И вновь скопление грозовых туч – над Черч Фолз, штат Оклахома, назревал шторм. Иссиня-черные облака, лениво клубясь и кипя в замедленном движении, перебрасывали друг с друга бело-голубые молнии. Они несли в себе какую-то затаенную угрозу, но на самом деле шторм был еще младенцем – обзавелся местом в пространстве, но не имел еще никакого опыта. Я наблюдала на эфирном плане, как дождь внутри него яростно бьется в мезосфере, как схваченный сильным холодом, падает вниз, накапливая по пути влагу. Классический способ образования града.

Круговое движение внутри шторма. Это были, скорее, ощущения, нежели то, что я видела, но я не сомневалась ни мгновения. После нескольких лет наблюдения за погодой я вибрировала на таких частотах, на которых не требовалось видеть для того, чтобы знать.

Я собрала вокруг себя силу, как блестящий теплый плащ, и выпустила ее для…

– Хватит.

Моя сила врезалась в невидимую стену, ее отшвырнуло назад. Я вскрикнула, с тяжелым глухим стуком срываясь обратно в человеческую реальность, и осознала, что едва не сбросила Мону с дороги. Мона – это машина. «Додж вайпер» выпуска 1997 года. Иссиня-черная. Я вела ее, здорово превышая скорость, но мне именно так и нравится ездить.

Я скорректировала отклонение, бросила короткий взгляд на спидометр и добавила еще пять миль в час. Мурлыканье Моны сменилось низким гортанным рычанием.

– Никогда не делай так, когда я иду за сотню по магистрали между штатами, – огрызнулась я на парня, создавшего стену, в которую я только что врезалась. – И, черт возьми, неужели это настолько чувствуется? Я всего-то собиралась немножко подправить ход вещей. К лучшему, кстати.

Парня звали Дэвид. Он удобно развалился в кресле пассажира и сказал, не открывая глаз:

– Ты вмешиваешься не свое дело. Соскучилась?

– Ну да, – призналась я, так как вождение машины в Оклахоме является не самым захватывающим занятием в мире. – Что из того?

– Тебе нельзя больше этим заниматься.

«Этим», очевидно, означало регулировать погоду по своему усмотрению.

– Почему бы и нет?

Его губы дрогнули, подавляя улыбку.

– Поскольку ты привлечешь внимание.

– На то, что я несусь по дороге свыше ста…

– Ты знаешь, что я имею в виду. И, между прочим, ты должна снизить скорость.

Я вздохнула.

– Ты шутишь. Это скорость для почтенной старой леди.

– Водители «Наскар» получили бы сердечный приступ. Снижай скорость, пока не штрафанули.

– Трусишка.

– Да, – торжественно согласился он, – ты меня пугаешь.

Я сбросила газ, переводя скорость Моны от «чертовски быстро» к законопослушному «общественно приемлемо» и даже чуть ниже, и наблюдала за падением оборотов. Мона зарычала. Она не любила ограничения в скорости. Я тоже. Черт, по правде говоря, я еще не встречала ограничений, которые бы мне понравились. Прежде, в старые добрые времена, когда меня еще звали Джоанн Болдуин, я была человеком, одним из Хранителей Погоды. Членом Ассоциации Хранителей, международной организации, мешающей Матери-Природе истреблять род человеческий.

Я управляла ветрами, волнами и штормами. Подсесть на адреналин на такой работе вполне естественно.

То, что я до сих пор оставалась адреналиновым наркоманом, было удивительно, поскольку, строго говоря, у меня больше не имелось реального человеческого тела, вырабатывавшего гормоны. Почему же я как прежде испытывала все те же человеческие желания? Мне не хотелось слишком много думать об этом, но я постоянно вспоминала, что умерла. Последнее, что я помнила из своей предыдущей смертной жизни – это то, как я стала настоящим полем битвы двух демонов, разрывающей меня на куски. После чего я – образно говоря – открыла глаза в другом мире, живущем по иным правилам. Потому что Дэвид сделал меня джинном.

Помните? «Тысяча и одна ночь», лампа, исполнение желаний?

Вот-вот, вроде того. Только я не была заключена в лампу или, что бывает чаще, бутылку. Я осталась на свободе. Без хозяина.

Это было одновременно и классно и страшно. Не имея господина, я была уязвима и знала об этом.

– Эй, – сказала я вслух и отвела взгляд от дороги, чтобы посмотреть на своего спутника. Господи боже, как же он красив! Когда я впервые встретила его, он маскировался под обычного парня, но даже тогда был чертовски привлекателен. Но когда я увидела Дэвида в его истинном облике джинна, он оказался в десять раз привлекательней. Мягкие темно-рыжие волосы были лишь слегка длинноваты для прически в военном стиле. Глаза цвета литой бронзы. Теплая золотистая кожа на мощной груди, совершенной формы бицепсы, плоский живот… Мои руки имели собственную память, наполнившую меня внутренним теплом.

Не отводя от меня своих магических глаз, он спросил:

– Что – «эй»?

Я открыла, было, рот, но поняла: забыла, что хотела сказать… Пришлось с трудом настраивать мозги на более интеллектуальный лад.

– Я до сих пор в ожидании плана действий, если это не нарушает твой дневной сон, – я твердо придерживалась раздражительного тона, так как, стоило потерять осторожность, и из меня начнут сыпаться банальности вроде «Я не достойна тебя», что обошлось бы мне потерей нескольких очков. – Если что, мы все еще держим курс на восток.

– Прекрасно, – ответил он и слегка изменил свое лежачее положение так, чтобы поудобнее устроиться у окна. – Просто продолжай вести машину. Со скоростью меньше ненормальной, если, конечно, ты можешь себя контролировать.

– А эта скорость ненормальная? Отлично. Да ты фанат долгих путешествий… – Это меня не удивило. – Хорошо. Я буду двигаться шагом.

Я снова вернулась взглядом к дороге – прекрасно, машина уже пересекла разделительную черту и ушла на встречную полосу – и стала держаться рекомендованным курсом, пока не проверила расход топлива. Горючего оставалось мало.

– Могу я остановиться для дозаправки?

– Тебе это не нужно.

– Слушай, это «вайпер», а вовсе не машина типа «офигительное-количество-миль-на-галлон». Поверь мне, нам придется остановиться. И скоро.

Дэвид вытянул палец – так и не открыв глаз – и указал на датчик топлива. Я увидела, как стрелка поползла вверх и, дрожа, остановилась на отметке, означающей полный бак.

– Не придется, – произнес он.

– Хорошо, – сказала я. – На восток. Прямо. До каких пор?

– Пока я не решу, что остановиться безопасно.

– Знаешь, небольшое количество информации в нашем партнерстве помогло бы мне его осуществлять. Я имею в виду это самое партнерство.

Его губы дрогнули в улыбке, голос снизился до октавы, отозвавшейся где-то глубоко внутри меня.

– А мы партнеры?

Зыбкая почва. Я не знала точно, кто мы друг другу. И не была уверена, что хочу, чтобы он разъяснил. Он спас меня. Он взял мою человеческую часть, ту, что пережила бой двух демонов, и превратил ее в джинна. Я надеялась, что это не сделало его моим отцом. Давайте-ка еще вспомним Эдипов комплекс Фрейда.

– Хорошо, умник. Я не знаю. Объясни мне, кто мы?

Он вздохнул:

– Я предпочел бы поспать, вместо того, чтобы объяснять это прямо сейчас.

Я тоже вздохнула:

– Ты знаешь, мне сейчас слегка не по себе. Смерть, возрождение, все эти новые чувства и ощущения – хорошо бы об этом поговорить.

– Какие новые ощущения? – Его голос был низким, теплым, нежным – ах какие ощущения… новые, все правильно. Я была переполнена ими.

Я откашлялась.

– Во-первых, все выглядит иначе.

– Поясни.

– Например, дорога…

– Требует внимания, – закончил он за меня. – Отныне у тебя есть несколько вариантов зрения, Джоанн. Ты можешь выбирать. Теперь это не только раздражение зрительных нервов.

– Да, все слишком… ярко.

Явное преуменьшение. Солнце сияло сквозь затемненные окна и мерцало как шелк – к тому же оно имело текучесть и реальный вес.

– И я вижу слишком четко. Слишком далеко.

Все имело… измерения. Глубину и свою историю– я могла ощутить, где вещи были, сколько им лет, откуда они, как были сделаны. Пугающий объем знаний. Я пыталась закрыться от всего этого, но каждый раз, когда замечала что-то новое, это появлялось опять. Например, спидометр. Глядя на дрожащий индикатор, я знала, что он выпущен на фабрике в Малайзии. Я чувствовала руки человека, который последним его касался. У меня было неприятное чувство, что, если бы мне захотелось, я смогла бы проследить историю спидометра и всех его владельцев. Дьявол, да я могла отследить пластмассу вплоть до динозавров, которые умерли в смоляной яме, давая начало нефти.

– Все, что ты должна сделать, – это правильно выбрать фокус, – сказал Дэвид.

Я подавила вспышку раздражения.

– Выбрать фокус? Все, что ты можешь посоветовать? Ну и новость, Оби Ван, мне казалось, что ты способен на большее.

– Перестань. – Он открыл глаза. Сейчас они были карие, как осень. Человеческие. И очень усталые. – Дай мне руку.

Я сняла ладонь с рычага переключения скоростей и протянула ему. Его теплые пальцы обвились вокруг моих, и что-то горячее, похожее на солнечный свет, вспыхнуло внутри.

Горизонт приобрел прежний вид. Солнечный свет поблек до нормальной яркости. Грани, измерения и вес вещей вернулись к обычным размерам.

– Ну вот, – теперь он казался еще более утомленным, чем прежде. – Просто продолжай вести машину.

Он отпустил меня. Я вновь взялась за ручку коробки передач. У меня накопилась тысяча вопросов: «Почему я продолжаю дышать?», и «Почему, если у меня нет сердца, оно так сильно колотится?» и «Почему я? Почему он спас меня?»

Я не была уверена, что готова выслушать ответ на какой-либо из этих вопросов, даже если у Дэвида хватит сил рассказать мне. Я не была готова к чему-то большему, нежели знакомый шорох шин Моны и ее нетерпеливый стремительный бег к горизонту.

Но у меня имелся еще один вопрос, задавать который мне не хотелось, но он все-таки сам из меня выскочил:

– У нас неприятности, да?

На сей раз, он действительно улыбнулся. Темно, сочно и опасно.

– Ты находишь?

– Мне говорили, что я сообразительна.

– Я надеюсь, тебя также считали удачливой.

– Должно быть, – пробормотала я, – иначе как объяснить, что ты рядом?

Карие глаза открылись, изучали меня в течение нескольких секунд, а затем ресницы снова опустились. Он так же мягко произнес:

– Молись, чтобы тебе не пришлось это проверять.

Автомобилю не требовалось горючее, и я обнаружила, что не нуждаюсь во сне – по крайней мере, мне не хотелось спать уже больше суток. Мы промчались мимо Талсу, выскочили на шоссе 1-70, ведущее к Чикаго, объехали Колумбус и, наконец, оказались на главной магистрали Нью-Джерси. Дэвид спал. Я вела машину. Меня немного беспокоили такие проблемы простых смертных, как полицейские и дорожные сборы, но Дэвид сделал нас незаметными. Мы занимали место в пространстве, но, в некотором смысле, были невидимы.

Оказавшись в плотном потоке пригородного движения, я обнаружила, что это не такое, уж преимущество. После того, как я раз десять едва уклонилась от столкновения, я выдернула Мону к краю дороги, помятую, с кашляющим двигателем. На металле остались следы – Мона была не волшебной машиной, а старым добрым автомобилем промышленного производства. Ну, хорошо, самым быстрым из когда-либо созданных автомобилей, с двигателем в 7990 кубических сантиметров, 6000 оборотов в минуту, развивающей скорость более 260 миль в час. Но не волшебной. И я сильно ее ударила.

Я опустила окно, вдохнула городского воздуха, наполненного маслянистым привкусом выхлопов, и наблюдала, как солнце поднимается над деревьями. В этом было что-то магическое – второе утро моей новой жизни. Солнце было прекрасно. Живой золотистый огонь в небе, распускающий лучи в насыщенной чистой голубизне. Никаких облаков. Я чувствовала потенциальные возможности для их появления – частицы пыли и других загрязнений, лениво висящие в воздухе, положительно и отрицательно заряженные, постоянно сталкивались друг с другом. Однажды обстоятельства сложатся так, что эти частицы получат сходный заряд и начнут притягивать микроскопические капельки влаги. Влажность растет, формируются капли дождя, собираются облака. В какой-то момент капли становятся слишком тяжелыми для того, чтобы висеть в воздухе, и падают. Простая физика. И все же было что-то притягательное, магическое в этом, примерно так же, как в том, что слияние двух клеток ведет к рождению людей, умеющих ходить, говорить, мечтать.

Я смотрела, как реактивный самолет, направляясь на запад, оставлял затейливый след на чистом голубом небе, и открывалась новым ощущениям.

Не было предела тому, что я могла бы узнать, если бы захотела… я могла коснуться самолета, его холодного серебристого покрытия, людей внутри, со всеми их страхами, раздражением, скукой, тайными желаниями…

Я сделала глубокий вдох и сладко потянулась – мое тело все еще обладало человеческими чувствами, даже если не уставало, не нуждалось в еде и не испытывало потребности в ванне – и повернулась к Дэвиду.

Он уже проснулся и сейчас наблюдал за мной. Теперь его глаза не были карими, они напоминали освещенную солнцем медь, испещренную золотом – совершенно нечеловеческие. Он казался воплощенной мечтой, слишком красивым для того, чтобы быть настоящим.

Машина вздрогнула, когда мимо пронеслось три крупнотоннажных грузовика, создав сильный порыв ветра – грубое напоминание о реальности.

– Что теперь? – спросила я, ожидая не только указаний относительно дальнейшего пути, и Дэвид знал это.

Он повернулся и взял мою руку, некоторое время смотрел на нее, потом погладил большой палец, заставляя тепло и свет струиться по моим суставам.

– Есть кое-что, чему я должен тебя научить…

Теперь он прошелся по моему кулачку, показывая много такого, чего, возможно, вовсе и не имел в виду.

– Так что нам нужно снять комнату… – закончил он. Когда наши глаза встретились, мое сердце пропустило удар или два, это уж точно.

– О, – выдохнула я. – Комнату. Ага. Конечно.

Он продолжал держать мою руку, его указательный палец исследовал неровности моей ладони, которые, как я полагала, больше не являлись линиями жизни. Палец медленно перемещался по тонкой коже моего запястья, вызывая дрожь. Боже. Я, сама того не осознавая, каким-то образом видела его на эфирном плане, являющимся для определенного сорта людей – таких, как Хранители Погоды или джины – измененной реальностью, где можно прочитать энергетические потоки или видеть вещи в самых разных спектрах.

Он был чистым огнем, переменчивым, ярко вспыхивающим, похожим на звезду.

– Ты чувствуешь себя лучше, – сказала я. На эфирном плане невозможно прочитать выражение лица, но я почти чувствовала форму его улыбки.

– Немного, – согласился он, – и тебе действительно есть чему поучиться.

– Ты собираешься меня учить?

Его голос стал низким и хриплым.

– Точно. Как только останемся наедине.

Я выдернула руку, переключила скорость и вдавила педаль газа так, что задымились покрышки.

Мы выбрали в Манхеттене гостиницу высшей категории, оставили Мону на стоянке с такими высокими ценами, что сразу возникала мысль о мафии. Я тут же представила, сколько нам придется заплатить, чтобы забрать Мону обратно. Мы прошли в стильный холл, отделанный мрамором и красным деревом, ничуть не стесняясь отсутствия багажа.

– Ничего себе, – присвистнула я, благоговейно озираясь вокруг. – Просто конфетка.

Здесь царила обстановка старинной роскоши, которую большинство отелей старается создать с помощью стилизаций под антиквариат и репродукций известных полотен. Но когда я провела пальцами по столику красного дерева, то почувствовала его долгую историю. Я тянулась через века к поколениям горничных, полировавших его, к рабочему восемнадцатого века, который когда-то обрабатывал древесину, к высокому дереву, росшему в лесу.

Здесь не было подделок. Ну, хорошо, кровати были современными, но в некоторых вещах подлинности лучше предпочесть комфорт. Огромный персидский ковер оказался достаточно впечатляющим для того, чтобы сгладить несоответствия времен.

Это место источало волшебный аромат ну очень больших денег.

Дэвид терпеливо ждал в очереди возле длинной мраморной конторки, пока стоящие впереди бизнесмены предъявляли свои кредитные карточки «Америкэн Экспресс» и слушали голосовую почту на сотовых телефонах.

Мне пришла в голову одна мысль, и я потянула его за рукав темно-оливкового пальто.

– Эй, почему…

– Мы регистрируемся? – закончил он за меня. – На это есть две причины. Во-первых, это проще. Ты еще поймешь, что чем меньше сил ты используешь без особой необходимости, тем для тебя же лучше. Во-вторых, я думаю, что ты еще не готова жить такой жизнью. Пока нет. Давай двигаться постепенно. По шагу за раз.

Он сунул руку в карман и достал карточку «Америкэн Экспресс». Я взглянула на нее. На карточке было выбито «Дэвид Л. Принц».

– Клево. Она настоящая? – Я спросила это слишком громко.

Его глаза за стеклами небольших круглых очков расширились.

– Не самый умный вопрос, если мы собираемся с помощью нее оплачивать номер, не так ли?

Ох, я-то считала, что мы еще оставались скрытыми от окружающих, но оказалось, что нет. Парень впереди отвлекся от сотового телефона, приклеенного к уху, и бросил на нас подозрительный взгляд. Ну да, мы не имели глянцевого вида миллионеров на отдыхе или самоуверенности людей, обладающих безлимитным корпоративным счетом, но и бездомными тоже не выглядели. Я наградила его язвительной улыбкой, и он вернулся к своим делам.

– Извини, – сказала я Дэвиду уже тише. – Естественно, она настоящая. Конечно. Но я имела в виду – черт, я сама не знала, что я имела в виду – в общем… гм, куда они посылают счета?

– Не ко мне.

Его улыбка заставила мой паровозик мыслей потерпеть крушение. Парень с сотовым телефоном впереди нас получил ключ от комнаты и освободил очередь. Дэвид и я подошли к конторке, где вышколенная молодая особа, слишком симпатичная для Нью-Йорка, провела все необходимые для регистрации операции, выдала нам пластиковую ключ-карту и протараторила инструкции об ее использовании. Слишком быстро, чтобы я успела понять.

Носильщик в форменной одежде отеля отвернулся, увидев, что мы без багажа. Его взгляд, брошенный напоследок, говорил о том, что он не удивлен паре, прибывшей, для короткого, интенсивного времяпрепровождения.

Дэвид взял меня за руку и повел к лифту по огромному персидскому ковру мимо молчащего фортепьяно и приглушенно бубнящего телевизора с широким экраном, где шло какое-то утреннее ток-шоу. Там одни замечательные люди задавали вопросы другим, еще более выдающимся.

Мы поднялись в лифте вместе с парнем с телефоном, который все еще разговаривал. Он болтал о доле акций и о том, что связывает вице-президента корпорации с женой одного из членов правления. Последнее меня заинтересовало. Так вышло, что наши комнаты располагались на одном этаже – двенадцатом – и он смотрел на нас так, как, будто мы собирались украсть его часы, а то и лишить жизни. Но тут он направился к себе, а мы пошли в конец длинного коридора к светлополированной двери с номером 1215.

Дэвид не стал заморачиваться с ключ-картой. Он коснулся двери пальцем, и она распахнулась.

Я посмотрела на него.

– А как же «чем меньше вы используете сил, тем лучше»?

Он сгреб меня на руки и перенес через порог. Серьезность с меня тут же слетела, я обняла его за шею и держалась, пока он не поставил меня на ковер.

– Что это было? – спросила я.

Его словно лихорадило. И эти глаза – боже. Глубокие, сосредоточенные, голодные…

– На удачу, – сказал он и поцеловал меня. Меня мгновенно бросило в жар, я почувствовала, что просто таю в его объятьях. Я ощущала лихорадочное желание оказаться с ним в одной постели, прямо сейчас, для того, чтобы убедиться, что все это не было просто прекрасными предсмертными видениями. Боже, его руки гладили меня через одежду так, словно ее и не было.

Его ладони скользили по моему телу, собирая ткань в складки. Одежда таяла и исчезала. Потом остались лишь плоть, огонь, вкус его губ и языка. Я чувствовала, что горю, умираю в яростном огне и вновь возрождаюсь, ощущая прохладу его кожи.

Если это была галлюцинация, то это самая лучшая галлюцинация в моей жизни…

Утром мы занялись моим обучением науке быть джином. Я не ощущала себя бестелесным духом, поэтому изучение того, как быть этим самым духом – со всем его сверхъестественным восприятием и способностями – оказалось задачей непростой. Конечно, раньше я была Хранителем, но вызвать ветер или утихомирить шторм – это все, что я тогда могла. Я понимала, что делаю, так как являлась ребенком ядерного атомного века, имеющим понятие о субатомных частицах, теории Хаоса и движении волн. Черт, я была чиновником, контролирующим погоду, выполняющим четко поставленные задачи. Ничего такого, что могло бы называться подготовкой к получению власти в легендарном масштабе.

Дэвид начал той ночью с невероятного, неописуемого секса, и просыпаясь утром, я ощутила, что ничто не закончилось. То есть, чувства оставались в более широком диапазоне. Мои чакры были заполнены энергией. Каждое прикосновение, каждый запах, любое случайное ощущение эхом отдавалось во мне, как звучание колокольчиков. Сначала это казалось забавным.

Потом стало неприятным.

– Прекрати это, – стонала я, пряча голову под подушку. Пальцы Дэвида пробежались вдоль моего позвоночника, сдвигая простыню маленькими, незаметными шажками.

– Боже, пожалуйста, я больше не могу выносить это!

Он издал низкий гортанный звук и позволил пальцам скользнуть вниз к моим ягодицам и дальше между ног.

– Тебе придется научиться отключать часть своих чувств, – сказал он, – мы же не можем все время ходить по кругу.

Я била кулаками подушку и кричала, уткнувшись в матрац. Не то, чтобы он особо старался усилить мои страдания, эти ощущения являлись лишь частью перегрузок. Все было наполнено сексуальностью. Простыня, скользившая по моим бедрам. Его пальцы, будоражащие нервы. Его запах, его вкус, все еще горевший на моих губах, звук его дыхания…

– Я не знаю как, – прошептала я, перестав сотрясаться в конвульсиях, – объясни мне, как это сделать.

– Ты должна научиться выбирать, какой уровень восприятия использовать в каждый конкретный момент, – сказал он. – Для начала я хочу, чтобы ты погрузилась в медитацию и отключилась от окружающего.

– Медитацию? – Я вытащила голову из-под подушки, встряхнула темными волосами, откидывая их с лица, и повернулась, чтобы взглянуть на него. – Извини, но самое близкое, что у меня было в смысле духовных практик, это свидание с одним преподавателем йоги. Да и то лишь единственный раз.

Дэвид приподнялся на локте и посмотрел на меня сверху вниз. Не ошибусь, если скажу, что он наслаждался ситуацией. Немного чересчур на мой взгляд. Я любовалась грациозным, как крыло птицы, разворотом его плеч.

– Ты себя недооцениваешь. У тебя высокий духовный потенциал, Джоанн. Просто ты сама этого не знаешь. Освободи свой мозг и попробуй.

Медитация. Ну, хорошо. Я сделала глубокий вдох и постаралась расслабить мускулы, которых в действительность у меня и не было. Это обстоятельство еще более все запутывало, даже оставаясь чисто умозрительным.

– Сосредоточься. – Голос Дэвида прозвучал возле моего уха, и, конечно, тотчас же стало совершенно невозможно хоть как-то сосредоточиться. Его голос проник в те места, о которых хорошие девочки не упоминают. Его дыхание овевало теплом мою кожу, возвращая ощущение все возрастающего удовольствия, потом был небольшой взрыв чистого наслаждения, и все это полностью убивало какой-либо шанс на погружение в себя.

Не открывая глаз, я заметила:

– У меня гораздо лучше получилось бы сосредоточиться, если бы ты был не здесь, а где-нибудь еще.

– Жаль, – он не казался расстроенным. Напротив, этот мягкий бархатный тенор звучал самодовольно. – Я больше не буду.

Он перестал. Я попыталась представить что-нибудь успокаивающее – для меня этим «чем-нибудь» был океан, но внутренняя картинка волн, прибоя тут, же развалилась на куски, как только я услышала, как он шелестит страницами. Я вздохнула, открыла глаза и, приподнявшись на локте, посмотрела на него.

Он лежал на кровати рядом со мной и читал газету.

– Ты издеваешься? – спросила я.

Он кинул на меня взгляд из серии «Что такое?» и вернулся к чтению.

– Слушай, я пытаюсь медитировать! Дай мне передышку. А лучше помоги.

– Я тебе помогаю, – ответил он, – я отвлекаюсь, чтобы не отвлекать тебя.

Я уставилась на него. Это не имело абсолютно никакого эффекта. Потом он вдохнул, чуть наклонил газету и серьезно посмотрел на меня поверх страниц.

– Ну, хорошо. Что бы ты хотела, чтобы я сделал?

– Я не знаю! Что-нибудь!

– Я не могу концентрироваться за тебя, Джоанн.

– Ну да, но ты можешь… поддержать меня.

Он свернул «Нью-Йорк Таймс» и отложил ее на столик.

– О, я хотел бы поддержать тебя, но боюсь, что это не поможет тебе сосредоточиться. Исключая…

– Что? – спросила я. Он перекатился в сторону и потянулся ко мне. Потом провел кончиком пальца по линии моего плеча и ниже по руке. Маленькое землетрясение вдобавок к основной сейсмической активности внутри меня…

– Ладно. Не важно. – Это все, что я сейчас могла сказать. Он не хотел отвлечь меня, он действительно пытался отвлечь себя. От меня.

– Медитируй примерно полчаса, а потом я скажу тебе, что дальше…

Я внимательно разглядывала небольшой участок его кожи. Его палец был трогателен.

– Полчаса?

– Полчаса.

– Хорошо, я сделаю это.

Явная бравада, но теперь у меня была мотивация. Я хлопнулась обратно на подушку, закрыла глаза и тщательно сконцентрировалась, представляя океан… сине-голубые волны, перекатывающиеся от самого горизонта… бьющиеся о скалы, рассыпающиеся брызгами на берегу… шепот тумана холодком по коже… прекрасный, нескончаемый ковер белого песка на берегу, блестевший в солнечном свете.

Я только-только почувствовала, что у меня действительно начинает что-то получаться – отключиться от мыслей о том, что Дэвид лежит рядом – как он развеял это ощущение, снова заговорив.

– Джоанн, хватит парить в облаках.

Я открыла глаза и обнаружила, что смотрю на потолок гостиничной комнаты. Лунный ландшафт, созданный с помощью белой шпаклевки, перемежаемый невесомыми скульптурами из пыли в двух дюймах от моего носа.

Ох, когда он говорил «парить», он имел в виду именно парить. В шести футах над кроватью.

– Блин, – сказала я, глядя через плечо. – Прямо как Дэвид Копперфильд.

– На самом деле, неплохо. Мне показалось, что ты обрела внутреннее равновесие за несколько минут.

– Сколько минут? – Я повернулась в воздухе так, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Ха! У меня получалось это изящно, в контролируемом невесомом парении, и это было по настоящему классно. Серьезно. Мои волосы портили эффект, свисая вниз. Я попыталась их откинуть назад на плечи, но они сразу, же соскользнули обратно.

– Давай считать, что… тридцать, – улыбка Дэвида стала опасно предвкушающей, он потянулся и отбросил простыню. Я прекратила возиться со своими волосами, найдя занятие получше. Дэвид, как и я, не озаботился надеть пижаму. Он похлопал по кровати рядом с собой, по месту, хранившему отпечаток моего тела.

Я постаралась спуститься. Честно. Но каким бы образом я только что не поменяла высоту, оказалось, что не могу повторить этого еще раз.

– Хм, не то чтобы у меня не хватает мотивации…

– Ты застряла.

– Ага, похоже на то. Проклятье!

Я постаралась обратить все в шутку, но на самом деле меня это пугало. Столько энергии и никакого контроля. Совершенно очевидно – я была только в самом начале обучения тому, что Дэвид делал автоматически.

– Ты забыл мне сообщить, что изучение закона всемирного тяготения является составной частью данного упражнения.

Он приподнимался в воздухе по дюйму, и уже на расстоянии в один фут я почувствовала летнее тепло его кожи. От него пахло корицей и персиками, так что у меня просто потекли слюнки.

Он остановился, оставляя между нами двухдюймовую подушку прохладного воздуха.

– Я не забыл, – промолвил он, – я просто не ожидал, что ты сможешь это сделать так быстро. Не волнуйся, все в порядке.

– В порядке? Я вишу в воздухе на полпути к кровати!

– Я бы предпочел, чтобы ты была больше, чем на полпути. – Это читалось на его лице – неприкрыто, мощно, властно – посылая волны чистой неподдельного желания.

– Дразнишь, – прошептала я. Из его горла вырвался звук, который трудно было бы назвать смехом.

– Вернись в кровать, а там посмотрим, – он опустился на несколько дюймов. Я попыталась последовать за ним. Тщетно.

Он приподнялся обратно.

– Не желаешь ли, чтобы я тебе помог?

– Да. Нет. Я не знаю, как правильней ответить.

Его рука коснулась моего лица и медленно прочертила огненную линию вниз к ключице.

– Ты должна научиться оставаться в теле, Джо. Совершенно очевидно, что мы не можем делать информацию о левитации достоянием общественности.

– Маленькое замечание. Если это будешь делать ты, то твой внешний вид привлечет внимание больше, чем какое-то нарушение закона тяготения. – Я старалась говорить беспечно, но это было очень непросто, учитывая сильное внутреннее возбуждение. Боже. Мне казалось, что я никогда не привыкну к сверхъестественной сущности джинна.

Появилось несколько новых черт, которые я приобрела. Острая, яркая внешняя красота, интенсивность чувств: вкуса, обоняния, осязания, звука. Человеческий мир был так реален. Иногда настолько реален, что хотелось плакать. Я не могла решить, походило ли это на переживание бесконечного оргазма или на состояние наркотического опьянения, возможно, и то и другое.

Случайного контакта пальцев Дэвида и моей кожи было достаточно для запуска цепных реакций наслаждения глубоко внутри, я задержала дыхание и закрыла глаза, так как прикосновение продолжалось, его пальцы спустились ниже, очертив контуры моей груди.

– Возвращайся в кровать, – пробормотал он, и его губы щекотали меня, пока он говорил.

– Я не могу.

– Может быть, это означает, что ты не хочешь.

– Поверь, проблема вовсе не в том, что я не хочу.

Его губы заставляли меня таять, руки делали такие неприличные вещи, которые должны быть в принудительном порядке предписаны для ежедневного применения каждой женщине мира.

Внезапно мы оказались кожа к коже, и мои мозги отключились.

Он медленно вращал нас до тех пор, пока я не оказалась спиной вниз.

– Ты должна научиться оставаться в собственном теле, вне зависимости от того, что происходит. Как ты думаешь, у тебя получится?

– Испытай меня.

О, эта улыбка! Она способна растопить металл.

– Я как раз собирался это сделать.

Он снова меня поцеловал, но теперь ничего сладкого или нежного, это был глубокий, властный чувственный поцелуй, полный голода и желания. О да, в этом заключалось различие между человеком и джином.

Интенсивность.

Я чувствовала, как все мое тело охватил огонь, оно отвечало, изгибаясь под ним. Я себя чувствовала так хорошо, так восхитительно.

Он прижимал меня к себе, одной рукой поддерживая под затылок, другой – обнимая за талию, покрывая жгучими поцелуями мою шею, грудь, ноющие точки моих сосков.

О Боже…

Он шептал мне что-то на языке, который я не понимала, но это не имело значения; некоторые языки воспринимаются через кожу, не разумом.

Если само существование в виде джинна напоминало бесконечный оргазм, вы можете представить, насколько лучше становилось, когда приближался настоящий оргазм. Я поняла, как прекратить левитацию, и мы упали вниз с тяжелым, вибрирующим звуком так, что затрещала кровать.

Начало было отличным.

А на пятый день моей новой жизни состоялась чудесная заупокойная служба. Ну хорошо, не совсем так – для службы нужно тело, предпочтительнее в открытом гробу, но огонь не оставил достаточно крупного фрагмента тела для того, чтобы что-то восстановить. Ассоциация Хранителей была слишком осторожна, отказавшись проводить церемонию в здании ООН – в офисных помещениях – она арендовала большой красивый банкетный зал в «Драк-отеле», и разослала приглашение трем или четырем сотням Хранителей. Я услышала об этом от Дэвида, который узнал о церемонии через какие-то потаенные каналы, имеющиеся у джиннов в нашем мире.

– …но ты не пойдешь, – закончил он, когда мы готовили кофе. Некоторые привычки не исчезают даже после смерти. Кофе. Секс. Алкоголь. Черт, если бы я курила, полагаю, что продолжала бы затягиваться и интересоваться ценой на сигареты.

Я размешала сливки в своем кофе. Дэвид к сливкам относился неодобрительно, это было видно по хмурому взгляду и складке между бровями.

– Я не иду? – я повторила это спокойно, но его внимание немедленно сместилось с моего бедного кофе на то, что я произнесла.

– Нет, – ответил он, – и мы не будем об этом спорить, хорошо? – Его брови приподнялись, но потом лоб вновь разгладился.

– Конечно, нет, – улыбнулась я, и мое дыхание вызвало легкую рябь на поверхности кофе.

Мы сидели на кровати, сложив ноги по-турецки, задрапировав все чувствительные места простынями, больше из благоразумия – кофе был горячий – чем из скромности.

– Между прочим, это классическая ошибка мужчин.

– Что, прости?

– Считать, что если ты спишь со мной, то можешь указывать, что мне делать.

Его брови были достаточно красноречивы. Они поднялись вновь, едва не смыкаясь в одну линию.

– Я этого не делал.

– Делал.

– Ты имеешь в виду, спал с тобой? Тогда да. Это факт.

– А потом решил, что можешь распоряжаться мной по своему усмотрению.

– А вот это – нет.

– И это тоже.

Он поднял руку раскрытой ладонью вперед.

– Ну, хорошо. Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что прямо сейчас появляться среди людей для тебя слишком опасно. Особенно среди Хранителей.

– И поэтому я должна согласиться с тобой и не пойти. Потому, что это слишком опасно.

– Именно поэтому, – подтвердил он.

Мы потягивали кофе. Было что-то странно расслабляющее в его запахе – богатом, пряном, заключающем самую суть земли – я вдыхала его и просто наслаждалась мгновением. Еще одно преимущество того, что ты джинн – нет необходимости в душе. Никаких мертвых клеток кожи, нуждающихся в скрабе, никаких бактерий, создающих неприятный аромат. Джины всегда чисты. Собственный запах, мы выбираем сами, на неком подсознательном уровне. Мой, как я полагала, напоминал один из сортов жасмина. Нечто, обладающее неярким ароматом с оттенком сильных чувств.

Наконец Дэвид вздохнул и поставил свою чашку с тем красивым звуком, что издает хороший фарфор.

– Значит, ты собираешься проигнорировать предупреждение и пойти туда, что бы я ни сказал, так?

Я старалась быть здравомыслящей, но мой рот мне не подчинялся. Губы сами изогнулись в провокационной улыбке.

– Ты сам это понял?

Он снова нахмурился. Господи Боже, он был прекрасен, даже когда хмурился. Я хотела наклониться к нему и поцелуями разгладить эту складку между бровями.

– Пожалуйста, послушай меня. Я серьезно. Это слишком опасно.

– Да, я тебя услышала.

– И?

– И… я все равно туда пойду, если ты не собираешься управлять моей жизнью до скончания веков, что, как мне кажется, не понравится ни мне, ни тебе. Если ты хочешь, чтобы я не ходила, ты должен высказываться более определенно, чем «это слишком опасно».

