Шейн

Клер умерла, и хуже всего было то, что я не мог этого почувствовать. Я стоял и, молча, смотрел на нее, лежащую на полу, как умиротворенно Майкл поправил ее тело и закрыл глаза на безмолвном, бледном лице, и мягкие, вялые руки, которые никогда больше не прикоснуться ко мне, и я должен был чувствовать себя разбитым. Я должен был плакать, как Ева. Черт, даже как Майкл.

Но я не мог. Я не мог почувствовать.

Ну, не совсем так. Что я мог чувствовать, так это тупое, сокрушающее давление, и одну чистую, насыщенную…

Ярость.

Я заметил следы на ее шее, слабые, но они были. Следы от пальцев, как вокруг моей собственной шеи. Я выжил, потому что она была там, она спасла меня.

Но в этот раз, меня не было рядом с ней. Никого не было. Он пришел сюда, дождался ее, схватил за горло, и сломал ей шею.

По крайней мере, он не душил ее до смерти. По крайней мере, он пощадил ее.

Было лишь три вампира, обладающих легким доступом к нам в дом: Майкла не было дома, потому что он был со мной в машине. Амелия… Я не думаю, что Амелия стала бы марать свои бледные, сильные руки. Нет, это был тот, кто уже предал нас.

Мирнин.

Я должен был сделать то, чего они от меня ожидали — опуститься рядом с Клер, обнять ее, плакать, позволить выйти наружу всему этому ужасному давлению… но пока что нет. Еще пока нет.

Нет, сначала… сначала я удостоверюсь что кое- кто заплатит за это.

Я не думал ни о чем другом, когда схватил вампирскую сумку, проверил ее, и вышел из дома. Когда холод, ледяной дождь ударил меня, я ожидал, что что-то еще ударит меня — реальные последствия того, что я только что видел.

Но давление внутри меня вытеснило все остальное, за исключением этой резкой, отчаянной боли отмщения за нее.

Я побежал. Я не мог отчетливо видеть сквозь дождь, и совершил несколько неверных поворотов, но к тому времени, когда ливень начал ослабевать, я разобрал свой маршрут и направился к Дому Дэй в нескольких кварталах отсюда. Вода на улицах достигала уровня тротуаров, превращая улицы в реки — мусор и обломки неслись вместе с потоком. Это было вроде размытых оврагов, убивающих людей в этой части страны — попади вы в русло реки там, в пустыне, и вы могли бы быть захвачены потоком на мили, тело раздирало бы потоком на части, которое исчезло бы в песке час спустя.

Но не здесь. Не в городе. Здесь, вы бы просто насквозь промочили свои ботинки и брюки, пока пробирались бы через течение.

Дом Дэй показался сквозь всё еще падающий дождь, вызвав какое-то странное дежавю — Дом Дэй и Стеклянный Дом выглядели почти одинаково, за исключением того, что Бабушка Дэй содержала его в лучшем состоянии, и из окон лился теплый золотой свет.

Клер нравится — нравилась — старая леди. Я взглянул на опустевшее крыльцо на мгновение, потом развернулся и побежал вниз по высоко огражденному переулку между Домом Дэй и его ближайшим соседом. Здесь не было никакого освещения, и с неестественным мраком бури, переулок вызывал еще большее чувство клаустрофобии, чем обычно.

Дождь до чиста отмыл его, но не избавил от чувства, что кто-то, что-то, наблюдал. Ожидая, чтобы наброситься.

Мне было плевать. Пусть набрасывается. Я черт подери не мог ждать.

Если Мирнин наблюдал за мной, он позволил мне добраться до хижины. У Клер был какой-то способ попасть внутрь, не используя запертую на цепь входную дверь, но я не стал его искать. Тяжелый удар выбил дверь с ее гнилых петель.

