Еще один рассказ из антологии, написанный для Покоренных: Паранормальные диверсии, под редакцией Мелиссы Марр и Келли Армстронг. Этот удивительный сборник стал результатом того, что Мелисса и Келли пригласили кучу своих друзей-авторов для тура, назвав его Умные Девчонки Гуляют, и это был огромный успех и веселье. Чтобы помочь финансировать тур (потому что мы разделили расходы), они собрали эту антологию, что также позволило нам отдать дань нашим читателям.

Этот самостоятельный рассказ происходит в конце серии, но до Дневных, и о том, о чем я всегда задумывалась… Есть торговые автоматы по продаже закусок, холодных напитков, даже горячих напитков. Почему у вампиров нет такого для крови?

Что ж, это пример, почему это не такая прекрасная идея, путем опыта Майкла. И весьма неожиданная милая маленькая история любви.

Забавный факт: я пристрастилась к безалкогольным напиткам в колледже (не кофе), и если не могла найти автомат с Доктором Пеппером, мой день становился таким же плохим, как у Майкла в этом рассказе. Занятия по физике без утешения сладкой содовой? Немыслимо!

В морганвилльском Банке Крови был новый торговый автомат. Чтобы брать, а не сдавать. Он выглядит как автомат с колой, только вместо ледяных алюминиевых банок были теплые, подписанные первая отрицательная и вторая и третья положительная — что-то для всех. На них даже был красивый логотип.

Моя девушка, Ева, и я стояли перед автоматом, дивясь странности и интересуясь многими вопросами: во-первых, какую фигню они говорят производителям банок о том, что потом в них будет? И второе, будет ли кровь отдавать алюминием? Это уже более медный вкус, как лизать пенни, но… будет ли от этого толк?

Здесь находились двенадцать вампиров, считая меня, и никто не собирался что-нибудь взять из блестящей новой машины. Зона выдачи была чистой, дельно устроенной и не очень милой. Большая длинная стойка с одной стороны с персоналом в белых халатах. Вы берете номер, вас зовут к стойке и дают вашу кровь. Вы можете взять ее на вынос или выпить здесь; здесь стояли столики как в кафе, но никто на самом деле не любил задерживаться здесь. Словно сидишь в кабинете доктора и хочешь побыстрее уйти.

Так что было странно, что все столики и стулья были заняты, и диваны, и кресла. И как вампиры стояли вокруг, наблюдая за машиной, словно ожидали, что она будет что-то делать. Или ожидали, что я буду что-то делать.

— Майкл? — сказала Ева, потому что я долгое время пялился на блестящий пластик машины передо мной. — Эээ, мы сделаем это или нет?

— Конечно, — сказал я, наконец оторвавшись от машины. — Думаю, мы должны.

Меня попросили — приказали на самом деле — возглавить эту новую инициативу Морганвилля, штат Техас. Морганвилль — если не сказать больше — необычный, даже для такого странного и многообразного места, как наш великий штат: небольшой, окруженный пустыней город посреди глуши, населенный как людьми, так и вампирами. Социальный эксперимент, хотя вампиры контролировали этот эксперимент. Насколько я знаю, мы единственный город в мире, где вампиры живут свободно… или вообще живут.

Сейчас я на стороне вампиров… не по своей воле. Мне девятнадцать, и, взглянув на вечность, это начинает выглядеть довольно одиноко, потому что люди, о которых я забочусь, которых люблю… не будут в ней со мной.

Так или иначе, эта машина подвела итог, как безлична вся эта вечная жизнь, и это не просто автомат, полный плазмы.

Я был поражен тем, что двенадцать вампиров сегодня пришли на презентацию; я думал, никто не придет, но в конце концов мы не так уж сильно отличались от людей: новинки привлекают нас, а дозатор крови был определенно новинкой. Никто точно не знал, что с ней делать, но они были очарованы и чувствовали неприязнь.

И ждали.

Ева подтолкнула меня и обеспокоенно посмотрела мне в лицо. Она была не намного ниже меня, но даже с ее громоздкими каблуками ее готических сапог она не была со мной на одном уровне глаз. У нее сегодня приглушенная расцветка: белый макияж, черная помада, немного других аксессуаров. Мы разные во многих отношениях; для начала, я не гот. Мне важно, чтобы было удобно, а не модно. И к счастью, она не против.