Он спас мне жизнь, и это сформировало между нами вполне определенные отношения, но я чувствовала необходимость прояснить правила игры. Я сделала большой глоток напитка, насыщенного вкусом лесных орехов, слегка смягченного сливками, и покатала его на языке.

Яркие ощущения.

Мне казалось, что если я сконцентрируюсь, то смогу проследить весь путь кофейных зерен от щедрой колумбийской земли, где они выросли – к плантации, где их собирали – назад, сквозь века через все поколения. То же самое с лесными орехами, с водой… Даже фарфоровая чашка имела свою историю. Хорошо, плохо, интересно, пугающе… Мне не требовалось сосредотачиваться, чтобы погрузиться в водоворот ощущений.

В мире так много всего происходит. И так много возможностей сулит будущее.

Почему, будучи человеком, я не понимала ни того, ни другого?

– Джо? – снова Дэвид. Он уставился на меня своими прекрасными карими глазами, испещренными апельсиновыми прожилками. Он что-то сказал? Да, возможно. Я отвлеклась.

– Я говорю не о физической опасности. Сейчас очень немногое может причинить тебе вред. Но только быть сильной – это еще не все. Ты должна научиться использовать свою силу. И до тех пор, пока этого не произошло, будет не слишком хорошей идеей оказаться в ситуации, когда тебе придется…

– …что-то делать как джинну?

Мне показалось, что он вздохнул с облегчением.

– Именно.

– А что, если я буду действовать как обычный человек?

– Не стоит.

– Почему?

Он встал и подошел к окну. Когда он отодвинул штору, в комнату ворвался солнечный луч и заиграл на его коже. Дэвид сделал глубокий вдох – я услышала это, оставаясь в кровати – и довольно долго так там и стоял, разглядывая что-то снаружи.

Я попыталась привлечь его внимание. Он полуобернулся и наградил меня ласковой грустной улыбкой.

– Если вдруг ты еще не заметила, ты больше не являешься обычным человеком. И если ты впутаешься в неприятности, то можешь раскрыть, кто ты есть на самом деле. Случись это однажды, и твоя свобода долго не продлится.

– Потому, что меня могут заточить.

Его улыбка исчезла.

– Точно.

Дэвид был заключен дважды, насколько я знала. Не слишком приятный опыт. Его последней хозяйкой была… ну ладно, она являлась моей лучшей подругой – а перед этим он находился во власти милого парня по имени Плохой Боб Бирингейнин. Я знала по собственному опыту, что Дэвид делал по приказу Плохого Боба вещи, способные у кого угодно вызвать рвотный рефлекс.

Это было ужасно. И он пытался меня предупредить именно об этой опасности.

– Я буду осторожна, – тихо сказала я. – Но, слушай, если бы у тебя появилась возможность увидеть собственные похороны, неужели бы ты ей не воспользовался?

– Нет. – Ответил он и снова вернулся к созерцанию вида, расстилавшегося за окном, весь Нью-Йорк – не больше, чем собрание зданий.

Солнечный свет ласкал Дэвида. Он скользил по изгибам его тела, по гладкой коже и блестел золотыми искрами на мягких завитках его волос. Он протянул руку и открыл окно, впуская тепло в комнату.

– Твоя человеческая жизнь закончилась, Джо. Отпусти ее. Сосредоточься на будущем.

Я оставила в прошлом множество людей. Мою сестру. Кузин. Семью, которую я выбрала сама – Хранителей. Например, моего наставника Пола Джанкарло, или моего друга Льюиса Левандра Оруэлл, самого сильного из Хранителей. Чью жизнь я спасла ценой собственной. Между мной и Льюисом были долгие и запутанные отношения, не столько любовь, сколько страсть. Один из основополагающих законов магии – подобное притягивает подобное. Нас тянуло друг к другу как противоположно заряженные частицы. Или, возможно, материю и антиматерию. Если бы не Дэвид…

Я потрясенно осознала, что хочу снова увидеть Льюиса. Какая-то часть меня будет всегда его желать. И это не та часть, о которой мне бы хотелось информировать Дэвида.

– А что станет следующим из того, с чем мне придется расстаться? – спросила я во весь голос, – Я не смогу этого сделать без некоего… прощания. Это больше воспоминания для меня, чем обо мне. А значит, я не могу не пойти.

– Ты просто хочешь подслушать, что будут говорить о тебе люди.

Хм, а кто не хочет? Я попробовала подкуп.

– Там, скорее всего, будут пирожные. И пунш. Может быть, хорошее шампанское.

Трудно подкупить джинна. Поражен он не был. Он продолжал стоять, отвернувшись к окну, подставив лицо солнцу и закрыв глаза. Через несколько мгновений он спросил:

– Ты собираешься идти в любом случае, со мной или без меня, так?

– Ну, мне бы хотелось идти с тобой. Потому, что, как ты точно отметил, это может быть небезопасно.

Он тряхнул головой и обернулся. Я почти видела сияние энергии, расходящейся от него лучами, как будто он запасся солнечным светом. Живое тепло его проходило сквозь меня через небольшой океан берберского пледа вплоть до белого хлопка пуховой перины.

Я чувствовала, что одержала победу, но он не стал тратить слов, чтобы сообщить мне об этом.

– Ты не можешь идти в таком виде, – заметил он, приближаясь.

– Ой!

Я оглядела себя и поняла, что не имею даже самых смутных соображений, как надеть что-нибудь из одежды, Да и где она вообще.

– Помочь?

Дэвид положил руки мне на плечи, и я почувствовала, как на моей коже появилась ткань. Одежда. Черные бархатные штаны, сшитый на заказ жакет из черного же бархата, строгая белая атласная рубашка. На ногах обнаружились туфли-лодочки на низком каблуке. Он нагнулся и закрыл мои губы теплым нежным поцелуем, и я почти буквально растаяла.

Когда я разомкнула объятия, он тоже был одет. Черный костюм, голубая рубашка, черный галстук. Очень изыскано. Круглые очки, которые он носил на публике, сейчас также присутствовали. Они скрывали энергию его глаз лучившуюся, невзирая на то, что он снизил интенсивность цвета до более человеческого. Изображая смертного, Дэвид был очень, очень хорош.

А я… ну да, имелись причины, по которым я и не пыталась одеться самостоятельно. Я пока еще недостаточно хорошо освоилась с тем, как быть джином. Он создал еще одни солнечные очки и вручил их мне. Я надела.

– Как я выгляжу?

– Опасно, – сказал он отрезвляюще, – итак, правила. Ты ни с кем, ни разговариваешь, ты никуда не уходишь без моего ведома. Ты делаешь только то, что я говорю, и тогда, когда я говорю это сделать. И самое главное…

– Да?

– Не используй магию. Никакую. Понятно?

– Вполне.

Он предложил мне руку. Я ее приняла и, повернувшись, поставила пустую чашку из-под кофе на прикроватный столик из красного дерева.

– Это очень плохая идея, – вздохнул он и потом…

…потом мы оказались где-то в другом месте.

Здесь было темно. И пахло чистящими средствами.

– Хм… – начала я.

– Ш-ш, – горячие губы слегка задели мои, нежно, как солнечный луч. – Я держу нас вне поля человеческого восприятия, но ты не должна вновь в него попасть. Люди не увидят тебя, если ты с ними не столкнешься.

– Хорошо.

– И ничего не касайся.

– Ладно.

– И не разговаривай. Людям тебя будет слышно.

Я не стала утруждать себя проверкой. Он, должно быть, принял это как данность, потому что в следующую секунду темноту разорвала трещина теплого лимонно-желтого света, дверь открылась, и мы вышли из подсобки на площадку между этажами. Большая широкая лестница справа спускалась в просторный мраморный холл – к обширному пространству, застеленному ковром, стоившим больше чем валовой национальный продукт большинства южноамериканских стран. Множество дверей, снабженных латунными табличками. Персонал в униформе, и мужчины, и женщины стояли по стойке смирно. Они выглядели вышколенными до блеска, как и положено высокооплачиваемой прислуге, работающей на очень богатых людей.

Дэвид вел меня через узоры цвета красного вина. Мимо комнаты с табличками «Площадь Рокфеллера», «Уолл-стрит», «Бродвей». В юнце холла узкий коридор заканчивался просторным залом. Охранники в бордовой униформе стояли с обеих сторон от двери. Шелест голосов повис, как дым в слегка пахнущем гвоздикой воздухе.

Внезапно мне очень захотелось остановиться и пересмотреть план. Неожиданно все стало слишком… реально.

– О боже, – пробормотала я. Рука Дэвида под моей рукой напряглась. – Я помню. Никаких разговоров.

– Ш-ш, – согласился он. Его губы были возле моего уха.

Я сглотнула, кивнула и вздернула подбородок повыше.

Мы медленно прошли прямо между двумя охранниками, которые сосредоточенно уставились куда-то в пространство. Дэвид как-то объяснял мне, что гораздо легче отвести глаза, чем стать по-настоящему невидимым. Однажды он это весьма ярко продемонстрировал, в бассейне в Оклахоме. Мне хотелось бы узнать, как он это делает. И это только одна из тысячи вещей, которые я должна бы уметь, будучи джином.

Зала была достаточно просторной для того, чтобы с комфортом вмещать около сотни человек. Примерно столько здесь и было. На первый взгляд все казалось похожим на офисную вечеринку, только слишком много людей в черном и уровень звука несколько ниже обычного. Большая выставка цветов у полированных дверей из красного дерева в конце комнаты, в основном, хризантемы, лилии и розы. Рядом гостевая книга. Множество людей, стоящих в очереди. Чтобы написать несколько слов.

Дэвид опытной рукой увел меня с дороги высокой стройной женщины в черном, в которой я узнала Хранителя Земли с Западного побережья, Марию как-там-ее, фамилии я не помнила. Она разговаривала с Рэйви Сабранованом, Хранителем Огня, контролирующим территорию вокруг Чикаго.

Всюду я видела знакомых. Не многих из них я бы назвала друзьями, но, по крайней мере, они были моими коллегами. Циник внутри меня предположил, что собрались они здесь только ради бесплатной выпивки, но, по правде говоря, большинство из них для того, чтобы оказаться здесь, должны были предпринять некоторые усилия – найти себе замену, передать полномочия, выдержать длительную поездку на автомобиле или даже самолетом. Слишком много неудобств ради бесплатного шампанского, стакана или двух, даже если происходило все в Драк-отеле.

Я продолжала оглядываться в поисках людей, которых мне хотелось увидеть, но, ни Пола Джанкарло, ни Льюиса Оруэлла не было. Я обнаружила Мэрион Медвежье Сердце, потягивающую шампанское в компании Шерл – одной из ее агентов. Мэрион была мягкой доброй женщиной и при этом невероятно опасной. В ее функции входило выслеживание и убийство преступивших закон Хранителей. Да, к убийству она прибегала в исключительных случаях, но она не только готова пойти на него, она чертовски хорошо умела убивать. Черт, она почти поймала меня. Но, несмотря на столь неприятные воспоминания, я почувствовала прилив сил при виде ее. У нее была очень приятная аура.

Она прекрасно выглядела – отдохнувшая, одетая в хорошо сидящий черный кожаный жакет, окаймленный замшевой бахромой. Голубые джинсы, ботинки. Ожерелье цвета дробленой бирюзы, достаточно большое для того, чтобы выглядеть в традиционной манере, и достаточно миниатюрное, чтобы оставаться элегантным. Она изменила стрижку, обрезав сожженные концы длинных прямых волос.

Шерл смыла часть своего панковского макияжа и оделась более сдержано, но пирсинг остался в неприкосновенности. Что ж… И никаких признаков Эрика, третьего члена команды, преследовавшей меня через полстраны. Возможно, он не чувствовал особого почтения к моей памяти. Когда я об этом подумала, то почувствовала себя слегка уязвленной.

Дэвид резко сменил курс, чтобы не столкнуться с элегантно одетым мужчиной с пепельными волосами. И я потрясенно осознала, что моя маленькая вечеринка привлекла внимание и тяжелой артиллерии. Мартин Оливер – Главный Хранитель Соединенных Штатов. Не последний игрок на международной арене. Он разговаривал с кем-то из Хранителей Погоды Бразилии, с одним из африканских Хранителей и еще с одним парнем, предположительно, из России. Моя панихида начинала выглядеть так, словно я являлась важной персоной.

Дэвид рванул меня вправо, чтобы избежать стайки хихикающих молодых женщин, украдкой бросающих взгляды на группу молодых мужчин, сохраняющих преувеличенно серьезный вид – неужели я знала всех этих людей? Мне казалось, что они слишком молоды для того, чтобы держать судьбы мира в своих руках. Но тут мы прошли через двери в просторную комнату, заставленную рядами стульев.

Мои колени подкосились. Я почувствовала слабость. Здесь, в завершение общей картины, должен был стоять мой гроб, но вместо него располагался огромный, увеличенный во много раз портрет – нечто умеренно льстивое, слава богу.

На фотографии я выглядела… задумчиво. Немного грустно.

«Она мертва, – подумала я. – Эта женщина умерла. Я больше не она».

Цветы были расставлены настолько продуманно, что напоминали витрину цветочного магазина. Основным лейтмотивом являлись лилии и розы, но, так как дело происходило весной, я получила ассортимент всех цветов радуги. Фиолетовые ирисы, флоксы, маргаритки всех видов и расцветок.

Мысли о людях, потративших время и деньги для создания этой невероятной выставки, одновременно и причиняли боль и излечивали.

В комнате мы были не одни. Впереди, склонив головы, сидели два человека. Я сжала руку Дэвида и отпустила ее. Я шла по длинному проходу к своей зловещей черно-белой фотографии и к двум мужчинам, сидевшим возле нее. К тем, ради кого я сюда приехала.

Пол Джанкарло сидел, сгорбившись, спрятав голову в больших широких ладонях. Он не плакал – такие люди, как Пол, не плачут, это против правил мужского кодекса чести – но он раскачивался вперед и назад, скрипя стулом, и я чувствовала его горе, как жар от горячей печи. Он был не толстым, но мускулистым, и сшитый на заказ костюм подчеркивал форму его тела. Я прежде никогда не видела его в галстуке. Это было странным образом приятно. Мне хотелось заключить его в кольцо своих рук, обнять как можно крепче. Я хотела погрузиться в теплоту его медвежьих объятий и никогда больше не покидать их, потому что только одно его присутствие вселяло в меня покой и безмятежность.

Забавно, но сцена чем-то напоминала «Крестного отца».

– Ты должен был что-нибудь сделать, – его слова заглушались руками, так и не отнятыми от лица, но он разговаривал с человеком, сидевшим рядом. – Лью, сукин сын, ты обязан был что-то сделать. Что толку быть самым крутым парнем на свете, если ты не можешь спасти дорогих тебе людей? Скажи мне!

Он обращался к Льюису Левандеру Оруэллу. Льюис мог быть самым сильным магом на планете, но рядом с Полом он напоминал тень. Высокий, поджарый, с карими щенячьими глазами и достаточно красивым лицом, он подходил на должность руководителя отдела где-нибудь в администрации или на любое другое место для белых воротничков Он не выглядел парнем, способным управлять погодой, огнем, и самой энергией земли. Но то, что он делал на моих глазах, та безграничная сила, которой, как я ощущала, он владел… это было невероятно.

– Быть самым крутым парнем на свете? Это вообще не слишком полезно, – сказал Льюис. У него был низкий теплый тенор, с едва заметным намеком на жесткость.

Его костюм был не так хорош как у Пола – удобный, стандартный, легко забывающийся. Льюис никогда не уделял слишком много внимания моде.

– Я пытался спасти ее. Поверь мне, я пытался. Просто это оказалось… слишком.

– Как я понимаю, мне ничего не остается, как тебе верить, не так ли? Свидетелей нет.

Пол втянул в себя воздух и сел прямо. Выражение его лица колебалось от зверского до ангельского. За эти дни его виски приобрели серый налет, которого я не замечала раньше. Он был на десять лет старше меня, что означало – сейчас ему около сорока, но седина в волосах была единственным изменением в его внешности с того дня, когда я увидела его впервые. Тогда мне было восемнадцать. Я была испугана и до глупости самоуверенна; ему исполнилось двадцать восемь, и у него для самоуверенности имелись веские основания. Он спас мою задницу тогда, когда Плохой Боб Бирингейнин старался помешать мне стать Хранителем.

Я не могла поверить, что он обвиняет себя в том, что не смог спасти мою задницу пять дней назад. Мне хотелось сказать ему, дать понять, что все в порядке, что я здесь, и что, хотя той Джоанн, что он знал, пришлось уйти, большая часть ее – возможно, лучшая часть – жива. Я уже потянулась к нему, начала, но тут Льюис взглянул на меня. Ошибки не было, он явно меня видел. Ох… Ну, хорошо, он мог это сделать, он видел меня в доме Эстреллы, когда я была еще новорожденным джином. Льюис мог видеть все, что угодно, когда этого хотел. Это было частью его сущности.

Я создала тихое «привет». Он прищурил глаза и улыбнулся. Он совсем не удивился, увидев меня здесь. «И тебе привет», сказал он одними губами. И теплота его взгляда заставила меня задрожать всем телом. О, да, так было всегда между нами. Каждый раз. Нечто, не поддающееся контролю, как бы мы ни старались.

Продолжая смотреть, Льюис сказал:

– С ней все в порядке, Пол, верь мне. Она находится в лучшем месте.

Приблизительно три фута слева от него…

– Да? У тебя появилась прямая связь с небесами? Я знал, что ты считаешь себя кем-то вроде бога, но не думал, что у тебя есть допуск и в эти сферы.

Горечь Пола обжигала. Он вытер лицо и поменял позу, снова заскрипев стулом.

– Как бы то ни было. Послушай, она никогда не говорила об этом, но я знаю, у нее с тобой что-то было.

Льюис отвел взгляд от меня, чтобы посмотреть на Пола.

– У нее что?

– Было что-то с тобой. – Пол пожал плечами. Только итальянцы могут вложить столько в простое пожатие плечами. – Как-то ночью мы пили вдвоем, и она рассказала мне… о колледже. О том, что случилось тогда.

– Хм… – Льюис выглядел потрясенным, но я была поражена еще больше. Я рассказала Полу? О том, что я и Льюис делали на полу в лаборатории Штормов одним дождливым вечером, когда я была первокурсницей? Я рассказала Полу, что Льюис был моим первым мужчиной? Ни за что на свете! Хотя… я смутно припоминала ночь четыре или пять лет назад, с голубой текилой из агавы и покером на раздевание… хм. Возможно, я и сделала это. В любом случае, это не стало первым нескромным признанием, сорвавшимся с моих губ тогда.

Пол продолжал говорить.

– Поэтому она бы не захотела, чтобы тебя увидели здесь…

Я бы не захотела?

– …в сложившихся обстоятельствах, – закончил он.

В каких таких обстоятельствах?

Льюис посмотрел на меня. Я пожала плечами, давая понять, что абсолютно не в курсе, о чем говорит Пол.

– Не беспокойся, оставаться я не собираюсь, – сказал он больше для меня, чем для Пола. – Кажется, у нас с Советом Хранителей есть некоторые разногласия по поводу джиннов. Они хотели бы их получить обратно.

Совет Хранителей недоволен Льюисом? По поводу джиннов? Ах, ну да. Несколько лет назад Льюис ускользнул из-под надзора Хранителей и прихватил по пути три бутылки с джиннами. Почему три, я не знала. Я даже не в курсе, были ли у него особые причины взять именно столько. Но, в любом случае, популярности среди Хранителей это ему не добавило. Фактически, с тех пор его имя стояло первым в списке особо разыскиваемых. Но мне казалось, что все, так или иначе разрешилось – в последний раз, когда я видела Льюиса, он приятельски болтал с Мартином Оливером, но, возможно, я несколько переоценила радость от возвращения блудного сына.

Очевидно, они продолжали настаивать, чтобы Льюис вернул джиннов. Чего – я это знала точно – он сделать не мог и не хотел, так как освободил всех трех.

И что это означает? Противостояние? Льюис против Ассоциации Хранителей? Нет, у него же ни единого шанса.

Пол хмыкнул, соглашаясь.

– Не попадайся на глаза Мэрион и ее шайке. У них до сих пор есть приказ доставить тебя для допроса.

– Спасибо. Я постараюсь. – Льюис начал вставать, но Пол протянул руку и удержал его. Льюис быстро взглянул на преграду и продолжил. – Если, конечно, ты не решил набрать несколько дополнительных баллов, поймав меня самолично.

– Не льсти себе. Мне наплевать, исчезнешь ли ты навсегда или станешь императором мира. Я хочу сказать тебе кое-что прежде, чем ты уйдешь.

– Я слушаю.

Ему потребовалось несколько секунд для того, чтобы начать, но затем он резко сказал:

– Она любила тебя. Я знаю это, хотя она и не говорила мне. И ты, чертов придурок, не использовал это, хотя у тебя был шанс.

Льюис намеренно не смотрел в мою сторону. Взгляд темно-шоколадных глаз был полон горькой печали.

– Я использовал, – сказал он. – Что ты хочешь узнать? Что я любил ее? Какая сейчас разница.

Черт. Джинн я или нет, это меня зацепило. Если бы он сказал это хотя бы двумя неделями раньше, сейчас была бы разница. Большая разница.

Я спиной почувствовала реакцию Дэвида, стоящего в другом конце комнаты, и отвлеклась от Льюиса с Полом, обернувшись назад к выходу, где он стоял. Он продолжал маскироваться под человека, и все так же сногсшибательно выглядел, но яркая, насыщенная аура джинна расстилалась вокруг него подобно огненным крыльям. Сначала я решила, что это реакция на слова Льюиса, но нет… Кто-то появившийся перед ним привлек его пристальный взгляд, полный ярости.

Не джинн. Женщина. Я не знала ее. Высокая, длинноногая. Ее наряд лишь с натяжкой мог считаться подходящим для похорон, но, по крайней мере, он хотя бы был черным. Хотя я была совершенно уверена, что даже мне не пришло бы в голову надеть на чьи-нибудь похороны очень короткое кружевное платье с высокими разрезами по бокам.

Да, я всерьез позавидовала ее тонким, высоким каблукам. Они выглядели убийственно.

Кроме этого, у нее были длинные, чуть волнистые каштановые волосы с таким шелковистым блеском, который вы можете получить только в очень дорогих фирменных салонах. В ее лице имелось все, чтобы считаться привлекательным. Широко расставленные глаза и полные губы, сияющие, как розовый жемчуг.

Единственное украшение – кулон с бриллиантом весом, как минимум, в карат.

Дэвид выглядел так, словно готов был убить. На самом деле на секунду мне показалось, что он не собирается отходить с ее пути. Это был бы достаточно сильный шок для нее _ наткнуться на что-то, чего не видно, но в последний момент он все, же сдвинулся, продолжая следить за ней глазами, такими пылающими и сосредоточенными, что они могли бы поджечь ее волосы.

Я могла и не пытаться привлечь внимание Льюиса пантомимой. Он уже смотрел на вновь прибывшую, и его лицо стало застывшей, ничего не выражающей маской. Пол обернулся тоже.

– Джентльмены! – сказала она. У нее был мягкий, ласковый южный акцент. – Я искала тебя, Пол.

– У меня приватный разговор, – сказал Пол. Его ровный голос был холоден – ни следа теплых мурлыкающих интонаций, которые он обычно использовал в разговоре с молодыми красивыми женщинами. – Подожди снаружи, хорошо?

Держать удар она умела, я должна это признать. Теплая, зовущая улыбка не дрогнула. Большие влажные глаза – между прочим, очень интересного оттенка – цвета зеленого мха – вспыхнули чуть ярче.

– Все, что мне нужно, – это минутка, Пол.

– У меня прямо сейчас ее нет. Выйди.

– Я не могу поверить, мы не представлены, – произнес Льюис.

– И не будете, – ответил Пол скучным голосом. – Иветта, выйди.

Она протянула свою изящную, с великолепным маникюром руку Льюису и подняла степень соблазнительности улыбки на несколько пунктов.

– Иветта Прентисс, – сказала она. – Я работаю вместе с Полом.

– Нет, она работает на Пола, и она, видимо, не будет на него работать и дальше, если прямо сейчас не развернет свою задницу и не выйдет вон. – Тон Пола приобрел опасную мрачность. – Все ясно?

– Конечно, – она повела бровью и опустила руку, продолжая улыбаться, и все так же глядеть в глаза Льюиса – десять секунд; слишком долго, на мой взгляд. – Я буду снаружи.

Двое мужчин наблюдали, как она идет, покачивая бедрами, грациозная, холеная и сексуальная. Пол выглядел весьма недовольным. Лицо Льюиса ничего не выражало. Складывалось ощущение, что его ударил большой тяжелый грузовик.

Она прошла в двух дюймах от Дэвида, и я видела, каких усилий ему стоило удержаться и не убить ее на месте.

– Кто, черт возьми, это был? – спросил Льюис.

Пол посмотрел на него:

– Поверь мне, на самом деле ты не хочешь этого знать. То, что тебе действительно нужно – это убраться отсюда подальше, прежде чем сюда заглянет кто-нибудь, знающий тебя в лицо. Тебе очень повезло, что она не догадывается, кто ты такой. Только что здесь была паучиха, Черная вдова, и имя ей – Иветта. Она может выглядеть очень сексуально, но ночь с ней ты не переживешь.

Парни разговаривали. Боже. Как же мне хотелось присутствовать здесь во плоти. Льюис кивнул, засунул руки в карманы брюк и направился в мою сторону. Я стояла у него на пути. Мне очень хотелось сказать что-нибудь. Что угодно. Он слегка изменил направление, чтобы разминуться со мной примерно на дюйм. Проходя мимо, он шепнул:

– Найди меня. Нам нужно поговорить.

Я могла бы вам рассказывать о похоронах, но вы и сами прекрасно знаете, как они проходят. Люди, испытывая разной степени дискомфорт, говорили что-нибудь хорошее обо мне. Некоторые из них, например, Пол, говорили от чистого сердца. А некоторые, стараясь соблюдать политкорректность, несли всякий бред. Послушать их, так я была сама Мать Тереза. На самом деле святой я никогда не была, так же, как не очень заботилась о том, как выгляжу в глазах окружающих, и не отличалась особым трезвомыслием. То, что я любила в жизни, скорее, делало меня плохой девочкой. Дайте мне выбор между приготовлением супа на кухне и ночной игрой в покер с текилой и хорошо сложенными парнями – и я всегда предпочту второе.

За это время уже четвертый человек, с которым мы были едва знакомы, употребил в речи такие слова как «героизм» и «самоотверженность», и я почувствовала необходимость прогуляться к выходу, чтобы слегка освежить голову. Небольшое количество народа, оставшееся в зале для приемов, жадно поглощало креветки и дамские пальчики. Среди них была и передвижная фабрика гормонов, недавно представлявшаяся как Иветта Прентисс и не тратившая времени на выслушивание фиктивной истории жизни Джоанн Болдуин. Она склонилась к уху мужчины средних лет, выглядевшего на миллион. У него был лондонский костюм и акцент выходца из Восточной Европы.

Дэвид возник рядом со мной. В буквальном смысле. Я чуть не ударилась о столик с выгнутыми ножками, на котором стояла табличка в строгой черной рамке, извещавшая, что вход на мои похороны только по приглашениям.

Я вплотную приблизила губы к его уху и прошептала:

– Ну? Откуда ты ее знаешь?

Он покачал головой:

– Позже.

– Нет-нет. Сейчас.

Он покорно взглянул на меня и провел в небольшую нишу недалеко от выхода, где мы были в стороне от потока людей. Кроме того, здесь нас никто не мог случайно подслушать и удивиться разговору, раздающемуся из пустоты.

Пламя, полыхавшее в его глазах, постепенно гасло, но он оставался натянутым, как струна. Я чувствовала волны напряжения, исходящие от него. Он сказал:

– Ее имя Иветта Прентисс.

– Это я уже слышала. Очевидно, между вами было нечто большее, чем просто обмен именами.

– Немножко. – Он посмотрел на нее через плечо, потом быстро продолжил: – Она была приятельницей Плохого Боба.

Бывшего хозяина Дэвида, больного на голову. Ну что же, я могла поверить в это, и сей факт не поднял престиж Иветты в моих глазах.

– Насколько близкой приятельницей? Из тех, с которыми можно приятно провести вечерок, или из тех, с которыми приходилось хлебать одно дерьмо на двоих?

Дэвид посмотрел мне в глаза:

– Я только хотел сказать, что у них были общие интересы.

– Расскажи подробнее.

– Зачем?

– Сдается мне, что она в трауре по мне, а я ее никогда не встречала.

Он оглянулся, внимательно посмотрев на Иветту. Его взгляд вновь стал пугающе напряженным.

– Да нет, она не в трауре.

Чему я легко поверила, глядя, как она флиртует с мужчинами в другом конце комнаты.

Она неторопливо высасывала креветку к удовольствию парня средних лет, который вился рядом с ней, словно пчела вокруг цветка.

– Она охотится. Плохой Боб оплачивал ее счета. Теперь она ищет новый источник дохода.

– Дэвид, – я заставила его вновь посмотреть на себя. – Что между вами было?

– Есть несколько вещей из того времени, когда я служил Бобу, и о которых мне не хотелось бы вспоминать. Она – одна из них.

Это звучало сухо и неинформативно, но его трясло.

– Дэвид?

Он подошел ко мне сжал мое лицо в ладонях так, что его лоб почти уткнулся в мой. Губы приоткрылись:

– Ты так невинна, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты такой и оставалась. Не позволяй ей быть рядом с тобой, и, что бы ни случилось, не позволяй ей узнать, что ты джинн. Есть вещи, которые я не могу рассказать. И о которых, я надеюсь, ты никогда не узнаешь.

На другом конце комнаты смеялась Иветта. Это было на милый смех маленькой девочки. Такой смех, без сомнения, очаровывает и возбуждает богатых пожилых мужчин, достаточно высокомерных, для того, чтобы верить будто их любят за личные качества. Возможно, это были мои фантазии, но этот смех казался морем с угольно-черной нитью тьмы в нем.

Я чувствовала, что ее смех терзает Дэвида, и смогла сделать для него только одно:

– Давай уйдем отсюда и вернемся домой.

Прошло два дня. Прекрасных дня. Да и что может быть плохого, когда нежишься в фантастическом номере фешенебельного отеля наедине с самым сексуальным парнем в мире, и при этом оба не скованы какими-либо запретами или комплексами. Но не все это время занимали игры и забавы. Я училась различным вещам, например таким, как физические законы для джиннов. Они весьма отличались от той физики, что я изучала, будучи человеком и в которой, можете мне поверить, была специалистом. Управление погодой любой степени сложности требует четкого знания некоторых законов, таких как преобразование энергии, например. И эта работа заключает в себе множество тонкостей. Я не смогла бы даже подсчитать, сколько раз укрощала ураганный ветер, снижая на субатомном уровне вращение частиц, работая с отдельными атомами.

Жизнь джинна так же отличалось от человеческой, как двумерная игра в триктрак от трехмерного кубика-рубика. Мне по-прежнему было необходимо работать с разными масштабами, искать равновесие – если я хотела регулировать погоду, я, как и раньше, должна была выходить на тонкий план и создавать маленькую подушку теплого воздуха, двигающуюся навстречу холодным воздушным массам, идущим с моря, и – вуаля – дождь! В человеческом виде это бы стоило мне личной энергии.

Будучи джинном, для того, чтобы создать дождь, я должна соблюдать баланс между физическим планом, эфирным и десятком других, и все это без использования моей собственной сущности. Потому, что как джинн я в действительности никакой сущности не имела. Я черпала силу у земли, солнца, окружающей жизни. Это было неожиданно сложно.

И, как я обнаружила, я тянула силу из Дэвида. Много силы. Через большой серебряный трубопровод, идущий от него на эфирном плане, как гладкая, едва заметная пуповина.

– Все нормально, – сказал он, когда я подняла этот вопрос, – учебная страховка. Однажды ты начнешь подпитывать себя из других источников, и она исчезнет.

Она давала много энергии. Я задумалась над тем, как сложно ему, должно быть, поддерживать свои силы. Картина переливания продолжала стоять перед моими глазами – кровь вытекала быстрее, чем тело успевало пополнить ее. Сока с печеньем, вероятно, было бы не достаточно, если бы донор отдавал кровь, как Дэвид силу.

Учеба очень утомляла. И джинны, как я обнаружила, все-таки нуждались во сне – не в таких количествах, как люди, да и проявлялось это иначе, но потребность оставалась, и на седьмой день я заснула в объятиях Дэвида под успокаивающую россыпь политических шуток, выдаваемых Джо Ленно. Это был первый раз, когда я уснула после того, как умерла.

Я проснулась рывком, выдирая себя из сна. Кошмар. Горящий дом, боль, крики, моя душа, разрываемая и поглощаемая…

– Ш-ш. – Дэвид повернулся на кровати и приподнялся на локте, глядя на меня.

В комнате было темно, хотя я видела серые пальцы лучей по краям задернутых штор. Похоже, приближался рассвет.

– Как долго я спала?

– У тебя было видение.

Я моргнула и уставилась на него, соображая, откуда он знал об этом.

Мое сердце билось очень часто – это было именно так, хотя бы потому, что я верила, что это так – и, может быть, так оно и было; может, он смог почувствовать быструю ровную дробь моего пульса. А может, он просто знал, потому что знал. В общем-то, я и представить себе не могла, какой силой он обладал. Я едва стала понимать, какой силой обладала сама, только начинала об этом забываться. Или, если быть более точной, задумываться, насколько я беспомощна на данном уровне развития.

– Видение, – повторила я и удивилась собственной мысли, – а у джиннов бывают сны?

– Конечно, – его густые брови выразительно приподнялись, – почему бы и нет?

– Ну, я не знаю… У вас ведь на самом деле нет мозга…

– У нас, – поправил он. Ну да, я продолжала забывать, что и сама теперь являюсь джинном. – Создание сновидений не является функцией органа или тела. Это функция души. Подобно… – он сдвинул простыню и положил ладонь мне на сердце, но его взгляд при этом не отрывался от моих глаз. – Как это, – закончил он. – Поняла?

– Нет.

– Отпусти.

Я ничего и не держала. На всякий случай я раскрыла ладони. Он покачал головой.

– Нет, отпусти свое тело, выйди из него.

– М-м… ну хорошо. – Я потратила последние семь дней, чтобы научиться оставаться в теле, – подожди секундочку.

Он растворился в туманной дымке до того, как последнее слово сорвалось с моих губ, но я все еще ощущала тепло его руки на своей коже.

Я отпустила реальность, позволила ей расплыться вокруг и скользнула на эфирный план, где мир имел другой спектр, другие измерения и возможности. Он тоже был реальным, но по-другому.

Дэвид оставался рядом, он продолжал касаться моей груди, хотя ни у одного из нас тела не имелось.

– Понимаешь? – снова спросил он.

Это был не физический голос, и не ментальный – особый вид вибрации, переводящий его речь в слова где-то внутри моей головы. Все происходило неясно и неэмоционально, но я, тем нё менее, понимала его. Странно, но это больше всего было похоже на вибрацию серебряной нити, соединявшую его и меня.

– Как я могу чувствовать что-то без…

– Тела? – я не видела его, но могла ощущать, и мои ощущения сообщили мне, что он улыбается.

– У тебя всегда есть тело. Ну же, Джо, ты ведь изучала физику. Материя и энергия. Материя существует в трех состояниях…

– Твердом, жидком и газообразном.

– По крайней мере, в физическом мире. И разве смена агрегатного состояния вещества означает его исчезновение?

– Это не объясняет того, каким образом я продолжаю чувствовать твои прикосновения.

– Ты думаешь, прикосновение – это чувство, непосредственно присоединенное к нервам? – Он делал совершенно неприличные вещи с моим телом, не существующим ни в каком материальном виде. Каким бы то ни было образом, я чувствовала жар внутри, ощущала как некоторые части меня, существующей непонятно в каком виде, начинали наливаться болью желания.

