Он был в спальне: сидел на кровати и зашнуровывал ботинки.

— Люси, — сказал он. — Я уже собирался спуститься к вам.

— Давай побудем здесь минутку, — попросила я, обнимая его.

— Прекрасно, — согласился он. — Поболтаем вдвоем.

Я вручила ему бутылку, и он еще раз обнял меня:

— Ты всегда так заботлива, Люси.

— Как ты, пап? — спросила я, и на глазах у меня навернулись слезы.

— Прекрасно, Люси, прекрасно. Почему ты плачешь?

— Мне грустно думать, что ты вынужден жить здесь, совсем один, с… с ней. — Я махнула рукой в направлении кухни.

— Но я в порядке, Люси, в полном порядке, — запротестовал он со смехом. — Она не так уж плоха. Мы вполне уживаемся.

— Я знаю, ты специально так говоришь, чтобы успокоить меня, — всхлипнула я. — Спасибо.

— Люси, Люси, Люси, — говорил он, сжимая мои ладони. — Не принимай все так близко к сердцу. Надо радоваться, пока живешь, потому что все мы когда-нибудь умрем.

— Не-е-ет, — зарыдала я по-настоящему. — Не говори так. Я не хочу, чтобы ты умирал. Обещай мне, что ты не умрешь!

— Э-э… ну, ладно… раз ты так хочешь, Люси, я не умру.

— А если ты все-таки умрешь, то обещай мне, что мы с тобой умрем в один день.

— Обещаю.

— Папа, как это все ужасно!

— Что, девочка моя?

— Все. То, что мы живем, любим кого-то и боимся, что те, кого мы любим, могут умереть.

— Откуда у тебя такие ужасные мысли, Люси?

— Как откуда? От тебя, конечно.

Папа неловко прижал меня к себе и сказал, что, должно быть, я неправильно его поняла или не расслышала, что он никогда такого не говорил, что я молода и что мне надо жить своей жизнью и получать от этого удовольствие.

— Зачем, папа? — спросила я. — Ведь ты же никогда не пытался получать от жизни удовольствие.

— Люси, — вздохнул он, — я — другое дело. Я старик, а ты молодая девушка, красивая, образованная… Никогда не забывай, как важно быть образованной, Люси, — горячо потребовал он.

— Не забуду.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— У тебя есть все для того, чтобы быть счастливой.

— Как я могу быть счастливой? — воскликнула я. — И как ты можешь думать, что я могу быть счастливой? Ведь я — совсем как ты. И я, как и ты, не могу не видеть тщетность, пустоту и мрак там, где другие видят свет и радость.

— В чем дело, Люси? — Папа вглядывался в мое лицо словно в поисках разгадки. — Это из-за парня, да? Кто-то дурит тебе голову? В этом все дело?

— Нет, пап, — засмеялась я несмотря на то, что все еще плакала.

— Тот долговязый молодец на кухне, не он случаем обидел тебя?

— Что… а-а, Дэниел? Нет.

— Он не… ты знаешь… не позволил себе лишнего, а, Люси? Потому что в случае чего, то, помоги мне господь, пока я дышу, я сумею защитить тебя. Я пошлю двух твоих братьев, и они дух из него вышибут в два счета. Пинок в зад и карта мира в руки, вот что нужно этому парню, и он это получит. Он еще глупее, чем кажется, если думает, что можно побаловаться с дочерью Джеймси Салливана и остаться после этого в живых…

— Папа-а, — зарыдала я. — Дэниел ничего не сделал.

— Я видел, как он смотрит на тебя, — мрачно сказал папа.

— Никак он на меня смотрит. Ты все выдумываешь.

— Да? Может быть. Со мной это не в первый раз.

— Пап, это вовсе не из-за парня.

— А отчего же ты тогда такая несчастная?

— Просто потому, что я такая, пап. Такая же, как ты.

— Но я в полном порядке, Люси, богом клянусь.

— Спасибо тебе, папа, — вздохнула я, склонив голову ему на плечо. — Я знаю, ты просто успокаиваешь меня, но все равно я очень это ценю.

— Но… — начал он с довольно озадаченным выражением лица и запнулся, явно не зная, как продолжить. — Ладно, — сказал он наконец, — пошли ужинать.

И мы пошли.

Ужин проходил в довольно напряженной атмосфере, поскольку мы с матерью были в ссоре, а папа с подозрением поглядывал на Дэниела, убежденный, что тот вынашивает в отношении меня недостойные планы.

Появление блюд с едой ненадолго подняло наше настроение.

