайней мере на бумаге, кем-то, кто присматривает за людьми, вверенными ему или ей — взаимовыгодная договоренность, кровь на хранение в банке крови за гарантию безопасности. Проблема в том, что это было слишком часто односторонней выгодой.

— Она была собственностью одного из моих… служащих, — сказал он. — Указанный служащий был убит драугом во время недавней неприятности. Я считаю, что я унаследовал ее.

Он сказал это, словно девушка была старой мебелью, которую оставили ему в завещании. Ханна почувствовала усталый прилив гнева.

— Вы не со всей ответственностью подошли к работе, правда? К покровительству?

Оливер молча предупреждающе посмотрел на нее и сказал:

— Какие у вас есть подозреваемые?

— Имейте немного терпения. Мы не криминалисты. Мы не можем просто запустить цветное освещение и найти убийцу через десять минут.

— Я думал, что это, как правило, занимает целый час, хотя признаю, что я не полностью осведомлен о правилах телевизионных драм этих дней. — Когда она не предоставила ему удовольствие, возразив ему, он лениво пожал плечами. — Я хочу быть в курсе. Пришлите мне новые данные, когда они у вас появятся.

Он начал отворачиваться. Ханна сделала шаг к нему — быстро, прежде чем он успел исчезнуть.

— Подождите. Что вы знаете о девушке? Друзья? Враги?

— Я не знаю ничего, что стоило бы вам рассказать. Теперь приступайте к работе.

Он ушел почти до того, как последние слова достигли ее ушей. Типичный вампирский вздор. В Морганвилле стиль руководства был а-ля чайка: прилетел, нагадил, улетел. И все же она по какой-то безумной причине сделала выбор вернуться сюда, в ее токсичный родной город после окончания ее военной карьеры. Она вообразила, что сможет добиться перемен.

Иногда она была по-прежнему убеждена в этом… но не сегодня.

— Шеф? — Один из офицеров в униформе патрульных Морганвилля в конце переулка махнул ей. — Думаю, вы должны услышать это.

Она подошла к нему и увидела красный кабриолет, припаркованный у обочины, и девушку, привалившуюся к крылу машины. Красивая, испорченная Моника Моррелл. На лето она снова сделала мелирование. К сожалению, оно шло ей, как и плотно обтягивающее платье. Оно показывало изгибы и идеальную кожу. Даже солнечные очки были дизайнерскими. Как ей удавался весь этот показной блеск, когда ее семья потеряла все… но потом, она, вероятно, распугала всех желавших купить ее вещи. Это была ее жизненная стратегия.

— Шеф Мосес, — поприветствовала Моника. Она как-то заставила это звучать насмешливо, как будто это было почетное звание, которое она не заслужила. С такими людьми, как Моника, сложно придерживаться профессиональной улыбки. — Я не знала, что вы до сих пор за главного. Я думала, сейчас эта работа у кого-то, ну знаете, более важного.

Очень трудно придерживаться улыбки.

— У вас есть какая-то информация, мисс Моррелл? Я бы очень хотела ее услышать.

— Отлично. — Моника зевнула и осмотрела ее ногти, которые были прекрасного темно-синего цвета, соответствуя одежде. — Я ехала примерно в полдень и увидела тело в переулке.

— Тело? Последнее, что я слышала, она не умерла.

— Ну, она так выглядела. Во всяком случае я та, кто позвонил в полицию. Так что предполагаю, я спасла ей жизнь.

— Возможно. — Ханна не хотела это говорить, но иногда нужно отдать дьяволу должное. — Она лежала там в течение нескольких часов, истекая кровью.

— Вы не можете винить меня за это. Я не получала записку. — Моника склонила голову в сторону. — Ха. Можно подумать, вампиры бы сбежались на кровь повсюду.

Это… было на самом деле довольно хорошее наблюдение, и Ханне пришлось сделать паузу, чтобы подумать над этим. Под всем глянцем Моника Моррелл была сообразительной, если не умной.

— Ты видела что-нибудь еще?

— Например, чудака, скрывавшегося под капюшоном? Мисс Скарлет в библиотеке с подсвечником? Неа. Только девушку и кровь. — Моника молчала секунду. — Я знаю ее. Линдси. Не то чтобы мы друзья. Хотя не думаю, что вы когда-нибудь выясните, кто это сделал.

— Спасибо за вотум доверия.

— Ну, это Морганвилль, и она просто человек, так зачем беспокоиться?

— Почти звучит так, словно тебе все равно. Это изменение, не так ли? Я думала, что вампиры не могли сделать ничего плохого; разве не это на гербе твоей семьи?

— Слушай, вампиры делают то, что они хотят — мы обе это знаем — так что давай не будем начинать холивар. Никто не собирается идти на забастовку для улучшения условий жизни. Их уже хватило. Я свободна?

Моника махнула рукой в лицо Ханны, что у той было сильное искушение надеть на нее гибкие наручники, на общих основаниях. Жаль, что она не имела никаких реальных оснований.

— Конечно, — ответила Ханна. — Покинь мое место преступления.

Моника села за руль кабриолета и сорвалась с места с наглым визгом шин, что, вероятно, равносильно среднему пальцу, но Ханне было все равно. Она привыкла к неуважению. Когда она чувствовала, что это необходимо, то проводила черту, но Моника не заслуживала усилий. Ханна уже забыла о ней до того, как исчез дым от шин.

Она вернулась к тому месту, где девушка по имени Линдси молча цеплялась за жизнь и ждала того, кто спасет ее. Вся эта кровь, высохшая на тротуаре. Вампиры должны были знать, что она лежит и истекает кровью. Почему не проверили?

Это был очень хороший вопрос. Тот, который заслуживает ответа.

Ханна задокументировала сцену с тщательностью, взяла все необходимые образцы и зарегистрировала улики.

А потом она пошла задать Оливеру некоторые вопросы в его кафе, Common Grounds.

***

Ева Россер — нет, теперь Ева Гласс; трудно к этому привыкнуть — дежурила и была как обычно бодрым готом. Трудно сказать, что под крашенными черными волосами, бледным макияжем и кучей карандаша для глаз, она милая. Не хрупкая, нет — сильная. Такой становишься, когда растешь в Морганвилле. Она получила свою долю неприятностей, выжила и даже преуспевала; Ханна уважала это. Как обычно у Евы была ослепительная улыбка, когда она приблизилась к стойке.

— Шеф! Секундочку, дайте подумать — как насчет корретто? Я только что научилась его готовить.

— Разве он не с выпивкой?

У Евы появились ямочки на лице.

— Вот именно, офицер! Почему бы нет.

— Тогда я пас, и даже не оштрафую тебя за попытку подкупа. Как насчет обычного кофе?

— Однажды я расширю ваши горизонты, шеф, вот увидите. — Ева взяла белую кружку с логотипом Common Grounds и наполнила из графина. — Ну вот. Горячий и черный.

— Спасибо. Мне нужно поговорить с Оливером.

— Нам всем нужно. Потому что сегодня день выдачи зарплаты, а его нигде не видно, а я очень хочу свой пахнущий кофе, патетически маленький чек.

— Он не здесь?

— Неа. Весь день не было. Это странно. Он, как правило, здесь, или по крайней мере звонит. — Ева пожала плечами. — Думаю, он занят.

Ханна отпила кофе и подумала некоторое время в тишине. Оливер необычно занят — не говоря уже о его присутствии на ее месте преступления — было тем, что заставило ее остановиться. Ничего не узнаешь, сидя и попивая колумбийский кофе, подумала она. Она лениво прокручивала номера на своем мобильной телефоне, а затем выбрала один и позвонила.

Три гудка. На один больше, чем по правилам вежливости, но в конце концов подняли трубку, холодный, спокойный голос главного вампира Амелии сказал:

— Шеф Мосес. Не ожидала вас услышать.

Совершенно ясно подразумевалось, что простые человеческие копы не имеют разрешения Основателя позвонить ей и поболтать.

— Это не дружеский звонок, — сказала Ханна. — Вы посылали Оливера копаться в нападении на человеческую девушку?

Пауза была долгой, что подозрительно, но и не о многом ей говорила. Молчание Амелии никогда не говорило о чем-то, просто зловещее.

— Дела Оливера вас не касаются, — ответила она. — И я ничего не знаю об этой девушке.

— Тогда как вам это? Девушка лежала и истекала кровью, и ни один вампир не пришел, — сказала она. — Для этого должна быть хорошая причина.

— А должны? — Амелия обладала даром звучать совершенно незаинтересованной. — Я проверю.

— Разве не это вы поручили Оливеру делать прямо сейчас?

Тишина. Глубокая, мрачная, неинформативная тишина. А потом Амелия сказала:

— Спасибо за звонок. Дайте мне знать, как я могу помочь вам в будущем.

Тот же незаинтересованный тон, а потом мертвая тишина.

Ханна не была уверена, сожгла ли или построила мост, но так или иначе она рискнула. Она положила телефон обратно в карман и посмотрела вверх. Ева смотрела на нее. Она быстро отвернулась, вытирая бар.

— Так кто это был? В смысле девушка.

— Линсей Рамсон.

— Вот дерьмо! — Ева прижала руку ко рту в явном смятении. — Я знаю ее. С ней все будет хорошо?

— Я не знаю.

— Было ли это… — Ева изобразила клыки в шее, универсальный знак для наиболее распространенной травмы в Морганвилле. Ханна покачала головой.

— Я не знаю, что это было, — ответила она. — Но будь я проклята, если не выясню. Увидишь Оливера, скажи, чтобы позвонил.

Она отсчитала доллары, и Ева не возражала; у них уже был спор по этому поводу, и как шеф полиции, Ханна не хотела быть обязанной таким людям, как Оливер, даже бесплатной чашкой кофе.

Она добавила чаевые для Евы, которые девушка с кивком засунула в рубашку.

— Будь осторожна, — сказала Ева.

Ханна фырканьем выразила свое презрение к этой мысли и уехала в больницу.

***

Линдси Рамсон не умерла, что было приятным сюрпризом. Ханна так привыкла предполагать самое худшее, что думала, бедная девочка откинет коньки. На мгновение, пока говорил врач, она почувствовала, как тяжелое серое облако улетает от нее… а потом медленно возвращается, когда он продолжил говорить.

— Хорошая новость — она жива. Плохая новость заключается в том, что будут значительные проблемы, — говорил врач. — Я не думаю, что есть большая опасность, что она умрет от травм; она доказала, что сильная. Поэтому труднее сказать ее родителям, что ее травма головного мозга, скорее всего, катастрофична. Она может проснуться самостоятельно, или она может никогда не проснуться. Если она проснется, почти наверняка будут серьезные повреждения.

Ханна проглотила металлический, знакомый вкус гнева.

— Такие как?

— Удары по голове могут иметь целый ряд последствий, от потери языковых навыков до моторных навыков и зрения. Скорее всего будут приступы.

— Она может поправиться?

Доктор — его зовут Рид, и у него хорошая репутация — выглядел усталым.

— Это маловероятно, шеф Мосес. Я бы хотел сказать вам, что думаю, произойдет чудо, но я не часто вижу, что кто-то с сильными травмами до сих пор держится. Мы уже израсходовали наш запас чудес. Я вполне уверен, что когнитивные нарушения будут частью ситуации. — Он колебался в течение нескольких секунд. — Я знаю, что непрофессионально спрашивать, но… есть подозреваемые?

— Не обычные подозреваемые, в любом случае. Место преступления все в крови.

— Это не их обычный метод, — согласился он. — Так вы рассматриваете… человеческое население?

— На данный момент, — ответила Ханна. — Я рассматриваю всех.

Она заглянула в палату Линдси. Ее родители были там, мать и отец с парой братьев, державшихся позади и выглядевших разбитыми и не в своей тарелке. Мама и папа каждый держали неподвижную, бледную руку девушки. Единственным звуком был устойчивый, медленный пульс машин. Ее голова полностью забинтована. Хорошенькая и хрупкая, что напомнило Ханне Клэр Денверс из Стеклянного Дома.

Один из ее братьев внезапно мучительно зарыдал и отвернулся. Ханна уважала горе семьи, но когда плачущий брат вышел из комнаты, она последовала за ним в часовню.

— Мэтт? — Она уже сделала свою домашнюю работу по семье Линдси. Она уже знала все их имена. — Мне очень жаль твою сестру.

— Спасибо. — Его голос звучал грубо и неровно, но он сделал несколько глубоких вдохов и взял его под контроль. — Почему? У Линдси никогда не было ни с кем проблем.

— Это то, что я должна выяснить. Ты уверен, что у Линдси не было проблем? С парнем? Может, она с кем-то рассталась?

— Она была застенчивым ребенком, — сказал Мэтт. Он был крупным парнем — был правым защитником Морганвилльской школы, вспомнила она. В его тридцать сейчас мышцы превратились в массу. Он работал в магазине подержанных автомобилей отца в качестве продавца. Женат, двое детей. Как старший сын, он, вероятно, до сих пор чувствовал себя ответственным за Линдси, даже если ей двадцать один и она юридически самостоятельная личность. — Я знаю, что у нее были парни, но нам она не много о них рассказывала. Думаю, последнего звали Трип. Я думаю, его зовут Джеймс Триплетт младший. Я бы тоже называл его Трип.

— Трип, — сказала Ханна и кивнула. — Я проверю его. Они еще вместе?

Мэтт бессильно пожал плечами.

— Она не много говорит мне о подобном. Я знаю, что она привела его на рождественский ужин. Он показался хорошим парнем, довольно непринужденным. Отцу он не понравился, но она его маленькая девочка. Черт, у меня есть дочь, и я чертовски уверен, что буду ненавидеть каждого парня, который близко подойдет к ней.

— У Линдси нет сестер. Что насчет близких подруг?

— Конечно, несколько. Я имею в виду, в средней школе, некоторые с колледжа, но я не знаю, с кем она тусуется с сейчас. — Этот вопрос, как ни странно, был неудобным для Мэтта. — Почему вы спрашиваете?

— Потому что надеюсь, что она могла сказать что-то, что может дать нам зацепку.

Он уловил смысл, но неохотно, и, наконец, пожал плечами.

— Я думаю проверить ее сотовый телефон? Я не знаю. — Хотя он знал. Знал что-то и не хотел говорить; его выдал язык его тела. Ханна позволила ему сохранить тайну, потому что сотовый телефон был в уликах, и она собиралась его проверить. Она поблагодарила Мэтта, пытаясь быть мягкой, насколько могла, но его взгляд был уже на витражном алькове в передней части часовни. Затерявшийся в своих мыслях или молитвах.

Она оставила его.

***

Телефон Линдси был полон номеров; хотя Мэтт описал ее как застенчивую, она показалась популярным ребенком в конце концов. Ханна сидела за столом в здании Морганвилльской ратуши и методично просматривала список, помечая те, что она знала. Это около половины.

Она все еще изучала список, когда один из Морганвилльских детективов вошел и сел в кресло напротив ее стола.

— Привет, босс, — сказал он и положил папку в ее контейнер для входящей документации. — Закончил письменный отчет об ограблении Гарза. Дело идет в суд в следующем месяце.

— Дело в корзине, Фред?

— Трехочковый, — сказал он и сделал невидимый баскетбольный бросок. — Даже копать глубже не пришлось. Народ сошел с ума.

Она не улыбнулась. Ей нравился Фред, но она сохраняла дистанцию с теми, кем должна управлять; к тому же он вампир. Вампирский детектив полиции. Беда в том, что он был хорош — иногда слишком хорош. И она всегда чувствовала, что его улыбка кинозвезды немного надменная.

Фред всегда носит костюмы. Сегодня хороший серый, сделанный на заказ и элегантный, с ярко-синим галстуком и полосатой рубашкой. Его прическа казалась ей слегка старомодной, словно он сопротивлялся искушению зализать их в стиле 1920-х годов, но он полностью принял современную моду.

Ханна протянула ему список телефонов.

— Что-нибудь бросается в глаза?

Он изучал его и, не поднимая головы, сказал:

— Это из телефона твоей мертвой девушки?

— Она не мертва.

— Хорошо. — Он пожал плечами, как будто это действительно не имело для него значения, а затем передал бумагу обратно. — Нет вампиров.

— Что?

— В ее списке номеров нет вампиров. Ни одного.

Пребывание подальше от вампиров было хорошей стратегией выживания для человека в Морганвилле, но было странно, что Линдси не сохранила телефон Покровителя. По опыту Ханны жители Морганвилля всегда держали своих Покровителей на быстром наборе.

Но Линдси нет. Хоть ее первоначальный Покровитель умер, она еще должна иметь предыдущий номер в списке, потому что люди редко вспоминают удалить контакты… и номер Оливера должен быть там, как новый.

— Что-нибудь еще, босс? — спросил Фред. — У меня есть дело.

— Что за дело? — спросила она и подняла голову, чтобы посмотреть в его голубые глаза. У него очень красивые голубые глаза, большие и невинные. Должно быть, он привел много жертв к их смерти этим дружелюбным взглядом, и она давно перестала воспринимать вампиров по внешности. Она знала, что Фред не переступал черту вампирского хорошего поведения, но всегда была начеку.

— Одна из моих людей попросила прийти на крещение ее дочери, — сказал он. — Ничего страшного? Прямо сейчас ничто не прожигает мой стол.

У вампиров, как хорошо знала Ханна, была религия — часто та же, в которой они родились. Были католические вампиры, и еврейские вампиры, и мусульманские вампиры. Несколько религиозных учреждений в городе обслуживали вампиров, как людей с ночными услугами. Тем не менее, было необычно видеть вампира, присутствующего на дневной человеческой религиозной церемонии, за исключением похорон.

— Конечно, — сказала она. — Повеселись.

Он улыбнулся ей, показывая белые зубы — пряча клыки — и встал с легкой грацией.

— Удачи с этим делом, — сказал он. — Кажется, это нападение человека на человека.

— Возможно, — ответила она. Ее взгляд проследил, как он вышел за дверь. — Может быть и так.

***

Ханна опросила бойфренда Линдси, Трипа; он был готов помочь, явно не в себе от случившегося, но ему нечего было предложить. У нее было довольно четкое ощущение того, что он был таким, каким казался; хороший парень без реальной драмы. У Линдси хороший вкус на стойких парней. Но это ей не особо помогло.

На полпути обратно в участок зазвонил ее сотовый. Она посмотрела вниз и увидела, что это номер Оливера. Когда она ответила, у нее даже не было времени стандартно представиться, прежде чем его голос зарычал на нее.

— Давайте проясним, шеф Мосес, — отрезал Оливер. — Вы не вызываете меня на допрос. Я вызываю вас. Это естественный порядок вещей.

Она досчитала до трех, просто чтобы убедиться, что ее голос не будет раздраженным.

— Мне нужно понять, почему вампиры избегают этого преступления. Вы тот, кто может сказать мне.

— Могу? — Она ждала, когда он ответит. Это было долгое ожидание, которое играет на нервах, но она наконец была вознаграждена с раздраженным вздохом. — Отлично. У ее крови необычный запах. Отталкивающий.

— Она совершала регулярные пожертвования в банк крови?

Потому что жители Морганвилля должны были, и как ее Покровитель, Оливер первый избранник этих пожертвований.

— Она отставала от графика, — сказал он. — На два месяца; она только что добавилась в список для посещения передвижной установки. До этого в ее крови не было ничего необычного.

— Что может быть причиной такого изменения?

— Болезнь. Некоторые виды наркотиков, возможно. — Он остановился на секунду. — Я думаю, что она не единственная с просрочиванием в последние несколько месяцев… их больше нормы. Теперь, я надеюсь, у вас достаточно информации, чтобы продолжить ваше расследование. Позвоните мне снова, и я не буду таким вежливым.

На этом он завершил звонок. Ей было все равно, потому что ее ум был занят работой. В Морганвилле всегда был некоторый процент людей, которые опаздывали со сдачей крови в банке крови; как правило, коллекторы спускают им это с рук, по крайней мере на три месяца до начала их активного преследования, что включало прибытие передвижной установки к двери неплательщика. Она не обращала особого внимания на это; люди знали, как эта система работала, и все проходило без особого вмешательства полиции.

Но, возможно, стоит съездить в банк крови, чтобы посмотреть, что происходит.

***

Дежурной в банке крови была Леанна Брэдбери; Брэдбери были коренными жителями города, хотя семья редела на протяжении многих лет, и Леанна была последней из них. Учитывая ее обаятельную личность, маловероятно, что после нее будет кто-то еще.

Ханна протиснулась через парадную дверь, зазвонил электронный колокольчик, и Леанна подняла голову. Она не стала откладывать свой любовный роман, и судя по выражению ее лица, ей не очень был приятен визит из полиции.

— Вам помочь? — спросила она, а затем тенью вежливости добавила: — Шеф?

— Я ищу записи о донорстве Линдси Рамсон, — сказала Ханна.

— Правда? — выщипанные брови Леанны медленно поднялись. — Ну, я не знаю. Думаю, я должна получить разрешение директора Роса, прежде чем смогу позволить вам увидеть фактические записи. Есть федеральные законы о…

— Леанна, это Морганвилль, не Даллас, и ты никогда в глаза не видела федеральный закон, и никогда не посмотришь. Не вешай мне лапшу на уши.

— Я должна позвонить… — Ханна непреклонно посмотрела на нее, и слова затихли в мятежной тишине. Широкая челюсть Леанны сжалась. — Хорошо, — сказала она наконец. — Иди со мной.

Она оттолкнулась от стола. В обшарпанном зале ожидания никого не было; старые журналы развевались на холодном, сухом ветру кондиционера, но это было единственное движение в комнате, кроме широкой юбки Леанны, когда та вела Ханну по коридору мимо слегка мутного бака с лениво плавающей рыбой. Место всегда резко пахло антисептиком, и что-то было под этим запахом — что-то, что Ханна никогда не могла точно определить, и была этому немного рада. Она сдавала здесь пожертвование, но никогда не задерживалась. Никто не задерживался. Были процедурные кабинеты по обе стороны коридора, каждый из которых с пустыми донорскими местами. Словно тревожная съемочная площадка, ожидающая актеров.

В конце коридора была закрытая дверь с надписью ВХОД ВОСПРЕЩЕН. Прежде чем они достигли ее, Леанна свернула влево, к другой двери. ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА. Внутри рабочее место с достаточно новым компьютером и принтером, копировальным аппаратом и рядами шкафов. Леанна направилась прямо к компьютеру, вошла в систему, нажала клавиши и начала печатать страницы.

Ханна смотрела на наклейки на шкафах. На одной стороне комнаты синие шкафы были отмечены ДОНОРЫ. С другой, красной, стороны одна картотека, отмеченная ПОТРЕБИТЕЛИ.

Никакой тайны. Только странно, что вампиры разрешили хранить эти файлы. Они обычно не позволяют такого рода вещи человеческой популяции; слишком много информации на отдельных кровососов заставляло их чувствовать себя уязвимыми. Не то чтобы их особые предпочтения в питьевой плазме будут иметь большое значение.

— Вот, — сказала Леанна с ложной радостью и собрала листы, когда последний выскочил из принтера. Она поправила их со скрупулезной навязчивой концентрацией, а потом скрепила степлером резким ударом руки. Она протянула их, и Ханна взяла их. — Она не единственная в этой семье, кто не поспевает с пожертвованиями. Ее брат… ой, подожди. У него медицинский отказ. Своего рода заболевание крови.

— А у нее было такое?

— Этого нет в файле. Ее результаты выглядели, словно она в порядке, вплоть до последнего раза. Потом она стала опаздывать со сдачей.

— Спасибо.

Ханна сложила страницы и положила их в карман.

— Это конфиденциально, ты же знаешь.

— Как и мое расследование, — ответила Ханна.

— Расследование? — по-видимому, Леанна правда не вытаскивала нос из своей книги.

— Линдси Рамсон, — сказала Ханна. — Она в больнице.

— Ох… На этой неделе к ней должна была приехать передвижная установка. Должна ли я перенести или…

— Она в коме, — отрезала Ханна. — Так что я не думаю, что перенос сроков будет хорошей идеей. Я дам ее семье знать, что ты интересовалась.

Леанна выглядела пораженной, потом горько обиженной.

— Я понятия не имела, что она сильно ранена — не говори подобного! Они подумают, что я какой-то монстр.

— Да, Леанна, ты такая и есть, — ответила Ханна. — Спасибо.

— Я расскажу директору Росу об этом! — крикнула ей вслед Леанна, когда она ушла.

Не в первый раз Ханна думала, что было чертовски обидно, что как полицейский, она больше не могла послать людей.

***

Следующей остановкой после быстрого обеда в закусочной Маржо был Стеклянный Дом на Лот Стрит. Старый викторианский дом был ветхим, но крепким; краска была свежей, а дети хорошо справляются, поддерживая дом в хорошем виде. Ева повесила музыку ветра, сделанную из черных, блестящих черепов, которые гремели на горячем ветру, и кто-то сунул потертое старое кресло на крыльцо, но кроме этого все было как обычно. Зеркальное отражение старого дома ее бабушки Дей.

Ханна постучала в дверь и отступила, ожидая. Не прошло много времени, когда она услышала шаги и знала, что ее проверяют через глазок. Отперлись замки, и Клэр Денверс встретила ее спокойной улыбкой с немного нервничающими уголками.

— Ханна, — сказала она. — Привет. Что случилось?

— Я хотела бы узнать твое мнение о кое-чем техническом, — ответила Ханна. — Если у тебя есть время.

— Конечно. — Клэр отошла в сторону, Ханна последовала за ней и закрыла за собой дверь. По общей морганвилльской учтивости не было дано никакого приглашения, и Ханна убедилась, что замок заперт. Вторая натура людей в Вампирском Городе. — Что это?

— Есть анализ крови, который бы я хотела, чтобы ты увидела. Я полагаю, что ты видела достаточно, работая с твоим сумасшедшим вампирским боссом, чтобы быть в состоянии обнаружить в нем что-нибудь интересное.

Клэр прошла через гостиную. Шейн Коллинз развалился на диване, уснув с комиксом на лице. Росомаха. Подходит. Ни одна из них не прокомментировала это, и Клэр повела ее в кухню, к столу.

— Могу я тебе что-нибудь предложить? Кофе?

— Конечно, — ответила Ханна. Ее доза кофеина с Common Grounds рассеялась, и у нее было ощущение, что впереди будет долгая ночка. Клэр сняла кофейник с конфорки и наполнила две чашки, а затем перенесла их. Ханна протянула папку в обмен на кофе, и Клэр отпила кофе, открывая ее.

— Линдси Рамсон? — Клэр посмотрела на нее, пораженная. — На нее напали, так?

— Да, — ответила Ханна. — Вижу, весть быстро распространяется.

— Если вовлечена Моника, то да. Ты думаешь, она…

— Нет, — сказала Ханна. — Не думаю. Она никогда бы не слонялась поблизости, чтобы получить признательность, что обнаружила ее, если бы она сделала это. И ей легко становится скучно. Девушка была атакована намного раньше.

Клэр кивнула и вернулась к тестам крови. Между ее бровями появилась небольшая складка, когда она перелистывала бумаги. Через несколько минут она начала укладывать бумаги в определенном порядке, повернувшись к Ханне.

— Что-то с ней случилось, — сказала Клэр. — Видишь результат, вот здесь? — Она указала пальцем на определенное значение. У него был непонятный химический код для имени, так что Ханна просто пожала плечами. — Это означает, что что-то происходит с ее кровью. Именно эта последняя запись; остальные выглядят вполне нормально. Но я не врач. Тебе нужно, чтобы еще кто-нибудь посмотрел его. Она перестала сдавать кровь, поэтому я не могу сказать, стала она хуже или лучше.

— Какой эффект имели бы эти изменения в ее крови? — спросила Ханна. — То, что ты указала.

— Я не… очень уверена. Но думаю, это сделало бы ее слабой. Уменьшило количество красных кровяных телец. Может быть, это что-то вроде лейкемии.

— Может быть, — задумчиво сказала Ханна и отпила кофе, глядя на напечатанные страницы. — Может быть.

Но в таком случае, зачем пытаться убить кого-то, кто был уже настолько болен?

Она была настолько погружена в мысли, что не услышала, как на кухню зашел Шейн, но ее периферийное зрение поймало движение и переключило ее внимание. Она посмотрела в его сторону, и видимо, движение получилось слишком быстрым, потому что Шейн замер, подняв обе руки в знак капитуляции. Одна из них до сих пор держала свернутый комикс.

— Не стреляй, офицер, — сказал он. — Я не вооружен.

— И не опасен, — сказала она, на что он выглядел оскорбленным. — Доброе утро.

— У нас полуночные часы. Лучше бодрствовать, когда рыскают создания ночи.

Он двинулся к Клэр, которая все еще поглощена документами, и провел ногтями как во второсортном кино.

Она проигнорировала его, сказав только:

— Хочешь кофе?

— А что? Кола закончилась? — Он отвернулся, чтобы открыть холодильник и вытащить ледяную банку. — Слава Богу. А то ты меня напугала. — Шейн открыл крышку, скользнул в третий шаткий стул за столом и провел рукой по его разметавшимся после сна волосам. Он очаровательно улыбнулся Ханне. — Я рад, что ты здесь, и не буду параноить, почему ты здесь.

Его глаза встретились с Клэрими и задержались, как и его улыбка. Она ответила ему тем же, появились ямочки, и потянулась, чтобы взять его за руку.

— Она попросила меня на кое-что взглянуть.

— Материал для умных девочек, понял. В чем дело?

Улыбка Клэр потускнела.

— Сегодня пострадала девушка. Это ее анализы крови. Ханна считает, что это, возможно, связано с тем, что на нее напали.

— Напали? Это код 1950-х годов для…

— Она не была изнасилована, — ответила Ханна. — Ее ударили в затылок тупым предметом и оставили умирать.

— Ой. — Шейн сделал глоток колы и слегка заерзал на стуле, взгляд остановился посередине. Казалось, что он обдумывает что-то, и, наконец, он посмотрел Ханне в глаза. — Слушай, ты Капитан Откровенный, и поощрение вампирского сопротивления является своего рода твоим делом, так что я скорее всего не говорю тебе того, что ты бы уже не знала, но… она была одной из морских свинок?

— Одной из кого?

— Да ладно. Ты не знаешь?

— Знаю что? — Когда Шейн не сразу выпалил это, Ханна наклонилась вперед, и он откинулся на спинку стула. — Говори, что ты знаешь. Сейчас же.

Он выглядел разрывающимся и печальным, но пожал плечами. Он не смотрел на Клэр, хотя она смотрела прямо на него, широко раскрыв глаза.

— Я просто слышал слухи. Я думал, ты знаешь.

— Шейн. — Она вложила в его имя нетерпение и подразумеваемую угрозу, и он снова отвел взгляд, сосредоточившись теперь на запотевшей банке колы в его руках. — Ну же.

— Один мужик думал, что освоил какое-то лечение, которое должно было сделать кровь менее вкусной для вампиров. Он делал это подпольно в паре клубов. Все, что я знаю, из-за этого некоторые люди заболели, пошли слухи, и он прикрыл лавочку. Сказал, что собирается протестировать.

— Кто это был?

Шейн снова пожал плечами, по-прежнему не готовый на прямой зрительный контакт.

— Никогда не встречался с ним, Ханна. Прости.

— Это не то, что я спросила.

— Знаю. Это сложно. Он друг друга друга. Ты понимаешь.

— Девочка лежит на больничной койке с раздробленным черепом, — сказала Ханна и встала. Шейн, пораженный, в этот раз посмотрел на нее. — Я не знаю, потерял ли ты свою смелость или человечность, или и то, и другое, когда найдешь, позвони мне.

Клэр сделала глубокий испуганный вдох, но ничего не сказала. Шейн медленно встал. Трудно было не знать о том, как он был высок, как плечист, и каким спокойным и строгим становилось его лицо.

— Не лезь туда, — сказал Шейн. Его голос стал обманчиво мягким. — Это не моя вина.

— Это твоя вина, если ты знаешь что-то, что может быть жизненно важным для нахождения этого сукиного сына.

— Может, это сделал вампир. Ты арестуешь его, шеф? Как ты думаешь, все будет? Хлопок по рукам. Черт, если она находится в больнице, она даже не умерла. Амелия даже не заставит его заплатить чертов штраф!

— Ты закончил? Потому что я могу обещать тебе, не каждое преступление в Морганвилле совершено вампирами, — произнесла Ханна. — И я привлеку этого мужчину — или женщину — к правосудию. Даю тебе слово.

— Не думаю, что оно у нас есть в Морганвилле. Правосудие.

— Нет, если мы не будем сражаться за него.

Затянулась тишина. Клэр потянулась и положила руку на руку Шейна, и он чуть не вздрогнул при контакте, так сильно был сконцентрирован на Ханне.

— Шейн, — сказала она настойчивым тихим голосом. — Скажи ей. Это важно. Не создавай мы-против-них проблему, если ее нет.

— А если есть? — сказал он, но потом покачал головой. — Ты права. Ладно. По слухам продававшего парня зовут Мэтт. Это все, что я слышал. Я не просил подробностей, потому что не хочу знать. Не знаю даже, поможет ли это.

Мэтт. Мэтт.

На секунду не сходилось, а потом сошлось.

Тогда это породило ужасное чувство.

***

Мэтт Рамсон не был в больнице, когда она зашла туда; его мать до сих пор молча сидела у постели ее бледной, перебинтованной дочери. Ханна подождала, из уважения, пока призрачные глаза женщины не поднялись, чтобы встретиться с ее.

— Извините, мэм. Как она?

— Без изменений, — сказала миссис Рамсон. Ее голос звучал так, как будто он пришел издалека. — Они говорят, будет хорошим знаком, если она проснется в ближайшее время. Но это будет чудо, если она будет той же девушкой, что была раньше.

— Чудеса случаются, — ответила Ханна. — Только держитесь.

Миссис Рамсон медленно кивнула.

- Отец Джо был здесь. Он сказал мне то же самое.

— Ему лучше знать, вы так не думаете?

— Этот новый баптистский священник тоже был здесь. И некоторые из ее друзей.

Это казалось хорошим открытием, так что Ханна спросила:

— А остальная часть вашей семьи вернулась домой?

— Мой муж ушел за обедом, но сыновья ушли. Они вернутся завтра.

Ханна поблагодарила ее и на мгновение слегка коснулась руки Линдси. Она склонила голову. Отчасти молитва, отчасти обещание. Я найду правду.

Потом она ушла и поехала к дому Мэтта Рамсона.

Было темно, так что дом был закрыт наглухо, в истинном стиле Морганвилля; на улице ни души, но в большинстве домов горели сверкающие огни внутри и снаружи. Ложная безопасность, но это лучше, чем ничего, предположила Ханна. Дом был ранчо в стиле семидесятых годов в один этаж, и пара детских велосипедов прислонились к перилам крыльца. Она постучала в толстую деревянную дверь, и она открылась, чтобы показать ей усталую молодую женщину с малышом, цеплявшимся к ее ноге.

— Я могу вам помочь?

— Шеф Ханна Мосес. Я здесь, чтобы увидеться с Мэттом.

— Мэтт? — Его жена выглядела подозрительной и испуганной и сделала большой шаг назад. — Его здесь нет.

Не нужен никакой детектор человеческой лжи, чтобы услышать напряжение в этой лжи.

— Я собираюсь войти, — сказала Ханна. — Можно?

— Я… — Бедная женщина не знала, каким должен быть правильный ответ. Вампиры не могли пересекать пороги незваными, и жители Морганвилля всегда воспринимали это как знак уважения, чтобы войти, чтобы доказать человечность — это был почти инстинкт. И этот инстинкт врезался в ее необходимость покрывать мужа и парализовал ее достаточно надолго, чтобы Ханна шагнула в дверной проем, и дверь легко закрылась за ней. — Я не думаю, что вы должны быть здесь. Мэтта здесь нет!

— Мама? — Маленькая девочка потянула брюки ее матери. — Папа в темном месте.

Миссис Рамсон замерла, глаза расширились, а потом посмотрели прямо на простую белую дверь прихожей.

Темное место. Это звучало жутко, словно в хоррор-фильмах, но Ханна знала, что маленькая девочка имела в виду.

Подвал.

Она подошла прямо к двери, не обращая внимания на судорожную ложь миссис Рамсон, и открыла ее. Было темно. Все люминесцентные лампы были на нижнем этаже, и она пошла вниз, быстро и тихо, на рука на оружии.

Лучше быть готовой.

Мэтт Рамсон уничтожал улики. Жаль, но с другой стороны, их было слишком много, чтобы он быстро от них избавился — стаканы химических веществ, целый набор Во Все Тяжкие, покрывающий большую часть подвала. Он был одет в защитную дыхательную маску, когда наливал химикаты в бочку опасных материалов.

— Мэтт, — сказала Ханна.

Он повернулся, увидел ее, стоящую на лестнице, и она увидела это в его глазах. Не просто ужас. Не только страдания.

Вину.

Существовало много вещей, которые он мог бы сделать в тот момент. Он мог бежать, напасть на нее или взять оружие.

Вместо этого он просто поставил стакан, опечатал цилиндр и снял дыхательную маску, когда он опустился на пластиковый стул перед столом. Потерпев поражение.

— Я пытался сделать добро, — произнес он. Возможно, это было адресовано Ханне, или ему самому, или, может, он говорил своей сестре в другой части города. — Первое вещество не работало. Должно было, но люди заболевали. Я должен был протестировать его. Мне пришлось.

— И ты дал его своей сестренке?

— Я сказал, что это отвадит вампиров. Она была рада это сделать.

— Сначала.

Он кивнул, вертя маску в руках.

— Она начала плохо себя чувствовать и хотела остановиться. Я сказал ей, что это нормально, просто тело начинает адаптироваться, но она… она хотела прекратить. Когда я просил ее продолжать, она сказала, что… что расскажет Оливеру. Ее Покровителю. — Вложенное в это слово презрение было таким горячим, что могло обжечь. — Вы знаете, что бы он сделал.

— Остановил тебя.

