Я боялась, как пройдет моя первая ночь без Гарва (и все последующие тоже, но больше всего меня волновала именно первая). Я была уверена, что не усну, ведь люди в таком бедственном положении мучаются от бессонницы. Но не стоило беспокоиться. Я спала как мертвая. Проснулась в незнакомой кровати в незнакомой комнате. Где я? Сначала это любопытство было даже приятным, но только на мгновение, а потом меня настигла суровая реальность.

Это был самый странный день в моей жизни. На работу идти не надо, так что я в основном проводила время в спальне, стараясь не попадаться на глаза маме. Хотя она красноречиво распространялась на тему того, что все это временно и в скором времени я воссоединяюсь с Гарвом, мой рейтинг в ее глазах упал до рекордно низкой отметки.

Элен со своей стороны относилась ко мне как к члену странствующей труппы цирка уродов и заглянула ко мне, чтобы помучить перед тем, как уйти на работу. Анна тоже пришла, чтобы попытаться меня защитить.

– Господи, ты еще тут, – удивилась Элен, заходя в комнату. – Так ты и впрямь ушла от него? Это неправильно. Мэгги, ты же не совершаешь таких поступков.

Я вспомнила о разговоре, который произошел между мной и сестрами на прошлое Рождество. Мы сидели дома. И не было даже фильма с Харрисоном Фордом, чтобы отвлечься. Поэтому со скуки мы начали фантазировать, кем бы мы были, если бы были не людьми, а едой. Решили, что Клер была бы приправой карри, потому что она слишком вспыльчивая и горячая. Элен сказала, что Рейчел была бы чупой-чупс. Ее слова безмерно порадовали Рейчел:

– Потому что я сладенькая?

– Нет, потому что мне хочется откусить тебе голову.

Анна (как сказала Элен, «тут и думать нечего») была бы овсяными хлопьями. А я оказалась «простой йогурт комнатной температуры».

Ну, ладно. Я признаю, что никогда даже с натяжкой не была чем-то вроде знаменитого шоколада «После восьми» (тонкой и изысканной) или имбирного печенья с орехами (жесткой и интересной). Но не вижу ничего дурного в том, чтобы сравнить меня с пирожным, пропитанным ликером и украшенным сливками (сокровенные глубины). Вместо этого, я оказалась самой скучной вещью в мире, более безвкусного продукта не придумать. Простой йогурт комнатной температуры! Меня это сильно задело. И даже когда Клер сравнила Элен с фруктом-вонючкой дурианом, потому что она противная и ей запрещено въезжать во многие страны, это не смогло поднять мне настроение.

И вот теперь Элен продолжала насмехаться надо мной:

– Ты просто не из тех, кто бросает своих мужей.

– Да уж, простому йогурту комнатной температуры не свойственно разводиться!

– Что? – Элен была сбита с толку.

– Что слышала. Простому йогурту комнатной температуры не свойственно разводиться!

Она бросила на меня странный взгляд, потом пробурчала что-то про подружек невесты, которые мало чем отличаются от Человека-слона, а ей надо что-то с этим сделать, и наконец свалила.

Анна присела на кровать рядом со мной и взяла меня за руки.

– Простой йогурт тоже бывает очень вкусным, – тихо сказала она. – Особенно если заправить его карри и….

Она замолчала надолго, подыскивая слова.

– И полезен при молочнице!

Я чахла в четырех стенах, не понимая, что я тут делаю. Позволила дурацким телепрограммам промыть мне мозги. «Курить крэк – это еще не всё». «Мадам, да у вас зад больше, чем моя машина». Всякий раз, когда кончалась очередная передача, я обнаруживала, что больше не занимаюсь чикагскими проектами, а томлюсь в мещанском домике под Дублином, скрывшись от мира за цветастыми занавесками. И не просто в каком-то домике, а в родительском. Как так получилось, что я опять здесь? Что случилось?

