— Счастливица, — с завистью вздохнула Шарлотта.

— Почему? — удивилась я. Менее счастливых людей, чем я сама, мне пока встречать не доводилось.

— Потому что ты во всем разобралась, — объяснила Шарлотта.

— Ты думаешь?

— Да. Как бы мне хотелось, чтобы мой отец был алкоголиком. И как бы мне хотелось ненавидеть маму.

Этот неожиданный разговор происходил на следующий день после того, как я вернулась в нашу квартиру на Ладброук-Гроув. И слова Шарлотты чуть было не заставили меня переехать обратно к папе.

— Если бы только мне повезло так же, как тебе, — продолжала она. — Но мой папа умеет пить, и я очень люблю маму. Как же это несправедливо, — горько добавила она.

— Шарлотта, о чем ты? — спросила я.

— О мужчинах, само собой. — Теперь удивилась она. — О парнях, мальчиках, бойфрендах, приятелях, существах с дубинками для занятий любовью.

— И как мне с ними повезло?

— Теперь, когда ты во всем разобралась, ты скоро встретишь мистера Правильного Мужчину и заживешь счастливо и безбедно.

— Правда? — Услышанное меня порадовало, но все же было неясно, на основании чего Шарлотта делала такие выводы.

— Ага. — Она помахала перед моим носом какой-то книгой. — Тут так написано. Это одна из твоих книг для ненормальных. О людях вроде тебя, которые всегда выбирают не тех мужчин: пьющих, безответственных и все такое, в общем, как твой отец.

Несмотря на боль в сердце, я не стала останавливать Шарлотту.

— Но это не твоя вина, — добавила Шарлотта, сверившись с книгой. — Понимаешь, ребенок — это ты, Люси, — ощущает, что его родитель — это твой отец — несчастлив. И поскольку — я, правда, не очень понимаю почему — ребенок глупый, он начинает думать, что это из-за него. И что он должен исправить положение. Понимаешь?

— Кажется, да. — В том, что она говорила, был смысл. Все свое детство я видела папу плачущим, но не знала, что его огорчает. И я помнила, как мне хотелось услышать, что он плачет не из-за меня. Еще я боялась, что он никогда не станет счастливым. Я была готова сделать все что угодно, лишь бы он был рад.

Шарлотта же увлеченно втискивала мою жизнь в круглое отверстие ее теории.

— И когда ребенок — это опять ты, Люси, — взрослеет, его тянет к таким ситуациям, в которых ощущения детства ре… реп…

— Реплицируются, — подсказала я.

— Ого, Люси, ты знала? — Шарлотту мой словарный запас явно впечатлит.

Конечно, я все это знала. Эта книга была прочитана и перечитана мною не раз. И все эти теории были моими старыми знакомыми. Просто мне раньше в голову не приходило применить их к себе.

— Это означает «копируются», да?

— Да, Шарлотта.

— Так вот, ты догадывалась, что твой папа — алкаш, и хотела исправить его. У тебя, конечно, не получалось. Но это не твоя вина, Люси, — торопливо сказала она. — Ты же была маленькой девочкой. Что ты могла? Прятать бутылки?

Прятать бутылки.

Эти слова что-то всколыхнули в моей памяти. И я вспомнила. Это было очень давно, лет двадцать назад. Мне было четыре года, максимум — пять, и Крис сказал мне: «Люси, давай спрячем бутылки. И тогда им не о чем будет ругаться».

Острая жалость затопила меня. Ох, как же я жалела эту девочку, которая прятала в собачьей будке бутылку виски размером чуть меньше ее самой. Но Шарлотта продолжала свои научные изыскания.

— Итак, ребенок — то есть снова ты, Люси, — становится взрослым и встречается с разными людьми. Но его, то есть тебя, влечет к тем парням, у которых есть те же проблемы, что и у родителя ребенка, то есть у твоего папы. Понимаешь?