– Ты думаешь, что все это можно проделывать, только имея тело?

– Хорошо, но не думаю, что готова заниматься с тобой любовью в газообразном состоянии.

– Очень плохо. – Его голос – в моей интерпретации – вибрировал внутри меня, и это было очень сексуально. – А как насчет жидкости? Ты готова стать влажной?

– Ты дурно на меня влияешь, знаешь об этом?

Я почувствовала его улыбку, похожую на легкое касание губ к моей коже.

– Да. Ты только что мне это сказала.

– Может, прекратишь?

– Прекратишь что? Если у тебя нет нервных окончаний…

Ну, как, интересно, можно задыхаться, если в данный момент ты не дышишь?

– Можно ли нам сейчас вернуться назад?

Я постаралась привести в порядок свои ощущения на тонком плане. Конечно, я его не видела, но, тем не менее, могла чувствовать. Это было немного похоже на ночное зрение – на краю сознания мерцали – то есть, то нет, то снова есть – изменчивые серебристые слои тумана. Прекрасно. Призрачно. Будучи человеком, я провела на эфирном плане немало времени. Но тогда мои глаза – даже мои глаза Хранителя – не имели возможности наблюдать спектр, на котором излучали джинны.

Пространство распахнулось, не искажаемое пределами восприятия, и это было… красиво. Даже прекраснее, чем раньше. Зрение джинна на эфирном плане глубже, богаче и сложнее. Я видела предметы в красных и синих контурах, в зеленых и золотых. Слои разных цветов переплетались и вытекали один из другого, подобно нефтяной радуге на воде. Контуры были одновременно и более четкими и размытыми – оставались знакомыми, но из-за глубины объема узнавались с трудом. Теперь я видела не просто кожу – я видела кожу, мышцы, кости и органы. Сосредоточие жизни.

Люди выглядели, как мерцающие призраки, бледные и прозрачные; некоторые из них светились ярче других – эти, как я поняла, могли быть Хранителями. Людьми, обладающими властью над стихиями. Сотни тысяч их наполняли безграничное пространство, перемещались и пульсировали, объединялись, растворяясь, друг в друге, отдавали и получали. Я наблюдала течение жизни на тонком плане.

Это было потрясающе. Бесподобно. Круги внутри и вокруг них являлись многослойной дымкой джиннов. Я не могла нормально сфокусировать на свои взгляд – они имели склонность исчезать, когда я пыталась приблизить картинку – и у меня было сбивающее с толку ощущение, что они везде. Боже мой! Я вздохнула и продолжила виртуальный разговор.

– Сколько их – нас – здесь?

Он не ответил, что было странно. Конечно, я не могла видеть его лица, но так или иначе почувствовала, что его внимание переключилось с меня на что-то другое. Ом наблюдал… пристально вглядывался куда-то еще.

– Что это, черт возьми, такое? – спросил он рассеяно.

– Что?

Он протянул – руку? – легко проникая через пустое пространство. Я ничего не увидела. Нет, подождите, увидела… только тусклый мерцающий свет. Такое холодное свечение, которое бывает у глубоководных океаническим рыб. Холодный свет с небольшим голубым отливом. Что-то вроде этого. Голубой иллюзорный магический блеск.

И я почувствовала, как резко напрягся Дэвид.

– Ты это видишь?

– Конечно. Что это?

– Я не знаю. – По его тону было очевидно, что, во-первых, ни с чем подобным он никогда не сталкивался, а, во-вторых, это его обеспокоило. – Я не могу его почувствовать.

В качестве эксперимента я потянулась, чтобы попытаться это сделать. Когда я соприкоснулась с ним, оказалось, что это лишь иллюзия искрящегося холодного света, только крошечный огонек.

– Хм, я ничего не ощущаю.

– Точно. Должна тратиться энергия, иначе это не может здесь выглядеть светом. Однако мы ее не чувствуем.

– Это… – Я попыталась выбрать из множества мыслей главную и выразить ее, – интересно?

– Да. – Интересно, но скверно, поняла я по его тону. Он что-то делал – я не могла рассмотреть, что именно создавая энергетический пузырь. Внутри него, словно маленький костер, мерцала часть этого холодного света. Дэвид изучал его, придвигая ближе. – Проклятье!

Огонек прошел сквозь энергетический шар, как будто того даже не существовало. Дэвид, увлекая меня за собой, резко отступил на безопасное расстояние. Искры сменили цвет на черный.

– Они все еще там? – спросила я.

– Не знаю. – Он, похоже, не собирался продолжать исследования. – Такого не должно было случиться.

– Чего?

– Ничего из всего этого.

– Да? – Я искала объяснение, но в голову ничего не приходило. – И что теперь?

«Мы уходим», – сказал он, и я внезапно почувствовала резкий рывок. Если бы у меня сейчас было тело, он лишил бы меня равновесия. Здесь же это выглядело так, словно туман, из которого я сейчас состояла, распался на части, а потом вновь собрался в единое целое. И я раньше думала, что мы двигались очень быстро. Я ошибалась. Мы падали с неба вертикально вниз со скоростью сверхзвукового реактивного самолета. И я не смогла сдержать испуганного вопля. Не то, чтобы в моем текущем состоянии столкновение с чем-либо могло травмировать меня, но инстинкты побороть сложно. Дэвид затормозил нас с профессиональной непринужденностью, и мы мягко проплыли последние два фута вниз к кровати.

В этом существование в виде джинна и отличалось от моего человеческого опыта. Я входила в эфир и раньше, много раз, как Хранитель, но всегда сохраняла тело, которое служило мне своеобразным якорем. У джиннов такого не было. Их – наши – тела созданы из потенциальной энергии, поэтому для возвращения в реальный мир нужно сменить состояние.

Мне потребовалась пара минут, чтобы выяснить, как это сделать. И я поняла, как. Знания появлялись так, словно вместе с вступлением в жизнь джиннов я получила стандартный набор сопроводительных программ. Но мне пока не хватало своего рода мускульной памяти, инстинктивного контроля. Как у ребенка, который учится ходить.

Я строила тело изнутри. Шаг за шагом. Кости, сложную структуру костного мозга, мускулы и кровеносные сосуды органы, ткани. Затем окружила все это кожей и натянула ее.

Так. Неплохо.

Когда я открыла глаза, Дэвид выглядел выбитым из колеи.

– Что такое?

– У тебя нет… никаких соображений насчет того, как это выглядело? – спросил он.

– Ох! Ну да, внешне, должно быть, смотрелось весьма причудливо. Проклятье! – Я поднесла к глазам прядь волос, чтобы рассмотреть ее поближе. – Это неправильно.

Мои волосы всегда были прямыми. Темные, прямые длинные волосы. По какой-то странной причине теперь я стала счастливой обладательницей кудрей.

– А мне нравится. – Он накрутил завиток на палец и погладил его. – Считай это внеплановым посещением салона красоты. Слушай, мы приведем тебя в надлежащий вид позднее. Мне нужно больше узнать о том, что там происходит.

– Об этих искрах. Да, они выглядели по-настоящему опасными.

Он, нахмурившись, посмотрел на меня.

– Их вообще не должно существовать. Для меня одного этого достаточно, чтобы считать их опасными.

– И? Какой у нас план, мистер Шерлок Холмс? Мы набираем их в пробирку и проводим эксперименты?

Он сделал шаг назад, отвернулся, а потом принялся беспокойно ходить по комнате. Он больше не выглядел абсолютно невозмутимым. Я это ощущала; кроме того, что невозмутимость явственно звучала на языке тела, он надел джинсы и свободную потертую серую футболку с логотипом какого-то университета, выцветшим до неузнаваемости. Пока я смотрела, он сменил рубашку на бело-голубу с наполовину расстегнутыми пуговицами.

Обуви еще не было. Он пока не был готов уйти.

– Я должен кое с кем поговорить, – сказал он. – Я могу надеяться, что ты побудешь здесь, пока я не вернусь?

– Можно, я пойду с тобой?

Около секунды он внимательно смотрел на меня, потом отвел взгляд.

– Нет. Это не слишком удачная идея.

– С кем ты собираешься встречаться?

– Тебе не нужно этого знать.

Это начинало меня бесить.

– Прошу прощения, мое новое имя в качестве джинна – шампиньон? Вообще-то мне не нравится сидеть в темноте и питаться всяким дерьмом, Дэвид. Это так, к общему сведению.

Я ожидала, что он вспылит, но он улыбнулся, останавливаясь.

– Неужели у нас первая ссора?

– Нет. Я припоминаю комнату в мотеле в Оклахоме, где ты пытался навязать мне себя в качестве раба. Вот это была наша первая ссора. – Но оказалось сногсшибательно. Секс, последовавший в качестве извинения, был еще лучше.

– Точно. – Он заложил руки за спину и подошел к окну, чтобы выглянуть наружу. – Здесь есть что-то неправильное. Я не знаю что, или, в чем его причина. Я даже не знаю, является ли оно опасным, но… я чувствую, что это неправильно. И это все, что мне известно, Джо. Мне нужно порасспрашивать тут и там, узнать, заметил ли кто-нибудь еще что-то. Это может быть очень важным.

– Или может оказаться остатками Большой Новогодней Вечеринки, проведенной кем-то на тонком плане.

Он пожал плечами и скрестил руки на груди, все так же глядя вдаль.

– Для новогодней мишуры эта штука чрезвычайно устойчива.

Он был действительно обеспокоен. Я села на кровати, натянув на себя простыню, на манер тоги. Никакой элегантности, но, по крайней мере, хоть какая-то одежда.

– Ну, так иди, – сказала я, – если это так важно.

Он развернулся, чтобы взглянуть на меня, и я прочла в его взгляде признательность, но тут раздался телефонный звонок.

Мы замерли. Его медные глаза потемнели.

– Ошиблись номером? – спросила я.

– Давай узнаем. – Он подошел к телефону, снял небольшую элегантную трубку, искоса глядя на меня.

– Алло?

Никакой ошибки. Выражение его лица стало ровным и холодным.

– Не телефонный разговор, – сказал он, – мы должны поговорить лично. Где ты хочешь встретиться? – Еще одна пауза. – Да. – Снова пауза. – Я знаю, где это. Да.

Он повесил трубку. В тот же миг на нем оказалось его любимое оливковое драповое пальто, длинное и обманчиво элегантное. Когда он вновь повернулся ко мне, на нем были круглые маскировочные очки, которые я хорошо помнила еще с тех времен, когда мы только повстречались. Они делали мягче его угловатое лицо и за ними его глаза принимали теплый коричневый оттенок вместо бронзового, свойственного джинну.

– Нам нужно идти.

Мне не понравился тон, которым он это сказал. Мне также не нравилось внезапное напряжение, сковавшее его плечи.

– Неприятности? – поинтересовалась я.

Он слегка улыбнулся.

– Это все еще твое второе имя, не так ли?

– Кто это был?

– Позже.

– Ну, давай, вспомни беседу о шампиньонах. Кто звонил?

Он одарил меня долгим унылым взглядом, однако ему следовало бы знать, что у него не получится таскать меня за собой как чемодан.

– Льюис.

– Льюис?

– Он хочет с тобой встретиться.

– Хм. Хорошо. Он… упоминал об этом, еще там – ну ты знаешь – на похоронах. – Я неясно указала куда-то за свое плечо в направлении возможно и не отвечающем расположению «Драк-отеля». – Он что-то задумал.

Похоже, Дэвида мои откровения не порадовали.

– Джоанн, ты должна…

– Оставить мою смертную жизнь позади. Да, я знаю. Но это же Льюис. Ты понимаешь?

Он понимал. И радости это ему не добавило. Я позволила простыни соскользнуть и, нахмурившись, стала себя разглядывать. Так, кожа выглядела превосходно, что есть, то есть. У меня появляется сноровка, правда, пока нет достаточной квалификации для того, чтобы это делать быстро. Нет, сейчас я думала об одежде. Вернее об ее отсутствии.

– Хм… – я показала пальцем на свою грудь. – Не думаю, что мне позволят появиться в публичном месте в таком виде.

Дэвид стоял, скрестив на груди руки и выглядел… как бы это сказать… непоколебимо. Привлекательно, но непоколебимо.

– Ты ждешь, что я все буду за тебя делать?

– Нет. Только одень меня, пожалуйста.

– И что будет, если я этого не сделаю?

Он нашел способ удержать меня от неприятностей. Или он так думал. Я выдала ему раздраженную злую улыбку.

– Тогда тебе лучше надеяться, что я стану специалистом в искусстве отводить глаза, и достаточно быстро. Иначе я сведу восхитительное знакомство с полицией нравов. – Я сделала мах ногами и вскочила, потом направилась к двери. Он шел позади, рассматривая свои скрещенные руки, потом поднял глаза и взглянул поверх очков. Эффектно. Он просто обязан знать, как потрясающе выглядит, когда делает это.

– Я серьезно, – уточнила я, щелкнув замком. Холодный кондиционированный воздух отеля овевал мою кожу в местах, которые в нормальной ситуации не имеют возможности встретиться с легким ветерком; я дрожала и чувствовала, что вся покрываюсь гусиной кожей.

– Я выхожу. Одежда была бы дополнительным плюсом, но как бы то ни было…

Ну да, я блефовала, но это был действительно очень хороший блеф. Я качала туда сюда открытой дверью, надеясь, что в холле не наблюдается почтенных матрон с собачками, а потом ступила обнаженной ногой на роскошный ковер' холла. Я ожидала, что одежда материализуется вокруг меня.

Этого не произошло.

Оказывается, это не был такой уж хороший блеф. Дэвид увеличил ставки.

Дверь хлопнула за моей спиной, закрываясь, наподдав мне напоследок. Словно дружеский шлепок по голой заднице. Я завизжала, прикрывая руками грудь, потом уронила одну руку вниз, пытаясь создать явно недостаточную ширму от любопытных глаз. Я сдвинула ноги, прижалась спиной к дереву двери и выдавила:

– Очень смешно, Дэвид! Ну, давай же, помоги мне.

По его голосу нельзя было сказать, что он развлекается.

– Тебе нужно научиться одеваться самостоятельно.

– Я это сделаю. Клянусь. Но – не прямо сейчас, хорошо?

– Нет, не хорошо. Или ты признаешь, что еще не готова и возвращаешься сюда, или создавай себе одежду самостоятельно.

Я не обнаружила ни капли сочувствия в его приглушенном голосе.

Я набрала воздуха, оперлась на дверь и напряглась, чтобы сконцентрироваться. Одежда – очень мудреная штука, если вы создаете ее из воздуха и энергии, при этом стараясь сделать ее красивой, ну хорошо – нормальной. Хотя, сейчас, честно говоря, я предпочла бы уродливый, но быстрый вариант.

Я зажмурилась и сосредоточилась. Секунды бежали. Я почувствовала подступающий приступ паники, поскольку мой разум был всецело, чрезвычайно…

– Еще раз, – посоветовал Дэвид. Его голос шел не из-за двери, он был передо мной. Я подняла голову и увидела его, опирающегося о стену напротив. Его улыбку невозможно было классифицировать никак иначе, нежели садистскую – весьма привлекательную, но садистскую. Он посмотрел на часы.

– Здесь часто ходят люди. Я дам тебе… две, ну, может быть три минуты. Надеюсь, тебе повезет до того как сюда кто-нибудь войдет.

– Ублюдок, – пробормотала я и вернулась к концентрации. Создав в голове картинку, я широко раскрыла глаза и тупо уставилась на него, приступая к созданию наряда. Да конечно, я попыталась отомстить ему.

И, кроме того, это было так клево.

Я добавляла детали одежды тем же самым способом, который я использовала, формируя тело: изнутри вовне. Сначала трусы-штанишки (кружевные), потом лифчик (прозрачный), чулки (высоко на бедра), кожаная юбка до колена (черная), зеленая под лайм рубашка, обнажающая живот (полиэстер). Дэвид, прислонившись к стене, наблюдал этот стриптиз наоборот, потрясающе выразительно поднимая брови к небесам. Я завершила свой наряд парой туфель цвета лайма на ремешках с трехдюймовыми каблуками, что-то из весенней коллекции Маноло Бланник, которую я видела два месяца назад в журнале «Вог».

Он оглядел меня, подмигнув из-за стекол очков, и поинтересовался:

– Это все?

– Да, – огрызнулась я, – а ты что, из полиции нравов?

– Не думаю, что сдал бы вступительный экзамен. – Его брови не опускались. – Я и не подозревал, что ты можешь быть такой…

– Стильной?

– Ну, это не совсем то, что я собирался сказать.

Я приняла впечатляющую позу и посмотрела на него из-под сверхъестественно блестящих ресниц.

– Да ладно, ну признай же, что я выгляжу сексуально.

– Это-то я и хотел отметить.

Ну да. Мы собирались встретиться с Льюисом. Я решила не слишком задумываться о том, каковы мои мотивы. Уже слишком поздно. Я прошла мимо Дэвида, высоко подняв голову, и направилась к лифтам.

– Ты идешь? – спросила я.

Он появился в шаге от меня.

– Принимая во внимание то, что я единственный, кто знает, где он предложил встретиться, тебе бы лучше надеяться, что да.

– Я удивлена, что ты с такой готовностью идешь на встречу с ним. – Не то, чтобы они с Льюисом не ладили или не общались, но, во всяком случае… – Ах, ты надеешься, что у него есть какие-нибудь соображения по поводу твоих маленьких искрящихся штучек.

На это я получила еще один хмурый взгляд.

– Я надеюсь, что он захочет поговорить, что это такое.

– Вместо…

– Чего-то другого. Я, в самом деле, нервничаю, когда вселенная не подчиняется своим собственным законам.

– Добро пожаловать в мою шкуру, – заметила я. – Я в эти дни постоянно получаю опыт столкновения со сверхъестественным.

Я не выходила из комнаты, если не считать путешествия через эфирный план – и того тошнотворного посещения Драк-отеля – с тех самых пор, как мы зарегистрировались в номере; элегантность накатила, как ударная волна. Сначала ковер – сине-золотая пышность Французского Провинциализма. Потом – подлинный Луи – позолоченные столики с приземистыми стеклянными вазами с шелковыми цветами.

Нет, определенно, мой наряд не соответствовал убранству помещения.

Я на полном ходу остановилась у пятна солнечного света, идущего из окна холла, и позволила коже впитывать энергию. Я и не знала, что нуждаюсь в этом, пока что-то не поднялось изнутри и не заставило меня застыть на месте так, что лишь касание Дэвида привело меня в чувство.

Он некоторое время молчал. Просто стоял рядом со мной в жарком золотом пятне солнца. Когда я посмотрела на Дэвида, его глаза были закрыты, на восхищенном лице читалось почти что благоговение. Я взяла его за руку. Он посмотрел на меня, улыбнулся и вдавил кнопку «ВНИЗ» на панели возле лифта.

– Почему это настолько приятно? – спросила я. – И не говори мне, что оттого, что мы сидели в комнате в течение многих дней.

– Это как зов любви, – ответил он. – Ты ведь теперь состоишь из огня.

– Значит, я буду испытывать нечто подобное каждый раз, оказавшись у открытого огня? Великолепно. Просто огоньгарзм какой-то.

– Помнишь, что мы говорили о концентрации? Учись использовать это.

Лифт зазвенел и открылся. Внутри никого. Мы вошли, и Дэвид коснулся кнопки «1».

– Ты не сказал мне, куда мы направляемся.

– Нет, – согласился он.

– И ты не собираешься этого делать?

– Правильно.

– Слишком много для партнерства, не так ли?

Он все еще стоял лицом к панели управления, избегая смотреть на меня.

– Я отвечаю за твою безопасность, Джо. Ты должна позволить мне принимать решения о том, что является слишком опасным.

– Что опасного в том, чтобы сообщить мне, куда мы идем?

– Ничего. Но ты должна иметь в виду, что независимо от того, о чем собирается говорить Льюис, это разговор со смертным, с человеком. И ты должна прямо с этого момента очень тщательно заботиться о том, чтобы всегда разделять наши два мира.

– Поэтому, независимо от того, о чем собирается говорить Льюис, мы скажем ему нет, если только дело напрямую не касается джиннов?

– Да.

– А он знает об этом? Поскольку, если знает, я вполне уверена, что он не стал бы напрасно суетиться…

Лифт не останавливался, и я была уверена, что мы заходили в пустую кабину, но совершенно внезапно третий голос произнес позади меня:

– А, вот вы где.

Я завизжала и понеслась сломя голову, пока не уткнулась в стену; мое тело собиралось расплыться туманом, но я не позволила. Здесь, в кабине вместе с нами, находился еще один джинн, который стоял, небрежно прислонившись к противоположной стене лифта. Я тут же ее узнала, хотя бы по ее неоново яркой одежде. Сегодня она была в сногсшибательно голубом: брюки-клеш, жилет с низким вырезом без какой-либо рубашки под ним, красиво скроенный жакет. Голубой ей шел тоже. Он подчеркивал богатый темно-шоколадный оттенок ее кожи. В ее изящные тоненькие косички до плеч были вплетены подходящие по цвету синие неоновые бусинки, щелкавшие как сухие кости каждый раз, когда она наклоняла голову.

Рэйчел всегда умела подбирать аксессуары.

Джинны, как я начала понимать, имели пристрастие к театральным эффектам, следовательно, появление без предупреждения не всегда имело смысл рассматривать как угрозу. Рэйчел при мне делала так и прежде, в дни, когда у меня еще был пульс и человеческая продолжительность жизни. В первую нашу встречу, она обнаружила свое присутствие на пассажирском сиденье мой машины, которая в тот момент за семьдесят, и я едва удержалась на дороге. Тогда она наслаждалась своей шуткой, и было ясно, что наслаждается теперь. Она стояла, прислонившись к стене, скрестив на груди руки, и с улыбкой любовалась произведенным эффектом.

В отличие от меня, Дэвид не казался удивленным ее внезапным появлением. Он медленно повернулся к ней непроницаемым выражением на лице.

– Рэйчел.

– Дэвид.

– Не то, чтобы я не рад тебя видеть, но…

– Я по делу, – сказала она решительно.

– По своему или моему?

– Обоих. Никого. Ты знаешь, по чьему делу я здесь, не так ли?

Дэвид промолчал. Рэйчел не обращала на меня ни малейшего внимания, но теперь взгляд ее ярких мерцающих золотом глаз заскользил в моем направлении. Они сузились, скрывая чувство, которое могло быть интересом, раздражением или же отвращением.

– Белоснежка, – сказала она, – любишь химическую завивку.

Защита своей прически была последней в списке моих забот.

– Рэйчел, что, черт возьми, происходит?

У меня не было никаких сомнений в том, что назревали неприятности. Как только Льюис попытался получить меня, так сразу же возникла Рэйчел со своим неотложным делом, и это не было совпадением. Я чувствовала, что мы угодили в самый эпицентр больших проблем. Она не ответила. То есть не ответила непосредственно. Она вновь вернулась взглядом к Дэвиду и пожала плечами.

– Скажи ей.

Дэвид засунул руки в карманы пальто и прислонился к стене, рассматривая ее.

– Нет, я так не думаю. Если Джонатан желает меня видеть, пусть он придет, найдет меня сам. Я не собираюсь бежать к нему словно ребенок к директору школы.

– Ты воображаешь, что я дам тебе выбор? – спросила она, голосом нежным, как кончик ножа. Напряженность, уже висевшая в пространстве между ними, стала плотной и неприятной. – Ты выбрал плохое место для того, чтобы сражаться со мной. И очень плохое время, разве ты не согласен? Он хочет видеть тебя. Это не то приглашение, которого можно отказаться, и ты это знаешь.

Лифт прозвенел, останавливаясь на третьем этаже. Двери раскрылись. Снаружи нетерпеливо ожидала пара средних лет. Любой, имеющий хотя бы зерно здравого смысла, догадался бы по языку тела нас троих, уже находящихся внутри, что в кабину заходить не стоит, но эти двое до ненормальности были заняты собой.

Женщина, жирная, лет пятидесяти – неправдоподобно хорошо сохранившаяся – жаловалась на качество джема на завтрак, не выпуская из рук собачку, больше всего напоминавшую белую крысу. Она втиснулась внутрь. Ее муженек прогрохотал через проход вслед за ней.

– Извините, – сказала матрона, обращаясь ко мне, очевидно, ожидая, что я посторонюсь и дам ее королевскому величеству больше свободного пространства. Она всесторонне, с головы до кончиков пальцев ног осмотрела меня с видом представителя полиции нравов, потом переключилась на Рэйчел.

– Вы живете здесь? – спросила она с сильным намеком, что мы работаем в гостинице по часам.

Рэйчел бросила на меня короткий взгляд глаз, снизивших яркость до просто янтарного цвета. Они оставались яркими, но теперь были человеческим вариантом данной модели.

Она показала великолепные зубы, когда женщина впилась в нее взглядом, но это не было улыбкой.

– Нет, мэм, – сказала Рэйчел ровно, – охрана гостиницы. Могу я видеть ваши ключи от комнаты?

Матрона запыхтела и нахохлилась как воробей зимой. Ее муж добыл ключи из бокового кармана. Рэйчел взяла их в руки, украшенные голубыми полуторадюймовыми ногтями, пристально изучила и вернула обратно.

– Все в порядке. Желаем приятного дня.

По некоторым причинам у меня появилась твердая уверенность, что ключ-карта не будет работать, когда в следующий раз они попробуют это сделать.

Еще одно музыкальное «дзинь», и двери лифта распахнулись. Пара надменно проследовала в сводчатый мраморный холл. Я тоже собиралась выйти, но двери клацнули, захлопнувшись передо мной, как зубастые челюсти хищного животного.

Глаза Дэвида вновь стали медными, у Рэйчел – возвратились к резкому пылающему золоту. Здесь было так много энергии, что воздух потрескивал, и мою кожу начинало жечь.

– Ну, хорошо, может, нам стоит обсудить это? – спросила я, но тут лифт упал. Я имею в виду – упал. Я завизжала и схватилась за поручни, хотя необходимости и не было – мои ноги твердо стояли на полу. Ни Дэвид, ни Рэйчел даже не вздрогнули. Я оказалась не самой хладнокровной в этой комнате.

– Не заставляй меня делать это, – произнес Дэвид так ровно, словно мы не находились в свободном падении. – Я не хочу сражаться с тобой.

– Это была бы не слишком долгая битва, – ответила Рэйчел, и ее ногти ритмично щелкнули. Они сменили цвет с неоново-синего до ядовито-желтого. Брючный костюм так же изменился в тон. Я знала, точно не представляя, откуда, что это были ее естественные цвета, и она получала через них силу, сосредоточенную внутри. Она копила силы. – Мы оба это знаем, и у меня нет никакого желания травмировать тебя сильнее, чем ты уже навредил себе.

Падение лифта замедлилось, но это ни в коем случае не произошло естественным путем. Даже если бы мы достигли фундамента, я никогда не поверю, что мы опустились на пятнадцать этажей вниз от холла. Нет, сейчас использовалась география джиннов. Человеческие правила применялись только из утонченности и удобства. Лифт был только метафорой, мы давно вышли на иной план существования. Следующая остановка – Дэйджен-Ленд.

– Я не возьму ее к нему. Не сейчас, – снова возразил Дэвид, на сей раз очень мягко, так, что даже не верилось.

Рэйчел усмехнулась.

– За кого ты опасаешься, Дэвид? За Белоснежку или за себя?

– Она еще не готова.

– Тогда девочке самое время подготовить свою задницу. Ты нарушил закон, Дэвид. Ты знал, что рано или поздно тебе придется объясняться.

«Нарушил закон?» Я моргнула. Потом оторвала взгляд от блестящей неоново-желтой угрозы по имени Рэйчел и увидела, что Дэвид стал очень спокойным. Я видела подобное выражение на его лице раньше, когда он стоял между рабством и смертью – это было не принятием, решения, а своего рода исступленная молчаливая храбрость.

– Тогда я пойду к нему один. Нет никакой причины вовлекать ее в это.

Рэйчел щелкнула когтями, обрывая его.

– Ты все прекрасно знаешь. Она – труп в сцене убийства, Дэвид. Преступление во плоти. Она идет с нами. – На сей раз, когда она обнажила зубы, они приобрели остро отточенную свирепость. – И ты же не хочешь оставить ее без поддержки в этом холодном жестоком мире. Как долго она протянет, как ты думаешь?

– Эй! Может, хватит меня обсуждать? – рявкнула я и встала между ними. Как ни странно, Рэйчел, казалось, удивила моя вспышка. – Один из вас прямо сейчас начнет объяснять мне, что происходит. Ну?

В течение целой секунды никто из них не готов был выдать эту страшную тайну. Лифт мягко остановился, и прозвенел звонок.

Наконец Дэвид произнес:

– Мы собираемся увидеться с Джонатаном.

– И я должна знать, кто это, потому что…

– Потому, что он – единственный истинный бог для тебя, в твоем новом существовании, маленькая бабочка, – сказала Рэйчел. Она больше не улыбалась. – Он – самый Старший; тот, кто родился при первом изменении мира. Он – огонь, получивший плоть. И ты на самом деле совсем не хочешь напрягать его.

Двери лифта изогнулись, открываясь. Не знаю, что я ожидала увидеть – может быть, что-то в духе дрянной киношной стилизации под ад – но ничего такого не оказалось, лишь чистый белый коридор, уходящий вдаль.

Рэйчел сказала:

– Ты сделаешь это, раз Джонатан просит. Выбирай, И если ты действительно вынудишь меня сражаться, результат известен заранее.

– Да ну? – Его напряжение внушало ужас. Потом губы тронула легкая полуулыбка. – Может быть, я смогу удивить тебя.

Она склонила голову набок. Бусинки в ее прическе из многочисленных косичек щелкали и шуршали. Никакого другого ответа не последовало.

Дэвид оттолкнулся от стены и шагнул из лифта в коридор. Я заставила себя идти за ним, чувствуя, как в горле моего не совсем материального тела назревает комок паники.

– У нас неприятности, правда? – спросила я. Оглянувшись, я увидела, как двери лифта скользят, закрываясь. Рэйчел нигде не было видно.

– Конечно же, нет. – Он остановился, положил руки мне на плечи и развернул меня лицом к себе. – Джо, ты должна выслушать меня. Это очень важно. Когда мы войдем туда, не говори ничего. Молчи, даже если он обращается непосредственно к тебе. Держи глаза опущенными, а рот закрытым, что бы ни случилось. Поняла?

– Конечно. – Он не выглядел уверенным. Я искала ключ к мучавшей меня загадке на его лице. – Насколько это плохо для тебя?

Вместо ответа он провел пальцами по моим волосам. Сверхъестественные ощущения. Я буквально чувствовала, как распрямляются кудряшки, превращаясь в мягкие волны. Его прикосновения дюйм за дюймом перемещались все ниже, делая волосы прямыми.

Это было настолько нежным и интимным, что я почувствовала слабость.

– Дэвид, – шепнула я.

Он приложил палец к моим губам, заставляя меня замолчать.

– Твои глаза, – произнес он, наклоняясь ближе, – они слишком яркие. Приглуши их.

– Я не знаю, как это сделать.

Его губы были приблизительно в трех дюймах от моих достаточно близко для того, чтобы я могла попробовать их на вкус.

– Какого они сейчас цвета?

– Серебряные. Они всегда будут серебряными, если ты не изменишь цвет.

Его глаза смотрелись коричневыми как осень, выглядя настолько человеческими, насколько это вообще могло быть.

– Попробуй серый.

Я представила себе такой образ дымной серости, нежной, как голубиное оперение.

– А сейчас?

– Гораздо лучше. Сосредоточься на этом цвете, поддерживай его. – Его руки скользили по моей голове, ласкали лицо, большие пальцы мягко касались скул. – Помни, что я сказал.

– Глаза опущены, рот закрыт, – подтвердила я.

Его губы дрогнули в кривой улыбке.

– Почему меня это не убеждает?

– Потому, что ты меня знаешь.

Я взяла его за руки, чувствуя горячую энергию, струящуюся под его кожей. Пламя, словно кровь, пульсировало у него внутри.

– Я серьезно. Насколько все плохо?

Он сделал глубокий вздох и отпустил меня.

– Просто сделай то, что я тебе сказал, и у нас обоих все будет хорошо.

В конце коридора имелась дверь, помеченная красной табличкой «ВЫХОД». Дэвид распахнул ее, не замедляя хода, и я вошла вслед за ним… внезапно ощутив давление, движение, сильный холод, дезориентацию… в чей-то дом. Приятный дом. Серьезно. Много дерева, высокие потолки. Что-то напоминающее каюту, но при этом сохраняющее признаки городского жилья. Огромный, сооруженный из необработанного камня камин, дополненный изящной чугунной решеткой и большим штабелем поленьев, которые, казалось, только что накололи. Гостиная – комната, в которую мы попали – была просторна, удобна, полна мягкой мебели мужских расцветок. Астрономические фотографии на стенах – звезды, планеты. Я отдышалась, взяла себя в руки и встала за одним из диванов, облокотившись на спинку.

Здесь пахло странной смесью оружейного масла и лосьона после бритья. Необычно мужской аромат, который успокоил и расслабил меня – притом, что до того я даже не осознавала собственного напряжения.

Раздался грохот с того места, где, должно быть, располагалась кухня, до конца по коридору и налево, и из-за угла показался человек, несущий три темно-коричневые бутылки пива.

– Привет, – сказал он и бросил одной бутылкой в Дэвида. Дэвид поймал ее на лету. – Опусти куда-нибудь свою задницу. Мы ведь собираемся побыть здесь некоторое время.

Я уставилась на него. Ничего не могла с собой поделать. Дело в том, что после всей предыдущей рекламы я ожидала увидеть трехголового Сатану, дышащего огнем и с застрявшим в зубах человеческим ребром. Но это был всего лишь мужчина. Высокий, стройный, с врожденной грацией движений, напомнившей мне о животных, которым приходилось много бегать для того, чтобы выжить. Он выглядел старше – сорока пяти? пятидесяти? – и его короткие волосы имели песочно-коричневый оттенок, густо перемешанный с серым. Угловатое лицо было обделено красотой во имя кое-чего гораздо более интересного. Жизненная энергия, сила, абсолютная самоуверенность. Он был одет в черную футболку, штаны цвета хаки, какие-то эффектно выглядящие ботинки – может быть Доктор Мартин. Он развалился на диване, руки его и ноги, и вся выражали расслабленность, после чего протянул бутылку и мне. Я потянулась, чтобы взять ее, и тут же взгляд его глаз рывком метнулся к моим.

Я примерзла к месту. Только… Я ни о чем не думала ничего не чувствовала до тех пор, пока холодная запотевшая бутылка не шлепнулась в мою ладонь, и тогда я опустила взгляд вниз и, моргая, сосредоточилась на ней. Я не могла бы точно сказать, какого цвета его глаза, они были просто невероятны. Темные, глубокие, и очень опасные.

Дэвид присел на край дивана с пятнами на потертых подлокотниках. Он держал пиво между ладонями, медленно катая бутылку туда-сюда. Сейчас он смотрел на меня и я видела в его глазах беспокойство.

Возможно, это был страх.

– Джонатан, – сказал он.

– Дэвид. Приятно, что мы по-прежнему зовем друг друга по имени, – ответил Джонатан с ничего не выражающим поклоном в полдюйма.

Он зыркнул на меня, потом отвел в глаза в сторону, все произошло так быстро, что это нельзя было даже взглядом называть.

– Ты, опусти задницу на диван.

Я села, чувствуя себя тупой дурочкой, а еще – очень четко – что я незваный гость. Между этими двумя что-то было; настолько мощное, что искажало мир вокруг, кололо мою кожу как ударом тока. Любовь? Ненависть? Горечь? Возможно, все это сразу. Несомненно, это не было шапочным знакомством. Чувствовалось нечто древнее – отношения были длительными и глубокими как океан.

Джонатан сделал глубокий глоток пива.