— Проведешь? — спросила она и похлопала меня по правой руке, в которой я держал блестящую новую пластиковую карту. Я посмотрел на нее, нахмурившись. Белый пластик с красной полосой, и мое имя напечатано внизу. Гласс, Майкл Дж. Мои даты рождения и смерти (или как это называется на вампирской стороне, "трансформация"). Карточки были новыми, как и автомат — выдали около двух недель назад. Много старых вампиров отказались от них. Я не мог понять почему, но я вырос в современном мире, где у вас должны быть лицензии и удостоверения личности и вы принимаете то, что вас сфотографируют, будут отслеживать и контролировать.

Или это принимали только люди, а я перенес это на себя.

Это просто чертов аппарат с колой. Почему все так странно?

— Так, — сказала Ева, отворачиваясь от меня к не-очень-гостеприимной аудитории, состоящей из ожидающих вампиров. — Это очень просто. Вы все получили карты, верно? Это ваши идентификационные карты, и на них есть определенное количество кредитов за месяц. Вы можете прийти сюда в любое время, провести картой и получить, ну, продукт. А теперь, Майкл Гласс продемонстрирует.

Ох, это был мой сигнал, сопровождаемый не очень легким ударом по руке.

Я протянул руку, скользнул картой, и засветились кнопки. Прозвучал веселый звук, и красный баннер проинформировал, что нужно сделать выбор. Я нажал кнопку — первая отрицательная моя любимая — и наблюдал, как банка съехала в миниатюрном элеваторе вниз, где она была вытолкнута, чтобы я мог ее взять.

Я взял банку и был немного удивлен, что она теплая, теплая как кожа Евы. Ну, конечно, она теплая; надписи на автомате гласили, что температура контролируется, но это просто означало, что поддерживается температура крови, а не кока-колы. Да. Это странно, но в каком-то смысле заманчиво.

Все по-прежнему смотрели на меня с почти одинаковыми выражениями отвращения и неприязни. Некоторые из них выглядели старше меня, некоторые даже моложе, но всем было по несколько веков, в то время как я совершенно новый… первый за последние десятилетия.

Следовательно, морская свинка — но главным образом потому, что я вырос в современную эпоху, с карт-ридерами, интернетом и едой из автоматов. Я доверял всем этим штукам, по крайней мере в теории.

А они их ненавидели.

Я нерешительно покатал баночку в своей руке в течение нескольких секунд, глядя на броский рисунок — вампирские клыки красиво обрамлены группой крови.

— Как думаешь, как им все сошло с рук, раз они сделали это? — спросил я Еву. — В смысле, разве никто не подумает, что это немного странно?

Она закатила глаза.

— Серьезно, Майкл, ты не заметил? Там, — то есть везде кроме Морганвилля, — это просто большая шутка. Может быть, они подумали, что это для фильма или сериала или новый энергетический напиток. Но они не думают об этом, как мы.

Я знал это, хотя как и Ева родился и вырос в Морганвилле. Мы оба выезжали из города один раз в нашей жизни, и мы сделали это вместе. Тем не менее, было действительно трудно понять, что для остального мира наши самые большие проблемы были просто… россказнями.

Учитывая Морганвилль, полный таинственности и опасности, выбраться отсюда — это не как в парк сходить. Хотя я хотел бы пойти на действительно большой концерт. Это было бы здорово.

Я все еще вращал банку, тянул время. Ева схватила ее, открыла и передала обратно.

— Пей до дна, — сказала она. — Ой, да ладно, просто попробуй.

Я многим ей обязан, потому что черный чокер на ее шее скрывал заживающие следы от укуса. Укусы вампира быстро закрываются и, как правило, без рубцов, но неловкий трехдневный период она будет носить шарфы и высокие воротники.

Это типичная Ева, она также надела тесную черную футболку с надписью черным на черном в готическом стиле "хорошие девушки не станут, а удивительные девушки — да".