— Понимаю.

— Выросший ребенок чувствует себя хорошо только с мужчинами, которые много пьют… или которые не умеют обращаться с деньгами… или прибегают к насилию… — цитировала Шарлотта выдержки из книги.

— Мой папа никогда не прибегал к насилию. — Я чуть не заплакала.

— Что ты, что ты, Люси! — Шарлотта погрозила мне пальцем, как будто я действительно была ребенком. — Это же всего лишь примеры. Они означают, что если отец всегда садился за стол наряженным в костюм гориллы, то ребенок будет чувствовать себя хорошо только с теми парнями, которые тоже надевают костюм гориллы перед тем как сесть за стол. Понимаешь?

— Нет.

Шарлотта вздохнула, демонстрируя свое беспредельное терпение.

— Это означает, что ты предпочитаешь встречаться с парнями, которые всегда навеселе, у которых нет работы, желательно с ирландцами. Чтобы они напоминали тебе об отце. Поскольку ты не смогла сделать своего отца счастливым, ты воспринимаешь таких парней как шанс попробовать еще раз. Ты думаешь: «О, хорошо, этого я сделаю счастливым, даже если с папой у меня не получилось». Так?

— Кажется. — Весь этот разговор причинял мне такую боль, что я чуть было не попросила Шарлотту остановиться.

— Не кажется, а точно, — отрезала Шарлотта. — Конечно, ты все это делаешь не нарочно, Люси. Я не говорю, что ты сама во всем виновата. Это все твое сознание сделало за тебя.

— Может, все-таки подсознание?

Шарлотта склонилась над книгой.

— A-а, правильно, твое подсознание. Интересно, какая между ними разница?

Я была не в том состоянии, чтобы объяснять Шарлотте, чем сознание отличается от подсознания.

— Вот почему ты всегда влюблялась в кого попало, типа Гаса, Малачи и… как звали парня, который выпал из окна?

— Ник.

— Да-да, Ник. Как он, кстати?

— До сих пор в инвалидной коляске, насколько мне известно.

— О, какой кошмар. — И вдруг она выпучила глаза. Он что… совсем покалечился?

— Да нет же, Шарлотта, он идет на поправку, но говорит, что в коляске ему гораздо проще перемещаться, так как он все время пьян.

— Хорошо, — с облегчением выдохнула Шарлотта. — А то я испугалась, что его петушку пришел капут.

Надо сказать, что даже если бы петушку Ника пришел полный капут, большой разницы никто бы не ощутил, поскольку Ник не часто пользовался своим мужским достоинством. Большую часть времени, что мы провели вместе, он был так пьян, что не мог стоять на ногах. Если бы однажды субботним вечером у него не украли бумажник, мы бы никогда не расстались, я думаю.

Шарлотта все не успокаивалась.

— И теперь, когда тебе стало понятно, почему ты всегда выбираешь неправильных мужчин, ты больше не будешь так делать. — Бескорыстная радость освещала ее лицо. — Всем выпивохам-прилипалам вроде Гаса ты будешь давать от ворот поворот, встретишь того, кого надо, и будешь счастлива!

Я не могла ответить на ее улыбку.

— Даже зная, что именно заставляет меня любить плохих мужчин, я не могу перестать влюбляться в них, — печально возразила я.

— Ерунда! — заявила Шарлотта.

— Вместо этого я стану злобной и противной женщиной и буду ненавидеть всех, кто пьет.

— Нет, Люси, ты позволишь, чтобы тебя полюбил достойный мужчина, — прочитала Шарлотта. — Глава десятая.

— Но сначала мне придется забыть все свои старые привычки и завести новые… — Я ведь тоже читала эту книгу. — Глава двенадцатая.

Моя неблагодарность огорчила Шарлотту.

— Ну почему ты все время споришь со мной? — воскликнула она. — Ты сама не знаешь, какая ты везучая. Я бы все отдала за то, чтобы у меня была неблагополучная семья.