— Убил меня. Заставил исчезнуть. Я не мог позволить этому случиться. У меня есть дети! — Он посмотрел на нее, глаза мерцали от слез. — Я просто… я хотел защитить ее. У меня заболевание крови, вы знаете. И отказ от требования пожертвований. Они не хотят то, что у меня есть, и если я могу дать это другим людям… Это не должно было сделать ее больной. Просто… не такой вкусной.

— Почему ты ударил ее?

— Она ушла и звонила Оливеру. Я ударил ее, чтобы остановить, вот и все. Просто чтобы остановить ее от звонка ему. Я не хотел… — Он положил голову на руки и зарыдал. — Я думал, что она мертва. Я думал, что она мертва.

Ханна покачала головой, подошла к нему и — так любезно, насколько могла — подняла его и надела наручники. Она только защелкнула замок на левом запястье, когда услышала легкий треск на лестнице и подняла голову, чтобы увидеть стоявшего там Оливера и наблюдавшего за ней.

Он не пытался не казаться тем, кем был сейчас — опасным хищником. Блеск в его глазах не был полноценным вампирским, но и уже не человеческим.

— Ты можешь идти, — сказал он Ханне и преодолел оставшиеся ступени. — Это мое дело.

— Хрен я уйду, — сказала она и крепче сжала руку Мэтта. Он все еще всхлипывал. — Это не имеет ничего общего с тобой, Оливер. Или вампирами. Это человеческое преступление, и оно полностью под моей юрисдикцией.

Он поставил ногу на пол подвала, не сводя с нее глаз, и продолжал неуклонно продвигаться.

— Ты действительно хочешь все усложнить, шеф Мосес?

Она вытащила свой пистолет и направила в его грудь.

— Думаю, да.

Он остановился. Его глаза светились красным, и она должна была подавить очень естественную человеческую панику, которая расцвела внутри, что нужно бороться, чтобы бежать, чтобы действовать. Она должна действовать спокойно, если не могла быть спокойной. Она должна оставаться главной.

Оливер медленно наклонил голову в одну сторону, а затем переключил свое внимание на Мэтта Рамсона. В отвращении сузил глаза и сжал губы.

— Хныкающий трус, — сказал он. — С гниющей кровью. Забирай его, надеюсь, ты будешь рада. Но ты, Рамсон, слушай внимательно. Если твоя сестра умрет, я отплачу тебе еще одним визитом. Тюремные решетки не защитят тебя. Как и наша храбрая шеф Мосес.

— Отойди, — приказала она и снова получила зловещий взгляд. — Последнее предупреждение, Оливер. Оставь эту семью в покое. — Она грубо встряхнула Мэтта. — Перестань плакать и отзови его приглашение, если хочешь защитить жену и детей.

Он вдохнул достаточно воздуха, чтобы пробормотать правильные слова, и Оливер был вынужден уйти, как будто унесенный ветром. Он споткнулся на лестнице, но пошел дальше сам. Взгляд, который он бросил на нее, был злобно недружелюбным. Он стоял в дверном проеме достаточно долго, чтобы сказать:

— Увидимся, Ханна.

А потом ветер снова поймал его, протаскивая его по коридору. Она услышала, как открылась и хлопнула входная дверь.

— Позаботьтесь об их безопасности, — сказал Мэтт. — Пожалуйста, позаботьтесь о безопасности моей семьи.

— Обещаю, — сказала Ханна. — Я просто сожалею, что это должен делать ты. Поднимайся.

***

Регистрация Мэтта Рамсона заняла часы, но она убедилась, что он был в безопасности за решеткой и что ее лучшие ребята наблюдали за любой фигней вампиров, на всякий случай. Она ненавидела следующую часть, которая будет самой тяжелой, но это ее работа. Служить, защищать… информировать родственников.

Когда она прибыла в главную больницу Морганвилля, она была удивлена увидеть Монику Моррелл, идущую по коридору и явно покидающую палату Линдси Рамсон. Моника даже не нарядилась для этого случая; она была в почти обычных худи, джинсах и обуви на плоской подошве, волосы убраны в простой хвостик. Нет макияжа.

— Что? — отрезала она, когда увидела вскинутые брови Ханны. — Это лук.

— Да, — согласилась Ханна. — И тебе идет, Моника.

— Умоляю.

— Ты здесь, чтобы проведать Линдси?

Моника пожала плечами, давая понять, что она недостаточно внимательна, чтобы приложить усилия в ее незаинтересованности.

— Считаю, что должна. Учитывая, что я спасла ее жизнь и все такое.

— Мило с твоей стороны.

— Ну, знаешь, я сука не двадцать четыре часа, семь дней в неделю.

Открытие для меня, подумала Ханна, но держала это при себе.

— Какие изменения?

Моника недоверчиво взглянула на нее.

— Ты не знаешь?

— Знаю что?

— Она проснулась полчаса назад и сказала своим родителям, что ее тупой брат Мэтт был тем, кто ударил ее по голове. Представляешь? Я спасла ей жизнь, а теперь разрешила твое преступление. Черт, я хороша!

Моника широко улыбнулась, вскинула подбородок и прошла мимо нее к лифтам… которые, конечно же, открылись прежде, чем она нажала на кнопку. Такова жизнь Моники. Иногда кажется, что у Бога ужасное чувство юмора.

Ханна пошла к двери палаты Линдси Рамсон. Девушка сидела, в сознании — изнеможенная, но говорила. Голос звучал хорошо. Лучше, чем хорошо. Ее родители держали ее за руки, и на мгновение в душе Ханны возникло ощущение покоя.

Отец Линдси увидел ее и встал, чтобы сказать:

— Шеф Мосес…

Она кивнула.

— Я знаю, — сказала она и увидела, как спала напряженность с его лица. — Мне жаль. Мэтт под арестом. Мы можем поговорить обо всем этом позже. На данный момент я просто счастлива, что тебе лучше, Линдси.

Линдси улыбнулась. Она все еще была бледной и больной, но храброй. Храброй и сильной.

— Правда, что Моника спасла мне жизнь?

— Она позвонила в девять-один-один, так что полагаю, она помогла. Я бы сказала, что врачи спасли твою жизнь, и ты тоже, так борясь за жизнь.

— Слишком, что мой брат пытался убить меня, но теперь я должница Моники? Бог ненавидит меня. — Линдси повернула голову и поморщилась. Она потянулась к кнопке сбоку, нажала ее, и обезболивающие сделали свою работу. — Это не вина Мэтта, точно. Он пытался сделать что-то хорошее, но он испугался. Я не должна была давить на него. Мам, прости…

— Нет, — твердо сказала ее мать и похлопала ее по руке. — Нет, милая. Тебе не о чем извиняться. Мэтт будет в порядке. Ты будешь в порядке. Это чудо.

Линдси улыбнулась, закрыла глаза и задремала под воздействием лекарств. Ханна оставила их и на выходе из больницы колебалась, а затем вошла в часовню, где до этого говорила с Мэттом. Она была пуста, поэтому она пошла вперед, села на скамью и произнесла благодарственную молитву.

— Чудеса здесь случаются нечасто, — сказал голос рядом с ней, и Ханна подавила желание вздрогнуть. Это был тихий, спокойный голос, не теплый, но странно обнадеживающий.

— Основатель, — сказала Ханна и повернулась к ней. Амелия сидела на следующей скамье без звука или шепота побеспокоенного воздуха. Она была одета в холодный белый костюм, а волосы уложены в ее обычной прическе в виде короны. Красивая и ледяная. — Чем обязана такой чести?

— Я думаю, вы говорите это иронично, — сказала Амелия. Она продолжала смотреть прямо перед собой на религиозно нейтральные витражи позади алтаря. — Оливер расследовал отчеты, что кто-то загрязняет кровь. Нападение на девочку было случайным, но важным, потому что ее кровь была заражена. Я сожалею, что утаила от вас информацию. Она могла бы ускорить ваше расследование.

— Могла бы, — ответила Ханна. — В следующий раз скажите.

— Скажу, — Амелия замолчала на мгновение. — Как вы думаете, это было оно? Чудо? — почти задумчиво спросила она.

— Без понятия. А что?

— Потому что я бы хотела все еще в них верить. В чудеса и знамения. В эпоху удивлений и обещаний, где все возможно.

— Все еще возможно, — ответила Ханна. — Хорошие вещи и плохие. Но, возможно, у нас есть четкое представление о том, что мы становимся их причиной.

Амелия кивнула.

— Хорошая работа, шеф, — сказала она. — Я довольна.

— Я делала это не для вас.

— Это, — сказала Амелия и встала, и ее охранник, казалось, материализовался из ниоткуда, чтобы встать у нее за спиной, — то, почему я довольна.

Ханна смотрела, как они уходят, а потом снова посмотрела на алтарь.

Эпоха чудес.

Может, это и она, в конце концов.

 

Управление гневом

Мне пришло в голову после Кусачего Клуба, что Шейну могут понадобиться консультации с его проблемами с гневом. Общеизвестно, что они у него есть, но они эпично появились в этой книге, и, конечно, если он не искал некоторую помощь, кто-то будет искать за него… что привело к приказу Амелии проконсультироваться с доктором Тео Голдманом, который ближе всех из морганвилльских вампиров к профессионалу в области психического здоровья.

Я неправильно проработала доктора Голдмана и его семью, когда ввела их, и я извиняюсь за это; мои первые попытки были неуклюжими, неловкими и мучительно плохо прорисованными, и я надеюсь, что их характеризация в более поздних книгах улучшилась. Но этот портрет Тео, я думаю, несколько более лестный, если бы не то, что я собиралась сделать с этим персонажем.

Но в основном здесь Шейн становится Шейном и даже немного растет. Детские шаги, Шейн. Детские шаги.

— Что, как ты думаешь, делает тебя агрессивным? — спросил мой новый врач Тео Голдман. Он копался за своим столом, поправляя документы, регулируя угол его ручки, по-видимому, не особо обращая внимание на ответ.

Меня не дурачили. Факт был в том, что Тео Голдман слушал все внимательно… слова, паузы, как я вздыхаю. Таким образом чувства вампира были отстоем. Голдман, вероятно, слушал и мой сердечный ритм тоже.

И почему я пришел сюда, снова? Ну, мне действительно не дали особого выбора.

Я неловко поежился на диване, потом остановился и стал неподвижным, как будто это могло как-то мне помочь. Голдман кратко взглянул и улыбнулся мне. Он не был плохим парнем, для вампа; взъерошенные волосы, немного античный вид, и никогда не казалось, что он хочет разорвать мне глотку, чтобы перекусить. Клэр доверяла ему, и если моя девушка сказала это, она, вероятно, действительно ему доверяла.

— Агрессивным, — повторил я, чтобы потянуть время. Мое горло пересохло и стянуло, и я подумал попросить немного воды, но это показалось бы странным. — Вы хотите, чтобы я перечислил это в алфавитном порядке?

— Я имею в виду во всей твоей жизни, самое агрессивное, — сказал Голдман. — Первое, что приходит на ум.

— Есть много, из чего выбрать.

— Я уверен, что что-то выделяется.

— Не совсем, я…

— Ну же!

Внезапный, резкий тон голоса поразил меня как игла, и я выпалил, — Клэр! — Я немедленно почувствовал себя больным. Я не хотел влезать в эту тему, нисколько, но это просто … вышло.

В наступившей тишине, Тео Голдман откинулся на спинку стула и посмотрел на меня со спокойными, нечитаемых глазами. — Продолжай, — сказал он наконец. — Что насчет Клэр?

Что, черт возьми, я только что сказал? Это было неправдой, не совсем. Я не это имел в виду. Я уставился на свои ботинки, которые были старой потрепанной рабочей обувью, лучшее, чем можно треснуть в зубы какому-нибудь вампиру. В Морганвилле, штат Техас, ты ходишь либо в обуви для бега, либо в такой, в которой можно надрать задницу. Я не был особым бегуном.

— Ничего, — сказал я. — Это просто вылетело, вот и все. Клэр самое лучшее, что когда-либо случалось со мной. Я не злюсь на нее. Я даже не знаю, почему это сказал. — Это было хорошо, это был спокойно и откровенно, и я посмотрел на часы. Боже, прошло только пятнадцать минут, как я тут нахожусь, в этом красивом панельном офисе, сидя на этом удобном мягком диване? — Послушайте, это здорово и все такое, но мне действительно нужно…

— Почему же тогда Клэр пришла тебе в голову, со всеми ужасными вещами, которые, как я знаю, ты испытал? — спросил он. — У тебя, кстати, осталось еще тридцать минут, у нас есть достаточно времени. Расслабьтесь, мистер Коллинз. Я обещаю вам, я здесь, чтобы помочь.

— Помочь. Ага, вампиры известны своими устрашающими навыками консультирования.

— Тот факт, что я вампир беспокоит тебя?

— Конечно, это меня беспокоит! Я вырос в Морганвилле, это отчасти большое дело, сидеть и играть милашку с одним из вас.

Улыбка Голдмана была грустной, и призрачной. — Ты понимаешь, что так же, как все люди разные, все вампиры разные? Худшие убийцы, которых я когда-либо встречал в моей долгой жизни, были дышащими людьми, которые убивали не для пропитания, а ради спортивного интереса. Или еще хуже, ради убеждений.

— Не думаю, что мы можем просто согласиться, что я облажался и закруглимся?

Он смотрел на меня с такой ровной, доброй силой, что я почувствовал себя неловко, а потом он сказал, — Есть удивительное количество людей, которых заботит то, что с тобой происходит. Тот факт, что ты здесь, а не за решеткой, должен был сказать тебе об этом, я думаю. Верно?

Я пожал плечами. Я знал, что это похоже на жест типичного угрюмого подростка, но меня особо не заботило, что вамп подумает обо мне. Так что я продолжал настаивать на своем, так или иначе. Я глубоко вляпался в этот раз… глубже, чем это выглядело. Раньше они позволяли мне ускользнуть, потому что я был испорченнным ребенком, а затем, потому что я сумел в конечном итоге выбрать правильную сторону (по их определению, так или иначе) в сложной ситуации, даже против своего собственного отца.

Но на этот раз у меня не было никакого оправдания. Я добровольно участвствовал в незаконном бойцовском клубе в тренажерном зале; я принимал наркотики и запирался в клетке, чтобы драться с вампирами. За деньги. В Интернете.

Именно та последняя часть была самым большим нарушением из всех … разрушая стену тайны о Морганвилле. Конечно, никто в интернете не отнесся бы к этому серьезно; все это было трюками, спецэффектами, и кроме того, для среднестатистического посетителя, кто хотел бы приехать посмотреть на это, было скучным, город в Америке с темными тратуарами.

Это не меняет того факта, что я рисковал анонимностью — безопасностью — вампиров. Мне повезло, что я не был замурован где-нибудь без лишнего шума, или похоронен в милой, глубокой могиле где-то в темноте. Единственная причина, по которой я не был убит, это то, что у моей девушки были некие дела с вампами, и она боролась за меня. Упорно.

Она была причиной, по которой я сидел здесь, вместо того, чтобы лежать на плите в местном морге. Так почему же я назвал ее имя, когда он спросил меня о злости?

Я не ответил, даже при том, что тишина тонко тянулась, поэтому доктор Голдман откинулся на спинку стула и постучал немного ручкой по губам, потом сказал: — Почему ты считаешь, что должен бороться, Шейн?

Я громко рассмеялся. Это звучало дико и неконтролируемо, даже для меня. — Вы же не серьезно с этим вопросом, не так ли?

— Я не имею в виду борьбу, когда твоя жизнь находится в опасности, что является разумной и логичной реакцией, чтобы сохранить свою безопасность. Согласно записям, которые я просмотрел, все-таки, ты, кажется, ищишь физического конфликта, вместо того, чтобы ждать, пока это с тобой случится. Это началось в школе, кажется… хотя ты никогда не относился к хулиганам, ты проявлял особую заботу, чтобы отискать тех, кто срывался на других и — как бы ты это назвал? — преподать им урок. Ты выступаешь в роли защитника слабых и униженных. Почему так?

— Кто-то должен это делать.

— Твой отец, Фрэнк Коллинз…

— Не надо, — я откровенно его прервал. — Просто оставьте эту чертову тему, ладно? Никаких обсуждений моего чокнутого папаши, или мамы, или смерти Алиссы, ничего из этого дерьма. Я сыт этим по горло.

Он поднял бровь, достаточно, чтобы сказать мне, что он думал об этом. — Тогда мы будем обсуждать Клэр?

— Нет, — сказал я, но мое сердце было не на месте. Жутко.

Он, должно быть, почувствовал это, потому что сказал тихим и мягким тоном, — Почему бы тебе не рассказать мне о ней?

— Зачем мне это? Вы же знаете ее.

— Я хочу знать, какой ее видишь ты.

— Она прекрасна, — сказал я, и имел это в виду. — Она не знает этого, но так и есть. И она такая — "Хрупкая. Уязвимая." — Упрямая. Она просто не знает, когда нужно отступить.

— У вас, кажется, это общее.

У нас было много общего, это может показаться странным; она была из укромного, защищенного места, семья, которая любит ее, папа, который никогда ее не подведет, но так или иначе, это дало ей непоколебимую веру, что она может выдержать что угодно. У меня она тоже была, но это пришло с обратной стороны; я знал, каково это потерять все, всех, и знаю, что был только я против тьмы.

Но это было больше, чем это. Осложненность, которую я чувствовал к ней.

И я не хотел вглядываться в это слишком внимательно. — Я пытаюсь заботиться о ней, — сказал я. Это было сказано, чтобы выпустить пар, но Голдман, казалось, нашел это более интересным, чем я планировал.

— Она нуждается в заботе, как ты думаешь?

— Не все ли нуждаются?

— И твоя задача, как задача всех бойфрендов, защитить ее, — сказал он. Это прозвучало почти как мой собственный голос в моей голове. — Это то, во что ты веришь?

— Ага, — согласился я. Ежу понятно.

— Что, как ты думаешь, сказала бы Клэр, если бы услышала это?

Я не смог удержаться от небольшой улыбки. — Она бы отшлепала меня, — сказал я. — Она не думает, что ей нужен телохранитель, она всегда говорит мне об этом. — Улыбка исчезла слишком быстро, потому что каскад картинок прошел через мой мозг, неконтролируемый и яростный: Клэр улыбается мне. Клэр улыбается Мирнину. Мирнин сходит с ума, как всегда. И Клэр просто… принимает это. Снова.

Шрамы на ее шее, бледные и маленькие, но заметные для меня.

— И все же, ты злишься на нее, — сказал Голдман.

— Укуси меня, — вырвалось у меня. Давление ударило мне в голову, и я должен был встать, двигаться, пересечь комнату. Мой кулак чесался ударить что-нибудь; дикой энергии во мне не было другого выхода, кроме как через плоть, кости и боль. — Ты должен перестать давить на меня, мужик. Я не хочу платить за ремонт здесь.

Голдман был невозмутим. Он сел поудобнее и смотрел, как я расхаживаю по комнате. Если он был напуган моей выходкой, он не выглядел таковым. — Ты сердишься, потому что я высказал наблюдение, или из-за того, чем я являюсь?

— Из-за всего этого, — сказал я. — Черт, я не знаю. Послушайте, может, мы просто покончим с этим? Назовите это часом и дайте мне свалить отсюда.

— Ты можешь уйти в любое удобное для тебя время, Шейн, я тебя не держу. Но твоя терапия предписана Основателем. Если ты решишь не следовать своим обязательствам, она имеет право отменить твое условно-досрочное освобождение и поместить тебя за решетку.

— Не в первый раз.

— Я знаю, — сказал он. В этих двух словах была вселенская доброта, и это пустило поезд гнева под откос. Я не хотел ему врезать, но я также не хотел отвечать ему. Он был прав, я не мог просто уйти отсюда, не без последствий … тюрьма особо не пугала меня, но было кое-что, что сильно пугало: потеря Клэр. Заключение в тюрьме означает не видеть ее, и прямо сейчас, она была единственным светом в мире, сияющем в темноте, где я жил.

Даже если иногда я ненавидел то, что видел отраженным в том свете.

Моя рука была на ручке двери офиса. Было не заперто; я мог просто повернуть руку, переступить через порог и жить со всем, что за этим последует.

Я повернул руку и распахнул дверь. За дверью офиса было немного прохладно, и я закрыл глаза, когда легкий ветерок подул мне в лицо.

Один шаг. Это все, что требовалось. Один шаг.

Я медленно закрыл дверь и прислонился к ней спиной. — Я не трус, — сказал я.

— Я думаю, это не подлежит сомнению, — ответил он. — Но физическая храбрость, это одно. Эмоциональная смелость, это заглянуть в себя, и это уже другое, и многие не обладают такой волей. А ты?

— Не я. У моих друзей она есть. У меня нет, — сказал я. Я думал о Майкле, тихо зависшем, в одиночестве, призраком в доме, который был домом его семьи. Сурово пытаясь выжить, как наполовину вампир, скрывая правду от нас, никогда не позволяя мне увидеть его страх или ярость. Еве, которая всегда полна язвительности и веселья, со слабым страхом под всем этим; она никогда не позволяла Морганвиллю выиграть, даже если каждый день просыпаясь, она знала, что это может быть в последний раз. Клэр, уверенной, спокойной и невозмутимой, как-то вписавшейся в наше маленькое братство провалов, и объединяя нас, каждого по-своему. Без нее у меня бы никогда не хватило смелости бросить вызов моему отцу и быть на стороне Майкла, даже если бы я этого хотел.

Клэр была полна храбрости, до глубины души. Но не такой храбрости, из-за которой дерешься.

— Я думаю, ты сильнее, чем думаешь, — сказал Голдман, и наклонился вперед, пристально глядя, как я сожусь обратно на диван. — И гораздо умнее, чем кто-либо может предположить. Я предлагаю тебе сделку. Мы можем сидеть оставшуюся часть часа в тишине, если пожелаешь, и я скажу, что мы добились успеха в твоей терапии. Или ты можешь говорить. Это твой выбор. Я не буду спрашивать тебя снова.

Это были долгие десять минут, прежде чем я наконец сказал, выдавливая слова с огромным трудом, — Она так смотрела на него.

— На кого?

— На ее босса. Сумасшедшую задницу Мирнина. Я видел, как она смотрит на него, и он смотрел на нее, и это было… — Я покачал головой. — Ничего, этого не было. — Нет, это было не так, я это придумал. Хуже того, я пытался лгать самому себе. — Он ей нравится. Может, даже любит его, как сумасшедшего дядюшку.

— Ты думаешь, что она тебя не любит?

— Дело не в этом. Она не может любить его.

— Потому что он вампир?

— Да!

— Перед этим ты сказал, что она любит его как дядю. Ты думаешь, что это что-то большее?

— Не с ее стороны, — сказал я. — С его… да, возможно.

— Как ты себя почувствовал, когда узнал это?

Что за психологический вопрос. — Потерянным, — сказал я. Это удивило меня, но это было правдой. — Я чувствовал себя потерянным. И злым.

— На Клэр.

Я не ответил, потому что это было слишком пугающе. Я не мог злиться на Клэр, я просто не мог. Это была не ее вина, все это; она была любвиобильным человеком, и это было одной из причин, почему я любил ее.

Так почему же так больно думать, что она может улыбнуться Мирнину, любить его даже немного?

Потому что он вампир. Нет, потому что ты хочешь, чтобы она была только твоей.

— Рассматривал ли ты, — сказал Голдман, — что причина, по которой вампирша Глориана сочла таким легким выпустить твой гнев внутри тебя, чтобы ты дрался, в том, что ты так редко ему противостоишь?

— Что, черт возьми, это значит, это метод психиатров, чтобы заставить вопить, ломать вещи и вести себя как придурок? Потому что я уже все это делал. — Чаще, чем мне хотелось признать, даже самому себе. — Я полон противостояния.

— Да, — сказал он и улыбнулся. Это сделало его добрым и приятным, что бесило, потому что вампиры не могут так выглядеть. — У тебя наверняка всегда такое поведение. Но что, насчет честного разговора с Клэр? Ты поговорил с ней?

Я поговорил? Я разговаривал с ней, конечно — каждый день. И иногда мы говорили о том, что чувствуем, но это были поверхностные вещи, даже если это была правда. — Нет, — сказал я. Давление внутри меня ослабло, достаточно странно. Я больше не хотел треснуть кулаком что-нибудь, чтобы избавиться от него. — Я имею в виду, она знает, что мне не нравится парень…

— Ты сказал ей, прямо, как ты видишь ее отношения с Мирнином, и что это заставляет тебя чувствовать?

Это было легко. — Нет. — Черт, нет.

Он все еще улыбался, по-дедушески и очень слабо забавляясь. — Потому что сильные крутые парни не делают таких вещей, да?

Никакого дерьма, Шерлок.

— Что, если бы я сказал тебе, что быть честным с ней, очень честным, сделает ее любовь к тебе еще сильнее?

Это был полнейший бред. Если Клэр знала меня, действительно знала меня, знала ядовитую гадость, которая осела внутри меня… она бы ушла к чертям от меня, в этом нет сомнений. Я покачал головой, хотя даже не хотел делать этого.

Голдман вздохнул. — Очень хорошо, — сказал он. — Маленькие шаги. По крайней мере, ты признался мне. У нас есть еще как минимум два месяца, которые мы проведем вместе. Я считаю, что это очень хорошее начало. — Он посмотрел на часы. — И я считаю, что пришло время моего следующего приема. Очень хорошая работа, мистер Коллинз.

Я сорвался с дивана, как будто оно было катапультой, и положил руку на ручку двери, когда он сказал, — Еще одна вещь, если ты не возражаешь: Я хотел бы дать тебе некоторое домашние задание.

— Ага, потому что это никогда не устареет, — сказал я, но я уже смирился с нравоучением, или каким-нибудь психологическим дерьмом, которое он собирался вытащить из его пыльной бессмертной сумки уловок.

Он удивил меня. — Я бы хотел, чтобы ты попробовал, в течение следующих двадцати четырех часов, решить какую-нибудь возникшую проблему, не давая волю гневу. Если тебе представится случай драться, я бы хотел, чтобы ты отступил. Если кто-то попытается задеть тебя словесно, разряди обстановку. Если тебя оскорбят, уходи. Просто в течение двадцати четырех часов. Потом можешь участвовать в драках сколько душе угодно.

Я повернулся и уставился на него. — Я действительно могу провести день, не избивая никого, знаете ли. Иногда даже два дня.

— Да, но ты направляешь свой гнев в разные стороны, более мелкие, ты можешь этого даже не осознавать. Возможно, хорошо подумав об этом, ты поймешь, как много ты позволяешь этому управлять твоим поведением и менять мир вокруг тебя. — Потом он кивнул. — Это все. Просто попробуй, один день. Мне будет интересно услышать, что ты почувствуешь после этого.

Я пожал плечами и открыл дверь. — Конечно, док. Нет проблем.

***

Я даже не успел выйти из здания, как подошло мое первое испытание. Это было одно из сложных.

Физически, Моника Моррелл была привлекательной девушкой — не такой прекрасной, как она сама думала, но по шкале до десяти она была по крайней мере на семь, и это было, когда она на самом деле не старалась. Сегодня она определенно поработала на восемь с половиной баллов, и, вероятно, у нее получилось. Она была в коротком розовом платье и выглядела… блестяще, я думаю. Девушки, вероятно, могут рассказать все технические детали этого, но суть была в том, что она обращала на себя внимание.

И первым моим порывом, самым первым, было врезать ей прямо в розовый блеск для губ.

Это было так знакомо мне, что немного удивило меня, когда я счел это назначенным домашним заданием Голдмана. Она еще даже не заметила меня, не ухмыльнулась или сделала придирчивый, холодный комментарий; она не напоминала о моей мертвой семьей, или оскорбляла мою девушку, или сделала любую из тысячи вещей, которые могли вывести меня из себя. Это был просто рефлекс, мне хотелось сделать ей больно, и я был вполне уверен, что большинство людей не имеют таких побуждений.

Я сделал глубокий вдох, и, когда она подняла голову и увидела меня выходящим из лифта, я придержал для нее дверь. Я не улыбнулся — это, вероятно, выглядело, как будто я хотел укусить ее, — но я вежливо кивнул и сказал, — Доброе утро, — как будто она была нормальным человеком, а не убийственной сукой, которая не заслуживает того, чтобы дышать.

Она замялась, просто немного странно вздрогнула, как будто не могла до конца понять, какую игру я вел. Если бы я не смотрел на все это, я бы никогда не увидел странное выражение, которое мелькнуло на ее лице, и даже тогда, у меня ушло еще несколько секунд, чтобы понять, что оно означает.

Она боялась.

Вспышка страха исчезла, она смахнула свои блестящие волосы назад и прошла мимо меня в лифт. — Коллинз, — сказала она. — Итак, ты установил тут взрывчатку? — Она сказала это, как будто была впечатлена, и ткнула пальцем с идеальным маникюром по одной из кнопок лифта. — Или ты просто собираешься облить меня краской перед тем, как закроются двери?

Я собирался сказать много чего — может быть, о том, что она заслуживает умереть в огне — и тогда я отпустил дверь, сделал шаг назад, и сказал, — Хорошего дня, Моника.

Она все еще таращилась на меня с крайне озадаченным выражением лица, когда я развернулся и ушел, руки в карманах.

Разочарованный? Да, немного. Но как ни странно веселый. По крайней мере, я могу заставить ее задуматься, подумал я. И это ощущалось маленькой победой, только потому, что я не сделал первое, что пришло мне в голову.

Идя домой, я кивал людям, которых знал, ими было большинство прохожих. Я не набросился ни на кого. Я даже не сказал ничего ехидного. Это было своего рода чудо.

Я решил немного проверить свою удачу, и остановился у Точки Сбора.

Если бы я был довольно непопулярным в Морганвилле раньше, я бы поставил дело на совершенно новый уровень. Уровень ниже. Я вошел в кафе, что делал раньше тысячу раз, и на этот раз, разговоры мертвецки прекратились. Студенты колледжа проигнорировали меня, как они всегда делали; я был местным, несущественным в их собственном маленьком изолированном мире; жители Морганвилля отреагировали, как будто заразный больной только что зашел в дверь. Некоторые проявили большой интерес к их латте и мокко; другие шептались, поворачивали головы, сверля меня глазами.

Разошлись слухи, что я был на испытательном сроке у Основателя. Где-нибудь, какой-нибудь предприимчивый молодой козел принимал ставки, выживу я на этой неделе или нет, и шансы шли не в мою пользу.

Моя соседка по дому Ева была за прилавком, она наклонилась и помахала мне рукой. Она вплела несколько временных синих прядей в ее угольно-черные волосы, что придало ей немного интересный вид, особенно вместе с мертвенно-бледными голубыми тенями и соответствующей, очень блестящей футболкой. Поверх ее прикида, который, вероятно, был более вызывающий, чем обычно, на ней был фартук Точки Сбора. — Эй, солнце, — сказала она. — Какой тебе яд?

Зная Еву, она буквально это и имела в виду. — Кофе, — сказал я. — Обычный, без всяких добавок.

Она широко раскрыла глаза, и наклонилась, перейдя на шепот, — Честно, мужчины иногда добавляют сливки в кофе. Я видела это в новостях. Попробуй латте как-нибудь, от него не упадет твой уровень тестостерона или еще что-нибудь.

— У… — Я на автомате собирался сказать "Укуси меня", что было бы правильно, свойственно и удобно для нас обоих; это не была гневная реакция, это была обычная вещь, которую я говорил, когда Ева стебалась надо мной. Я любил ее, но так мы разговаривали. Наверное, это было не из правил Голдмана, но я подумал, что, может быть, просто может быть, я мог попытаться изменить это. — Хорошо, — сказал я.

Я получил непонимающий взгляд. — Прошу прощения?

— Хорошо, — повторил я. — Я попробую латте, если ты думаешь, что он вкусный.

— Ты… — Ева медленно склонила голову набок, ее ровно постриженные волосы упали на плечо. — Подожди, ты только что сказал, что хочешь, чтобы я сделала тебе напиток, который не из тех, которые делают на стоянке грузовиков?

— Это проблема?

— Нет. Нет, совсем нет, — сказала она, но слегка нахмурилась. — Ты в порядке?

— Да, в норме, — сказал я. — Просто пробую что-то новенькое сегодня.

— Ха. — Ева изучала меня в течение нескольких долгих секунд, и затем улыбнулась. — Это как раз то, что тебе нужно, парень. — Она подмигнула мне и начала возиться с эспрессо и топленым молоком, я повернулся, чтобы посмотреть на народ, сидящий за столами. Несколько местных бизнесменом, сидящих в нескольких минутах езды от их офисов; студенты колледжа с их рюкзаки, наушниками и стопками учебников; бледные люди, сидящие в темной части помещения, подальше от окон.

Один из них поднялся и направился ко мне. Оливер, владелец заведения, который изменил термин "хиппи чудак”… он завязал свои длинные седеющие волосы в хвост, и был одет в фартук Точки Сбора, что придавало ему милый и приятный вид. Он таким не был, и я был одним из тех, кто знал, насколько опасным он был на самом деле.

Он также не был моим большим поклонником. Когда-либо, я имею в виду, но особенно сейчас.

— Коллинз, — он поздоровался со мной, выглядя не слишком в восторге, принимая мои деньги за кофеин. — Я думал, ты должен быть на терапии. — Он не потрудился понизить голос, и я увидел Еву, которая подслушала, вздрогнула и сосредоточила свое внимание строго на напитке, который готовила.

— Уже был, — сказал я. Это не могло звучать приветливо, но также не звучало злобно. Своего рода достижение. — Ты можешь спросить у дока, если хочешь.

— О, я спрошу, — сказал он. — Это бесполезное милосердие к тебе не моя идея, и если ты не в состоянии выполнить условия твоего досрочного освобождения…

— Я буду в тюрьме, — сказал я.

Оливер улыбнулся, и это была страшная вещь. — Возможно, — сказал он. — Но я бы не стал рассчитывать на это. У тебя было слишком много шансов. Терпение Амелии может быть безграничным, но я обещаю тебе, мое нет.

— От… — … вали, мужик, я не впечатлен размером твоего… Ага, это совсем не по правилам Тео. Я прикусил язык, почувствовал кровь, и действительно хотел провести несколько зажигательных раундов с ним. Вместо этого, я вздохнул, посчитал до пяти, и сказал, — Я знаю, что не заслуживаю шанса. Я сделаю все возможное, чтобы заслужить его.

Его брови резко поднялись, но глаза оставались холодными. — Это было сделано на мой протест. Опять. Ты не должен тратить впустую свое внезапное изменение взглядов на меня.

Ну, я бы попробовал.

Ева откашлялась, громко, и толкнула мне мой напиток. — Держи, — сказала она. — Эй, Клэр встретит тебя?

— Нет, у нее занятия. Спасибо за это. — Я дал пять, и она ответила. Оливер наблюдал за этим без комментариев, к счастью; я уже израсходовал весь свой резерв вежливого разговора с вампирами, слов, от которых не упал бы замертво.

Я отнес напиток к свободному столу и сел. У меня был хороший вид на улицу, так что я наблюдал за людьми и исследовал свой телефон. Латте, удивительно, был не плох. Я видел, что Ева наблюдает за мной и показал ей поднятые большие пальцы. Она безмолвно поаплодировала. Счет таков: Шейн три, вспыльчивость ноль, я думал и чувствовал себя отчасти самодовольным из-за этого, когда на меня упала тень. Я поднял глаза, чтобы увидеть трех спортсменов Техасского Университета Прерий — которые особо не говорили, в великом мире спорта — нависшие надо мной. Они были крупными чуваками, но не намного больше, чем был я. Я автоматически сделал предварительные вычисления … три к одному, тот в середине был главарем, и у него был сердитый вид. Первый приятель выглядел рассеянно, но у него был многократно сломанный нос и он был не чужд вмешаться. Второй приятель был непомеченный, что означало, что он или особо не был бойцом, или он был смехотворно хорош.

Эх, у меня были соперники и похуже. По крайней мере, ни у одного из них не было клыков.

— Ты за нашим столом, — сказал тот, что был в центре. Он был одет в выделяющую мышцы футболку Морганвилльской Средней Школы, со школьным талисманом — гадюкой — и я, наконец, узнал его. Он был местным парнем, и он только начинал зарабатывать репутацию как нарушитель порядка перед тем, как я уехал из города. Тогда он тоже был задирой. — Двигайся, лузер.

— О, привет, Билли, как дела? — спросил я, ни на дюйм не сдвинувшись. — Давно тебя не видел.

Он не был нацелен на болтовню, и я получил от него бессмысленный взгляд, потом сердитый. — Ты меня слышал, Коллинз? Вали. Не собираюсь повторять дважды.

— Нет? — Я посмотрел на него и отпил свой латте. — Точка Сбора, чувак. Ты действительно собираешься начать какое-то дерьмо здесь, когда он смотрит прямо на нас? — Я кивнул в сторону Оливера, который скрестил руки на груди и смотрел на нас с таким выражением, что я был удивлен, как кто-то из нас не загорелся. Я потягивал латте, и ждал. Этот отказ от насилия был забавной штукой, потому что я собирался смотреть, как корчится Билли, не взмокая от пота.

Только проблема была в том, что Билли не был сильно умным, и он ударил кулаком мне в лицо. Как будто сосунок ударил в челюсть.

Я бросил свой латте и поднялся со стула одной волной мышц, мой кулак сжался еще до того, как боль дошла до мозга, как кувалда. Контратака была инстинктивной, и это было необходимо, потому что никто, никто не может меня вот так бить и не получить сдачи.

Я отступил для реально серьезного удара, когда услышал, как голос Тео Голдмана сказал, ясный, как колокол, двадцать четыре часа.

Черт.

Я проглотил свой гнев, разжал кулак, и блокировал следующий удар Билли. — Ты должен мне латте, — сказал я, что было чем-то, что я совсем не собирался говорить, когда-либо. Стол был в беспорядке, кофе пролит и с краев стекало молоко. Мое сердце колотилось, и я хотел избить всех трех парней, пока они были слишком глупы, чтобы двигаться. На этот раз, сдержанность не ощущалась хорошо; она ощущалась, как проигрыш. Я чувствовал себя трусом. И я ненавидел это.