Она увидела, что я смотрю на нее, и наши глаза встретились. Ее очень темные, почти черные, хотя если вы подойдете ближе и посмотрите, то сможете увидеть коричневые, золотые и зеленые крапинки. И я любил приближаться к ней, ее тепло, ее смех, гладкие горячие участки ее кожи…

Она подмигнула. В такие моменты как этот она знает, о чем я думаю, но как она однажды сказала мне, самодовольно, не сложно догадаться, о чем думает большинство парней.

Я улыбнулся в ответ и увидел, как расширились ее зрачки. Ей нравится, когда я улыбаюсь. Мне нравится, когда ей это нравится.

Даже не думая об этом, я поднес банку к губам и сделал большой глоток.

Неплохо. Я мог чувствовать алюминий, но кровь на вкус свежая, с горчинкой, наверно из-за консервантов. После того, как я начал пить, инстинкты взяли верх, и я почувствовал, как выдвинулись клыки. Это немного похоже, словно выскакивают суставы. Я глотал и глотал, и вдруг банка стала легкой и пустой, а я пошатнулся. Я обычно не пью столько крови за один раз, я не пьянчужка.

Я сдавил банку в мяч — вампирской силой — и бросил его через всю комнату в мусорное ведро, как в баскетболе. Он плавно опустился в узкую корзину.

— Выпендрежник, — сказала Ева.

Я чувствовал себя прекрасно. Серьезно, прекрасно. Мои клыки все еще выдвинуты, и когда я улыбнулся, они были видны, блестящие и очень острые.

Улыбка Евы немного дрогнула.

— Правда. Хватит выпендриваться.

Я закрыл глаза, получил контроль и почувствовал, как клыки медленно вернулись в десны.

— Лучше, — сказала она, беря меня за руку. — Теперь, когда ты полон плазмы, мы можем идти?

— Ага, — ответил я, и когда мы сделали два шага в сторону двери, я вернулся, достал из кармана карту и снова провел ею через ридер. Ева уставилась, моргая в замешательстве. Я выбрал еще первую отрицательную ("Эта кровь для вас!") и сунул теплую банку в карман куртки. — На потом, — сказал я.

— Хорошо, — Ева звучала сомнительно, но не брала это в голову. Она повернулась к толпе вампиров, смотрящих на нас. — Следующий?

Никто не торопится проводить своей картой, хотя один или двое размышляли об этом. Один парень нахмурился и сказал:

— Что бы ни случилось с органической едой, — и пошел к стойке, чтобы взять пакет со свежей кровью.

Что ж, я сделал то, что хотела от меня Амелия, так что если это не сработало, она не может винить в этом меня.

Но я чувствую себя прекрасно. Удивительно, консервированная была лучше, чем в пакетах. Почти лучше, чем когда Ева дала мне попробовать прямо из-под крана, если можно так сказать.

Я чувствовал, как они наблюдают за нами. Ева и я не были самой популярной парой в городе… люди и вампиры не сходятся. Мы были хищником и жертвой, и были довольно строгие границы. В кругах вампиров на меня смотрели, как на жалкого или извращенца. Я мог себе представить, каково на стороне Евы. В Морганвилле не много подражателей вампиров — большинство недоБаффи.

Наши отношения не простые, но они настоящие, и я буду держаться за них, пока могу.

— Что хочешь поделать? — спросила Ева, когда мы вышли в прохладное морганвилльское начало вечера.

— Гулять, — сказал я. — Для начала.

Я позволил ей выбрать, что будет после, и она мне так улыбнулась, что я понял, будет не сложно угадать.

Позже мне пришло в голову, что я чувствовал беспокойство, и становилось все хуже.

Мы бродили по Площади Основателя, которая является территорией вампиров; Ева могла приходить и уходить отсюда с или без меня, потому что у нее есть значок Основателя, а это высшая степень неприкасаемости, которую может получить человек с точки зрения охоты — по крайней мере вампирами, которые следуют правилам. Но было приятно гулять с ней. Ночью Морганвилль волшебный — яркие облака звезд на черном как смоль небе над головой, прохладный ветерок, по крайней мере в этой части города, все ведут себя наилучшим образом.