— Натюрморт в оранжевых тонах, вот что это такое, — провозгласил папа, глядя на свою тарелку. — Оранжевые рыбные палочки, оранжевая фасоль, оранжевая картошка и, в довершение всего, стакан лучшего ирландского виски, которое (надо же, какое совпадение!) тоже оранжевого цвета.

— Картошка вовсе не оранжевая, — заметила мать. — Ты предложил Дэниелу выпить?

— Еще какая оранжевая! — с жаром возразил папа. — И — нет, не предложил.

— Дэниел, немного виски? — спросила мама, поднимаясь.

— И если жареный картофель не оранжевый, то какой он, по-вашему? — поинтересовался папа у всех присутствующих. — Розовый? Зеленый?

— Нет, спасибо, миссис Салливан, — нервно сказал Дэниел. — Мне не хочется виски.

— А ты и не получишь никакого виски, — воинственно вмешался папа, — пока не скажешь, что картофель — оранжевый.

Папа и мама уставились на Дэниела, и каждый из них желал, чтобы он встал именно на его (ее) сторону.

— Я бы сказал, что он золотистый, — несмело предложил дипломатичный Дэниел.

— Оранжевый!

— Золотистый, — сказала мама.

Дэниел смущенно молчал.

— Ладно! — прорычал папа и стукнул ладонями по столу так, что тарелки и вилки подпрыгнули и зазвенели. — С тобой договориться непросто. Золотисто-оранжевый, такое мое последнее слово. Или так, или никак. И никто не может обвинить меня в том, что я несправедлив. Налей ему выпить.

И очень быстро папа снова пришел в отличное настроение. Еда всегда благотворно влияла на него.

— Что может быть лучше рыбной палочки? — спросил он у нас, сияя добродушной улыбкой. — Только шесть рыбных палочек. Вы только посмотрите на это, — восхищенно продолжал он, подцепив вилкой рыбную палочку и оглядывая ее со всех сторон. — Красота! Тут требуется настоящее мастерство, понимаете? Требуется университетское образование, чтобы правильно слепить этого молодца.

— Джеймси, ну что ты устроил выставку из своего ужина? — перебила его моя мать, тут же все испортив.

— Тому, кто придумал эти палочки, должны дать Нобелевскую премию, — заявил папа.

Дальнейшая застольная беседа продолжалась в том же духе. Поужинав, папа вернулся в свое кресло в углу, а мама, Дэниел и я остались сидеть за столом и пить чай. К половине одиннадцатого мы выпили море чая. Потратив всего полчаса на то, чтобы собраться с духом, я наконец произнесла:

— Пожалуй, нам пора.

Храбрость мне нужна была потому, что я знала: подобное предложение будет встречено моей матерью, мягко говоря, в штыки.

— Как, уже? — заверещала она. — Но вы только что пришли.

— Уже поздно, мама, а к тому времени, когда мы доберемся до дома, будет еще позднее. А завтра нам на работу.

— Не понимаю, в кого ты такая, Люси. Я в твоем возрасте могла протанцевать всю ночь до утра.

— Железные таблетки, Люси, — крикнул из своего угла папа. — Вот что тебе нужно. Или это… как его… что принимают все подростки для бодрости? Как оно называется?

— Не знаю, папа. Гематоген?

— Нет, — буркнул он. — Там другое название.

— Нам действительно пора ехать. Да, Дэниел?

— Э-э… да.

— Кокаин, вот что! — воскликнул папа, обрадованный тем, что вспомнил нужное слово. — Прямо сейчас зайди в аптеку и купи себе кокаина. Сразу запрыгаешь как кузнечик.

— Не думаю, пап, — хихикнула я.

— А что? — спросил он. — Или кокаин теперь тоже запретили?

— Да, пап.

— Безобразие! — возмутился он. — Эти законодатели скоро совсем нас задушат своими налогами и запретами! «Это противозаконно» да «то противозаконно»! И чем им кокаин помешал, этим сухарям? Ничего они не понимают в жизни.

— Да, пап.

— Ты можешь остаться у нас на ночь, — предложила мама. — Я приготовила тебе постель в твоей старой комнате.

От этих слов я пришла в ужас. Остаться в ее доме? Снова почувствовать себя в ловушке? Как будто я так и не сумела выбраться на волю?

— Э-э… нет, мам, Дэниел все равно поедет домой, так что лучше я доеду до города с ним…

— А Дэниел тоже может остаться, — оживилась мама. — В комнате мальчиков ему будет удобно.

