В конце концов, совершенно отчаявшись, я решила сходить к районному терапевту на консультацию. Предлогом для визита был папин энурез, но в действительности это было не что иное, как крик о помощи. Я надеялась услышать, что белое — это черное. Что правда, которую мне все труднее скрывать от себя, не была правдой.

Районный терапевт оказался доктором Торнтоном — тем самым доктором, который много лет назад прописывал мне антидепрессанты. Узнав его, я чуть было не повернула обратно. И не только потому, что он был дряхлым стариком, которому давно уже пора на покой, но и потому, что он наверняка считал всю нашу семью ненормальными. Сначала ему довелось возиться с моей депрессией. А потом настал черед Питера. В пятнадцать лет ему в руки попала медицинская энциклопедия, и ему стало казаться, что он болен всеми болезнями по алфавиту. Маме пришлось водить его в больницу почти каждый день, пока он изучал и находил у себя поочередно симптомы аденомы, ангины, анемии, апоплексии и арахноидита. Хотя нет, на апоплексии мама уже поняла, в чем дело.

Приемная была набита пациентами до потолка. Большую часть составляли плачущие дети, вопящие матери и чахоточные старики. В общем и целом приемная давала представление о том, что будет твориться на Судном дне.

Когда подошла моя очередь и меня впустили в кабинет, доктор Торнтон почти лежал на своем столе с видом усталым и раздраженным.

— Что случилось, Люси? — спросил он.

На самом же деле, как мне казалось, он имел в виду другое: «A-а, помню тебя, ты одна из тех сумасшедших Салливанов. Ну что, снова шарики за ролики заехали?»

— Со мной — ничего, — начала я неуверенно.

Он немедленно заинтересовался:

— А с кем? С подружкой?

— Ну, почти.

— Она думает, что забеременела? — спросит он. — Да, я угадал?

— Нет, это…

— У нее странные выделения? — перебил он меня.

— Да нет же, ничего…

— Слишком обильные месячные?

— Нет…

— Припухлость в груди?

— Нет. — Мне стало смешно. — Дело действительно не во мне. Это мой отец.

— А, мистер Салливан, — тут же скис доктор. — Что же он сам не пришел? Я ведь не могу ставить диагноз виртуально.

— Что?

— Как мне все это надоело, — взорвался он. — Все эти мобильники, интернеты, компьютерные игры и симуляторы. Никто не хочет заниматься настоящими вещами!

— Э-э… — Я не знала, как реагировать на этот разлив желчи. Видимо, доктор Торнтон стал еще более эксцентричным за время, прошедшее с нашей последней встречи.

— Все думают, что можно ничего не делать и не общаться с живыми людьми, — продолжал он кричать. Его лицо раскраснелось. — Думают, что сидение дома возле модема и компьютера и есть жизнь. Думают, что могут, не поднимая свой ленивый зад, послать мне по электронной почте симптомы, а я им тут же все скажу. — Кажется, доктор был не вполне здоров. Врач, исцели себя сам!

И вдруг он погас, так же неожиданно, как и загорелся.

— Ну, так что там с твоим отцом? — вздохнул он, снова облокачиваясь на стол.

— Мне трудно говорить об этом, — пробормотала я смущенно.

— Почему?

— Потому что он думает, что с ним все в порядке, — осторожно приступила я к своей деликатной проблеме.

— Да, с Джеймси Салливаном все в порядке, — перебил меня доктор. — Ему только надо бросить пить. А может, это уже не поможет, — добавил он, словно размышляя вслух. — Кто знает, во что превратилась его печень за эти годы.

— Но…

— Люси, мы напрасно теряем время. У меня в приемной толпа народа, которым действительно нужна помощь врача. А я вынужден выслушивать очередную Салливан, которая ищет лекарство для человека, решившего спиться насмерть.

— Что значит — очередную Салливан? — спросила я.

— Это значит, что все время ходила твоя мать, а теперь появилась и ты.

— Моя мать? — От удивления мой голос чуть не сорвался на визг.