Вампиры любят гулять и бегать в одиночестве по темным тропам. Нас постоянно кто-нибудь обгоняет. Многие кивают. Некоторые останавливаются поздороваться. Некоторые — самые прогрессивные — даже здороваются с Евой, словно она для них настоящая личность.

У меня был порыв побегать, но Ева не сможет держать темп даже в практичных сапогах. Подавить это желание потребовало всю мою сосредоточенность, так что пока она говорила, я делал вид, что слушаю. Она рассказывала какую-то историю про Шейна и Клэр; оба наших человеческих соседа опять попали в неприятности, но на этот раз это было незначительно и смехотворно. Я был рад. Сейчас я не был готов спасать кого-то.

Впереди я увидел приближающуюся к нам пару. Женщина — несомненно Основатель Морганвилля, Амелия; только Амелия может так одеваться. Она была одета в белый жакет и юбку, и высокие каблуки. Если бы она стояла на месте, она бы выглядела как мраморная статуя, ее кожа лишь на несколько оттенков отличалась от одежды, ее волосы были того же цвета. Красивая, но ледяная и мрачная.

Прогуливающимся рядом с ней, заложив руки за спину, был Оливер. Он выглядел гораздо старше ее, но я не думаю, что он старше; она умерла молодой, он умер в конце среднего возраста, но они оба были очень старыми. Его длинные седые волосы собраны, он одет в черную кожаную куртку и темные брюки. Он хмурился, но эй, он всегда такой.

Странно видеть их вместе таким образом. Они, как правило, вежливые враги, иногда могут вгрызться друг другу в горло (буквально). Но не сегодня. Не здесь.

Амелия светилась в лунном свете, и когда она улыбалась, она не выглядела такой холодной. Она склонила голову к нам.

— Майкл. Ева. Спасибо за сегодняшнюю небольшую демонстрацию. Я очень признательна.

— Мадам, — сказал я и ответил на приветствие. Ева помахала рукой. Мы бы продолжили идти, но Амелия остановила, а Оливер преградил нам путь, так что мы остановились. Я сказал: — Надеюсь, вы наслаждаетесь прогулкой. Приятная ночь.

Неубедительно, но я не хотел болтать. Я хотел двигаться. На самом деле я не мог усидеть на месте и в нервном ритме барабанил пальцами по моей ноге. Я видел, как Оливер это заметил. Он стал еще более хмурым.

— Становится прохладно, — ответила Амелия. Как и Оливер, она оценивала мои дрожащие пальцы. — Я слышала, ты сегодня попробовал новую продукцию.

— Да, она хороша, — сказал я. — Я с собой еще взял. — Банка была тяжелой в моем кармане, и я думал об этом весь вечер. Я обнаружил, что обернул вокруг нее руку в кармане, но я удерживался, чтобы не потянуть за язычок. До сих пор. — Очень удобно. Подумайте о продаже по шесть штук.

— Ну, современная эпоха требует удобства, — Амелия пожала плечами. — Но мы посмотрим по продажам по одной штуке. Многие хотели доступ к банку крови в неурочные часы, так что автоматизация казалась наиболее логичным решением. Ты не против вкуса консервантов?

— Нет, это хорошая вещь, — ответил я. Я вспомнил, что сначала мне он не понравился, но теперь по некоторым причинам казалось, что воспоминание ошибочно — на самом деле было очень вкусно, но я не был к этому готов. — На вкус лучше, чем в пакетах. — Я чуть было не сказал и лучше, чем из вены, но Ева была тут, и это бы смутило ее по двум вопросам, а не одному. Во-первых, что я говорю людям, что она позволила мне укусить ее, и во-вторых, что ее кровь недостаточно хороша. Я едва вовремя остановился. — Кто-нибудь еще пробовал?

— Серьезно, Гласс, ты считаешь, что мы приступим к массовому производству без тестирования? — отрезал Оливер. — Она была опробована, проанализирована и проверена на летальный исход. Я не могу представить себе более скучный процесс. Два года, от концепции до фактической поставки. Половина вампиров Морганвилля были вовлечены в тесты.

— А ты пробовал? — спросил я его. — Попробуй. Она правда… — Я не знал, как закончить предложение, как только его начал. — Лютая, — сказал я наконец. Евино слово. Я не был уверен, что даже знал, что на самом деле имелось в виду, когда она использовала его, но казалось подходящим.