Но я проиграл и ушел. Стол был у них. Теперь они должны были очистить свой собственный беспорядок.

Снаружи воздух был резким и промозглым на моей коже, я прислонился к кирпичам и глубоко вздохнул, несколько раз, пока красный туман, который все еще затуманивал мое зрение, не начал проясняться. У моей реакции "дерись или убегай" была только одна установка, я начал понимать; это не было умно. Это было весело, но это не было умно.

Выбежала Ева, все еще в ее переднике. Она увидела меня, стоящего там и остановилась. — Эй! — выпалила она. — Ты в порядке?

— Прекрасно, — сказал я. — Он слишком слабый, чтобы сломать что-нибудь, кроме его собственной руки. Не переживай.

— Нет, я имею в виду — Боже, Шейн, ты просто… — Ева уставилась на меня на секунду, и я думал, что она собиралась сказать что-то, что заставит меня почувствовать себя чертовски хуже, но тогда она обвила меня руками и крепко обняла. — Ты только что сделал что-то абсолютно классное. Хорошее для тебя.

Ха.

Она ушла, прежде чем я смог объяснить, что это был не совсем мой выбор.

Классное? Девчонки странные. Нет ничего классного в том, чтобы получить по лицу от сосунка и уйти.

Но я думаю, сегодня я боролся с самим собой, и да поможет мне Бог, я был в выигрыше.

***

Вечером я должен был встретить Клэр из кампуса; ей действительно не нужна охрана, но мне нравилось думать иначе, и проводить время с ней всегда было плюсом. У меня было много чего, что я должен компенсировать, с Клэр; я лгал ей, и когда меня поглотила тьма бойцовского клуба, для нее я тоже стал тьмой. Она не заслужила этого, или любой из тех ужасных вещей, которые я сказал, или думал. Потребуется много усилий, чтобы вернуть все обратно, но я был полон решимости сделать это.

И как обычно, я не позволил бы чему-нибудь помешать мне, но когда я проходил мимо заброшенного дома на Фокс-стрит, второму с края, с выбитами окнами и старого, с облупившейся краской, я услышал что-то похожее на приглушенный, отчаянный плач. "Это кошка," — сказал я себе. Место было безжизненной развалиной, и двор был настолько заросшим, что просто добраться до входной двери, означало бы полноценное сафари, с колючими сорняками, возможно, со змеями и ядовитыми пауками, и кто-знает-чем-еще. Я действительно почувствовал бы себя чертовски глупо, если бы меня укусила змея, когда я собирался спасти кота, который даже не был в беде.

Но это действительно не похоже на кошку.

В Морганвилле, основным правилом выживания всегда было идти дальше, но я никогда не придерживался этой стратегии; это душераздирающе, наблюдать боль людей и ничего не делать, чтобы помочь. Голдман был прав, у меня был комплекс спасителя, но черт побери, в Морганвилле, люди иногда нуждаются в помощи.

Как, скорее всего, сейчас.

Я вздохнул и начал проталкиваться сквозь дебри по пояс к дому. Парадная дверь была заперта; я отсюда мог видеть, что замок был все еще не поврежден. Кто бы ни нашел туда дорогу, сделал это, по крайней мере с небольшой хитростью.

В окнах все еще торчало разбитое стекло, поэтому даже если кто-то еще прошел таким путем, я не собирался идти там — и мне не пришлось, потому что задняя дверь была широко раскрыта, совсем-не-манящий прямоугольник черноты.

Теперь я мог слышать возню, и плач был громче. Определенно он был приглушенным. Он доносился со второго этажа, и судя по тяжелым ударам, драка продолжалась.

Лестница скрипела и трещала, предупреждая кого-либо, кто уделял хоть малейшее внимание, что я шел туда, и я не был удивлен, когда девочка лет четырнадцати появилась на верхней ступеньке, задыхаясь и рыдая, и бросилась мимо меня в сторону выхода. Она выглядела относительно нормально; если была напугана.

Парни — двое из них — наверху лестницы не были намного старше ее. Шестнадцать, семнадцать, может быть. Местные ребята, но никто из них мне не приметился раньше.

Они были реально удивлены увидеть меня.

— Эй, — сказал я, и остановился там, где был, на полпути, блокируя путь вниз. — Вы не хотите объяснить, что только что произошло?

Один из них сделался храбрым. Не хороший вид для него. — Не твое дело, придурок, — сказал он, и бросил беглый взгляд на меня. — Мы ничего не делаем.

— Ты имеешь в виду сейчас, — сказал я. — Вот профессиональный совет, детки, когда плачут девочки, это из-за вас. — Сейчас я был зол, злее, чем когда меня ударил сосунок Билли. Это была бы бессмысленная драка. У этой, с другой стороны, был повод. — Вы знаете, кто я?

По меньшей мере у одного из них было немного здравого смысла, и он кивнул. — Коллинз, — сказал он, и потянул своего друга за руку. — Чувак, оставь это.

Друг не был настолько умен. — Ты не сможешь ничего доказать, — ответил он мне. Я пожал плечами.

— Ага, меня бы это действительно могло волновать, если бы я был копом, но я не коп. Я просто парень, который много бесится. Предлагаю сделку. Я собираюсь дать вам один шанс, пообещать мне, что вы перестанете быть полными кретинами. Сделайте это, и вы можете валить к чертям отсюда. — Мой голос похолодел для следующей части. — Если вы нарушите свое обещание, снова прикоснетесь к какой-нибудь девочке в этом городе, которая сама об этом не попросит, я оторву ваши болтающиеся отростки, вы меня поняли?

— Кто умер и сделал тебя Бэтменом, ублюдок? — спросил самый крупный.

— Давайте просто вспомним моего отца, — сказал я. — Потому что он бы уже оставил вас комнатной температуры на полу. Я более добрая, более мягкая версия. — Не совсем правда; у моего отца не было никакого морального предела. Если бы эти дураки были вампами, то он был бы тут как тут, но очередные человеческие идиоты? Он бы пожал плечами и ушел.

Хотя им этого знать не нужно.

— Чувак, давай уже просто пойдем! — сказал придурок поменьше, и не стал ждать, пока его друг блеснет умом; он поднял обе руки, сдаваясь и протиснулся мимо меня вниз по ступенькам. Когда он добрался до первого этажа, он побежал.

Оставшийся парень сунул руку в карман и щелкнул, открывая, довольно опасно выглядящим ножом. Я уважаю ножи. Это подняло его на уровень или два по моей шкале угрозы, хотя он еще даже не добрался до оранжевого сигнала. — Плохая идея, — сказал я ему, и начал подниматься к нему по лестнице. — Очень, очень плохая идея.

Он начал пятиться, явно напуганный; он думал, что только обладание ножом означало, что он выиграл. Я добрался до верхней ступеньки и рванул, отбив его руку с ножом в сторону, вывернул его, и поймал оружие, прежде чем оно ударилось об пол.

Тогда я положил руку ему на грудь, толкнул к стене, и показал нож. — Плохая идея, — повторил я, и загнал нож в стену рядом с его головой, достаточно близко, чтобы он мог почувствовать, как тот проскользнул мимо него. Он стал очень, очень бледным, и вся бойцовская спесь вышла из него, как будто я на самом деле ударил его ножом. — Тебе просто преподали урок. У тебя больше нет свободы действий, осел; ты добился частых встреч со мной. И мне должно понравится то, что я увижу, ты меня понял? Если хоть одна девочка заплачет, даже из-за грустного фильма, мы закончим это тем, что тебе действительно не покажется хорошим.

Я хотел треснуть маленькому ублюдку, но я этого не сделал.

Я просто смотрел на него несколько долгих секунд, потом вытащил нож, сложил его и положил в свой карман. Тогда я отпустил его. — Брысь, — сказал я. — У тебя есть десять секунды форы.

Он этим воспользовался.

Я сел на ступеньки, играя с ножом, который он оставил. Я не потерял самообладание, но я также применил насилие. Ничья.

Я не слышал его, но вдруг я понял, что кто-то был у подножия лестницы, смотря вверх в полумраке. Бледная кожа, вьющиеся растрепанные волосы, вышедшая из моды старая одежда. Маленькие очки, спущенные на нос.

Доктор Тео Голдман.

— Вы следили за мной? — спросил я. Я чувствовал себя на удивление спокойным.

— Да, — сказал он. — Мне было любопытно, как много усилий ты приложишь. Я приятно удивлен.

Я махнул рукой с ножом. — Итак, как это считается?

Он улыбнулся, совсем чуть-чуть. — Я действительно никогда не был сторонником поговорки, что ты должен подставлять другую щеку, — сказал он. — Против зла нужно бороться, или что это значит, если мы хорошие? Доброта не может быть слабостью, иначе она перестает быть хорошей. — Он пожал плечами. — Давай назовем это ничьей.

Я мог жить с этим. — Вы были правы, — сказал я. — Не должно быть постоянной борьбы, все время. Но я буду скучать по этому. По постоянной.

— О, — сказал он весело, — Я совершенно уверен, что будет много возможностей для тебя, удовлетворить свои желания. Это Морганвилль, в конце концов. Увидимся завтра.

Его уже не было, когда я моргнул. Я покачал головой и начал засовывать нож в карман.

— Оставь его, — донесся его голос. — Я доверяю тебе больше, когда ты не вооружен.

На этот раз я ухмыльнулся, и бросили нож сквозь щель в досках. Он был поглощен домом.

Еще не прошли двадцать четыре часа, но почему-то я чувствовал, что, пожалуй, смогу поступать так и дальше.

Наверно.

 

Автоматизация

Еще один рассказ из антологии, написанный для Покоренных: Паранормальные диверсии, под редакцией Мелиссы Марр и Келли Армстронг. Этот удивительный сборник стал результатом того, что Мелисса и Келли пригласили кучу своих друзей-авторов для тура, назвав его Умные Девчонки Гуляют, и это был огромный успех и веселье. Чтобы помочь финансировать тур (потому что мы разделили расходы), они собрали эту антологию, что также позволило нам отдать дань нашим читателям.

Этот самостоятельный рассказ происходит в конце серии, но до Дневных, и о том, о чем я всегда задумывалась… Есть торговые автоматы по продаже закусок, холодных напитков, даже горячих напитков. Почему у вампиров нет такого для крови?

Что ж, это пример, почему это не такая прекрасная идея, путем опыта Майкла. И весьма неожиданная милая маленькая история любви.

Забавный факт: я пристрастилась к безалкогольным напиткам в колледже (не кофе), и если не могла найти автомат с Доктором Пеппером, мой день становился таким же плохим, как у Майкла в этом рассказе. Занятия по физике без утешения сладкой содовой? Немыслимо!

В морганвилльском Банке Крови был новый торговый автомат. Чтобы брать, а не сдавать. Он выглядит как автомат с колой, только вместо ледяных алюминиевых банок были теплые, подписанные первая отрицательная и вторая и третья положительная — что-то для всех. На них даже был красивый логотип.

Моя девушка, Ева, и я стояли перед автоматом, дивясь странности и интересуясь многими вопросами: во-первых, какую фигню они говорят производителям банок о том, что потом в них будет? И второе, будет ли кровь отдавать алюминием? Это уже более медный вкус, как лизать пенни, но… будет ли от этого толк?

Здесь находились двенадцать вампиров, считая меня, и никто не собирался что-нибудь взять из блестящей новой машины. Зона выдачи была чистой, дельно устроенной и не очень милой. Большая длинная стойка с одной стороны с персоналом в белых халатах. Вы берете номер, вас зовут к стойке и дают вашу кровь. Вы можете взять ее на вынос или выпить здесь; здесь стояли столики как в кафе, но никто на самом деле не любил задерживаться здесь. Словно сидишь в кабинете доктора и хочешь побыстрее уйти.

Так что было странно, что все столики и стулья были заняты, и диваны, и кресла. И как вампиры стояли вокруг, наблюдая за машиной, словно ожидали, что она будет что-то делать. Или ожидали, что я буду что-то делать.

— Майкл? — сказала Ева, потому что я долгое время пялился на блестящий пластик машины передо мной. — Эээ, мы сделаем это или нет?

— Конечно, — сказал я, наконец оторвавшись от машины. — Думаю, мы должны.

Меня попросили — приказали на самом деле — возглавить эту новую инициативу Морганвилля, штат Техас. Морганвилль — если не сказать больше — необычный, даже для такого странного и многообразного места, как наш великий штат: небольшой, окруженный пустыней город посреди глуши, населенный как людьми, так и вампирами. Социальный эксперимент, хотя вампиры контролировали этот эксперимент. Насколько я знаю, мы единственный город в мире, где вампиры живут свободно… или вообще живут.

Сейчас я на стороне вампиров… не по своей воле. Мне девятнадцать, и, взглянув на вечность, это начинает выглядеть довольно одиноко, потому что люди, о которых я забочусь, которых люблю… не будут в ней со мной.

Так или иначе, эта машина подвела итог, как безлична вся эта вечная жизнь, и это не просто автомат, полный плазмы.

Я был поражен тем, что двенадцать вампиров сегодня пришли на презентацию; я думал, никто не придет, но в конце концов мы не так уж сильно отличались от людей: новинки привлекают нас, а дозатор крови был определенно новинкой. Никто точно не знал, что с ней делать, но они были очарованы и чувствовали неприязнь.

И ждали.

Ева подтолкнула меня и обеспокоенно посмотрела мне в лицо. Она была не намного ниже меня, но даже с ее громоздкими каблуками ее готических сапог она не была со мной на одном уровне глаз. У нее сегодня приглушенная расцветка: белый макияж, черная помада, немного других аксессуаров. Мы разные во многих отношениях; для начала, я не гот. Мне важно, чтобы было удобно, а не модно. И к счастью, она не против.

— Проведешь? — спросила она и похлопала меня по правой руке, в которой я держал блестящую новую пластиковую карту. Я посмотрел на нее, нахмурившись. Белый пластик с красной полосой, и мое имя напечатано внизу. Гласс, Майкл Дж. Мои даты рождения и смерти (или как это называется на вампирской стороне, "трансформация"). Карточки были новыми, как и автомат — выдали около двух недель назад. Много старых вампиров отказались от них. Я не мог понять почему, но я вырос в современном мире, где у вас должны быть лицензии и удостоверения личности и вы принимаете то, что вас сфотографируют, будут отслеживать и контролировать.

Или это принимали только люди, а я перенес это на себя.

Это просто чертов аппарат с колой. Почему все так странно?

— Так, — сказала Ева, отворачиваясь от меня к не-очень-гостеприимной аудитории, состоящей из ожидающих вампиров. — Это очень просто. Вы все получили карты, верно? Это ваши идентификационные карты, и на них есть определенное количество кредитов за месяц. Вы можете прийти сюда в любое время, провести картой и получить, ну, продукт. А теперь, Майкл Гласс продемонстрирует.

Ох, это был мой сигнал, сопровождаемый не очень легким ударом по руке.

Я протянул руку, скользнул картой, и засветились кнопки. Прозвучал веселый звук, и красный баннер проинформировал, что нужно сделать выбор. Я нажал кнопку — первая отрицательная моя любимая — и наблюдал, как банка съехала в миниатюрном элеваторе вниз, где она была вытолкнута, чтобы я мог ее взять.

Я взял банку и был немного удивлен, что она теплая, теплая как кожа Евы. Ну, конечно, она теплая; надписи на автомате гласили, что температура контролируется, но это просто означало, что поддерживается температура крови, а не кока-колы. Да. Это странно, но в каком-то смысле заманчиво.

Все по-прежнему смотрели на меня с почти одинаковыми выражениями отвращения и неприязни. Некоторые из них выглядели старше меня, некоторые даже моложе, но всем было по несколько веков, в то время как я совершенно новый… первый за последние десятилетия.

Следовательно, морская свинка — но главным образом потому, что я вырос в современную эпоху, с карт-ридерами, интернетом и едой из автоматов. Я доверял всем этим штукам, по крайней мере в теории.

А они их ненавидели.

Я нерешительно покатал баночку в своей руке в течение нескольких секунд, глядя на броский рисунок — вампирские клыки красиво обрамлены группой крови.

— Как думаешь, как им все сошло с рук, раз они сделали это? — спросил я Еву. — В смысле, разве никто не подумает, что это немного странно?

Она закатила глаза.

— Серьезно, Майкл, ты не заметил? Там, — то есть везде кроме Морганвилля, — это просто большая шутка. Может быть, они подумали, что это для фильма или сериала или новый энергетический напиток. Но они не думают об этом, как мы.

Я знал это, хотя как и Ева родился и вырос в Морганвилле. Мы оба выезжали из города один раз в нашей жизни, и мы сделали это вместе. Тем не менее, было действительно трудно понять, что для остального мира наши самые большие проблемы были просто… россказнями.

Учитывая Морганвилль, полный таинственности и опасности, выбраться отсюда — это не как в парк сходить. Хотя я хотел бы пойти на действительно большой концерт. Это было бы здорово.

Я все еще вращал банку, тянул время. Ева схватила ее, открыла и передала обратно.

— Пей до дна, — сказала она. — Ой, да ладно, просто попробуй.

Я многим ей обязан, потому что черный чокер на ее шее скрывал заживающие следы от укуса. Укусы вампира быстро закрываются и, как правило, без рубцов, но неловкий трехдневный период она будет носить шарфы и высокие воротники.

Это типичная Ева, она также надела тесную черную футболку с надписью черным на черном в готическом стиле "хорошие девушки не станут, а удивительные девушки — да".

Она увидела, что я смотрю на нее, и наши глаза встретились. Ее очень темные, почти черные, хотя если вы подойдете ближе и посмотрите, то сможете увидеть коричневые, золотые и зеленые крапинки. И я любил приближаться к ней, ее тепло, ее смех, гладкие горячие участки ее кожи…

Она подмигнула. В такие моменты как этот она знает, о чем я думаю, но как она однажды сказала мне, самодовольно, не сложно догадаться, о чем думает большинство парней.

Я улыбнулся в ответ и увидел, как расширились ее зрачки. Ей нравится, когда я улыбаюсь. Мне нравится, когда ей это нравится.

Даже не думая об этом, я поднес банку к губам и сделал большой глоток.

Неплохо. Я мог чувствовать алюминий, но кровь на вкус свежая, с горчинкой, наверно из-за консервантов. После того, как я начал пить, инстинкты взяли верх, и я почувствовал, как выдвинулись клыки. Это немного похоже, словно выскакивают суставы. Я глотал и глотал, и вдруг банка стала легкой и пустой, а я пошатнулся. Я обычно не пью столько крови за один раз, я не пьянчужка.

Я сдавил банку в мяч — вампирской силой — и бросил его через всю комнату в мусорное ведро, как в баскетболе. Он плавно опустился в узкую корзину.

— Выпендрежник, — сказала Ева.

Я чувствовал себя прекрасно. Серьезно, прекрасно. Мои клыки все еще выдвинуты, и когда я улыбнулся, они были видны, блестящие и очень острые.

Улыбка Евы немного дрогнула.

— Правда. Хватит выпендриваться.

Я закрыл глаза, получил контроль и почувствовал, как клыки медленно вернулись в десны.

— Лучше, — сказала она, беря меня за руку. — Теперь, когда ты полон плазмы, мы можем идти?

— Ага, — ответил я, и когда мы сделали два шага в сторону двери, я вернулся, достал из кармана карту и снова провел ею через ридер. Ева уставилась, моргая в замешательстве. Я выбрал еще первую отрицательную ("Эта кровь для вас!") и сунул теплую банку в карман куртки. — На потом, — сказал я.

— Хорошо, — Ева звучала сомнительно, но не брала это в голову. Она повернулась к толпе вампиров, смотрящих на нас. — Следующий?

Никто не торопится проводить своей картой, хотя один или двое размышляли об этом. Один парень нахмурился и сказал:

— Что бы ни случилось с органической едой, — и пошел к стойке, чтобы взять пакет со свежей кровью.

Что ж, я сделал то, что хотела от меня Амелия, так что если это не сработало, она не может винить в этом меня.

Но я чувствую себя прекрасно. Удивительно, консервированная была лучше, чем в пакетах. Почти лучше, чем когда Ева дала мне попробовать прямо из-под крана, если можно так сказать.

Я чувствовал, как они наблюдают за нами. Ева и я не были самой популярной парой в городе… люди и вампиры не сходятся. Мы были хищником и жертвой, и были довольно строгие границы. В кругах вампиров на меня смотрели, как на жалкого или извращенца. Я мог себе представить, каково на стороне Евы. В Морганвилле не много подражателей вампиров — большинство недоБаффи.

Наши отношения не простые, но они настоящие, и я буду держаться за них, пока могу.

— Что хочешь поделать? — спросила Ева, когда мы вышли в прохладное морганвилльское начало вечера.

— Гулять, — сказал я. — Для начала.

Я позволил ей выбрать, что будет после, и она мне так улыбнулась, что я понял, будет не сложно угадать.

Позже мне пришло в голову, что я чувствовал беспокойство, и становилось все хуже.

Мы бродили по Площади Основателя, которая является территорией вампиров; Ева могла приходить и уходить отсюда с или без меня, потому что у нее есть значок Основателя, а это высшая степень неприкасаемости, которую может получить человек с точки зрения охоты — по крайней мере вампирами, которые следуют правилам. Но было приятно гулять с ней. Ночью Морганвилль волшебный — яркие облака звезд на черном как смоль небе над головой, прохладный ветерок, по крайней мере в этой части города, все ведут себя наилучшим образом.

Вампиры любят гулять и бегать в одиночестве по темным тропам. Нас постоянно кто-нибудь обгоняет. Многие кивают. Некоторые останавливаются поздороваться. Некоторые — самые прогрессивные — даже здороваются с Евой, словно она для них настоящая личность.

У меня был порыв побегать, но Ева не сможет держать темп даже в практичных сапогах. Подавить это желание потребовало всю мою сосредоточенность, так что пока она говорила, я делал вид, что слушаю. Она рассказывала какую-то историю про Шейна и Клэр; оба наших человеческих соседа опять попали в неприятности, но на этот раз это было незначительно и смехотворно. Я был рад. Сейчас я не был готов спасать кого-то.

Впереди я увидел приближающуюся к нам пару. Женщина — несомненно Основатель Морганвилля, Амелия; только Амелия может так одеваться. Она была одета в белый жакет и юбку, и высокие каблуки. Если бы она стояла на месте, она бы выглядела как мраморная статуя, ее кожа лишь на несколько оттенков отличалась от одежды, ее волосы были того же цвета. Красивая, но ледяная и мрачная.

Прогуливающимся рядом с ней, заложив руки за спину, был Оливер. Он выглядел гораздо старше ее, но я не думаю, что он старше; она умерла молодой, он умер в конце среднего возраста, но они оба были очень старыми. Его длинные седые волосы собраны, он одет в черную кожаную куртку и темные брюки. Он хмурился, но эй, он всегда такой.

Странно видеть их вместе таким образом. Они, как правило, вежливые враги, иногда могут вгрызться друг другу в горло (буквально). Но не сегодня. Не здесь.

Амелия светилась в лунном свете, и когда она улыбалась, она не выглядела такой холодной. Она склонила голову к нам.

— Майкл. Ева. Спасибо за сегодняшнюю небольшую демонстрацию. Я очень признательна.

— Мадам, — сказал я и ответил на приветствие. Ева помахала рукой. Мы бы продолжили идти, но Амелия остановила, а Оливер преградил нам путь, так что мы остановились. Я сказал: — Надеюсь, вы наслаждаетесь прогулкой. Приятная ночь.

Неубедительно, но я не хотел болтать. Я хотел двигаться. На самом деле я не мог усидеть на месте и в нервном ритме барабанил пальцами по моей ноге. Я видел, как Оливер это заметил. Он стал еще более хмурым.

— Становится прохладно, — ответила Амелия. Как и Оливер, она оценивала мои дрожащие пальцы. — Я слышала, ты сегодня попробовал новую продукцию.

— Да, она хороша, — сказал я. — Я с собой еще взял. — Банка была тяжелой в моем кармане, и я думал об этом весь вечер. Я обнаружил, что обернул вокруг нее руку в кармане, но я удерживался, чтобы не потянуть за язычок. До сих пор. — Очень удобно. Подумайте о продаже по шесть штук.

— Ну, современная эпоха требует удобства, — Амелия пожала плечами. — Но мы посмотрим по продажам по одной штуке. Многие хотели доступ к банку крови в неурочные часы, так что автоматизация казалась наиболее логичным решением. Ты не против вкуса консервантов?

— Нет, это хорошая вещь, — ответил я. Я вспомнил, что сначала мне он не понравился, но теперь по некоторым причинам казалось, что воспоминание ошибочно — на самом деле было очень вкусно, но я не был к этому готов. — На вкус лучше, чем в пакетах. — Я чуть было не сказал и лучше, чем из вены, но Ева была тут, и это бы смутило ее по двум вопросам, а не одному. Во-первых, что я говорю людям, что она позволила мне укусить ее, и во-вторых, что ее кровь недостаточно хороша. Я едва вовремя остановился. — Кто-нибудь еще пробовал?

— Серьезно, Гласс, ты считаешь, что мы приступим к массовому производству без тестирования? — отрезал Оливер. — Она была опробована, проанализирована и проверена на летальный исход. Я не могу представить себе более скучный процесс. Два года, от концепции до фактической поставки. Половина вампиров Морганвилля были вовлечены в тесты.

— А ты пробовал? — спросил я его. — Попробуй. Она правда… — Я не знал, как закончить предложение, как только его начал. — Лютая, — сказал я наконец. Евино слово. Я не был уверен, что даже знал, что на самом деле имелось в виду, когда она использовала его, но казалось подходящим.

Очевидно, Оливер не понял, потому что он долго смотрел на меня взглядом, которым можно растопить бетон.

— Наша главная трудность в том, чтобы убедить старых вампиров использовать его, — сказал он. — Большинство из них не знакомы с понятием идентификационных карточек, еще меньше о кредитных картах, а машины приводят их в замешательство.

— Готова поспорить, — вмешалась Ева. — Среди клыкастиков мало кто пробовал колу.

— Мне нравится кола, — сказал я.

Амелия слегка улыбнулась.

— Как и мне, Майкл. Но я боюсь, что мы в меньшинстве. — Было что-то осмотрительное в ее глазах, небольшое беспокойство. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответил я, наверное, слишком быстро. — Я прекрасно себя чувствую.

Оливер быстро переглянулся с ней и почти незаметно пожал плечами.

— Тогда мы пойдем, — сказал он. — Обсудим некоторые вопросы.

Нас отпустили, и я был счастлив схватить руку Евы и уйти, когда двое других направились в другую сторону. Оливер всегда беспокоил меня; отчасти из-за его злее-тебя отношение, и частично из-за того, что я не мог не вздрогнув вспомнить, как встретил его… как он пришел как милый, искренний парень и набросился на меня. Это случилось до того, как кто-либо в Морганвилле узнал, кто он или как опасен он может быть.

И он убил меня. Во всяком случае, частично; он не оставил мне выбора стать тем, чем я являюсь сейчас. Может, он думал об этом как о справедливой сделке.

Мне до сих пор так не кажется.

Волной адреналина меня захлестнул… охотничий инстинкт. Потребовалась секунда, чтобы понять, что внутри меня происходит сложная смесь: кипящая ненависть к Оливеру, куда больше, чем я чувствовал обычно; голод, хотя я не должен быть голоден вообще; и, наконец, наиболее тревожное, благодаря нашим сплетенным рукам я чувствовал устойчивый, соблазнительный пульс крови Евы.

Это был момент, который заставил меня дрожать и резко застыть, закрыв глаза, пока я пытался побороть эти непримиримые сильные желания. Я слышал, как Ева о чем-то меня спрашивает, но я закрылся от нее. Я закрылся от всего, концентрируясь на том, чтобы остаться собой, остаться Майклом, остаться человеком, по крайней мере сейчас.

В конечном счете я полез в карман и открыл алюминиевую банку первой отрицательной, на вкус как металл и мясо, успокаивая зверя, который пытался вырваться наружу. Я не мог позволить этому произойти, не здесь, не с Евой.

Вкус крови подавил его на мгновение, а затем он взревел еще сильнее, чем когда-либо.

Я бросил банку и услышал, как она соприкоснулась с тротуаром. Теплые руки Евы держали мое лицо, и ее голос был в ушах, но я не мог понять, что она говорит.

Когда я открыл глаза, все, что я видел, было красным с неопределенными размытыми силуэтами того, что не было жертвой. Ева, с другой стороны, горела ярким серебром.

Ева была целью, и я не мог устоять перед ней, не мог. Я должен был удовлетворить этот голод, и быстро.

Я ахнул и оттолкнул ее, и прежде, чем она могла бы сделать больше, чем встревоженно позвать меня по имени, я развернулся и побежал по темной, красной ночи.

Я не знал, куда направлялся, но пока я бежал, что-то взяло верх, направляя меня больше инстинктом, чем разумом. Когда я видел сияющие, теплые человеческие мишени в темноте, я избегал их; это было трудно, может быть, самое трудное, что я когда-либо делал, но мне удалось.

Я остановился в тени, не чувствуя усталости или одышки, только беспокойство и еще большую нервозность, чем когда-либо. Пробежка не выжгла ее; только сделала все хуже.

Я стоял перед морганвилльским Банком Крови. Перед входной дверью донорской части, и она была закрыта на ночь. Слава Богу, вокруг меня не было людей, для которых я был опасен.

Я повернулся и побежал по переулку, легко перепрыгивая через пустые коробки и мусорные баки и заходя с другой стороны. В отличие от передней части, здесь была активность — фигуры приходят и уходят, но ни одна из них не имела серебристое свечение, с которым я познакомился. Все вампиры, и ни один из них не обращал на меня внимание, пока я не подошел ближе, оттолкнул некоторых в сторону и направился в зону выдачи.

Торговый автомат стоял в центре комнаты. Несколько человек с сомнением изучали его, думая, пробовать или нет, но я и их тоже оттолкнул в сторону. Я провел картой; когда он не заработал, я провел снова и наугад нажал кнопки, когда они загорелись. Прошла вечность, прежде чем механизм заработал и банка была доставлена.

Открыть крышку казалось нереальным. Я пробил пальцами стенку и поднял банку, купаясь в хлынувшей жидкости. Она больше не ощущалась на вкус как металл. Тепло из банки, оно было словно жизнь. Жизнь, которую я мог держать в руках.

— Майкл, — сказал кто-то и положил руку мне на плечо. Я повернулся и ударил его, достаточно сильно, чтобы сломать шею человеку, но вампира это заставило просто отойти. Я снова схватил мою карточку и провел ею, но она скользила в моих пальцах, покрытая остатками из банки, вылившимися на меня. Я обтер ее о свои джинсы и попытался снова. Огни вспыхнули. Ничего не произошло. — Майкл, он больше не заработает. Ты истратил все сегодняшние кредиты.

Нет. Это не может быть правдой, не может, потому что натиск не ослаб, и я ощущал пустоту. Мне нужно больше. Я обязан найти еще.

Я толкнул другого вампира и ударил обеими руками по пластмассовой оболочке торгового автомата. Он как-то устоял, хотя в пластике образовались трещины. Я ударил снова, и снова, до тех пор, пока пластик не разломался. Я просунул руку, не обращая внимания на порезы, и схватил одну из теплых банок.

И в этот момент кто-то ударил меня сзади электрическим током, как тазер, только в пять раз сильнее, и следующее, что я знал, я валялся на полу с закрытой банкой четвертой отрицательной, откатившейся на ковер рядом со мной.

Я попытался схватить ее, но мои руки не двигались. Я все еще тянулся к ней на ощупь, когда они подняли меня и оттащили от зоны выдачи в стальную камеру где-то в задней части.

Проходили дни. Они вывели из меня консерватор и снова перевели на пакеты, и наконец безумие прошло. Я не буду врать, это было ужасно, но что было еще хуже, это медленное осознание, как плох я был. Как близко я был к тому, чтобы стать… чем-то. Бесчувственным монстром.

Я не был уверен, хочу ли, чтобы меня выпустили.

Музыка была единственной вещью, которая помогла; после того, как я стабилизировался, женщина, приносившая кровь, принесла и мою гитару. Я не был собой, пока не сел с акустикой на моих коленях. Струны были теплыми, и когда я сыграл первые ноты, это было хорошо, это ощущалось правильно. Ощущалось мной.

Я не знаю, как долго я играл; ноты лились из меня неистовым потоком, не песня, которую я знал или написал до этого. Это не была приятная мелодия, не сначала; она была неровной, кровоточащей и полной ярости, а затем медленно поменяла направление и ключ, стала чем-то успокаивающим, что заставило меня расслабиться, очень медленно, пока я не стал просто парнем, играющим на гитаре и извлекающим в воздух волнующие ноты.

Из дверного проема сказал голос:

— У тебя и правда талант.

Я даже не слышал, как он ее открыл.

Я не смотрел вверх. Я знал, кто это; этот голос нельзя не узнать.

— Однажды, может быть. Ты отнял это у меня, — сказал я. — Я собирался куда-нибудь. Теперь я никуда не собираюсь.

Оливер без приглашения сел на деревянный стул в нескольких футах от меня. Я не хотел видеть его здесь, в моем пространстве. Музыка была моим пристанищем, и это напомнило мне о чувствах, когда он напал на меня в моем доме, в моем доме и…

… и все изменилось.

Он смотрел на меня неизменно, и я не мог прочитать выражение его лица. У него были сотни лет, чтобы усовершенствовать каменное лицо, и он использовал его сейчас.

Я продолжал играть.

— Почему ты здесь?

— Потому что ты обязанность Амелии, а значит и моя, пока я ее заместитель.

— Вы убрали автомат?

Оливер покачал головой.

— Нет, но мы изменили параметры. Тестирование проводилось на старых вампирах, у которых были столетия, чтобы стабилизировать свои потребности. Ты совсем другой, и мы забыли об этом. Очень молодой, даже года еще не прошло. Мы не ожидали, что формула вызовет такой бурный отклик. В будущем ты будешь получать только необработанное сырье.

— Так это потому, что я молод.

— Нет, — сказал он. — Это потому, что ты молод и отказываешься принять, кто ты. Что это значит. Что это сулит. Ты борешься со своим существом, и это делает контроль над собой практически невозможным для тебя. Ты должен признать себя, Майкл. Ты больше не будешь человеком.

Это последнее, что я хотел, и он это знал. Я перестал играть в течение нескольких секунд, а затем снова начал перебирать струны.

— Отвали, — сказал я. — Не стесняйся принять это близко к сердцу.

Он долго не отвечал. Я посмотрел вверх. Он все еще смотрел на меня.

— Ты — все еще не ты, — в конце концов ответил он. — И ты говоришь как твой нечесаный дружок.

Он имеет в виду Шейна. Это заставило меня засмеяться, но смех звучал пусто и немного отчаянно.

— Ну, Шейн в большинстве случаев прав. Ты засранец.

— Даже если ты так считаешь, ты нечасто это говоришь. Что доказывает мою точку зрения.

— Я в порядке.

— Правда? Потому что ты ничего не спросил о своей девушке, которую оставил саму по себе в центре вампирского района ночью.

Это вызвало электрический удар стыда, прошедший сквозь меня. Я даже не думал об этом. За все то время, что я был здесь, я ни разу не подумал о Еве; я был слишком занят нытьем, своим стыдом.

— Она в порядке? — спросил я. Я чувствовал себя больным, слишком больным, чтобы даже попытаться продолжать играть. Гитара стала тяжелой в моих руках.

— Она становится раздражающей со своими неоднократными требованиями увидеть тебя, но да, как можно было ожидать, она в порядке. Я убедился, что она добралась до дома в целости и сохранности. — Оливер замолчал на несколько секунд, а затем наклонился вперед, опираясь на колени, бледные руки повисли. — Когда я… трансформировался, я сначала думал, что мог бы остаться со смертными, которых любил. Это не умно. Ты должен понять это сейчас. Мы остаемся в стороне не без причины.

— Ты остаешься в стороне, потому что не чувствуешь вины за то, что делаешь, — парировал я. — Я не ты. И никогда не буду как ты. Не должен.

Его брови поползли вверх, а затем снова стали ровной линией.

— Это твой путь, — сказал он. — Консервированная кровь повлияла на тебя, да, но не так сильно, как ты думаешь. В основном это был ты, мальчик. И ты должен найти способ контролировать это, потому что в один день ты можешь обнаружить себя покрытым кровью не из банки.

То, как он это сказал, охладило меня, потому что это была не злость, не высокомерие, а… печаль. И понимание.

Повисла тишина, пока я не сказал:

— Ева хочет меня видеть.

— Постоянно.

— Думаю, я готов.

А готов ли я? Я не знал, но жаждал увидеть ее, сказать ей, как мне жаль.

Оливер пожал плечами.

— Это чьи-то похороны, если не твои.

Он быстро вышел за дверь прежде, чем я смог что-нибудь ответить, не то чтобы я мог придумать хорошую реплику, и я схватился за гитару для успокоения. Мои пальцы вернулись к извлечению мелодии и гармонии, но я не думал об этом, и она не приносила спокойствие.

Я боялся, я не был готов, и страх был непреклонен, горячий всплеск сделал мое горло сухим и, что ужасно, заставил клыки болеть. Я не знаю, готов ли увидеть ее. Не знаю, остановит ли меня Оливер, если я нападу на нее.

Но когда Ева вошла в дверь, страх ускользнул, оставив облегчение. Она была в порядке, верный себе гот, и то, что я чувствовал, не было голодом, кроме голода, который ощущаешь в присутствии любимого человека.

Блеск в ее глазах и ее яркая улыбка были единственным, что имело значение.

У меня было время отложить гитару, и поймал ее, когда она бросилась на меня, а потом она поцеловала меня, сладко и горячо, и я утонул в этом, в ней, в напоминании, что для меня существует что-то еще помимо охоты, голода, одиночества и гневной музыки ночью.