— Кстати, что-то ее в последнее время не видать. Что, послала дочь вместо себя?

— Гм, нет…

— Нет? А где она?

— Она ушла от папы, — вздохнула я, рассчитывая на сочувствие.

А он рассмеялся. Все-таки он и в самом деле вел себя как-то странно.

— Ну наконец-то, — хихикал он, пока я смотрела на него, склонив голову, прикидывая, не позвать ли медсестру.

И что он говорил насчет того, что мой папа решил спиться насмерть? Почему опять все возвращается к папе и выпивке?

В моей голове стала медленно проявляться истина. Я испугалась.

— Ага, значит, ты заняла место матери? — спросил доктор Торнтон.

— Если вы имеете в виду то, что теперь я присматриваю за папой, то да, — ответила я.

— Люси, возвращайся домой, — посоветовал он мне. — Я ничего не могу сделать для твоего отца. Мы уже все перепробовали. И никто ему не поможет, только он сам, если решит бросить пить.

Истинная картина происходящего в моей голове становилась все четче.

— Послушайте, вы неправильно меня поняли, — заговорила я, из последних сил цепляясь за то, во что хотела верить. — Я пришла сюда не потому, что папа выпивает. С ним что-то не так, но алкоголь здесь совершенно ни при чем.

— И что же это? — нетерпеливо спросил доктор.

— Он писается по ночам.

Доктор Торнтон ответил не сразу, и я решила: «Ага! То-то же!» и торопливо затараторила:

— Я думаю, это что-то эмоциональное. Дело не в том, что он пьет…

— Люси, — мрачно перебил доктор. — Дело именно в том, что он пьет.

— Не понимаю, — с трудом выговорила я, бледнея от дурного предчувствия. — Не понимаю, почему вы все время говорите, что папа много пьет.

— Не понимаешь? — нахмурился он. — Разве ты не знаешь? Ты ведь живешь вместе с ним!

— Я не живу с ним. То есть очень долго не жила. Я только что переехала к нему.

— Неужели тебе мать ничего не говорила? О том, что… — Он внимательно взглянул на меня. — О. Я вижу. Она не говорила.

У меня задрожали ноги. Я знала, что он собирается сказать мне. Катастрофа, от которой я убегала всю сознательную жизнь, вот-вот должна была настигнуть меня. Почти с облегчением я успела подумать, что больше не надо будет прятаться и закрывать глаза.

— Так вот, — вздохнул доктор Торнтон. — Твой отец — хронический алкоголик.

Внутри меня что-то екнуло. Я знала это и в то же время не знала.

— Это точно? — выдавила я.

— Ты действительно не в курсе? — спросил он уже не таким раздраженным тоном.

— Нет, — ответила я. — Но теперь, услышав это от вас, я не могу понять, как я раньше не догадалась.

— Такое часто случается, — устало махнул рукой доктор. — Я постоянно с этим сталкиваюсь: в семье серьезная проблема, а все ведут себя как ни в чем не бывало.

— О, — только и могла сказать я.

— Это как если бы у них в гостиной стоял слон, а они притворялись бы, что его нет.

— О, — повторила я. — И что можно сделать?

— Честно говоря, Люси, это не моя область, я терапевт. Если бы у твоего отца врос ноготь или если бы у него расстроился желудок, я бы с удовольствием прописал ему все, что нужно. Но в психотерапии и проблемах семьи я не специалист. В наше время этому не учили.

— Понятно.

— Но у тебя-то все в порядке? — спросил он. — Думаю, для тебя это большой шок. А шок я умею лечить.

— У меня все в порядке, — ответила я, поднимаясь, чтобы уходить. Мне необходимо было обдумать услышанное. Мне срочно нужно было побыть одной.

— Подожди, — остановил он меня. — Я выпишу тебе кое-что.

— Что? — с горечью спросила я. — Нового отца? Не алкоголика?

— Не стоит так говорить, — нахмурился он. — Как насчет снотворного? Может, успокоительное? Антидепрессанты?

— Спасибо, не надо.