— Большое спасибо, миссис Салливан…

— Конни, — поправила она его, перегнувшись через стол, чтобы положить ладонь ему на рукав. — Называй меня Конни. А то смешно звучит, когда ты, совсем взрослый мужчина, говоришь «миссис Салливан».

Боже праведный! Она вела себя, как будто… как будто она заигрывала с ним. Меня чуть не вырвало.

— Большое спасибо, Конни, — повторил Дэниел, — но мне необходимо вернуться домой. Завтра с самого утра у меня важная встреча…

— Ну что поделать. Не могу же я совать палки в колеса экономики. Но обязательно приезжай еще раз!

— Разумеется, с огромным удовольствием.

— И может, тогда вы оба сможете переночевать у нас!

— О, меня тоже приглашают? — поинтересовалась я.

— Тебе не нужно приглашение, чтобы появиться в родительском доме, — парировала мама. — Как ты ладишь с ней? — обратилась она к Дэниелу. — Она такая обидчивая.

— Да нет, не очень, — промямлил Дэниел. Его внутренняя вежливость заставляла его согласиться с моей матерью, в то время как его столь же врожденное чувство самосохранения подсказывало ему, что меня лучше не злить.

— Уж я-то знаю, какая она. Можешь не стараться выгораживать ее, — ухмыльнулась мама.

— Гм… можно от вас позвонить? Я хотел бы вызвать такси. — На самом деле Дэниел хотел бы сменить тему разговора.

— А чем плохо метро? — поинтересовалась я.

— Уже поздно.

— Ну и что?

— На улице сыро.

— Ну и что?

— Я заплачу.

— Тогда ладно.

— Здесь недалеко есть служба такси, — вспомнила мама. — Раз уж вы твердо намерены ехать, я сейчас позвоню им.

Я пала духом. Эта служба такси за углом была укомплектована вечно обновляющимся ассортиментом афганских беженцев, индонезийцев, ищущих политического убежища, и эмигрантов из Алжира, никто из которых не говорил ни слова по-английски и которые, судя по их умению ориентироваться, только вчера прибыли в Европу. Я сочувствовала им всем и каждому, но мне хотелось добраться до дому, не заезжая в Осло.

Мама позвонила им.

— Машина будет через пятнадцать минут, — доложила она о результатах переговоров.

Мы сели вокруг стола и стали ждать. Атмосфера была напряженной. Мы с Дэниелом старательно делали вид, что ничего не изменилось, что мы по-прежнему наслаждаемся своим пребыванием здесь, а на самом деле ловили каждый звук, доносящийся с улицы: не подъехала ли машина? Мы молчали. Я решительно была не в силах придумать, что сказать, чтобы разрядить обстановку. Мама вздыхала и говорила всякие глупости вроде «ну что ж». Никто на свете не умел говорить «ну что ж» и «может, еще чаю?» с такой горечью, как она.

По моим ощущениям, прошло не менее десяти часов, когда мне наконец показалось, что у дома притормозила машина. Я подскочила к окну проверить, так ли это.

В этой фирме все такси были старыми развалинами, по большей части — «шкоды» и «лады». И точно: у калитки стоял древний грязный «форд-эскорт», и даже ночная тьма не могла скрыть пятна ржавчины на его кузове.

— Это приехало наше такси, — крикнула я, схватила пальто, обняла папу и прыгнула в машину.

— Привет, я Люси, — сказала я водителю. Так как нам придется провести вместе достаточно долгое время, то имеет смысл познакомиться, решила я.

— Хасан, — улыбнулся он в ответ.

— Сначала остановимся на Ладброук-Гроув, — сказала я.

— Не много английский, — сообщил Хасан извиняющимся тоном.

— О!

— Parlez-vous français? — спросил он.

— Un peu, — ответила я. — А ты parlez français? — спросила я у подоспевшего Дэниела.

— Un peu, — ответил он.

— Дэниел, это Хасан. Хасан — Дэниел.

Они пожали друг другу руки, и Дэниел начал терпеливо объяснять, куда нам хотелось доехать.

— Savez-vous трассу А40?

— Э-э…

— Ну, a savez-vous центральный Лондон?

Полное непонимание во взгляде Хасана.

— Вы когда-нибудь слышали о Лондоне? — мягко спросил Дэниел.

— А, да, Лондон, — засияло лицо нашего таксиста.

— Bien! — обрадовался и Дэниел.

— Лондон — столица Объединенного Королевства.

— Точно.

— Население Лондона составляет… — продолжал Хасан. — Вы можете нас туда отвезти? — спросил Дэниел. Судя по его голосу, он начал немного волноваться. — Я под скажу вам, куда сворачивать. И дам много денег.