Я чувствовала себя такой неудачницей, что боялась даже выйти на улицу. И думала о Гарве и о той женщине. Много думала. Мне даже пришлось снова воспользоваться ненавистным гормональным кремом и намазать невыносимо зудящую руку. Я мучилась над тем, кто же она. В конце концов, кто?! Сколько это длилось? И, прости Господи, это были серьезные отношения? Вопросы сыпались на меня градом. Я смотрела, как две толстые девицы молотят друг друга, а Джерри Спрингер притворяется, что он в ужасе от этого, но в это самое время другая половина моего мозга рассматривала под лупой события последних нескольких месяцев. Я искала отгадку и не находила ничего.

При этом у меня было чувство, что я не имею права думать об этой женщине. И какое это теперь имеет значение. С ней или без нее – игра проиграна.

Прошло двадцать четыре часа с момента моего возвращения в родительский дом, прежде чем мой организм среагировал на произошедшее. Я без интереса смотрела телик, и вдруг мне резко стало холодно. Хотя в комнате было тепло (даже очень), кожа на моей руке сморщилась, как полиэтилен от жары, и покрылась мурашками, а волоски встали дыбом. Я моргнула и обнаружила, что у меня болят глаза. Голова была словно в ватном колпаке. Болели кости. Не было сил даже, чтобы взять в руки пульт от телевизора. Ошалевшая, как в тумане, я продолжала тупо смотреть программу «Ветлечебница», жалея, что не могу ничего сделать, чтобы прекратить ее. Что со мной?

– Что с тобой? – В комнату зашла мама. – Господи! Что они делают с несчастной овчаркой?

– У нее геморрой. – Язык был каким-то чужим, он с трудом помещался у меня во рту. – Думаю, у меня грипп.

– Ты уверена?

– Меня знобит и всю ломает. – И это я говорю о крепкой Мэгги, которая никогда не болеет.

– Не знала, что у собак бывает геморрой. – Мама все еще не отрывалась от экрана.

– Может, она посидела на холодной лестнице. Думаю, у меня грипп, – повторила я, на этот раз громче.

Наконец она обратила на меня внимание.

– Ты выглядишь не лучшим образом, – согласилась мама. Она была обеспокоена почти так же, как пару минут назад проблемами в заднем проходе у несчастной собаки. Даже положила мне руку на лоб. – Думаю, у тебя может быть температура.

– Разумеется, она у меня есть, – прохрипела я. – У меня грипп.

Она достала градусник и энергично встряхнула его, как обычно делают перед тем, как померить кому-то температуру. Знаете, такие резкие движения, словно собираются бросить стеклянную трубочку через всю в комнату, но в последнюю минуту решают не делать этого. И хотя она сделала все по инструкции, градусник показал нормальную температуру.

– Хотя трудно сказать наверняка. – Мама с неприязнью разглядывала градусник. – Уже тридцать лет эта штуковина не работает нормально.

Я пошла спать в полдесятого и ухитрилась проспать до двух часов следующего дня. Проснулась в той же позе, в какой и уснула, словно не двигалась ни на миллиметр. Но лучше мне не стало. Наоборот, я чувствовала себя хуже: вялой и отчаявшейся. И все еще была несчастной.

Никогда не верила, что можно заболеть от тоски. Я думала, что это чушь собачья и случается исключительно в викторианских романах. Но в течение последующей недели я поняла, что со мной все в порядке. Физически. Температура у меня была нормальная. Да и как такое может быть, что, кроме меня, больше никто этот грипп не подцепил? Что-то не так было в эмоциональном плане. Моя болезнь была вызвана печалью по разбитой жизни. Тело сопротивлялось разрыву с Гарвом, как чему-то враждебному.

Я все время спала. Глубоким, как от наркотического опьянения, сном, из пелены которого мне было не вырваться. Когда приходила в себя, то едва могла заниматься самыми незначительными делами. Я знала, что нужно идти дальше. Найти новую работу. Разобраться с беспорядком в моей прошлой жизни. И в новой тоже. Но было такое ощущение, будто я гуляю под водой. Медленно двигаюсь сквозь толщу мира.

