Когда я сошла с автобуса, полил дождь; было холодно. Несмотря на подавленность и отчаянное желание поскорее забраться под одеяло, я все же заглянула в несколько магазинов, чтобы купить все необходимое для двух-трех дней добровольной изоляции.

Сначала я остановилась у газетного киоска и купила четыре плитки шоколада и женский журнал. При этом я умудрилась не сказать продавщице ни слова. Потом я зашла в винный магазин и виновато купила бутылку белого вина. Мне казалось, что кассир догадался о моем намерении выпить всю бутылку в одиночку. Не понимаю, почему это так беспокоило меня, ведь скорее всего ему было бы абсолютно наплевать, даже если меня зарезали бы у него на глазах, лишь бы за товар было заплачено. Наверное, давал себя знать мой менталитет жителя маленького городка.

Затем я зашла в кулинарию, где также смогла избежать общения, если не считать рудиментарного обмена информацией по поводу соли и перца, и купить пакетик жареной картошки.

Моей последней остановкой был видеопрокат, где я рассчитывала быстренько выбрать что-нибудь легкое и развлекательное, потратив минимум слов. Но этому не суждено было сбыться.

— Люси! — воскликнул Эдриан, менеджер видеопроката, по-видимому в восторге от встречи со мной.

Я готова была стукнуть себя за то, что пришла сюда! Я совсем забыла, что Эдриан любил поговорить с клиентами: они были его социальной жизнью.

— Привет, Эдриан, — сдержанно улыбнулась я, надеясь охладить его пыл.

— Как я рад тебя видеть! — прокричал он.

Мне было неловко. Я была уверена, что остальные покупатели смотрят на меня, и попыталась спрятаться в своем неприметном коричневом пальто. Затем я быстро — гораздо быстрее, чем собиралась, — выбрала фильм и подошла к прилавку.

Эдриан широко улыбнулся.

Если бы я не была в таком мерзком настроении, то признала бы, что на самом деле он очень мил. Только чересчур восторжен.

— Где же ты пропадала все это время? — громко осведомился он у меня. — Я не видел тебя уже… о, целых несколько дней!

Остальные покупатели обернулись к нам от полок с пленками, ожидая, что я отвечу. По крайней мере, так мне казалось, потому что моя застенчивость порой переходила в паранойю.

Я горела от смущения.

— Наверное, завела себе личную жизнь? — спросил Эдриан.

— Угу, — пробормотала я («Пожалуйста, Эдриан, заткнись»).

Я не сомневалась, что все покупатели свернули шеи, разглядывая меня, а потом отвернулись, думая: «Она? Эта серая мышь? Непохоже, что у нее может быть личная жизнь».

— Хорошо, что ты зашла, — объявил Эдриан. — И что же тебе хочется посмотреть сегодня вечером? О нет! — Его широкую улыбку сменило выражение отвращения, и он чуть не бросил в меня кассетой, которую я выбрала. — Только не «Четыре свадьбы и одни похороны»!

— Да, «Четыре свадьбы и одни похороны», — настаивала я, придвигая кассету к нему.

— Но, Люси, — Эдриан снова оттолкнул от себя злосчастную кассету, — это же сентиментальная мура. Я знаю. Я-то знаю! Может, возьмешь «Кинотеатр „Парадизо“»?

— Я уже смотрела этот фильм, — сказала я. — По твоей рекомендации. Это было в тот раз, когда ты не дал мне «Неспящие в Сиэтле».

— Ага! — триумфально воскликнул он. — А как насчет полной версии «Кинотеатра, Парадизо“»?

— Видела.

— «Жан де Флоретт»? — с надеждой спросил Эдриан.

— Видела.

— «Пир Бабетты»?

— Видела?

— «Сирано де Бержерак»?

— В чьей постановке?

— В любой.

— Все видела.

— «Сладкая жизнь»?

— Видела.

— Может быть, какую-нибудь картину Фассбиндера?

— Нет, Эдриан, — сказала я, борясь с отчаянием, но стараясь говорить твердо. — Ты никогда не даешь мне посмотреть те фильмы, которые я хочу. Я видела все культовые зарубежные фильмы, что здесь есть. Пожалуйста, ну, пожалуйста, хотя бы только сегодня, позволь мне взять что-нибудь легкое. И на английском, — добавила я торопливо, когда увидела, что он собирается подобрать мне что-то легкое на шведском языке.

Эдриан тяжело вздохнул.

— Ну что ж, тогда бери свои «Четыре свадьбы и одни похороны», — сдался он. — А что у тебя к чаю?

Я слегка опешила от столь внезапной смены разговора.

— Дай мне твою сумку, — потребовал он.

Я неохотно положила сумку на прилавок.

У нас с Эдрианом был заведен такой ритуал: я показывала ему свои покупки. Это началось, когда он признался мне как-то раз, что из-за своей работы чувствует себя одиноким, потому что никогда не ест в то время, когда едят все нормальные люди. И тогда мы решили, что если он будет хотя бы знать, что именно едят люди, работающие с девяти до пяти, ему будет легче.