Очевидно, Оливер не понял, потому что он долго смотрел на меня взглядом, которым можно растопить бетон.

— Наша главная трудность в том, чтобы убедить старых вампиров использовать его, — сказал он. — Большинство из них не знакомы с понятием идентификационных карточек, еще меньше о кредитных картах, а машины приводят их в замешательство.

— Готова поспорить, — вмешалась Ева. — Среди клыкастиков мало кто пробовал колу.

— Мне нравится кола, — сказал я.

Амелия слегка улыбнулась.

— Как и мне, Майкл. Но я боюсь, что мы в меньшинстве. — Было что-то осмотрительное в ее глазах, небольшое беспокойство. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответил я, наверное, слишком быстро. — Я прекрасно себя чувствую.

Оливер быстро переглянулся с ней и почти незаметно пожал плечами.

— Тогда мы пойдем, — сказал он. — Обсудим некоторые вопросы.

Нас отпустили, и я был счастлив схватить руку Евы и уйти, когда двое других направились в другую сторону. Оливер всегда беспокоил меня; отчасти из-за его злее-тебя отношение, и частично из-за того, что я не мог не вздрогнув вспомнить, как встретил его… как он пришел как милый, искренний парень и набросился на меня. Это случилось до того, как кто-либо в Морганвилле узнал, кто он или как опасен он может быть.

И он убил меня. Во всяком случае, частично; он не оставил мне выбора стать тем, чем я являюсь сейчас. Может, он думал об этом как о справедливой сделке.

Мне до сих пор так не кажется.

Волной адреналина меня захлестнул… охотничий инстинкт. Потребовалась секунда, чтобы понять, что внутри меня происходит сложная смесь: кипящая ненависть к Оливеру, куда больше, чем я чувствовал обычно; голод, хотя я не должен быть голоден вообще; и, наконец, наиболее тревожное, благодаря нашим сплетенным рукам я чувствовал устойчивый, соблазнительный пульс крови Евы.

Это был момент, который заставил меня дрожать и резко застыть, закрыв глаза, пока я пытался побороть эти непримиримые сильные желания. Я слышал, как Ева о чем-то меня спрашивает, но я закрылся от нее. Я закрылся от всего, концентрируясь на том, чтобы остаться собой, остаться Майклом, остаться человеком, по крайней мере сейчас.

В конечном счете я полез в карман и открыл алюминиевую банку первой отрицательной, на вкус как металл и мясо, успокаивая зверя, который пытался вырваться наружу. Я не мог позволить этому произойти, не здесь, не с Евой.

Вкус крови подавил его на мгновение, а затем он взревел еще сильнее, чем когда-либо.

Я бросил банку и услышал, как она соприкоснулась с тротуаром. Теплые руки Евы держали мое лицо, и ее голос был в ушах, но я не мог понять, что она говорит.

Когда я открыл глаза, все, что я видел, было красным с неопределенными размытыми силуэтами того, что не было жертвой. Ева, с другой стороны, горела ярким серебром.

Ева была целью, и я не мог устоять перед ней, не мог. Я должен был удовлетворить этот голод, и быстро.

Я ахнул и оттолкнул ее, и прежде, чем она могла бы сделать больше, чем встревоженно позвать меня по имени, я развернулся и побежал по темной, красной ночи.

Я не знал, куда направлялся, но пока я бежал, что-то взяло верх, направляя меня больше инстинктом, чем разумом. Когда я видел сияющие, теплые человеческие мишени в темноте, я избегал их; это было трудно, может быть, самое трудное, что я когда-либо делал, но мне удалось.

Я остановился в тени, не чувствуя усталости или одышки, только беспокойство и еще большую нервозность, чем когда-либо. Пробежка не выжгла ее; только сделала все хуже.

Я стоял перед морганвилльским Банком Крови. Перед входной дверью донорской части, и она была закрыта на ночь. Слава Богу, вокруг меня не было людей, для которых я был опасен.