Когда я вставала под душ, то струи воды казались мне градом камней, падающих на мою чувствительную кожу. В доме было слишком шумно. Каждый раз, когда хлопала дверь, мое сердце начинало бешено колотиться. Когда папа с грохотом уронил на пол кастрюлю, я так испугалась, что чуть не заплакала. Я постоянно была подавлена, словно туча сгустилась в непосредственной близости от моей головы.

Расспросы и увещевания я выдерживала с трудом. Маму бросало из крайности в крайность. От холодного «Даже укус змеи не может ранить сердце матери сильнее неблагодарности ребенка» до сладких речей, типа «Детка, почему бы тебе не вернуться к своему муженьку с повинной?». Папа не был огорчен до такой степени, но ведь я же всегда была его любимицей. Он почти что убедил себя, что я ему как сын, после того как я пару раз сходила с ним на чемпионат по бильярду и стала играть в командные виды спорта.

Кроме своих близких, я ни с кем не разговаривала. Но другие были не прочь пообщаться со мной. Обычно телефон так раскаляется, только когда случается нечто ужасное. Звонили близкие подруги, как Донна и Шинед, но я бормотала «скажите, что я перезвоню» и не перезванивала. Звонили «стервятники» типа Элен. Мама сказала, что она милая девушка. Клер позвонила из Лондона и принялась уговаривать меня пожить у нее. Рейчел позвонила из Нью-Йорка, и разговор почти в слово в слово повторился. Но это было безнадежно. Я не поеду к ним. Единственное путешествие, которое мне по силам, – от телевизора до чайника.

Гарву я не звонила. К величайшему разочарованию и замешательству моих родителей, он тоже. В какой-то мере это было облегчением, но неприятным.

Анна тоже много времени проводила дома. Она страдала из-за Шейна. Мы болтали тайком, потому что стоило маме увидеть нас вместе, как она, поджав губы куриной гузкой, заводила старую песню: «У меня тут что, дом отдыха для падших женщин?» Насколько это было возможно, мы делились друг с другом впечатлениями о разрывах с мужчинами. У нее случилось вот что. Шейн занялся бизнесом, он писал музыку и размещал ее в Интернете. И вдруг ни с того ни с сего он начал вести себя как важная шишка.

– Он подстригся. Представляешь, в парикмахерской! И даже купил себе воск для укладки волос. Вот тогда, думаю, я и поняла, что все кончено, – вздохнула Анна. – Ему захотелось стать взрослым, а мне нет. А что у вас произошло с Гарвом?

– Ну, ты знаешь…

Я не могла рассказать ей о Любительнице Трюфелей. У меня не хватало сил открыть рот и произнести эти слова.

– Вообще-то я ничего не чувствую, – схитрила я. – Это ужасно, ничего не чувствовать… И ты понимаешь, это же неправильно. Мне ведь следует рыдать и рвать на себе волосы?

Или ворваться к этой Любительнице Трюфелей? Истоптать ее ковры и навешать всякой гадости на карнизы для занавесок? А может, пора подумать, как отрезать рукава и искромсать штанины у костюмов Гарва?

– Я даже не звоню Гарву сказать, что скучаю. А ведь приступ тоски по нему случается примерно раз в час.

– Моя жизнь разрушена, а я ничего не чувствую…

Мое будущее словно площадка, огороженная канатом. Иногда за заграждение на короткое время залетала печаль, но не задерживалась. Так, словно открывается дверь в шумную комнату, потом сразу захлопывается, а все звуки остаются за ней.

– У тебя депрессия, – сказала Анна. – Сильная депрессия. Но это неудивительно, учитывая, что тебе пришлось пережить.

Нет уж, так не пойдет.

– Вовсе нет.

Я-то знаю, ведь прошла тест в «Космополитене» под названием «У вас депрессия?».

– Не спорь. И Гарв, наверное, тоже подавлен.

Она сказала кое-что интересное, может, даже верное, но я не смогла сосредоточиться на этой мысли, слишком устала.