– Да, она симпатичная, – сказал он Дэвиду, кивая в мою сторону. – Ты всегда любил темноволосых.

Брови Дэвида поползли вверх.

– Ты что, пытаешься поставить меня перед ней в неудобное положение?

– Расслабься. Это только шутка.

Огонь взорвался искрами с грохотом пистолетного выстрела. Ни один из них не вздрогнул. Шла напряженная борьба взглядов.

– Ну, хорошо, – наконец произнес Дэвид, – я здесь только из вежливости. Скажи мне то, что было важным настолько, чтобы посылать за мной Рэйчел, как свою личную овчарку.

– Ну да Ты не звонишь, не пишешь… и что, ты оскорблен за Рэйчел? Это что-то новенькое. – Джонатан прервался, чтобы снова приложиться к бутылке и сделать глоток. – Ты прекрасно знаешь, что именно настолько важно. Я никогда не видел, чтобы ты делал что-то настолько… невероятно, по-идиотски глупое. О, да. Это кое о чем говорит.

Боже, все вокруг выглядело настолько реальным. Я знала, что комната вокруг меня должна быть лишь театральными декорациями, построенными из силы Джонатана, но все ощущалось до чрезвычайности правдоподобным. Потрескивание мерцающего огня в камине. Запах дыма и лосьона после бритья. Грубоватая структура диванной обивки под моими пальцами. Были даже морозные узоры на оконных стеклах, и некоторый холод внутри – здесь стояла зима, глубокая зима. Я подумала, что, возможно, это – некий показатель его настроения.

– Ты ведешь счет моим безумствам? – небрежно поинтересовался Дэвид. – Ты, должно быть, скучаешь здесь. Но ведь это – твой выбор, не так ли? Одиночество.

В глазах Джонатана вспыхнуло пламя и начало разгораться, вызывая ответный отклик во взгляде Дэвида. Молчаливый разговор, насыщенный силой. И что бы ни было между ними, это не ненависть. Скорее, выглядело очень похоже на некую неловкую любовь.

Джонатан позволил этой вспышке эмоций медленно растаять в молчании, в абсолютной тишине, потом отставил пивную бутылку и наклонился вперед, крепко сжав кулаки.

– Не пытайся сменить тему. То, что ты сделал, не просто эгоистично, это безумно. Ты всех нас подвергаешь опасности. – Его глаза изменили цвет, и я тут же стала смотреть вниз.

Мне было ясно без дополнительных объяснений, что сталкиваться с подобным особенным взглядов не безопасно.

Его тихий голос приобрел свинцовую тяжесть.

– Я действительно должен тебе объяснять, насколько это серьезно?

– Нет, – ответил Дэвид, – просто позволь всему идти своим чередом.

– Может, по крайней мере, ты хотя бы объяснишь почему это сделал?

Голос Дэвида стал теплым, интимным, едва ли не сочувствующим.

– Джонатан, я не должен тебе объяснять эту чертову причину. Ты уже и так знаешь все, что я собираюсь сказать. Ты всегда это знаешь.

– Это не так. Ты всегда был полон сюрпризов.

– Иногда приятных. Возможно, это будет один из них.

– Тебе лучше надеяться, чтобы так оно и было.

Последовала тяжелая тишина. Я слушала потрескивание дров в камине и разглядывала гладкую кожу своей юбки. «Глаза вниз, рот закрыт». Я так и делала.

Джонатан бросил взгляд на Дэвида и пошевелился.

– Ты собираешься пить пиво или как?

– Нет. Ты же знаешь, я не пью всякое дерьмо. – Дэвид вернул назад нетронутую бутылку.

Джонатан потянулся, чтобы принять ее.

– А как насчет тебя, Белоснежка? Ты пьешь?

Он обращался ко мне. Я уже успела забыть о запотевшей бутылке в моей руке, ожидая, чем все закончится. Я молча сделала маленький глоток и подняла глаза.

Это было ошибкой. Я встретилась с его пристальным взглядом и почувствовала, как меня затягивает, словно Джонатан обладал собственной темной гравитацией. За несколько секунд я узнала его. Старый. Мудрый. Бесконечно могущественный. Веселый. Язвительный. Холодный. Беспощадный. Сентиментальный. Печальный. Одинокий. Я могла видеть его жизнь, растянувшуюся на головокружительную длину, неясные дни…

Но любая дверь открывает дорогу в оба конца.

Я узнала его.

Он тоже узнал меня.

Во мне не осталось ничего, ничего, к чему бы он не прикоснулся, но это не было похоже на непрошенное вторжение, как могло бы показаться. Я ощущала сострадание и интерес, и некую странную нежность, пока он делал выводы обо мне, изучал, жил во мне.

– Джонатан! Остановись, черт тебя дери! – услышала я резкий окрик Дэвида.

Но это было так далеко, слишком далеко, чтобы возвращаться для ответа. Как же это, возможно, испытывать поглощение кем-то, и при этом оставаться целостной? Мне казалось, что меня постепенно распутывают, делая все тоньше и тоньше… боли не было, только огромное ощущение становления…

Что-то чиркнуло по этой связи словно лезвием ножа, и я ощутила, как бутылка выскользнула из моих пальцев, и, ничем не удерживаемая, несколько долгих застывших мгновений падала на пол.

Дэвид схватил меня. Я услышала удар бутылки об пол. Каждый нерв в моем теле горел огнем, словно в меня били молнии из земли и вниз с облаков, захватывая меня в свой поток, сжигая, превращая в ничто.

Бутылка не должна была разбиться, но она это сделала. Она разлетелась на миллион стеклянных осколков. И я чувствовала, что и меня разбили тоже.

Я слышала, как Джонатан произнес:

– Тебе бы следовало знать, Дэвид, – он все так же продолжал сидеть на диване, глядя на нас, – они слишком хрупкие. Ты работал с бракованным материалом. Поговорим о твоих ошибках…

– Оставь ее в покое! – рявкнул Дэвид.

Он поднял меня на руки, я почувствовала его поддержку, и тут же меня окутало бледное пламя.

– Джонатан, пожалуйста, остановись!

– Нет. Ты останови меня. – Джонатан больше не был просто парнем, сидящим на диване. Сейчас он стал энергетическим вихрем чудовищной силы, двигавшимся по эфирному плану, призрачным ветром, ураганом. – Давай же, Дэвид, останови меня. Это же просто, ты делал это тысячу раз. Не так уж много для этого нужно.

Это было… так легко. Рассыпаться на части. Влиться в нечто громадное и неизведанное, глубокое как космос свежее и холодное как чистый горный воздух…

Я чувствовала, что Дэвид схватил меня на эфирном плане, отчаянно борясь с мощью Джонатана, но это было похоже на попытку удержать песок, струящийся между пальцев.

– Останови меня, – повторил Джонатан на весь эфирный план, на весь мир, и множество других планов названия, которых мне не были даже известны. – Давай, Дэвид. Ну же, сделай это.

– Я не могу! – вопль беспомощной ярости прорвался через его плотно сжатые губы. – Джонатан, я умоляю тебя, пожалуйста, прекрати.

И Джонатан отпустил меня. Я свалилась обратно в свое тело, в объятия Дэвида, в боль. О боже! Такая боль… все слишком яркое, слишком резкое, слишком горячее. Несколько очень неприятных секунд мне хотелось вернуться обратно в то место, куда Джонатан взял меня, туда, на границу Ничто. Я жаждала забвения с силой, пугающей меня саму.

Джонатан подобрал бутылку пива и сделал глубокий, так что задвигался кадык, глоток. Потом отбросил пустую бутылку, скрестив руки, сел назад на диван и стал смотреть на нас. Выражение его лица мне было абсолютно непонятно. Имеет ли что-то вообще, что-то, касающееся меня, хоть какое-то значение для него?

– Итак, ты говорил ей? – спросил он. Дэвид ничего не ответил, но я почувствовала, как напряглось его тело. – Ну, конечно, ты этого не сделал. Послушай – как твое имя? Джоанн? Джинны живут по правилам. И одно из эти правил гласит, что люди умирают, в то время как мы продолжаем свой путь. Нравится нам это или нет, мы ничего не можем с этим поделать. – Взгляд его бесконечно темных глаз переместился на лицо Дэвида. – Мы не можем создавать энергию. Все что мы можем – передавать ее через себя от других. Демоны, убившие тебя, сожрали поддерживающую твою жизнь энергию, и ты умерла. Таким образом, Дэвид украл энергию из другого источника, чтобы вернуть тебя назад.

Дэвид отпустил меня, позволив встать на ноги, но продолжал поддерживать меня под руку, помогая сохранять равновесие. Я чувствовала себя очень уставшей, едва ли не бредила.

– Что? – прошептала я.

Джонатан вздохнул.

– Он украл жизненную энергию и передал ее тебе.

Украл? О боже, не говорите мне, что он убил кого-то еще. Не говорите мне этого.

Джонатан вновь быстро взглянул на Дэвида, стоявшего за моей спиной, когда тот сказал:

– Не украл. Я взял ее. У себя самого.

Джонатан кивнул.

– Ну да. Он разорвал свою жизнь напополам и одну половинку отдал тебе. Что означает… что точно это значит, Дэвид? Просвети нас.

– Ничего.

Джонатан округлил глаза, схватил нетронутую бутылку Дэвида и сделал большой глоток.

– Знаешь, то, что ты сделал, тянет на мученичество. Может, тебе следовало бросить все и попытаться стать священником? Ничего. Дерьмо. Ты совершил самоубийство из-за девушки.

Дэвид разрезал себя, звучит вполне разумно. Слишком разумно.

Я чувствовала, как напряжение продолжает петь в тонких струнах его мышц.

– Ты преувеличиваешь, Джонатан. Я не совершал самоубийства. Ну да, я из второго по силе среди свободных Джинов перешел в ранг середнячков. Ну и что?

– Ну и что?! – недоверчиво переспросил Джонатан, нахмурив лоб, встал и начал мерить шагами комнату. Вперед и назад. Беспокойная энергия потрескивала вокруг, как поленья в огне, который в реальности не горел в камине, как скрипучие доски пола, не существовавшего в реальности, ни в каком виде из тех, что способны осознать люди.

– Это все равно, что сделать лоботомию Эйнштейну и сказать, что это не имеет значения, ведь у него по-прежнему сохраняется пульс. Мы нуждаемся в тебе. И нам нужна вся твоя сила. Мы на войне, Дэвид! Я что, должен тебе это напоминать?

Дэвид не ответил. Его рука крепко до боли сжимала мое плечо.

Джонатан прервал свой маршрут, остановившись прямо напротив нас, и внимательно посмотрел на меня.

– То, что он сделал, это примерно то же, что вырвать свое сердце голыми руками и объявить это пересадкой органов. Это возможно. Но это только чертовски трогательная глупость.

– Я в порядке, – вмешался Дэвид.

– Ты не в порядке! – Джонатан развернулся к нему и ткнул пальцем в лицо. – И даже не пробуй обсуждать это со мной. Ты истекаешь энергией на все чертово пространство. Скажи мне… можешь ли ты это остановить? Или же ты собираешься выжать себя досуха, сохраняя ей жизнь? Это лишь попытка наполнить высохшее озеро чайной ложкой, Дэвид. Ты не сможешь этого сделать. Ты не сможешь превратить человека в джинна, потому что люди совершенно, чертовски не подходят для этого.

Дэвид молчал. Лицо Джонатана застыло.

– И не нужно считать мои слова дерьмом, – сказал он безнадежно. – По крайней мере, это то, что я действительно думаю.

Он развернулся, подошел к камину и подобрал угрожающе выглядящую черную кочергу и ткнул ей в беззащитные поленья. Они затрещали, взорвались искрами и рассыпались. Я через плечо обернулась на Дэвида, спокойного, твердого, собранного.

– Он прав? – спросила я.

– Нет, – сказал он. – Да, я теряю часть энергии, так же как человек может потерять часть своей крови без ущерба для здоровья. Это ерунда.

Джонатан швырнул кочергу назад в ажурный чугунный держатель. С резким клацаньем металл ударился о металл.

– Семь дней. – Темные глаза Джонатана пылали от переполнявших его эмоций. – Я сижу здесь и наблюдаю, как из тебя утекает жизнь на эфирном плане семь чертовых дней! Я не буду сидеть ровно на своей всемогущей заднице, пока ты умираешь.

– Это не твое дело.

– Дэвид…

– Это не твое дело, Джонатан! – Медные глаза Дэвида горели бешенством. Взгляд Джонатана был темен и глубок как космос. Они не двигались, но я чувствовала, как рушатся защиты, и все мое существо кричало, требуя убраться к черту из пространства между ними.

Но, так или иначе, я не стала прислушиваться к советам собственных чувств.

Я развернулась к Дэвиду.

– Что за дерьмовый образец мифического героя ты на себя решил примерить? Я тебя не просила убивать себя ради меня! Я бы никогда не потребовала такого! Ты не можешь, черт тебя дери, сделать меня джинном и подохнуть! Слышишь меня? Не можешь!

Джонатан рассмеялся.

– Я тебя умоляю. Он не сделал тебя джинном, неужели до тебя до сих пор не дошло? Он сделал каждого из вас половиной джинна.

Я заметила, что мои волосы снова собрались в локоны, как только нарушилась моя сосредоточенность. Я потеряла и серый цвет радужки, сохранять который старался научить меня Дэвид, и чувствовала, как мои глаза изменились – вспышка – они стали серебряными.

– Половиной?

– Да. Как две половинки единого целою. – Джонатан скривился, словно от горечи. – И что это за целое, у меня нет ни малейшего представления. Возможно, я идиот.

– Отлично. В таком случае исправь это, – сказала я, – уничтожь.

– Нет! – снова воскликнул Дэвид, и на этот раз, наконец, пошевелился, взяв меня за плечи и физически сдвинув с дороги. Потом решительно усадил на диван.

– Ты не понимаешь. Я прошу тебя молчать.

– Слушай, она ясно попросила, – сказал Джонатане и наставил на меня палец.

– Нет! – Дэвид выбросил руку вперед, ладонью от себя, отталкивая Джонатана, хотя тот не предпринимая никаких шагов для реализации нашего решения. Он опустился на одно колено прямо в своем оливковом пальто и взял мою руку в свои. Тепло кожи, искренность, сияющая в его глазах…

– Джоанн, это касается только его и меня. Дай нам решить это между собой.

Джонатан перевернул бутылку, осушив до дна, и бросил ее в камин. Звон стекла затерялся в реве пламени, огонь взметнулся, ластясь, словно домашний любимец.

– Дерьмо. Несмотря на то, что все это очень трогательно, Дэвид, это совершенный бред. Ты не сможешь сделать ее одной из нас. Ты можешь сохранить ей жизнь, ты можешь дать ей силы, но цена этого слишком, чертовски высока. Неужели ты думаешь, что я собираюсь стоять в стороне и позволю тебе это сделать?

Дэвид улыбнулся, но я точно могла сказать, что улыбка предназначалась не мне. Она была горькой, очень личной и полной боли.

– Смотри, как ты прекрасна, моя любовь, смотри, как ты прекрасна…

– Эй! Не нужно мне этого цитировать. Ты же знаешь, как я это ненавижу. – Джонатан подошел сзади и впился взглядом в нас обоих. После долгого молчания что-то в нем растаяло. Может быть, гнев. Или решимость. – Ты действительно это делаешь.

Пальцы Дэвида сомкнулись вокруг моих.

– Это уже сделано.

– Ты умрешь, чтобы дать ей жизнь.

– Я не думаю, что это обязательно должно случиться, но если дойдет до этого, то да. Я не боюсь.

Внутри меня что-то застыло в неподвижности. Совершенной, абсолютной неподвижности. Я вся сосредоточилась на Дэвиде, на его глазах, на энергии, перетекающей от него ко мне. Энергии, которая, как я теперь понимала, поддерживала мою жизнь.

– Пожалуйста, – голос Дэвида стал мягким, низким, вибрирующим в глубине горла, – Джонатан. Пожалуйста. Это мой выбор.

Он сделал акцент на последнем слове, и я видела, как оно ударило второго джинна, стоявшего, скрестив на груди руки и глядя вдаль. Окутало болью.

Между этими двумя было так много того, чего я не понимала, и знала, что никогда не пойму. Я знала Дэвида не больше недели, они же провели вместе вечность. Неудивительно, что Джонатан был тверд и до боли резок с ним. И не удивительно, что он желал моей смерти. У меня возникли те же самые чувства, если бы я обнаружила, что кто-то пытается разрушить дружбу, имеющую столь длинную историю.

– Твой выбор, – повторил Джонатан. – Ну да, ты молодец. Если я лишу тебя выбора, то буду не лучше последней задницы, заключившей твою душу в бутылку. Ты это имеешь в виду?

Он уставился в окно. Раньше там был замерзший снежный ландшафт с чистым голубым небом. Теперь за окном простиралась улица большого города с массой людей, двигающихся подобно кровяным тельцам в артерии – каждый сам по себе. Серое небо, серые здания, серый дым выхлопных труб такси.

Он сказал:

– Ты знаешь, как я к ним отношусь. Они словно нашествие саранчи, пожирающей все на своем пути. И теперь ты хочешь открыть для них еще и наш мир.

– Не для них. Она человек. Один человек.

– Одна смертная, – поправил Джонатан. – В наши дни каждый отдельный человек заслуживает того, чтобы быть стертым с лица земли.

То, что он сказал, для него не было пустым звуком. Джонатан снова повернулся и уставился на нас.

– Но ты не собираешься меня слушать. Ты никогда этого не делал. Даже если это сработает, один из них найдет тебя, точно также как в последний раз, засунет тебя в чертову бутылку и сделает рабом. Ты выиграл свою свободу, Дэвид. Это драгоценный приз. Не разбазаривай ее подобным образом.

– Я не разбазариваю, – ответил Дэвид, – я трачу свободу на то, что считаю действительно важным.

Его слова ранили Джонатана словно ножом. Он вздрогнул и с тихим стоном втянул в себя воздух. Потом снова отвернулся к окну, уставился в него невидящим взглядов, и внезапно я почувствовала, что нечто упускала прежде. Вся эта мощь, такая масса возможностей – и при этом он был в ловушке.

Заперт здесь в этом доме, какую бы реальность он ни создавал для себя. Он смотрел на мир из этого сейфа, разделенный с ним оконным стеклом.

И, возможно, будучи тем, кем он был, обладая подобным могуществом, он не имел иного выбора. «Он единственный истинный бог для тебя в твоем новом существовании, маленькая бабочка», – сказала Рэйчел.

Бог, не смеющий покинуть свои небеса.

– Что будет, если я умру? – спросила я. Должно быть, я удивила из обоих. Я чувствовала реакцию Дэвида и угадала реакцию Джонатана по тому, как напряглись, а потом вновь расслабились его плечи.

– Ты джинн, – сказал Дэвид, – ты не можешь умереть.

– Согласно его словам, я только половина. Значит, могу. Итак, что будет, если половина умрет? – Я откашлялась, прочищая горло. – Если это произойдет, получит ли Дэвид свою энергию обратно?

– С тобой ничего не случится, – буркнул Дэвид.

– Я сейчас не с тобой разговариваю.

– Ладно. Хорошо. Попробуй поговорить с ним.

Джонатан ответил на мой вопрос:

– Это зависит от того, будет ли он идиотом настолько, чтобы умереть вместе с тобой или все же позволит тебе уйти. Но да, если позволит… он вновь станет самим собой.

– Значит, когда ты говорил, что хочешь вес исправить и восстановить его силы, это означало, что ты хочешь меня убить.

Тишина. Джонатан не признавал, но и не отрицал этого.

– Я бы не советовала тебе пытаться это сделать. Может, это не слишком заметно, но меня чертовски трудно убить, – сказала я. – Посмотри вокруг. Много ли ты знаешь людей, переживших владение сразу двумя Метками Демона?

Джонатан обернулся и наградил меня кривой язвительной улыбкой.

– Она еще только половина джинна, а уже приносит мне огорчения. Должно быть, твое влияние.

– Я тут ни при чем. Я думал примерно так же, когда только встретил ее. – Улыбка Дэвида была теплой, гордой, удовлетворенной. – Поверь мне, Джонатан. Она тебе понравится.

Ответный отклик – так похожий на любовь – промелькнул в глазах Джонатана.

– Я верю тебе, – сказал он. – Посмотрим, что это мне даст.

Он вновь повернулся лицом к окну.

– Ты нарушил закон, Дэвид. Ты привел человека в наш мир. Значит, ты обязан за это заплатить. Если ты не хочешь в качестве расплаты отказаться от нее, тогда будет что-то другое.

Огонь в камине внезапно вспыхнул и опал черной золой. Свет от окна поблек до холодного серого цвета. Джонатан повернулся. Больше не было маскировки под обычного парня. Все вокруг изменилось. Диваны исчезли. Деревянные, цвета меда стены сменились на строгий мрамор храма.

И Джонатан сделался чем-то настолько ярким, настолько мощным, что я крепко зажмурилась и отвернулась, пытаясь справиться с волной чистейшего ужаса.

«Он единственный истинный бог для тебя в твоем новом существовании».

Я и не догадывалась, что Рэйчел говорила это буквально.

Я почувствовала, что Дэвид преклонил колени, и последовала его примеру, держа голову склоненной и рот закрытым. Это было то, о чем предупреждал меня Дэвид. С этим Джонатаном невозможно было спорить. Я ощущала волны силы, прокатывающиеся по комнате, яркие и мощные, словно молнии, и мне хотелось стать как можно меньше.

– Дэвид, позволишь ли ты этой женщине умереть? – На самом деле это даже не было голосом. Гром, темный бархатный ветер, вихрем закручивающийся вокруг нас. Слишком громкий, чтобы исходить из чего-либо напоминающего человеческое тело.

– Нет. – Голос Дэвида напоминал мучительный скрежет, едва слышный.

Я не понимала, как он вообще мог хоть что-то сказать под оказываемым на нас давлением.

– Позволишь ли ты ей умереть?

– Нет.

– Я спрашиваю тебя в третий раз: позволишь ли этой женщине умереть?

Он спрашивал в традиционной для джиннов манере. Ответ, который сейчас даст Дэвид, будет правдивым, идущим от сердца и души. Он не смог бы сейчас солгать для спасения собственной жизни.

Возникла пауза. Дэвид молчал. Я ничего не могла изменить. Я с усилием раскрыла глаза и увидела его, с трудом поднимающегося, выпрямляющегося во весь рост. Высокого, одинокого, непокорного.

– Нет, – крикнул он. – Никогда.

Джонатан вздохнул.

– Да, – сказал он. – Вопрос риторический. Но я должен был спросить.

Бриллиантовый свет померк, оставив меня слепой. Я услышала чьи-то шаги. Когда я проморгалась, и темнота отступила, я увидела, что храм вновь видоизменился, вернулись стены кабинета, гобелены, мягкие удобные диваны. Давление исчезло.

Я заставила себя встать, держась для верности за спинку дивана. Ткань натянулась под моими пальцами, реальная, такая чертовски настоящая. Все это представлялось таким реальным.

Джонатан стоял прямо передо мной, снова маскируясь под человека. Плечи под черной рубашкой, сильные и напряженные, глаза, темные, словно космос. Он пристально смотрел на нас, скрестив на груди руки, потом сказал:

– Если ты не хочешь ее отпускать, единственный способ от нее избавиться, это убить и тебя тоже. И ты, конечно же, знаешь это.

– Да. Знаю.

Он не отводил взгляд.

– Сумасшедший сукин сын.

Светлая улыбка Дэвида согрела все вокруг.

– И ты всегда это знал.

Выражение на лице Джонатана смягчилось.

– Да, это так.

Они смотрели друг на друга несколько долгих мгновений, потом Джонатан с видимым усилием заставил себя вернуться к роли главного.

– Вот что я решил. Я дам ей неделю для того, чтобы научиться поддерживать свое существование. Ровно одну неделю, время пошло. Потом я обрежу связь. Если она не сможет черпать энергию самостоятельно, она повторит динозавров. Может, ты умрешь вместе с ней, а может быть – нет. Я не принимаю решения вместо тебя. Я решаю насчет нее. Согласен?

Он закончил, но было видно, что принятое решение не по душе. Дэвид нахмурился.

– Джонатан, недели недостаточно…

– Это все, что у нее будет, – оборвал он. – Скажи спасибо. Я вообще не должен был и этого делать.

Он повернулся ко мне, и я обнаружила, что стою, вытянувшись во весь рост.

– Ты. Ты поняла, что я только что сказал?

– У меня есть неделя для того, чтобы научиться это делать, или я умру. Согласна.

– Нет, ты не поняла, – поправил он. Его темные холодные глаза смотрели оценивающе, и, видимо, он вновь счел меня придурковатой. – Дэвид только что заявил, что не станет тебя отпускать. Если я перережу вашу связь, и он ее не отпустит, вы оба истечете до смерти здесь, на эфирном плане, и никто не сможет тебе помочь. Ни я, в никто другой. Ясно?

Я с трудом сглотнула.

– Да.

– Теперь все зависит только от тебя. Либо ты сумеешь решить эту задачу, либо заберешь его с собой.

Дэвид умрет из-за меня, потому что я не смогу отбить мяч? Какого черта! Не бывать этому.

– Я сделаю это, – сказала я, – я обещаю.

– Прекрасно. Я рад, что мы понимаем друг друга.

Я не была готова к тому, что произошло дальше, поэтому, когда чья-то рука сомкнулась вокруг моей, появившись откуда-то из-за спины, и рванула меня в стальные объятия, я пискнула, словно полевая мышь, вместо того, чтобы бороться. Руки, державшие меня, были очень женственными, холеными, с ногтями, выкрашенными в ядовито-желтый цвет.

– Не надо со мной сражаться, – прошептал мне в ухо голос Рэйчел. – Ни у одной из нас нет выбора.

Дэвид крутанулся, чтобы оказаться к нам лицом, Джонатан вытянул руку, и Дэвид тотчас застыл, не в силах сдвинуться с места. Его лицо было наряженным и бледным как мел, глаза пылали, но он оказался абсолютно беспомощным.

– Итак, мы договорились, – продолжал Джонатан. – Дэвид мне нужен, и прямо сейчас. Дела джиннов ждать не станут. Поэтому ты должна будешь отправиться в школу-интернат. Никаких бой-френдов, опекающих тебя, никаких особых предпочтений. Ты должна заслужить свое место под солнцем, и это будет не просто. Тебе ясно?

Ясно мне не было, но я обнаружила, что в любом случае не могу сказать ни слова. Я бросила полный отчаянья взгляд на Дэвида и увидела, что он в ужасе, если не больше. Я физически чувствовала «Нет!», вибрировавшее в пространстве между нами.

– Господин, – спросила Рэйчел, – куда мне отвести ее?

Прищуренные темные глаза Джонатана прошлись по мне в последний раз. Он смотрел так, как смотрел бы сержант на чрезвычайно костлявого новобранца.

– Патрик, – сказал он. – Отведи ее к Патрику.

Дэвид выдал сдавленный вопль протеста, но было слишком поздно. Мир вокруг меня – Джонатан, Дэвид, кабинет – растворился, когда Рэйчел увела меня прочь.

И тут же, вообще без какого-либо ощущения перемещения, мы оказались стоящими в одном из переулков Манхэттена. Хотя нет. Это Рэйчел стояла в переулке, я же парила вокруг как… цветок в проруби, пытаясь сообразить, как снова надеть собственную кожу. Проклятье.

Она стояла, скрестив на груди руки, и смотрела на тот пространственный план, где болталась я. Рэйчел развлекалась. Потом она изучила свои безукоризненные ногти и очевидно решила, что ядовито-желтый больше не является цветом дня. Ее брючный костюм стал ярко-оранжевым, ногти приобрели яркую закатную смесь оранжевого, золотого и голубого. Даже бусины в ее прическе вдруг оказались из янтаря и сердолика.

– Я все еще тебя жду, – напомнила она и пошевелила пальцами для изучения эффекта. Очевидно, он не был достаточно впечатляющим; она добавила несколько колец – вполне со вкусом – и после этого вновь обратила на меня внимание. – Ну, давай же, Белоснежка, мы не можем торчать здесь всю неделю.

«Держи свое дерьмо при себе», – подумала я.

Она, должно быть, услышала, так как подняла в изумлении бровь.

– Это спорный вопрос. Я считаю, что это твое дерьмо, не мое.

Я медленно создавала свое тело. Изнутри во вне. В то время, как появлялась кожа, я уже переключилась на одежду, быстренько создавая ее по образцу, сделанному мной раньше. Раз, два… Может быть, секунд за пять. Не так плохо.

Туфли выглядели классно. Я изучила их и восхитилась, решив, что действительно необходима косая отделка и выбрала зеленую под лайм.

Когда я оглянулась, Рэйчел улыбалась. Дружелюбное выражение исчезло с ее лица в тот же миг, как я его заметила.

– Что? – спросила я.

Она тряхнула головой, звякнув бусинками в косичках.

– Ничего. Просто твоя манера одеваться, может быть, даже более странная, чем моя. Вполне изящный минимализм.

– Мы собираемся стоять в вонючем переулке весь день, разговаривая о моде?

– Ну не то, чтобы мы не могли этого сделать, но возможно, это не самый лучший план на день.

Она направилась в сторону выхода из длинного кирпичного тоннеля, где яркое нью-йоркское утро текло своим чередом в виде озабоченных пешеходов. Ни один из них на нас не смотрел.

– Старайся держаться рядом.

Я неуклюже шла за ней – если в подобных изумительных туфлях походка вообще может называться неуклюжей. Я ставила ноги аккуратно, избегая луж с Бог-знает-чем и бесформенных куч даже-бог-не-знает-чего. Рэйчел дошла до конца переулка, повернула направо и затерялась в людском потоке. Я торопливо догнала ее.

Стоял по-настоящему великолепный день; солнце ласкало мою кожу, обволакивая меня, словно мягкое теплое покрывало энергии, и я жадно подпитывалась ею. Вокруг нас звучала бесконечная симфония автомобильных гудков, сирен, громких голосов – от избытка энергии. Я начинала любить этот город. Вытряси из него все дерьмо – он крутанется и встанет на ноги. У нас с Большим Яблоком это было общим. Это и нахальный, дерзкий характер.

– Итак, кто у нас Патрик? – спросила я, наконец. – Твой приятель?

Рэйчел фыркнула с глубоким отвращением.

– Нет. Мы движемся разными орбитами.

Хм. И в мире джиннов можно быть непопулярным. Кто знает…

– Что с ним не так?

– Ничего. Мы просто очень разные.

– Да? Насколько? Он, что, неаккуратен в делах?

Я заслужила косой взгляд упрямых золотых глаз.

– Он считает, что лучший способ понять, что значит быть джинном, это научиться быть рабом.

Я сбилась с шага. Рэйчел продолжила путь, но чуть медленнее, позволив мне догнать ее.

– И это парень, к которому ты меня ведешь?

– Ни у кого из нас нет выбора, – парировала она. – Я вынуждена подчиняться приказам Джонатана. Так же, как и ты.

– Да, кстати, почему?

Она стрельнула в меня взглядом широко раскрытых жарких янтарных глаз, которые стали почти человеческими от удивления.

– Почему что?

– Почему ты ему подчиняешься?

Она мягко встряхнула головой.

– У меня нет ни времени, ни сил, чтобы рассказать тебе всю историю джиннов за один день. На то, что Джонатан руководит нами, есть веские причины. Если тебя направили к Патрику, я передам тебя ему лично в руки, и ты там останешься. И кончено.

Может быть, для нее. Но я не принимала приказы без малейшей возможности их оспорить. В то же время бесполезно спорить об этом с Рэйчел. Я убедилась на собственном опыте, что она раздавит меня как муравья.

– Ну и где этот парень?

Она показала. Я моргнула.

– Ты шутишь, – не поверила я.

Прямо впереди, на конце ее указующего пальца, словно она вызвала его из земли, стояла гигантская башня из камня и стали – здание «Эмпайр Стейт Билдинг». Вернее, его туманные очертания. Нам предстояла долгая прогулка.

– Ты не спутала мои туфли с туристическими ботинками?

Она сверкнула ослепительной едкой улыбкой:

– Тогда надень удобную обувь.

Я вздохнула и подстроилась под ее шаги. Бывают дни, когда погоня за модой себя не оправдывает.

Нью-Йорк интересен на всех уровнях, но на эфирном в особенности. На физическом плане он лежит подобно свадебному торту, история на истории. Достаточно спуститься в его тоннели, и вы найдете подлинные надписи и рисунки первых поселенцев, а также давным-давно изгнанных индейцев, живших здесь еще до них. На тонком плане Нью-Йорк кирпичный, цементный с уличными фонарями – так он воспринимается через образы и энергетику. Чудовищный склад аккумуляторов, укомплектованный добротой, злостью, яростью, миролюбием, бешенством, любовью, ненавистью и амбициями. На эфирном плане он выстреливал вверх на многие мили. Страна чудес с постоянно сменяющимися миражами.

Сегодня здесь было ярче, чем в последний раз, когда я наблюдала все это. Какая-то агрессивная гордыня пронзала каждое строение, и даже жилые многоэтажки заразились яростью и отчаяньем.

Башни-близнецы продолжали существовать на эфирном плане. Когда мы походили место, где они стояли, здания были отчетливо видны. Я остановилась, открыв рот, чувствуя ледяные мурашки по всей моей не вполне человеческой коже. Приведения двух зданий поднимались в серое небо сияющим льдом.

– Как? – заикаясь, спросила я, уже зная ответ. Они были здесь потому, что продолжали жить в сердцах и умах миллионов, а может, и миллиардов людей. И пока не исчезнет память о них, они будут оставаться на эфирном плане. – Потому, что мы помним, – решила я.

Рэйчел серьезно кивнула и сказала:

– У людей есть сила. Созидание, уничтожение, воспоминания… все эти действия заключают в себе великую мощь. Гораздо больше, чем кто-либо из них осознает.

В этом было что-то попирающее смерть. Я чувствовала неописуемую энергетическую мощь даже с того места, где стояла.

– Можем мы подойти? Посмотреть поближе?

– Ты – нет. – Ответила она. – Слишком молода. И слишком много энергии. Для тебя это будет то же самое, что оказаться в солнечном ядре.

Она повела меня прочь. Мы в быстром темпе двигались в людском потоке. В это время дня – самый час пик. Люди, спешащие на работу, женщины в деловых костюмах, мотоциклисты, двигающиеся в волнах гудков, выхлопных газов, потоков машин, рядом с тротуаром. Каждая машина была желтым такси с тарифами, написанными на боках. Казалось, каждый имел дамскую сумочку, рюкзак или портфель. Половина говорила по телефону.

– И я сказала ему…

– …сука, быстро все исправь, прежде чем я решу, что ты еще более тупа, чем кажешься…

– …Я говорю, как можно быть таким придурком? Конечно же, это цыпленок!

Я задумалась о том, представлял ли кто из них, как их личная жизнь звучит для остального мира. Заботился ли об этом. Мне стало интересно, слышит ли кто из них нас. Если это и так, то все равно всем безразлично. Очевидно, для всех это просто еще один обычный день Нью-Йорка.

Мы не пользовались невидимостью, но это не мешало людям с пугающей скоростью нестись вперед, не видя нас. Рэйчел увернулась, избегая столкновения с особенно сосредоточенной блондинкой в жакете от Энн Тейлор и юбке от Кмарт. На обесцвеченных волосах женщины виднелся провод от наушников к сотовому телефону, на кончике носа сидели шикарные очки супер-женщины, и ей было глубоко плевать на окружающих. Этот тип был мне знаком. Черный пояс в ходьбе по магазинам, никаких детей, никаких собак, никакого мужа, денежные вложения в ***. Живет, скорее всего, в крошечном, но дорогом чулане и работает в Сити-банке или же в Чейз.

Она заметила нас, и ясно было, что даже для Нью-Йорка мы – не совсем обычное зрелище. Около секунды ее серые глаза изучали Рэйчел, нацеливаясь как ракеты, потом она свернула и пронеслась мимо нас, вернувшись к напряженному разговору о последнем падении индекса Доу Джонсона. Рэйчел улыбнулась.