Я повернулся и побежал по переулку, легко перепрыгивая через пустые коробки и мусорные баки и заходя с другой стороны. В отличие от передней части, здесь была активность — фигуры приходят и уходят, но ни одна из них не имела серебристое свечение, с которым я познакомился. Все вампиры, и ни один из них не обращал на меня внимание, пока я не подошел ближе, оттолкнул некоторых в сторону и направился в зону выдачи.

Торговый автомат стоял в центре комнаты. Несколько человек с сомнением изучали его, думая, пробовать или нет, но я и их тоже оттолкнул в сторону. Я провел картой; когда он не заработал, я провел снова и наугад нажал кнопки, когда они загорелись. Прошла вечность, прежде чем механизм заработал и банка была доставлена.

Открыть крышку казалось нереальным. Я пробил пальцами стенку и поднял банку, купаясь в хлынувшей жидкости. Она больше не ощущалась на вкус как металл. Тепло из банки, оно было словно жизнь. Жизнь, которую я мог держать в руках.

— Майкл, — сказал кто-то и положил руку мне на плечо. Я повернулся и ударил его, достаточно сильно, чтобы сломать шею человеку, но вампира это заставило просто отойти. Я снова схватил мою карточку и провел ею, но она скользила в моих пальцах, покрытая остатками из банки, вылившимися на меня. Я обтер ее о свои джинсы и попытался снова. Огни вспыхнули. Ничего не произошло. — Майкл, он больше не заработает. Ты истратил все сегодняшние кредиты.

Нет. Это не может быть правдой, не может, потому что натиск не ослаб, и я ощущал пустоту. Мне нужно больше. Я обязан найти еще.

Я толкнул другого вампира и ударил обеими руками по пластмассовой оболочке торгового автомата. Он как-то устоял, хотя в пластике образовались трещины. Я ударил снова, и снова, до тех пор, пока пластик не разломался. Я просунул руку, не обращая внимания на порезы, и схватил одну из теплых банок.

И в этот момент кто-то ударил меня сзади электрическим током, как тазер, только в пять раз сильнее, и следующее, что я знал, я валялся на полу с закрытой банкой четвертой отрицательной, откатившейся на ковер рядом со мной.

Я попытался схватить ее, но мои руки не двигались. Я все еще тянулся к ней на ощупь, когда они подняли меня и оттащили от зоны выдачи в стальную камеру где-то в задней части.

Проходили дни. Они вывели из меня консерватор и снова перевели на пакеты, и наконец безумие прошло. Я не буду врать, это было ужасно, но что было еще хуже, это медленное осознание, как плох я был. Как близко я был к тому, чтобы стать… чем-то. Бесчувственным монстром.

Я не был уверен, хочу ли, чтобы меня выпустили.

Музыка была единственной вещью, которая помогла; после того, как я стабилизировался, женщина, приносившая кровь, принесла и мою гитару. Я не был собой, пока не сел с акустикой на моих коленях. Струны были теплыми, и когда я сыграл первые ноты, это было хорошо, это ощущалось правильно. Ощущалось мной.

Я не знаю, как долго я играл; ноты лились из меня неистовым потоком, не песня, которую я знал или написал до этого. Это не была приятная мелодия, не сначала; она была неровной, кровоточащей и полной ярости, а затем медленно поменяла направление и ключ, стала чем-то успокаивающим, что заставило меня расслабиться, очень медленно, пока я не стал просто парнем, играющим на гитаре и извлекающим в воздух волнующие ноты.

Из дверного проема сказал голос:

— У тебя и правда талант.

Я даже не слышал, как он ее открыл.

Я не смотрел вверх. Я знал, кто это; этот голос нельзя не узнать.

— Однажды, может быть. Ты отнял это у меня, — сказал я. — Я собирался куда-нибудь. Теперь я никуда не собираюсь.

Оливер без приглашения сел на деревянный стул в нескольких футах от меня. Я не хотел видеть его здесь, в моем пространстве. Музыка была моим пристанищем, и это напомнило мне о чувствах, когда он напал на меня в моем доме, в моем доме и…

… и все изменилось.

Он смотрел на меня неизменно, и я не мог прочитать выражение его лица. У него были сотни лет, чтобы усовершенствовать каменное лицо, и он использовал его сейчас.