Я расстегнул сумку и нашел тяжелым со стальным корпусом фонарь, и включил его. Он осветил захламленную комнату, и я отпихнул пару ящиков в сторону, чтобы раскрыть лестницу, ведущую вниз. Первые несколько ступеней были пыльными, но потом бетон превратился в гладкий, отполированный мрамор, и, когда я спустился, туннель расширился.

В лаборатории горел свет, и я выключил фонарь к тому времени, когда был на полпути вниз. Я не потрудился скрыть свое появление. В этом не было никакого смысла. Если бы Мирнин был здесь, и Боже, я надеялся, что он был, то он бы знал, что я приду.

Он собирал вещи.

Там стоял огромный старый сундук, и он перебирал книги — отбрасывая некоторых, складывая другие. Царил полнейший беспорядок, хуже, чем обычно. Клер будет — была бы — вне себя при мысли об уборке.

Мирнин стоял там, совсем не обращая на меня внимания, когда он нахмурился, глядя на заголовки и корешки его драгоценных книг, но он знал, что я там был.

— Чему я обязан столь неожиданному… ну, я не могу назвать это удовольствием, я полагаю… — Он продолжал говорить, но это был всего лишь шум. Я не слышал их смысла.

— Мы нашли ее, — прервал я его. — Именно там, где ты ее оставил. — Я бросил сумку у своих ног. Я залил весь его пол, оставляя маленькое озеро дождевой воды вокруг себя. Холщовый мешок тоже был насквозь промокшим. Впрочем, не важно. Я расстегнул его и достал арбалет.

Он мог бы двигаться. Мог бы попытаться атаковать или бежать, или защитить себя.

Он ничего не делал. Он просто стоял там — грустный, безумный, маниакальный босс Клер с его красивым бледным лицом и сумасшедшими глазами в глупых, чертовых пушистых тапках, которые всегда заставляли ее улыбаться…

Она никогда не улыбнется снова.

… И я поднял арбалет. Он уже был взведен и заряжен специальной стрелой с серебряным наконечником, с торчащими колючками, которую будет не так легко вынуть.

Я хотел ранить.

Он все еще не двигался. Его темные глаза расширились, но тело оставалось неподвижным. Вампиры могли так делать — идти так тихо, что можно было подумать, будто они статуи. Одна из многих жутких вещей, что я ненавидел в них.

— Скажи мне, почему, — сказал я. Мой голос звучал подавленно и жестко, но в действительности, это совсем не было похоже на меня. Не на того меня, которого знала Клер, впрочем, сейчас я и не был тем человеком. Я никогда не буду им снова. — Это была Амелия? Она сказала тебе подчистить концы?

— О чем это ты говоришь? — спросил Мирнин и положил книгу, которую он держал. Это было глупо, поскольку он мог бы использовать ее чтобы заблокировать стрелу, которой я собирался прострелить его мертвое сердце, но эй, я не возражал: — Шейн, что произошло?

Он звучал искренне. Он звучал… взволнованно.

Мой палец на спусковом крючке напрягся. Я не промахнусь, не в этот раз. Я нацелился прямо в его грудь, в его сердце, и он умрет прямо здесь, в агонии, как он и должен умереть за то, что сделал.

За исключением того, что теперь на его лице появился страх, настоящий страх, и он тихо спросил: — Что-то случилось с Клэр?

Крик вырвался из меня, и он не был похож на что-то человеческое. Он был полон гнева и ярости, и всего, что я заталкивал внутрь, запирал, замораживал.

Я знал это звук слишком хорошо. Это был тот же крик, что я слышал, когда видел свой горящий дом с Алисой внутри. Тот, что отозвался эхом в грязной ванне, где я нашел свою маму.

Мирнин должно быть знал это. Его глаза наполнились слезами и он произнес: — Нет. Нет.

И внезапно я понял что он не делал этого.