— Поверь мне, Шарлотта, ничего хорошего в этом нет.

— Нет, есть. — Шарлотту было не переубедить.

— Ради бога, да что хорошего в неблагополучной семье? — Меня этот разговор раздражал все сильнее.

— Как ты не понимаешь? Если в моей семье все хорошо, то чем я могу объяснить все свои неудачные романы? Мне некого винить, кроме себя. — И Шарлотта снова завистливо посмотрела на меня. — Как ты думаешь, у меня злой отец? — с надеждой спросила она.

— Нет, — ответила я. — Я его, конечно, не очень хорошо знаю, но мне он показался очень добрым человеком.

— Ну тогда, может быть, он слабый, не умеет командовать, вызывает неуважение к себе? — предложила Шарлотта другой вариант, найденный в книге.

— Напротив, — сказала я. — Он умеет командовать, и я его очень уважаю.

— Ладно, вот еще: стремится подчинить себе всех вокруг, как тебе это? — спрашивала Шарлотта. — А может, он мелагоманьяк, а?

— Во-первых, не мелагоманьяк, а мегаломаньяк, и во-вторых, нет. Извини.

Несмотря на мое извинение, она рассердилась:

— Знаешь что, Люси, пусть ты не виновата, но это ты придумала все это…

— Что еще я придумала? — спросила я, готовая взорваться.

— Ну ладно, не ты придумала, — отступила Шарлотта. — Но если бы не ты, я бы никогда не услышала об этих дурацких теориях. Это ты вложила их мне в голову, — сказала она угрюмо.

— В таком случае я заслуживаю награды, — пробормотала я себе под нос.

— Какая ты вредная, — сказала Шарлотта, и ее глаза заблестели слезами.

— Прости, — тут же извинилась я. Бедная Шарлотта. Как плохо быть умным лишь настолько, чтобы понимать, что ты круглый идиот.

Но Шарлотта не умела долго дуться.

— Ой, расскажи мне еще раз, как ты послала Гаса подальше, — потребовала она.

И я рассказала — не в первый раз и не в последний.

— И что ты чувствовала? — спросила она восторженно. — Что ты сильная? Что ты победила? Я бы хотела сделать то же самое с Саймоном!

— Ты разговаривала с ним?

— Во вторник мы занимались сексом.

— Так вы разговаривали?

— Не-а, думаю, нет, — подумав, сказала она и сама засмеялась над собой. — Я так рада, что ты вернулась, — призналась она. — Я скучала по тебе.

— Я тоже по тебе скучала.

— Теперь мы сможем поговорить о Фройде…

— Фройде? А, о Фрейде!

— Фрейд, — старательно повторила Шарлотта. — Да, так вот, я читала недавно про Фрейда… Правильно? Ага, и Фрейд писал, что…

— Шарлотта, что с тобой?

— Я репетирую, что говорить на вечеринке в субботу. — Она внезапно погрустнела. — Мне так надоело, что мужчины считают меня дурой только потому, что у меня большие сиськи. Я им докажу, что я не дура. Я им весь вечер буду рассказывать про Фройда. То есть про Фрейда. Но боюсь, они даже не заметят, ведь они меня не слышат, потому что постоянны заняты разговором с моей грудью.

И опять она грустила лишь несколько секунд.

— А что ты наденешь? Ты, наверное, уже сто лет нигде не была.

— Я не пойду на вечеринку.

— Что?

— Мне еще рано. Я пока не готова.

Шарлотта долго смеялась. Люди, приходящие в себя после расставания с отцом-алкоголиком, очевидно, бывают столь же смешны, как люди, случайно упавшие в бассейн или поскользнувшиеся на банановой кожуре.

— Какая ты глупая, — заходилась Шарлотта в приступах хохота. — Можно подумать, что ты в трауре.

— Так и есть, — ответила я без тени улыбки.