Я продолжал играть.

— Почему ты здесь?

— Потому что ты обязанность Амелии, а значит и моя, пока я ее заместитель.

— Вы убрали автомат?

Оливер покачал головой.

— Нет, но мы изменили параметры. Тестирование проводилось на старых вампирах, у которых были столетия, чтобы стабилизировать свои потребности. Ты совсем другой, и мы забыли об этом. Очень молодой, даже года еще не прошло. Мы не ожидали, что формула вызовет такой бурный отклик. В будущем ты будешь получать только необработанное сырье.

— Так это потому, что я молод.

— Нет, — сказал он. — Это потому, что ты молод и отказываешься принять, кто ты. Что это значит. Что это сулит. Ты борешься со своим существом, и это делает контроль над собой практически невозможным для тебя. Ты должен признать себя, Майкл. Ты больше не будешь человеком.

Это последнее, что я хотел, и он это знал. Я перестал играть в течение нескольких секунд, а затем снова начал перебирать струны.

— Отвали, — сказал я. — Не стесняйся принять это близко к сердцу.

Он долго не отвечал. Я посмотрел вверх. Он все еще смотрел на меня.

— Ты — все еще не ты, — в конце концов ответил он. — И ты говоришь как твой нечесаный дружок.

Он имеет в виду Шейна. Это заставило меня засмеяться, но смех звучал пусто и немного отчаянно.

— Ну, Шейн в большинстве случаев прав. Ты засранец.

— Даже если ты так считаешь, ты нечасто это говоришь. Что доказывает мою точку зрения.

— Я в порядке.

— Правда? Потому что ты ничего не спросил о своей девушке, которую оставил саму по себе в центре вампирского района ночью.

Это вызвало электрический удар стыда, прошедший сквозь меня. Я даже не думал об этом. За все то время, что я был здесь, я ни разу не подумал о Еве; я был слишком занят нытьем, своим стыдом.

— Она в порядке? — спросил я. Я чувствовал себя больным, слишком больным, чтобы даже попытаться продолжать играть. Гитара стала тяжелой в моих руках.

— Она становится раздражающей со своими неоднократными требованиями увидеть тебя, но да, как можно было ожидать, она в порядке. Я убедился, что она добралась до дома в целости и сохранности. — Оливер замолчал на несколько секунд, а затем наклонился вперед, опираясь на колени, бледные руки повисли. — Когда я… трансформировался, я сначала думал, что мог бы остаться со смертными, которых любил. Это не умно. Ты должен понять это сейчас. Мы остаемся в стороне не без причины.

— Ты остаешься в стороне, потому что не чувствуешь вины за то, что делаешь, — парировал я. — Я не ты. И никогда не буду как ты. Не должен.

Его брови поползли вверх, а затем снова стали ровной линией.

— Это твой путь, — сказал он. — Консервированная кровь повлияла на тебя, да, но не так сильно, как ты думаешь. В основном это был ты, мальчик. И ты должен найти способ контролировать это, потому что в один день ты можешь обнаружить себя покрытым кровью не из банки.

То, как он это сказал, охладило меня, потому что это была не злость, не высокомерие, а… печаль. И понимание.

Повисла тишина, пока я не сказал:

— Ева хочет меня видеть.

— Постоянно.

— Думаю, я готов.

А готов ли я? Я не знал, но жаждал увидеть ее, сказать ей, как мне жаль.

Оливер пожал плечами.

— Это чьи-то похороны, если не твои.

Он быстро вышел за дверь прежде, чем я смог что-нибудь ответить, не то чтобы я мог придумать хорошую реплику, и я схватился за гитару для успокоения. Мои пальцы вернулись к извлечению мелодии и гармонии, но я не думал об этом, и она не приносила спокойствие.

Я боялся, я не был готов, и страх был непреклонен, горячий всплеск сделал мое горло сухим и, что ужасно, заставил клыки болеть. Я не знаю, готов ли увидеть ее. Не знаю, остановит ли меня Оливер, если я нападу на нее.

Но когда Ева вошла в дверь, страх ускользнул, оставив облегчение. Она была в порядке, верный себе гот, и то, что я чувствовал, не было голодом, кроме голода, который ощущаешь в присутствии любимого человека.