В отличие от меня, Анна спать не могла. По крайней мере в своей собственной постели, так что по ночам она блуждала по дому из кровати в кровать. Она часто приходила ко мне, но когда я просыпалась, ее обычно уже не было. Оставался смутный призрак кого-то часто вздыхавшего и пахнувшего пивом. Словно вас посетило доброе привидение.

Периодически она оставалась в моей постели и до утра. Как-то раз я обнаружила, что одна ее пятка покоится у меня на ухе, а вторая на лице. По причине, известной только ей, Анна решила лечь в кровать кверх ногами.

А еще помню, однажды ночью я проснулась до смешного счастливая. Мне было тепло, спокойно и уютно. Я парила в облаках и тут поняла, в чем дело. Анна прижималась ко мне, тыкалась в меня носом и бормотала: «О, Шейн!» Она крепко спала и обнимала меня во сне. А я подумала, что это Гарв.

Иногда мы ободряли друг друга. Анна разработала целую теорию, будто у нас в жизни все так ужасно из-за того, что наши ангелы-хранители взяли длительный отпуск. Теперь о нас заботились временные, а они не особо тащились от своей работы.

– Они выполняют только минимум функций. Мы, конечно, не засунем пальцы в мясорубку, но это все, что они могут сделать для нас.

– А как зовут моего постоянного ангела-хранителя?

– Бэйзил.

– Бэйзил?

– Ну, тогда Генри!

– Генри?

– А как тебе имя Клайв?

– Он мужчина?

– Нет. У них нет пола.

– А какой он?

– Он пахнет как рахат-лукум. И он… розовый.

– Розовый?

– Да, с зелеными крапинками!

– Ты что, серьезно?!

– Извини. А как зовут моего ангела?

– Пенелопа.

– А что он любит из еды?

– Тертую морковку с сельдереем.

– А что самое лучшее в работе ангела-хранителя?

– Ты всегда помогаешь людям подобрать подходящее платье и туфли к рождественской вечеринке. А у Клайва что лучше всего получается?

– Находить потерянные сережки.

Но иногда нам не удавалось приободрить друг друга.

В одно ужасное утро Анна пришла ко мне в кровать. Мы лежали на спине, с несчастным видом глядя в потолок. Через какое-то время Анна сказала:

– Мы только усугубляем состояние друг друга.

– Думаю, да, – согласилась я.

– Пойду к себе, ладно?

– Хорошо.

В отличие от меня, Анна время от времени покидала дом, но только если ее звал Шейн.

– Он сказал, что хочет поговорить.

– Ну и что тут такого?

– На самом деле он хочет заняться сексом. Последние три раза было именно так. У меня опять появляется надежда, но потом я теряю ее и чувствую себя еще хуже.

– Может быть, тебе не стоит больше с ним спать, – предположила я.

– Может быть, – пробормотала она неуверенно.

– Возможно, вам даже не стоит больше встречаться.

Но в следующий раз, когда он позвонил и сказал, что хочет увидеться, она согласилась.

– Не волнуйся, – сказала она мне. – Я не буду с ним спать.

Когда в тот вечер я пошла к себе, Анны все еще не было. Да ладно вам, было всего-то пятнадцать минут десятого, а ушла она всего полчаса назад.

Ночью я проснулась. Было темно. Я стала соображать, что же меня разбудило, и тут услышала шум, который был знаком мне еще с подросткового возраста. Кто-то скребся во входную дверь. Значит, кто-то из сестриц, в данном случае Анна, не может вставить ключ в замочную скважину. Это длилось так долго, что я собралась уже встать и пустить ее. Но тут дверь наконец распахнулась, раздался грохот. Это Анна влетела и сшибла столик в прихожей. Через несколько минут отвратительно запахло пригоревшей фасолью. Сквозь сон я подумала, что все это до ужаса напоминает старые добрые времена. Как будто я снова в прошлом…

Через какое-то время я снова проснулась и подпрыгнула на кровати. Пожарная сигнализация верещала как бешеная. Папа с безумными глазами скакал вокруг в панике.

– Как выключить эту чертову хреновину?