И Хасан повез нас, руководствуясь подсказками Дэниела «a droit» и «a gaushe».

— Слава богу, все позади, — вздохнула я, когда ночь поглотила фигуру моей матери, машущей нам вслед.

— А по-моему, мы очень приятно провели вечер, — сказал Дэниел.

— Не смеши меня, — фыркнула я.

— Во всяком случае, я.

— Как это у тебя получилось? С этой… с этой… противной старухой?

— Если я верно тебя понял, ты говоришь о своей матери. Мне она не показалась противной.

— Дэниел! Она ни разу не упустила возможности уколоть меня.

— А ты ни разу не упустила возможности разозлить ее.

— Что? Да как ты смеешь? Я — самая преданная дочь, и я прощаю ей все ее нападки.

— Ничего подобного, Люси, — рассмеялся Дэниел. — Ты сама заводишь ее и причем делаешь это нарочно.

— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь. И вообще тебя это не касается.

— Отлично.

— И с ней так скучно! — почти немедленно продолжила я. — Без конца талдычит про свою химчистку. Нам-то какое дело?

— Но…

— Что?

— Я даже не знаю… Мне кажется, что она одинока. Ей не с кем поговорить…

— Может, она и одинока, но она сама в этом виновата.

— …только с твоим отцом. Она выходит хоть куда-нибудь, ты не знаешь? Кроме работы, разумеется.

— Не знаю. Вряд ли. А главное — мне все равно.

— В ней столько юмора и задора, ты согласна?

— Нет.

— Нет, правда, Люси. Она ведь совсем еще не старая.

— Старая кошелка.

— С тобой невозможно разговаривать, — вздохнул Дэниел. — Ты так упряма. Она вовсе не старая кошелка. У нее очень привлекательная внешность. И ты похожа на нее.

— Дэниел, — зашипела я, — это худшее из всего, что мне когда-либо кто-либо говорил.

Он лишь засмеялся:

— Дурочка.

— Но вот папу я навестила с удовольствием.

— Да, и сегодня он был довольно мил по отношению ко мне, — сказал Дэниел.

— Он всегда мил.

— При прошлой нашей встрече он вел себя совсем иначе.

— Как это?

— Он называл меня английским отродьем и обвинял в том, что я украл его землю и угнетал его семьсот лет.

— Он не имел в виду лично тебя, — попыталась я утешить Дэниела. — Ты просто был для него символом.

— И тем не менее мне было не очень приятно, — стоял на своем Дэниел. — Я в жизни своей ничего не украл.

— Ничего-ничего?

— Ничего.

— Даже когда был маленьким мальчиком?

— Гм… даже тогда.

— Ты уверен?

— Уверен.

— Совершенно уверен?

— Ну более-менее.

— Ни одной конфетки в магазине?

— Нет.

— Извини, я не расслышала, что ты сказал?

— Нет!

— И совсем не обязательно так кричать.

— Ну хорошо, хорошо. Да! Ты, наверное, намекаешь на тот случай, когда мы с Крисом стащили с прилавка те ножи и вилки.

— Э-э… — Я ни о чем таком и не подозревала, но Дэниела уже было не остановить.

— Ты ничего мне не прощаешь! — с жаром набросился он меня. — Ты вытягиваешь из меня буквально все! Почему у меня не может быть секретов…

— Зачем вам нужны были ножи и вилки? — перебила я его.

— Ни зачем, а что?

— Но… зачем вы их украли?

— Просто так.

— Не понимаю.

— Мы их украли не потому, что они были нужны нам, а потому, что мы могли их украсть. Нам хотелось попробовать, получится у нас или нет. Нам был важен не результат, а процесс.

— А-а.

— Поняла?

— Кажется, да. И что ты с ними сделал?

— Я подарил их маме на день рождения.

— Ах ты свинья!

— Не только это, — торопливо добавил он. — Еще кухонный таймер. Нет-нет, не подумай ничего такого, за таймер я заплатил. Не надо так смотреть на меня, Люси!

— Я смотрю на тебя так не потому, что думаю, будто ты украл еще и таймер. Это потому, что ты подарил его маме. Разве можно дарить женщинам такие подарки?

— Но я был еще очень юн, Люси, и не знал, что можно дарить, а что нельзя.

— И сколько лет тебе тогда было? Двадцать семь?

— Нет, — рассмеялся он. — Шесть.

— С тех пор ты не сильно изменился, да, Дэниел?