— Больше так не делай, — прошептала она своими черными губами рядом с моим ухом. — Пожалуйста, не надо. Ты всех нас до чертиков напугал. Я не знала, что делать.

Я расслабился в ее объятиях и вдохнул богатый аромат ее волос, ее кожи, трепещущей под ней крови. Я не хотел думать о последнем, но возможно Оливер прав. Может быть, мне нужно перестать отрицать это, или все закончится очень плохо.

— Я тоже не знал, что делать, — прошептал я в ответ. — Прости меня. Я мог…

— Стой. — Она отстранилась, глядя на меня отчаянно. — Просто остановись. Ты мог ранить меня, но не сделал этого. Ты никого не ранил, кроме этого тупого автомата. Так что расслабься. Это не ты, Майкл. Это какой-то монстр из фильма категории В (прим. пер.: малобюджетная коммерческая кинокартина, которая при этом не является ни артхаусом, ни порнофильмом).

Но я был монстром из фильма категории В. Это то, что имел в виду Оливер; я был именно им, и должен это помнить. Это был единственный способ, чтобы все было хорошо.

Я выдавил из себя улыбку.

— Я думал, тебе нравятся монстры из фильмов категории В, — сказал я. Моя девушка ударила меня по руке.

— Нравятся, но не люблю, — сказала она. — Ты, кого я люблю.

Я протянул руки, и она переплела свои пальцы с моими. Тепло и холод, вместе.

— Я не знаю, как это сделать, — сказал я.

Она рассмеялась.

— Встречаться? Потому что вот тебе экстренное сообщение, большой мальчик: мы некоторое время делаем это.

— Быть этим. Быть собой. Я не знаю, кто я.

Она подошла ближе, глядя мне в глаза.

— Я знаю, кто ты. Что еще более важно, я знаю, что ты, — сказала она. — И все еще люблю тебя.

Может быть, она не знает. Может быть, она никогда не заглядывала в сердце красной и черной мучающей штуки, таившейся глубоко внутри меня. Но, глядя на нее сейчас, на ее искренность и бесстрашие, я не мог помочь, но думаю, что возможно она сможет. Знающая меня, любящая меня.

Может быть, со временем, она сможет помочь мне понять и полюбить своего монстра. Потому что в конце концов вот что всегда делала Ева. И всегда будет.

И я наклонился, соприкоснулся с ней лбами и прошептал:

— Ты делаешь меня настоящим.

Из двери откашлялся Оливер, да так, словно он хотел заткнуть себе рот.

— Можешь идти, — сказал он. — Поздравляю. Ты прошел.

— Прошел что? — спросила Ева угрожающе.

— Они хотели посмотреть, не нападу ли я на тебя, — ответил я. Я сосредоточился мимо нее, на Оливера. — Ты была моим испытанием. И я не сделаю ей больно, никогда. Можешь на это рассчитывать.

Он поднял брови, без комментариев, и ушел.

Торговый автомат потерпел еще один несчастный случай на следующий день. И затем на следующий. Это был не только я. Мой лучший друг, Шейн, воспринял идею вандализма с пугающим энтузиазмом. Как и Клэр (удивительно), и Ева… но не просто мы вчетвером саботировали проклятую штуковину, потому что по крайней мере дважды, когда я приходил нанести увечья, она уже не функционировала.

В последний раз я видел кого-то в нескольких шагах от машины с перерезанным кабелем питания. Он был одет в большое пальто, но я все равно узнал его.

Оливер остановился у двери, посмотрел на меня и кивнул.

И это был последний раз, когда они починили машину. На следующий день ее не было. Я чувствовал слабый фантомный голод, разочарование… и облегчение.

Потому что некоторые вещи просто не предназначены для банок.

 

Мрачная Карусель

Было неизбежно, что я напишу о карнавалах и Морганвилле, так? Ага. Я тоже так думаю. Но этот уникален даже при том, что Майкл и Ева на миссии по приказу Амелии. Шутки и опасность для жизни. Кроме того, совершенно новый вампирский персонаж, который мне действительно нужно развить, потому что он мне понравился.

Забавный факт: Раньше я работала в доме с привидениями — не на карнавале, а из тех сезонных ловушек смерти, которые быстро устанавливали, еще быстрее сносили, которыми управляют дилетанты. Я спокойно работала там персонажем, потому что это таинственно и забавно, но я совершенно не в состоянии управлять домом с привидениями "весело". Они правда наводят на меня страх. Кроме того, однажды я застряла в одном из тайных проходов, и никто не заметит, как вы стучите в дверь и просите о помощи, когда все итак кричат. (Да, я намеревалась когда-нибудь написать такую тайну убийства).

Есть что — то очень жуткое в неосвещенном колесе обозрения в темноте. Это похоже на скелет чего — то большого, что когда — то каталось по земле, зачерпывая кричащих жертв в свою загребущую пасть. Или, по крайней мере, так казалось мне, но у меня, конечно, довольно мрачное воображение.

— Ничего себе, — сказала я, глядя на очертания черных балок на фоне угасающего темно — синего неба. — Ты водишь меня по самым прекрасным местам. Мне так повезло, что у меня есть такой парень, как ты.

— Ева! Шшшш, — прошептал Майкл, мой сладенький, когда мы присели на корточки между большой кучей мусора и железными ставнями какого — то отвратительного павильона выиграй — токсичные — чучела — животных. Этот специализировался на кроликах. Они все выглядели безумно и немного больными. Я ничего не могла поделать с собой и услышала голос Элмера Фадда (Элмер Дж. Фадд / Умник — вымышленный мультипликационный герой, один из самых известных персонажей Looney Tunes, заклятый враг Багза Банни. По сюжету его целью является охота на Багза) в моей голове. "Мы охотимся на кроликов". Это заставило меня захихикать, немного затаив дыхание, с острым как нож страхом, потому что мы были в закрытом парке аттракционов, ища вампира, и эй, кто не засмеется при таких обстоятельствах?

Не отвечайте.

Майкл кинул мне свой "я обеспокоен и немного встревожен" взгляд, что было очаровательно. Я не хрупкий цветочек. Черт, я родилась и выросла в Морганвилле, штат Техас, это, вероятно, единственное место, которое вампиры могут назвать домом; если ты вырастешь там как человек, ты научишься, как бороться с угрожающей жизни опасностью, более удачливые люди учатся бороться с раздражающим телемаркетингом. Я не ем опасность на завтрак, потому что это на самом деле просто крошечный кусочек закуски в условиях родного города.

Майкл, между тем, был такой же… но другой. Он так же вырос человеком в Морганвилле, но в отличие от меня с ним произошла действительно ужасная беда, его укусили почти два года назад. Это не пошло ему на пользу, и теперь мой самый лучший парень из всех, что были… ну, клыкастый. Но борьба за Майкла, которого я всегда любила, была приятной, потому что мы были, ну, теперь женаты. Клыки и все прочее.

Он на самом деле не мог выглядеть настоящим кровососом. Великолепные светлые волосы, ясные голубые глаза, лицо, с которого в прежние времена могли высечь действительно горячего мраморного ангела… не вампира. Он даже одевался как обычный парень, который с нетерпением ждал совершеннолетия… я задалась вопросом, оплакивал ли он когда — либо тот факт, что он останется несовершеннолетним на всю свою бессмертную жизнь. Возможно.

Что до меня, я выглядела так, будто стремилась быть тем, чем на самом деле был он, с моими готическими черными волосами (с нарощенными прядями цвета голубой электрик, потому что, почему бы и нет?), мешковатыми черными брюками — карго и тяжелыми сапогами. Моя рубашка была узкой, прозрачной, черной — черной, и на ней был очень крутой темно — синий — на — черном выбитый череп. Боевая одежда, хотя Майкл только покачал головой, когда увидел, что я решила надеть на нашу среди — ночную поездку в страшный парк аттракционов. Он явно не знал, что нужно надеть для преследования. Мужчины. Никакого чувства стиля.

— Там, — прошептал Майкл и кивнул в сторону — конечно же — призрачного аттракциона. Работники карнавала называют его Мрачной Каруселью, что, как я думала, было удивительно подходяще, особенно сегодня, со всем жутким, что прячется вокруг. На строении красовался гигантский Мрачный Жнец, склонившись над ним, сжимая свою косу в одной костлявой руке, второй тянется за потенциальными посетителями. Это, вероятно, выглядело супер отвратительно при дневном свете, но сегодня я могла практически видеть эти черные, развевающиеся на холодном ветру одеяния.

Если бы я верила в знаки, этот, вероятно, был бы действительно плохим.

— Мы ищем Смерти? Нашли ее, — сказала я. Я получила еще один взгляд, но и улыбку. — Правильно. Режим невидимости включен. — Я сделала застегивающее движение поперек моего рта. Он оказал мне любезность, не совсем закатывая глаза.

Мы крались от навеса с игрушками к склизко — выглядящей будке, в которой продавались хот — доги с сомнительным мясным содержимым (ооо, но у них были пирожные — муравейники!), и затем добрались до тени рядом с самой Мрачной Каруселью. Американские горки издавали тонкий, высокий, скрипящий звук на ветру, а через дорогу нарисованные лошади темной карусели злобно смотрели на меня дикими глазами.

Боже, я любила это место. Я задалась вопросом, что Майкл подумает о побеге, чтобы присоединиться к цирку.

Майкл сделал паузу, слушая своим вампирским слухом; я довольствовалась тем, что ждала, пока он вернется ко мне с планом. Я была просто рада тому, что он попросил меня пойти как его подстраховка. Обычно наш общий друг Шейн выполняет эту работу; по правде говоря, Шейн был крупный, сильный и предназначен для качественного разгрома, но он пытался сократить драки, и я была рада помочь в этом. В последнее время все мы носили слишком много черного и синего. Не готического типа. Синяки. Гораздо крутые аксессуары.

Мы работали над добросовестной секретной миссией, посланные Основателем Морганвилля, вампиром Амелией — ледяной королевой, и прямо сейчас я не была в списке ее любимчиков, но я была причастна к этому плану. Майкл был ее посредником. Хммм, он выглядел так мило в смокинге Джеймса Бонда на нашей свадьбе…

Мне пришлось встряхнуться и отложить горячий мысленный образ на потом. У нас — точнее у него — была работа. Этот карнавал был в двух городах от Морганвилля, поэтому у нас должно было быть самое серьезное поведение… это был не дом с его особыми правилами и опасностями. Это был реальный мир, который был во многом опаснее для нас, потому что какими бы не могли быть правила, мы, наверное, не полностью их понимали.

Это было одно из безымянных путешествующих шоу, соблюдающих старую традицию "новых действ"… или точнее шоу уродов, о которых я читала в книгах. Книги, к которым взрослые относятся с неодобрением, но я упивалась как ребенок. Слово "новые" включает древние мумии, которые, как правило, подделки или такие потрепанные, что потребуется неделя, чтобы собрать собачью голову египетского бога… и, конечно, обычный набор человеческих причуд. Высокие, низкие, толстые, поддельная растительность на лице, поддельные превращения… здесь еще был настоящий вампир, запертый в клетке, как облезлый тигр и полностью подавленный лев. Это было "специальное" шоу уродов, только для богатых клиентов, которые смотрели, как они предполагают, как парень в гриме кусает шею партнера в клетке… только вот он настоящий вампир, и жертвы настоящие, и Амелия хочет это остановить, немедленно.

Конечно, она не была обеспокоена потерей человеческих жизней. Это никогда не будет главной заботой любого вампира. Она хотела спасти шейного грызуна и убедиться, что никто не имеет ни малейшего представления, что среди них существует такая вещь, как реальный, настоящий вампир. Ой, работники карнавала знают… если даже они не знали, что схватили кровососа, они наверняка все поняли к тому времени, как начали скармливать ему жертв.

Если Майкл и получил инструкции, что делать с этой ситуацией, он не сказал, а я не спрашивала

Прямо сейчас мы следили за работником, делающим обход, проверяя, все ли заперто и выключено. Большой, грузный парень — подсобный рабочий или охранник — с ослепительным ножом плюс деревянной бейсбольной битой, чтобы лучше бить тебя, моя дорогая. Судя по его лицу, когда он вышел с Мрачной Карусели, не было похоже, что охрана — его любимая работа в мире, когда ничего не происходит. Больше походило, что он надеется найти повод, чтобы использовать биту, и его будут умолять остановиться.

Майкл вдруг поднял голову. В лунном свете зрачки были маленькие, как у меня бы на открытом солнце. Великое ночное вампирское зрение. Одно из многих депрессивных преимуществ, которые они имели над дышащей версией человечества. Он сжал мою руку, нежно, и кивнул в сторону аттракциона, которую Бетти МакМердер (прим. пер. Murder — убийство) только что прошел. О, круто. Просто прекрасно.

Нет, я серьезно. Прекрасно! Я чуть ли не ерзала от волнения. Мне нравятся дома с привидениями, потому что эй, механические монстры, никого действительно мертвого и покачивающегося. Ну, как обычно. Сегодня вполне может быть исключением.

Мы поспешили пересечь открытую местность. Майкла не слышно, а я старалась свести к минимуму издаваемый шум, но стук моих ботинок все еще был громким. Он остановил меня, прежде чем я вскочила на вагончик аттракциона, и быстро махнул замолчать; я осторожно застыла и сразу же поняла почему… громкий скрип. Медленное перемещение создавало поскрипывание, больше походившее на жуткий звук от ветра, а не на нас, рыскающих вокруг.

Майкл держал мою руку и повел меня под злобным светом Мрачного Жнеца во тьму, пахнущую плесенью и моторным маслом. И, ребятки, в прямом смысле тьма… узко, клаустрофобная чернильная пустота, и если бы не крепкая хватка холодной руки Майкла на моей, я бы сказала, что здесь как в космосе. Хотя нет, вру. В космосе хотя бы звезды есть.

Ощущая под сапогами пол, мы были на какой — то поднимающейся деревянной дорожке — вероятно, для технического обслуживания. Я чувствовала возрастающую панику, пока мы продолжали идти — что если что — то упадет на меня, например, гигантский волосатый паук? В конце концов, это Техас, дом всех видов жалящих, кусающих, ядовитых существ. Я хотела вытянуть свободную руку и водить ею в воздухе передо мной, но это было своего рода бесполезно; Майкл шел первым. Он позаботится о моей безопасности.

Я немного удивилась, когда увидела, что тьма стала немного серой, и сначала я подумала, что что — то не так с моими глазами, но нет. Была тонкая полоска света впереди, слева, как та, что пробивается из — под двери. Она указывала на вертикальный гроб — вполне уместно — дешево выглядящий механической манекен, одетый в старинный балахон Дракулы, который, вероятно, запускается на скрипящую, катящуюся тележку, когда включается электричество.

За Манекеном Драка была скрытая дверь.

Мы пересекли дорожку, и я ступала аккуратно, чтобы избежать включения каких — либо переключателей или застревания ноги в рельсах. Я была рада, что надела тяжелые ботинки, потому что крыса выбежала из темноты и промчалась над моими шнурками, направляясь в другую сторону. Мне удалось не пищать, хотя, возможно, какой — то звук вырвался из моего горла. Возможно.

Майкл взялся за ручку двери и слегка повернул ее, потом покачал головой. Закрыто, конечно. Это не создает никаких серьезных проблем для него, но пришлось бы шуметь; свет из — под двери делал меня менее слепой, поэтому я высвободила руку из его и вытащила короткоствольный револьвер из поясной сумки. Я не люблю оружие, но оно действительно полезно среди людей, которые не желают мне ничего хорошего. У меня был еще нож, но если дело дойдет до рукопашной с мистером Бетти, мне нравилось преимущество.

Майкл повернул, сильно, и сломал что — то металлическое внутри двери. Ручка выскользнула, он полез в дыру и что — то делал, пока не послышался щелчок, и дверь открылась, освобождая поток света слово 500–ваттного прожектора… но это была только одна лампа, даже отдаленно не яркая. Мои глаза привыкли быстро, и я закрыла за нами дверь. Без замка она не сулит ничего хорошего, я последовала примеру Майкла и залезла рукой в пустое отверстие и вставила ручку в металл, пока язычок не скользнул на место. По крайней мере это замедлит их.

Когда я осмотрелась, то увидела, что мы были в металлической комнате. В центре на качающейся цепи весит лампочка. Была небольшая трибуна с местами, может, человек на двадцать, если потесниться, а перед ними клетка. Того же размера, что используют для львов или тигров, достаточно большая, чтобы можно было передвигаться внутри; в ней была кровать с одеялом и подушкой, и какой — то горшок под кроватью, как я предположила, это их версия портативного туалета. Кроме того, клетка только из железных прутьев, покрытых серебром, и один деревянный стул, который был прикручен к полу в центре клетки.

На полу были пятна, и несколько впитались в древесину. Темные пятна. Я сказала себе, что это шоколад, и остановилась на этом. Я была слишком занята, глядя на вампира в клетке.

Потому что он был всего лишь ребенком.

В смысле, РЕБЕНОК. Может, двенадцать, тринадцать максимум — худой мальчик с длинными ногами лежал на спине, глядя в потолок комнаты. Он, наверное, слышал, что мы идем, но не сдвинулся ни на дюйм. По тому, как он лежит, я подумала, что он мертв, но он — особый вид. Вид, который еще двигается.

— Эй, — мягко позвал Майкл. — Хочешь выйти отсюда?

Это заставило малыша сесть с внезапной подвижностью, от чего я была рада, что между мной и ним была решетка; Майкл так не двигается. Большинство вампиров так не делает, потому что они пытались приспособиться, меньше тревожить людей, которых они выращивают как в питомнике ради денег и крови. (Надо отдать должное, большая часть донорской крови сдана добровольно, через банк крови. Это как Мафия, только с клыками.)

Видеть, как вампир двигается как настоящий хищник, которыми они и являются… немного страшно. В глазах этого ребенка была пустота, полное отсутствие интереса или эмоций. Будь он львом в клетке, для которого она предназначена, его глаза бы хоть что — то выражали.

— Откройте ее, — сказал ребенок и постучал по двери. Она была экстра надежной; он не может прикасаться к ней дольше секунды, тогда серебро начнет сжигать его. Он носил только жалкие грязные шорты хаки, которые были на два размера больше — без футболки, и его тонкая грудь была бледна, как слоновая кость. Видны синие вены под кожей, как у прозрачных манекенов по анатомии. — Откройте ее. — В его голосе даже не слышно гнева, надежды или отчаяния. Слова были бесчувственными, как и его глаза. Многие вампиры специально такими прикидываются в той или иной мере, но это дитя… у меня была жуткая мысль, что он никогда не был человеком.

Майкл задумчиво его рассматривал, надевая кожаные перчатки, которые он взял с собой в случае серебра. В отличие от мальчика, я умею читать эмоции в выражениях моего милого… и он выглядел пораженным и беспокоящимся о том, с чем мы столкнулись, как и я.

— Секунду, — ответил он. — Как тебя зовут?

Мальчик моргнул, медленное движение, словно он узнал его, наблюдая, а не естественным путем.

— Джереми, — сказал он. — Меня зовут Джереми.

— Хорошо, Джереми, — сказал Майкл успокаивающим голосом, каким обычно говорят с особо опасной, дикой собакой. — Ты ранен? — Он получил мотание головой. — Голоден?

Это вызвало плоский взгляд на секунду, а затем Джереми перевел его на меня.

— Отдайте ее мне, и я буду в порядке.

— Э — э, нет, жуткий ребенок, такого не будет, — сказала я. — Я не твой обед.

Джереми даже не потрудился в этот раз моргнуть. Честно говоря, ребенок был страшнее, чем все, что я видела на карнавале.

— Джереми, — произнес Майкл. Теперь он звучал холоднее, резче; он заработал внимание ребенка в мгновение ока. — Я здесь, чтобы вытащить тебя, но если посмотришь на нее так снова или тем более дотронешься до нее, я уйду и оставлю тебя здесь гнить. Понял?

Джереми наклонил голову немного в сторону, рассматривая Майкла, и сказал:

— Если это то, чего ты хочешь, то я не трону ее.

— Поклянись, — сказала я. — На мизинцах.

Он пожал плечами.

— Клянусь.

Я не услышала ничего особого, что не хорошо, но у нас нет выбора. Задание Амелии — привести странного ребенка, а не оставлять его здесь. Майкл делал все возможное.

— Следи за дверью, — сказал мне Майкл, я кивнула и отошла к двери. Расстояние между мной и Джереми увеличилось не случайно, с Майклом между нами. Я наблюдала, как Майкл положил руки в перчатках на прутья, крепко ухватился и надавил. Он был сильным, но прутья просто застонали и выдержали. Джереми наблюдал с интересом, но без эмоций, как Майкл выдохнул, стряхнул напряжение и попытался снова. Я вздрогнула, когда увидела боль на его лице; материал жег его даже через перчатки.

— Майкл, — сказала я. — Ты не видел тут какие — нибудь инструменты?

Потому что эти работники не похожи на тех, кто все убирает. Он сделал шаг назад от клетки, снял перчатки, и я увидела, что под ними руки опухли, порозовели и покрылись ожогами. Ауч. Очень большое содержание серебра.

— Может быть, — сказал он. — Слушай, это серебро довольно мягкое, но я не могу ухватиться, даже в перчатках. Я за инструментами. Это займет всего секунду.

— Секунду, — повторила я. — Обещаешь?

Наши глаза встретились, и он улыбнулся.

— Вот тебе крест на сердце, — ответил он. — Джереми, отойди и сядь на кровать. Ева останется с тобой.

Джереми ничего не сказал, но он вернулся к своей койке и растянулся, выглядя скучающим. Я секунду посмотрела на него, потом кивнула.

— Я буду в порядке. Иди.

Майкл стал размытой вспышкой, которая остановилась, чтобы открыть дверь, а затем она захлопнулась за ним с мягким стуком. Я сделала глубокий вдох и пожелала, чтобы на мне было что — то потеплее — вдруг показалось, что все тепло ушло вместе с ним. Я подошла к клетке и стала рассматривать. Она не выглядела крепкой. Серебряная проволока плотно обернута вокруг прутьев, но когда я нашла конец проволоки и схватила его, он изогнулся достаточно легко — высокое содержание серебра, довольно мягкое. Я так была сконцентрирована на раскручивании, что не понимала, что Джереми переместился, пока не посмотрела вверх.

Он стоял всего в нескольких футах, уставившись на место, где я размотала серебро. Не на меня, что, видимо, подпадает под букву закона. Я сглотнула и сказала:

— Майкл сказал тебе оставаться в постели.

— Нет, — ответил он. — Он сказал мне сесть на кровать. Он не говорил мне остаться там.

Прекрасно, у него есть встроенная способность детей грамматически разбирать приказы и искать лазейки. Просто здорово.

— Да уж. Почему бы тебе просто не сесть там? Это займет немного времени.

Он не двигался. Очевидно, у меня нет власти, которая есть у Майкла. Оказавшись поближе, глаза Джереми на выглядели черными, они темно — коричневые с янтарной радужкой. Они бы хорошо смотрелись на лице с человеческой мимикой, а так они напоминали мне стеклянные глаза куклы. Я люблю все наводящее страх, как любой уважающий себя гот, но этот мальчик реально меня пугал.

— Ты приятно пахнешь, — сказал он.

— Ну хоть не обедом, — пробормотала я и размотала еще один отрезок серебра. Секунда Майкла, за которую он должен вернуться с инструментами, слишком долгая. Мне пришлось спросить себя, что произойдет, когда я уберу последнее серебро, и Джереми решит, что я пахну потрясающим ростбифом с кровью. Хотя нет смысла спрашивать. Ничего хорошего.

Джереми вдруг переместился, и его холодные руки легли поверх моих, отреагировав, начал зарождаться инстинктивный крик… но это было не нападение. Он наклонился вперед, прижался лбом к железной решетке и сказал:

— Они идут. Ты должна сейчас же спрятаться.

Дерьмо. Я дернулась назад и споткнулась, потянув последнюю серебряную проволоку на этом пруту; она резко свернулась в тугую катушку, как самая дорогая в мире слинки (прим. пер. игрушка — пружина), пока я осматривалась в поиске места, где бы спрятаться. Единственным очевидным местом было под трибунами, и пришлось сильно согнуться, чтобы влезть, но лучше боль, чем смерть — мой девиз. Я пролезла через узкую щель и припала к земле в темноте. Майкл, думаю я, где ты? Потому что это не сулило ничего хорошего, совсем.

Сначала я услышала голоса. Слова были приглушены, но по интонации ясно — они были недовольны по поводу пропавшей дверной ручки. Я слышала скрип металла, как они пробирались внутрь, и немного переместилась, ища точку обзора, выглядывая между планками мест.

Мистер Бетти был одним из мужчин, что почему — то не удивляет меня; он по — прежнему носит бейсбольную биту, размахивая ею как дубинкой. Рядом с ним был прилизанный, худой мужчина в темной свитере с воротом и темных брюках; он выглядел как со страниц GQ, и при других обстоятельствах я бы подумала, что на него приятно смотреть, но не сейчас. Не тогда, когда я вижу, как он гремит клеткой Джереми, проверяя замок, и говорит:

— У тебя были посетители, не так ли, Джереми?

Джереми ничего не сказал, просто уставился на мистера Прилизанного холодными, мертвыми глазами. Мистер Прилизанный не выглядел обеспокоенным, как должен был, он пожал плечами и повернулся к Бетти.

— Гарри, провести тщательную зачистку. Я хочу, чтобы всех поставили на ноги и проверили каждый угол. Если они увидят чужака, я хочу, чтобы тело самозванца бросили прямо здесь, живое или мертвое, все ясно?

— Ясно, босс, — ответил Гарри. Он звучал довольным назначением и пошел, размахивая дубинкой. Когда он вышел, пришел другой парень… и он был массивным. Это был несомненно охранник/большой парень карнавала… он был семь футов по крайней мере, и широк, как грузовик. Ношение белой майки гарантировало, что каждый может увидеть стероидные выпуклости его мышц. У него бритая голова, много тату с женщинами с чрезмерно большой грудью, малоприятные глаза — бусинки. Не слишком умный, но много значит, и судя по состоянию майки, личная гигиена не высоко в его списке.

Я полезла в карман моих штанов и достала телефон — в беззвучном режиме — и отчаянно напечатала Майклу: ГДЕ ТЫ? ПРОБЛЕМА! Я прикрыла экран с одной стороны, чтобы никто не заметил свечение под трибунами, но никто не смотрел в мою сторону, кроме Джереми.

Скинхед подошел к решетке и врезался в нее гигантским предплечьем. Джереми не дрогнул и не отскочил, что заставило Скинхеда засмеяться. Его голос вообще не соответствовал внешности — высокий, как мой.

— Ваша крыса выглядит голодной, босс, — сказал он. — Есть кто — нибудь, чтобы покормить его?

— Позже, — ответил их босс. — Прямо сейчас у нас большая проблема, потому что к Джереми заглядывали друзья, не так ли, Джереми?

Джереми стоял и смотрел на него долгие, безмолвные несколько секунд, а затем он улыбнулся, и клянусь Богом, я чувствовала, как вдоль моего позвоночника формировались острые маленькие кристаллики льда. Это не была обычная ужасающая улыбка вампира… эта была полна того, что я не понимала.

А потом Джереми сказал:

— Она находится под трибунами.

И я не смогла сдержать вдох. Я попятилась… но здесь не было никаких скрытых выходов, Скинхед улыбнулся и направился в мою сторону. Боже, почему он это сделал? Разве что идиот не понимает, что мы приехали, чтобы помочь ему?

Нет, конечно, он понимал, осознала я… но ему не просто наплевать. Он был в огне, и ему нравилось смотреть, как горит кто — то еще.

Я снова молниеносно напечатала Майклу: "911!!!!!", что не имело особого смысла, так как он еще не ответил на первое сообщение с просьбой о помощи. Что — то было не так, и не только с Джереми… Здесь все было неправильно. Абсолютно неправильно.

У меня был пистолет, и это не выходило из моей головы. Шейн не только дал его мне, он вынудил меня много раз сходить с ним в тир, практиковать стрельбу по мишеням, практиковать сбор и разбор в темноте; он даже проверил меня (с пустым пистолетом) в пустом доме, где он выскочил из шкафа на меня, чтобы увидеть, что я буду делать.

Я закричала и выстрелила в него шесть раз, теоретически, в лицо. Он был доволен.

Все это прекрасно и хорошо, но сейчас я столкнулась со стрельбой в настоящую плоть и кости. В мистера Скинхеда, который выглядел так, словно мог пережевать пули малого калибра и выплюнуть бронебойные; это явно не его первое пистолетное родео. Одна хорошая вещь: он не пролезет в узкую щель, в которую я вклинилась… но он вполне может вытянуть трибуны, что он и начал делать с резким металлическим скрежетом протеста скрипящего металла. Он остановился и посветил фонарем в зазоры, пока он не перекинулся на мое бледное лицо.

Он улыбнулся, или по крайней мере я думала, что он это сделал из — за направленного света прямо мне в глаза.

— Привет, дорогуша, — сказал он. — Позволь мне помочь тебе выбраться оттуда. Знаешь, там много всего. Черные Вдовы и Коричневые пауки — отшельники, змеи, скорпионы…

Я даже не думала об этом, но теперь это звучало отвратительно… очень ядовитые пауки, о которых он говорил, как тени, скорпионы злобные и ползут, куда захотят, и змеи могли бы ползать здесь, чтобы остыть. Черт. Теперь я даже не хочу отползать назад. Я могу иметь дело с вампирами. Жуткие твари в темноте — ну уж нет.

— Отойди, красавчик, — сказала я и попыталась, чтобы мой голос звучал жестко и серьезно. — Я вооружена и опасна.

Он хихикнул как маленькая девочка.

— Делай все возможное с этим пистолетиком, — ответил он. — В меня уже стреляли, это меня не пугает.

Для доказательства он дернул в сторону горловину его майки, и я увидела шрамы в форме звезды ниже правой ключицы. Вау. Он не шутил. У меня оружие в руке, но моя рука дрожала, и я знала, что промахнусь, если выстрелю. Лучше подождать и сделать это расчетливо…

Он вытащил трибуны под углом последним рывком, оставляя узкое пространство у стены, чтобы он мог протиснуться — но не сделал этого. Он наклонился и посмотрел через него на меня. Сейчас он не улыбался, ничего, кроме серьезной угрозы.

— Ты положишь эту хлопушку в сторону и выйдешь оттуда, — сказал он. — Я не собираюсь причинять тебе боль, если ты не сделаешь что — то глупое, например, нажать на спусковой крючок. Поняла меня?

Шейн говорил мне, что пистолет не является волшебным щитом, это не бронежилет, и не является оправданием. Это наступательное оружие, но я никогда не понимала, насколько он прав. Если вы собираетесь атаковать кого — то, как мистер Скинхед, то лучше убить его твердо, а я сильно дрожала. И он был осторожным, чтобы не дать мне слишком хорошо цель.

Черт.

Я сделала глубокий вдох, убрала пистолет в кобуру и подняла руки. Возможно бесполезно, но я попыталась выглядеть безвредной, пока шла к нему. Он удовлетворенно хмыкнул и втиснулся под трибунами, готовый схватить меня, как только я буду близко. В процессе он в значительной степени обездвижил себя.

И это было именно то, что я надеялась, он сделает. Когда он втиснулся, я вытащила нож с серебряным острием из ножен на моем запястье под рубашкой и прыгнула вперед, чтобы швырнуть его на полую стену металлической комнаты. Он ударился с резонирующим стуком, и я приставила предплечье к его кадыку с ножом над его быстро бьющейся веной.

— Эй, — сказала я. — Я убрала пистолет, как ты и просил.

Он засмеялся, слабо и немного сумасшедше. Вблизи от него пахло кислым и сыростью, как будто он носил ту же одежду в течение нескольких недель. Фу.

— Я сломаю тебе руку, деточка. Для начала. Держу пари, я могу подойти творчески…

Я позволяю ножу немного соскользнуть и оставить ему еще один шрам.

— Упс, — сказала я. — Извини. — Я твердо держала нож у его горла, он замер, и вытащила пистолет левой рукой. — Я плохо стреляю этой рукой, — произнесла я, — но знаешь что? Достаточно хорошо, чтобы попасть в такой сарай, как ты. — Я приставила дуло к его груди. — Отойди.

Он послушался, двигаясь медленно, его массивные мускулистые руки подняты насколько это возможно. Я впечатлила его. Он, возможно, не принимал серьезно, но знал, что я не промахнусь, если выстрелю в его сердце с этого расстояния. Он мог бы схватить меня за руку и сломать ее в два счета, но тогда нож окажется у него в горле.

Так что мы танцевали, двигаясь назад, пока мы не вышли из — за трибун… и тогда Майкл спросил из — за мистера Большого:

— Помощь нужна?

Я широко улыбнулась.

— Ну, думаю, я бы справилась. Но не хочу, чтобы ты скучал.

Майкл схватил парня за шиворот и замахнулся им, словно мешком с ватными шариками, припечатал его лицо о прутья клетки с потрясающей силой, и мистер Большой упал на грязный пол, безвольный как переваренные макароны. (Я знаю о переваренных макаронах. Я тот еще повар.)

Остался только мистер Прилизанный, но он не стоял, сложа руки.

Он отпер клетку Джереми и отступил, спрятавшись за серебряными прутьями в качестве защиты от нападения. По тому, как он двигался, я решила, что он местный укротитель львов. Или, что более вероятно, злоупотребляющий львом козел.

— Это твой шанс, — сказал он Джереми. — Убей их и уходи.

Джереми посмотрел на него сквозь прутья и сказал:

— Что если я хочу начать с тебя?

Можно подумать, что мистер Прилизанный испугается, но это был — непостижимо для меня — парень, который умудрился захватить социопатичную машину как Джереми и держать его под контролем довольно долгое время. Он не выглядел напуганным или даже раздраженным.

— Ты не станешь, — ответил он. — Можешь сохранить девчонку, я знаю, тебе нравится с ними сначала поиграть.

— Эй! — сказала я направила пистолет на Прилизанного. — Я стою прямо здесь!

Джереми не отвел взгляд от его — я думаю? — тюремщика, но как — то за меньшее время, что мне потребовалось, чтобы заметить размытие, он двигался ко мне. У меня не было времени воспользоваться пистолетом или ножом в свою защиту, он был настолько быстр.

А потом он прошел мимо меня.

Джереми внезапно остановился рядом с бессознательным верзилой, которого Майкл оставил лежать на полу, поднял его, как тряпичную куклу, и — еще до того, как мой вампирский муж мог остановить его — погрузил клыки в шею мужчины.

Майкл пытался. Он схватил Джереми за плечо и сильно дернул, пытаясь оторвать жертву от хищника, но это было бесполезно; жилистая сила ребенка этого не позволила, да и было поздно.

Когда Джереми бросил труп, ранее известный мне как мистер Бетти, он был белый как бумага и без единой капли крови.

Мистер Прилизанный не двигался в течение секунды, полностью ошеломленный, и пока Джереми слизывал с губ оставшиеся красные капли, он метнулся к двери клетки, бросился внутрь и захлопнул ее за собой. Затем он съежился в центре клетки, глаза большие, как фары, и блестят так же. Он думал, что сломил этого льва в клетке, но он только что обнаружил, что был полностью неправ.

Майкл тоже выглядел напуганным, но говорил мягко.

— Эй, парень, нас отправила Амелия. Она хочет, чтобы ты поехал с нами в Морганвилль.

— Морганвилль, — повторил Джереми без тени эмоций. Он только что убил кого — то, и не выглядит так, словно его это заботит, просто стал менее бледным. — Никогда там не был.

— Ты будешь там в безопасности. Тебя никто не тронет. — Майкл был необъяснимо нежен; может, он не видел плоские, с блеском как у акулы, глаза мальчика, когда он выпил мистера Бетти. — Поверь мне. Пожалуйста. Мы должны уйти отсюда.

— Ты кое — что забыл, — ответил Джереми и указал длинным, худым, грязным пальцем на мистера Прилизанного, съежившегося внутри клетки. — Он только что услышал, куда мы собираемся. Мы не можем быть в безопасности, пока он знает. Надо избавиться от него.

— Нет, — сказал Майкл. Он подошел к прутьям и присел, а когда он заговорил дальше, я услышала этот страшный тон вампира в его голосе. Он не часто его использует, но когда все же делает это, он обладает настоящей силой. — Посмотри на меня.

Он ждал, и после долгих нескольких вдохов мистер Прилизанный открыл лицо и встретился с глазами Майкла. Я не могла видеть их, но я знала, как они будут выглядеть — светящиеся, красные, страшные, если вы не тонули в этом бассейне малинового и не в состоянии чувствовать вообще ничего.

У Майкла была одна из самых сильных забудь — обо — мне способностей, которую Амелия когда — либо видела, и он доказал это сейчас низким, умеренным тоном:

— Бедный Джереми умер от голода в клетке. Повтори.

— Бедный Джереми умер от голода в клетке, — повторил мужчина унылым, спокойным голосом.

— И тебе от этого очень плохо.

— Мне от этого очень плохо. — Я видела, как глаза мистера Прилизанного вдруг наполняются горячими слезами, которые бегут по щекам беспорядочными дорожками. — Господи…

— Тебе настолько плохо, что ты больше не запустишь шоу такого рода. Не с теми, кто не подпишется на это и будет получать деньги. И никаких вампиров. Настоящих.

— Настоящих, — эхом повторил он. Его голос дрожал, как и его плечи. Вау. Майкл действительно покачнул его мир, и не в хорошем смысле. — Мне жаль, мне так жаль…

— Сколько человек знает о Джереми?

Мистер Прилизанный назвал их, но это был узкий круг людей — он, мистер Мертвый Бетти и еще одна женщина по имени Айсис, которая спала в своем трейлере возле колеса обозрения.

— У тебя есть ключ от этой клетки? — наконец спросил Майкл. Когда мужчина кивнул, он сказал: — Брось его мне.