На кухне висели клубы сизого дыма. Бобы и кастрюлька, в которой они были, сгорели до состояния угольков. Посреди этого великолепия носом в стол сладко спала Анна.

Мы перенесли ее в кровать. Через какое-то время я обнаружила сестрицу рядом с собой. От нее так несло перегаром, что если бы я не спала, то потеряла бы сознание. Но ее алкогольный дых сработал в качестве нюхательной соли и окончательно разбудил меня.

Еще позже все обитатели дома снова проснулись. На этот раз от какого-то подозрительного грохота. Звук был такой, словно падает потолок. Но все оказалось намного более прозаично. Анна пыталась залезть в кровать Элен, а та столкнула ее на пол с воплями:

– Не хочу спать как на пивоваренном заводе.

– По крайней мере, я не спала с ним, – сообщила Анна на следующее утро, осматривая свои синяки. – Ну да, я напилась до потери сознания и чуть не спалила дом, зато я не спала с ним.

– Это прогресс, – согласилась я.

Шла вторая омерзительная неделя моего пребывания в родительском доме. В какой-то момент я поняла, что нужно что-то сделать, но выбор был не велик.

– Сходи погуляй, – предложил папа. – Подыши свежим воздухом.

Я никогда не понимала до конца, что хорошего в этих прогулках. Даже в лучшие времена, когда я вела более активный образ жизни, прогулки по пересеченной местности не особо привлекали меня. Но сейчас было так плохо, что я решила попробовать.

– Возьми пальто, – посоветовал папа. – Возможен дождь.

– Но на дворе июнь.

– Но двор-то в Ирландии!

– У меня нет пальто.

Ну, вообще-то пальто есть, но оно осталось дома, то есть дома у Гарва. Вы понимаете, о чем я. Я боялась идти туда. Вдруг он перевез свою любовницу? Может, я принимаю все слишком близко к сердцу, но инстинкты подсказывали – возможно всё.

– Возьми мое.

Папина нейлоновая куртка красного цвета была просто уродской. Но мне так важно было проявление заботы. Я не могла сопротивляться, когда папа надел ее на меня.

И пошла гулять. Не ожидая от этой прогулки ничего особенного, я преодолела пару сотен метров по рощице и уселась на обломок стены. Отсюда было видно, как местные подростки занимались тем, чем обычно в таком возрасте занимаются в парках. Тайком курили и рассказывали друг другу всякие небылицы про секс. Или что-то в этом роде. Я чувствовала себя ужасно. На небе, причем не только над моей головой, застыли свинцовые тучи. Посидев немного, я поняла, что лучше мне не стало, и решила, что можно двигаться к дому. Сейчас было самое время для реплики кого-то из моих родственничков: «Мэгги, это еще не все». Так зачем же пропускать ее?

Я тащилась по склону холма, и тут перед глазами мелькнул чей-то силуэт. Я насторожилась.

Метрах в пятидесяти от меня какой-то мужчина выгружал вещи из багажника. Я присмотрелась. О, гос-по-ди… Шэй Делани. Ну, на секунду я подумала, что это он, но потом стало ясно, что я обозналась. Просто что-то в этом мужчине напомнило мне о Шэе, но даже этого было достаточно, чтобы выбить меня из колеи.

Я продолжала рассматривать этого человека, и тут у меня закружилась голова… Это был он. Не похожий на себя, но все-таки он. Непохожесть заключалась в том, что он выглядел старше, и я даже порадовалась этому, но потом поняла, раз он выглядит старше, значит, и я тоже.

Он выгружал вещи из багажника и составлял их возле ворот дома своей матери. Почему я сразу не поняла, что это он? Он же рядом со своим домом! Ну, с тем домом, где он обитал до тех пор, пока не уехал поступать в колледж пятнадцать лет назад. Пятнадцать лет. Как такое возможно? Ведь я сейчас еще молодая, а тогда была уже не маленькая. Где же могли уместиться эти пятнадцать лет?! Снова все поплыло перед глазами.