– Как-нибудь ночью у нее будет сон. Сон о полетах и падениях или, например, о монстрах. И она не будет знать причины.

– Ты его нашлешь?

– Нет. Они делают это сами. Небезопасно смотреть на нас слишком долго, ты же знаешь. Это не для них. – Она окинула меня взглядом и нахмурилась. – А может, ей присниться кошмар о твоих волосах.

– А что с моей… – я притянула к себе прядку, вновь завивавшуюся локоном, и уставилась на нее. – Черт! Я снова как Шерли Темпл.

Рэйчел потянула меня в сторону, где мы остановились зашитой бело-красного полосатого тента перед пыльным обувным магазином. Тротуар был заляпан голубиным пометом и старыми табачными плевками. Она стояла передо мной, закрывая от случайных взглядов, и мягко гладила мою голову своими пальцами с длиннющими ногтями. Я чувствовала, что кудри распрямились.

– Вот так. – Сказала она. – Запомни это ощущение. Просто воспроизводи его, когда это необходимо. – Она посмотрела на меня более внимательно. – Твои глаза.

Я вернула им более нейтральный серо-голубой цвет, который создавала ранее. Она кивнула.

Мы снова влились в поток пешеходов. У нас была милая двенадцатиминутная прогулка. Я не рекомендовала бы вам повторять подобное в ультрамодных туфлях.

В конце нашего путешествия, которое я назвала Манхэттенским Маршем Смерти, перед нами вырос огромный квадратный массив Эмпайр Стейт Билдинг. Его образ имел богатую и глубокую историю.

– Не кажется ли тебе, что наш поход слегка затянулся? – спросила я, разглядывая здание. Оно внушало страх своими размерами. Мне хотелось посмотреть, как оно выглядит на эфирном плане, но я знала, что если сделаю это, то не смогу сохранить цвет глаз и вид прически. Лучше пока придерживаться простых вещей.

– Нам туда, – сказала Рэйчел, и потянула меня к большим стеклянным автоматически раздвигающимся дверям. Я, превозмогая усталость, проплелась за ней. Последние метры, и мы оказалась в просторном благородном холле под пристальным взглядом шеренги парней из охраны, одетых в броские синие пиджаки.

Здесь пахло свежей краской и старым деревом, и было на что посмотреть, даже не заглядывая на тонкий план. Великолепный интерьер, ощущение основательности и историчности этого места вызывали желание остановиться и впитать все это. Так много людей побывало здесь за все эти годы, принося с собой свои тревоги, свою любовь, надежды и мечты. Я чувствовала отголоски чувств, заключенных в каждой плитке пола, в каждой стальной балке каркаса. Это было… безумно тягостно.

Посетители стояли в очереди за красным бархатным шнуром рядом с табличкой с надписью «ТУРЫ». Шнур тянулся до металлодетектора, и я была уверена, что немецкая овчарка, красиво сидящая в углу, находилась здесь вовсе не для украшения.

– Иди через детектор, – произнесла Рэйчел, – и ни к чему не прикасайся.

– Хм… люди в очереди…

– Обойди их.

Я так и сделала. Никто на меня не смотрел. Теперь, когда я сконцентрировалась, то почувствовала – что-то висело вокруг меня, не абсолютная невидимость, а своего рода серая завеса типа «не смотри на меня». Ее создала Рэйчел. Во всяком случае, я стала лучше видеть такие вещи, а раньше не смогла бы ее даже уловить.

Я подождала, пока возникнет промежуток в очереди, проходящей через детектор, и бросилась туда, пронеслась сквозь него, испытала чрезвычайно странное ощущение, словно бы ожог глубоко внутри. Стоп. Странно.

Собака смотрела на меня. Сначала я решила, что она просто смотрит в моем направлении, но она следила за мной, пока я шла сквозь охрану, и когда Рэйчел присоединилась ко мне, я слегка подтолкнула ее локтем и указала подбородком на нашего пушистого друга.

Она кивнула.

– Животные видят нас такими, какие мы есть. Собаки не представляют опасности, но остерегайся котов. Они могут быть весьма неприятными.

– Хорошо.

Она нажала кнопку. Мы ждали лифт. В конце концов, он прибыл, и мы быстро втиснулись внутрь, отсекая поток туристов быстро закрывшимися дверьми. Рэйчел нажала кнопку – какую именно, я не увидела – а затем повернулась и уставилась в пустой угол металлической кабины.

– Хм, – на этот раз мне было сложно подобрать слова, – здесь что-то…

– Тихо, – оборвала меня Рэйчел, – я думаю.

Я замолчала.

Я слушала поскрипывание лифтовой кабины, шорох тросов, поднимающих нас к небесам. Отдаленные голоса доносились одновременно с разных этажей, отрывки бесед переплетались в единое целое так, что было сложно хоть что-то уловить.

Я начала осознавать еще кое-что. Низкий гул где-то в дальнем углу лифта, звук там, где не должно быть никакого звука. Там, где никого не было.

– Что это? – спросила я, но прежде, чем я договорила, Рэйчел начала двигаться. Она шла от меня по кругу, потом резко бросилась к пустому углу лифта, сцепившись с чем-то, что было тенью и тьмой, и тогда…

И тогда я увидела это. Определенно, не человек. Черное, текучее, похожее на разлитую в воздухе зыбь пятно на мире. Рэйчел попыталась удержать это, но оно ускользнуло от нее, словно нефть, медленно просочилось мимо, направляясь ко мне.

– Поднимись! – предостерегающе крикнула она мне. Ее ногти сменили цвет с ядовито-оранжевого с голубым на брильянтовый, и она резко рванула нечто между нами, оставляя глубокую рваную дыру. Я слышала, как это закричало высоким металлическим голосом.

– Поднимись, идиотка!

Она имела в виду, что мне нужно переместиться на эфирный план. Я покинула свою человеческую форму, превратившись в дымку, туман, химеру… в нечто такое, что невозможно удержать. Но это означало, что я перешла в другую форму существования, и здесь шла реальная битва.

Рэйчел – огненное облако на эфирном плане, яркий пылающий дух – была заключена в потрескивающей клетке из черного огня. Она металась внутри, выла и хлестала ее своими алмазными когтями, но я видела, что раны, которые она наносила, исчезали через несколько секунд.

Это было… это выглядело так, словно нечто поедало Рэйчел. Поглощало ее, высасывая силу, питая через огненную клетку что-то еще, что-то такое, чего я даже не могла разглядеть в чернильной тьме. Бог мой. И это нечто разыскивало меня, не Рэйчел. Я чувствовала, как его голод заставлял вибрировать пространство между нами.

Я не задумывалась. Я просто потянулась и схватила этот черный огонь. Думаю, что собиралась сделать дыру, достаточно большую для того, чтобы Рэйчел могла вырваться, но произошло другое. В ту же секунду как я коснулась его, он сковал меня, замкнув кругами потоков энергии чудовищной силы. Я оказалась взаперти.

– Джоанн! – крикнула Рэйчел, и я почувствовала ее присутствие через разделявшую нас преграду, – Используй Дэвида! Борись!

Выбора у меня не было. Перспектива быть высосанной досуха меня категорически не устраивала, она вызывала во мне настолько бурное отвращение, что я готова была использовать все, что угодно и кого угодно, чтобы вырваться. Я захватила серебряную нить, соединявшую меня с Дэвидом, и почувствовала, как меня заливает сила, пьянящая, искрящаяся, горячая, кристально чистая. Вращение потока замедлилось, словно его выключили. Клетка вокруг Рэйчел развалилась на извивающиеся от боли черные сгустки энергии, и я смогла вытащить ее на свободу. Я прикоснулась к ней, оставляя при каждом движении серебряный след силы. Она схватила меня и потянула вниз через эфир, со скоростью ракеты проваливаясь обратно в реальный мир. Мы обрушились назад в лифтовую кабину с силой, заставившей ее покачнуться, и Рэйчел, не тратя лишнего времени на тонкости, создала за долю секунды для меня плоть и форму. Когда я очнулась, ее неоново желтые глаза смотрели на меня с расстояния меньше фута.

– Что, черт возьми, это…

– Держись! – закричала она, прерывая меня на полуслове, и я почувствовала волну силы вокруг нас. Не от нее, не от меня, от той штуки.

Я реагировала, не задумываясь. Я потянулась в эфир и резко дернула это вниз. Получившееся столкновение сил взорвалось фейерверком искр, которые тут же превратились в бело-голубые шаровые молнии, ищущие разрядки. А вот этим я уже вполне могла управлять. Я переместилась на субатомный уровень и быстро рассеяла их через стальной каркас здания, предварительно отобрав энергию и превратив в миллионы крошечных разрядов. По всему зданию люди собирали статистическое напряжение с ковров, получали небольшие разряды тока от ручек дверей, чувствовали покалывание у основания шеи.

– Нет! – сказала Рэйчел, схватив меня за плечи. – Мы не можем сражаться здесь. Слишком закрытое пространство!

Не то, чтобы у нас был особый выбор. Это нечто продолжало нападать на нас быстро и жестко, и я, проигнорировав ее слова, вошла в эфир, пытаясь понять, что происходит.

Оно контролировало воздух. Я не могла сказать, что оно собирается делать, но была готова держать пари – что-то скверное.

Воздух имеет вес – он весит несколько фунтов на квадратный дюйм. Увеличение плотности воздуха может разрушить человека – тело сомнется, словно пустая пивная банка.

Я блокировала рост веса молекул кислорода внутри кабины лифта и резко свернула их в тугой шар между моих раскинутых рук. Рэйчел оглянулась и посмотрела вниз на серо-голубую массу, которой я управляла. Ее глаза расширились.

Я зажгла шар от электрических искр, все еще висящих в воздухе, и окружила все это оболочкой из углекислого газа. Потом одной рукой подняла получившееся инферно размером с мяч для боулинга.

– Ну, иди сюда! – крикнула я в пустое пространство. Звуки не разносились в измененной атмосфере, но это было не важно. Я знала, что нечто уловило суть того, что я хотела сказать.

– Тащи сюда свою трусливую задницу! Покажись!

Лифт вздрогнул.

Что-то черное постепенно проявилось в углу сначала маревом, затем стало набирать краску и, наконец, стало скользким нефтяным пятном.

Я недолго была джинном. И не знала, что передо мной, но Рэйчел, похоже, была в курсе. Она вскинула левую руку, направив ее на нечто. На ее руках снова отрасли когти – длинные, неприятно сверкающие в свете, идущем сверху, твердым кристаллическим блеском.

– Ифрит! – прошипела она злобно. – Убирайся отсюда.

Нечто имело глаза. Я чувствовала, что это так, даже не видя их. Мерзкие глаза.

И еще более мерзкие привычки. Огненный шар, созданный мною, начал обжигать, невзирая на все прослойки газа, которыми я его окружила. Я перекинула его из одно руки в другую, стараясь выглядеть беззаботно и – я надеялась – опасно.

И тут ифрит проурчала:

– Мир вам, сестры.

– Нет уж, сестра моя, – нежно ответила Рэйчел. – Кто позволил тебе здесь охотиться?

– Сладкая моя, я охочусь там, где хочу, – сказало нечто. Голос был похож на черный бархат, и хотя воздух вокруг был слишком беден для того, чтобы удерживать запахи, я чувствовала в горле привкус гнилого мяса.

– Не здесь. И не сейчас.

Я не знаю, как оно это делало, но оно ухмылялось. Скалило зубы, как это ни странно. Возможно, мои глаза привыкли к бедности черт его лица, дорисовывая некоторые недостающие детали, но я была уверена, что уловила сверкание его зубов.

– Эта тварь не сможет выжить, – сказало оно, указывая на меня, – неужели ты думаешь, что я позволю ее энергии растрачиваться впустую?

Ифрит говорила обо мне.

– Кого это ты назвал тварью? – бросила я в ответ.

– Тихо! – сказала Рэйчел. Теперь она, нахмурив брови, внимательно разглядывала ифрита, больше его не опасаясь. – Избавься от файербола, пока ты кого-нибудь не покалечила.

Ну да. Файербол. Я разрушила его, сняв шит из углекислого газа и тут же сильно охладив молекулы кислорода, чтобы он не взорвался и не поджарил нас живьем. После щелчка, эхом отразившегося в кабине лифта, остался лишь слабый запах озона и небольшой дымный след, оставленный мной для эффекта.

– Теперь, – сказала Рэйчел и медленно опустила руку, – скажи, кто послал тебя, моя несчастная сестра?

Мне показалось, что ифрит сменил позу. «Моя несчастная сестра?» Эта штука совсем не выглядела несчастной, или имеющей какие-либо родственные связи. Да и ее принадлежность к женскому роду в глаза не бросалась.

Прямо на этих словах лифт зазвенел, и кабина вздрогнула и остановилась. Двери медленно со скрипом разошлись, открыв взгляду просторный, но бесцветный холл, застеленный не слишком новым ковром марки бизнес-класса и… Санта-Клауса.

Серьезно. Большого, плотного, высокого с густыми пушистыми светлыми волосами, с мерцающими, как Карибское море, синими глазами… На нем был синий тренировочный костюм, кроссовки фирмы «Найк» и обязательные для Санта-Клауса маленькие узкие очки на кончике носа.

– Вообще-то, она моя. Прошу прощения за беспокойство, – сказал он и протянул в мою сторону руку для пожатия. Я уставилась на нее, потом на него, на Рэйчел, на ифрита, расположившегося возле противоположной стены с таким видом, словно никаких забот в этом мире у него нет. В воздухе до сих пор висел запах озона.

– Джоанн Болдуин, как я предполагаю, – сказал он с этакой дьявольской всезнающей улыбкой.

– Кто вы такой, черт побери? – выдавила я.

Рэйчел взглянула, потом встряхнула руками и принялась критически изучать вновь появившийся на ногтях лак.

– Его имя Патрик, – сказала она, – и я с прискорбием тебе сообщаю, что это твой новый учитель.

Ифрит исчез, пока я не смотрела в его сторону, но у меня осталась твердая уверенность, что далеко он не убрался. Патрик и Рэйчел обменялись долгими взглядами. Со стороны Патрика – озорной, привлекательный и откровенно развратный, со стороны Рэйчел – полный боли, страдания и неприязни.

– Не надо, – сказала она, как только Патрик открыл рот. Его, казалось, это задело. – У меня нет желания поддерживать отношения с тобой, официальные или какие-либо еще. Ты ждал ее, я надеюсь.

Патрик кивнул и с силой вдавил кнопку, мешая закрыться дверям лифта, и сделал широкий приглашающий жест, включающий в себя шутовской, опереточный поклон. Рэйчел вышла, игнорируя его. Я пошла следом, и у меня появилась четкая уверенность, что, стоя согнувшись в поклоне, он изучал мою задницу.

Патрик позволил дверям закрыться и предложил мне руку, которую я не приняла. Рэйчел, с раздражением глядя на эту пантомиму, резко сказала:

– Давай покончим с этим. Я не ценитель твоих шуточек.

– Ты о моем ифрите? Да брось, Рэйчел. Неужели ты всерьез могла подумать, что она причинит тебе вред? Хороший спектакль, даже очень хороший. Мне понравились твои вопли. Я полагаю, Джонатан сказал тебе, что на пути могут встретиться какие-нибудь неприятности?

– Он не упоминал об этом. Как я понимаю, ты проверял нашу новую подругу?

– Конечно. – Теперь он подал руку Рэйчел.

Она посмотрела на него, словно он предложил прикоснуться к чему-то вроде сточной трубы, и продолжила путь. Патрик ринулся вперед по коридору, указывая нам путь, и бросил через плечо:

– Не обижайся, моя милая, но мне действительно хотелось убедиться, что она не собирается падать в обморок и умирать от малейшей ерунды. Я думал, что раз ты здесь, рядом, она будет ждать, пока ты спасешь ее, но был приятно удивлен. У нее твердый характер. Мозгов нет, но характер твердый.

– Эй, – возмутилась я, прибавляя шаг, чтобы догнать их.

Между нами было как минимум десять футов. Я старалась шагать шире, но мои высокие каблуки, пусть и очень модные, не подходили для быстрой ходьбы.

– Значит, это такой своеобразный тест?

Патрик бросил на Рэйчел взгляд, приподняв густые брови.

– А она быстрая, не так ли?

– Очень. – Впервые они сошлись во мнениях.

Мы остановились у небольшой офисной двери без номера, но с выцветшей табличкой, гласившей «Пожалуйста, стучите». Патрик повернул ручку, широко распахнул дверь и пропустил меня вперед. Я сделала осторожный шаг внутрь и оказалась в не слишком уютной комнате, похожую на стандартную приемную низкооплачиваемого зубного врача – мебель фабричной сборки, потрепанные журналы, паршивый телевизор, беззвучно работающий в углу. Служащий, принимающий посетителей, отсутствовал, зато имелась еще одна дверь, на этот раз без каких-либо табличек.

– Нам сюда. – Он кивнул на вторую дверь.

Я прошла сквозь пустую приемную и собиралась открыть ее… но дверь беззвучно распахнулась прежде, чем я коснулась се.

– Не обращай внимания. Мой ифрит немного скучает, к тому же ты исключительно прелестна, моя дорогая. Ей это нравится.

Никогда раньше Санта-Клаус не смотрел на меня с таким вожделением. Это нервировало.

– Патрик, – сказала Рэйчел с упреком, – веди себя хорошо.

Санта-Патрик принял обиженный вид отвергнутого младенца. У него был плавный тенор, мягкий как масло. И я никак не могла определить по легкому акценту, кто он такой. Не американец… возможно, европеец.

– Я исключительно хорошо воспитан, – оскорбился он, – и к тому же я очень квалифицированный специалист, настолько, что ты удивишься, мой сладкий маленький персик. Видишь ли, я живой пример того, что Дэвид пытался проделать с тобой. Я всего лишь человек, пусть даже уцелевший после того, как меня превратил в джинна другой джинн.

Внезапно мне понадобилось присесть. Столько всего заключалось в этом простом предложении – во-первых, он умирал раньше, во-вторых, превращение однажды уже случалось и вышло удачным. На такое я и не надеялась.

Патрик, должно быть, почувствовал мое состояние, поскольку взмахнул рукой, и внезапно рядом обнаружился стул для посетителей – из числа той самой неудобной мебели из приемной. Я села. Рэйчел положила руку мне на плечо, и ее прикосновение, а также уверенный, дружелюбный взгляд Патрика позволили мне вновь обрести почву под ногами.

– Когда мне было сорок два года, я смертельно заболел, – сказал он и сел за стол. Стул под ним протестующее заскрипел. Патрик уперся подбородком в сцепленные пальцы и продолжил, – тогда я был из тех, кого вы называете огненными Хранителями. Когда я умер, мой джинн…

– Сара, – сказала Рэйчел тихо. Они обменялись понимающими взглядами.

– … мой джинн Сара сделала меня тем человеком, который я есть сейчас. – Он светло улыбнулся. – Ну, не совсем человеком, конечно. Поэтому Джонатан и решил, что я вполне способен научить тебя тому, как стать джинном. Ты в курсе, что сейчас ты им не являешься?

– Джонатан ясно дал мне это понять, – сказала я.

– Ты должна знать, – улыбка Патрика исчезла, как будто он запер ее под замок. – Ты умрешь и утащишь Дэвида за собой, если не научишься жить без постоянной подпитки его жизненной силой. Веришь?

Я сглотнула.

– Да.

– Тогда забудь все, чему учил тебя Дэвид. Мы начнем все сначала. Проблема в том, что те, кто родился джинном, не представляют себе, чему тебе нужно учиться, для того, чтобы выжить – и это на самом деле совершенно не то, что, как они думают, тебе нужно знать.

– А то, что было в лифте – это именно то?

– Нет, конечно. Это была всего лишь маленькая шутка. – Патрик выдал озорную улыбку. – Между нами с Рэйчел целая история, не так ли, моя сладкая? И я был уверен, что она получит удовольствие от небольшой дуэли.

По виду Рэйчел я не сказала бы, что общение с ифритом доставило хоть какое-то удовольствие, а наш разговор радовал ее и того меньше.

– Если ты сделал все, что хотел… – начала она.

Патрик окинул ее жестким взглядом бирюзовых глаз. Сейчас в нем чувствовалась сила, и не просто сила – огромная, по крайней мере, большая, чем у Рэйчел.

– Да, любовь моя, сделал. Почему ты, как милый послушный песик, не спешишь обратно к своему хозяину?

Температура воздуха между ними упала ниже арктической. Улыбку Рэйчел трудно было бы назвать дружеской, как, впрочем, и Патрика.

– Оставляю ее на твое попечение, Патрик, – сказала Рэйчел мягко. – Только предупреждаю, Джонатану не понравиться, если ты допустишь, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– Ты так уверена в хозяйском мнении по данному вопросу? у меня не создалось впечатления, что он испытывает особую привязанность к этой девушке. Ничего подобного.

Ее глаза сузились в две золотые щелки.

– Отлично. Мне не понравиться, если ты допустишь, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– Я думал, она подружка Дэвида. Или все-таки твоя? На самом деле я так люблю уступчивых девочек, ты же знаешь. Возможно, я сочту это интересным?.. – Он продолжал неприятно улыбаться, когда она зашипела и гордо пошла прочь.

Дверь беззвучно открылась при приближении и закрылась за ее спиной. Я пыталась прислушаться к ощущениям, которые она посылала мне, предостерегая. Но все, что я чувствовала, это огромная, почти весомая сила Патрика и темное марево его ифрита, скользившего на грани моего восприятия.

– Наконец-то одни, – сказал Санта-Клаус и выдал определенно волнующую улыбку, – не возражаешь, если мы направимся ко мне?

Квартира Патрика располагалась на Семьдесят третьей улице. Просторная и безумно дорогая, обставленная со всем размахом, какой только может обеспечить фантазия джинна в сочетании с практически неограниченными финансами.

Это было просто несчастье какое-то.

Его «офис» был лишен отпечатка индивидуальности, кругом царили обдуманно мягкие линии, квартира не имела не единого угла. Ковер цвета, который даже Рэйчел не захотела бы носить – агрессивный голубой, такой, что глазам было больно, соперничал с желтыми кожаными диванами и сияющими зелеными столиками, сделанными на заказ. Безвкусные гипсовые копии обнаженных греческих статуй, чем непристойнее, тем лучше. Также ему нравились улыбающиеся лица. Вся ванная комната была украшена ими, включая полупрозрачное сиденье на унитазе с маленькими желтыми смеющимися рожицами, плавающими внутри.

Здесь жил ну уж никак не Санта-Клаус.

Патрик направил меня в объятия бананово-желтой кожаной софы, которая оказалась гораздо более неудобной, чем это выглядело со стороны, и скрылся на кухне. Вернулся он с двумя бокалами, в которых плескалось что-то выглядящее как алкоголь, но в этом случае доза была чересчур большая. Он протянул один мне. Я поставила свой стакан на столик, и он торопливо предложил мне круглую лакированную подставку.

– Итак, – он просиял улыбкой и подтянул стул поближе, чтобы плюхнуться на него. – Значит, тебе интересно, как все это работает.

– Да, немного.

– А очень просто. – Сказал он, и сложил руки домиком под подбородком. И снова эти глаза – теплые и глубокие, как тропический океан. Обманчиво миролюбивые.

– Ты знаешь, что такое ифрит?

– Встречала одну. Она мне не понравилась.

– Значит, знаешь. – Патрик взглянул мне за спину, и я почувствовала, что-то темное и зыбкое притаилось за моим плечом. Оборачиваться я не стала.

– Она – это то, чем ты можешь стать, если не будешь все делать правильно. Она – истощенный джинн, который не способен получать энергию от мироздания и может только высасывать ее у других.

– Я думала, что так делают все джинны. Черпают энергию через кого-нибудь.

– Нет, нет. Я уже говорил тебе, чтобы ты забыла все, чему учил тебя Дэвид. – Он погрозил мне пальцем. – Я вырос во времена алхимии, поэтому объясню тебе это в алхимических терминах. Мы проводим трансмутацию сути вещей. У нас есть собственная сила, которую мы черпаем из окружающего мира, но для того, чтобы сделать нечто великое, настоящее чудо, из тех, которыми славятся джины, мы вытягиваем жизненную силу людей. Но сделать так мы можем, только если от нас это требуют.

– Ты имеешь в виду рабство.

Патрик пожал плечами.

– Я предпочитаю называть это пребыванием на службе обществу. В любом случае к подобному шагу ты пока не готова. Для начала тебе нужно научиться жить без энергетического источника в виде человека или другого джинна.

– Это то, для чего я здесь. – Я рискнула сделать маленький глоток предложенного им напитка. Bay. Отличное виски. Видимо, плохой вкус Патрика не распространялся на его вкусовые рецепторы.

– Конечно. Ты должна научиться подпитываться от всего, что вокруг тебя, изменяя его форму и поглощая избыток образующейся энергии. Мой бедный ифрит сейчас является своего рода вампиром, ворующим силы у других, но не способным поддерживать свою жизнь самостоятельно. Понятно?

Меня бросило в дрожь, но мне не хотелось, чтобы он это заметил. Поэтому я вздернула подбородок и послала Патрику долгий взгляд. Он улыбнулся.

– Расскажи мне что-нибудь о себе.

– Я предпочла бы поменьше говорить.

– Нет причин грубить мне, малышка. И, поверь, я спрашиваю не из пустого любопытства. Расскажи мне что-нибудь о себе. Что угодно.

– Мне двадцать восемь лет…

Он отверг это взмахом руки.

– Что-нибудь личное. Что-нибудь… обычно скрытое в глубине души. Например, расскажи мне что-нибудь о том, что ты любишь.

Я думала об этом несколько долгих секунд, потом сказала:

– Ральф Лоуренс, летняя коллекция этого года. Весенняя мне не понравилось, там было чересчур много пастельных тонов, а зимняя была вообще исключительно паршивой, сплошь блеклые оттенки коричневого и серого. Но этим летом он создал несколько хороших моделей, таких огненно оранжевых в сочетании с бледно красным. Впрочем, это касается только юбок. А вот брюки-капри – просто дерьмо. Там карманы. Ну, кому понравятся капри с карманами? Какая женщина в здравом уме обрадуется дополнительной ткани на бедрах?

Наступила долгая звенящая тишина. Широко раскрытые глаза Патрика выглядели пугающе. Наконец он прочистил горло и спросил:

– Что-нибудь еще из мира моды?

– О чем ты хочешь, чтобы я говорила? Щеночках? Котятах? Младенцах?

– Давай начнем с простого. Какое у тебя любимое блюдо?

Я округлила глаза.

– Шоколад.

Упс. Патрик ушел на кухню и вернулся обратно… с сахарницей. Он поставил ее передо мной. Я посмотрела на белые кристаллики.

– Хм… я не то, чтобы слишком голодна. Или это моя последняя надежда?

Он устроился в ярко-красном кресле, скрипнув кожаной обивкой.

– Нет. Преврати это в шоколад. Я тупо на него уставилась.

– Алхимия, – напомнил он мне. Он достал из вазочки леденец в серебристой оболочке, развернул его и положил его рядом с сахаром.

– Вот тебе образец. Для трансмутации. Ты должна поменять химическую формулу сахара и забрать себе получившуюся энергию. Ну и, конечно, шоколад, если хочешь.

Он запустил руку в сахарницу и вытащил горсть белых крупинок, положил их на ладонь и театрально нахмурил брови. Сахар уплотнился, потемнел и превратился в превосходную маленькую шоколадку. Он отправил ее в рот и сладостно причмокнул.

– Нет необходимости соблюдать пропорции, – сказал он, наслаждаясь шоколадом, – все зависит от того, сколько силы тебе хочется выделить в процессе. Но тебе требуется хотя бы что-то, с чем можно работать. Это обычно несложно – большинство из того, что нужно, находится рядом. Когда ты станешь достаточно опытной, то сможешь использовать любые исходные материалы, не обязательно с близкой химической формулой, но начнем мы с простого.

У меня не было ни одного соображения, как сделать то, о чем он говорил, серьезно. То есть, что в теории мне все было ясно, но существовала чертовски большая разница между сахаром и вкусной конфеткой. В голове моей роилось множество мыслей, но в основном я думала о том, что жизненная энергия продолжает перекачиваться от Дэвида ко мне, поддерживая мои силы. Я должна была научиться обходиться без подобной подпитки. Я должна. И его, и моя жизни зависели от этого.

Я потянулась к сахарнице, взяла щепотку и принялась пристально разглядывать белые гранулы, лежащие на ладони. Гм. Химия. Мне всегда нравилась химия. Значит так, нужно просто выскользнуть на эфирный план, погрузиться в хитросплетения молекулярной структуры, до тех пор, пока не достигнешь самого первого базисного уровня и перестроить его, вот и все.

Ну да. Сказать проще, чем сделать, но почему бы и нет? Я глубоко вздохнула, закрыла глаза и сосредоточилась на структуре вещества. Для начала я добилась того, чтобы кристаллы ясно и четко предстали перед моим внутренним взором. Следующим шагом нужно было сосредоточиться на отдельных молекулах, составляющих кристалл. Теперь в промежутках создаем слой…

Я уже дотянулась до сияющих, прекрасных бело-голубых базисных блоков, когда почувствовала, как словно что-то прошлось по моему мозгу раскаленными добела когтями. Я взвизгнула, схватилась за голову, ощущая себя бабочкой, насаженной на булавку.

Мы начали вовсе не с превращения сахара в шоколад. Картина выглядела следующим образом – в то время как я, крича, каталась по полу, Патрик просто сидел рядом и с добрым дружеским видом с интересом наблюдал за происходящим. А на эфирном плане меня рвал и терзал его ифрит. Я с ужасом ощущала, как цветные слои моей ауры наливаются темным, я боролась, стараясь освободиться, но ифрит плотно прилип к моей спине, придавил меня, и мне никак не удавалось вырваться. Я визжала, и в реальности и на эфирном плане. Я звала Дэвида. Я разыскивала крепкую животворную серебряную нить, соединявшую меня с ним, но не могла найти ее, не могла почувствовать его. Я вообще не способна была различить хоть что-то в волнах агонии, в которую погружалась все глубже.

Ифрит беззвучно рассмеялся. Я, наконец, нащупала серебряную нить, связывающую меня с Дэвидом, и с жизнью, но ее крепко держали призрачные черные когти.

Я рванулась. Я не знаю, как сражаются джинны, поэтому боролась как Хранитель, вытягивая силу из эфира, пропуская ее через себя, прекрасную как весна, жаркую, пульсирующую, словно кровь в невидимых венах. Я приложила ладони к своей груди и закричала, передавая силу сквозь себя, за спину в приступе ярости столь пламенной, что удивительно, что я сам не обожглась об нее.

Ифрит завыл, отрываясь от пуповины, и я притянула еще больше силы, безрассудно используя ее на то, чтобы удержать ифрита подальше.

– Помоги мне! – кричала я Патрику, который взирал на происходящее с огромным интересом. – Ты, ублюдок!

– Сахар в шоколад, – сказал он чопорно. – Ты знаешь, это все, что нужно.

И каким-то образом, приблизительно я поняла. Я зачерпнула энергии, сжала ее до интенсивности лазерного сияния и позволила снова вернуться моим ощущениям джинна. Внезапно эфир наполнился тенями и призраками, приобрел новые свойства. Слишком много, слишком ярко, слишком беспорядочно, и центром всего этого был ифрит. Больше никакой милой маскировки под черное облачко, только уродливая костлявая тень. Вся из острых зубов и бугрящихся мышц. Она не была демоном вроде того, с которым я сражалась прежде (и умерла в процессе). Ифрит по сравнению с демоном – это котенок перед львом, но для мыши вроде меня этого более чем достаточно.

– Проваливай! – зарычала я.

Она притворно ухмыльнулась и закрутилась с бешеной скоростью, превратившись в размытое пятно. Она крутилась рядом, впереди, позади меня и продолжала наносить мне удары, прежде чем я успевала как следует поймать ее взглядом.

– Патрик! Отзови ее!

– Почему я это должен это делать? – спросил он мягко и откусил еще один кусочек шоколада. – Ты не должна надеяться на то, что другие будут тебя защищать, Джоанн. Это первая обязанность любого джинна. Сохранять свою жизнь. Вторая – сохранять свободу.

У меня не было сил для ответа. Я отыскивала слабые места в ее защите, одновременно пытаясь увернуться от острых зубов и когтей, старающихся разрушить мою защиту – ту, что серебряной нитью уходила за горизонт. Такую хрупкую, боже мой…

Я бы не удивилась, если бы Джонатан, опасаясь за жизнь Дэвида, разорвал нашу связь. Ведь Дэвид был тоже уязвим, через меня…

На угольно-черной шкуре и меняющей цвета ауре, похожей на радужную пленку нефтяного пятна я нашла участок темнее прочих, но мягче. Уязвимее.

На эфирном плане я вытянула руку и ощутила, как выдвинулись тонкие металлические когти. Они были острые и яркие, как звездный свет, и прозрачные, как хрусталь. Я увернулась от атаки ифрита и погрузила эти ножеподобные когти глубоко в ее тело, но не для того, чтобы резать или разрывать ее, для кое-чего другого.

Свет.

Свет и тьма.

Одно переходящее в другое. Трансмутация.

Очертания ифрита дрогнули, стали полупрозрачными, непрочными и почти секунду я слышала ее счастливый крик, эхом отражающийся в эфире. Высокий, красивый странный. А потом она исчезла.

Я осознала, что лежу на полу изощренно уродливой гостиной Патрика, тупо разглядывая потолок, украшенный обнаженными картинами в стиле Сикстинской Капеллы. Мои ощущения джинна оказались полностью разблокированы, и каждая чертова вещь в мире шептала мне свою историю. В голове была сладкая тяжесть. Мне хотелось смеяться, но я слишком устала.

Когда я исследовала Патрика с помощью вновь приобретенных чувств, оказалось, что он похож на Санта-Клауса не больше, чем я. Нет, он был большим, жестким, холодным, а еще – неслабо озадаченным.

– Интересно, – сказал он и ссыпал на ладонь очередную щепотку сахара. На этот раз он сделал мятный леденец, причем, прямо в обертке. Он предложил его мне. – Откуда ты знаешь, как это делается?

– Трансмутация, – сказала я, все так же лежа навзничь на его чересчур ярком ковре. Потом подняла руки и посмотрела на них, напрягая мышцы, существующие только на тонком плане. Серебристые остроконечные когти, прекрасные и пугающие одновременно, выскользнули с кончиков моих пальцев.

– Ты говорил, что она голодна. Я накормила ее.

– Да, – подтвердил он, с нотками изумления в голосе. – Именно это ты и сделала.

Я взяла леденец, развернула его и сосредоточилась на ощущении сладкой мяты во рту. Теперь вкус был другой. Ярче. Острее. Гладкая зеленая бумажка обертки имела текстуру, которой я раньше не замечала.

– Итак, – сказал он, пока я наслаждалась вкусом. – Второй раунд?

Я только что чуть не умерла, но по какой-то причине никак не могла удержаться от хихиканья, идущего из самых глубин.

– Конечно, – сказала я между приступами безудержного смеха, – зови ее обратно.

* * *

Второй раунд был просто кошмарным. Моей заднице досталось множество пинков. Очень болезненных. На этот раз я закончила лежа на бананово-желтом диване, со всхлипом вдыхая воздух, слишком опустошенная даже для того, чтобы подсчитать повреждения.

Патрик суетился вокруг, предлагая прохладительные напитки. Пока он не высказал идею, что мою порцию можно использовать в качестве девяностоградусного антисептика, заинтересованности я не проявляла.

– Теперь, – сказал он весело, усаживаясь обратно на красный стул, сделанный в виде туфли на платформе, – давай поговорим о том, что ты сделала неправильно. Также как и мы, джинны, ифрит является энергетическим сгустком. Следовательно, твое первое побуждение было верным. Ты должна не бороться с ним, а умиротворить его, если у тебя достаточно энергии, – он прервал лекцию, бросив на меня хмурый взгляд, – ты залила кровью весь мой диван.