— В каком смысле? По-моему, я больше не ворую столовые приборы, чтобы подарить маме на день рождения.

— Нет, я имею в виду, что для тебя по-прежнему процесс важнее результата.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — обиделся Дэниел.

— Все ты понимаешь, — пропела я, довольная, что досадила ему.

— Не понимаю.

— А вот и понимаешь. Я тебя раздражаю?

— Да.

— Я говорю о женщинах, Дэниел. О женщинах и о тебе. О тебе и о женщинах.

— Я так и думал, — сказал он, сдерживая улыбку.

— Ты берешь их, потому что ты можешь, а не потому, что они нужны тебе.

— Нет.

— Да.

— Люси, говорю тебе — нет.

— А как же Карен?

— Что — Карен?

— Насколько она тебе нравится? Или ты просто развлекаешься с ней?

— Она мне очень нравится, — горячо произнес он. — Правда, Люси. Она очень умная, и с ней интересно, и она красивая.

— Честное слово? — строго спросила я.

— Честное слово!

— Значит, у тебя с ней серьезно?

— Да.

— Хорошо. — Небольшая пауза. — Хм… а ты… ну ты… влюблен в нее? — осторожно спросила я.

— Я ее слишком мало знаю, чтобы влюбиться.

— Ладно.

— Но я стараюсь.

— Понятно.

И снова наступило неловкое молчание. Я не знала, что сказать. В наших с Дэниелом отношениях такого раньше никогда не случалось.

— Папа сегодня был какой-то тихий, — сказала я наконец.

— Ага, даже не спел ничего.

У меня возникло неприятное ощущение, что Дэниел посмеивается над моим папой, но я не хотела уточнять, так ли это на самом деле, чтобы не расстраиваться.

Тем временем мы подъехали к моему дому.

— Спасибо, что съездил со мной, Дэниел, — поблагодарила я.

— Не за что, мне было очень приятно.

— Ну… спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Люси.

— До скорой встречи. Ведь ты, наверное, теперь будешь чаще заходить к нам — из-за Карен.

— Наверное, — согласился он.

Неожиданно для себя я поняла, что ревную его — глупо, по-детски: «Я первая с ним подружилась!», но ревную.

— Пока, — коротко кивнула я и повернулась, чтобы выйти из машины.

— Люси, — сказал Дэниел.

В его тоне я услышала что-то необычное, какую-то настойчивость, что ли. Это заставило меня обернуться и взглянуть на него:

— Что?

— Ничего… только… спокойной ночи.

— Да, спокойной ночи, — сказала я как можно сварливее. Но из машины не вылезла. Я чего-то ждала. А чего — и сама не знала.

Должно быть, это мы так ссоримся, подумала я. Молча, но яростно.

— Люси, — повторил Дэниел, и опять это прозвучало как-то странно.

Я ничего не сказала, не вздохнула раздраженно, не рявкнула: «Что?», как должна была бы сделать при нормальных обстоятельствах. Я просто смотрела на него. И вдруг, впервые за все время нашего с ним знакомства, я смутилась.

Он протянул руку и прикоснулся к моему лицу. Я сидела в ступоре — как заяц, попавший на дороге в свет фар мчащейся на него машины. Что, черт возьми, он делает?

Он нежно откинул с моих глаз прядь волос.

Наконец я очнулась.

— Спокойной ночи, — бодро крикнула я, собрала свою сумку и открыла дверцу такси. — Спасибо, что подвез. Увидимся. О, bonsoir, — кивнула я Хасану. — Bon chance в переговорах с министерством иностранных дел.

— Salut! — ответил тот.

Я подбежала к дому и вставила ключ в дверь. Руки дрожали. Мне не терпелось оказаться внутри, в покое своей спальни, в безопасности. Я была напугана. Что это за странное напряжение, возникшее между мной и Дэниелом? В моей жизни было очень мало людей, с которыми я могла быть самой собой, которых я могла назвать своими друзьями. Мысль о том, что с Дэниелом у нас что-то пошло не так, была невыносима.

Но очевидно, что-то все же пошло не так. Может, он сердится на меня за то, что я дразнила его из-за девушек? Может, он влюбился в Карен и теперь не может вести себя со мною по-прежнему?

Да, иногда так случается: один из двух друзей находит свою любовь и перестает нуждаться в старом друге. Сколько раз крепкая дружба не выстаивала перед натиском любви? Сотни, а то и тысячи раз! И мне нечему будет удивляться, если это произойдет со мной и Дэниелом.

И вообще, у меня был Гас. И другие друзья. Со мной все в будет в порядке.