Неужели наша встреча, о которой я столько мечтала, произойдет именно сейчас? И мы будем играть в игру: «Как ты живешь?» Неужели я не могла встретить его, когда у меня была семья, которой я гордилась? Когда я была счастлива?! Конечно, я не обязана рассказывать ему, как все ужасно. Но он ведь догадается, разве это не очевидно?

На ватных ногах я продолжала спускаться с холма, прямо к нему.

Господи, сколько лет я мечтала о том, чтобы еще раз увидеть его! Время от времени ради собственного успокоения я рисовала в деталях картину нашей встречи. Предполагалось, что я буду стройная, красивая, одетая по последней моде и накрашенная, как королева. Уравновешенная, уверенная в себе, на вершине успеха. А он, напротив, подурнел. Каким-то образом стоптался, потерял свои пепельные волосы и прибавил около центнера веса.

И что я вижу? С волосами и ростом у него все по-старому. Он слегка поправился, но, к несчастью, ему даже идет. А я? Неудачница в спортивных штанах. Странное застывшее выражение лица. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Единственное, что работало на меня, – осветленные полоски в волосах. Когда парикмахерша предложила мне сделать мелирование, я не была уверена, но теперь это был просто дар небес.

Я подходила все ближе и ближе. Он не проявлял ко мне никакого интереса. Вообще. Казалось, я могу проскользнуть мимо с моим ненакрашенным, бледным лицом, в папиной уродской куртке, в мрачном настроении после недавнего разрыва с мужем. Я была уже за его спиной, проходила мимо него, а он все еще не взглянул на меня. Вдруг меня словно черт дернул. Я решила, если он не заговорит первым, то это сделаю я.

– Шэй?

Да, скажу я вам, он был потрясен, что не может не радовать.

– Мэгги?

Он замер возле своего багажника, так и не успев достать очередной пакет.

– Мэгги Уолш?

– Гарвен, – поправила его я. – Мэгги Гарвен. Ты угадал.

– Ах, да-да, – согласился он. – Я слышал, что вы поженились. Ну, и как дела у Гарва?

– Отлично, – сказала я несколько напряженным тоном.

Атмосфера продолжала оставаться напряженной. Потом он игриво закатил глаза, демонстрируя, как сильно он удивлен.

– Господи, Мэгги Уолш! Давно не виделись! Ну…

Не успел он задать свой вопрос, как я уже знала, что именно он спросит.

– Детей завели?

– Нет. А ты?

– У меня трое. Маленькие обезьянки.

Он скорчил гримасу.

– Уж надо думать. Ха-ха-ха!

– Ты потрясающе выглядишь! – заявил Шэй. Блин, либо он слепой, либо у него не все дома.

Он воскликнул это с таким жаром, что я даже наполовину ему поверила.

– Как твоя маман? – Можно подумать, его это искренне интересует. – Все готовит?

– Нет, она забросила это занятие.

– Она просто что-то! – воскликнул Шэй. – А папа? Все еще бесится из-за того, что вас так много?

– Типа того.

– А ты чем сейчас занимаешься?

– Работаю в юридической конторе.

– Да? Здорово.

– Здорово. А ты?

– Работаю в студии «Дарк стар».

– Я слышала о ней. – Я что-то читала об этой компании в газете, но не помнила, что именно. – Да, здорово.

– Рад был повидаться!

И он протянул мне руку. Я молча уставилась на его ладонь. Только через пару секунд до меня дошло, что он ждет, чтоб я пожала ее. Как будто мы партнеры по бизнесу. Моя ладонь соприкоснулась с его, и я вспомнила, как этой самой рукой он зажимал мне рот. Чтобы заглушить мои стоны. Во время секса.

Странная штука жизнь.

Шэй уже собрался уходить.

– Передавай привет родителям.

– И Гарву? – не смогла удержаться я.

– Конечно. Ему тоже.

По дороге к дому я пребывала в отличном настроении. Наконец-то мы встретились, я поговорила с ним, и со мной все прекрасно. Столько лет я думала о нашей возможной встрече. И все прекрасно. Я вприпрыжку, пританцовывая, устремилась к дому.