Я презирал то что я знал это. Я хотел застрелить его и я хотел сделать это в любом случае, потому что мне нужно было сделать что-нибудь, а он был доверчив, он был так близок с Клер, и мне нужно было… нужно было…

Нужно было заставить его страдать, так же как страдал и я.

Он оперся на стол обеими руками, головой вниз, и шептал очень тихо «нет, нет, нет, нет», раскачиваясь взад и вперед.

Я подождал, пока он снова посмотрел вверх и увидел, что я до сих пор целюсь из арбалета в него.

— Стреляй! — Закричал он на меня. Это было ужасно и неожиданно, и это прозвучало дико и мрачно. — Давай! Какая в этом разница? — Он обрушил свои руки на раскачивающиеся стопки книг возле него, расшвыривая их. Он схватил одну из них и разорвал, просто разорвал ее на куски, листы бумаги закружилась вокруг него, словно умирающие птицы. — Давай, сделай это! Это заставит нас обоих почувствовать себя лучше!

Я почти сделал. Мой палец давил на курок, и я чувствовал напряжение — еще одно крошечное усилие, и я мог бы убить его.

Вместо этого, я медленно опустил арбалет: — Это был не ты, — сказал я.

— Нет. Боже, нет. — Он собрал горсть вырванных страниц, и сжал их в руке, как если бы ему нужно было за что-то держаться. — Не я.

— Тогда кто? — Гнев внутри меня исчез, и это было плохо — он оставил вакуум, и Клер достаточно учила меня науке, чтобы знать, что вакуум должен быть заполнен. Я знал, что придет на место ярости, и я не хотел этого. Я не хотел этого чувствовать, никогда. Чем дольше мне удастся этого избежать, тем меньше умершей она будет. — Амелия посылала кого-нибудь другого, чтобы уничтожить нас?

— Как она…

— Сломана шея, — сказал я. Когда я произнес это, мир вокруг меня накренился, и я подумал, что лучше бы мне сесть, но мне удалось удержаться на ногах. Не как Клер, лежащей там такой хрупкой и беспомощной на полу… — Кто-то сломал ей шею.

И просто так, это ударило меня.

Горе и потрясение обрушилось на меня, как бетонный блок, уронив меня на колени. Я услышал, как арбалет грохнулся на каменный пол. Я знаю, что падение причиняет боль — объективно — но боль внутри была так велика, что я не мог даже начать волноваться из-за этого.

Я обвил себя руками, пытаясь удержать ее внутри, но я не мог. Я не мог.

Я знал, что он приближался. Я знал, что должен взять кол, быть готовым ко всему, но какая-то черная, умершая часть меня больше не волновалась, закончит ли он работу. Я пожалел, что он не убил меня несколько дней назад, так мне не пришлось бы знать это, видеть это, чувствовать это.

Ее глаза были открытыми и такими пустыми, и Боже, я даже не осмелился прикоснуться к ней.

Я ушел.

Рука Мирнина коснулась моего плеча. Я отдаленно понимал это, что он говорил что-то, но я не мог сосредоточиться. Я не хотел слышать его банальности, его сострадание, его боль. Она была моей, и она ушла.

Эта боль хуже всякой боли, что я когда-либо чувствовал. Даже потеря моей сестры не была такой сильной. И даже потеря моей мамы.

Я не мог понять почему мое сердце все еще билось.

— Шейн, — говорил Мирнин. Он потряс мое плечо, достаточно сильно чтобы прорваться через продолжающиеся волны агонии, которую я чувствовал. — Шейн! Послушай меня…это важно!

Я сделал вздох, потом еще один. Мои внутренности болели так, словно я провел дюжину раундов на ринге, и все двенадцать меня избивали. Я чувствовал себя так, будто кровоточил внутри. Истекал кровью.

Все было неважным сейчас, когда ее не стало.

— Шейн! — Он обхватил меня за плечи, присел на корточки и потряс меня достаточно сильно, чтобы загремели мой зубы. В его темных глазах были боль и отчаянье, с оттенком красного свечения далеко в своих центрах. — Черт бы тебя побрал, парень, послушай! Где? Где она умерла?

