Ларри Сэведж на правах купившего сценарий продолжил требовать от Эмили все, что ему причиталось. Только-только ее настигло постпраздничное похмелье, как Ларри уже вызвал ее на ковер в свой домик, чтобы заставить внести изменения в текст.

– Сегодня утром не самое подходящее время, – услышала я голос Эмили.

Она закрыла рукой трубку и в отчаянии одними губами произнесла:

– Дай мне «Алка Зельцер», пожалуйста!

Затем, после небольшой паузы, сказала:

– Да, сэр, я поняла. В одиннадцать часов. Я приеду.

Эмили повесила трубку и бросилась ко мне:

– Мэгги, ты хорошо умеешь стенографировать?

– Вообще не умею.

– А быстро писать умеешь?

– Умею. Достаточно неплохо.

– Одевайся. Мы едем в Долину. Предстать пред ясны очи мистера Сэведжа.

Моей первой неприятной обязанностью было сходить в темную берлогу Козлобородых и поднять одного из них с постели, чтобы попросить постеречь служащих «Суперкухни», которые придут за своими причиндалами. Я боялась увидеть кого-нибудь из Козлобородых голым. Особенно Кертиса.

К счастью, единственным, кто проявил признаки жизни, был полуодетый Итан. Он натянул рубашку и сообщил мне, что думает о новом витке в карьере.

– Но ведь сначала надо начать карьеру, – мягко сказала я. – А потом уже можно подумывать о новых витках.

Итана мое замечание совершенно не взволновало. Он поделился со мной своей замечательной идеей – основать новую религию.

– Давай. – Я поманила его. – Пойдем быстрее.

– Моя мама говорит, что ей по барабану, лишь бы я выбрал что-нибудь и плотно этим занялся. Она говорит, что мне нужно прекратить скакать с одного факультета на другой. Вот я и подумал, что основать новую религию – это неплохой карьерный рост.

Я не была так уверена. Все ведь может кончиться на кресте или еще что похуже. Но кто я, чтобы портить ему настроение?

– И во что ты будешь веровать? – поинтересовалась я, открывая входную дверь и впуская Итана в дом. – Или об этом ты еще не думал?

– Разумеется, думал!

И Итан обрисовал в общих чертах главные истины новой религии. Последователи должны были много заниматься с Итаном сексом.

– О, господи, – пробормотала Эмили, крася перед зеркалом губы.

– Вы вскоре будете говорить «О, Итан», – радостно поправил ее Итан.

– Я так не думаю, – возразила Эмили с каменным лицом. – Эти ребята из «Суперкухни» будут тут в пределах часа. Потом можешь идти домой. И для справки, в моем ящике для белья все разложено особым образом. Я узнаю, если кто-то там рылся. Ферштейн?

– Ферштейн. Эй, Мэгги, а у тебя правда свиданка с Ларой сегодня?

– Да.

– Круто. Лесбиянки рулят!

Эмили вздохнула, но ничего не сказала.

В «Империи» нас тепло поприветствовала ассистентка Ларри Мишель.

– Мои поздравления, – сказала она, обнимая нас по очереди. – Сценарий великолепен. Мы, правда, все в восторге.

Дверь в офис Ларри была закрыта, но его было отчетливо слышно. Он орал на кого-то:

– Ну так подай в суд! Подай, черт побери, на меня в суд!

– Ларри разговаривает со своей мамой, – улыбнулась Мишель. – Это ненадолго.

И правда. Короткое прощание, дверь офиса распахнулась, и появился наш энергичный Ларри.

– Мы заключили сделку или сделку заключили мы? – широко улыбнулся он Эмили. – Поздравления, детка.

– Спасибо, что вы купили мой текст, – улыбнулась в ответ Эмили. – И спасибо за цветы.

Ларри махнул рукой – мол, не надо благодарностей.

– Не стоит об этом. Студия всегда посылает цветы. Стандартная процедура.

Ларри обнял нас, и мы втроем вышли на улицу, где сияло солнце.

– Сегодня мы встречаемся с двумя директорами студии. Нужно привлечь их на нашу сторону, если мы хотим, чтобы картина увидела свет. Понятно?

Мы энергично закивали. Очень даже понятно.

В зале заседаний нас встретили двое директоров. Тоненькая, как щепочка, блондинка Максина. И мужик с резко очерченным квадратным подбородком по имени Чендлер. Оба излили на Эмили поток комплиментов, верещали про то, как им понравились «Деньги для красоты» и какое замечательное кино получится. На одну триллионную долю секунды я разволновалась, но тут же одернула себя.