– Прости меня, черт тебя подери, – простонала я.

– Да ради бога, девочка, только останови ее.

Я озадачено на него посмотрела. Он протянул руку, коснулся моего запястья и мягко погладил одну из рваных ран. Она закрылась под его пальцами, рубец постепенно бледнел, а потом совсем исчез. А потом и следы крови.

– Теперь, – сказал он, – тебе надо отдохнуть.

Ну конечно, отдыхом это только называлось. Я исправляла свое состояние, соединяла разорванные мышцы, кровеносные сосуды и нервы. По сравнению с этим одежду починить было проще. В конце я даже села, сбросила туфли и положила голые ноги на безвкусный журнальный столик, сделанный из хромированного метала и стекла.

– Так гораздо лучше, – пробормотал Патрик. – Теперь об ифритах. Они появляются двумя путями. Один из них – ифритом становится человек, у которого не получилось продолжить жизнь в виде джинна, и этот вариант вполне серьезно тебе угрожает, моя дорогая. А еще это то, что остается от джинна, когда мы – я использую это слово – умираем.

Я в этот момент покачивала ногой и так и не завершила движения, замерев.

– Я думала, джинн не может умереть.

– Действительно, в большинстве подобных случаев энергия не теряется. Но мы можем трансмутировать, так же как и все остальное. Строго говоря, люди тоже никогда не умирают, они трансмутируют в исходные материалы. Круговорот веществ в природе.

«Прах к праху», – подумала я. Великолепно. Жаль, что никто не почесался упомянуть это в рекламной вербовочной листовке.

– Если джинн достаточно сильно ранен, его энергия может истощиться, вытечь вовне. В результате появляется ифрит. Он, мучимый вечным голодом, пожирает других джиннов, восстанавливая потерянную энергию. – Патрик пожал плечами. – Если ифрит восстановит достаточно энергии, теоретически он может вновь стать джинном, но, боюсь, никто не захочет принести такую жертву.

– Как часто…

– … гибнут джины? Нечасто. Я могу вспомнить только три случая за последние… о, уже четыреста лет. – Искрящиеся голубые глаза Патрика смотрели вдаль. – И, честно говоря, я не лишился сна, узнав про двух из этих джиннов. Не самые лучшие были ребята.

– Не ребята, – поправила я и получила очередное пожимание плеч.

– Ну-ну. Ты должна расширить свои человеческие рамки. – Он говорил рассеяно, занятый изучением линии моих ног, от кончиков пальце до кожаной юбки.

– Как долго я должна этим заниматься?

– Чем?

– Сражаться с твоим ифритом?

Он улыбнулся, звякнул кубиками льда в бокале, наполненном золотистой выпивкой, которого еще две секунды назад в его руке не было. И эти глубокие как океан глаза выражали некоторое недоумение.

– А это то, что ты собираешься делать?

Я снова откинулась на желтую кожу дивана и стала рассматривать картины в духе Микеланджело. В данной версии Бог был парень очень даже ничего.

– Боже, – сказала я ему, – зачем же ты превратил меня в джинна? Почему ты не сделал меня, например, навозным жуком? Я была бы очень счастлива, будучи навозным жуком.

Патрик вздохнул.

– Я буду учить тебя великому множеству вещей, и ты слишком умна, чтобы не понимать этого. Эффективному использованию твоих чувств, образу мыслей, характерному для джинна, извлечению энергии из окружающего мира, осознанию своей формы и энергетического потенциала на подсознательном уровне. Ифрит – просто средство. Она не сможет причинить тебе вреда больше, чем ты сейчас причинила ей.

В таком случае ифрит получил великолепную трепку. Замечательно.

Патрик сделал большой глоток виски – если это было именно виски – и сказал:

– Я думаю, сейчас самое время кое-что изменить.

– Да? – Я не собиралась доставлять ему удовольствие своими колебаниями. – Она готова к битве?

– Без вопросов.

– Я получу шоколадку, когда все закончится?

– Возможно. – Его круглое лицо Санта-Клауса светилось удовольствием. – Давай отправимся в путешествие.

Очевидно, он что-то сделал, потому что – вжих – и я больше не на диване. Меня тащило через эфир со скоростью ракеты, покидающей орбиту. Я взвизгнула – безмолвно – и тут же почувствовала присутствие Патрика. Мы рванули вверх, все выше и выше, наблюдая, как уменьшаются здания, как весь Нью-Йорк сжался до разноцветного маленького торта, как мир под нами изогнулся в шарик с зелено-голубыми разводами. Мы мчались сквозь ледяное сияние звезд. Мы зависли на границе. Там, где уже почти не чувствовалось притяжение Земли. Вторая космическая скорость.

– Знаешь ли ты, что случится, если Хранители пойдут дальше? – спросил Патрик.

Отвечать я не стала. Мир был настолько прекрасен. Смешение голубого и зеленого, красного и золотого, искрящееся силой и жизненной энергией. Земля была великолепна. Живая. Отсюда я могла чувствовать ее, ощущать се величественное и неторопливое сознание, которое только сейчас начало задумываться, является ли существование людей действительно Плохой Вещью. Штормы, землетрясения, пожары, досаждавшие человечеству на протяжении всего его существования, начиная с каменного века, были всего лишь ее шевелениями во сне. Она просто отгоняла муху, зудящую над ухом, даже не просыпаясь. Это были лишь вздрагивания, непроизвольное чихание, не более того.

И при этом требовались все силы, каждая капля, которой владела Ассоциация Хранителей, для того чтобы отбить их, сохранить существование человеческой расы, не подозревающей об опасности.

– Знаешь ли ты, что случиться, если Хранители пойдут дальше? – снова спросил Патрик.

Я вспомнила с трудом. Это был один из уроков, на котором я присутствовала еще человеком, один из тех, что я получила, готовясь стать Хранителем. Это было в классе. Тогда стоял пасмурный день. Небо хмурилось серым и дарило Принстону один из тех милых весенних дождей, которые люди воспринимают, как обычное погодное явление. Но это было не так, конечно. Весенние дождики изготавливаются. Несколько ребят сталкивают два фронта, тщательно контролируя возможные последствия, создают правильное соотношение ветра, дождя и температуры.

– Мы умрем, – сказала я.

В общем виде человеческое существование при путешествии среди звезд завязано на скафандре и космической ракете. Хранители таким же образом тесно связаны с планетой. Чем дальше мы удаляемся от питающей нас пульсации нашего мира, тем слабее мы становимся. Это работает, в том числе и на эфирном плане. Это внешнее ограничение нашей жизнеспособности.

– Но ты больше не Хранитель, мой маленький цветочек.

Он дернул меня дальше, за грань, после которой нет возврата, в холодную тьму открытого космоса.

И я не умерла.

Мы плыли в совершенной пустоте, в темноте настолько абсолютной, что это было похоже на смерть, и слушали, как Земля вибрирует, шепчет и мурлычет во сне. А звездный свет были такой жесткий, что можно было порезаться.

– Теперь ты знаешь, на что это похоже, – сказал Патрик.

У меня не было слов для того, чтобы описать свои ощущения, но я решила хоть как-то их уточнить.

– Как далеко я могу зайти?

– Так далеко, как захочешь. Но будь осторожна. Ты поймешь, что вернуться обратно вниз не так просто, как, например, при прыжках в высоту.

Это снова был тест.

– И что же мне помешает?

– Не многое. Вернись туда, откуда мы начали.

И он исчез. Точно так же. Вжик. И я осталась одна. Я плыла в абсолютной пустоте. Не было даже искусственных спутников. Луна выглядела далеким пятном холодного белого цвета. Ее орбита проходила далеко в стороне. Солнечные лучи были такими пронзительно яркими и насыщенными, что я чувствовала, как они вибрируют внутри меня даже в таком моем нематериальном состоянии. В человеческом облике они бы сделали из меня яичницу.

Вернуться назад? Каким чертом я собираюсь это сделать? Я даже не очень-то знала, как здесь вообще передвигаться. Здесь не было ничего, от чего можно было бы оттолкнуться, ни единой силы, с которой можно было бы работать, ничего… одна пустота… и солнечный свет, горячий и агрессивный. Он струился по эфиру расплавленным золотом.

Могу ли я использовать солнце? Использовать его огонь для того, чтобы двигаться? Я раскрылась, растягивая себя в тонкое облачко, и нырнула обратно в реальный мир ровно настолько, чтобы придать себе вес. Я оставалась невидимой для невооруженного взгляда, но теперь могла улавливать энергию.

Солнечный свет сдвинул меня. Чуть-чуть.

А также ударил, как будто бы чертов ифрит напал на меня снова. Я призвала все свое мужество и опустилась еще глубже в реальный мир. Теперь я смогла уловить больше солнечных лучей и сдвинуться дальше, но чем больше солнечной энергии я получала, тем сильнее меня обжигало.

В конце концов, я смирилась с болью и распахнула себя, и тут же сила огня ударила в меня как ветер в паруса, и я полетела. Боль изменилась до ослепительно белой, выжигая саму себя, она превращалась во что-то другое. Я превращалась во что-то другое.

Я с грохотом мчалась сквозь сгущающуюся дымку земной атмосферы, стремительная, как падающая звезда, оставляя за собой огненный след…

Я влетела обратно в свою человеческую форму и мягко, как перышко, опустилась, не испортив свои высокие каблуки. Потом, подбоченясь, взглянула на Патрика.

– Ну и?

Он смотрел на ковер. Тот был прожжен примерно на четыре фута в диаметре. В воздухе плыл ядовитый химический дымок.

– Неплохо, – сказал он, приводя все в порядок, и протянул мне холодное виски со льдом. – В общем, неплохо, так, небольшие недочеты.

Лед в стакане внезапно растаял от жара моей кожи. Виски закипел.

Я сделала шаг, чувствуя, как подгибаются колени, и обрушилась лицом вниз на желтый диван.

И мгновенно уснула.

Вот, что мне привиделось.

Холодная каменная комната, украшенная кое-где домоткаными ковриками, и несколькими изящными мелочами вроде серебряных подсвечников и красного шерстяного покрывала на кровати. По меркам этого времени достаточно комфортабельный дом.

Под красным покрывалом лежал умирающий человек.

Он был бледный, худой как скелет. Его голубые глаза в мерцании свечей казались почти бесцветными. Я подплыла поближе, чтобы рассмотреть его. Я чувствовала, что знаю, кто это, но его лицо походило на череп, обтянутый кожей. Он казался живым мертвецом. На его голове сохранилось несколько пучков белокурых волос, рассыпавшихся по жесткому узлу ткани, служившему ему подушкой.

Возле него сидела женщина. Она была великолепна, просто великолепна, но не ее лицо делало ее красивой. На самом деле она была едва ли не самой обыкновенной – непримечательной, без особых отличительных черт – но любовь, которую она излучала, была настолько сильна, настолько явственно жила в каждой клеточке ее тела, что она не могла не быть прекрасной. На ней было длинное белое платье, блестевшее, как шелк в неровном свете свечей.

Мужчина на кровати испустил мучительный стон. Он протянул к ней ладонь, больше похожую на клешню, и она взяла ее двумя руками. Склонила голову. Я увидела, как упало несколько прозрачных капель, но когда она вновь выпрямилась, ее лицо было безмятежно.

– Прости меня, – сказала она и наклонилась, прижимаясь губами к его мертвенно-бледному пергаментному лбу.

Кто-то еще появился в комнате, пройдя прямо сквозь стену. Кто-то, кто был мне знаком. Дэвид. Но не тот Дэвид, которого я знала… Этот был одет в средневековый камзол и шерстяные чулки. Вся его одежда была простая и порядком потрепанная. Он носил длинные волосы.

Меня он не чувствовал. Все его внимание привлекла женщина, сидящая на стуле.

– Сара, – произнес он. Она не повернулась, чтобы посмотреть на него. – Сара, пора идти.

– Нет. – Ее голос был, тих, монотонен, но с места она не двинулась, – я не позволю ему покинуть меня так, я не могу.

– Выбора нет, – прошептал Дэвид. – Пожалуйста, Сара. Пойдем со мной. Джонатан ждет.

– И Джонатан подарит мне спокойствие? Даст мне любовь?

– Да.

– Мне не нравится это. – Она потянулась, чтобы убрать прядь блеклых волос с лица умирающего, – и никогда не нравилось. И я не вынесу, Дэвид, если потеряю его.

– Ты не сможешь ничего изменить. Люди умирают. Таков закон.

Она оглянулась на Дэвида, и у меня возникло странное, вызывающее дрожь ощущение, что она смотрит куда-то еще.

На меня. Но это было невозможно, так как я знала, что на самом деле, меня здесь нет. Я находилась в другом месте и в другом времени.

Глаза Сары были цвета аметиста – прекрасные и спокойные. Она внимательно посмотрела в угол, где парила я, а потом улыбнулась.

– Мое сердце живет по другим законам, – сказала она и выпустила руку мужчины.

Сара встала, и белое платье упало, скользнуло на пол лужицей ткани; кожа под ним мягко светилась, великолепная как слоновая кость. Ни один скульптор не создавал подобных форм, таких совершенных, таких грациозных.

– Не делай этого, – сказал Дэвид и шагнул в ее сторону. Я знала, что он смог бы остановить ее, но что-то – может быть, только разрывающее сердце страдание в ее глазах – поколебали его решимость.

Она отвернула простыню и легла на узкую кровать. Казалось, умирающий посмотрел на нее. Его бесцветные глаза расширились, слово, которое он пытался произнести, скорее всего, было «нет»… и тут ее руки сомкнулись вокруг него. Ее светлые волосы накрыли их обоих, словно плащом, соединяя в единое целое.

– Нет, Сара. – Прошептал Дэвид. Но звучало это как «Прощай».

Вспышка света на кровати, яркая, словно пылающий костер. Я слышала пронзительные крики. Ужасные, полные боли. Они умирали оба, умирали мучительно.

Дэвид не сдвинулся с места. Возможно, не мог. Мне хотелось что-то сделать, но все это было лишь видением, всего лишь моими грезами. И я только парила, ожидая, пока догорит огонь, утихнут крики и постепенно поблекнет свет.

На кровати неподвижно лежало два тела.

Один из них открыл рот в сухом, беззвучном, мучительном крике.

Теперь у него были бирюзовые глаза, и волосы, еще недавно торчавшие бледными редкими пучками, превратились в золотистые светлые локоны. Его жизнь и здоровье вернулись, и он был обязан этим ей.

Сара неподвижно лежала рядом с ним, аметистовые глаза оставались открытыми. Он протянул руку, собираясь дотронуться до ее лица… и кожа слоновой кости пошла трещинами, превращаясь в пыль, и начала осыпаться.

Кожа сходила клочками, обнажая то, что было под ней. Мягкое нежное марево ифрита выскользнуло наружу из-под того, что осталось от джинна по имени Сара. Когда человек потянулся к нему, ифрит вздрогнул и отлетел прочь. Зашипел.

Он уронил руку в пыль на кровати и посмотрел на Дэвида, по лицу его текли слезы. Слов не было. И не было средств что-то изменить.

Дэвид заговорил, и в его сильном резком голосе звучала глубокая печаль:

– Я прошу тебя быть достойным этой жертвы, Патрик.

И в этот момент к Патрику вернулся голос. Он закричал.

На следующий день я проснулась от запаха бекона, апельсинового сока и свежесваренного кофе. Но на столике возле меня стояла лишь сахарница. Я все еще была под властью видений… воспоминаний?.. ночных грез?.. и оглянулась вокруг. Я снова видела ту же строгую каменную комнату, где испускал последний вздох умирающий, где прекрасная и грациозная красавица превратилась в нечто уродливое и извращенное.

Он продолжал держать ее рядом с собой все это время – или же она часто навещала его. Это было невозможно объяснить, ощущения наплывали сами, раньше, чем рождались вопросы, и я сомневалась, что это дело рук Патрика. Он оставил этот опустошающий, полный боли момент глубоко в прошлом. Сегодняшний Патрик был холоден, остроумен и прекрасно себя контролировал.

И, тем не менее, у скользкого вездесущего марева ифрита, бывшего когда-то Сарой, имелась и другая история, не так ли? История любви, любви страстной, благородной, жертвенной, трагичной… Продолжала ли она его любить так же сильно? Рэйчел говорила, ифриты поддерживают свою жизнь, высасывая силы других джиннов. Но, тем не менее, Сара пребывала здесь, не нанося Патрику особого урона.

Я решительно остановилась, отказываясь думать о подобных отношениях, особенно перед едой.

Патрик был так добр, что снял с меня туфли и накрыл пледом, пятнистым как леопард. Я накинула его на плечи и босиком отправилась на кухню, серьезно обдумывая, не сменить ли одежду на что-нибудь более подходяще для борьбы, поскольку уроки Патрика больше напоминали профессиональные бои без правил. Может быть, спандекс и миленькая изящная маска-домино? Меня можно будет называть, например, Щелкунчик.

Завтрак был уже на столе, превосходно сервированный, как в рекламе в дорогом журнале. В центре стола даже имелась ваза с только что сорванными ромашками. Ну, может, и не как в самом дорогом журнале, но в любом случае Патрик старался.

– Патрик?

Ответа не было. Я взяла небольшой кусок яичницы с беконом. Она оказалась восхитительно свежей, теплой, только что приготовленной. Бекон был хрустящим, но не пережаренным, апельсиновый сок – вкусным и резким. Кофе в кружке с надписью «Привет, Кошечка!» был черным, как грех, и раза в два слаще.

Я только что покончила с последней порцией оладьей, когда почувствовала несомненный порыв силы, обычно сопровождающий действие сильного заклинания, и вошел Патрик, одетый в крайне неприличный купальный халат. Я была абсолютно уверена, что Дисней не одобрил бы то, что делали герои его мультфильмов на этом темно-голубом атласном фоне.

С другой стороны, я была счастлива, что Патрик одет хотя бы в такой халат.

Он подошел к столу, взял стул, раскрыл утреннюю газету и внимательно взглянул на меня поверх очков.

– Хорошо спала?

– Прекрасно. Что-то между обмороком и вечным сном, – ответила я. – Думаю, что все же ближе к обмороку.

– А, – он зашуршал газетой. – Видела заголовки? Он повернул страницу ко мне.

Там была фотография ураганной волны на побережье Флориды, разрушающей большое количество домов. Заголовок гласил: «Буря столетия?» Я со свистом вдохнула воздух и потом медленно выдохнула.

– Дело моих рук? – спросила я.

Он послал мне шаловливую улыбку.

– Вряд ли. – Он вновь вернул себе газету. – Как обычно, твои друзья из Хранителей Погоды все сделали через задницу. Как так может быть, что при всей твоей власти у тебя каждый год тысяча человек погибает от подобных штормов?

И я позволила втянуть себя в передаваемую из поколения в поколение дискуссию между различными ветвями власти в Ассоциации Хранителей, что едва ли не каждый раз разгорается между Хранителями Погоды, Хранителями Огня и Хранителями Земли. Я помнила, что Патрик раньше был Хранителем Огня.

Я задумчиво подцепила очередной кусочек бекона.

– А как насчет Команды Копченых Медведей, которая позволила лесным пожарам уничтожить половину Калифорнии в прошлом году? Это было нечто.

Он проворчал соглашаясь:

– Как ты думаешь, будь у тебя джинн, ты бы работала лучше?

– Конечно. – Подтвердила я и добавила немного перца в яичницу. – Было бы больше силы. И больше власти.

– Власть исходит от джинна?

Над этим вопросом мне нужно было подумать.

– Нет. Власть исходит от… хранителя. От джинна идет сила.

– Вообще-то оба ответа ошибочны. И то и другое – и власть и сила – идут от Хранителя. Джинн привносит только одну вещь – потенциал. – Он попробовал кофе, добавил сливок и размешал. – Как ты уже знаешь, это все, чем мы являемся. Потенциальная энергия. Люди являются кинетической. Они создают действие и противодействие. Мы только посредники, через которых они работают.

Для меня это звучало примерно как дзен-буддизм.

– Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты только что говорил.

– Я знаю. – Он подмигнул мне, опустил руку в карман халата и достал очень маленькую бутылочку, размером с пробник для духов с пластиковой крышкой. Он повертел ее между пальцами, потом поставил на стол и вынул пробку. Я ждала, что сейчас с хлопком появится джинн.

Ничего не произошло.

– Мне бы хотелось кое-что тебе объяснить, – сказал он. – Может быть, сейчас это и не будет иметь большого смысла, но думаю, пригодиться позднее.

Я чувствовала сытость, хорошенько нагрузившись холестерином и жирами, замечательно устроившимися у меня… это заставило задуматься, что вообще-то происходит с едой в теле джинна? Все то же самое, что у людей или же имеются принципиальные отличия? Может быть, здесь пища растворяется энергетически без необходимости химического распада. М-да… Хороший вопрос.

– Так, – сказала я и набрала полный рот солнечной Флориды в виде только что выжатого апельсинового сока. Энергия переходит во фрукт, потом снова в энергию. Физику я любила.

– Я не плохой парень, – сказал Патрик. Теперь он не смотрел на меня, а изучал пузырек в своих толстых, но с превосходным маникюром пальцах. – Катастрофически эгоистичный, как мужчина, но, полагаю, что это не редкость. Я прожил хорошую жизнь. И любил одну женщину больше, чем саму жизнь. Больше чести.

Я вспомнила видение.

– Сара, – сказала я.

Он бросил на меня короткий взгляд своих глубоких, как океан, глаз и быстро опустил их вновь.

– Она была… изумительной. По правилам Хранителей, ты знаешь, запрещено использовать джиннов… таким образом. – Для парня, гостиная которого заставила бы побледнеть даже Боба Гуччионе, он выглядел очаровательно уклончивым, когда произносил эти слова. – И ни один хозяин, у которого есть хоть какая-то совесть, не станет требовать подобного. Но мы… это не был приказ или покорность. Это было…

Он встряхнул головой.

– Это было много лет назад.

Я ощутила холодное марево в углу кухни. Да, она находилась здесь. Искаженный призрак Сары, ифрит, бесконечно скитающийся в поисках способа исцелить свои раны. Я не двинулась с места.

Я чувствовала, что ее внимание сосредоточено на Патрике, и вспомнила видение – ее глубокую, могущественную любовь.

– Ты любишь ее, – сказала я, – она любит тебя.

– Вот потому-то и существуют законы. Для того, чтобы этого не повторилось вновь.

Патрик встряхнул головой и вновь посмотрел на меня. Его глаза за очками были ясными и спокойными.

– Я хочу вернуть ее назад, понимаешь. Она – часть моей души. Я хочу оживить Сару.

Он пытался сказать мне что-то, только я никак не могла взять в толк, что именно. Апельсиновый сок встал у меня поперек горла.

– Патрик…

– Я и не думаю, что ты можешь сделать это, – сказал он почти легко. – Мне бы хотелось, чтобы отыскался способ помочь тебе, Джоанн. Но правда состоит в том, что ты, подобно мне, как человек должна умереть. У него нет способа сохранить тебе жизнь, не считая того, каким образом это сделала для меня Сара. Но цена слишком высока.

Мне стало дурно.

– Эй, хорошенькое дело. Не ты ли обязан научить меня как пройти через это? Предпочтительно оставшись в живых?

– Да, я знаю. – Пузырек из-под духов звякнул, когда он положил его на стол между нами. Я наблюдала, как он неустойчиво покачивается вперед и назад. Он докатился до мой кружки «Привет, Кошечка!» с легким музыкальным звоном.

– Я думаю, у меня есть некоторое магическое решение. По правде говоря, это только мои догадки. Я знаю, что-то, чем я собираюсь заняться, причинит тебе боль. Возможно, даже убьет. Ты готова?

Я сделала глубокий вдох.

– Наверное, нет, но какой у меня выбор?

– Тоже, правда. Ну, хорошо. Посмотри. С тобой пришел повидаться друг.

– У меня нет никаких друзей, – печально, но это была горькая правда.

– Смотри перед собой.

Я отложила вилку и уперлась взглядом в деревянный кухонный стул, думая… «Проклятье, мы снова будем драться», – но я ошибалась.

Это оказался Льюис Левандер Оруэлл, и, честно говоря, он был последним, кого я ожидала увидеть. Сейчас, одетый в вылинявшие джинсы цвета грозового неба, свободную желтую рубашку с подвернутыми рукавами, он выглядел намного более небрежно, чем на моих похоронах. Он смотрел со своей фирменной ироничной полуулыбкой, которая казалась мне такой же интимной, как объятья. Забавно, при всей интенсивности и глубине наших отношений, мы никогда не были близки в том смысле, который придают этому термину в личностной психологии.

Но при этом он никогда не покидал моих мыслей надолго, и никогда не покинет.

– Привет, – сказал он. В его низком, чуть резком голосе звучала нежность, которой я не слышала раньше. – Как ты?

Я встала и бросилась в его объятья. Он пах кожей и дымом, и я решила, что сейчас он живет где-то в кемпинге. Льюис из тех, кто любит открытое пространство. Его туристические ботинки имели весьма потрепанный вид, словно он прошел в них полмира. Я не такая уж маленькая женщина, но он все же был выше. Стройный, высокий, с изумительными глазами цвета темной корицы… ох, он мог заставить сердца женщин прыгать и танцевать, если они приближались настолько, чтобы по-настоящему заметить его. Льюис имел склонность к маскировке. Всегда имел. Возможно, это и хорошо, учитывая ту силу, которой он владел.

Я вспомнила, что он меня кое о чем спрашивал.

– Мм. Для умершей девушки у меня все отлично.

Он поцеловал меня в макушку, не отпуская. Мне это нравилось. Я любила и желала Дэвида всей душой, более восьмидесяти процентов времени мы проводили, кувыркаясь в постели, но при этом я оставалась способной наслаждаться крепкими объятиями другого мужчины. Да, вот так.

– Ты напугала меня, – сказал он. – Я не думал, что ты исчезнешь с лица земли таким образом. Не делай так больше.

Он ослабил хватку и отступил прочь, и я почувствовала, как стала заметно прохладней снаружи и теплее внутри. Что, возможно, делало меня изменницей и, еще более вероятно, законченной потаскушкой. Но я была готова смириться с этим.

– Предполагалось, что ты найдешь меня, – сказал он.

Между его бровей пролегла маленькая морщинка, и я заметила, что еще несколько появилось в уголках глаз. Его лицо было одним из тех, какие возраст только украшает, делает более изысканным, а не усталым.

– Да, извини… была занята. – Я махнула рукой вокруг, указывая на неописуемо безвкусное жилье Патрика. – Я теперь вроде как джинн. Ты знаешь.

– На самом деле это не совсем так, но я буду использовать твой термин.

Взгляд его внимательных глаз остановился на Патрике, и они обменялись насмешливыми кивками, подтверждающими знакомство, но без особой нежности, так как это было бы не по-мужски.

– Спасибо, что позволил поговорить с ней.

Патрик пожал плечами, отчего то, что делали Микки Маус с Плуто на ткани халата, стало еще более неприлично.

– Нет проблем. Так получилось, что это совпадает с тем, чему я пытаюсь научить ее.

– И чему же? – поинтересовался Льюис.

– Выживанию.

Было приятно узнать, что еще что-то способно удивить Льюиса. На моей памяти это случилось впервые. Хотя я бы предпочла, чтобы это произошло по менее насущной и затрагивающей меня лично причине. Он выглядел как чистый лист, словно кто-то прошелся по его лицу резинкой.

– Выживанию? Джо, что-то не так?

Я отбила вопрос обратно, словно простой низколетящий мяч.

– Можно сказать и так.

Я отодвинула для него третий стул. Он сел, сложившись почти вдвое, длинные ноги уперлись в крышку стола, но меня это не беспокоило, и посмотрел на мою кофейную чашку с таким жалостным выражением, что я подняла ее и поискала взглядом кофеварку.

– Эй! – Патрик не смотрел на меня, но его палец был поднят как у школьного учителя. – Бросай эту привычку.

Ну да, я уже слушала эту тягостную лекцию. Нужно перестать быть человеком. Начать вести себя как джинн. Я внимательно вгляделась в чашку, нырнула в ее структуру, чтобы почувствовать изнутри. Холодную плотную реальность керамики, богатый насыщенный аромат кофейных зерен, воду.

Я не помнила, любит ли Льюис сливки, поэтому исключила эту переменную из уравнения. Потом протянула левую руку и материализовала в ней дымящуюся чашку черного кофе.

И, черт возьми, я собой гордилась! Держу пари, вы на моем месте гордились бы тоже.

На Льюиса это произвело еще большее впечатление. Он ничего не сказал, но выглядел весьма почтительно, принимая кружку, поднося ее к губам и делая маленький глоток.

Несколько очень неприятных секунд я считала, что пролетела с рецептом и сотворила что-нибудь ядовитое, но вообще-то он был Хранителем Земли, а значит, был вполне в состоянии заметить и исправить все, что бы я ни сделала. Просто замечательный подопытный кролик!

– Классный кофе, – сказал он и сделал другой, более глубокий глоток. – Колумбийский?

– «Гватемала Антик», – ответил Патрик, – если она все сделала правильно. Он протянул мне свою кружку, чтобы я ее вновь наполнила. Я сделала это, совершенно не напрягаясь. В награду мне досталось лицезреть тот же порядок действий – небольшой глоток, удивление, сдержанное одобрение. Льюис отставил чашку, не давая сбить себя с толку прекрасному подражанию кофе по-турецки, которое я изготовила.

– Ты говорила, что что-то не так? – Никакого хождения вокруг да около. Нет, только не с ним.

Я выложила ему все, что произошло со мной в этот короткий промежуток времени. Энергия Дэвида постоянно перетекает ко мне, делая его слабее. Я высасываю его как пиявка, что постепенно убивает его. Да уж, очень веселая история – из тех, что греют душу.

Темные глаза Льюиса еще больше потемнели за время моего рассказа. И хотя он всегда умел сохранять спокойствие, сейчас просто обратился в статую и оставался таким, даже когда я закончила.

В конце концов, я спросила, нарушив повисшую тишину:

– Итак. Ты хотел…

Он смотрел в сторону. Патрик снова положил на стол маленькую стеклянную бутылочку. Откупоренную.

Льюис подобрал ее и задумчиво покатал между большим и указательным пальцами. Я решила, что он думает о еде. Я могла попытаться расшевелить его хорошим рогаликом или чем-нибудь еще, но не была уверена, что мои кулинарные способности джинна хоть сколько-нибудь лучше, чем они были в моей нормальной человеческой жизни, когда я разбиралась в кулинарии примерно так же как Лукреция Борджиа в приправах к макаронам.

– Я хотел попросить тебя об одолжении, – сказал он, наконец, – но с учетом того, что ты только что мне рассказала, я уже не уверен, что сейчас это такая уж хорошая идея.

Патрик взглянул на нас поверх газеты.

– Я вполне уверен, что хорошая.

– Ну, без обид, ты-то не будешь терзаться кошмарами, если это окажется чертовски гнусной идеей. – На моей памяти Льюис обычно не был столь раздражителен. Он, несомненно, пришел в замешательство. – Нет. Забудь об этом. У тебя своих забот достаточно.

– Минуточку! Ты даже еще мне ничего не сказал, – вмешалась я. И почему парни норовят принять решение еще прежде, чем они хотя бы обозначат проблему? – Давай, Льюис, объясни толком, что тебе нужно.

Он продолжал крутить в пальцах бутылочку, глядя на нее с таким напряжением, что я решила, будто он собирается на манер Копперфильда заставить ее исчезнуть. Хм… а я бы на него поставила. Стекло – это чистое, если вспомнить неорганическую химию, проявление Земли. Он мог преобразовать его в кучу песка, если бы захотел.

При скольких градусах песок плавится в стекло? Большую часть своих уроков по основам наук Земли я проспала, так как знала, что буду Хранителем Погоды. Я что-то смутно помнила: для создания одного стеклянного стакана требуется где-то около триллиона песочных крупинок, но более ничего, кроме того факта, что преподавателем была неприятная тощая женщина в черепаховых очках и платье, похожем на абажур…

– Что-то происходит, – сказал Льюис, – на эфирном плане. Я думаю, он рвется под напором Пустоты.

– Повтори?

– Пустоты. – Он, наконец, поднял глаза и встретился со мной взглядом. – Это место, откуда появляются демоны. И откуда они влияют на мир при помощи Меток.

О, да, про Метки я знала все. У меня была одна, и сказать, что мне не понравилось – это значит – ничего не сказать. Стоило только вспомнить, как демон когтями разрывал себе путь наружу сквозь меня, как зрел, словно личинка, в инкубаторе моего беспомощного тела… брр! Не самые приятные воспоминания. Мысль о том, что схватка может повториться, наполнила меня острым чувством тревоги.

– Демоны пытаются вырваться в наш мир?

– Не сию минуту. – Льюис позволил бутылочке выскользнуть из пальцев на поверхность стола и мягко подтолкнул, заставив описать кривую. – Но это не значит, что они не хотят. Нам необходимо закрыть и запечатать дверь.

– И когда ты сказал нам, это означало «мы, великий Льюис, самый-крутой-чувак-среди Хранителей, и мы не нуждаемся в какой-либо помощи», так? – Мне очень не нравилась тропинка, на которую свернул наш разговор. Это напоминало очень неприятную сказку с Бабой Ягой и засовыванием в печь.

– Я хотел сказать, что не смогу сделать это один, – ответил он. Он набрал полную грудь и выдохнул: – Мне нужен джинн.

– Замечательно. Просто достань одного из загашника и потри бутылочку, приятель.

– Я их освободил. Всех, что у меня были. – Он пожал плечами. – Тогда это казалось хорошей идеей. Я согласен с Дэвидом по вопросам рабства и, кроме того, я не планировал в ближайшее время делать что-либо с использованием джинна.

– И это то, зачем ты здесь?

– Да. – Он перестал играть с бутылочкой, сложил руки и стал просто смотреть на меня.

– О, нет! Даже не думай, – воскликнула я. – Я даже близко не готова к подобным вещам, спроси Патрика.

– Я спрашивал.

Я выпучила глаза и бросила яростный, неверящий взгляд на моего так называемого учителя, одетого в неприличный порнодиснеевский наряд. Пока я смотрела, он создавал что-то вроде завтрака. Но это не было привычной яичницей с беконом – немного пышной массы йогурта, чуть-чуть чего-то, что выглядело как таинственная смесь разноцветных фруктов. В какой бы стране они не произрастали, это было не то место, которое мне бы хотелось посетить, и уж точно, я не стала бы есть подобное на завтрак.

– Патрик? – спросила я требовательно.

Он взял кусочек фруктового сюрприза без какого-либо видимого дискомфорта.

– Джоанн? – Он вложил в мое имя настолько много смысла, что я растерялась. Он переключил свое внимание на Льюиса. – Она делает успехи, но ей необходимо изучить потоки энергии. Со временем она смогла бы научиться, но времени у нее нет. И если она собирается сделать это несмотря ни на что, ей нужен резкий старт, хороший пинок. Твое предложение может быть одним из таких вариантов.

– Эй, вы меня извините, конечно, но никто меня пинать не будет, хорошо? – Я сделала пару глубоких глотков воздуха и попыталась рассуждать здраво. – Так, только для того, чтобы внести ясность, ты хочешь предложить мне стать твоим джинном? Твоей рабой?

У него хватило приличия выглядеть шокированным этим утверждением.

– Нет! Наемным работником. И только на короткое время, может быть, на час или около того. Когда дело будет сделано, я уничтожу бутылку, и ты вновь будешь свободна.

– Даже если я поверю тебе, почему ты думаешь, что у меня получится сделать то, что ты хочешь? Я не самый сведущий джинн среди прочих, на случай если ты не слышал. На самом деле большинство из этих ребят едва ли считает меня за половину.

Патрик хмыкнул и зачерпнул бледно-серого йогурта с плавающими на поверхности кусочками зеленого лайма.

– Меньше, чем половина, – уточнил он. – Я боюсь, что для них ты только паразит, которому лучше бы умереть.