Но стоило мне зайти внутрь, как меня начало трясти. Так сильно, что я не могла даже расстегнуть молнию на куртке. Слишком поздно я вспомнила, что мне не нужно было быть такой милой с ним. Я должна была быть холодной и невежливой после всего того, что он мне сделал.

Мама вышла в прихожую.

– Видела кого-нибудь? – спросила она, ее обида на меня боролась с любопытством.

– Нет.

– Совсем никого?

– Совсем.

Ей нравился Шэй Делани. Он был мечтой любой матери. Он выглядел совсем взрослым со своими золотыми коронками. По сравнению с ним остальные парни смотрелись несформировавшимися щенками. Моя мама объясняла это тем, что их бросил отец, так что Шэю пришлось взять на себя роль главы семьи. Все остальные пацаны из нашей компании, Мико, Новичок, Техснаб и даже Гарв, стеснялись взрослых. Им казалось немыслимым смотреть в глаза кому-то, кто старше их больше чем на год. Но Шэй, единственный из сверстников, кого звали по имени, насколько я помню, всегда был приветлив и жизнерадостен. Иногда это даже граничило с кокетством. Клер, которая постарше его на пару лет, поговаривала с кривой ухмылкой: «Я – великий Шэй Делани. Всегда получаю то, что хочу».

Но сейчас у меня не было времени выслушивать мамины расспросы («У него большая машина?», «Думаю, у него прекрасная жена?», «Его отец оставил эту шлюху и вернулся в семью?»). Мне пришлось лечь в постель. Меня била дрожь, и я думала о Шэе.

Он учился вместе с Мико, Новичком, Техснабом и Гарвом, но не был по-настоящему членом их компании. Потому что сам так захотел, а вовсе не из-за того, что они не приняли его. Они-то были бы счастливы дружить с ним. Казалось, он курсирует между разными группировками, и везде ему были рады. Шэй – один из тех людей, которые обладают харизмой. Хотя в те времена я и не знала такого мудреного слова. Клер отлично сформулировала:

– Если даже Шэй Делани упадет в выгребную яму, он все равно выберется из нее, благоухая «Шанелью № 5».

И не только потому, что он был очень хорош собой. У него было хорошее качество: он не кичился своим внешним видом и не выставлял его напоказ, так что в придачу заслужил репутацию отличного парня. Разумеется, трагическая ситуация с его отцом, который бросил семью, тоже вызывала к Шэю немалое сочувствие. Он выглядел старше своих лет, был достаточно уверен в себе и обаятелен, так что мог просочиться мимо любого охранника на входе. Поэтому он побывал там, куда нам дорога была закрыта. Его жизнь отличалась от нашей, словно он пожил в другом мире. Но Шэй сделал для себя выбор и вернулся к нам. И он умудрялся без всякого бахвальства потчевать нас историями о том, как пил мятный ликер в доме для престарелых, как ездил в графство Мит на двадцатипятилетие какой-то девицы с лошадиной мордой. Разумеется, у него всегда была куча подружек, причем в большинстве случаев они уже окончили школу, работали или учились в колледже. Это производило неизгладимое впечатление на других парней.

Мы с Гарвом встречались уже шесть месяцев, мне было с ним хорошо, когда на меня обратил внимание сам великий Шэй Делани. Он тепло улыбался мне и вел со мной разговоры тет-а-тет таким тихим шепотом, что все остальные даже при желании не могли поучаствовать. Казалось, он все время наблюдает за мной. Мы тусовались у заборчика, курили, толкались. Короче, обычное времяпрепровождение подростков. И я замечала, что он смотрит на меня в упор. Будь на его месте кто-то другой, я решила бы, что это флирт, но это был Шэй Делани. Птица другого полета. Целую неделю он одаривал меня улыбками и вел задушевные беседы. А потом была вечеринка. У меня сосало под ложечкой. Что-то должно было произойти. Без сомнения. Гарва отправили за выпивкой, и, когда я выходила из кухни, Шэй загородил мне дорогу и затолкал меня в кладовку под лестницей. Я, задыхаясь, сопротивлялась, но он только рассмеялся и закрыл за нами двери. Его комплименты звучали как насмешка. Он говорил, что я свожу его с ума. А потом попытался поцеловать меня. Всем своим весом он навалился на меня в темном и тесном пространстве кладовки. Я осознала, что даже и понятия не имела о его интересе ко мне. Он приблизил свое лицо и… Я о таком и мечтать не могла.