Мистер Прилизанный бросил его, и Майкл без труда поймал в воздухе. Он бросил его на тело мистера Бетти и нахмурился от дела рук Джереми.

— Нам нужно сделать это менее… вампирским, — сказал он.

Я медленно подняла пистолет и нож.

— Я буду сожалеть об этом, — сказала я, — но думаю, знаю, как это сделать.

Лучше пропустить то, что произошло дальше, за исключением того, что я сделала вид тела мистера Бетти, словно он был атакован ножом в шею, а затем в него выстрелили. Достойный коронер — как те на телевидении — определил бы, что раны посмертные, но сомнительно, что в этом городке есть какой — нибудь хороший коронер. Если только работники карнавала сообщат о смерти, в чем я сомневаюсь.

Это бы прокатило. Я почувствовала слабость, позже, и Майкл схватил меня, когда я, шатаясь, пыталась встать. Он обнял меня и держал крепко в течение нескольких долгих секунд, а затем прошептал:

— Ева…

— Я в порядке, — сказала я и сглотнула подступающую тошноту. — Просто еще один чертов день в Морганвилле.

— Ты слишком много смотришь телевизор.

— Возможно. Итак? Что насчет этой Айсис?

— Я позабочусь об этом, — ответил Майкл и ослабил объятие, чтобы между нами оказался воздух, но он не отпустил меня. Я люблю его за это — за то, что знает, что мне нужно и когда. — Я люблю тебя.

Я выдавила усмешку.

— И тебе того же, жеребец. Ты любишь меня только за мое умение увечить тело.

Его улыбка померкла, и не было никаких следов вампира в его голубых глазах. Он выглядел как мальчик, в которого я влюбилась в средней школе. Мстительный ангел. Ни разу не павший.

— Нет, — сказал он. — Я люблю тебя за тебя. Всегда.

Я поцеловала его, что было странно, учитывая обстоятельства, но мне нужно вновь почувствовать его руки вокруг меня, твердый, надежный вес его тела и прохладный, сладкий вкус его губ. Мне нужно знать, что все нормально.

Он сказал без слов, что все хорошо.

Затем он отступил назад, посмотрел на Джереми и сказал:

— Я здесь, чтобы помочь тебе, но клянусь Богом, если ты хоть пальцем ее тронешь, я порву тебя на части. Все ясно?

Джереми пожал плечами, что, как я догадалась, было его версией да, и Майкл посмотрел на меня. Молчаливый диалог был примерно таким: Ты в порядке? Да. Люблю тебя. Тоже тебя люблю. И т. д. Ну, и где — то в этом взгляде он также предупредил меня держать нож и пистолет в руках, с чем я не собиралась спорить в любом случае.

— Нам пора идти, — сказал Джереми, когда Майкл исчез в открытой двери. — Не хочу, чтобы мой человеческий босс вспомнил что — нибудь.

Он был прав, но я плохо себя чувствовала, уходя — Майкл не сказал оставаться на месте, но мне было неудобно от мысли, что он может быть не в состоянии немедленно найти меня, если я попаду в беду. Потому что Джереми — беда. Он словно источал вокруг себя черную дымку — что — то призрачное в моем периферийном зрении, словно он был затуманен. Я должна сконцентрироваться и смотреть прямо на него, чтобы чувствовать, что он здесь. Полезное умение, возможно, но на самом деле страшно, когда я чувствовала себя как теплокровная добыча хладнокровного, голодного хищника.

Хотя он сдержал свое слово. Он не трогал меня и шел в трех шагах впереди, зная, что я не хочу, чтобы он был у меня за спиной. После того, как мы вышли из комнаты, я остановилась, потому что совершенно забыла, что это Мрачная Карусель… что я нашла эту комнату в первую очередь из — за адаптированных в темноте глазах Майкла.

Я ни черта не видела.

Я слышала слабый смешок Джереми в нескольких футах, и я увидела вспышку чего — то, что, возможно, было его глазами. Жутко.

— Нет фонарика? — спросил он. — У мертвого парня должен быть.

Я вернулась за ним и не смотрела на лицо мистера Бетти, пока доставала фонарик из его кобуры. Это тяжелый Maglite, что хорошо — еще одно оружие, хотя мне нужно убрать пистолет, чтобы держать его. Все равно от ножа больше пользы против Джереми.

Блестящий луч Maglite показал всех монстров в их ветхой славе — Дракула в его потертом плаще и пыльном гробу; Человек — волк, искусственный мех которого вылинял; большой паук над головой сделан из пенопласта и ткани, с настоящей паутиной, сотканной некоторыми очень амбициозными паукообразными. Место было грязным, полным крыс и тараканов, и я была очень рада своим ботинкам.

Самое плохое, наиболее реальным монстром здесь был Джереми цвета открытой кости, и чьи глаза были чужды, как и все на земле. Его улыбка — то, чему он научился, а не то, что чувствует, и хотя он был маленький и жилистый и выглядел жалко в его мешковатых штанах хаки, я так его боялась, что было трудно дышать.

Но он сдержал свое слово.

Мы вышли на холодный резкий ветер; над головой ржавый Мрачный Жнец скрипел, покачиваясь. Я не видела ничего движущегося кроме перекати поле и мусора.

Джереми отошел на несколько футов, а затем остановился, глядя на небо. Он закрыл глаза и сделал глубокий, медленный вдох, словно хотел выпить весь окружающий его мир. На тот момент он выглядел на свой физический возраст — я понятия не имею, сколько ему лет на самом деле, но он выглядит на тринадцать, может, на четырнадцать. Очень молод, чтобы стать вампиром, но в зависимости от того, когда это случилось, тринадцати или четырнадцатилетний считался взрослым.

Мое сердце сжалось из — за него. Он был заперт в клетке для развлечения народа, ради всего святого. Независимо от того, как страшен он был, как далек от человеческих эмоций, он не заслужил этого. Никто не заслуживает.

Джереми сказал, не открывая глаз:

— Тебе интересно, сколько мне лет.

Ну, ЭТО было неудобно.

— Ага, — ответила я. — Типа того.

— Я умер, когда мне было четырнадцать, — сказал он. — Но это было очень давно. Я не ребенок.

— Я догадалась.

— Ты же знаешь, что я мог убить тебя и уйти прежде, чем твой парень смог меня поймать, верно?

— Муж, — сказала я и подняла левую руку, потому что знала, что даже в темноте он мог видеть рубин на обручальном кольце. — Молодожены.

Я сумела удивить его, немного, потому что его брови сдвинулись на миллиметр.

— Ха, — сказал он. — Так ты одна из тех, кто думает, что вампиры являются своего рода богами секса?

Он добавил к этому небольшой жуткий смех.

— Нет, я та, что любит парня, который, так уж вышло, к сожалению, стал вампиром, — ответила я. Я слышала издевательства похуже от людей похуже него, особенно после свадьбы. — Лично я думаю, что вампиры являются противоположностью сексуальности, в основном. Будучи мертвыми и все такое. Но он мой парень, и он другой.

— Мы все другие, — ответил Джереми. — И в глубине души мы все те же. Мы живы, потому что не хотим умереть, и мы были достаточно безжалостны, чтобы это произошло. Твой мужчина тоже убийца. Рано или поздно он поймет это, как и ты. Наверное, будет добрее убить тебя сейчас.

— Попробуй, — тихо предложила я и крепко сжала нож. — Я выросла в Морганвилле, сынок. Я не Бэмби.

Это заставило его улыбнуться достаточно, чтобы показать зубы. Ничего себе, она не вынужденная.

— Даже волки едят, — сказал он. — Особенно когда они вдали от своей стаи… ах. Он вернулся.

Он звучал немного разочарованным, как кто — то сидит в ресторане, когда они узнали, что на кухне закончился их любимый десерт. Я не слышала, как вернулся Майкл, но вдруг он уже здесь, смотрит на Джереми мерцающими красными глазами. Опасаясь.

— Ева, — произнес он и протянул руку. Я подошла и взяла ее, его пальцы чувствовались холодными и сильными, когда сомкнулись на моих. — У него способность затуманивать себя. Она есть у большинства вампиров в некоторой степени, но он очень сильный. Ты никогда не заметишь его приближение.

— Как и ты, — ответил Джереми. Он сделал еще один глубокий вдох, как если бы наслаждался запахом пустынного воздуха. Он медленно выдохнул и сказал: — Скажи Амелии, я буду там, когда буду готов. Сейчас мне нужно пространство. Не вписываюсь в дружную компанию. — Он резко посмотрел на Майкла. — Даже не думай о том, чтобы остановить меня. У меня нет оснований вредить тебе, но я это сделаю, если встанешь на моем пути. Ты заставил Айсис забыть?

— Да.

— Хорошо. Тогда пора идти.

Майкл нахмурился и притянул меня ближе.

— Джереми? Что ты делаешь?

— Я приду в Морганвилль когда — нибудь, — сказал он. — Но не сейчас. Скажи ей. Теперь идите, если не хочешь потерять свою жену. Она полна сюрпризов и очень хорошо пахнет.

Майкл дал Амелии обещание, но не собирался рисковать.

— Мы пойдем, — сказал он. — Я передам ей твои слова.

— Хорошо, — Джереми вернулся в темную карусель, в Мрачного Жнеца с его дешевой оловянной косой, маячившей над головой. Он странно взглянул на дом, и хотя я следила за ним, он, казалось, просто… растворился в темноте. — Я буду рядом.

Должно быть, он нажал кнопку, потому что неожиданно жуткая органная музыка загремела из динамиков, огни вспыхнули и выключились, словно Мрачный Жнец неистовствует. Машинки стали двигаться вперед, все пустые.

Он с шумом разбудил весь карнавал.

— Пошли, — сказал Майкл, и мы побежали к машине. Я не задавала никаких вопросов, пока он не отъехал и поднял облако пыли вокруг нас, когда ехал по фермерской дороге, повернул и направился к Морганвиллю. Не безопасная, но хотя бы знакомая территория. Мне стало легче дышать, только когда я увидела белые отблески Стеклянного Дома, нашего дома, в свете фар, мутные через вампирскую тонировку.

Я не думаю, что любой из нас хотел точно знать, что у Джереми на уме, но я погуглила статьи с названием карнавала. Была жуткая тишина в течение нескольких недель после того, как мы вернулись, а затем начали появляться упоминания, медленно.

Призрачная карусель. Пропавшие люди. Расследование не может ничего найти.

Он был там, двигаясь с карнавалом, охотясь, как голодный призрак.

Это было довольно эгоистично, но, честно говоря, я надеялась, что он останется там.

Я не хочу, чтобы он был в Морганвилле.

Когда — либо.

И это последний раз, когда я рискнула на подобную поездку, какой бы банальной и безопасной она ни была.

— Эй, — сказал Майкл позади меня. Я закрыла ноутбук и последнего пропавшего без вести Джереми, откинулась назад, когда он положил руки мне на плечо и наклонился, чтобы поцеловать мою шею — не в вампирском стиле, а просто сексуально. — Ты сидела за компом в течение нескольких часов. Игнорируешь меня?

— Никогда, — ответила я встала к нему лицом. — Настоящая жизнь лучше интернет — жизни.

Он согласился с поцелуем, длинным, сладким и замечательным, горячим, что не имело ничего общего с температурой тела, хотя его рот стал теплее от долгого соприкосновения с моим. Я люблю это — видеть эффект, который я произвожу на него. Я могу изменить его, по крайней мере на короткое время; иногда, когда я просыпаюсь в постели с ним, жар моего тела настолько передается ему, что он снова чувствует себя живым. Он тоже это любит. Это заставляет его чувствовать себя связанным, живым и… человеком.

— Кровать, — прошептал он напротив моей кожи. — Ты и я. Сейчас же, миссис Гласс.

— Прямо сейчас, — согласилась я.

И я оставила все мрачные аттракционы позади ради гораздо волнующего и лучшего.

Если вы умны… то поступите так же.

 

Кромешная меланхолия

Еще один новый рассказ!

Дженнифер, будь она благословенна, хотела историю Шейн/Мирнин как часть ее вклада Kickstarter, и я был рада. И вот Шейн, Мирнин и отсылки к одному из предыдущих рассказов в этом сборнике: "Вовсе не ангел". Если вы прочитаете их один за другим, то поймете, почему я так говорю; события одной истории влекут за собой события другой, хотя это может быть не очевидно, если не вчитываться. Здесь кладбища, трупы, таинственные алхимические машины, путешествия во времени (возможно) и развязка романа, который я создала между книгами Горькая Кровь и Дневные. Эта история происходит после окончания серии, так что вы можете думать о ней, как о своего рода эпилоге.

Не важно, сколько раз я уничтожала лабораторию Мирнина, я всегда хочу вернуть ее в первоначальное состояние, потому что она прекрасно отражает состояние его разума. Слово “кромешный” относится ко многим вещам в этом рассказе, не последним из которых является состояние ума Мирнина в разное время его истории.

Я не знаю, что натворил, чтобы заслужить это. В смысле, я относительно мил со старушками. Никогда не был жесток по отношению к животным. Конечно, у меня были свои случайные погружения в панковское поведение, но у кого их не было? Эй, мне только двадцать. Я так учусь.

Вот почему это было так чертовски несправедливо.

— Господи, почему я? — пробормотал я, выгребая тяжелую грязь из ямы на кладбище. — Почему я тот, кто всегда получает дерьмовую работу?

— Ну, — сказал мой начальник, сидя на могильном камне и потягивая что-то смахивающее на Кровавую Мэри, в которой почти наверняка было намного больше крови, чем других напитков, не говоря уже о декоративном сельдерее. Если подумать, в нем может быть кто-то по имени Мэри. — Не знал, что ты серьезно изучал философию. Это греет мне сердце. Тем не менее, твой вопрос сбил меня с толку. Объясни, пожалуйста.

— Это риторический вопрос, — огрызнулся я. Яма была мне по шею, но я все еще мог поглядывать на него, налегая своим весом на лопату и вкапывая ее в сырую, червивую почву. — И мне нет никакого дела до философии.

— Теперь ясно. Тем не менее я надеюсь, ты понимаешь, что используя слово риторический, ты ученик философии, даже если плохо учил. — Он отсалютовал мне коктейлем. В честь этого напитка, понял я, он надел кричащую гавайскую рубашку и пляжные шорты, которые хотя бы сочетались, а вот где он нашел очки Либераче, я без понятия. Кроме того я задавался вопросом, должен ли я сообщить ему, что его шлепанцы предназначены для девушек. Возможно нет.

Если вам интересно, почему я на кладбище ишачу на Мирнина Сумасшедшего Вампира, ну.

Мне тоже интересно.

Привет, меня зовут Шейн Коллинз, и я ненавижу вампиров. Ненавидел с тех пор, как был достаточно взрослым, чтобы понять, что а) в Морганвилле, штат Техас, есть вампиры, и б) они мои боссы, независимо от того, что я хотел. Моя цель состояла в том, чтобы быть бесстрашным охотником на вампиров, и иногда я им был, но реальность, которую я неохотно принял, в том, что не все вампиры — ужасные люди. Эгоистичные, да. Раздражающие, определенно. Но я не могу поддерживать мою заколоть-их-всех теорию, потому что — ну, пример сидит на надгробной плите и наблюдает за мной, покрытым грязью, когда у него самого есть коктейль. Мирнин был сумасшедшим, он одет смешно, и он был столь же раздражающим, как вросший ноготь на пальце ноги, но я видел, как он делает добрые и смелые вещи по той причине, что где-то в вампирском теле таится настоящий человек.

Это просто портит удовольствие, когда ты понимаешь, что твой крестовый поход в уничтожении всех монстров включает в себя реальных людей, как сопутствующий ущерб.

— Ты отдыхаешь? — спросил Мирнин, а потом громко потянул через соломинку. — Не думаю, что плачу тебе за отдых.

— Это тяжелая работа.

— Не для вампира.

— Я не вампир.

— Досадно.

Мирнин сделал еще один глоток своего напитка, наверное, просто меня раздражая, и я воткнул лопату еще раз… и попал во что-то твердое. Он мгновенно слез с надгробной плиты, бросил напиток и склонился над могилой, заглядывая.

— Вот оно, — сказал он и быстро командующе посмотрел на меня. — Вылезай. Живо.

— Мне не нужно повторять дважды, — сказал я и сумел выбраться из ямы. Конечно, он не принес лестницу. Вампиры могли прыгать как олимпийцы, так что они вряд ли когда-нибудь чувствовали в ней потребность. К тому времени, как я обрушился на редкую траву Первого Кладбища Морганвилля, я был потный и грязный, и все ныло. Кроме того, я хотел задушить маленькую крысу, но только абстрактно. Главным образом я просто хотел в душ. — Не хочешь рассказать мне, почему мы выкапываем мертвого парня давних времен?

— Мы не выкапываем, — сказал он. — Ну, думаю, выкапываем в некотором смысле, но мне нужны не кости… — Его голос затих, и я услышал выскабливание, как будто он чистил грязь, а затем резкий щелчок. Тяжелый, стонущий скрип. Да, это был какой-то серьезный призрачный саундтрек, и он не заставил меня нервничать, что что-то да говорило о моем опыте в Морганвилле.

И тишина. Простите за каламбур, но… мертвая тишина.

— Эй, — сказал я наконец. — Внизу все в порядке?

Нет ответа. Отлично. Я попытался встать, и мои болящие мышцы сопротивлялись, но я выиграл и заглянул через край дыры.

В… темноту.

Крышка гроба поднята, но нет тела. Он просто… черный. Это странно, и я немного отсел, потому что было такое ощущение, словно он пытался засосать меня.

— Эй, Мирнин? Хватит придуриваться. Ты внизу? — Нет ответа. Я перетащил камень через край, ожидая, что он попадет в нижнюю часть гроба, но он просто… исчез. — Да ладно. Я получаю деньги за выкапывание ямы, а не за вытаскивание из нее твоей задницы!

Мирнин был гигантской головной болью с того момента, как я его встретил. Он был подозрительно мил с моей Клэр, и я знал, у него есть к ней чувства… Конечно, эти чувства были на самом деле другой историей, потому что Мирнин не точно следовал обычным правилам поведения. Например, однажды он намеревался убить ее и поместить ее мозг в компьютер, и для него в этом не было ничего недружелюбного. Он стал менее безумным в последние несколько лет, но если честно? До сих пор псих.

Это не то, что вы хотели бы увидеть в парне, который способен порвать вас на кусочки, если он в плохом настроении.

Но также… в отличие от большинства вампиров, Мирнину было не все равно. Он заботился о практически всем, включая людей. Он защищал щенков и маленьких детей. У него был паук как домашний питомец. Он практически удочерил Клэр и спас ей жизнь (и мою, с сожалением должен признаться) больше, чем несколько раз.

Таким образом я как бы должен сумасшедшему кровососу.

— Проклятье. — Я вздохнул и схватил лопату, потому что не собирался делать это без оружия. На моем поясе был прикреплен светодиодный фонарик, я включил его и направил в могилу. Что бы ни было на дне гроба, оно просто поглотило свет. — Господи, почему я?

Я не ждал ответа, потому что уже знал его.

Потому что ты можешь.

Я прыгнул.

***

Я чувствовал, что мои ноги коснулись дна гроба с глухим звуком, а затем проломили гнилую древесину в мягкую, влажную грязь. Я не буду врать — пахло мерзко, и моя кожа покрылась мурашками, потому что иначе не могло быть в этой темноте здесь внизу; я только что был в яме, и лунный свет был достаточно ярким, чтобы я видел верх. Теперь я словно в ловушке черной бархатной сумки.

В моей руке до сих пор был фонарик, и я ударил его о бедро в надежде, что он включится и все окажется каким-то большим недоразумением, но осталась кромешная тьма.

А потом пара холодных, слишком сильных рук схватила меня в темноте. Да, я завизжал. По-мужски завизжал.

— Успокойся, — сказал Мирнин. Голос у него был раздраженным, не нервным, что было бы интересно, если бы здравомыслящая часть меня не была в ужасе. — Это совершенно нормально.

— Нормально? — Мой голос прозвучал достаточно высоким, чтобы сойти за Евин. Я откашлялся и попробовал еще раз, вернув его в более привычный диапазон. — Какого черта это нормально?

— Немного трудно объяснить, но ясно, что вещь, которую я надеялся найти, здесь… Теперь не двигайся, мальчик. И постарайся не шуметь.

Я не двигался. Это было нелегко, потому что после того, как Мирнин отпустил мои плечи, я чувствовал, что дрейфовал в темноте, вырванный из пространства. Ничто не казалось реальным. Я, наконец, протянул руку и положил на то, что ощущалось грубой, твердой грязью, и это напомнило мне, что я стоял на дне могилы. Странно, что это заставило меня лучше себя чувствовать.

— Думаю, я сказал тебе не двигаться, — произнес Мирнин, но не казался злым. Я мог слышать скрип, а затем звук, который был похож на щелкающие кости, а затем он испустил довольный вздох. — Отлично. Приготовься.

Я не знал, что он имел в виду, а потом был мягкий щелчок, и полился свет. После полной темноты казалось, что кто-то указывал фонариком прямо мне в лицо, я ахнул, заморгал и понял, что, эй, кто-то светил фонариком прямо мне в лицо, и этим кто-то был я, потому что он не работал, а сейчас заработал. Вероятно из-за того, что сделал Мирнин.

Я выключил его, несколько раз моргнул и увидел Мирнина, сидевшего на корточках и рассматривающего то, что выглядело как какая-то древняя, квадратная камера в руках ухмыляющегося скелета. Мне удалось не наступить на него, кем бы ни был мертвый парень; мои ноги уперлись по обе стороны от трупа.

Внезапно, я очень захотел вылезти из могилы.

— Не шевелись, — рассеянно сказал Мирнин и осторожно передвинул руку скелета. Я ожидал, что она отвалится, но она держалась цельной. Это казалось странным, потому что я думал, что такие старые скелеты разваливаются. Я не видел ни одной мышцы, соединяющей кости.

— Я бы очень хотел уйти, — сказал я.

— О, я говорил не тебе, — ответил Мирнин и сдвинул другую костлявую руку. Она внезапно повернулась и обернулась вокруг его запястья, словно живая. — Черт.

Скелет сел и обернул свою другую костлявую руку вокруг горла Мирнина. Пальцы быстро сжались, и я видел, как они вдавливаются; это убило бы меня или любого человека, но его это не сильно ранило. Преимущества быть кровососом. Мирнин схватил шею скелета и свернул, что того только разозлило. Мирнин держал череп, щелкающий на него ссохшимися зубами, пытаясь укусить, а рука вокруг его горла не отпускала.

Я не знал, что делать, но подумал, что если избавиться от черепа, это поможет, так что я выхватил его из его рук и представил, что это большой, огрызающийся футбольный мяч. Я бросил его вверх, прицеливаясь в соседний округ.

Как только голова покинула могилу, остальная часть скелета развалилась в пыль и кости. Рука вокруг его шеи с грохотом упала на дерево гроба. Горло Мирнина выглядело так, словно он был повешен западным шерифом старых времен, и он кашлянул, покачал головой и наклонился, чтобы поднять старую черную камеру из мусора костей. Затем он прыгнул, прямо вверх, из могилы, и оставил меня стоять там, как идиота.

— Эй! — крикнул я. — Не поможешь, так как я только что спас твою жизнь?

Нет ответа. Я выругался про себя, стараясь не наступить на любые кости, вытаскивая ноги из гнилой древесины. Трудно понять, как я собирался вылезать, так как когда я вскарабкался, стены начали падать на меня. Круто, мрачно подумал я. Я задохнусь в могиле, потому что босс Клэр забыл про меня.

Лицо Мирнина появилось поверх могилы, когда другая лавина грязи обрушилась на меня, поднимая облако удушья.

— Ох, — сказал он, как будто был удивлен, обнаружив меня до сих пор внизу. — Не можешь вылезти?

— Конечно, я просто остаюсь здесь, потому что это так чертовски удобно. — Я выплюнул кусок грязи и бог знает что еще. — Не поможешь?

Он протянул мне белую как кость руку. Я схватился, и он потянул так сильно, что чуть не вывихнул мне плечо.

— Пойдем, Шейм, — сказал он. — У нас есть работа.

Я технически работал на него, да, но это никоим образом не означало, что он может меня так называть.

— Меня зовут Шейн, — сказал я. — Через н. Кретин.

— Извини, — сказал Мирнин. Я видел слабую, быструю тень улыбки. — Просто я очень забывчивый.

Черта с два.

— Говоря об этом, ты платишь мне сотню за выкапывание для тебя гроба. Не за следование за тобой всю ночь и сражение с мертвыми ребятами. Я думаю, что небольшая оплата за работу в опасных условиях злого, скелетного демона может быть хорошей идеей.

— Он не был злым, — ответил Мирнин, обращая внимание точно не на то. — Не отставай, нам нельзя терять время. Я должен доставить эту камеру-обскуру в мою лабораторию.

Я не знаю, что такое камера-обскура, но звучит как неприятности.

— О нет, только не это. Если ты хочешь, чтобы я составил тебе компанию, плати еще сотню.

Мирнин был общеизвестно скуп или по крайней мере совершенно не обращал внимания на концепцию справедливой оплаты труда, но он, не колеблясь, принял мой блеф.

— Две сотни плюс то, что я уже обещал, — ответил он. — Я полагаю, ты хочешь плату в этих бумажным банкнотах. Можешь сам их отсчитать. Мне некогда утруждаться.

Я должен был знать, что если он был готов удвоить свою запрашиваемую цену, это будет плохая, очень плохая ночь, но опять же, три сотни баксов. Я делал некоторые ужасные вещи дешевле. Черт, я делал их бесплатно.

— По рукам, — ответил я. — Но мы возьмем мою машину.

***

Моя машина была приятной и зловещей… черная, с черными колесами и хромом. Черный ниндзя. Так как я не был вампиром, как мой пассажир, я должен был держать фары включенными, что испортило эффект невидимости, но образ не стоит смерти.

Я наполовину ожидал спора с Мирнином о том, как ездить на машине, как человек, но он сел, пристегнул ремень безопасности и выглядел совершенно как дома. Я посмотрел на него с подозрением, когда завел двигатель.

— Где ты научился пристегиваться?

— Клэр объяснила мне правила езды на моторизированных автомобилях, — ответил он. — Кроме того, я понимаю, что не нужно пытаться вести машину с этого места. Она очень расстроилась, когда я попробовал в последний раз.

— Тронешь руль, и, клянусь Богом, я убью тебя.

— Я понимаю, что ей в тебе нравится, — сказал он. — Как долго вы уже в браке?

— Скоро год, — ответил я. Было странно, очень странно это говорить. Я никогда не думал о свадьбе в прошлом — она казалась самой большой возможной целью в мире, и я никогда не думал о том, что произойдет после нее.

И настал день свадьбы, страх, гордость и прилив чего-то настолько большого, что я даже не мог определить. Любовь, я думаю. Много любви.

Затем мир перевернулся, взошло солнце, и… мы были женаты. И это было странно, потому что оказалось, женитьба не была таким достижением, как повышение уровня или игрой. Жизнь сейчас была другой, чем я мог себе представить, потому что другой человек связан со мной, кто в ней каждый день. Не как парень/девушка, я-могу-уйти-если-захочу, а я-никогда-не-покину-тебя. Потребовалось время, чтобы понять, как жить с этим, для нас обоих. У нас были удивительные времена и плохие времена, и дни, когда ничего не происходило, потому что… это жизнь. Жизнь вместе, а не по отдельности. И это только начало осенять меня, как невероятно замечательно это на самом деле.

Каждое утро, когда открываю глаза, я до сих пор удивляюсь, что она лежит со мной в одной кровати. Но я не хочу говорить ни о чем из этого. Не с Мирнином во всяком случае.

— Она выглядит счастливой, — сказал Мирнин. Он смотрел в окно, пока я вел машину, и его голос звучал тихо. Вдумчиво. Необычно для него. — Я думал, она будет более… беспокойной.

Я догадался, что он хотел быть милым и поддержать разговор, но разговор о Клэр пугал меня. Я знал, что у него были какие-то чувства к ней — что они были загадкой, потому что он не такой нормальный, как большинство вампиров, не говоря уже о обычных человеческих парнях. Когда он сказал, что любит Клэр за ее ум, я думаю, он это и имел в виду, и от него это особо жутко.

— Как Джесси? — Если вдруг речь зашла о девушках, кажется более чем справедливо, что мы должны поговорить о его… хотя трудно понять, что привлекало в сумасшедшем, с проблемами с гардеробом Мирнине горячую, забавную, дикую Джесси, кроме их пристрастия к плазме.

— Леди Грей… неописуема, — сказал он. — Но она всегда такой была. Она дважды спасла меня от ужасного ада. И она была очень добра ко мне в моем выздоровлении. Я скучал по ней.

— Ага. И?

— И что?

— Похоже, у вас что-то было.

— Что-то?

— Ну, знаешь.

— Не знаю и предпочел бы не знать.

— Скажу по-другому; вампиры занимаются…? — Я остановился, заполняя пробелы поднятыми бровями. Он послал мне раздраженный взгляд.

— Занимаемся чем? Упущения твоего поколения с глаголами вызывают у меня отчаяние.

Я не знаю, что такое упущения, но предположил, это значит, что у нас с ними проблемы. Так что я пояснил.

— Вампиры занимаются сексом?

Он выглядел шокированным. Это было очень забавно, потому что я мог бы поклясться, что ему около тысячи лет, и, конечно, кто-то упоминал секс до этого. Если нет, офигеть как будет неудобно.

— Я… — Он явно понятия не имел, что сказать, и замахал руками, словно прогонял эту тему. — Это слишком личный вопрос, Шейм, чересчур личный!

— Да, меня по-прежнему зовут Шейн.

— Нет, я считаю, что на этот раз прав. Сейчас оно гораздо лучше подходит. (прим. пер. Shame — позор)

Было здорово наблюдать, как ему неловко.

— Ты девственник? Потому что не думаю, что видел, чтобы так даже малолетки нервничали.

— Я родом из эпохи, когда то, что происходило за закрытыми дверями, оставалось за ними. И так как ты явно отказываешься закрыть тему, вампиры вполне способны… на такие вещи. Просто не так движимы ими, как люди, так как мы не постоянно преследуемы тенью смерти. И мы не делаем… потомство таким образом.

Это почти имело смысл, подумал я.

— Ты пропустил мой вопрос. Про девственность.

Мирнин ответил ледяной тишиной, так что я предположил, что он не хочет отвечать… пока он не сказал:

— У меня были возлюбленные, — наконец признался он. — Ада была последней. С ее… смерти я больше не совершал попыток.

Я встретил Аду только в ее последнем воплощении — сумасшедший, бестелесный мозг в баночке, питающий машину Мирнина в его подвале. Я знал, потому что Клэр сказала мне, что он убил девушку. Не хотел, но она умерла, и в ответ он попытался заставить ее жить как мозг в банке. Ей было все равно, а потом она попыталась всех нас убить. Я думаю, с точки зрения отношений, да, подобное может отложить свидания на сотни лет.

Я знаю, что он сожалел. Но это не отменяет того факта, что Клэр работала с ним бок о бок в течение нескольких лет, и каждый день я задавался вопросом, вдруг он западет на нее. И, конечно же, так и было, но Клэр была готова. Она была жесткой, моя девочка. Моя жена.

Вау. Все еще странно.

— Так, — сказал я. — Меняя тему…

— Спасибо.

— … что за штуку ты вытащил из могилы?

— Своего рода камера-обскура. О, но я предполагаю, они сейчас ничему не научат вас в школах… Это самый ранний тип камеры, изобретенный предположительно в шестом веке. Эта была улучшена определенными свойствами, которые делают ее чем-то еще.

— Что?

— Тьма, — сказал Мирнин. — Или, более точно, полное отсутствие света. Она может создать зону тьмы, в которой можно изучать вещи, которые предпочитают темноту.

— Да, это вовсе не звучит жутко.

— Люди имеют иррациональную неприязнь темноты. На самом деле в ней нет ничего, что бы не существовало при свете.

— Я хотел бы быть в состоянии увидеть, что меня кусает, спасибо.

— А это поможет? — Мирнин звучал искренне заинтересованным. — Здорово и хорошо знать, но остановить это, ах, реальная проблема. Вещам, которые кусаются, редко легко противостоять.

Ему лучше знать, догадываюсь я.

— Что именно ты изучаешь?

Его тон неожиданно стал осторожнее.

— Я не могу сказать.

Я свернул в тупик. Его лаборатория была справа, на два часа, рядом с внушительными очертаниями недавно отремонтированного Дома Дэй. Бабушка Дэй была еще наверху или оставила свет включенным. Переулок, что вел ко входу в лабораторию Мирнина, был темным. Конечно же.

— Почему не можешь сказать?

— Думаю, я плачу тебе не за вопросы.

Это так. Я припарковал машину, выключил фары и схватил его за руку, когда он открыл пассажирскую дверь.

— Эй, — произнес я, и он повернулся, чтобы посмотреть на меня. Были красные отблески в его темных глазах, как искры от огня. — Скажи мне, что не готовишь что-то опасное.

— Почему ты думаешь о чем-то подобном? — Мирнин легко сбросил мою руку, вышел из машины и бросился, как паук, по темной аллее.

Что до меня, я запер двери автомобиля, достал фонарик и последовал со скоростью обычного человека.

Вооруженного и опасного, по крайней мере.

***

Клэр оборудовала лабораторию Мирнина реагирующим на движение освещением, в основном для себя же, потому что Мирнин, чтоб его, отлично видел в темноте. Включившийся свет помог мне не сломать себе шею на лестнице, ведущей вниз в гостиную, потому что он снова что-то пролил по всему каменному полу. Липкое или скользкое, я никоим образом не собирался наступить на это. Не говорю, что это, но выглядит биологическим.

Мирнин уже был за одним из лабораторных столов, которые были очищены от своего обычного мусора сумасшедших приспособлений… очищены, потому что он просто спихнул все на пол, конечно. Клэр пыталась приучить его убираться, чтобы не было угрозы упасть, но до него это не доходило, и в конечном счете она сдалась и смирилась, что должна все за ним подбирать. Я оставил вещи на полу. Мне платят не за уборку.

— Объясни мне. Зачем я здесь? — спросил его я, когда он надел пару странных защитных очков. Он щелкнул выключателем сбоку, и они залились внутри жутким голубым свечением. Стекла увеличили его глаза.

— Ты здесь, чтобы защищать меня, конечно же, — ответил он.

— От этого?

— А, это вопрос? От этого.

Звучало не очень.

— Не смогу тебе помочь, если ты не будешь более, знаешь, конкретным.

— Ты здесь, чтобы я не заблудился, — сказал он, подключая кладбищенскую камеру к чему-то, что выглядело как вакуумный шланг от пылесоса. Он не подходил. Он обмотал скотчем, а затем засунул другой конец в другую коробку… Она была из полированного дерева, украшенная ровными строками декоративных маленьких золотых букв.

— Подожди, заблудиться? — спросил я, пока он работал. — Мы куда-то собираемся?

— Да, — сказал он. — Иди сюда. — Я положил фонарик на стол и обошел его, чтобы подойти к нему. Он нажал кнопку на деревянной коробке и схватил меня за руку, чтобы нажать ею на переключатель, когда убрал свою руку. — Теперь не отпускай, — сказал он. — Пока я тебе не скажу. И независимо от того, что ты увидишь, не шевелись.

— Я не…

Мой голос оборвался, потому что темнота обрушилась с густой тяжестью полуночи, и не было ничего. Во рту пересохло; я вздрогнул и почти убрал руку, но сумел удержаться. Мирнин схватил меня за руку и сжал.

— Ты увидишь вещи, — прошептал его бестелесный голос. — Плохие вещи. Но они не причинят тебе вреда. Но важно одно: не дай мне здесь остаться. Ты не можешь позволить мне остаться независимо от того, как сильно я буду этого хотеть. Не отпускай кнопку, пока я не скажу тебе, и когда ты это сделаешь, ты должен касаться меня. Понял?

Я ни черта не видел и почти сказал об этом, когда что-то шевельнулось в углу моего зрения. Не свет — больше похоже на нарушение темноты. Я повернул голову в том направлении и увидел очень маленькую струйку серого цвета, которая двигалась, стала ярче и приняла форму.

Во-первых, призрак. Женщина, судя по форме, в старомодной длинной юбке, как из документального фильма о викторианской эпохе. Она вобрала больше цвета, хотя кожа оставалась бледной. Платье было темно-красным, как высохшая кровь, с высоким воротником и длинными рукавами. Ее темные, блестящие волосы собраны в сложный пучок.

Мне потребовалась секунда, но потом я понял, кем она была. Ада. Бывшая ассистентка Мирнина, вампирша, которая увидела его темную сторону и закончила мозгом в банке. Я только знал ее как безумную голограмму, но здесь она выглядела вполне реальной, скользнув вверх по отношению к нам.

Мирнин тоже принял форму и цвет, но не тот Мирнин, который держал меня за руку. Этот не отпустит, не шевельнется. Тот, который шел к ней, был старым Мирнином… и он был одет в стиле того же времени, что и Ада, в причудливые узкие черные брюки, высокие сапоги и белую рубашку с кружевами под длинным черным пальто. Единственным цветом на нем был яркий кровавый рубин, который он носил как брошку на рубашке.

Этот олдскульный Мирнин кинулся на нее, припечатал ее в невидимую стену позади нее, и когда она закричала, он укусил ее горло. Разорвал.

Пил.

— Нет, — прошептал современный Мирнин. Он дрожал. Напуганный. — Нет. Нет, это не то, что я хочу. Не то, что мне нужно. Стоп. Стоп.

Разыгранное перед нами убийство Ады не остановилось. Она умирала, и это было ужасно. Я отвернулся и с трудом сглотнул. Я никогда не мог просто стоять в стороне.

Мирнин — который рядом со мной — глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Сцена исчезла, просто растаяла в воздухе, как будто ее никогда и не было. Его голос был нерешительным.