Как быстро все изменилось. Открывая входную дверь, я был еще цел, все еще жив, все еще в здравом уме. Десять шагов позже, я был… — Дома, — сказал я. Это вышло сырым, прерывистым шепотом. — Она дома.

— Боже защити меня, ты идиот! — Мирнин вскочил на ноги, и потащил меня с собой. Буквально потащил. Я пошатывался после того, как меня дернули словно игрушку на пару футов, и пришлось бежать, чтобы не отстать, когда он бросился вперед, сокрушительной силой раскидывая книги и стулья на своем пути. Он выбрал самый прямой путь к тому месту, куда он шел, что означало оторвать лабораторный стол от пола и швырнуть его через комнату, разбив о дальнюю стену.

Мы остановились перед дверью, встроенной в стену. Она была заперта. Мирнин смотрел на замок только секунду, затем протянул руку и сорвал его. Затем он сорвал и саму дверь с петель.

Чернота за ней была порталом. Я знал это, и знал, что он мог вести прямо в наш дом. Клер упала прямо перед ним, вероятно, пытаясь разобраться.

О Боже, я не смог помочь, но воспроизвести это в своей голове… ее, осознающую свою опасность, бегущую к порталу, схваченную прежде, чем она смогла пройти…

Умирающую.

Мирнин пошел еще дальше, и сосредоточился. В темноте появилась рябь цветов, но она быстро исчезла. Он попытался снова, и снова.

Ничего не произошло.

— Ты думаешь, что сможешь спасти ее, — сказал я. Я чувствовал себя внутри неповоротливым и тяжелым от горя, раздавленным им. И я знал, что это только ухудшится. — Ты не можешь. Она мертва, Мирнин.

— Дом, ты идиот, дом спас ее. Он уже делал это раньше, и с вашей четверкой, живущей в нем, он стал более мощным, чем когда-либо… Он должен был попытаться!

Майкл. Дом спас Майкла однажды. Я почувствовал дикий, сумасшедший, болезненный всплеск надежды, как луч солнца, ударивший в глаза, которые никогда не видели день, но он исчез почти сразу. Сгорел. — Тело Майкла исчезло, — сказал я. — Когда дом спас его, его тело исчезло… он говорил мне это. Ее по-прежнему там. Если дом пытался, это не сработало. — И я бы знал. Я бы что-то почувствовал, если бы она все еще была там, в ловушке. Я бы знал, поскольку что тогда это говорило бы обо мне, если бы я не почувствовал это?

Мирнин не слушал. Он что-то бормотал себе под нос, что-то на незнакомом мне языке, но судя по звуку, он ругался, как пьяный матрос, когда злобно пялился на черный портал. Затем он перешел на английский. — Ладно, — сказал он. — Убей меня тогда, ты неверная груда досок и гвоздей. Убей меня, если так надо, но я прохожу.

Я думал что он говорил со мной, но это было не так. Он разговаривал со Стеклянным Домом.

Он рванулся вперед, в темный портал. Даже я знал, что это плохая идея — Клер очень ясно говорила об этом. Он ударился о темноту, и она поглотила его, как лужа чернил. Волны цвета распространились и исчезли.

Ничего больше.

Я смотрел и ждал, но ничего не увидел. Может быть, он просто… ушел. Умер. Может быть, мы все умрем сегодня. Я действительно не видел никаких недостатков в этом, за исключением того, что я, казалось, был оставлен позади. Всегда.

Это просто не может и дальше происходить. Не может.

Я был достаточно проницателен, чтобы вернуться, забрать мой вампирский набор, а затем прыгнуть вслепую в темноту. Я думал лишь об одном, когда делал это.

Пожалуйста, позоль мне увидеть Клер еще раз.

Потому что это все чего я хотел напоследок.