Блеск в ее глазах и ее яркая улыбка были единственным, что имело значение.

У меня было время отложить гитару, и поймал ее, когда она бросилась на меня, а потом она поцеловала меня, сладко и горячо, и я утонул в этом, в ней, в напоминании, что для меня существует что-то еще помимо охоты, голода, одиночества и гневной музыки ночью.

— Больше так не делай, — прошептала она своими черными губами рядом с моим ухом. — Пожалуйста, не надо. Ты всех нас до чертиков напугал. Я не знала, что делать.

Я расслабился в ее объятиях и вдохнул богатый аромат ее волос, ее кожи, трепещущей под ней крови. Я не хотел думать о последнем, но возможно Оливер прав. Может быть, мне нужно перестать отрицать это, или все закончится очень плохо.

— Я тоже не знал, что делать, — прошептал я в ответ. — Прости меня. Я мог…

— Стой. — Она отстранилась, глядя на меня отчаянно. — Просто остановись. Ты мог ранить меня, но не сделал этого. Ты никого не ранил, кроме этого тупого автомата. Так что расслабься. Это не ты, Майкл. Это какой-то монстр из фильма категории В (прим. пер.: малобюджетная коммерческая кинокартина, которая при этом не является ни артхаусом, ни порнофильмом).

Но я был монстром из фильма категории В. Это то, что имел в виду Оливер; я был именно им, и должен это помнить. Это был единственный способ, чтобы все было хорошо.

Я выдавил из себя улыбку.

— Я думал, тебе нравятся монстры из фильмов категории В, — сказал я. Моя девушка ударила меня по руке.

— Нравятся, но не люблю, — сказала она. — Ты, кого я люблю.

Я протянул руки, и она переплела свои пальцы с моими. Тепло и холод, вместе.

— Я не знаю, как это сделать, — сказал я.

Она рассмеялась.

— Встречаться? Потому что вот тебе экстренное сообщение, большой мальчик: мы некоторое время делаем это.

— Быть этим. Быть собой. Я не знаю, кто я.

Она подошла ближе, глядя мне в глаза.

— Я знаю, кто ты. Что еще более важно, я знаю, что ты, — сказала она. — И все еще люблю тебя.

Может быть, она не знает. Может быть, она никогда не заглядывала в сердце красной и черной мучающей штуки, таившейся глубоко внутри меня. Но, глядя на нее сейчас, на ее искренность и бесстрашие, я не мог помочь, но думаю, что возможно она сможет. Знающая меня, любящая меня.

Может быть, со временем, она сможет помочь мне понять и полюбить своего монстра. Потому что в конце концов вот что всегда делала Ева. И всегда будет.

И я наклонился, соприкоснулся с ней лбами и прошептал:

— Ты делаешь меня настоящим.

Из двери откашлялся Оливер, да так, словно он хотел заткнуть себе рот.

— Можешь идти, — сказал он. — Поздравляю. Ты прошел.

— Прошел что? — спросила Ева угрожающе.

— Они хотели посмотреть, не нападу ли я на тебя, — ответил я. Я сосредоточился мимо нее, на Оливера. — Ты была моим испытанием. И я не сделаю ей больно, никогда. Можешь на это рассчитывать.

Он поднял брови, без комментариев, и ушел.

Торговый автомат потерпел еще один несчастный случай на следующий день. И затем на следующий. Это был не только я. Мой лучший друг, Шейн, воспринял идею вандализма с пугающим энтузиазмом. Как и Клэр (удивительно), и Ева… но не просто мы вчетвером саботировали проклятую штуковину, потому что по крайней мере дважды, когда я приходил нанести увечья, она уже не функционировала.

В последний раз я видел кого-то в нескольких шагах от машины с перерезанным кабелем питания. Он был одет в большое пальто, но я все равно узнал его.

Оливер остановился у двери, посмотрел на меня и кивнул.

И это был последний раз, когда они починили машину. На следующий день ее не было. Я чувствовал слабый фантомный голод, разочарование… и облегчение.

Потому что некоторые вещи просто не предназначены для банок.