— Это неточная наука, и этот… кошмар редко покидает мой разум. Выжидает.

Я догадался, что это значило подождать, что я и сделал, так как все больше теней двигались, шептали и напирали, невидимые в темноте. Некоторые говорили. Одна или две кричали, и я вздрогнул. Я почти чувствовал их прикосновение, как влажный ветерок. Они вызывали тошноту.

— Вот, — прошептал Мирнин. Голос его звучал по-другому. Более сосредоточено. — Вот оно.

На этот раз появился шторм серого цвета, закрутился как облака, а потом разошелся, чтобы показать путаницу тел, мужских, одетых в одежды того же периода, все боролись и кричали, хотя я слышал их приглушенно. Похоже, они сгрудились вокруг чего-то.

Кто-то кричал. Девушка. Высокая, худая и напуганная. Страдающая. Рука Мирнина сжалась на моей достаточно сильно, чтобы оставить синяк, но я не возражал. Мне казалось, что я падал в эту толпу, или что она неслась на нас, и вдруг я стоял в окружении всех тех парней, вопящих и дерущихся, а в центре женщина склонилась к земле, крича, когда на нее опускались дубинки. Она была в крови, одна рука сломана, но она продолжала прикрываться ею, пытаясь защитить голову.

Я хотел отпустить эту кнопку и помочь ей. Я не знал, кто она. Не имеет значения. Куча придурков избивает кого-то — мой естественный порыв вмешаться.

А потом я понял, что она защищает человека, который лежал на земле без сознания. Мужчина в грязных лохмотьях свернулся в комок, истекая кровью.

Женщина подняла голову, и я увидел ее пламенные рыжие волосы, выскочившие из прически, ее глаза загорелись, и она зарычала, показывая клыки, и прыгнула на человека, дубинка которого направлялась к ней. Она сломала ему шею, подняла его дубину и эффективно обезглавила ею пару парней.

Я знал, кто она.

Джесси. Леди Грей. Нынешняя подружка Мирнина, если это было правильное слово для двух вампиров, которые вроде переспали, или нет. Но это, должно быть, было пару сотен лет назад, а мужчина, лежащий на улице, пытающийся встать и поскальзывающийся на собственной крови… Мирнин. Более безумная его версия, чем та, которую я знал. Он выглядел ужасно.

И он сжимал в грязных, трясущихся руках книгу.

Пока Джесси убивала людей когтями, зубами и дубиной, защищая этого лепечущего сумасшедшего человека на земле, Мирнин, которого я знал, отпустил меня и переместился в поле зрения. Он вобрал плотность и цвет, и контраст был довольно резким. Я не ценил, каким относительно вменяемым он был теперь, пока не увидел прежнюю картину. Эта дрожащая развалина не была тем, кого бы я узнал, если бы не глаза и подбородок.

— Дай мне, — сказал Современный Мирнин и и наклонился, чтобы выхватить книгу. Древний Мирнин зарычал на него и выглядел дико. — Дай ее мне, болван! Ты уничтожишь ее, а мне она нужна!

Я догадался, что Древний Мирнин не был слишком заинтересован в ней, потому что бросил книгу и кинулся на горло Современного Мирнина, и черт, это был в деле какой-то порочный инстинкт убийцы. Джесси была жуткой, но этот старый, сумасшедший бродяга был еще хуже. И было совершенно ясно, что Современный В Основном В Уме Мирнин не собирался выиграть этот бой.

По крайней мере пока он не позвал Леди Грей.

— Пожалуйста! — крикнул он. — Помоги мне усмирить его!

Она повернулась, оскалив зубы, и моргнула в шоке. Два Мирнина. Есть чему удивляться.

— Кто ты? — потребовала Джесси. Она ударила тыльной стороной руки какого-то уличного бандита, который пытался схватить ее. — Что это за колдовство?

— Сейчас это называют наукой, — сказал Современный Мирнин. — Помоги!

Он выпалил последнее слово и захлебнулся, потому что Старый Сумасшедший Мирнин схватил его за горло. Джесси не колебалась. Она мелькнула вперед, схватила Сумасшедшего Мирнина и заставила его отпустить. Она держала его, поглаживая спутанные волосы, пока он дрожал, пялился и издавал странные звуки. Современный Мирнин смотрел на них взглядом, который я надеялся больше никогда не увидеть… когда вернулся в преисподнюю и видишь себя.

— Мне нужна книга, — сказал он Джесси. — Он заберёт ее и уничтожит, и если ее у меня не будет сейчас, где я нахожусь…

— Я не понимаю, как это возможно, — ответила она. У нее те же огненные волосы, как и у Джесси, которую я знаю, тот же вызов, и она встряхнула в раздражении сломанную руку. Кости скользнули на место. Должно быть больно, но она игнорировала боль. Я не видел признаков былой толпы, кроме мертвых, что до сих пор валялись вокруг них на земле. Не виню их в бегстве; я бы тоже отступил, столкнувшись с этим выражением ее глаз. — Ты Мирнин? Но он здесь.

— Этот я сломлен, — сказал он. — Сейчас мне намного лучше. Но, Леди Грей, мне нужна книга. Необходима. Пожалуйста. Сделай это ради меня, ради твоей заботы обо мне в этот момент. Это не будет иметь для него никакого значения, потому что все, что он жаждет, это твое прикосновение, твоя доброта. Книги не имеют для него никакого смысла, и так будет еще некоторое время.

— Но не для тебя. Ему станет лучше?

Современный Мирнин развел руки и поклонился.

— Как видишь.

— Ты не стал лучше одеваться, — сказала она. — Но я вижу дух в твоих глазах, что сейчас отсутствует в нем, и это… и это то, что я надеюсь увидеть.

Она протянула руку и осторожно потянула окровавленную книгу из хватки Сумасшедшего Мирнина. Он прокаркал, как ворона, не слова, а просто страдание, и схватился за книгу, но она ослабила его руку, и он отпустил. Вместо этого он схватился за нее и держал.

Это была ее сломанная рука, но она не дрогнула. Она протянула книгу Современному Мирнину, и когда его пальцы коснулись ее, была искра света между ними, почти как статическое электричество. Она задохнулась и отпустила. Мирнин сунул книгу в карман своего пальто, но он смотрел на нее, и я знал этот взгляд. Черт, я чувствовал это, когда каждый раз смотрел на Клэр. Голод. Тоска. Лихорадка.

— Позаботься обо мне, — сказал Мирнин. — Ты единственная причина, почему я жил, моя леди. Или продолжаю жить, даже сейчас. Помни меня, прошу.

Для женщины, которая только что убила много людей, она выглядела уязвимой… и даже милой, под кровью.

— Не каждый день я вижу человека из будущего, — ответила она. — Вряд ли забуду.

Он улыбнулся, снова поклонился ей, глубже, и сделал шаг назад ко мне. Достаточно близко, чтобы схватить.

— Шейн, — произнес он. — Думаю, я готов…

Вдруг перед ними оказалась Леди Грей и взяла его за руку. Он позволил ей.

— Ты никуда не пойдешь, — сказала она, — пока не объяснишься, Мирнин из будущего. Ты знаешь, что случится, да? Скажи мне. Скажи мне. Должна я последовать за Амелией в Новый Мир? Или остаться здесь?

— Не могу, — сказал он очень мягко. — Я не могу сказать тебе, что делать, миледи. Ты должна сама сделать выбор. Я уже сделал достаточно.

Она посмотрела на его грязную, безумную версию, ютившуюся на земле, и сказала:

— Я люблю его. У него есть… мечта. И свобода.

— Он обезумел, — ответил Мирнин. — Но думаю, это ты тоже знаешь.

— Да. Но я не могу позволить ему быть зарезанным на улицах. Я прослежу, чтобы он был невредим.

— Да. Проследишь.

Она снова повернулась лицом к нему, и я понял, это конец… но она не позволила ему уйти.

— Если ты знаешь меня, то тогда знаешь, что я не особо правильная, — произнесла она. — Я делаю то, что хочу.

— Это твоя лучшая черта…

Она прервала его, поцеловав. Не клюнула в щеку, о нет — полностью прижала свои губы к его, ее руки скользнули вокруг него, и ничего себе, какой это был поцелуй. Казалось, он был в шоке сначала, а потом ответил на него. Ну, я мог это понять, хотя и не должен был это видеть; его руки путешествовали по ее бокам, рукам, обхватили ее голову, она застонала и прижалась к нему, и он вовсе не возражал. На самом деле, я уже начал задаваться вопросом, как далеко все зайдет, потому что… блин.

А потом Джесси отстранилась, губы красные, глаза дикие, и шепнула:

— Останься. Останься со мной. Мне нужно, чтобы ты остался.

— Нет, — ответил Мирнин. Он выглядел неуверенным. — Не могу.

— Я была одна так долго, а этот… этот ты больше пациент, чем кто-то еще. Я люблю его, но он сломлен и будет долго исцеляться. Просто побудь со мной день. Один день.

— Я… не… могу…

Ага, он звучал как человек, который реально подумывал об этом. И он не отпускал ее. Он убрал волосы с ее бледного лица и снова поцеловал ее. Крепко. Не та сторона Мирнина, которую я предполагал увидеть. Я начинал надеяться, что никогда ее не увижу, потому что не мог не видеть Клэр на месте Джесси, и это было чертовски больно.

— Эй, друг, — сказал я ему. — Пора идти. Давай.

Он не слушал. Я потянулся к нему, не отпуская кнопку. Я схватился за заднюю часть его пальто и потянул его назад, где я мог бы вцепиться в воротник.

Леди Грей повернулась ко мне, рыча, и разочарованный гнев в ее глазах заставил меня вспомнить всех мужчин, которых она убила на улице. Вау. Было желание, а потом еще желание. Эта дама не привыкла, чтобы ей отказывали.

Он не сказал мне об этом, но я полагал, что это время для спасения. Мирнин не дал понять, нужно ли мне прикоснуться к коже или только к одежде, но я схватился за его холодную шею и отпустил кнопку.

И темнота оборвалась, словно… ну, словно кто-то включил свет. Мирнин и я стояли в том же месте, рядом с лабораторным столом, с той лишь разницей, что в кармане его пальто была книга, и он дрожал как лист. Он приложил руки к лицу. К губам.

— Извини, что был твоим анти-другом на свидании, — сказал я ему, — но ты велел не позволять тебе остаться. Ты выглядел соблазненным.

— Соблазненным, — повторил он слабым голосом. — Да. Она очень соблазнительна. Она была… другой в те времена. Менее управляемая. Более… дикая.

— Ты хочешь сказать, чертовски сексуальна.

Он посмотрел на меня и отвернулся, водрузив руки на стол и опустив голову.

— Так ты получил то, что хотел? Эту книгу?

— Да, — ответил он. — С ней я могу восстановить многие из систем, на которых я основал Морганвилль, но лучше. Могущественнее. Так почему же я чувствую, что я… что-то потерял? Оставил что-то?

— Потому что не было бурной сексуальной ночи с викторианской Джесси?

— Она не была Джесси. Не тогда. Она была… Леди Грей. И только Леди Грей. Но она никогда… Мы никогда… Я боготворил ее. Она спасла меня. Она вывела меня из тьмы и мертвых, во многих отношениях, которые имеют значение. И я чувствую… что у меня отняли то, чтобы узнать ее лучше.

— Хорошо, что ты сказал мне помешать тебе, — ответил я. — Что бы произошло, если бы ты остался и я нажал кнопку?

— Я бы умер. Что еще более важно, я полагаю, я никогда бы не существовал. Две версии одного и того же не могут существовать в одном пространстве и времени. Единственная причина, почему это стало возможным — связь с этим временем с помощью коробки. Есть расчеты, если тебе интересно увидеть их…

— Пасс, — выпалил я. — И если бы ты никогда не существовал…

— Никогда бы не существовал Морганвилль, — произнес он. — Или, по крайней мере, не в таком виде. Изменился бы мир. Ты мог бы не быть здесь. Здесь не было бы Клэр. Все было бы… по-другому.

Я не хотел по-другому. Я вздрогнул, думая об этом.

— Спасибо, что заранее предупредил об этом, дружище.

— Не предупреждал!

— Сарказм. Ознакомься.

— Ой. Ну, я не сказал тебе, потому что знал, что если бы объяснил, что на кону, ты бы не позволил мне это сделать.

Подозрение поразило меня.

— Вот почему ты не взял для этого Клэр. Она бы поняла. Правильно?

— Правильно, — ответил он. — В то время как ты не такой… э…

— Ничего страшного в том, чтобы сказать, что я не такой умный. Таких людей не так много.

— Совершенно верно. И я уверен, у тебя есть другие безукоризненные качества. Спортивность, например. Что-то вроде того.

Я хотел надрать ему задницу, но он действительно выглядел так, словно вырвали часть его сердца, так что это будет нечестно. Кроме того, он убил бы меня, если бы я попробовал.

— Я свободен? — спросил я его. — Потому что мне нужно двенадцать типов душа.

Он смотрел вдаль.

— Да, — сказал он. — Думаю, мы закончили.

— Пока не получу оплату, старик.

Он покачал головой, выдвинул ящик и вытащил скомканную горсть денег. Я схватил ее, прежде чем деньги начнут падать на пол, где их поглотит полный беспорядок. Вау. Все сотни.

— Э… Я думаю, здесь слишком много.

— Да? Неважно; бери и иди.

Я не стал спорить. Я направился к лестнице, и зажегся свет, чтобы указать мне путь… и осветил современную, одетую в кожу Джесси, Леди Грей, сидящую на лестнице в темноте, пока не среагировал детектор движения.

Она выглядела… странно.

— Привет, Джесс, — сказал я, и она кивнула мне, но ее глаза были устремлены мимо меня, на Мирнина. — Как давно ты здесь?

— Достаточно давно, — ответила она. — Я и забыла. Разве это не странно? Забыть что-то подобное? Так много времени. Или, может быть, я хотела забыть.

Да, без сомнений, она все видела. С этого места у нее был вид с балкона на прошлое Мирнина — и ее. Она потерла руку, будто вспомнила, что та была сломана.

— Ну… увидимся, — сказал я.

Она кивнула и встала, когда я проходил мимо.

В другом конце комнаты Мирнин поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом, и выпрямился, как будто опасался того, что она собирается делать. Не буду врать — я остановился на вершине лестницы и смотрел.

Джесси медленно подошла к нему и молча протянула руку. Он взял ее.

— Слишком давно, — сказала она. — Слишком давно. Девушки, которой я тогда была, давно нет. Я изменилась.

— Я тоже изменился, — сказал он. — Ну, теперь я моюсь. И менее безумен. Но да, это было слишком давно. Мы не можем вернуться к тому… что никогда не было. Это к лучшему.

— О, мой дурачок, это вовсе не то, что я имела в виду.

И она поцеловала его. Тем же поцелуем. Та же неожиданная вспышка страсти. И Мирнин, застигнутый врасплох, просто стоял… пока не поднял руки, медленно путешествуя по ее бокам, рукам, обхватил ее голову, целуя глубже.

Да, я знал, каково это. И знал, к чему все идет.

Так что я ушел.

Что? Я не извращенец. Почти.

***

Я припарковал автомобиль перед входом, рядом с черным катафалком Евы — они здорово смотрелись на обочине — и побежал по дорожке к входной двери, ключи в руке. Никто не пытался съесть мое лицо, что было приятно. Я вошел, захлопнул замки и повернулся, чтобы увидеть стоявшую в коридоре Клэр. Она смотрела на меня наполовину смиренно, наполовину возмущенно, в этом вся она.

— Серьезно? — спросила она и вздохнула. — Вау. Ты еще и воняешь.

— Вау, — согласился я. — Виноват твой босс. И тебе нужно научить его обращаться с деньгами. Но лучше после того, как я выполню несколько работ.

— Смешно. Как насчет того, что ты поднимаешься наверх и снимаешь по крайней мере один слой грязи? Думаю, под ней должна быть одежда, так что брось в мешок для мусора, и я постираю.

— Стирка? — Ева высунула голову из-за угла, и ее подведенные глаза расширились. — Святое дерьмо, ты выполз из канализации? Потому что я отсюда чувствую твой запах, и он отвратителен.

— Эй, я тоже рад тебя видеть, Вампирелла. Чего хочешь?

— Ну, я хотела сказать, что бросила бы еще вещи в стирку, но, черт возьми, не к этому. Старайся не положить то, что бы на тебе ни было, на то, чего я должна касаться, хорошо?

Я слишком устал, чтобы показать ей средний палец, но все равно это сделал. Она подмигнула и исчезла за углом.

Я хотел поцеловать Клэр, но я лучше знал; я бы не хотел себя целовать. Так что я поплелся наверх, пытаясь держать мою глубокую грязь при себе, и схватил мешок для мусора, по пути засовывая вещи.

Я почистил зубы, чтобы убрать запах. Честно говоря, мне нужен был душ с пожарными шлангами и орудующих щетками парней в защитных костюмах, но по крайней мере горячая вода была достаточно долго, чтобы использовать мыло и шампунь четыре раза, пока я больше не почувствовал фантомных извивающихся червей.

Я закрыл воду и высыхал минуту, прислонившись к стене, прежде чем отодвинул занавеску… и увидел стоявшую там Клэр с полотенцем. И каменным лицом.

— Ну, — сказал я. — Это мило.

— Уже лучше, — сказала она, и когда я взял полотенце, она протянула пиво в другой руке. Ледяное. Я быстро вытерся и и потянулся за пивом, но она убрала его вне досягаемости. — Неа. Пока не скажешь, что скучал по мне.

Шагнув вперед, непоколебимо встал перед ней и толкнул ее спиной к кафельной стене ванной рядом с раковиной. Я схватил пиво из ее поднятой руки, начал пить, а затем поставил его на подоконник.

Тогда я взял ее на руки, усадил на тумбочку и поцеловал ее. Сладко, горячо и медленно, с языком, и она была для меня на вкус как рай. Рай и дом.

— Я скучал по тебе, — прошептал я в ее ухо, проложив поцелуями путь от линии подбородка до мочки уха. Я почувствовал, как она ловит воздух и дрожит. — Что скажешь?

— Убедил, — ответила она. Мне нравилось, что на ее рубашке спереди кнопки. Они красиво открылись. Она также перешла на бюстгальтеры с передним крючком, что было веселее и удобнее. — Что ты делаешь?

— Готовлюсь идти в постель, — сказал я. — А ты?

— Я… должна…

— Постирать? — я куснул ее за шею, слегка лизнул едва заметные шрамы, где Мирнин некогда укусил ее. Ублюдок. — Серьезно? — Я расстегнул ее джинсы. — Тогда тебе, вероятно, нужно кинуть их в стирку.

— Вероятно, — ответила Клэр и помогла мне снять их. — Вероятно, трусики тоже нужно кинуть.

— Логично.

С этого момента больше не было разговоров.

 

Шепот в темноте

Это последний добавленный бесплатный рассказ на сайт; я начинала его, переписывала, редактировала и забрасывала на время, только чтобы вернуться к нему со свежим взглядом и новой сюжетной линией. Я любила взаимодействие в нашей банде, особенно с Майклом, все еще не привыкшим быть вампиром. Мне очень понравилась идея, что происхождение Евы и ее семейное древо также в центре внимания этой истории.

Здесь есть небольшой хоррор-поворот, но я думаю, что он по-прежнему в пределах Морганвилля!

Забавный факт: я ненавижу мыть холодильник. Я делаю это, но через силу. Еще я ненавижу объедки. Стоит забыть о них однажды, и вы навсегда получите кошмары.

Майкл Гласс прислонился к кухонному столу и думал о конце света. Потому что, должно быть, это конец света, так как его лучший друг, Шейн Коллинз, в латексных перчатках в стиле криминалистов… убирался.

— Дружище, что за дерьмо в холодильнике? — спросил Шейн. Он поднимал одну спортивную бутылку за другой для своего соседа Майкла, потому что все они принадлежали ему. — Ты можешь писать срок годности на них или еще что-нибудь?

Майкл выхватил одну из них из руки Шейна, понюхал и сказал:

— Свежая. В чем проблема?

— Проблема? Наш холодильник забит бутылками человеческой крови, и мне негде ставить колу. Вот в чем проблема. И что, черт возьми, это за запой? Сколько из них тебе на самом деле нужно?

— Сколько колы нужно тебе? Я знаю, ты пытаешься заработать диабетическую кому, но все-таки, возьми перерыв, чувак. — Майкл оставил бутылку, которую держал, открыл и сделал большой глоток. Шейн содрогнулся, засунул две банки кока-колы в свободное пространство и захлопнул дверь. — Что за шило у тебя в заднице, что ты начал беспокоиться о домашнем хозяйстве?

Шейн посмотрел на него классическим взглядом "Продолжай", схватил пакет чипсов и опустился на стул за кухонным столом. На нем был бардак из грязной посуды, наполовину полных стаканов и почтовой рекламы.

— Проверь расписание, — сказал он. — Ты дежурный по кухне. Я должен постирать. Ева сказала, что если мы не сделаем наше дерьмо вместе до того, как она придет, она пойдет на крайности. Я видел ее крайности. Они неприятные. — Он снял латексные перчатки, сунул в рот чипсы и сказал: — К тому же она права. Здесь свинарник. Думаю, сегодня утром я видел, как таракан полз в бутылку Лизола. Это и твой дом тоже. Уберись.

— Давай поменяемся, — предложил Майкл. Шейн взглядом дал ему понять отвалить, и Майкл усмехнулся. — Приму это за нет.

— Если хочешь, чтобы тебе объясняли обе наши дамы, очень хорошая идея. — Шейн бросил ему пакет чипсов, и Майкл взял горсть. Без чеснока, слава Богу. — Не то чтобы я не заплатил большие деньги, чтобы увидеть твою попытку.

Майкл швырнул обратно пакет, но Шейн поймал его прежде, чем тот врезался ему в лицо. Нужно отдать ему должное, парень быстрый для того, у кого нет вампирского апгрейда.

— Разве ты не должен сортировать нижнее белье? Потому что если я должен заняться кухней, ты мне мешаешь. Поднимай свою поглощающую чипсы задницу со стула.

— Намек понят, бро. Иду. — Шейн съел еще больше чипсов, пока вставал, потом замер посреди укуса. Майкл опережал его, повернувшись к двери и осторожно положив свою спортивную бутылку на стол. Тон Шейна на этот раз был совсем другим. — Гости? — спросил он.

Майкл кивнул.

— Слышал. Может, тебе лучше позволить мне взять инициативу.

Шейн ничего не сказал. По крайней мере об этом они не спорили… Майкл был лучше подготовлен, чтобы принимать удары, а Шейн был злым подкреплением для любого, вампира или нет. Они оба были уроженцами Морганвилля, штат Техас, и выросли со стрессом, травмой и вампирами… Необязательно в таком порядке.

Шейн был прямо позади него на пути к входной двери, и Майкл положил руку на дверную ручку непосредственно перед бодрым стуком о дерево.

Он знал, прежде чем открыл ее, что по другую сторону стоял вампир. Этот вамп был одет в шапку, пальто, шарф, перчатки — он не был бы неуместен в Чикаго в зимний период. Проблема заключалась в том, что в Техасе снаружи миллион градусов тепла, но для вампира это не играло большой роли. Не такую, как фатальное возгорание на солнце. Майкл никогда не встречал вампира, который думал, что солнце Техаса на самом деле слишком жаркое.

Может быть, подумал он, потому что в глубине души, внутри, вампиры всегда были холодными. Всегда. Он чувствовал тот же хрупкий холод внутри себя, все время; холод и тишина. Тишина там, где должно быть его сердцебиение. Кровь все еще циркулировала по его телу, медленная и густая, но он не знал, как это происходило; он не расположен к науке как Клэр, и он просто принял тот факт, что это происходит вопреки всем законам природы, которые он когда-либо понимал. То, чему он сразу же научился, будучи вампиром, не была наука. Это было что-то менее измеримое. Души.

Но главное то, что вампир смотрел на него, закутанный в шапку и шарф, и эти ледяные голубые глаза казались знакомыми. Не Амелия; Основатель Морганвилля никому не кланяется, включая солнце.

— Можно? — спросил вампир. Слово окрашено музыкальным иностранным акцентом.

Шейн глянул на него за подсказкой, и Майкл в конце концов пожал плечами.

— Заходи, — сказал он и сделал шаг назад. Вампир вошел, снял шапку и шарф и передал их Шейну с бездумным высокомерием кого-то, кто всю свою жизнь жил с рабами вокруг него.

Майкл подавил смех на выражение лица Шейна, но не мог не улыбнуться, когда Шейн кинул вещи на пол и запнул их в пыльный угол.

— Извини, — ответил Шейн. — Я не вешалка.

Вамп снял пальто и — с довольно добродушным проявлением сотрудничества — бросил его в тот же угол, а затем добавил перчатки. Майкл знал его в лицо, потому что вампиры в Морганвилле были небольшим сообществом, и он скорее всего знал имя, но не знал, как сопоставить их. Он блондин, волосы короткие, голубые глаза, заурядное круглое лицо. На самом деле ничего, кроме глаз, не заставит его выделяться в толпе.

Он обратил внимание на Майкла, что ощущается подобно лазеру между глаз.

— Я Кирилл Рожков. Здравствуйте. — Представился он с легким кивком головы и спокойной улыбкой. В его акценте был сильный намек на холодные русские зимы.

— Здравствуйте, — ответил Майкл, потому что чувствовал, что один из жителей Стеклянного дома должен быть вежливым, и это уж точно не Шейн.

— Извините, — сказал Рожков, — но мне нужно лично обсудить с вами одно дело, мистер Гласс.

Мистер? Это звучало странно и далеко от того, как Майкл себя воспринимал; он заметил, как на него посмотрел Шейн, от чего ему стало смешно. Смеяться в лицо странного вампирского посетителя не является хорошей идеей.

Майкл сдался.

— Следуйте за мной.

Он привел вампа в салон. Это было старомодное название для старомодной комнаты; когда дом был первоначально построен, это было время, когда соседи заглядывали на чай и лимонад, натянуто официальные визиты, проведенные в комнате, выделенной только для этой цели. Он и его соседи никогда не использовали его, кроме кучи коробок с пальто и сумками. Коробки были сдвинуты в последнее время, но рюкзак Клэр прислонился к ножке стула, и брошенный на полу Евин зонт с черепами, пыльный и забытый. Здесь, в Западном Техасе, не так много поводов для зонтика, если только вы не используете его, чтобы укрыться от солнца. Дождь здесь редкость.

Кирилл Рожков воспринял слои пыли и заброшенность, а затем сел на сломанный викторианской диван с легкостью и изяществом, которые Майкл признал причудливо иностранными. Так двигалось много вампиров — как если бы они были обучены с самого раннего возраста быть изящными и точными. Сейчас этому людей не учат.

— Мне жаль, что я вторгнулся в ваш дом, мистер Гласс… — начал Рожков.

Майкл поднял руку.

— Зовите меня Майкл.

— Хорошо, Майкл. Назван в честь ангела; нужно оправдывать, да? Я сам назван в честь святого и отца русского алфавита. Наши отцы ожидали от нас многого. Интересно, довольны ли они. — Рожков слегка переместился. — Вы можете отослать вашего человека. Я не угроза для вас.

— Он не мой человек, — ответил Майкл и задумался, что именно подразумевал Рожков. Вероятно, в античном смысле, как если бы Шейн был каким-то солдатом на службе феодала. — Он живет здесь. Сосед по дому.

Другой вампир пожал плечами, как если бы все эти мелкие различия докучали ему.

— Это не имеет значения. Я только имел в виду, что эти вопросы для нашего вида, не его.

Шейн колебался в дверном проеме, открыто наблюдая; Майкл нахмурился на него, и Шейн проигнорировал его, прислонившись к стене. Если вамп сказал ему уйти, он точно останется. Такова натура Шейна.

— Все нормально, — сказал Майкл. — Что вы хотите?

Бледно-золотые брови Рожкова немного дернулись, удивленный тем, что он, вероятно, принял за грубость; он сдержано почти мгновенно принял выражение терпения. Это раздражает.

— Я хотел бы встретиться с девушкой.

Клэр. Они всегда хотят встретиться с Клэр, рано или поздно; для спокойной, несколько застенчивой девушки, она имеет статус рок-звезды в вампирских кругах. Возможно, это последствие того, что она первый человек, кому удалось выжить, работая с ее биполярным вампирским боссом, Мирнином — или что у нее было покровительство Амелии. Основатель Морганвилля редко проявляет такой интерес к человеку.

— Вы не должны спрашивать моего разрешения, — ответил Майкл. Сейчас он был действительно ворчливым. — Клэр живет здесь. Она не принадлежит мне.

— О. Вижу, мы не поняли друг друга. Я не ее имел в виду. — Рожков отверг Клэр крохотным взмахом руки. — Я про связанную с вами кровными узами.

Ева? Майкл откинулся на спинку стула. Так много способов реагировать на это, и ни один из них не соответствовал приливу беспокойства, который он ощутил. Вампиры не спрашивают о Еве. Они почти единодушно игнорировали ее и надеялись, что она уйдет. Клэр была принята ими в качестве ценного ресурса; Ева была замечена как странность, когда он начал встречаться с ней, временная вещь без реального значения. Но так как он женился на ней, разверзся ад. Люди не доверяют ей. Как и вампиры.

Так что появившийся специально вампир, чтобы встретиться с ней… тревожил.

— Давайте проясним. Она не моя девушка, — произнес Майкл. — Она не связана кровными узами, что бы это для вас ни значило. Она моя жена, но это не значит, что я обладаю ею.

— Я слышал, что вы женаты, — ответил Рожков. Казалось, он вообще не двигается. — Благославенны таинствами церкви и нашего Основателя. Никому не в радость, кроме вас. Все это закончится плохо.

У Майкла ушла секунда, чтобы вспомнить, почему он не должен ударить мужчину с высокомерной улыбкой.

— Почему Ева?

— Это мое дело, а не ваше, так как вы — как вы выразились — не обладаете ею.

Шейн откашлялся. Прозвучало как "урод". Нет никакой возможности определить, понял ли это Рожков.

— Евы здесь нет, — ответил Майкл. — Извините. Хотите оставить свой номер?

Он снова заработал высокомерную улыбку.

— Нет, не хочу, — сказал мужчина и поднялся. — Я попробую снова. Познавательно встретиться с вами, мистер Гласс.

— Взаимно.

Взгляд, которым они обменялись, не был опасным, но его было достаточно, чтобы по спине Майкла пробежала дрожь, а холодные пальцы подергивались. Он выдержал взгляд. Каким бы юным он не был — и по человеческим меркам, и по вампирским — он знал, кровная линия Амелии давала ему власть… ощутимую и настоящую. У него были кое-какие способности, которые он никогда не пытался использовать. Они были там, как коробки на полке, которые он никогда не открывал. Он открыл одну сейчас и почувствовал, как новое, странное ощущение скользнуло через его нервы. Он почувствовал, как его тело перенесло вес, только немного, и вдруг он почувствовал сущность Рожкова, как тонкое мерцающее облако вокруг него. Синее и бледно-желтое.

Рожков был слаб. Что-то с ним не так. Ужасно не так. Это длилось лишь мгновение, а затем видение исчезло.

Одно ясно: Майкл не хотел, чтобы Ева находилась рядом с ним.

— Спасибо, что пришли, — сказал Майкл. Это был неискренне, и он знал, Рожков мог услышать это. Рожков странно пожал плечами в ответ.

— Ничего, — сказал он. — Я лишь пытался быть вежливым из незначительного уважения к вашему создателю.

Это… зловеще. Было что-то очень тревожное в самонадеянности Рожкова; Майкл знал, что многие из вампиров относились к нему хорошо не столько из-за какого-либо его статуса, а потому, что Амелия нависала над всем, как тяжелая, иногда доброжелательная тень. Рожкова, похоже, не волновали пожелания Амелии.

— Уходите, — сказал Майкл. — И держитесь подальше. Дом вас больше не впустит.

Он почувствовал, как Стеклянный дом проснулся вокруг него; у дома были чувства и верность, и он откликался ему и Клэр даже больше, чем Еве и Шейну. Он будет защищать его, если Рожков был достаточно глуп, чтобы создать проблему.

А Рожков не глуп. Он пошел прямо к входной двери, надел всю свою защитную экипировку и ушел, не сказав ни слова.

— Ну, это было интересно, — произнес Шейн. — Что случилось с этим парнем?

— Он болен.

Это сразу же привлекло внимание Шейна.

— Болен? Чем?

— Не знаю, — ответил Майкл, — но если ему пятьсот лет, почему носит столько защиты от солнца?

Майкл закрыл дверь и переглянулся с Шейном.

— Ты скажешь мне, что ему нужно?

— Ева, — сказал Майкл. — Ему нужна Ева. И мы должны убедиться, что он не получит ее.

***

— Я не знаю, — сказала Ева, рисуя хной тату на левой руке Клэр. — Думаю, приму это за комплимент. Я не та, кому всегда звонят вампиры. Это ты, Медвежонок Клэр. Это заставляет меня чувствовать себя особенной.

— Конечно, особенная, — сказал Шейн. — Дополнительные очки, если ты считаешь, что внимание жуткого древнего кровопийцы — это хорошо. Они проведут тебе шоковую терапию для особенных.

— Эй, дай мне на минуту погреться во внимании. — Ева нанесла последние штрихи на татуировку и отодвинулась, склонив голову, чтобы рассмотреть ее. Майкл тоже наклонил голову, пытаясь понять, что она нарисовала. Это было похоже на череп со всеми видами декоративных завитушек и милым бантиком сверху. Девчушка-гот. Ему пришлось признать, что Клэр идет. — Ладно, закончила греться. Какого черта ему от меня надо? Потому что я точно не полезна для них. Это своего рода моя мантра.

Ева не шутила. Она провела свою жизнь, начиная с шестнадцати лет, изо всех сил пытаясь разозлить вампиров, издеваясь над ними и отказываясь от сотрудничества. Именно поэтому она настойчиво была готом; вампиры находили это направление неприятным и совершенно неуважительным. Прямо сейчас она покачивала сложным сплетением кос, завитыми и торчащими под странными углами вокруг ее головы. Она покрасила некоторые пряди полуночно-черных волос в темно-синий цвет. С бледным макияжем, темной подводкой для глаз, бледно-голубой помадой и одеждой с черепами и шипами, она выглядела пугающей для тех, кто не знал ее.

Конечно, если вы знаете ее, подумал Майкл, вы чертовски ее любите. Потому что Ева такая.

— Я не знаю, что он хочет, — ответил он и потянулся, чтобы взять ее за руку. Она быстро и тепло ему улыбнулась и прижалась своим теплом к его боку — свет во плоти, его собственное портативное солнце, которое греет, но никогда не сжигает его. — Я только знаю, что что бы это ни было, это нехорошо.

— Ну, да, это своего рода данность. Я никогда не знала вампира, заглядывающего веселья ради. Я просто не могу понять… я. Почему я? Обычно такую честь получает Клэр.

— Поверь мне, — ответила Клэр, осматривая свою татуировку хной со смесью недоумения и восторга. — Я рада поделиться ею. — Она показала предплечье Шейну, который провел пальцами по краске. Майкл увидел ее дрожь и услышал слабый шепот ускорившегося сердцебиения. — Тебе нравится?

— Это временная татушка?

Она засмеялась.

— Вроде того.

— Тогда нравится. Эй, хочешь увидеть мою?

— Где она? — Майкл, Ева, и Клэр каким-то образом сказали в унисон, и все они рассмеялись над обиженным выражением лица Шейна.

— На спине, придурки. Да ладно. Вы думаете, я так отчаянно жажду внимания, что сделал татуировку на…

— На этом и остановимся, — прервала Ева. — Потому что я действительно боюсь, что буду долго об этом думать. — Она посмотрела на Майкла, и на секунду он потерялся в блеске ее темных глаз, в пьянящей экзотической пряности ее запаха. — У Майкла нет тату.

— Майкл не любит иглы, — сказал он ей.

— Иронично для парня, кусающего людей, чтобы выжить, — сказал Шейн.

— Как ты думаешь, почему я не люблю иглы?

Майкл сидел в удобном кресле с свернувшейся рядом, как кошка, Евой, а Шейн с Клэр на провисшей софе. Не в первый раз Майкл подумал, что они действительно должны начать лучше заботиться о доме. Хотя домохозяйство никогда не находилось высоко в списке приоритетов. Или, по крайней мере, не так высоко, как остаться в живых в городе, который хотел убить их, по крайней мере двенадцать часов каждый день. Правда сегодня вечером тихо. Легко. Нормально. Телевизор работает в фоновом режиме; Шейн включил его, а это означало, что он в любое время включит игру, и скоро они по очереди будут стрелять в зомби и подстрекать друг друга.

Но разум Майкла продолжал волноваться о Кирилле Рожкове, и что вампир хотел от его жены. С ее позицией и выносливостью, она все еще человек и хрупкая. И дорога ему.

— Клэр, — произнес он. — Как ты относишься к тому, чтобы попросить Амелию об одолжении?

— Не очень хорошо, — ответила она. — Почему ты не можешь?

Это был справедливый вопрос. Он был, в конце концов, ее творением; она сделала его вампиром, и он был частью ее родословной. Это давало ему определенные привилегии.

— Она держит дистанцию, — сказал он. — У нас были… разногласия.

Под которыми он подразумевал, что она еще холодно к нему относилась из-за его брака с Евой. Она до сих пор не одобряла, хотя не помешала ему это сделать; она не имеет ничего общего с самой Евой, но больше из-за принципа обязательств людей и вампиров, а также общего отношения вампиров (и людей) к этому. Амелии необходимо оставаться выше скандала, и сейчас он — скандал.

— Предполагаю, — сказала Клэр. — Ты хочешь, чтобы я спросила ее о Рожкове?

— Да. Мне просто нужна информация о нем — насколько он опасен, насколько я должен волноваться.

— Мы, — сказала Ева, не поднимая головы с его груди. — Насколько мы должны волноваться.