– Ну вот, видишь? Паразит. Я всего лишь паразит. Тебе нужен кто-нибудь понадежней. Вроде Дэвида.

Лицо Льюиса стало абсолютно безжизненным. И как только кто-то способен сидеть так неподвижно…

– Я не смог найти Дэвида. Рэйчел завернула меня обратно. Патрик посоветовал обратиться к тебе.

– И это весь твой список? Что насчет тех троих, которых ты отпустил? – Ну, давай же, думала я, поговори с ними об ответной услуге… но напряженное выражение не сошло с его лица. Сдвинуть с мертвой точки его не удалось.

– Они ушли, – сказал он, – их больше нет на этом плане бытия.

Я повернулась к Патрику за разъяснениями. Тот снова равнодушно пожал плечами.

– Они не хотят, чтобы их снова поработили. Их можно понять. Я и сам тоже не хотел бы рисковать этим. И хотя я верю, что Льюис не стал бы даже думать об этом без крайней необходимости, я боюсь, что крайняя необходимость для Хранителя может вовсе не означать таковой для меня. Множество Хранителей имеют джиннов. Вот удобный случай воспользоваться одним из них.

Льюис непреклонно вздернул подбородок. На его челюсти играли желваки.

– Они не способны это увидеть. Я думаю, что только джинны могут видеть это, и еще Хранитель, которому подчиняются все три стихии.

– Что означает – только ты.

Льюис кивнул.

Патрик отправил в рот еще одну ложку склизкой гадости.

– Ну, надо же! Это то, что делает тебя самым незаменимым на свете существом? Может, ты теперь определяешь судьбу мира? И как мы только жили, пока ты не появился!

Он мог бы получить приз за самый ядовитый сарказм… Даже меня передернуло. Льюис, не привыкший к тому, чтобы люди обвиняли его в мании величия, только моргал. Выглядел он несколько растеряно.

– Я только излагаю факты.

– Факт лишь в том, что ты хочешь, чтобы так было. – Патрик направил ложку на Льюиса, словно учитель линейку, готовый шлепнуть по рукам. – Тебе необходимо быть героем, парень. Обычный человеческий недостаток.

Льюис открыл рот, потом со стуком захлопнул его и отодвинул стул.

– Отлично. Извините за беспокойство. Мне пора. И еще, мне очень нравится то, что ты сделал с жилищем, Патрик. Этакий результат задумки «Кристофер Ловер-обращается-к-темной-стороне-вещей».

Еще одна полная ложка гадости, отправившаяся в рот Патрика, выглядела вполне естественно в этой чрезвычайно экстравагантной квартире.

– Не будь столь чувствительным. Я не сказал, что ты непременно ошибаешься. Иногда ты должен быть героем. Я только хотел сказать, что не стоит превращать это в привычку. Нет долгосрочных перспектив. Трусы живут дольше.

Льюис, успевший встать, нерешительно колебался между желанием остаться и намерением уйти. Я поставила свою кофейную чашку и тоже поднялась.

– Я понимаю, что ты пытаешься сделать, – сказала я, – вот только не думаю, что готова.

– Да. Я понимаю. В любом случае, спасибо.

Он повернулся, чтобы уйти. Я схватила его за руку.

– Я не сказала – нет. Докажи мне.

– Что?

– Что я готова.

Он придвинулся ближе, а может, мне только казалось. Такая уж у него была аура. Стоит тебе только прикоснуться, как она затягивает. Я почувствовала опьяняющую легкость, зараженная его энергией и убежденностью.

– Это не имеет никакого значения, готова ли ты, – сказал он. – Ничто не остановит тебя, Джо. Ничто и никогда. Ты нужна мне, потому, что ты единственная из всех, кого я знаю, кто совершенно неспособен проиграть битву.

Я почувствовала, как меня заливает румянец – не человеческий румянец, не в реальности, скорее все происходило на эфирном плане, а потом передавалось через капилляры и я сказала, проявляя скромность, возможно, большую, чем когда-либо в жизни:

– Ну, ты знаешь не так уж много людей, Льюис. Твои коммуникативные способности – полный отстой.

Он наградил меня долгой мягкой улыбкой.

– Раньше ты так не думала.

Эта улыбка вызвала в памяти схожую ситуацию. Сейчас это было не очень-то уместно, но вспомнить оказалось чертовски приятно. Грозовые молнии, освещающие все вокруг, два обнаженных тела, двигающихся в сладком жарком ритме, влажные от пота и желания, и чудовищная энергия, выделяющаяся в эту минуту….

Не самый плохой способ потерять невинность, все продумано.

– Итак, – сказал он, сдвинув брови. Между ними вновь обозначилась симпатичная морщинка, которую мне так захотелось разгладить пальцем. – Да или нет, Джо?

Патрик, все так же сидя за столом, зашелестел газетой, переворачивая страницу, чтобы просмотреть колонку юмора.

– Она согласна.

Льюис даже не взглянул на него.

– Точно?

Я нырнула в эфир и подтолкнула к себе бутылочку из-под духов. Потом взяла ее со стола, вложила в его раскрытую ладонь и сжала вокруг его пальцы.

– Считай, что так.

Удивительно, как много всего потребовалось для ритуала. Сначала мы ждали, пока Патрик закончит свой завтрак, который сейчас выглядел еще более омерзительно. Потом он вместе со своей газетой и неприличным халатом уплелся в другую комнату. Льюис и я поиграли в «О божечто-это-за-убожество-здесь?» – с Патриковской коллекцией дерьма и пришли к выводу, что большую часть всех этих вещей можно встретить только на третьесортной распродаже. Когда мой персональный Оби Ван появился снова, он выглядел серьезно, переодевшись для работы в брюки цвета хаки и черную шелковую рубашку. На шее у него поблескивала серебряная цепочка.

Льюис вышел. Я посмотрела, как он уходит, потом обернулась к Патрику.

– Одобрил ли происходящее Джонатан? – спросила я. Это была шутка. А может быть, и нет.

Патрик бросил на меня откровенно оценивающий взгляд.

– Джонатана не заботят детали производственного процесса, – сказал он. Его губы изогнулись в странной полуулыбке. – Уже нет. Хотя когда-то он, как бы это сказать, придерживался слишком авторитарного стиля управления.

Я села на банановый диван, подтянула под себя ноги, устраиваясь поудобнее, и плотнее завернулась в пошлый леопардовый плед. В комнате было прохладно или, что более вероятно, холод шел изнутри меня.

– Ты знаешь, об этом парне никто не торопиться ударяться в чрезмерную откровенность. Чем он занимается?

– Джонатан? – Патрик высоко вздернул густые белые брови. – Ты отдаешь себе отчет, что твой вопрос совершенно идиотский?

– Очевидно, нет.

Брови сдвинулись снова, на этот раз хмуро.

– Ты сможешь узнать историю всего и вся, если пожелаешь, Джоанн. Все, что для этого потребуется – немного сосредоточенности. Ты должна бы знать это. – Он выглядел прискорбно разочарованным мною. – Это ты расскажи мне о Джонатане.

Он протянул руку и коснулся меня вытянутым пальцем прямо по центру лба. В меня словно врезался грузовик с цементом, идущий со скоростью восемьдесят миль в час.

Голова взорвалась цветами, светом, хаосом, болью, гневом, яростью, холодом, бешенством.

Джонатан вручил мне холодную запотевшую бутылку пива.

Глаза Джонатана, темные и бесконечно глубокие, впервые встретились с моими.

«Туда, – возник тихий шепот Патрика в моей голове. – Иди туда».

Он резко подтолкнул меня вперед, и я, потеряв контроль над собой, провалилась в хаос.

Когда я вновь обрела опору – что бы ею ни служило в этом месте – я стояла на необработанном камне скалы, головокружительно высокой; вокруг, продувая меня насквозь, бушевали пронизывающие ледяные ветра. Мои длинные черные волосы развевались за спиной, словно боевое знамя.

Здесь я выглядела иначе. Бледная, как снег, одетая в тонкое черное платье, облаком парившее на ветру.

Я вздрогнула, осознав, что от падения меня отделяют какие-то дюймы. Гравитация пела во мне сладкозвучную песнь сирены. Я резко опустилась, припав к земле и положив обе ладони на холодный камень. Вспышка молнии окрасила небесное полотно в жаркий синий цвет.

Далеко подо мной, глубоко внизу, на самом дне пропасти умирали люди.

Я чувствовала это. Чувствовала каждую рану, слышала каждый вскрик, ощущала вкус каждой капли пролитой крови.

– Когда закончил Давид разговор с Саулом, душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу, – прошептал Патрик. Он был рядом со мной, надежный, ослепительно сияющий. Рядом, чуть выше него висело черное ледяное марево. – И хотя это не тот Джонатан и не тот Дэвид, которых ты знаешь, библейский стих остается верным. Если ты хочешь узнать что-либо о Джонатане, ты сможешь узнать это здесь.

Здесь. Это был тихий шепот ифрита.

Я смотрела вниз, дрожа, отчаянно желая уйти. Слишком много здесь было смерти, слишком много боли.

Так много умирающих.

Среди них выделялся один. Сиянием своей силы. Хранитель. Он был высок и худощав, двигался быстро и с изяществом, успевая повернуться и отбить атаку любого, кто нападал на него. Молнии продолжали призывать его, но он не отвечал им. Земля звала его, ее голосом был гром, шум реки, медленно нарастающий рокот гор.

Он не отвечал на ее зов.

– О боже, – прошептала я, – он совсем как Льюис.

Нет, он был больше, чем Льюис. Весь мир вращался вокруг него, через него, цеплялся за него, как любовница. Это был не просто человек, способный управлять стихиями – они любили его.

И яростно защищали.

Дождь лился сплошным потоком, прозрачный, как слезы.

Здесь, на поле битвы, он отвергал их любовь. Он сражался не как Хранитель, а как человек. Меч в руке, жесткие удары металла о металл. Его кожаный с металлическими вставками доспех получал повреждение за повреждением. Кровь…

Я чувствовала, что развязка близка. Весь мир вокруг меня это чувствовал.

Удар. Дротик пробил жесткую кожу доспеха и слишком мягкую бронзу, вспарывая…

Я закричала. Неудивительно. Весь мир кричал вместе со мной. Мать-Земля стонала над умирающим сыном, и хотя я находилась на вершине горы, и сражавшиеся далеко внизу были не крупнее муравьев, я во всех подробностях видела, как Джонатан обеими руками напряженно пытается выдернуть из груди дротик, видела его окровавленное яростное лицо.

Нет, нет, нет…

Молния ударила в него, превращая дротик в золу, расплавляя металл.

Преобразуя Джонатана в тигле чистого огня. Это было не просто молния, не просто энергия и плазма, не просто алхимия. Здесь появилось кое-что еще.

Чистая безжалостная магия.

Кто-то еще кричал внизу, продираясь сквозь кровавую грязь. Человек – всего лишь человек – уже умирающий, с кинжалом, застрявшим в груди.

Он вполз в огонь в безуспешной попытке спасти друга.

У меня возникло ощущение, что мир втягивает чье-то дыхание. Все живое погибало в этой долине смерти – досуха выжатое, лишенное воздуха, жизни, души. Прах. Пустые тела превращались в него тысячами. Прах. Что-то распространялось волнами падающих тел и доспехов, концентрическими кругами расширяясь от того места, где продолжали плясать и буйствовать молнии.

И это продолжало расширяться. Дальше. Пастухи и овцы умирали на холмах, расположенных в милях отсюда. Деревня в двадцати милях. Город, где жили тысячи невинных.

– Хватит! – закричала я. Но это останавливаться не собиралось. Неистовая боль мира разливалась вокруг, словно кровь из раненого сердца, собираясь поглотить все в своем безумии.

Рука Патрика крепко сжала мое плечо. Я услышала, как он со свистом втянул воздух…

…и увидела, как далеко внизу один человек вытаскивает другого из яркого белого пламени.

Оба целые и невредимые.

Но больше не люди.

– И рассказал ему Ионафан и сказал: я отведал концом палки, которая в руке моей, немного меду; и вот, я должен умереть, – произнес Патрик тихо. – Теперь ты знаешь, что нужно для того, чтобы создать джинна, заинька, Ярость мира.

Мое внимание было приковано к двум джиннам внизу. Один из них поддерживал другого, ошеломленно разглядывая простирающееся вокруг царство смерти.

Глаза Джонатана стали абсолютно темными, словно космос.

Мрачными, как день, породивший его.

Глаза Дэвида были медными, как кинжал, убивший его.

Он поддерживал Джонатана под руку, подставляя лицо дождю, и я знала, что он рыдает от радости, от горя, от чувства вины, что не смог вытащить друга быстрее для того, чтобы остановить все эти смерти.

– Ты хотела узнать о Джонатане, – продолжил Патрик, – Никто не мог пробудить Мать-Землю до него. Молюсь, чтобы этого не случилось впредь.

Он прикоснулся ко мне между глаз, и все исчезло.

Все длилось не больше минуты. Я съежилась на диване, ощущая холод несуществующего дождя, вздрагивая при воспоминании о невероятной мощи и зажав мертвой хваткой леопардовое покрывало. Патрик продолжал стоять рядом, глядя на меня сверху вниз, совершенно не затронутый тем, что я видела.

– Сколько? – прошептала я. Его брови приподнялись. – Сколько умерло?

– В тот день? – Он пожал плечами. – Достаточно для того, чтобы создать Джонатана. И для того, чтобы создать Дэвида тоже. Мы рождаемся из праха, разве ты не знаешь? Не только люди. Вообще все. Но не позволяй этому испортить себе жизнь, солнышко.

Я сидела и тряслась.

Льюис появился из-за моей спины и нерешительно остановился рядом со мной, закоченевшей и дрожащей, потом посмотрел на Патрика. Тот снова пожал плечами.

– Джо, ты в порядке?

– Вполне. – Я закрыла глаза и усилием воли прогнала ведение прочь. – Какого черта мне быть не в порядке?

Он присел на неудобную жердочку стула-туфли.

Патрик для себя выбрал нечто пластиковое в форме руки. Он запасся каким-то алкогольным напитком и сейчас, словно преданный фанат теннисного матча, с доброжелательным интересом ожидал начала шоу.

– Пора, – сказал он.

Мы с Льюисом переглянулись.

Льюис вновь вертел между пальцами пузырек, проверяя его на прочность.

– Просто сделай это. Ничего сложного.

Я вовсе не была уверена, что могу это сделать. И уж совсем сомневалась, что хочу. Боже, если для того, чтобы сделать настоящего джинна требуется такая масса энергии, каким образом мне сможет все это помочь? Как вообще это может хоть кому-то помочь? Я крепко зажмурилась, борясь со слезами.

Кто-то взял мою руку. Большие грубые теплые пальцы. Я смотрела в безмятежные, голубые, как море, глаза Патрика.

– Ты хочешь умереть? – спросил он меня очень тихо. – Если да, Джо, то сделай это сейчас. Тогда тебе не придется больше страдать.

Я подумала о Дэвиде, бегущем через дождь и грязь, теряющем последние капли крови, чтобы достичь чего-то, что он ценил больше собственной жизни. Шедшем наперекор величайшей силе мира, силе самого мира, во имя жизни.

Мне досталось это в наследство.

Благодаря этому я получила жизнь.

И было бы чертовски трусливым отдать се без борьбы.

– Нет, – сказала я, – я в порядке. Все нормально. Отвали, Санта.

Патрик улыбнулся и вернулся на свое место.

Льюис сделал глубокий вдох, раскрыл ладонь, на которой замерла в равновесии открытая бутылочка.

– Ну ладно. Готова?

– Нет. Но ты не обращай внимания.

– Будь моей рабой, – произнес он. Я ожидала более высокопарного тона, но это было сказано буднично, так, словно он заказывал пиццу. Я не чувствовала никаких изменений. Я сделала легкий жест рукой – давай же.

– Будь моей рабой.

Патрик наклонился вперед, навалившись на подлокотник – большой палец? – пластикового кресла, и я задумалась, что бы почувствовала, сидя в кресле в форме руки. Словно какой-то великан лапает тебя за задницу, может быть, так.

– Будь моей рабой, – закончил Льюис, и кое-что поменялось.

Я не сразу поняла, что именно.

То есть, конечно, я знала, но все началось на каком-то клеточном уровне и постепенно проявлялось вовне. Быстро. Сначала я почувствовала себя необычно, потом странно, а потом вполне клево.

И тут я разлетелась на части в бесшумном взрыве, став вращающимся туманом; но каким-то образом я все еще могла видеть, но только человеческими глазами, вернее в человеческом диапазоне… то есть не на эфирном уровне, но, тем не менее, имея доступ к этому плану, иначе я не смогла бы делать то, что делала.

И потом, когда эта волна достигла пика, я почувствовала, как меня вывернуло наизнанку, рассыпало на мельчайшие частицы, переделывая… перерождая.

В меня же саму. Только… другую. Лучше. Быстрее. Сильнее.

– Bay! – восхитилась я, но тут мое тело потеряло плоть. Я стала прозрачным серым туманом, движущимся все быстрее, влекомым силой притяжения, столь огромной, словно я была частицей пыли, засасываемой в черную дыру.

Этой черной дырой была маленькая бутылочка из-под духов в руках у Льюиса.

Я нырнула в крошечный, тесный контейнер, сдавив себя до некого джинноконцентрата, и как бы настойчиво не пыталась снова выбраться обратно, ничего не получалось.

Шок от происшедшего постепенно сменялся чувством бешеной ярости. Парень, мне это не нравится. Мне так это не нравиться.

Через некоторое время, показавшееся мне тысячелетием, Льюис произнес:

– Джо, выходи.

И противодействующее давление, удерживающее меня в пузырьке, исчезло. Я мигом выбралась наружу, кружась вокруг него, словно сердитый пчелиный рой, и снова вернула себе физическое тело.

Это требовало некоторой сосредоточенности, но на этот раз мне удалось это сделать гораздо быстрее – только доля секунды между кожей и одеждой. Она наделась на меня как колпачок на ручку. Льюис сначала выглядел удивленным, потом на его лице появилась немного глупая самодовольная улыбка, но секундой позже он вспомнил, что является джентльменом, и притворился, что ничего не видел.

– Ты в порядке? – спросил он.

Я осмотрела себя и с облегчением отметила, что остаюсь симпатичней многих, только сейчас на мне была более домашняя одежда – голубые джинсы, кроссовки и хлопчатобумажная рубашка. Рабочий джинн. Я была готова хоть сейчас отправляться на стройплощадку.

– Все нормально, – сообщила я рассеяно, занятая попыткой переделать наряд в что-нибудь поменьше – буквально – голубого цвета, но, к сожалению, это было не в моей власти. Этим управлял Льюис, независимо от того, знал он об этом или же нет. Великолепно. Но, по крайней мере, теперь мне стало ясно, что его возбуждает. Выносливая женщина в практичных туфлях.

– Ты в порядке?

– Ты меня уже спрашивал. – Я озадаченно взглянула на него.

Он послал мне кривую полуулыбку.

– Точно. Так ты в порядке?

Ну да. Правило трех повторений. Я почувствовала некое насильственное вторжение, и тут же услышала, как мои губы произнесли:

– Нет, к дьяволу! Ты – идиот. У меня не все в порядке! Меньше недели назад я умерла, Дэвида держит в плену джинн-придурок, возомнивший себя богом, а мою задницу только что засунули в бутылку! Из-за тебя! И эта дерьмовая одежда!

Он все выслушал с большим вздохом облегчения.

– Ты действительно в порядке.

– Точно. Отлично. Как бы то ни было. Давай что-то делать.

Я была порядком обескуражена и чертовски уверена, что и не думала говорить ничего из того, что сказала. Ну ладно, хорошо, может быть, только про одежду, но все остальное была полная ерунда. Итак. Значит, подобное принуждение действительно работает. Интересно.

– Дай мне приказ. Что-нибудь несущественное.

– И что ты будешь делать с этой просьбой? – спросил Патрик. Я совершенно забыла о нем. Но он оставался здесь, продолжая сидеть на руке-кресле, держась за подлокотники и глядя на меня этими хрустально голубыми глазами, плотоядным взглядом, совершенно не подходящим Санта-Клаусу. Он тоже наблюдал мое небольшое стрип-шоу, но, в отличие от Льюиса, не изображал из себя джентльмена. – Если ты собираешься высказывать желание, попроси что-нибудь полезное. Заставь ее попотеть.

Льюис несколько секунд обдумывал его предложение, потом неопределенно взмахнул рукой, обводя порно-теат-рально-цирковое жилище Патрика.

– Ладно. Переделай здесь вес.

Патрик вскочил с кресла как ужаленный, но было слишком поздно.

Вот что произошло.

Энергия ворвалась в меня, мгновенно заполнив – насыщенная, яркая, золотистая, нескончаемая. Потенциальная энергия Льюиса. Сейчас у меня был доступ ко всему, что он имел, ко всему, чем он являлся, ко всему, чем он мог бы быть. Мощь, заключенная в нем, была просто неописуема – вполне достаточно для того, чтобы разрушать огромные города, разрушать горы, менять лик земли.

И этого было более чем достаточно для того, чтобы придать приличный вид этой квартире.

Я начала с одного конца и пронеслась сквозь нее гармонизирующим цвета штормом. Ковер приобрел изящную бледность шампанского. Цвет стен сменился на светло-кремовый. Статуи полностью исчезли в вихре отдельных частей тел, срывающихся с плохо отштукатуренных небес.

Порнографическое подражание Микеланджело заменил элегантный подвесной потолок с оконными вставками и золотыми штрихами. Я добавила винные штрихи на стены и развесила картины обнаженных пышногрудых красоток Мондриана. Не думаю, что украла оригиналы, но, в конце концов, я была пока новичком в таких делах.

Мебель. Банановый диван сменился черным кожаным, масляно мягким, со смелыми латунными вставками на ножках. Стул Льюиса в форме туфли стал изящным креслом.

Я заставила пластиковое руку-кресло Патрика исчезнуть совсем, вместе с хромированным кофейным столиком в виде ступни.

– Стой! – вопил Патрик в абсолютном ужасе. – Что ты делаешь!

– Пребываю на службе обществу. – Ответила я и добавила симпатичный кирпичный камин с декоративным латунным экраном. И рядом – маленькую китайскую вазу для хранения спичек. Потом повернулась к Льюису. – Какие-то особые пожелания?

Его прищуренные глаза светились весельем. Действительно, я оставалась собой. Черт, это было даже забавно… безграничная сила потрескивала в кончиках моих пальцев. Я могла сделать что угодно. Абсолютно – что угодно.

– Я думаю, она очень точно выразила свою мысль, – сказал он Патрику.

Патрик беспомощно ходил по квартире кругами, не зная, куда смотреть. Каждое новое открытие вызывало у его дополнительный приступ отчаянья. Я поборола импульс злорадного желания добавить экземпляр журнала «Лучшие интерьеры» на новый столик вишневого дерева но не стала – ввиду бесполезности попыток вбить ему хоть что-то в голову.

Льюис отыскал пластиковую пробку от маленькой бутылочки и положил и пробку, и пузырек в карман голубых джинсов.

– Ты готова? – спросил он, обращаясь ко мне.

Я все еще витала в облаках косметического ремонта.

– Ты шутишь? – Я не могла сдержать смех, рвущийся из меня, жизнерадостный, полный острого удовольствия. – Давай, задай мне задачу. Черт, это так клево!

Я ощутила, как он поднимается на тонкий план. Так как он был человеком, то не мог исчезнуть из реального мира, его тело останется на физическом уровне, временно безжизненное. Я поднималась вместе с ним, не имея подобно ему серебряной нити, соединявшей дух с физической оболочкой, и вплывала в потустороннюю игристую волшебную страну, называющуюся эфирным уровнем. Возвращаясь сюда, я каждый раз находила се вес прекраснее, делала новые открытия. Возможно, мое зрение джинна все еще настраивалось, но, каковы бы ни были причины, в этот раз цвета оказались ярче, насыщенней и глубже. Аура Льюиса была похожа на стакан молока, сейчас спокойная, но все равно гораздо сильнее любой другой, виденной мной у людей прежде. Она не походила на ауру джинна, нет, имела совсем иной вид. Что-то… исключительное.

Человеческий голос плохо распространялся здесь, поэтому он прикоснулся ко мне и указал.

Я ухватилась за него – он оставался здесь в твердой форме и более-менее похожим на себя – и мы начали движение через местный ландшафт, поднимаясь выше и сворачивая под углом направо. Вверх, вверх, вверх… Земля выгнулась далеко под нами, вся в ярком жемчуге, укутанная дымкой облаков. Он продолжал тянуть меня. Я чувствовала, что сопротивление эфира – так и должно было быть по законам физики – начинает уменьшаться. Мы достигли границы удаления от Земли, безопасной для Хранителя.

Я отпустила его, паря рядом. Он вновь поднял руку и сделал указующий жест. На сей раз я смогла почувствовать силу его желания, направляющего меня, и принуждение, которое приведет меня к цели.

Путь прямо в ад. Даже дальше, чем брал меня Патрик.

Здесь, в этой реальности по-настоящему и пространства-то не было.

Но выбора у меня не оставалось, и я обнаружила, что уже двигаюсь. Почувствовав, как рука Льюиса в последний раз мягко коснулась меня, я умчалась, плывя, как быстрая изящная русалка, через море все более и более истончающегося сопротивления.

Оставшуюся часть пути я заставляла себя двигаться плавно, и через некоторое время увидела то, что искала. Не столько присутствие чего-либо, сколько отсутствие; пространство здесь было огромным и пустым, индифферентно серым, с мимолетными искрами силы, передаваемыми из одного места в другое. Я замедлилась, раскинулась тонким маревом под едва чувствовавшимися прикосновениями Солнца и стала изучать проблему. Пустота на этом плане никак себя не проявляла, мне нужно было перейти на более высокие уровни, чтобы увидеть ее.

Над эфирным планом располагались другие, но Дэвид как-то предупреждал меня, чтобы я не занималась исследованиями без проводника. С другой стороны, Дэвида нигде не было видно, а надо мной висело принуждение.

Тремя слоями выше находился самый высокий из возможных уровней известного мироздания, или, по крайней мере, наиболее высокий из доступных для исследования. Здесь царили наиболее примитивные, изначальные формы. Черно-белый прообраз для шестнадцати миллионов цветов, используемых на Земле. Здесь было сложно сфокусировать взгляд на чем-нибудь достаточно долго, потому что здесь не было привычных ориентиров, ничего такого, что соответствовало человеческому восприятию. Только воронки, потоки и вихри. Я даже не могла ощутить ритм этого места, хотя и была уверена, что он существует. Пульсация оказалась или настолько проста и неуловима, что не поддавалась определению, или же наоборот – настолько комплексна и многогранна, что я не могла и надеяться на то, чтобы ее осознать.

Я наблюдала, и внезапно на меня снизошло понимание того, что в этом хаосе имеется своего рода порядок.

Все куда-то перемещалось.

Иногда начинало двигаться по кругу, но всегда строго против часовой стрелки, словно следуя порывам изменчивого ветра или течения.

Но было одно место, где движение шло в обратном направлении. По часовой стрелке. Я сосредоточилась на нем, пристально вглядываясь, и почувствовала ущербность, словно какой-то бесцветный беспорядок. Эта штука не хотела, чтобы ее обнаружили. Это была ловушка, дверь в наш мир, и она намерено оставалась скрытой. Я медленно плыла через нее, двигаясь против течения, и затормозила на другом конце спирали.

Я ощутила словно бы… ничего. На самом деле, я даже не была уверена, что вообще ее касалась, если бы не визуальное подтверждение в виде постепенного изменения окраски тумана. Он становился голубоватым там, где соприкасался с моей нематериальной сущностью. Было ли это хорошо? Я не смогла бы ответить. Мои чувства вообще не способны помочь мне с этой штукой. Насколько я могла сказать, этот вихрь ничем не отличался от множества других таких же вихрей, кроме того, что закручивался вправо, а не влево. Не такие уж большие отличия. Я бы предпочла большую симпатичную табличку с надписью «ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ПУТЬ В ПУСТОТУ», но полагала, что придется соглашаться на то, что есть.

Я зачерпнула из горячего золотистого потока энергии Льюиса и начала странную работу по штопанью дыры. Я взяла образец нормального пространство возле разрыва и начала постепенно накладывать его на поврежденное место. Это чем-то походило на заплатку – берем хороший материал, натягиваем его над прорехой и фиксируем.

Но это давалось тяжело. Вещество норовило избежать моих прикосновений, выскользнуть прочь. Определенно, это была не просто дыра. Эта штука казалась живой, и я ей очень не нравилась. Я упорствовала. Она сопротивлялась. Мало-помалу я наступала.

Дело уже практически было сделано, когда она изогнулась в последнем конвульсивном телодвижении, и что-то выскочило прямо через ткань пространства и ворвалось в меня.

Если бы это происходило в реальном мире, я бы отскочила назад, завизжала и постаралась бы отбросить эту штуку подальше от себя; она была определенно, до ужаса живая. Еще хуже то, что я толком не могла ее почувствовать. И если я сейчас потеряю ее из виду…

Я обхватила ее обеими руками – или тем, что сейчас заменяло мне руки – и начала скручивать. Вся потенциальная энергия Льюиса, наполнявшая меня, сконцентрировалась в захвате, придавая ему мощь, способную разрушить весь мир.

Я почувствовала, как штуковина уступила с резким негромким хлопком. Она растворилась в дожде серебристого света, холодного и искрящегося, и, оказавшись за пределами моей ауры, стала полностью неразличимой.

Я уже видела такое прежде. Где?.. С Дэвидом. На эфирном уровне. Ему тогда это показалось странным.

Теперь я узнала, откуда это появляется.

Разрыв раскрылся опять и снова стал вращаться по часовой стрелке. О боже… это меня совершенно не устраивало. И как только я провела рукой по этой поверхности, тут же увидела искры снова, обнаружила, что эти светлячки упорхнули – прямо вглубь изначальной сущность мира.

Это было очень, очень неправильно.

И теперь, имея дело с вновь раскрывающимся разрывом, я ощущала волновой эффект. От дыры по всем планам расходились ударные волны энергии – я чувствовала их словно акустическую бомбу, разорвавшуюся в душе.

Я ушла с этого плана и рванулась глубже, и то, что я там увидела, мне совсем не понравилось. Закручивающиеся спиралью облака серебристого тумана уровнем ниже. Горячей ветер с запахом серы – на следующем. На эфирном плане силовые потоки напоминали пыльную бурю.

Я спустилась к Льюису, который пытался контролировать ситуацию – задача слишком сложная для одного Хранителя, каким бы сильным он ни был – и бросилась ему на помощь, замедляя движение заряженных частиц, изменяя частоту вибраций, преобразуя форму волн. Наконец мне удалось погасить колебания, создав свои собственные, находящиеся в противофазе, и почувствовала горячее одобрение Льюиса. Есть! Мы сделали это вместе, выравнивая, разглаживая, выливая жир – в переносном смысле, на воду – в самом прямом.

Я подхватила Льюиса и опустила на уровень физической реальности. Он упал в свое тело со звуком, напоминающим звон струны, очень тихим, доступным разве что слуху джинна. Я повторила представление «привет-я-не-одета-а-вот-теперь-уже-да» на глазах у заинтересованного Патрика и обнаружила, что мои руки находятся на груди Льюиса. Мм… Ощущение горячей дрожи его тела через прохладный, шершавый хлопок рубашки…

Если считать, что только что я парила в облаках, то сейчас на меня свалилась сила тяжести. Тело дрожало и гудело, как будто после самого потрясающего секса в моей жизни.

– Bay! – вырвалось у меня. Я покраснела, отдернула руки и отступила на шаг. – Эм… мы не…

– Боюсь, нет, – сказал Льюис. Уж не румянец ли выступил на его щеках? Точно! – Разрыв все еще здесь. Я чувствую. Но сейчас нам нужно позаботиться кое о чем другом.

– О волнах? – я имела в виду не океан, а эфир.

Он пояснил:

– Произошли серьезные нарушения равновесия, причем, на всех планах. Выросло давление под земными пластами в Калифорнии. В Атлантическом океане формируется ураган. В Йелоустоне начинаются лесные пожары.

Я вспомнила. Йелоустон очень чувствителен к разрушениям, и теперь, раз уж они начались, только объединив все свои силы, Хранители Огня смогут справиться с ними. Хранители Земли не смогут помочь Огненным бороться с пожаром, а Хранители Погоды не предотвратят наводнение. И у первых, и у вторых и у третьих – свои собственные, одинаково трудные задачи.

Он, не отрываясь, смотрел на меня.

– Я просил тебя об одной услуге. Не о двух. – Он вынул из кармана флакон. – Я сдержу слово.

– Я знаю. – Я действительно знала. Льюис не святой, слава Богу, но, вне всяких сомнений, он всегда был человеком чести. – Я освобождаю тебя от слова. Я не закрыла дыру, и, кажется, даже напортачила там. Так что я тебе еще нужна. А вообще, все это как-то очень странно.

Он склонил голову в старомодном жесте одобрения и благодарности. Мне пришла в голову странная и запоздалая мысль о том, что внутри он такой же, как и снаружи. Льюис есть Льюис, с какой стороны на него не посмотри. Мне всегда интересно было увидеть человека его собственными глазами: обычную девушку – соблазнительной красавицей, простого парня – рыцарем в сияющих доспехах. И только Льюис не создавал вокруг себя иллюзий, не носил масок. Он просто был.

– Приступим к работе, – сказал он голосом хриплым, низким и полным чувств, которые он не хотел мне показывать.

Льюис занялся тем, в чем был сильнее всего – воздействуя на землю, вытягивал из нее энергию, чтобы предотвратить взрыв, грозящий снести Калифорнию в океан. Я отправилась в море.

Атлантический океан и в лучшие свои дни не такой мирный, как Тихий. Даже свет здесь другой. Волны прозрачнее, острее, и нельзя избавиться от чувства, что что-то постоянно движется под поверхностью воды. Я пронеслась сквозь эфир, воплотилась в человека, и зависла в десяти футах над водой, нащупывая энергетические потоки. Ничего не изменилось. Инстинкты Хранителя Погоды остались при мне, несмотря на отсутствие настоящего тела.

Океан подо мной простирался холодным и беспокойным, что-то ворчал на языке силы. Здесь ощущалась нечто тревожное, не имевшее никакого отношения к нарушениям круговорота воды на уровне тропосферы и мезосферы. Нет, было что-то еще. Что-то, что я не могла распознать, и это волновало меня. Я проследила цикл охлаждения-нагревания. Солнечный свет падает на поверхность, вода испаряется, пар поднимается, капельки воды притягиваются друг к другу, образуя облака, облака сгущаются в тучи, высвобождается энергия… теплый воздух поднимается, холодный опускается, вытесняя облака в энергетически насыщенные слои.

Ничего особенного. Но что-то было не так.

Что-то в облаках. Что-то, чего там быть не должно!

Это было – что?

Я поднялась выше, чувствуя, как туман оседает на коже, сначала невидимым дождем, потом каплями, которые просачивались сквозь мою джинсовую рубашку. Я потяжелела от влаги. У воздуха был металлический привкус озона, он оцарапал мне горло, когда я глубоко вздохнула.

Краем глаза я заметила голубой отблеск.

И я поняла.

Дерьмо!

Я взлетела, стремительно скрылась в тумане, переформировалась, а потом на всех парусах помчалась к Льюису.

Я едва не столкнулась с Патриком, который слонялся по дому, угрюмо разглядывая свой политкорректный потолок. Я не подумала извиниться, а проскользнула сквозь него, затормозив рядом уже в человеческой форме. На этот раз получилось намного лучше. По-видимому, паника поднимает мою самодисциплину.

– Опять эти искры! – закричала я.

Льюис отсутствовал; по крайней мере, отсутствовал его дух. Он был вне тела, на эфирном плане. Я подскочила на уровень, проследовала вдоль нити и обнаружила его занимающимся примерно тем, чем занимаются Хранители Земли, когда гасят землетрясения. Не то, чтобы меня не волновал ущерб, который могут причинить толчки, но раз уж я нашла его, то схватила за шиворот, выдернула из эфира и отправила обратно в тело.