– Я не могу, – сказала я, отворачиваясь.

– Почему?

– Из-за Гарва.

– Если бы ты не встречалась с Гарвом, то позволила бы мне поцеловать тебя?

Я не могла ответить. Неужели это так бросается в глаза?

– Но почему я? Почему я тебе нравлюсь?

– Нравишься, и все тут. Ты классная, – ответил он и провел пальцем по моим губам. У меня закружилась голова.

Я так до конца и не поняла, почему он захотел меня. Я совершенно не походила на его подружек. Не была такой же красивой и утонченной. Единственное объяснение, которое родилось у меня: его отец ушел из семьи, так что дома обстановка была несколько сумбурная, а я воплощала стабильность. Так что моя нормальность привлекла его больше всего.

И пустоголовая Мэгги порвала с Гарвом. Мы притворились, что разрыв произошел по обоюдному желанию, решили остаться друзьями, и все такое. Короче, бред, который говорят друг другу подростки. Но, по-настоящему, я бросила Гарва ради Шэя. И Гарв это знал не хуже меня. С того момента, как Шэй Делани захотел меня, у Гарва не осталось ни малейшего шанса.

Позже в тот день ко мне в комнату прокрался папа с коричневым бумажным пакетом под мышкой.

– Макдоналдс! – сообщил мне он. – То, что ты любишь.

Ага, может быть. Любила, когда мне было одиннадцать. Но я рада была его обществу.

– Чикен-нагетс! – с гордостью объявил он. – С двумя разными соусами.

– Думаешь, поможет?

– Тебе надо покушать… А мама… – Он замолчал и вздохнул, лицо его стало грустным. – Она старается изо всех сил.

С того самого вечера, как я рассталась с Гарвом, сама мысль о еде для меня стала проклятьем. Нет, меня не начинает тошнить, просто еда вызывает у меня удивление. Но сегодня я решила попробовать, потому что кроме чикен-нагетс папа принес мне еще большую порцию жареной картошки и кока-колу, а для себя – «Хэппи Мил». К его обеду прилагался в подарок робот.

– Съешь соломки, – настаивал папа.

Он считал глупым называть картошку «фри» и говорил «картофельная соломка».

Я бы с большей радостью предпочла съесть робота, но мне было жалко папу, так что пришлось попробовать. Первая же «соломка» (ну или «фри», кому как нравится) застряла у меня в горле, как инородное тело. Папа с беспокойством наблюдал, как я давлюсь несчастной картошкой.

– Хочешь выпить? – спросил он. – Бренди, водка, сидр?

Я была в шоке. Это самый странный вопрос, который мне когда-либо задавали. В барах – не считается. Мои родители пили только во время рождественского ужина. Тогда нашему взору представала бутылка тепловатого «Блю Нан». При условии, что ее не обнаружили и не выпили накануне. Да и есть ли хоть что-то из предложенного (водка, бренди, сидр) у нас в доме? Потом я поняла, что папа и не предлагал мне выпить. Просто поинтересовался, пытаясь проверить, насколько мне хреново.

Я прокачала головой.

– Не хочу.

Это было бы большой ошибкой. Когда мне плохо, то от выпивки веселее никогда не становится. На самом деле, только хуже. Я начинаю реветь и жалеть себя.

– Если я напьюсь, то, наверное, покончу с собой.

– Ну ладно. Чудесно, – просиял папа. С удовольствием съев содержимое своего пакета, он попытался поиграть с роботом. – Как работает эта ерунда?

С этими словами он удалился, но через несколько минут вернулся.

– Эмили на проводе.