— Мы, — согласился он и посмотрел на Клэр. — Пожалуйста.

Она усмехнулась. Даже учитывая, что она выросла за годы, что он знал ее — выросла в способную, спокойную, устрашающую молодую женщину — она по-прежнему выглядела на десять, когда так улыбалась.

— Так как ты сказал пожалуйста, — ответила она. — Спасибо за тату, Ева. Она классная.

Она извинилась и пошла наверх, чтобы сделать звонок, и Шейн (как и предсказывал Майкл) загрузил "Восстание мертвецов" и пошел расправляться с нежитью. Ева встала с места рядом с Майклом и взяла другой контроллер, не прошло и минуты, как они красочно оскорбляли друг друга без перерыва.

Пальцы Майкла чесались, чтобы взять свою гитару и начать играть, но он также знал, что сейчас неподходящее время. Вместо этого он поднялся наверх и тихо постучал в закрытую дверь спальни Клэр.

Она открыла ее. Сотовый телефон был в ее руке, но она положила его на туалетный столик и села на кровать.

— Рожков — плохая новость, — сказала она ему.

— Уже понял.

— Амелия не много скажет. Она просто сказала не впускать его.

— Изрекла бы она эту мудрость пораньше. До того, как мы впустили его.

Клэр слабо улыбнулась, но выглядела бледной и серьезной, посмотрев на него.

— Она сказала не такими словами, но Ева в опасности. Я могу читать между строк. Я не знаю, почему он хочет ее, но если так, это не для модных советов и татуировок хной.

— Ей не понравится, что ее охраняют.

— Неа, — сказала Клэр, и улыбка стала шире. — Ей это совсем не понравится. Мы должны сменяться, чтобы разделить упреки поровну.

— Ей нельзя выходить после заката.

— Тебе придется сказать ей это самому, потому что я не засуну руку в осиное гнездо.

Это наверняка не будет приятный разговор.

— Думаю, это моя работа. Спасибо, что помогаешь присматривать за ней.

— Мы присматриваем друг за другом. Мы семья. Это то, что мы делаем. Это дверь?

Майкл тоже слышал — дверной звонок сломан, поэтому он издавал странный жужжащий звук, который иногда тяжело услышать человеческим ухом, но Клэр уловила даже сверху. Для него это словно жужжание мухи прямо в ухо — раздражающе и тревожаще.

Более тревожаще, когда Ева крикнула:

— Я открою!

Майкл не думал; он просто двигался. Он редко использовал скорость, которую ему дала вампирская жизнь, по крайней мере дома; он так привык имитировать человеческое поведение с друзьями и Евой, что выходило почти естественно. Но прямо сейчас, с просачивающимся в него покалывающим осознанием опасности, он не думал о приличиях.

Шейн вскрикнул, когда Майкл пронесся мимо него, но Майкл уже пересек коридор, когда возник звук. Ева была в конце коридора, отпирая дверь. Она не так осторожна, как должна быть, но тот факт, что Рожков был вампиром, и дом был в состоянии боевой готовности против него, внушил ей ложное чувство безопасности.

Снаружи был не Рожков. Это был человек — напуганный человек. Майкл узнал в нем мистера Локхарта с соседнего квартала.

— Пожалуйста, — сказал мужчина, когда Майкл присоединился к Еве около двери. — Пожалуйста, вы должны помочь мне. Он в моем доме.

— Кто? — спросила Ева. — Что случилось?

— Мы позвоним в полицию, — сказал Майкл. Он достал телефон.

— Нет! — Локхарт толкнул дверь, и Ева позволила ему открыть ее шире, что он смог просунуть свое отчаянное, потное лицо. — Нет, пожалуйста, он сказал… он сказал, что убьет мою жену, если позвоните в полицию. Сказал, ты знаешь, что он хочет. Пожалуйста. Ты должен помочь.

Все они стояли молча и неподвижно. Локхарт не лжет; его страдание висело в воздухе вокруг него, словно раскаленное электрическое облако, и Майкл почувствовал запах наводнившего его кровь адреналина. Клэр послала ему тревожный, умоляющий взгляд; Шейн был напряженным и нечитаемым.

Ева была тем, кто заехал Майклу в плечо, открыла дверь и сказала:

— Мы не можем позволить этому случиться. Ты это знаешь.

Его рука мелькнула без единой мысли, схватила ее за плечо и потянула обратно через порог, когда она вышла на улицу.

— Нет, — сказал он, когда она открыла рот, чтобы закричать. — Ева, он хочет тебя. Тебя. И ты не можешь этого сделать.

Она посмотрела на него несчастно и мрачно, и ему стало холодно в тех местах, в которых он не думал, что все еще может чувствовать холод.

— Как думаешь, он сделает то, что сказал?

Да, считал Майкл, но не стал так говорить. Он старался не проецировать то, что он чувствовал к Еве, на Локхарта, отчаянно пытавшегося спасти свою жену, но он ничего не мог поделать. В таких вещах он всегда был слишком мягкосердечным для вампира — он знал это. Но влюбиться в Еву — влюбляться в нее все больше каждый день — он не мог не знать, что чувствовал Локхарт.

Ева все еще пригвождала его мрачным взглядом.

— Майкл. Мы не можем позволить ей умереть. Я не могу.

— А я не могу позволить тебе идти.

— Приятель, — сказал Шейн, — что заставляет тебя думать, что ты можешь позволить нам что-то делать?

Он протолкнулся, вышел и спустился по ступенькам с Клэр, наступающей ему на пятки. Он и Ева стояли вместе с Локхартом, смотрящим на них в безмолвном и измученном горе.

— Он прав, — сказала Ева. — Что делает тебя моим боссом? Мы партнеры или нет?

Ему это не нравилось, но он уступил.

— Партнеры, — ответил он. — Это означает, что что бы ты не делала, это влияет на нас обоих. Верно?

Она поцеловала его. Это был быстрый, теплый, сладкий поцелуй, и он жаждал постигнуть ее столькими способами, а потом она ушла, направляясь вслед за Клэр и Шейном к дому Локхартов.

Майкл закрыл и запер за ними дверь, потому что… Морганвилль.

***

Входная дверь Локхартов была широко открыта, бросая теплый, маслянистый блеск света на потрескавшиеся ступеньки и мерцающий на блестящем деревянном полу внутри. Когда Майкл с Евой подошли, Клэр и Шейн стояли у подножия лестницы, и Клэр посмотрела на них.

- Как вы хотите сделать это? — спросила она.

Локхарт протиснулся мимо них в дом, спотыкаясь в своем рвении, и скрылся за углом. Как Стеклянный дом, этот дом был квадратным, но в половину меньше. Майкл мог сказать, что о нем хорошо заботились; то, что он мог видеть внутри, было чистым и аккуратным, а на стенах в рамках висели фотографии счастливой семьи. И были дети. Двое детей.

Ева сделала глубокий вдох и сказала:

— Ну, ему нужна я, так что давайте посмотрим, что произойдет. Майкл меня прикроет.

— Не только он, — сказал Шейн. — Я тоже на миссии "Защита Гота".

Клэр не нужно было добавлять, что и она тоже. Все они приняли это как должное.

Майкл поборол почти непреодолимое желание увести Еву обратно, чтобы держать ее в безопасности, и позволил ей идти впереди него по лестнице и по полированной деревянной прихожей. Он чувствовал Шейна позади, надежного и крепкого, и знал, что Клэр будет анализировать все, продумывая возможности. Нет никого лучше в плохой ситуации, чем Клэр, даже если она выглядит обманчиво хрупкой.

Ева, с другой стороны, выглядела задирой, и она это знала. И когда она повернула за угол, он увидел, она словно надела броню, когда остановилась, поставила ноги в боевую стойку и послала мужчине, сидящему на диване через комнату, дерзкий наклон головы.

— Нужна я? Вот она я, — сказала она. — Теперь отпусти ее.

Миссис Локхарт сидела рядом с Кириллом Рожковым, что она, очевидно, ненавидела. Он обнимал ее за плечи, но каждый мускул в ее теле был напряжен и дрожал, а взгляд был в одном шаге от безумия. Она не была ранена, и Майкл не чувствовал запах пролитой крови. Все идет нормально.

Рожков осмотрел Еву с ног до головы.

— Ты не такая, как я ожидал.

— Нет? Ханжа. Убери от нее свои проклятые руки.

— Думаю, я подожду, — сказал он, и кажется, его совсем не волновал тон крайнего неуважения Евы. — Твою прабабушку звали Ульяной, да? Она родилась в Минске?

— Моя прабабушка? — Ева покачала головой. — Без понятия. Я никогда не знала ее.

— Но семья твоей матери из России.

— Думаю, да. Но в основном мы Морганвилльцы. А что? Ностальгируешь по Старой Стране?

Рожков улыбнулся. Это было пугающе, и холодный свет в его глазах был резким, как битое стекло.

— В некотором роде, — ответил он. — Иди, дитя. Присядь. — Он похлопал по дивану с другой стороны. Ева не сдвинулась с места. Он похлопал снова, словно поощрял собаку. Майкл стиснул зубы от порыва — очень сильного — пойти на парня с зубами. — Присядь, и я позволю этой женщине уйти. — Ева все еще не двигалась, и терпение Рожкова заметно поубавилось. — Или, непременно, стой и смотри, как я веселья ради разорву ее на кусочки. Можешь выбирать.

Это даже не выбор. Ева медленно выдохнула и пошла к дивану, но не села. Она стояла, глядя на вампира.

— Отпусти ее, и я сяду.

Он колебался, растягивая момент, а затем убрал руку с плеч миссис Локхарт; молодая женщина — не намного старше, чем сама Ева, может, лет двадцать пять — взмыла с дивана и побежала, чтобы броситься в объятия мужа.

— Убирайтесь отсюда, — сказал Шейн, не отрывая глаз от того, что происходит с Евой. Майкл тоже не смотрел, как они ушли, устремляясь вверх по лестнице к детской спальне, спасая семью так, как они могли.

В гостиной повисло глубокое молчание, и вампирские чувства Майкла — в состоянии повышенной готовности — слышали каждый щелчок часов на стене, низкий гул электроники, сердцебиения его друзей, тонкий шелест их дыхания.

— Садись, — повторил Рожков, глядя на Еву.

Она села.

Майкл задрожал от едва контролируемого импульса броситься вперед. Он чувствовал перемещение воздуха, как иглы на его коже, когда Шейн шагнул влево, готовый двигаться при необходимости. Он погрузился в свои чувства, что он редко делал, полное вампирское измерение мира причиняло боль; оно давило на него во многих личных отношениях.

— Знаешь, — сказал Рожков — не Еве, а Майклу, фокусируясь, — ты бы не чувствовал такой дискомфорт, если бы так не держался за мир. Ты борешься с самим собой, и это делает тебя слабым, Майкл. Мы все это знаем. Все, кроме тебя. — Он засмеялся. Смех звучал печально, но за ним крылась вспышка клыков. Рожков был обескураживающе противоречив. Он вернулся к Еве. Он не пытался прикоснуться к ней, что было хорошо; Майкл вовсе не был уверен, что мог сдержаться, если это случится. — Твоя прабабушка, мы говорили о ней. Ульяна. Я знал ее.

— Ты похитил женщину и угрожал убить ее, чтобы молоть чепуху о давно умерших людях? — спросила Ева. — Тебе нужна помощь.

Слабая улыбка Рожкова исчезла, и было что-то в его лице, словно из него вытекла вся жизнь — лицо трупа, кроме живого огня в его голубых глазах.

— Осторожно, — прошептал он. — Так далеко тебя завела только твоя кровь.

У Евы, к счастью, было тонко реагирующее чувство опасности, она замолчала и была тихой. Майкл встретил ее взгляд и спокойно выдержал его. Я с тобой, говорил он ей. Ты в безопасности.

Ее слабая улыбка сказала: "Я знаю".

— Что ты имеешь в виду под ее кровью? — Клэр была очень тихой, но теперь она заговорила, и Майкл почувствовал, как она идет вперед справа от него. — Что тебе в ней нужно? Вернее от нее?

— Умная девочка, — сказал Рожков. — Я много о тебе слышал. Приятно знать, что время от времени сплетни могут передавать истину. Я много слышал о вас вчетвером. Кажется, все это правда.

— Ответь на вопрос, — сказал Шейн.

Рожков сделал движение, которое было не совсем пожатием плечами, не совсем покачивание головой. Это было что-то из более раннего времени и далекой земли, и в нем было чувство безразличия.

— Существует сила в некоторых родословных; даже вы, наивные дети, должны знать это. Сила передается потомству, от жизни к жизни, от поколения к поколению. Да?

— Я не какая-то ведьма, — произнесла Ева. — Я могу так выглядеть, но…

— Не колдовство, — ответил он. — Но твоя кровь содержит секрет, который ты не знаешь и не можешь использовать. А я могу. — Он повернулся к Еве, и Майкл шагнул вперед, сжав кулаки в внезапном приливе страха и ярости… но другой вампир только очень нежно коснулся ее руки кончиками бледных, как снег, пальцев. Проследил синие линии вен в ее запястье. — Поэтому я прошу тебя сдать для меня кровь.

— Подожди, притормози, — сказала Ева. — Что?

— Ты сдаешь кровь как часть налогов в Морганвилле, не так ли?

— Ну… да…

— Тогда я только прошу тебя сдать ее для меня.

Стремление Майкла ударить мужчину становилось все более насущным. Просить кровь Евы было личным. Слишком личным. С точки зрения вампира это похоже на секс, и он делал это перед ее мужем-вампиром. Он знал, что Шейн и Клэр не видели разницу, но он знал, что Ева видела.

Она отдернула руку и сжала ее в кулак.

— Я замужем, если ты не понял.

Рожков изучал ее на мгновение, потом кивнул и откинулся на спинку дивана. Теперь он выглядел по-другому. Вдумчиво.

— Полагаю, я должен рассказать тебе правду, — сказал он. — Я болен. Можешь спросить Гласса, если хочешь подтверждение.

Майкл нехотя кивнул.

— Это недуг, который поражает старых вампиров, иногда. Мы… начинаем терять нашу сущность, которая разбавляется заимствованной кровью в наших жилах. Мы теряем связь с тем, кем мы были, и когда это произойдет, мы теряем… слишком много. Так время от времени, самый старый из нас должен найти того, кто разделяет эту кровь с нами, чтобы напомнить нам о том, кто мы есть.

Клэр, конечно, первая все поняла.

— Подожди. Хочешь сказать, ты родственник Евы?

— Отдаленно, через много, много поколений, — сказал Рожков. — Твоя прабабушка, Ульяна, однажды даровала мне эту милость. Мне нужно только небольшое количество от тебя. Достаточно, чтобы восстановить мои — как вы это называете, цепочки жизни?

— ДНК, — ответила Клэр. — Тебе нужна кровь Евы, чтобы исправить разрушенную ДНК?

— Думаю, это лучшее объяснение, — сказал он. — Да. Я мог бы взять ее силой, конечно, но я предпочел бы этого не делать. В конце концов, ты семья.

Ева смотрела на него, и складка между бровями углубилась.

— Семья, — повторила она. — Да, это богатство. Знаешь, я вроде как ненавижу свою семью.

— Во всех семьях есть хорошее и плохое. Но я прошу тебя ради крови оказать мне эту услугу. Эту честь. — Он еще раз встретился со взглядом Майкла. — Я спрашиваю разрешения только один раз. Я воспринимаю только вкус.

— Это решение Евы, — ответил Майкл. Он хотел сделать это за нее, но он знал, как она примет это, и он также знал, в глубине души, что у нее будет право сердиться. — Спрашивай ее, а не меня.

— Ясно, — сказал Рожков. Он перевел тревожный взгляд на лицо Евы.

Она не ответила на него. Она смотрела вниз на свои руки.

— Я не знаю тебя, — сказала она. — Все, что я знаю, что ты достаточно отчаян или достаточно жесток, что поставил под угрозу жизнь невинного человека, только чтобы привлечь мое внимание. Если это отчаяние, то, возможно, я должна это сделать, или ты сделаешь еще хуже. Если это другое…

— Я жесток, — признал Рожков. — Я стар. Не такой старый, как могущественная Амелия, правда, но я знаю мир по старинке. — Он внезапно и как ни странно мило ей улыбнулся. — Можно также сказать, что я узнал этот новый мир, потому что я не прибегаю к насилию.

— Пока, — сказал Шейн.

— Пока, да. — Взгляд Рожкова оставался на Еве. — Я не умоляю. Если ты скажешь мне нет, я пойду. Может быть, заболею. Может быть, буду совершать ужасные вещи, когда исказятся мои чувства. Я не знаю, поскольку я никогда не позволял моей… слабости стать настолько сильной. Но твое решение, как сказал Майкл.

Плечи Евы поднялись и опустились в пожатии.

— Черт.

Она вдруг подняла руку и протянула ему, а ее глаза зажмурены в ожидании. Все ее тело напряглось, борясь против решения, и Майкл знал, что он выглядел точно так же — ощущал то же самое. Он хотел каждой клеткой своего существа оттащить ее от Рожкова, спасти ее от него… и потребовалась каждая унция воли, которой он обладал, чтобы ждать, пока другой вампир поднял руку Евы, потом раздвинул губы, и появились клыки.

— Майк? — Голос Шейна был резким и напряженным, и его друг практически вибрировал от рвения вмешаться. Клэр была тихой, но она тоже смотрела на него. Если что они пойдут с ним.

Это решение Евы. Решение Евы. Мантра била его по вискам, как молоток, громко и так же болезненно, и он почти потерял контроль, когда увидел боль в ее выражении лица, когда укусил Рожков. Нет-нет-нет-нет-нет…

А потом все закончилось. Он был верен своему слову. Один спокойный глоток, а затем Рожков положил бледную руку на рану, запечатывая ее. Ева освободилась и зажала руку на месте укуса. Он не сильно кровоточил, знал Майкл. Частью вампирского укуса было исцеляющее вещество, наполняющее рану, когда извлекают клыки. Он чувствовал запах крови, но не долго.

Рожков закрыл голубые глаза и упал на подушки дивана. Облегчение на его лице было столь же сильным, как и страдания.

— Спасибо, devushka. Я у тебя в долгу. В обмен я обещаю тебе. Никогда не буду снова угрожать тебе или тем, кто рядом с тобой. И если я тебе понадоблюсь, ты можешь обратиться ко мне за услугой, да?

Он встал и пошел к двери, но Шейн стоял на его пути. По резкому выражению лица и готовой позиции, он все еще был готов к бою, если понадобится.

— Шейн, — слабо сказала Ева. — Пусть идет.

Майкл кивнул. Шейну не понравилось, но он отступил.

— Отличное решение, — сказал Рожков, когда шел по коридору — бесшумно по деревянном полу. — Надо доверять семье.

Майкл чувствовал, как другие вампиры исчезают в ночи снаружи, и позволил себе, наконец, расслабиться.

— Что ты знаешь? Мы не должны ни с кем драться, — сказал он. — Интересно.

— Я просто немного разочарован, — ответил Шейн и показал пространство около дюйма между двумя пальцами. Клэр подошла к нему и сжала пространство до очень маленького. — Ладно, Может быть, не так сильно.

Когда Шейн обнял свою девушку, Майкл пошел к Еве и протянул ей руку. Она посмотрела на него снизу вверх, а затем позволила ему поставить себя на ноги и упасть в его объятия.

— Я правильно поступила? — прошептала она ему. Тепло ее дыхания, ее тела, было похоже на лето напротив него, прекрасное время года.

— Не знаю, — сказал он. — Надеюсь, что да.

Он поцеловал ее, и поцелуй был подслащенный, и когда их губы нежно приоткрылись, она сказала:

— Итак. Теперь ты встретил мою семью. Что думаешь?

Он засмеялся.

— Думаю, у каждого есть смущающие сумасшедшие дяди, devushka.

— Что это вообще значит?

— Без понятия. — Он понизил голос до интимного шепота ей на ухо. — Но это звучит так же сексуально, как и ты.

— Шшш! — Она покраснела под готским макияжем, и он ощутил, как тепло ее кожи скрутилось в невидимые, сладкие завитки. — Кто-то должен сказать Локхартам, что они в безопасности. И нам лучше, ах, иди домой. Верно?

Ему нравился план.

***

В ближайшие дни они забыли о Рожкове; он не вернулся, не то чтобы показывался на расстоянии, и что бы он не делал, казалось далеким и не их проблемой. Запястье Евы зажило даже без намека на шрам. Жизнь продолжалась бурными и спокойными скачками.

Майкл никогда не спал крепко, став вампиром — слишком осведомлен об окружающем его мире — но он научился лежать неподвижно и наслаждаться теплом Евы рядом с ним, пока она бормотала и видела сны. Это были своего рода комфорт и спокойствие, что он никогда не понимал на самом деле, пока они не появились.

Так что он бодрствовал, когда это начало меняться.

В первый раз это было незначительно; Ева пошевелилась, пробормотала что-то и села в постели. Он тоже сел, думая, что она что-то слышала, но ее сердце билось в том же медленном, устойчивом ритме, и хотя ее глаза были открыты, они были неясными и незрячими, видя сны.

— Ева? — спросил он ее. Она не ответила. Он смотрел на нее, волнуясь, но после долгих несколько секунд она опустилась на подушку, свернулась на своей стороне и снова была неподвижной и тихой, по-прежнему тихо и регулярно дыша.

Она не проснулась.

На следующую ночь она встала с постели. Она не ходила; она просто стояла, глядя в стену, а затем с сонной медлительностью забралась в постель и прижалась к нему. Он крепко обнял ее, держа ее в безопасности. На следующее утро он спросил, знает ли она, что она вставала; она не помнила.

— Думаю, я лунатик, — сказала она и одарила его беззаботной улыбкой.

Он улыбнулся в ответ, но вымученно. Это беспокоило его. Ева всегда спала крепко и мирно — и пустое состояние, когда она поднялась, казалось неправильным. Очень неправильным.

Следующей ночью она встала и подошла к окну. Она попыталась открыть его, но защелка с годами стала тугой, и после нескольких попыток она вернулась в постель.

Майкл встал и пошел осмотреться снаружи. Он увидел темную фигуру в тени деревьев во дворе, но она исчезла, прежде чем он даже смог начать определять, кто это был.

Следующей ночью Ева попыталась убить его.

Она поднялась в три часа утра, прошла к двери спальни и вышла в коридор. Если бы она упала с лестницы… Он последовал за ней, колеблясь и не зная, должен ли он разбудить ее, и когда она повернулась, он понял, что она держала серебряный нож, который хранила под кроватью. Ее движения до этого момента был медленными и сонными, но нож полоснул его со смертельной целью и скоростью, хотя пустая мрачная отрешенность в ее глазах не изменилась.

Если бы он не был одарен скоростью вампира, он был бы выпотрошен. Он приблизился к ней после того, как избежал косого удара, схватил ее за руку и отобрал нож.

— Ева? Ева! — Он сильно встряхнул ее, но она не просыпалась. Не сопротивлялась.

Когда он отпустил ее, она продрейфовала обратно в спальню, забралась в постель и быстро вернулась ко сну, оставив его с холодным ножом в руке.

Господи.

Дело плохо. Очень, очень плохо. И на следующее утро она ничего не помнила. Что если бы она пошла в комнату Клэр? Или Шейна? Что бы она сделала?

Он должен был выяснить. И быстро.

***

Амелия отказалась с ним встретиться. Она была, по словам ее помощника, очень занята и недоступна в обозримом будущем. У Майкла было сильное и тревожное чувство, что она внесла его в черный список, чтобы подчеркнуть, насколько глубоко сердится на его отказ оттолкнуть Еву. Она позволила свадьбу, но это не значит, что она была ей рада.

Оливер, с другой стороны, был именно там, где Майкл ожидал его увидеть; за барной стойкой в Common Grounds, наливая эспрессо для нетерпеливого, печатающего смс студента, который, очевидно, не имел ни малейшего представления о том, что проявлял неуважение к одному из старейших, наиболее опасных вампиров в мире. Оливер, казалось, не обращал внимания, но был холодный свет в его глазах, который заставил Майкла задаться вопросом о будущей продолжительности жизни этого студента.

Майкл положил на стойку пять долларов и заказал напиток — стандарт вампира, Red Bull и кровь — и когда Оливер смешал его и закрыл крышкой, сказал:

— Рожков.

Было малейшее колебание в гладких, отточенных движениях Оливера, но этого было достаточно, чтобы Майкл знал, что получил джек-пот. Оливер поставил чашку на стойку между ними и сказал:

— У меня в кабинете. Террелл, за кассу.

Он снял фартук бариста с логотипом Common Grounds и повесил его на вешалку, выходя из-за стойки.

В офисе Оливера было темно — достаточно низкой освещенности, чтобы было удобно вампирам, не достаточно для людей, чтобы разглядеть детали. Майкл сел в кресло для посетителя, а Оливер занял место за столом; это был обычный офисный стул, ничего особенного, но из-за Оливера казался троном. У него осанка правителя. Как у Амелии.

— Рожков, — повторил Майкл. — Расскажи мне о нем.

— Какое тебе до него дело?

— Это дело Евы.

Оливер откинулся на спинку стула, веки опустились, скрывая его взгляд; он сцепил пальцы вместе и на мгновение затих, а потом сказал:

— Скажи мне почему.

— Лунатизм Евы. Прошлой ночью с ножом. Рожков брал ее кровь, и думаю, это он делает.

— Почему, во имя Господа, ты допустил это, Майкл?

— Я ничего не допускал, — ответил Майкл. — Это сделала Ева. Он сказал, что он ее семья, и он болен, и она могла бы помочь.

— Семья. — Голос Оливера звучал тяжело на этом слове. Он снова замолчал, взгляд ушел далеко в прошлое, а затем, наконец, моргнул и выпрямился, снова положил руки плашмя на стол. — Да. Я думал, мы лучше его сдерживаем.

— Ты… знал об этом?

— Не о Еве. У Рожкова определенная… психическая неустойчивость. Он считает, что если устранит всех человеческих членов своей семьи, то станет самым мощным вампиром на земле. Это не так, конечно. Это нонсенс. Но он в это верит. Он выслеживал и уничтожал свою семью в течение нескольких поколений.

— Мог бы предупредить нас о нем!

— Зачем? — Взгляд Оливера был раздраженным и нетерпеливым. — Она не больше связана с ним, чем со мной. Рожков убил свою родословную очень, очень давно. Но так как его пророчество великой силы не сбылось, он воспринимает эти понятия — заблуждения. Если бы я знал, что он сосредоточен на Еве, я бы тебя предупредил.

— Ты сказал, ты думал, что сдерживаешь его. Что ты имел в виду? Он спокойно разгуливает.

— Он находится под опекой доктора Голдмана, который дает ему наркотики, чтобы уменьшить его способности. Ты мог заметить, что он выглядит… иначе.

— Я думал, он болен. Он был под воздействием наркотиков?

— Этого должно было быть достаточно, чтобы освободить его от заблуждений. Очевидно, нет. Как далеко все зашло?

— Она лунатит. Прошлой ночью чуть не ударила меня ножом.

Оливер отвел взгляд, барабаня пальцами по столу.

— Тогда она в его власти, — сказал он. — Это не разрушить, Майкл. Это то, как он уничтожает — не собственноручно, но беря контроль над своими жертвами. Он разрушил многие семьи таким образом — молча, ночью, не запачкав руки.

Майкл сглотнул, хотя его рот и горло пересохли и сжались от ноющей жажды.

— Как нам его остановить?

— А ты как думаешь? — Оливер покачал головой. — Никакой человеческой банальности, парень. Это дело вампиров. Мы пытались повлиять на него мягко; пришло время для меча. Рожков представляет угрозу для твоей жены. Если хочешь защитить ее, твое право встретиться с ним.

Взгляд Оливера был долгим и изучающим; он хотел знать, понял Майкл, что он предпримет. Что он мог предпринять.

— Действительно ли я должен что-то тебе доказывать? Снова?

— Нет, — ответил Оливер и наклонился вперед, возясь с папкой документов на его столе. — Видишь ли, я хорошо знаю, что в душе тебе не нравится быть вампиром. Ты неплохо справляешься; ты позволяешь лишь немногим из нас видеть твою борьбу. Но в данном случае ты должен доказать свои убеждения сам себе или стой в стороне, потому что ты борешься за гораздо большее, чем детские чувства. Теперь иди.

— Нет, пока ты не скажешь мне, где найти его.

— Ты приказываешь мне? — Вопрос был спокойным и немного с весельем, но Майкл не купился. Под ним была сталь. Сталь с резким, острым краем.

— Да, — сказал он и хлопнул ладонями по столу, чтобы проникнуть в пространство Оливера. — Приказываю.

Он чувствовал теплое покалывание в глазах и знал, что они вспыхнули ярким, угрожающим красным.

— Уже лучше, — невозмутимо сказал Оливер. — Сохрани агрессию для того, кто ее заслужил. Ты можешь найти его в его магазине на площади Основателя.

— У него есть магазин?

— Ты думал, он только кладбища посещает? Он владеет магазином, в котором продаются ароматизированные чаи. Он не будет за кассой, он не такой… практичный, как я. Но он будет в комнате сверху. — Оливер махнул на него рукой. — Иди.

Майкл ушел, подавляя тревогу и ярость, пока его глаза не стали синими и нормальными, и он мог заставить себя улыбнуться людям на улице.

Затем он отправился на поиски Рожкова.

***

Магазин чая был тем, на что он никогда не обращал внимание. Он был небольшим, чтобы обслуживать двоих или троих одновременно. Полки пыльных банок и очень скучающая женщина за прилавком, которая едва оторвалась от своей копии Romantic Times, когда он пришел. Чистый, цветочный аромат чаев был ошеломляющим. Потом она посмотрела второй раз, закрыла журнал и оживилась.

— О, здравствуйте, — сказала она. — Чем могу помочь? У нас есть специальное предложение на Эрл Грей и некоторые из ароматов Тазо. Я могу заварить вам образцы.

У него не было мужества быть с ней настоящим вампиром; она была так счастлива увидеть покупателя.

— Как насчет, — он выбрал наугад, — блуберри блисс ройбос?

Он понятия не имел, что это за чай, но, возможно, мог понравиться Еве.

— Конечно! — бодро сказала она и схватила одну из пыльных стеклянных банок. — Я налью вам чашечку попробовать. Подождите прямо здесь.

Она прошла через бисерный занавес, и Майкл снова быстро осмотрел магазин. Комнаты наверху, сказал Оливер.

Он взялся за полку справа и потянул. Они поддались. За ними была дверь — закрытая, но он легко сломал замок и открыл ее. С другой стороны полки была ручка, и он потянул ее за собой.

Лестница. Было абсолютно темно, но он мог разглядеть серебристые очертания, чтобы найти дорогу. Майкл быстро поднялся, зная, что Рожков услышал бы поломку замка, и через секунду был наверху.

И этого Рожкову хватило, чтобы подготовиться.

Майкл увернулся от размахивающего меча, который бы легко обезглавил его, и рванул вперед, врезаясь в костлявое, жилистое тело другого вампира. Это бы сокрушило человека, сломало кости, но Рожков всего лишь отошел на пару шагов и кулаком ударил Майкла в грудь. Майкл отступил и качнулся назад, чтобы избежать следующего замаха сталью.

Рожков выглядел сильным и самоуверенным, и он широко усмехнулся Майклу, показывая клыки.

— Мальчик, — сказал он. — Как долго ты в нашей жизни? Ты для меня чуть старше младенца. Сдавайся. Мне не нужна твоя жизнь.

— Тебе не нужна Евина жизнь.

— О, нет. Это судьба. Она обратилась ко мне.

— Ты пришел к нам.

Рожков пожал плечами. Логика не имеет значения, конечно.

— Ее кровь истинная, и когда она умрет, я заберу ее энергию. Это то, как я живу. Как я становлюсь сильнее.

— Ты безумен, — сказал Майкл. — Последний шанс. Отпусти Еву, и мы сможем закончить это мирно.

— Какого черта мне этого хотеть? — Рожков держал кончик меча напротив горла Майкла. — Мирно. Ты угрожаешь мне? Ты ничто. Ничто, кроме шепота в темноте.

— Нет, — сказал Майкл. — Я темнота.

Он забылся.

Он не сказал Оливеру, он никому не сказал, что причина, почему он так сражается с природой вампира, причина, почему он так ее ненавидел, была невероятно простой. Простой, расслабляющей, которая была… чем-то еще.

Он схватил край меча, не обращая внимания на боль пореза, и выкрутил оружие из рук Рожкова, ломая запястье мужчины с четким звуком ломающихся веток. Часть его — маленькая человеческая часть — кричала, чтобы он остановился, но вампир не слушал. Рожков был добычей. Рожков был врагом.

Майкл бросил меч в воздух, схватил его двумя руками, когда тот упал, и размахнулся изо всех сил, целясь в уязвимое, узкое горло.

Оно не сопротивлялось.

Рожков что-то говорил, или пытался, когда умер. Майкл не стал слушать. Он уставился на лицо мужчины, когда то стало спокойным, вялым, а злоба в глазах растворилась.

Крови было не много, а та, что просочилась, была темной и густой.

Майкл полез во внутренний карман куртки и достал покрытый серебром кол, который он спер из тайника Шейна, и погрузил его в сердце Рожкова, на всякий случай. Затем он положил меч и закрыл глаза.

Тьма бушевала внутри него, сила, как вихрь, поднялась от насилия. Да, говорила она. Да, это ты. Ты такой. Так должно быть.

Он стоял совершенно неподвижно, желая запереть тьму в тщательно закрытой коробочке, прилагая каждую унцию, что осталась от его человечности. Было труднее, чем когда-либо прежде. Так трудно, что он боялся, что если он когда-нибудь снова ее выпустит, никакая коробка больше не удержит.

Это не я, говорил он себе. Я не такой. Я не могу быть таким.

Пугало то, что он легко мог таким быть. Оливер знал это. Именно поэтому Оливер послал его, вместо того чтобы сделать это самому. Так старый вампир преподал ему урок.

Не в этот раз, подумал Майкл.

Но он не был уверен насчет следующего раза.

Казалось, прошла целая вечность, но когда он спустился вниз, маленький магазин был еще пуст. Когда он толкнул полку обратно на место и услышал щелчок, зашумел бисерный занавес, и появилась продавщица с дымящейся чашкой чая.

— А вот и чай, — просияла она, протягивая ему. — Думаю, вам понравится.

На вкус он был как пепел, кровь и страх, но он все равно купил две упаковки.

***

В тот вечер Майкл обнаружил на своем крыльце шефа Мосес. Позади нее наступили сумерки, и небо было богато темно-синим, окрашенное увядающим оранжевым закатом. Она купалась в желтом свете. Ее шляпа была снята и зажата рукой странно официальным способом.

— У меня новости, — сказала она.

— Плохие? — спросил он ее. Она пожала плечами.

— Посмотрим, — сказала Ханна. — Могу войти?

Она была человеком; ей не нужно приглашение. Он кивнул и и сделал шаг назад, чтобы позволить ей пересечь порог. Она вздохнула, как будто не хотела этого делать.

— Можешь позвать Еву? — спросила она его.

— Конечно. Зачем?

— Просто позови ее, Майкл.

Ему не пришлось; он услышал стук ее сапог по лестнице и знал, что она услышала их. Клэр и Шейн куда-то ушли, так что в доме были только они. Ева пришла запыхавшейся и покрасневшей, все еще одергивая топ.

— О, Ханна. Привет. Что случилось?

Ханна кивнула без каких-либо изменений в ее непроницаемом выражении лица.

— Мне нужно показать тебе фотографию, может, ты опознаешь мужчину на ней.

Она не медлила; фото было в ее телефоне, и она повернула его, чтобы показать Еве и Майклу.

Это был Кирилл Рожков.

— Что он сделал? — спросила Ева. Ее голос был смирившимся.

— Он обезглавил себя и заколол, — сказала Ханна. — Из того, что я слышала, не большая потеря.

— Ты думаешь, мы можем с этим что-то сделать? — спросил Майкл.

Ханна покачала головой.

— Нет, но в кармане его пальто я нашла это.

Она полезла в свой карман и достала полиэтиленовый пакет, запечатанный красной лентой. Внутри была их фотография из местной газеты об их браке.

— Я знаю, что ты думаешь, но это был не Шейн, — сказала Ева. — Или Клэр.

— Я знаю. Они не единственные в этом городе, кто готов заколоть вампира.

— Тогда как ты думаешь, кто это сделал?

— Неважно, — сказала Ханна все еще бесстрастно. — Я не собираюсь никого арестовывать.

Она знала. Ее взгляд остановился на Майкле, и он почувствовал мгновенный озноб.

— Ну, — сказал он. — Я предполагаю, кто-то думал, что это должно было быть сделано.

Она натянуто ему улыбнулась.

— Полагаю так. Я говорила с Оливером. Он говорит, все кончено. — Ханна убрала фотографию вместе с телефоном в карман и кивнула им. — Хорошего дня.

Она ушла, не сказав ни слова. Ева стояла, губы приоткрыты от вопросов, которые она не могла задать, а Майкл закрыл дверь.

— Ты в порядке?

Ева смотрела на него в течение нескольких долгих секунд.

— Да, — сказала она. — Просто… он сказал, что он моя семья.

Он взял ее на руки и нежно поцеловал в губы и лоб.

— Семья своих не бросает.

Он не спал всю ночь, посещаемый воспоминаниями, тьмой, насилием, но она крепко спала, прижимаясь к нему.

И когда наступил рассвет, и он знал, что с ней все в порядке, он закрыл глаза и спал с ней в свете.

 

И один для дьявола

Мы завершаем коллекцию еще одним новым взглядом на Морганвилль благодаря Марте Джо, которая хотела историю с точки зрения Клэр… а в глубине моего сознания как раз кое-что таилось. Клэр и Мирнин (с бонусной Евой) — всегда динамическое сочетание для меня; мне нравится, как его опрометчивые идеи балансируют с ее осторожностью. В основном. На этот раз Мирнин не втягивает Клэр в неприятности, а скорее Клэр вынуждена разгадать головоломку, которую он привел в движение, а потом попался в нее.