— Тогда у меня есть другое предложение, которое могло бы тебе помочь, — задумчиво сказал он.

Надежда затрепетала в моей груди.

— Какое? — не дыша спросила я.

— Клеенка.

— Клеенка?

— Ну да, чтобы не намокал матрас…

Я вышла из кабинета.

Домой я пришла все еще в состоянии шока. Папа спал в кресле, на ковре у него под ногами тлела сигарета. При звуке моих шагов он проснулся.

— Ты не сбегаешь для меня в винный магазин, милая?

— Хорошо, — кивнула я, слишком потрясенная, чтобы возражать. — Что тебе купить?

— Все равно. На что у тебя хватит денег, — скромно сказал он.

— Хм. Ты хочешь, чтобы я сама заплатила? — холодно поинтересовалась я.

— Ну-у… — невнятно протянул папа.

— По-моему, ты получил свое пособие всего два дня назад, — заметила я. — Куда делись эти деньги?

— Ну, Люси, — как-то противно засмеялся он. — Ты вылитая мать.

Подавленная, я развернулась и ушла. «Я — вылитая мать?» — стучало у меня в голове. В магазине я купила отцу бутылку дорогого виски, а не то дешевое пойло из Восточной Европы, которое он обычно пил. Но этого было недостаточно, чтобы почувствовать себя лучше, мне нужно было потратить на папу больше денег, поэтому я купила еще две пачки сигарет, четыре шоколадки и два пакета чипсов.

Когда сумма моих покупок перевалила за двадцать фунтов, я задышала спокойнее, осознавая, что эта экстравагантная расточительность убила во мне всякое сходство с матерью.

После этого я смогла обдумать то, что сказал мне доктор Торнтон. Я не хотела верить ему, но ничего не могла поделать. Его слова многое объясняли. Я попробовала посмотреть на папу в старом свете, а потом — в свете того, что он страдал алкоголизмом. Вторая картина была логичнее. Она была абсолютно логичной.

Откровения доктора Торнтона толкнули первую костяшку домино, что повлекло за собой цепную реакцию: остальные костяшки стали падать одна за другой, все быстрее и быстрее.

Как красное вино, пролитое на белую скатерть, новое знание стремительно окрашивало в другой цвет всю мою жизнь, все мои воспоминания, начиная с раннего детства.

Новое знание окрашивало все в очень темный, мрачный цвет.

Оказывается, двадцать шесть лет я видела свою жизнь, отца, семью перевернутыми с ног на голову, и неожиданно мне открылось все как есть. Сразу примириться с новым видением я не могла.

Хуже всего было то, что по-новому я увидела папу. Теперь это был совершенно незнакомый мне человек. Как же я не хотела, чтобы это случилось! Не хотела, чтобы папа, которого я любила, исчезал прямо у меня на глазах. Я хотела и дальше любить его. У меня ведь больше никого не было.

Чтобы защитить себя, чтобы меня не поглотила эта огромная потеря, я делила мою жизнь на маленькие кусочки и переосмысливала ее постепенно. Я разглядывала своего нового отца исподтишка, украдкой, не задерживая на нем мысленный взор слишком надолго. Но совсем не видеть его было уже невозможно. Он не был забавным, милым, добрым человеком. Он был пьяницей — глупым, бестолковым и эгоистичным.

Я не хотела так думать о своем папе, это было нестерпимо. Он был единственным человеком, которого я по-настоящему любила. И вдруг я узнала, что его даже не существует!

Неудивительно, что в детстве он казался мне веселым, — легко быть веселым, когда ты пьян. Неудивительно, что он так много пел. Неудивительно, что он так часто плакал…

Я не сошла от горя с ума только благодаря одной маленькой надежде: может, я смогу изменить его.

С трудом, неохотно, но я согласилась признать, что у папы проблемы с выпивкой, — но только с той оговоркой, что эти проблемы разрешимы.

Я слышала, что пьющие люди иногда вылечивались. Мне просто нужно было узнать как. И тогда мой папа вернется и все будут счастливы.