Обычно я с симпатией и сочувствием относилась к Эдриану. Но сегодня вечером мне хотелось скрыться от внешнего мира и остаться наедине с шоколадом и вином. А еще мне было стыдно за свои богатые углеводами и жирами и бедные белком покупки.

— Понятно, — говорил Эдриан, роясь в моей сумке. — Шоколад, картошка, вино. Кстати, никогда не клади шоколад рядом с картошкой — растает. Похоже, у тебя небольшая депрессия?

— Похоже, — согласилась я и попробовала вежливо улыбнуться, в то время как каждый атом в моем теле стремился домой.

— Бедняжка, — пожалел он меня.

И опять я постаралась улыбнуться, но не смогла. На какой-то момент во мне возникло желание рассказать Эдриану про всю эту суматоху с моей свадьбой, но сил на это не было.

Эдриан был милый. Правда, очень милый. И забавный, и к тому же у меня складывалось впечатление, что я ему нравлюсь.

Может, следует обратить на него внимание? Может, именно это имела в виду миссис Нолан, когда говорила мне, что сначала я не распознаю своего суженого?

С негодованием я поняла, что и сама начинаю верить миссис Нолан, а это значило, что я была столь же безнадежна, как и Меган с Мередией. Я сердито приказала себе немедленно взяться за ум и выкинуть из головы всякие мысли о замужестве на ком бы то ни было, включая Эдриана. Все равно мы с ним не пара. Во-первых, из-за финансовых соображений. Я не знала наверняка, сколько зарабатывает Эдриан, но уж точно не многим больше, чем те жалкие крохи, что доставались мне. Корыстью я никогда не отличалась, но надо же думать о том, на что содержать семью. И детей, если пойдут дети. К тому же Эдриан работал по двадцать часов в день семь дней в неделю, и мы с детьми совсем не будем видеть его.

Я задумалась над этим. С таким графиком работы Эдриана я вообще не смогу забеременеть.

Ну и ладно.

Эдриан набрал номер моей карточки, который он знал наизусть. Оказалось, что на меня был наложен штраф за какой-то фильм, который я взяла дней десять назад и до сих пор не вернула.

— Неужели? — побледнела я при мысли о сумме, причитающейся с меня.

— Все точно, — озабоченно подтвердил Эдриан. — Хотя на тебя это не похоже.

Он был прав. Я всегда старалась поступать по правилам — из страха, что меня будут ругать или что мое поведение может кого-то рассердить.

— Боже мой, — волновалась я, — а что за фильм?

— «Звуки музыки».

— Ох, должно быть, это была Шарлотта. Наверное, она брала мою карточку.

Сердце у меня упало. Это значило, что мне придется отчитывать Шарлотту за обман и вытаскивать из нее деньги. Я бы предпочла вытаскивать зубы.

— Зачем она брала «Звуки музыки»?

— Это ее любимый фильм.

— Да? Она что, совсем тупая?

— Нет, — оправдывала я Шарлотту, — просто она еще очень молода. — И она не совсем тупая, подумала я, но говорить этого Эдриану не стала.

— Если ей уже больше восьми, то она не подпадает под категорию «слишком молода», — фыркнул он. — Сколько ей лет?

— Двадцать три, — пробормотала я.

— Уже достаточно взрослая, чтобы соображать, что нужно смотреть, а что нет. Спорю на что угодно: у нее розовое постельное белье и пушистые тапочки, — добавил он, скривив презрительно губы. — И она любит детишек и зверушек, а по воскресеньям специально встает рано, чтобы посмотреть мультики.

Хорошо, что он не знал, как близки к истине были его догадки.

— Я могу много что сказать о человеке по тому, какие фильмы он берет, — объяснил он. — И вообще, зачем она вдруг взяла твою карточку?

— Потому что ее карточку ты аннулировал. Помнишь?

— Это не та блондинка, что увезла мою кассету в Испанию? — спросил Эдриан тревожно. Он пришел в ужас от понимания того, что дал в прокат один из своих драгоценных фильмов той самой безмозглой девушке, которая возила с собой его кассету по всей Европе, а по возвращении отказалась оплатить штраф. И еще от того, что санкции, наложенные им на Шарлотту, были успешно обойдены.

— Та самая.

— Не понимаю, как я не узнал ее, — клял себя Эдриан.

— Не волнуйся, — утешала его я, мечтая, чтобы он наконец позволил мне пойти домой. — Я верну тебе кассету. И заплачу штраф.

Я готова была заплатить сколько угодно и за что угодно, лишь бы уйти.

— Не надо, — сказал он так, как обращаются к полицейским матери похищенных детей в телевизионных новостях. — Просто верни кассету. Просто верни ее, — повторил он. — Это все, о чем я прошу.

В конце концов я ушла. Сил у меня не оставалось. Меня грело только решение ни с кем не говорить до самого утра. Да я и не могла бы сказать ни слова.