Мы собрались вокруг стола. Ларри достал копию текста. Когда он открывал какие-то из страниц, то видно было, что толстыми красными линиями подчеркнуты целые абзацы, иногда несколько абзацев подряд, а порой линия простиралась и на всю страницу. Я не могу описать свои чувства. Я не писала этот текст и не была к нему привязана, как Эмили, но даже мне стало плохо. Почему-то возникло ощущение, что я навещаю кого-то в тюрьме и вижу на его теле четкие следы побоев.

Мишель раздала остальным ксерокопии «Денег для красоты», и Ларри призвал собравшихся к порядку.

– Хорошо. Давайте попытаемся придать этому тексту нормальный вид. Перво-наперво надо убрать всю эту чушь про пластическую хирургию. Это просто ужасно. Слишком грубо.

– Но, если рассматривать текст целиком, – спокойно объяснила Эмили, – он демонстрирует, что наше общество столь большое значение придает красоте тела, это подчеркивает приоритеты нашей системы ценностей…

– Хорошо, но нам это не нравится. Убери это. Всё!

Я была настолько шокирована, что подбородок у меня затрясся, как вывеска на ветру. Я слышала о киностудиях, которые покупают сценарии, а потом безжалостно их потрошат. Но я всегда думала, что это преувеличение, чтобы вызвать у слушающих сочувствие или смех. Оказывается, никакого преувеличения нет.

Эмили с трудом сглотнула и спросила:

– А какие у них тогда мотивы грабить банк? Ларри наклонился через стол и нараспев произнес:

– Этого я не знаю. Я же не сценарист!

Эмили побледнела.

– Может, слепой девушке нужна операция, чтобы вернуть зрение? – предложил Чендлер.

Ларри щелкнул пальцами:

– Мне нравится!

– Или у неимущих детишек огромная корпорация хочет отнять стадион для бейсбола, чтобы построить там двухквартирные дома, – предложила Максина. – И им нужны деньги, чтобы выкупить участок.

– Да, – задумчиво сказал Ларри. – Могло бы сработать.

– Если не будет пластической хирургии, то придется сменить название, – немного резко сказала Эмили. – «Деньги для красоты» при таком раскладе звучит бессмысленно.

– Да, ты права. Назовем картину «Йок». Эмили еще больше расстроилась, а я пришла в ужас. Я-то надеялась, что Ларри намеревается посвятить этой псине лишь один отрывок, а не дать ей главную роль.

– Если мы назовем фильм «Йок», то не подумают ли зрители, не поняв название на слух, что фильм о йоге? – спросила Максина.

– Они так подумают?

– А помнишь, как было с фильмом «Шоколад»?

– Тогда назовем «Пес Йок», – сказал Ларри.

– Это великолепно, – воскликнул Чендлер. – Просто здорово! Но вы не забыли про борцов за права животных? Они увидят такое название и могут обвинить нас в антигуманном призыве, мол, псу – йок!

– Если только мы не поменяем имя собаке, – сказала Максина.

– Мне нравится имя Йок.

– И мне.

– А может, собаку будут звать Кок?

– «Пес Кок»? Так же ужасно, как «Пес Йок»!

– А может, назовем его Торк?

– У нас, что, кино про наркотики?

Разгорелось жаркое обсуждение. Эмили хранила молчание. Мне было запрещено открывать рот, я бы и без этого не проронила ни слова. Заткнулась бы, испив сильнодействующего коктейля из уныния и скуки.

Ларри объявил, что мы проработаем этот вопрос за обедом, поэтому в двенадцать тридцать в домик принесли определенное количество еды, и красиво (и быстро!) накрыли стол в углу.

Я умирала с голода, но все остальные положили на свои тарелки крошечные порции: одну макаронину, половинку малюсенького помидора, парочку спагетти, листочек салата. Хорошо, значит, берем помалу, подходим часто. Ладно, я тоже так сделаю…

Мы снова сели за стол уже с тарелками. Ларри продолжил требовать, чтобы мы генерировали идеи. Вскоре я заметила, что только я очистила тарелку, а остальные не собираются нанести повторный визит к буфету. Я заставила себя быть терпеливой. Наверное, они просто медленно едят… Но потом они и вовсе отставили тарелки в сторону, и стали записывать идеи на полях ксерокопий. Обед окончен. Я была еще голоднее, чем до его начала.

Интересно, а можно просто пойти к буфету? Но мы все сидели, полностью погрузившись в работу. Можно я просто встану, положу себе еще поесть, а потом отправлю еду себе в рот? Что они обо мне подумают?