Он пошатнулся, одной рукой ухватился за спинку кожаного дивана, другой потер лоб. Упс. Кажется, я сделала ему больно.

– Что такое? – рявкнул он на меня.

– Опять эта чертова голубая дрянь! Волшебная пыльца! Искры! – ответила я, перекрикивая его. – Слушай, когда я пыталась запечатать эту штуку, из нее вырвалось нечто. Свечение. Отблеск. Я и не думала, что это что-то серьезное. Но оно здесь!

– Что? – все еще недоумевал он. Ладно, вторая попытка.

– Оно здесь, в облаках. И эта гадость – странная, Льюис. Я не чувствую ее, только вижу, когда прикасаюсь к ней. И выглядит она как искры.

– Искры? – его глаза потемнели. – И ты прервала меня и притащила сюда из-за каких-то искры? Ты шутишь?

– Послушай! – выкрикнула я. – Оно везде! Во всем! Но его не должно быть здесь!

До него начало доходить, и раздражение в его глазах сменилось непритворной тревогой.

– Я не знаю, какого хрена оно тут делает, и каким хреном его остановить. Скажи мне, что ты это знаешь.

Он открыл рот, но ответа не последовало. Похоже, ответить ему было нечего.

– Вот черт… – заключила я за нас обоих. – Я рада, что ты здесь командуешь. Потому что, насколько я могу судить, мы по уши в дерьме.

* * *

Следующая остановка: Нью-Йорк в панике. Все ждут Апокалипсиса.

Огромная проблема. Никаких нарушений в погодной системе над Атлантикой – это увидел бы любой, у кого есть хоть капля способностей Хранителя. Урагана не должно было быть здесь с точки зрения физики. Полная бессмыслица. По своему опыту Хранителя я знала, что сейчас идет совещание, на котором эту штуку рассматривают со всех сторон и пытаются понять, что за ерунда происходит. Интересно, видят ли они искры, подумала я, и решила, что нет. Чем бы эта гадость ни была, она излучает волны в диапазоне, доступном джиннам, а вот людям – вряд ли. Нет, я догадывалась, что они ее не обнаружат.

Остаемся я и Льюис; может быть, Патрик. Или любой другой джинн, которого мы уговорим посмотреть.

– Ясно, – сказала я после того, как мы с Льюисом и Патриком сравнили впечатления. – Эта гадость чужда нашему плану. Ты ее видишь?

Вопрос был адресован Льюису, и тот ответил отрицательно:

– На эфирном уровне все выглядит нормально.

– Да. Именно это и пугает меня. Потому, что для меня все выглядит совершенно ненормально. – Я не могла усидеть на месте. Я встала и принялась расхаживать туда-сюда, сожалея о том, что в моем гардеробе нет ничего кроме рабочей одежды. Ситуация категорически требовала черного кожаного плаща и высоких ботинок. «Эти ботинки созданы для ходьбы…» – Эта штука похожа на какую-то дьявольскую пыльцу. Кто знал, что она просеется через три тонких плана и так быстро попадет сюда?

– Если только она не просочилась сквозь щель, – Льюис. – Такое тоже возможно. Ты ее видишь, но еще не значит, что с ней можно что-то сделать. Если эта вещь настолько тонкая, что ее невозможно обнаружить, то у нас куда больше проблем, чем казалось.

– Это не пыльца, – заявил Патрик. Он стоял в дальнем углу гостиной и поправлял пейзаж Моне, висящий под утопленными в стену светильниками. – Судя по описанию, это больше похоже на радиацию. Ты говоришь, Дэвид пытался заключить это в энергетический пузырь?

– Да. Ничего не вышло.

– Очень интересно, – сказал Патрик и отступил назад, чтобы полюбоваться Моне издалека. – Значит, обычный эфирный барьер не может остановить это, поскольку состоит из энергии. Это… Свечение, раз уж не нашлось слова получше… кажется очень опасным.

Льюис оторвался от разглядывания ковра.

– Мы даже не знаем, опасен ли он вообще.

– Он просочился из дыры, ведущей в Пустоту, в мир, где обитают демоны, – уточнил Патрик. – Вряд ли предмет такого происхождения окажется волшебной пыльцой счастья.

– Не хочу сказать, что сомневаюсь в тебе, но ты уверена, что это не из-за неумения разобраться в новых ощущениях? – спросил Льюис. Вопрос был вовсе не глупым.

– Не знаю, – куда менее самоуверенно и куда более честно, чем обычно ответила я. – Спроси его. У него преимущество в пару столетий.

Патрик снова бродил по квартире и выглядел мрачным и потерянным. Разумеется, он просто набивал себе цену. Он без проблем вернул бы квартире прежний вид, если бы захотел. Может быть, именно к этому он и готовился.

– Что еще? – спросил он, хотя, я уверена, слышал каждое слово. Мы ему были куда интереснее, чем китайская ваза, стоящая на кофейном столике. – Я не смогу этого сказать, пока сам не увижу.

– Тогда идем, – я протянула ему руку, которую он проигнорировал, вместо этого приобняв, а заодно и облапав меня. Эффект, к счастью, смягчался практичной джинсовой одеждой, которую выбрал для меня Льюис. Я, даже не взглянув на него, убрала руку и поднялась вверх. Он последовал за мной.

– Ну, – сказал Патрик тем способом, которым джинны разговаривают в эфире, – теперь другое дело.

Мы задержались там на некоторое время, наблюдая, как буря то стихает, то нарастает, то тут, то там озаряясь звонкими белыми вспышками – как фейерверки на празднике. Хранители за работой. Теперь они казались мне на удивление слабыми, но я чувствовала горячую голубую пульсацию – еще одного джинна, который фокусировал и распределял силу, направляя ее на решение задачи.

Единственная проблема состояла в том, что здесь нечего было исправлять – не было ничего такого, что можно было бы исправить. Буря нарастала. Я уже перепробовала все известные способы – разрушала конвекционный механизм, который подпитывал процесс; добавляла холодные слои, чтобы сдержать восходящие потоки; добавляла потоки сухого воздуха, чтобы раздробить структуру урагана.

Ни один не сработал. И Хранители теперь явно пели по тем же нотам, так что скоро мы услышим второй куплет, который, в соответствии с бессмертными словами «Herman's Hermits», станет повторением первого.

– Смотри, – сказала я Патрику, рассредоточилась и направила крошечную часть себя сквозь туман.

Там, где я коснулась его, вспыхнула искрящаяся голубая карманная галактика. Я отряхнулась – откуда могли взяться мурашки по коже, если у меня нет тела? – и светящееся нечто поплыло само по себе ярким ядовитым облачком. Бледная пульсирующая аура Патрика отшатнулась от него.

– Что это за черт? – спросила я. И почувствовала в ответ горячую оранжевую вспышку тревоги. – Это как-нибудь называется?

– На английском – никак, – отозвался он. – Ближайший эквивалент такой: «Ни хрена не понимаю. И не хочу понимать. И не жажду ближе знакомиться с этим. И, надеюсь, ты тоже поспешишь унести отсюда свою задницу. Сейчас же».

Он исчез. Сказал, что сваливает – и времени терять не стал. Никогда не слышала, чтобы у джиннов были приступы паники, но, похоже, с Патриком именно это и случилось. И, черт возьми, со мной, кажется, тоже. Теперь мне тоже было не по себе.

Я кинулась за ним и до самого дома бежала по его следу. Мы одновременно приземлились в перестроенной мною квартире, и на этот раз мое воплощение можно было демонстрировать даже «детям до шестнадцати». Если подходить к проблеме с точки зрения математики, то все, что от меня требовалось – это расширить свое уравнение, включив в него одежду. Даром, что ее можно было варьировать. Измени переменную здесь и здесь, и получишь подходящий прикид для звездной вечеринки. Или огородное пугало.

Единственное, с чем я никак не могла справиться – это волосы. Впрочем, в этом я не была специалистом и в своей смертной жизни. Может быть, я обречена на кудряшки?

Патрик не думал о моих волосах. Он думал о том, что увидел и от чего сбежал. Он ткнул в меня дрожащим пальцем, но так и не нашел, что сказать, потом обернулся к Льюису, который перестал мерить шагами комнату и уставился на нас.

– Ты! – рявкнул Патрик. – Если бы ты хорошенько подумал…

Льюис не ответил, и снова начал расхаживать туда-сюда.

– Причем тут Льюис? – возмутилась я и поняла, что это сделала. Очевидно, что очень даже причем, потому что это он отдал мне приказ. Вот черт. – Давай не будем. То есть… что нам теперь делать?

– Звать на помощь. Громко. Много раз. – Патрик бросился к телефону – скромная модель вкусного кремового цвета взамен его старого «Харли-Дэвидсона» – и начал набирать номер. – А потом уехать в отпуск, подальше и на подольше.

Это все равно бесполезно, подумала я, потому, что если эта дрянь просочилась сюда так быстро, то она уже есть и на верхних уровнях. Правда, может, он имел в виду Арубу, где от искр не спрячешься, но которая очень хороша в это время года.

– Я поговорю с Хранителями, – сказал Льюис. – Но предпочту сделать это сам. Джо?..

– Кому ты звонишь? – спросила я у Патрика, поскольку Льюис не облек свое требование в форму приказа и был чересчур вежливым, чтобы сделать это в ближайшие пять минут. Патрик закончил набирать номер, по длине которого совершенно невозможно был определить, в какую страну Земли он звонит. Он не говорил, а просто держал трубку у уха. Инстинктивно я поняла, что он делает – не использует реальную телефонную связь, а с помощью аппарата, как метафоры, посылает сообщение через эфир – что-то вроде симпатической магии. И я даже поняла, с кем он разговаривает. – О, Боже, ты звонишь Джонатану.

– Который и носа сюда не покажет, – Патрик скривил губы, а я подумала о том, какой удобной должна быть такая связь. – Он не покинет дома.

– Почему?

– Потому, что этот дом не существует ни на одном из планов. Это нечто вроде… – Патрик задумался. – Пузыря, наверное, можно так сказать. Это для нашей же безопасности. Если Джонатана поработить, последствия… скажем так, ничего хорошего не выйдет. Совсем ничего хорошего.

Возможно, уютное убежище Джонатана – не его выбор. Я задумалась над тем, кто же из моих новых родных и близких в действительности за кем присматривает. Политика. Ненавижу. От политики джиннов голова у меня болела еще больше, чем от человеческой.

Секунд десять спустя я почувствовала какое-то движение в комнате, какое-то нарушение энергетического баланса Оно было едва заметным, но я насторожилась…

…и Рэйчел вышла из хозяйской спальни, с небрежным изяществом критичным взглядом изучая свои когти. Она подняла глаза, поприветствовала Патрика, сверкнув белыми зубками, и неторопливо оглядела комнату.

– Новый дизайн мне нравится, – сказала она. – У тебя вряд ли появился вкус с тех пор, как мы виделись в последний раз, так что, подозреваю, за этим стоит сестра Белоснежка. Правильно?

Ее улыбка померкла, когда мы заговорили. Короткое путешествие в эфир – чтобы показать Рэйчел загрязнение, и возвращение в реальность – чтобы увидеть, как она недовольно хмурится. Ее глаза вспыхнули расплавленным золотом, и сама она выглядела… сильной. Достаточно сильной, чтобы одним только взглядом превратить меня в липкое пятно на ковре.

– Прошу прощения, – сказала я совершенно ни к месту.

Она и глазом не моргнула.

– Ты не виновата, – ответила она к моему удивлению. – Я тоже никогда не видела ничего подобного. Я сделала бы то же самое, получив такой приказ. Скорее всего, с тем же результатом.

– И что мы делаем? – спросил Льюис.

Короткая, многозначительная пауза. В ее взгляде не было угрозы, но он пронизывал, как лазер.

– Я думаю, – произнесла она медленно и посмотрела на Льюиса, – что мне нужно поговорить с Джонатаном и найти способ выяснить, что происходит. Вы остаетесь здесь. Чем меньше тех, то побывал на эфирном плане, тем лучше до тех пор, пока мы не поймем, как это на нас влияет.

– Я тоже пойду, – сказала я.

Рэйчел оглядела меня, и в ее глазах промелькнули узнавание и недовольство.

– А, – произнесла она. – Я не сразу это заметила, потому что ты очень мало изменилась. Но ты теперь в рабстве, правильно? Ты связана.

– Это не так уж плохо, – сказала я. – Все пучком. Я ожидала намного худшего.

– У хорошего господина хороший слуга. – Слово «слуга» она произнесла с явным презрением. – Я не думаю, что это была хорошая идея. Льюис, ты-то должен знать.

– Я не стал бы порабощать ее, если бы ты оставила мне выбор.

Ого! Их взгляды скрестились как клинки искуси фехтовальщиков – выпад, защита, ответный удар – быстрее мысли. Льюис чувствовал себя вполне комфортно в компании джиннов. Интересно, что эти двое не поделили?..

– Я не твой раб, – казала Рэйчел.

– И ты, похоже, не веришь, в сотрудничество ради общего блага.

– Шш! – это походило не столько на звук, сколько на электрический разряд, на щелчок кнутом. Но Льюиса не впечатлило. Он даже не вздрогнул. – Джинны не создавали этот портал, не притаскивали сюда эту грязь. Люди вмешались в то, чего не понимают – и вот вам результат Хаос.

– Джинны абсолютно безупречны.

– Куда безупречнее, чем…

– Простите, – перебила я. – Может, мы вернемся к проблеме? Если уж на то пошло, теперь это не имеет значения.

Рэйчел выглядела разъяренной. Еще бы – сопливому полу-джинну не положено быть таким наглым.

– Где Дэвид? – спросила я.

Она ответила мне презрительным смешком.

– Бежишь к своему спасителю? – спросила она голосом сладким, как пригоревшая сливочная помадка. – Джонатан нашел для него занятие. Учись летать сама, птичка.

– Отлично. Тогда идем к Джонатану, – заявила я.

Она жестом остановила меня. Неужели ее ногти стали еще длиннее и острее? Да. Определенно.

– Рабам там не место.

– Простите?

Короткий взгляд на Льюиса.

– И людям тоже. Пойду только я. Без вас.

– Она не раб, – проговорил Льюис и шагнул к Рэйчел. Он был выше, шире в плечах, но вряд ли сильнее. По сути, у него не было против нее никаких шансов. – Она – союзник. Похоже, что ты не понимаешь.

– Союзник, который обязан выполнить любой твой приказ, каким бы унизительным он ни был? У которого не бывает иного выбора, кроме как подчиниться? – Рэйчел припечатала меня взглядом. – Не обманывай себя, Белоснежка. Раб у доброго хозяина – все равно раб. – Взгляд переместился на Льюиса. – И хозяин раба не заслуживает уважения.

– Может быть, я сумасшедшая, но у меня такое чувство, что если мы не решим проблему, то будет уже неважно, свободна я или нет. Мы все в одно дерьмо вляпались.

– Похоже, что ты права. – Она наклонила голову таким странным, кошачьим движением, что я подпрыгнула – Но все равно я тебя с собой не возьму.

Прекрасно. Я плюхнулась на удобный коричневый кожаный диван и положила ноги – прямо в ботинках – на кофейный столик.

– Тогда я посижу и понаблюдаю, как кто-то сожрет мир. Да, не забудь позвонить мне, когда начнется Апокалипсис. Мне еще надо успеть купить пленку на тридцать шесть кадров, чтобы сделать побольше снимков.

Она что-то буркнула мне в ответ и исчезла. Уф. Какое– то дуновение – дрожание воздуха – и я обратила взгляд на Патрика. Вид у него был смущенный и даже скромный. Надеть на него красный тулуп – и можно отправлять раздавать конфеты на празднике и спрашивать у детишек, что они хотят получить от Санты на рождество.

– А ты не пойдешь? – спросила я.

Он прочистил горло.

– Скажем так, меня не жалуют в этих кругах.

– Из-за того, как ты стал джинном?

– Кроме всего прочего. – Он пожал плечами. – Я привык к неприятностям. – Он вытянул руки, и на нем появилось легкое пальто желтовато-коричневого цвета, очень подходящее для весеннего дня. – Однако я не привык к этой… новой обстановке. Так что пойду прогуляюсь. Позвоните, когда начнется конец света, будьте любезны.

Он исчез. Я уставилась на то место, где он только что был, насупившись и жалея, что уже не живу в мире, где люди пользуются дверями.

Льюис не торопясь подошел и устроился рядом со мной.

– Так, – сказал он.

– Так, – согласилась я. – Такое вот дерьмо.

– Это обо мне?

– Это вообще.

– А. – Он потер руки. – Мне лучше вернуться к работе. В районе Сан-Андреаса напряженность земных пластов снизилась, но работа для Хранителей Земли еще осталась. И Хранителям Огня требуется консультация относительно пожаров в Йелоустоне.

Он посмотрел на меня, подняв брови.

– Что? – спросила я.

– Это я так намекаю, что мне нужна помощь.

– Ты хочешь, чтобы я была у тебя на посылках? Ущипни меня, Льюис. – После провокационных выступлений Рэйчел против рабства мне уже не хотелось быть особо послушной. – Разве разрыв у нас не на первом месте?

– Не знаю, – ответил Льюис. – Как сказала Рэйчел, это нечто непонятное. Я тоже ни о чем подобном не слышал. Случалось, что демонам удавалось поместить Метку на человека. Когда Метка созревает, они получают возможность проникать на человеческий план напрямую, минуя, эфирные уровни. Так для них безопаснее. Но эта штука…

– Наверное, ее можно разрушить.

– Но мы даже не знаем, как она действует.

– Да, но думаю, лучше придерживаться теории Патрика: ничего хорошего из Пустоты прийти не может… Я замолчала. Здесь было что-то…

– Джо? – он встревожено смотрел на меня. Интересно, как ярко сейчас горят мои глаза?

– Оставайся здесь, – сказала я и отправилась на поиски.

Первым, кого я обнаружила, зайдя на кухню, оказался ифрит Патрика, прячущийся в темном углу. Наблюдающий за мной. От этого хищного взгляда у меня волосы встали дыбом.

– Эй, – позвала я, приближаясь на шаг. Она вжалась еще глубже в тень – сегодня она была неагрессивна и совсем не похожа на разъяренного визжащего монстра, которого Патрик спускал на меня вчера для тренировки. – Не бойся. Я не сделаю больно.

– Я боюсь не тебя, – ответила она. – Не осуждай его. Он не понимает.

– Не понимает чего?

– Это убьет вас всех.

Я сразу поняла, что она имеет в виду.

– Ты видишь его? Этот свет? Ну, эти отблески? – Она кивнула. По крайней мере, мне так показалось. – Ты знаешь, что это такое?

– Да. – Глубокий выдох. Я напряглась. – Но знание не поможет вам.

– Почему?

Мне оно не помогло. Чудесно. Оказывается, ифриты становятся такими же изворотливыми, как и джинны, когда дело доходит до важных вещей.

– Просто скажи мне, если ты знаешь. Что это такое? Как его остановить?

– Это жизнь, – прошептала она. – Это любовь. Это смерть.

Нет, ифриты еще изворотливее.

– А как насчет, ну… более технических терминов?.. – Похоже, она все-таки хотела объяснить мне, пыталась описать что-то, для чего просто нет слов.

– Это уже случалось.

– Но Рэйчел сказала…

– Ей не говорили.

– Сара…

– Не произноси моего имени! – это был крик невыносимой боли. – Ты не понимаешь! Любовь поглощает. Любовь должна поглощать.

Я услышала голос Льюиса, который спрашивал меня о чем-то из соседней комнаты.

– Льюис? – позвала я.

Ифрит снова заговорил:

– Он человек. Люди слабы. Они не видят… – О ком это она? О Льюисе? О Патрике? Я понятия не имела, но все это выглядело полной бессмыслицей. Ифрит был сумасшедшим, это я знала почти наверняка. – Ты должна выбрать. Я не смогла.

– Хорошо, – сказала я и подняла руки, уступая. – Я выберу. Без проблем. А… Льюис?

Я вышла, пятясь – не хотелось подставлять ей открытую спину – и вернулась в гостиную.

Патрик снова оказался здесь и даже привел с собой друзей. А именно, двоих. Он снял пальто и как раз вешал его на какую-то безвкусную позолоченную вешалку – по-моему, я ее сюда не ставила?.. однозначно! – пока остальные двое осматривались, очевидно, оценивая мои дизайнерские способности.

Одного я точно не знала – парнишка лет шестнадцати-семнадцати; вид у него был бледный, мятежный и характерно недовольной. Он стоял, засунув руки в карманы штанов в позе «не-обращайте-на-меня-внимания». Ему не мешало бы постричься, хотя, возможно, у меня просто устаревшие взгляды.

Женщина стояла ко мне спиной, но эти локоны показались мне знакомыми.

– Патрик? – позвала я. Он бросил на меня короткий взгляд слишком-голубых глаз. Выглядел он смущенным и виноватым. – Что происходит?

Льюис настороженно встал с дивана. Нежданные гости не нравились ему еще больше, чем мне, особенно сейчас, когда все так… странно.

– Простите, – сказал Патрик. – У меня была уже назначена встреча.

– То есть?..

– Деловой партнер, – ответил он и указал на женщину, которая продолжала изучать Мондриана, демонстрируя мне спину. – У нас с ней бартерная сделка. И я ей кое-что должен.

Она обернулась, и я вспомнила. Иветта Прентисс, с моих похорон. На этот раз она была без униформы – не в кружевном платье – но облегающие джинсы с кружевными вставками по бокам и кружевная блузка в обтяжку, да еще и без лифчика были очень красноречивы. И они откровенно предлагали: «Привет, я жуткая потаскушка. Запрыгивай на меня – устроим веселые скачки». Добавьте к этому то, что она явно обладала ярко выраженной тягой к дрянным шмоткам. Я как-то отдала две сотни баксов за лакированные сапоги до бедер – просто, чтобы они у меня были. Но всему есть предел.

Ее глаза расширились, да такими и остались. Надо сказать, выглядело это сексуально. Ее пухлые – после коллагеновой инъекции – губки приоткрылись.

– О… – выдохнула она. – Я вас знаю.

– Иветта? – и Льюис попал в ловушку. Он сделал пару шагов ей навстречу и протянул руку. – Мы встречались на…

– На похоронах, – подсказала она, переводя взгляд на меня. – Ее.

Льюис тоже повернулся ко мне с таким видом, словно забыл об этом.

– Ну… да. Она…

– …джинн.

Как мило – они заканчивают друг за друга предложения. Льюис так и не выпустил ее руки из своей. Мне, конечно, было все равно, но по ее теплой, ну-совсем-не-сексуальной улыбке, которой она одарила его, было видно, что она очень довольна.

– Спасибо, Патрик. Но, знаешь, она – не совсем то, что я искала.

Патрик прочистил горло.

– Да. Ну, есть еще одна маленькая проблема… Она уже находится в рабстве.

Улыбка Иветты скоропостижно и неэстетично скончалась. Оказалось, у ее красоты есть острое лезвие – как бритва под бархатом.

– Мы так не договаривались.

– Знаю. – Он беспомощно указал на Льюиса. – Я… сомневался.

Ее зеленые глаза впились в Льюиса. Улыбка вернулась, но теперь я бы не стала доверять ей. По ошеломленному лицу Льюиса невозможно было понять, обращает ли он внимание на что-нибудь кроме полуобнаженной груди Иветты.

– Конечно, – проговорила она. – Я рада встретиться с вами снова… простите, я не запомнила вашего имени…

– Зовите меня Льюисом, – сказал он. По моему мнению, она была последним человеком, с которым ему стоит знакомиться, но Льюис его не разделял. – Вы ищете джинна?

– Да, правильно, – ее страдания выглядели комично, но не настолько, чтобы поколебать ее убийственную привлекательность. – Дело в том, что мне… моему другу нужны его услуги. Я не знаю, что делать. Я надеялась уговорить вашу подругу работать на меня. Временно. Это важно.

Ну, все, хватит! Я скрестила руки на груди и приняла угрожающий вид. Никто из них даже не обратил внимания.

Патрик старался не смотреть мне в глаза. Парнишка слонялся по комнате, изучая обстановку. Он оглянулся на Иветту, которая слегка кивнула ему, и продолжил лапать предметы интерьера, разглядывая их, а потом ставя на место. Проверял ценники? Круто!

– Я боюсь, что она уже занята, – сказал Льюис. – Но, может быть, я смогу что-нибудь сделать для вас.

Иветта прощупала его взглядом. Откровенно.

– Я уверена, вы сможете, – хихикнула она.

Он засмеялся. Похоже, что раньше я не слышала, как Льюис смеется. Ну, я не хочу сказать, что вообще никогда этого не слышала. В общем, его нельзя назвать мрачным типом. Но его юмор был сдержанным, его сексуальность… ну, до этого я считала, что она как бы подавлена.

– Но неужели нельзя убедить вас передумать? – спросила она, глядя на него сквозь густо накрашенные ресницы. Подошла ближе. – Я думаю, мы могли бы… заключить сделку.

Я поискала глазами телефон, мысленно сняла трубку. «Алло! Здесь проходят кинопробы? Вам нужна актриса на роль суки-соблазнительницы? Конечно же, он видел, что она ломает комедию».

– Так вы хотели… сделку, – сказал он и улыбнулся ей.

Это хитрость? Или он действительно флиртует с Мисс Искусственный Интеллект – 2003?

– Возможно, позже мы могли бы…

Она изгибалась перед ним, как стриптизерша перед шестом.

– Так, может, начнем переговоры уже сейчас?

И тут ко мне вернулся голос:

– А-а… простите?

Она уцепилась пальцами за его карманы и притянула его к себе, лицом к лицу. Он попытался отодвинуться, но как-то не слишком стараясь. Притворное сопротивление вроде «я-хороший-парень-но-меня-можно-переубедить». Знаю потому, что женскую версию изображала довольно часто. Один раз даже для Льюиса.

Дэвиду она не нравилась. Очень. И я больше была склонна доверять его чутью, даром, что и сама жаждала крови.

– Не сейчас, – с отсутствующим видом ответил мне Льюис. Это был не совсем приказ, но приказом явно попахивало. И мне это совсем не нравилось.

– Эй! – прокричала я во весь голос. – Льюис! Думай другой головой! Какого черта она хочет? Ты думаешь, я буду работать с этой дешевой уличной соблазнительницей?

Ее рука выскользнула из кармана Льюиса.

Иветта держала маленькую бутылочку из-под духов и маленькую пластиковую пробку. Мою бутылочку. Я почувствовала толчок, как будто изменилось действие силы тяжести, и тошнотворное отчаяние. О боже…

Льюис вырвался и оттолкнул ее. Его глаза расширились. Он потянулся к пузырьку, почти схватил ее за запястье…

…и парнишка, который рассматривал тяжелую стеклянную вазу, рванулся и ударил Льюиса ею по голове. Тот пошатнулся и упал на колени. Мальчишка – высокий, неуклюжий, бледный – ухватился за край тяжеленной вазы и поднял ее для нового удара.

– Стой! – заорала я и бросилась, чтобы дать ему самую смачную оплеуху из своего арсенала.

– Нет, это ты стой. Здесь, – холодный, спокойный голос Иветты. Что-то резко остановило меня. Я не могла управлять собой. Точнее, мной управляла она. У нее была моя бутылочка, а, следовательно, и я сама. Душой и телом.

– Может, больше не надо? – слабым голосом спросил Патрик, кивая на мальчишку и Льюиса. – Ты получила, что хотела. Больше незачем применять силу.

– Заткнись, Патрик, – рявкнула она. Тот вздрогнул и отвернулся, дернув плечом.

Льюис пытался дотянуться до нее, ползком, кровь капала с его волос на бежевый ковер. Его голос был слабым и глухим:

– Джо, уходи, выбирайся…

– Ты! Не двигаться! – скомандовала Иветта. Я была прикована к месту, а мальчишка с вазой подался вперед, снова замахиваясь ей над головой Льюиса. – Кевин, давай.

Она могла запретить мне двигаться, но не говорить.

– Нет! – закричала я, когда парнишка замахнулся вазой. Я отчаянно искала силы…

Но Льюис успел первым.

Ваза раскололась на острые вращающиеся осколки в руках мальчишки. Он выругался, роняя их и тряся порезанными ладонями. Кровь забрызгала стены.

Он пнул Льюиса по голове, вымещая злость на ближайшем и самом беззащитном объекте. Льюис упал. И больше не поднимался. Мне было не видно его оттуда, где я стояла, пригвожденная к месту безжалостным приказом Иветты.

Патрик бегал вокруг с криками:

– Ну, хватит! Не надо больше!

Парень остановился, тяжело дыша. Его мертвенно-бледное лицо блестело от пота.

– Хочешь поиграть передо мной в справедливость? – Если ее и возмутило, что Патрик приказывает ее малолетнему психу, то она этого не показала. – Где ты собираешься искать следующую порцию для своей любимой Сары? Его попросишь?

– Просто остановись. – Патрик сглотнул, сжав кулаки. – Не в моем доме. Я не позволю этого.

– Но это ты допустишь, – Иветта вытащила бутылку из матового стекла из сумочки, которую бросила в углу. С многозначительным видом потерла ее. Выстрелила резиновой крышкой.

Появился джинн. Мужчина, очень эффектный – этюд в золотых и бронзовых тонах. Он выглядел таким аппетитным, если не обращать внимания на ужас, застывший в его глазах. Он попятился было назад, но она пригвоздила его к месту тихим приказом и обошла вокруг, скользя пальцами по его светящейся коже.

Я вспомнила, как Дэвид однажды сказал мне: «У них были общие интересы». Я была наслышана об интересах Плохого Боба Бирингейнина достаточно, чтобы почувствовать тошноту.

Патрик побледнел и запротестовал:

– Не надо… – но было поздно.

Черная тень ифрита выскользнула из дверей кухни, перетекла по ковру.

– Он хочет есть, – сказала Иветта и отошла с дороги. – Хочешь прочитать мне лекцию на тему морали, Патрик?

Тот опустил голову.

Ифрит прыгнул, как хищная кошка. Вонзил в джинна вспыхнувшие когти, вгрызаясь вглубь. Рот джинна открылся, но он не издал ни звука. Он не сопротивлялся. Он просто… умирал. Умирал страшно. Распадаясь на остатки окровавленного, пропитанного болью тумана.

Она всосала его через черный провал рта, проглотила его целиком. Ничего не осталось. Даже крика. Я была парализована приказом Иветты, но у меня не нашлось бы смелости бежать, даже если бы я оказалась свободна. В воздухе висело что-то хищное, что-то холодное…

Ифрит повернул ко мне свое не лицо, втягивая воздух, и я ощутила жуткий холод. Стоять неподвижно и быть сожранной без сопротивления – худшая участь, которую только можно представить.

Но она вдруг изменилась. Холодная черная кожа стала бледной, гладкой, светящейся. Сияющий водопад белых волос. Последними изменились глаза – от мертвой черноты до темной аметистовой глубины.

Сара, какой я видела ее во сне. Она молча простерла руки к Патрику и осела на пол. Он бросился к ней, подхватил на руки, заключил в объятия и коснулся губами мягких волн ее волос.

Он что-то шептал ей снова и снова. «Прости, прости, прости». Когда он посмотрел на меня, в глазах его было страдание.

– Это единственный способ, – сказал он. – Она должна есть…

И она съела другого джинна. Я и не представляла, как мне повезло вчера, когда он устроил спарринг между нами. И когда я разговаривала с ней сегодня на кухне. Что она сказала тогда? «Не осуждай его». Она знала, что он собирается сделать. Они делали это и раньше.

Холодные зеленые глаза Иветты ощупывали меня, как грязные руки. Она уже забыла про Льюиса, лежащего без сознания на полу.

– Ты такая же, как Патрик. Человек, превращенный в джинна.

Я никогда не стеснялась своего происхождения, и ответила ей яростным взглядом.

– Интересно, чем Патрик платил тебе, чтобы заполучить этих несчастных? Наверное, сводничеством, в котором он, похоже, спец?

Она улыбнулась, до тошноты сладко.

– Думаю, детали нашего соглашения тебя не касаются, красотка. Лучше поразмышляй над тем, как сделать моего сына Кевина очень счастливым.

Иветта бросила мальчишке пузырек, и тот еле поймал его. У меня была одна секунда, пока флакон летел по воздуху от нее у нему, и я воспользовалась ею, чтобы подбежать к Льюису и отдать ему всю целебную энергию, что у меня имелась.

Ему было больно. Ужасно. Я не могла сделать больше, не могла действительно помочь ему.

– Что бы делаешь? – возмутился Патрик, обращаясь не ко мне, а к Иветте.

Она набросилась на него с кулаками.

– Избавляюсь от мусора. Ты думал, мне нужна она? Ты говорил, что знаешь способ добраться до Дэвида!

– Знаю. – Он кивнул в мою сторону. – Он придет за ней. Как только узнает, что она у тебя, сразу придет.

– Лучше бы пришел, – сказала она, оскалившись всеми зубами. – Если он этого не сделает, тебе от меня не скрыться. И ты это знаешь. – Она посмотрела на меня, и я поразилась полной, непроницаемой пустоте ее взгляда. – Забирай свою игрушку, Кевин. Идем домой.

Мальчишка направил на меня пузырек и приказал:

– Ты. В бутылку. Быстро.

У меня не было выбора, совсем никакого. Распадаясь на части, я успела увидеть, как Иветта смотрит на меня мечтательными глазами цвета зеленого моря.

– Не волнуйся, милая, – услышала я, проваливаясь в серое забытье. – Мы обязательно придумаем для тебя что-нибудь интересное.

Никогда не думала, что в забытьи можно мечтать, но у меня получилось. Я мечтала о том, чтобы снова стать ребенком.

Слишком маленьким, чтобы понимать мир, который меня окружает – ребенком, только сделавшим первые неуверенные шаги, и хватающимся за все красивое, сверкающее, интересное, опасное.

Мне снилось, что кто-то держит меня на руках – может быть, мама – и моя голова покоится на ее плече. Я вспомнила дождь, россыпью бриллиантов падающий с мягкого серого неба. Я вспомнила ветер, прохладой ласкающий кожу. Я вспомнила гром, отзывающийся в моем теле, как Глас Бога.

Мечты и воспоминания – почти одно и то же.

Во сне, в прошлом я падала на холодную мокрую траву и кричала в страхе, и рядом был кто-то еще, подхвативший меня, удержавший, прогнавший боль, и ужас, и слезы.

«Шш…» Это был голос моей мамы, нежный и неясный, как и бывает во сне. «А то они услышат».

Я была слишком маленькой, чтобы говорить, но каким-то образом говорила. «Кто?»

Ее руки гладили мои волосы, заботливо и ласково. «Ты знаешь».

Я знала. Я крепче прижалась к ее теплу. Надо мной облака переговаривались между собой на языке, который я почти понимала. И я потянулась к ним, и почувствовала, как они близко, их мягкие края, их холодную чужую мощь.

Они хотели меня. Я хотела их. Согласно моей простой детской логике, это означало, что никакой опасности нет. Все, что интересуется мной – мой друг, правда?

Я не понимала, что этот интерес может оказаться голодом. Того, что некоторые части меня – нежные, сочные и очень вкусные, что мир полон хищников, которые ни за что не захотят упустить лакомый кусочек. Нет, я не понимала.

Но понимала мама. «Будь осторожна, – шептала она мне на ухо. – Что-то приближается. Ты должна быть готова, солнышко. Ты должна научиться видеть то, что скрыто за улыбками».

«Что скрыто за улыбками?» – спросила я детским голосочком. Она показала мне зубы. Длинные, острые, тонкие как иглы, чтобы съесть тебя, дорогая.

«Не доверяй никому», – прошипела она. И отпустила меня. И я упала в облака, и почувствовала, как разрываюсь, распадаюсь, сгораю, развеиваюсь.

Это была мечта. Или воспоминание. Или кошмарный сон.

Если не считать того, что случилось в действительности.