Если мы узнали что-нибудь из нашего времени в Морганвилле, то это определенно: "Не ходите в жуткие дома", но опять же в Морганвилле… они все жуткие в некоторой степени. Когда вы смешиваете технологии Мирнина прото-путешествий-во-времени, все возможно.

Забавный факт: у меня появилась идея для этой истории, потому что странные вещи иногда случаются, когда вы в книжном туре. Вы устаете. Приходите поздно ночью. Часто в гостинице нет тринадцатого этажа, но иногда бывает; иногда есть тринадцатый этаж, но нет тринадцатого номера на этот этаже.

Одним вечером у меня был номер комнаты 1313, а на следующий день в новой гостинице, когда мне также дали комнату на тринадцатом этаже, мой мозг сказал мне искать 1313. Его не было. Я была уверена, что номер исчез, пока не выяснила, но я не забывала, что внетелесные странности ищут что-то, что больше не существует.

Когда Мирнин в одном из этих настроений, она просто не спорила с ним.

Клэр спокойно сидела в своем кресле в углу его лаборатории, в то время как он носился со скоростью вампира, мастеря, бормоча, листая древние фолианты и разбрасывая их по всей комнате, когда не находил то, что искал. Она спросила его, что он делает. Он дико и обезумевше на нее посмотрел, и она решила, что, возможно, настало время скормить Пауку Бобу несколько мух, сесть и почитать.

Она была на второй главе, когда поняла, что он нависает над ней. Не поднимая головы, она сказала:

— Ты мне свет загораживаешь.

— Ты мой ассистент или кто? — потребовал Мирнин. — Я ничего не могу найти! Ты что, все переставила? Снова?

— Нет, — сказала она и положила закладку, прежде чем закрыть том, и посмотрела на него снизу вверх. На щеке Мирнина было четыре пятна, его волосы торчат под странными углами, как будто он втер гель и забыл об этом. — Ты двигаешь вещи и забываешь, и если ты мне скажешь, что ищешь…

— Я ищу что-то, что не здесь, иначе я бы не был в таком состоянии, как думаешь? Вставай. Вставай вставай вставай.

Клэр встала и отошла в сторону, и ее вампирский босс, ссутулившись, бросился в кресло, хмурясь в пустоту. Через некоторое время он сказал:

— Оно теплое.

— Что?

— Кресло. Теплое.

— Я только что в нем сидела.

— А. Я забыл этот побочный эффект людей с пульсом.

— Что ты ищешь?

Иногда с Мирнином терпеливое повторение вопроса работает лучше, чем все остальное.

Вот как сейчас, потому что он вдруг посмотрел на нее. Его темные глаза расширились, рот сформировал удивленное О, он вскочил с кресла и обнял ее. Это было объятие на вампирской скорости, а это означало, что у нее не было времени возразить или ответить, как он уже метнулся в сторону книжного шкафа в другой части лаборатории. Он выбросил по крайней мере десять книг, а затем нашел томик и высоко поднял его.

— Нашел!

— Не мог бы ты, пожалуйста, не оставлять книги на полу?

— Уберешь, — сказал он и с большим энтузиазмом кинулся к креслу. — У меня нет времени на эту чушь. Складывать, переставлять, поднимать, мыть… Все имеет тенденцию к энтропии, и это просто борьба с неизбежным. Но, пожалуйста, в любом случае, подними все.

— Ладно, — ответила Клэр. — Что это?

— Это? — Он поднял книгу, и она прочитала выцветшее название. Она не была древней, пыльной и на латыни, что он больше всего коллекционировал; она была напечатана в 1960-х годах в странном стиле и с необычными иллюстрациями. Гид для путешественников по местам с привидениями.

— Серьезно?

— О, я смертельно серьезен. Ну, понимаешь, мертв и серьезен. Много лет назад я сохранил некоторые вещи в месте, которое построил, и они нужны мне обратно. Который час?

— Час… — Она вытащила телефон и посмотрела на него. — Э-э, почти полночь. А что?

— Потому что мы должны добраться до восхода солнца, — сказал Мирнин. — Самое важное.

В этом не было смысла, потому что Мирнин был вполне способен выходить в дневное время, когда хотел, вампир или нет. Он был стар, старше вампирской королевы Морганвилля, Амелии; что давало ему определенную неуязвимость к солнечному свету, которой не было у молодой нежити. К тому же пальто и шляпы обычно хорошо защищают.

— Куда мы направляемся?

— В Морганвилльскую гостиницу, — сказал он. — Поторапливайся. Возьми все.

Клер закатила глаза и написала мужу — мужу; она любила так думать — Шейну, чтобы дать ему знать, куда она идет. Это было нормой, когда Мирнин в своем сумасшедшем настроении. Просто страховка. Не то чтобы она думала, что он навредит ей; они давно прошли такой страх. А то, что он забудет и где-то оставит ее. Такое часто случалось.

Шейн ответил, что он хотел, чтобы она пошла домой. Она тоже этого хотела. Но посылать Мирнина без сопровождения — плохой план. Он был в маниакальной фазе, что никогда не было хорошо… но она могла удержать его от реально безумных поступков.

Хотелось бы надеяться.

Взять все. Ладно.

Клэр схватила то, что, как она думала, может пригодиться, сложила в сумку старше ее самой и последовала за Мирнином в ночь.

***

Она понятия не имела, где находится Морганвилльская гостиница; она никогда не слышала о ней, а Морганвилль, штат Техас, не очень-то большой город. Так что она была не слишком удивлена, обнаружив, что это был один из многих ветхих домов по всему городу… разрушающиеся руины, не подлежащие восстановлению или ремонту. Дом крыс, тараканов и бездомных вампиров или пострадавших от игр по правилам Амелии. Или те, кто просто наслаждался страшным местом.

Она была определенно страшной. Определенно. Ночи в Морганвилле ясные и холодные, и хотя она куталась в толстую куртку, шарф и перчатки, ее дыхание выходило белым паром, пока она изо всех сил пыталась идти в ногу с Мирнином. По крайней мере он не умчался от нее на вампирской скорости; он был явно нетерпелив, но держал более-менее человеческий темп.

Быстрый человеческий темп.

— Помедленнее! — наконец выдохнула она. Он не замедлился; он остановился, а затем повернулся и посмотрел на нее, вздохнул и взял у нее тяжелую сумку.

— Лучше? — спросил он.

— Нет, если ты продолжишь себя вести, словно это гонка!

— Так это гонка, немного, — сказал он. — Я бы попросил тебя отвезти меня, но кажется, у тебя проблемы с лобовым стеклом.

— Это затонированное для вампиров лобовое стекло, Мирнин.

— Я так и сказал. А, ладно. Сюда.

Они были на углу О-Черт-Нет и Ты-Умрешь, как бы сказала Ева, и выглядело все очень плохо. Серебряный лунный свет на провисшей древесине и покосившихся зданиях превращал все в готический кошмар, за исключением случайных фонарей, здесь не было никаких признаков жизни. Старые здания, в основном построенные из кирпича с бетонными орнаментами. Через улицу один выглядел так, будто когда-то был отелем, шесть или семь поколений назад; над заколоченной дверью склонялась отвратительного вида горгулья. Наверху бетонные буквы гласили EST. 1895.

Определенно не то место, которое Клэр хотела бы исследовать в это время ночи. Или, на самом деле, вообще когда-либо, но что было хуже исследования ночью, это что Мирнин мог оставить ее здесь одну.

Она поспешила за ним, когда он направился в EST. 1895. Входная дверь была законлочена, но фанера не выдержала жесткого Морганвилльского солнечного света и тепла и, к тому же, силы вампира было достаточно, чтобы сорвать даже крепкую фанеру, словно папиросную бумагу. Все, что нужно было делать Клэр, это стоять позади — далеко позади, потому что иногда Мирнин забывал, куда он бросал вещи, и это плохо заканчивалось. Сломанные доски скользили мимо нее, на улицу, где она сомневалась, что кто-нибудь найдет их в течение нескольких дней. Тем не менее она поплелась, взяла дерево (оно было на удивление тяжелым) и оттащила обратно на тротуар.

Мирнин уже распахнул дверь, висевшую на ржавых петлях, как пьяная. За ней все было пугающе-черным, но Клэр вздохнула и включила очень яркий маленький светодиодный фонарик. Она никогда не выходила из дома без него на вот такие случаи. Он освещал древний коридор, потолок, который выглядел выпуклым и ненадежным от течи, и обои, которые, она даже представить не могла, что когда-то были привлекательными. Спереди хорошо сохранившаяся стойка регистрации и ячейки из деревянных ящиков позади, большинство до сих пор с пыльными ключами. Много пустых номеров, подумала она и содрогнулась. Она представила себе, что большинство из них не были пустыми. Каждый фильм ужасов, что Ева когда-либо заставляла ее смотреть, воплощался в жизнь.

Мирнин наклонился над пыльной стойкой и схватил ключ из коробки, а затем поспешил вверх по провисшей, не слишком безопасной на вид лестнице. Клэр пыталась увидеть, какой ключ он схватил, в случае, если он (неизбежно) оставит ее.

Номер тринадцать. Конечно.

Она пошла за ним. Осторожно. Безопаснее было шагать по краям, поэтому она пошла медленно, проверяя каждую своим весом и держась за шаткие перила, если что-то пойдет не так. Как ни удивительно, все было нормально. На лестничной площадке она увидела старомодный знак, что справа номера с первого по десятый, а слева с одиннадцатого до двадцатого.

Когда она свернула налево, Мирнин стоял там, ожидая ее. Он беспокойно и маниакально щелкнул пальцами и сказал:

— Скорей, скорей, луна скоро зайдет. Давай, Клэр!

Он зашагал по темному коридору, и она светила фонариком в целях безопасности. И хорошо, потому что в какой-то момент дедушкины часы опрокинулись и лежали поперек дороги, как труп. Мирнин перепрыгнул их, но ей нужно быть осторожнее.

— А! — радостно сказал Мирнин, и когда Клэр подняла голову, она увидела, что он стоит перед дверью. Номер тринадцать. — И один для дьявола. Хорошо. Мы вовремя.

— Вовремя для чего?

— Я же говорил, луна скоро зайдет. — Он вставил ключ и осторожно повернул его; замок стонуще заскрежетал, но дверь распахнулась со скрипом из фильмов ужасов. — Поторопись, пожалуйста. Безопасность в скорости.

Это звучало… зловеще. В следующую секунду он ушел в комнату, и она должна была принять решение. Быстро.

Она вошла в комнату.

Она была простой и старой, что слегка ее разочаровало, полуразрушенная комната отеля с покосившейся кроватью с ржавой металлической рамой, один из тех забавных деревянных гардеробов, которые люди привыкли использовать для своей одежды вместо шкафа, и деревянная тумба с треснувшей чашкой и кувшином. Старый эквивалент водопровода, догадалась она. Выглядело… уныло.

Стекла в окнах еще целы, и через них она могла видеть светящуюся на горизонте луну. Она касалась плоского пейзажа пустыни, бросая ледяное голубое свечение в комнату. Яркая. Достаточно яркая, чтобы видеть без фонарика, так что она выключила его.

Мирнин открыл старый деревянный шкаф.

— Что ты имеешь в виду? — спросила его Клэр. — Ты сказал: "И один для дьявола". Что это значит?

— Старое высказывание, — сказал он. — Люди проливали каплю их вина и говорили так — и одну для дьявола — так бы он не был зол, что его обманули. Но ты когда-нибудь замечала, что в гостиницах этого века никогда нет тринадцатого номера?

— Я знаю, что иногда отели пропускают тринадцатый этаж, — ответила она. — Потому что он к несчастью, да?

— О, вовсе нет. Это число дьявола, тринадцать, и число большой силы с алхимической точки зрения, что не одно и то же, что бы не говорили церкви. О! Отлично. — Он порылся в шкафу, выбрасывая гниющие старые коробки, в одной из которых что-то поспешно удирало. Клэр включила фонарик и узнала блестящее черное тело паука, бежавшего по полу. Это был не Боб или его дружелюбный кузен, домовой паук; это гладкое издание пауков Порше: черная вдова.

Клэр сделала пару шагов назад, чтобы позволить ей убежать в тень. Черные вдовы не нападают, как правило, но все равно их лучше не злить. Мирнин продолжал искать в шкафу. Там было много всего, потому что она слышала, как он открывает сундуки и, хлопнув, закрывает их, разрывает коробки, бормоча себе под нос.

В комнате становилось темнее. Она была рада своему фонарику.

— Клэр? — прозвучал приглушенный голос Мирнина из гардеробной. — Посмотри на луну. Она еще в небе?

Вопрос казался бессмысленным, но она пробралась к окну и выглянула. Луна, казалось, дрожала на горизонте, как если бы цеплялась за тонкую кромку. Оставшийся осколок. Закат — и заход луны, поняла Клэр — здесь, на пыльной прерии, проходит быстрее.

— Немного, — сказала она. — Подожди… Она заходит.

Внезапно Мирнин был рядом с ней, глядя через старое, покоробленное стекло.

— Черт, — сказал он. — Он идет.

Он держал в руке предмет, но она не могла сказать, что это, просто большой и металлический. Он бросил его на пол с тяжелым грохотом (и она надеялась, что он не пробьет его насквозь), и прежде, чем Клэр могла вздохнуть, он схватил створку окна и дернул ее вверх.

Она вообще не должна была открываться, потому что была закрыта сотни лет, но сила вампира заставила ее со скрежетом подняться. Стекло разбилось.

— Что ты…? — начала спрашивать Клэр, но прервалась с испуганным криком, когда Мирнин схватил ее за руки и впихнул в окно.

Она успела отметить, что болтается в холодном, резком воздухе со звездами над головой, и что Мирнин высунулся из окна, держа ее за руки.

— Втяни меня обратно! — заорала она.

Он покачал головой и сказал:

— Мне нужно, чтобы ты ушла отсюда. Это не безопасно.

Его лицо выглядело мрачным и таким серьезным, что она когда-либо видела.

Потом она почувствовала, как его сильные, холодные пальцы отпустили ее, и она падает.

Это было долгое падение, она сильно ударилась и откатилась. Она приземлилась на гниющий диван, брошенный на тротуаре, что объясняло, почему она не переломала кости, но сильный удар на более твердой поверхности улицы оставил множество ушибов.

Мирнин не последовал за ней.

Клэр поднялась на ноги, дрожащая и дезориентированная, и уставилась в окно. Мирнин был все еще там, но подтянулся обратно в окно.

— Что ты делаешь? — крикнула она ему и услышала злость в своем голосе, соответствующую выбросу адреналина в ее венах. — Совсем с ума сошел?

— Ну да, — сказал он. — Вытащи меня, прежде чем он…

Он не закончил предложение, потому что окно перед ним исказилось внутрь. Нет, не только окно — целые десять футов здания засасываются внутрь.

А потом все исчезло. Окно, десятифутовая колонна кирпичного дома — все исчезло. Но не так, словно были повреждения, бомба или еще что-то.

Часть здания засосало и исчезла без следа, без шва, как если бы ее никогда не было.

Клэр стояла, долго смотря вверх, а затем бросилась к открытой передней двери. Она поднялась по шаткой лестнице, больше не думая об аккуратных шагах, и повернула налево. Одиннадцатый номер. Двенадцатый.

Четырнадцатый.

Клэр остановилась как вкопанная, тяжело дыша, и медленно попятилась.

Двенадцатый номер.

Следом четырнадцатый.

Тринадцатой комнаты нет.

Уже нет.

Она растворилась в воздухе и забрала с собой Мирнина.

***

— Это… — Подведенные темным глаза Евы были широко раскрыты, и она сидела неподвижно на стуле, согнувшись над чашкой кофе. Они сидели в Common Grounds, в слишком-рано часов. У Евы утренняя смена, и хотя она открыла кофейню, еще никого не было. Только Ева и ее утренняя чашка. — Это просто безумие.

И Клэр с ее проблемой.

— Знаю, — сказала она. — Я провела часы в этом отеле, повсюду ища. В нем только двадцать номеров. Тринадцатый просто… пропал.

— И это связано с лунным светом? Он есть, когда светит луна? Это за границами обычного безумия, дорогая. Это судебный запрет, смирительная рубашка и люди-в-белых-халатах безумие.

— Я знаю! Поверь мне, знаю. Но я была в номере, Ева. Я была там. Видела его. Мирнин… спас меня. Но он в ловушке там, и я должна вытащить его.

— Эээ, так… восход луны? Или просто очень хороший прожектор с… лунной лампой? Слушай, какой ущерб? Он вампир. День в гостиничном номере не убьет его, верно?

— Верно, — сказала Клэр, но не была уверена. Ева сделала ей мокко, и она потягивала его, но не ощущала вкус. Ее мозг работал быстрее, чем ее чувства. — Он выглядел испуганным, Ева. Я не думаю, что это просто вопрос ожидания. А что-то еще. Мирнин сказал, он идет.

— Он? Что, черт возьми, это значит?

— Не знаю, — призналась Клэр. — Только знаю, что он был обеспокоен достаточно, чтобы выбросить меня из окна второго этажа, чтобы спасти от него, кто бы это ни был.

С внезапным ознобом Клэр вспомнила, как Мирнин говорил: "И один для дьявола". Он не мог подразумевать дьявола буквально, рога и хвосты, вилы и все такое… или мог?

Она честно не знала, с ее-то сумасшедшим вампирским боссом. Но она знала, что он испугался. А Мирнин так легко не пугался. Он спокойно взял исчезающий тринадцатый номер, но его испугало то, что было внутри.

Или то, что было внутри, когда зашла луна.

От этого болела голова. Она допила мокко и спросила Еву:

— Где Оливер?

— В своем логове, — ответила Ева. — Думаю, ведет ниндзя-бухгалтерский учет. Я не спрашивала. А что? Ты собираешься серьезно просить его о помощи?

— Кого еще я могу просить? Амелию? — Клэр покачала головой. — Мне нужно прикрытие.

— А я кто, чика? У меня есть навыки. Даже безумные.

— Справедливо, но ни у одной из нас нет, знаешь, вампирских навыков. И я уверена, что в какой-то момент они пригодятся, так как мы определенно имеем дело не с человеческой проблемой.

— Это проблема Мирнина, а не вампирская проблема. Я думаю, они так же плохо оснащены, как мы, солнышко. — Ева похлопала ее по руке и соскочила со своего стула. На самом деле она продолжала подпрыгивать вверх и вниз на носочках, что было ловким трюком в тяжелых черных ботинках. — Ты сказала, это связано с алхимией, так? Ну, ты Морганвилльский ученый алхимии. Таким образом, ты наше секретное оружие. Видишь?

— Нет, — сказала Клэр. — В смысле… да, я, наверное, знаю больше об алхимии, чем кто-либо другой здесь, кроме Мирнина, но…

— Но что? Экипируйся, девочка-алхимик. Мы идем геройствовать.

— Я действительно не думаю, что это хорошая идея, — сказала Клэр. Ева перестала прыгать и и долго смотрела на нее, пока та, наконец, не вздохнула и сказала: — Но нам в любом случае нужно это сделать.

— Да, — Ева протянула ей кулак. — Нужно.

***

Первой остановкой была, конечно же, лаборатория Мирнина, потому что это место, в котором Мирнин хранил… вещи. Клэр не знала, чем были некоторые из них, но у нее были предположения, и она могла расшифровать его каракули, чтобы сделать вывод о других. Ева окинула взглядом, вздрогнула и сказала:

— Мне и здесь хорошо, спасибо. Я предпочла бы не исследовать дом ужасов.

— Я думала, ты будешь в доме ужасов как в своей тарелке, — сказала Клэр, но она оставила Еву сидеть на ступеньках, которые, собственно, вели в лабораторию, и начала прокладывать дорогу среди груды мусора, которая всегда собиралась вокруг Мирнина. Она искала что-то определенное. У Мирнина была система; она, наконец, поняла ее, и она была связана не столько с размещением вещей, а их группировкой. Он складывал вещи в более или менее когерентные субъекты; как только он начинал перемещать их, он двигал всю кучу, а не только отдельные элементы.

Так что она искала кучу, связанную с алхимическим влиянием луны. Это был большой вопрос, потому что идея, что свет луны по свойствам отличается от солнечного света, имеет центральное значение для многих алхимических теорий; вещи, которые работают с солнцем, не всегда работают с луной, и наоборот. Она лично думала, что это бред, но Мирнин любил держать ум открытым, а увидев магически исчезающий тринадцатый номер, она была готова с опаской признать, что, возможно, он что-то нашел.

Куча про луну была ошеломляющей. Она начала просматривать книги и откладывать в сторону те, что могут пригодиться, но то, что она действительно искала, было специфическим гаджетом, который когда-то давно показал ей Мирнин. Как и с большинством вещей, что он придумал, она сомневалась, что получила всю правду о том, что он сделал, и было похоже на алхимический эквивалент АИС, альтернативный источник света.

Выглядит как нечто среднее между огнеметом (из-за гигантского рюкзака) и фонариком (подключенного к рюкзаку гибкой медной трубкой), выдуманный кем-то с сильной склонностью к стимпанку. Клэр нашла его под столом, в коробке с пометкой СМЕРТЕЛЬНОЕ И ХРУПКОЕ, что не сулит ничего хорошего, но она была уверена, что коробка была из-под чего-то другого.

— Серьезно? — сказала Ева со ступенек. — Ты присоединилась к Охотникам за привидениями? Потому что выглядит как реквизит для фильма.

Клэр избежала очевидной "Кому ты позвонишь?" шутки — слишком просто — и надела кожаные ремни на плечи. Эта штука была тяжелой, но хорошо сбалансирована. У части с фонарем был простой включатель, и она сделала глубокий вдох, направила свет в темный угол лаборатории и включила его.

Бледное сине-белое свечение омывал текстурированный камень лаборатории. Оно не отличалось от лунного света.

— Есть, — крикнула она Еве и схватила случайный набор других вещей, которые тоже могут пригодиться — оружие в основном. У Мирнина валялось много оружия, от современных пистолетов до древних булав. Все, что вошло в черную нейлоновую сумку со спортивным логотипом; она сомневалась, что Мирнин даже знал бренд, но ему скорее всего понравилось, что название пришло из греческого языка.

— Я возьму, — сказала Ева и схватила сумку. — Что-то еще? Ты должна покормить паука?

— Боб в порядке — Мирнин вчера его кормил, — ответила Клэр. — И я не думала, что тебе нравятся пауки.

— Брр, нет. Но он странно милый. Для паука. Все равно это место меня пугает.

— Подожди, пока не увидишь, куда мы идем, — сказала Клэр. — Может, нам позвонить Майклу?

— Майкл сегодня преподает. Что насчет Шейна?

— Он открыл ресторан, и он своего рода, знаешь, главный.

— Тяжела корона помощника управляющего. Ладно, тогда девичник. — Ева ухмыльнулась и снова подпрыгнула на цыпочках. — Веди, Охотница за привидениями. Я готова.

— Ты не готова, — ответила Клэр, — но была не была.

***

Ева выросла в Морганвилле и покидала его только один раз в жизни, и даже она не ходила в этот район города.

— Я думала, они его снесли, — сказала она, паркуя свой большой черный катафалк в квартале от отеля. Это было максимально близко, учитывая заваленную улицу… мусором, но также досками с ржавыми торчащими гвоздями и битым кирпичом. Словно после беспорядков, а может и последнего большого шторма, который пронесся, когда водные вампиры, драуги, напали на город. В Морганвилле не было гражданских служб. Или гражданской гордости в этой части города.

— Надо бы, — ответила Клэр. — Но, возможно, вампиры не хотят его сносить.

— Лучшая засада, — сказала Ева. — Но не могу себе представить, что здесь много жертв. Здесь даже мет не станут варить.

Клэр вынуждена была согласиться. У этого места жуткая атмосфера, и вдруг она захотела позвонить Шейну или Майклу, даже если они работали. Это моя работа, сказала она себе и надела на спину стимпанкский лунный свет, пока Ева занималась оружием. Она добавила из багажника дробовик — скорее всего Шейна — и заперла машину. Клэр осмотрелась. Она ожидала, что в дневное время это место будет выглядеть более печальным, чем страшным, но нет. Все же страшно. Тени были слишком темными в ярком солнечном свете, теплый ветер разносил песок по улицам, все выглядело словно чужой, пустой мир.

— Который? — спросила Ева. В ее голосе не было беспокойства; он звучал уверенно, а Клэр это сейчас необходимо.

— Гостиница, — ответила Клэр.

— С жуткой горгульей? Круто. Иди первой, бесстрашный лидер. Я тебя прикрою.

Ева может иногда казаться хрупкой, но она не такая; Морганвилль ломал людей или давал им силу, которую не сломить. Ева была из твердой стали, и зная, что она под рукой, Клэр чувствовала себя спокойной, целенаправленной и готовой.

Она поправила — лунный свет? — и повела через все еще открытую дверь, по коридору с лепниной к тихой, пыльной стойке регистрации. Ключ тринадцатого номера все так же отсутствовал. Она подумала, что Мирнин до сих пор там. Могут возникнуть проблемы, подумала она и пошла за стойку пошарить в ящиках. Осторожно, конечно; она помнила о блестящей черной вдове, которую обнаружил наверху Мирнин. В ящиках были десятки мертвых насекомых, но под ссохшимся старым тараканом она нашла связку ключей.

Хозяйский набор ключей от номеров.

— Так, — сказала Ева соответствующим месту тихим голосом, — насколько будет страшно?

— Ну, как ты относишься к исчезающим номерам с запертыми внутри вампирами?

— Когда ты так выражаешься, это спорный вопрос, — ответила Ева. — Ладно. Давай сделаем это. Оливер сказал, я свободна утром, но уже почти десять. Если я не вернусь в полдень, прольется кровь. Буквально.

Клэр кивнула и пошла вверх по лестнице. Она вспомнила, как бежала по ней, но это снова казалось крайне неразумным, потому что ступеньки были очень хрупкими от сухой гнили и просто старые. Ни одна не проломилась, но громко скрипели как в хоррор-фильмах.

Лестничная площадка осталась такой же, как когда она уходила… тихая, неприступная и мрачная. Клэр завернула в коридор и включила специальный лунный фонарик. Он отбрасывал на обои жуткое голубоватое свечение, и обои словно… поползли. В шоке она подумала, что застала врасплох насекомых, но нет, двигались только обои.

Это место было определенно не тем, чем казалось.

— Будь рядом, — сказала она Еве. Ева тоже уставилась на сползающие обои.

— Не проблема, сестричка, — ответила Ева. — Я планирую быть так близко, что мы могли бы пожениться. Серьезно, в этом городе когда-нибудь прекратится весь этот ужас?

Клэр не ответила, потому что честно не знала. Она сосредоточилась на медленном направлении света над дверью в одиннадцатую комнату. Она выглядела пыльной и нормальной. Обои ползли как муравьи между этой дверью и следующей, но опять же, двенадцатый номер выглядел нормальным.

Обои не только ползли; они пульсировали, вздымались и давили, и когда она направила свет в центр, появилась дверь. Она возникла из обоев сначала тонкой линией, а потом расширилась, словно всплыла из черной воды. Закрытая дверь с номером тринадцать из тусклой меди.

Клэр протянула руку и коснулась ее. Холодное окрашенное дерево. Она провела пальцами по горизонтали к обоям. Разные текстуры.

В качестве эксперимента она положила руку на дверь, нажала ладонью и выключила холодный синий свет. Мгновенно текстура изменилась от краски и дерева к хрупкому, пыльному ощущению обоев.

Ева издала несчастный звук, когда сомкнулась темнота. Клэр включила свет, и там была дверь, невозможная, но настоящая.

Она возилась с ключами, пробуя один за другим, и, наконец, один повернулся в старом, ржавом замке.

Дверь распахнулась

— Клэр, — сказала Ева. — Ты не можешь пойти туда. Если войдешь, ты не сможешь держать свет на двери, а это значит…

— Это значит, что она запечатается позади меня, — ответила Клэр. — Да, поняла. Так…

— Так что вызываюсь я, — сказала Ева. Она встала рядом с Клэр и сглотнула; в руке ружье. Не достаточно, чтобы остановить большинство вампиров, но достаточно, чтобы замедлить их и заставить подумать дважды. С точки зрения вампирского населения Морганвилля дробовик был эквивалентом шокера — нелетально, пока он не направлен им в лицо. — Я иду первой, ладно?

— Ты не можешь, — сказала Клэр. — Встань передо мной.

Ева встала, и в секунду, когда она загородила свет, дверной проем просто… исчез в форме тела Евы. Независимо от того, куда она двигалась, если она перекрывала искусственный лунный свет, вся комната исчезала.

— Ну, фигово, — сказала она. — Итак, как насчет того, чтобы просто остаться здесь и мило попросить Мирнина выйти? Ау, чокнутый парень? Кто-нибудь?

Нет ответа. Ничего. Клэр судорожно сглотнула и сказала:

— Положи руку мне на шею, Ева.

— Эээ… ладно?

Клэр шагнула ближе и взяла источник света в левую руку. Правая обернулась вокруг Евиной талии.

— Мы должны двигаться вместе, — сказала она. — Не отпускай.

— Ладно, — пообещала Ева. — Сначала левая нога?

Они шагнули вместе, аккуратно проходя через дверной проем. Не глядя, Клэр знала, что он закрылся позади них. Она повернула Еву влево, чтобы прорезать светом тьму, и чисто по счастливой случайности ей удалось посветить прямо в окно.

Лился солнечный свет, яркий и веселый… и на секунду он освещал всю комнату. Шкаф, обе дверцы закрыты. Ларчик и старомодную миску и кувшин.

Кровать.

И Мирнина, лежащего на ней, тихого как смерть.

Это был лишь проблеск, потому что как только солнечный свет залил комнату, свет Клэр перестал функционировать вообще — или точнее он просто стал совершенно бесполезным. Она быстро отвела луч в сторону ноги, подальше от окна, и погрузила их в темноту настолько густую, что, казалось, она обернулась вокруг них, как черный хлопок.

Ева пискнула в знак протеста.

Клэр осторожно снова приподняла синий луч на кровать. На Мирнина. Вместе, она и Ева, пошли к нему. Он не ранен, просто неподвижен. Его руки были сложены на груди над тем, что было похоже на то устройство, что он извлек из шкафа прошлой ночью. Его глаза были открыты. Клэр рискнула ткнуть в него пальцем. Нет реакции.

— Это нехорошо, — сказала Ева. — Что теперь?

— Вынести его, думаю, — ответила Клэр. — Но тебе придется опустить дробовик.

— Мне не нравится этот план.

— А есть другой?

— Не особо. Ладно. Подожди. — Ева наклонилась вперед и вытащила круглое устройство из рук Мирнина. Она засунула его в жилет, который носила, где он стал большой, неудобной выпуклостью. Потом она прислонила дробовик к стене и схватила Мирнина за одну руку и потянула. Он скользил как труп, вялый и пустой, и это видеть было ужасно. Ева продолжала тянуть, пока Мирнин не стукнулся с кровати на пол, а затем она схватила заднюю часть его рубашки. — Так. Что теперь?

— Мы возвращаемся к двери и не сводим с него глаз, — сказала Клэр.

Этот план длился один шаг, а затем они обе остановились из-за звука, которого не должно было быть… скрип открывшейся позади них двери гардероба… только что стоявшего слева от них.

И медленный шорох.

— Клэр? — прошептала Ева. Ее голос дрожал. — Может, хочешь посветить.

Что-то подсказало Клэр, что что бы не вышло из этого шкафа, она не хочет этого видеть. У нее было сильное чувство, что причина состояния Мирнина была связана с этим. Поэтому вместо того чтобы повернуть и смотреть прямо, она взяла фонарь, повернула его и направила за их спины, где она думала, должна быть дверь номера.

— Шагай назад, — сказала она Еве. — Быстрее. Один, два, три… — Они двигались неловко, но быстро, волоча Мирнина, и рука Клэр врезалась в деревянную дверную коробку. — Поднажми!

Ева вытолкнула ее, и как-то они обе были за дверным проемом. Мирнин, вдруг подумала Клэр и повернула свет на дверь, чтобы она была открыта для него.

Его ноги лежали прямо на границе, когда она увидела существо в гардеробе.

Это был вампир. Древний, костлявый, болезненно белый с безумными глазами и в отрепье.

И он смотрел на них.

На свободу.

Клэр не думала; она рванулась вперед, схватила дверную ручку и захлопнула дверь за мгновение до того, как шевельнулся вампир. Ключи все еще болтались в замке, и она их вытащила, а потом выключила свет.

Прежде, чем она это сделала, она услышала шепот.

Она попятилась и не могла подавить дрожь.

— О, Боже, — прошептала Ева. — Что мы только что сделали?

— Не знаю, — ответила Клэр. Она глубоко и дрожа вздохнула. — Давай вытащим его отсюда.

***

Мирнин медленно проснулся в катафалке. Поморгал, поныл, потом потянулся. В конце концов он повернул голову, чтобы посмотреть на Клэр, и сказал:

— Мы вышли оттуда? — сказал он, словно не верил своим глазам.

— Да, — сказала она и коснулась его руки. Она не была уверена, что он почувствовал это, но это казалось правильным. — Что с тобой случилось?

— Он… — Мирнин пытался выразить словами, а затем покачал головой. — Не важно. Устройство?

— Есть, — ответила Ева. — Что бы это ни было. Пожалуйста, скажи мне, что это не бомба или что-то радиоактивное.

— Нет, Шрива.

— По-прежнему Ева, приятель.

— Мои извинения.

— Приняты. И что, черт возьми, была за фиговина с тобой в комнате?

Мирнин закрыл глаза. Долгое время Клэр думала, что он не ответит на Евин вопрос, пока он, наконец, не пробормотал:

— Кто-то, кого я давно считал мертвым. В некотором смысле он мертв. Время по-прежнему идет в этой комнате, но он не может покинуть ее.

— Но разве лунный свет не открывает дверь? Неужели он не мог открыть ее сегодня?

— Дверь появляется во время только одной конкретной конфигурации лунного света. Прошлая ночь была единственной возможностью в течение следующих ста лет… если только не использовать это устройство. Умница, Клэр. Я даже не говорил тебе искать его.

— Что ты будешь делать с… ним? Просто оставишь?

Темные глаза Мирнина зафиксировались на горизонте. Выражение его лица не изменилось.

— Да, — сказал он. — Да, я оставлю его.

— И один для дьявола, — произнесла Клэр. — Ты говорил о нем.

Мирнин вздохнул и откинул голову на мягкую обивку.

— Возможно, — ответил он. — Который час?

Ева проверила свой телефон.

— Полдвенадцатого, мне надо спешить. Я высажу вас у лаборатории, ребята, и уеду. Было очень весело. И ты должен мне дробовик.

— Я? — Мирнин не открывал глаза.

— И сеансы терапии. Вот и приехали. Удачи. — Она вручила Клэр устройство из своего кармана. Оно было размером с бейсбольный мяч, тяжелое и скользкое. — С тобой все будет хорошо?

Ева остановилась у тротуара. Клэр посмотрела на узкую, темную аллею, ведущую в лабораторию Мирнина, и кивнула головой.

— Мы будем в порядке, — сказала она.

Потом она схватила своего босса и помогла ему выбраться.

И один для дьявола.

По крайней мере она выбрала дьявола, которого знала.

— Клэр? — Голос Мирнина звучал тихо и спокойно. Он едва ходил, и она могла только держать его в вертикальном положении, спускаясь по ступенькам в лабораторию. Зажегся свет с датчиками движения. — Мне нужно кое-что тебе сказать.

Она остановилась и посмотрела на него. Он казался искренним. И ни разу не сумасшедшим.

— Это был я, — сказал он. — Это был я в том номере.

— Я не… Я не понимаю. Конечно, это был ты. В смысле я вытащила тебя…

— Тот, кого мы оставили в той комнате, это я в будущем, — сказал он. — Я бы стал голодным и безумным, если бы ты не вернулась за мной. В той комнате временное размытие. Мировое размытие. Существо было мной… мной, который теперь не будет существовать благодаря тебе. Спасибо, Клэр.

Это все объясняет, поняла Клэр. То, что существо сказало в самом конце.

Оно прошептало:

— Спасибо, Клэр.

Она не могла говорить. Не могла сказать ему. Но она подумала, что он понимал.

— Что ж, — сказал он, — не зацикливайся на этом — мы сталкивались и с гораздо худшим. К тому же у нас есть работа! Это, например. Мы должны работать над этим.

Он взял устройство размером с бейсбольный мяч из ее рук и бросил его в воздух. Учитывая его слабость, маленькое чудо, что он поймал его.

— Что это? — спросила она.

— Без понятия, — сказал он. — Я только помню, как положил в ту комнату около ста лет назад. Давай выясним?

Она поставила аппарат с лунным светом на то место, где нашла его, и улыбнулась.

— Давай выясним, — согласилась она.

И они выяснили. Со временем.

 

Послесловие

Так… закончила ли я с Морганвиллем? Нет. Не закончила. Я не знаю, как или зачем вернусь в это местечко, но я знаю, что оно все еще хранит тайны и чудеса для меня, и я, безусловно, вернусь ненадолго или даже на длительное время. Я не знаю когда, но я надеюсь, что, когда вернусь в Морганвилль, вы будете вместе со мной. В таком месте всегда лучше иметь друзей.

Тогда до следующего раза, мы машем Морганвиллю в зеркало заднего вида. Но помните, что гласит вывеска: Вы никогда не захотите уезжать.

И я не хочу. Пока нет.

Спасибо моим замечательным друзьям в Penguin USA и Allison & Busby UK за стимулирование собрать эту антологию, и особенное спасибо Kickstarter спонсорам всех уровней, которые помогли нам работать над Морганвиллем совершенно по-новому. Но больше всего спасибо моим сотням тысяч верных жителей Морганвилля. Вы лучшие.

До следующего раза, я остаюсь вашим другом,

Рейчел Кейн