Я с тоской посмотрела на столик. Его ножки чуть ли не гнулись под тяжестью нетронутой еды. Целый пирог с заварным кремом. Нетронутый! Пицца в глубокой тарелке. Ее идеальная окружность не нарушена. Во всем виновата пицца. Неожиданно я отодвинула стул и начала подниматься с него.

Ларри посмотрел на меня с удивлением:

– Ты куда это намылилась?

Моя решимость резко покинула меня.

– Никуда, – сказала я, устраиваясь обратно на свой стул и изучая свой текст.

Мое сожаление не имело границ. Если бы я только знала, что есть хоть один шанс, я бы извлекла из него максимум пользы.

Это внезапно показалось мне очень мудрым высказыванием.

Мы прорабатывали текст до половины третьего, затем Ларри закончил наше совещание словами:

– Время вышло, друзья мои. Сейчас придет мой иглотерапевт.

Склонив голову, Эмили начала раскладывать бумаги перед собой.

– Я все исправлю.

– Да уж. Нам нужно все переписать побыстрее.

– К какому сроку?

– Скажем, к пятнице?

– К следующей пятнице? Или к пятнице через полтора месяца?

– Ха-ха-ха. К следующей пятнице.

– Нет, пятница не годится.

– Тогда четверг. Или среда?

– Ой, ладно, тогда пусть будет пятница.

Выжатые как лимон, мы сели в машину. Лицо Эмили приобрело землистый оттенок.

– Ты в порядке? – прошептала я. Ее лицо перекосилось.

– Зачем он купил сценарий, если хочет его испортить?

– Не знаю.

– Помнишь, что говорит наш сосед-идиот?

– «Следуй за мной, и я сделаю тебя счастливой, детка».

– Нет, я говорю о соседе-идиоте с другой стороны. О Майке. «Мечтай осторожнее». Он был прав.

Я мечтала, чтобы кто-нибудь купил мой сценарий, а теперь жалею о том, что они его купили.

– Может, получится отличный фильм. Ты не можешь знать наверняка.

– Нет, это будет кусок дерьма, – ответила Эмили, и по ее лицу потекли слезы. – Мой дорогой текстик, над которым я столько трудилась, пока не довела его до совершенства. До совершенства, слышишь! Я так им гордилась. А теперь он никогда не выйдет! Никто никогда его не увидит! Семь месяцев я корячилась над ним, сделав его чудесным, а теперь он хочет, чтобы я переписала все от корки до корки за неделю. Это невозможно! Он выкинул все мои шутки, все смешные места, а в любой из трогательных моментов теперь включена эта чертова псина!

Я порылась в сумке в поисках бумажного носового платка, пока она ревела, как маленькая.

– Мне будет так стыдно. Мэгги. Так стыдно, что мое имя будет упомянуто в титрах этого убогого, сентиментального, поучительного бреда про собаку, – она попыталась перевести дыхание, – по имени Йок.

– А ты можешь отказаться? – предложила я. – Просто сказать, чтобы он забирал свои чертовы деньги, а ты найдешь кого-нибудь получше делать фильм по твоему сценарию. Всем, типа, спасибо, все свободны!

– Не могу. Потому что больше никто не хочет покупать мой сценарий. Я это знаю. И мне нужно на что-то жить. Здесь на всем есть ярлыки с ценой.

– Просто откажись вносить изменения, – настаивала я. – Скажи ему, что он купил этот сценарий, так что придется снимать фильм по нему.

– Тогда он меня уволит. И почти ничего не заплатит, но у них все еще будут права на мой текст. Они просто наймут другого сценариста, и тот внесет изменения.

– Они не могут этого сделать!

Но я знала, что очень даже могут. В свое время я работала с разными контрактами и поняла, что огромные киностудии обладают немалой властью. Просто раньше я не видела этого в действии.

– Они не просто покупают твой сценарий. Они покупают твою душу. Трой был прав, когда попытался работать в этой системе, а потом решил все свои работы производить независимо от киностудий. – Всхлипывания Эмили стали тише, она печально улыбнулась. – Ты совершаешь сделку с дьяволом. Так что нечего жаловаться, если тебя ткнули вилами в задницу.

И снова покатились слезы.

– Но этот сценарий для меня, как ребенок. Я любила его, я хотела ему самого лучшего, и меня просто убивает, когда я вижу, как они разрывают его тельце – моего бедного малыша. – В ужасе она замолчала. – Ой, Мэгги, я опять. Прости, я не хотела.