МЭЙВ

Через лицензионное агентство я узнала, что Каспиан Фаради водит черный «астон-мартин» 1971 года выпуска — мечту любого автоколлекционера по шестизначной цене. Признаться, это меня не удивило. Как и то, что он живет в доме с двумя входами и шестью спальнями в тихом и зеленом элитном Хайгейт-Вилледж. Историк заработал кучу денег на трех популярных исторических романах, не говоря уже о телесериале, который вышел на экраны одновременно с его новой книгой, которая сейчас, перед Рождеством, красовалась в твердом переплете в витринах всех книжных магазинов. А «Гугл» в очаровательных подробностях информировал меня о том, что Фаради удачно женат на дочери магната пищевых полуфабрикатов.

Холодным ясным днем я приехала в Хайгейт для разговора с Каспианом. Ожидая увидеть заносчивого, даже кичливого богача, я и подумать не могла, что он пригласит на нашу встречу своего адвоката. Такое начало не предвещало ничего хорошего, и мои опасения подтвердились.

Разговаривая со мной по телефону, историк нервничал и ершился. Мне как детективу обычно нравились подобные собеседники: если человек волнуется и запирается, значит, ему есть что скрывать, ну а я догадываюсь о его тайнах и потому нахожусь в выигрышном положении. Лучше всего задавать вопросы, заранее зная ответы, ибо ложь зачастую бывает гораздо откровеннее правды.

Войдя в уютную, элегантно обставленную гостиную Каспиана Фаради и увидев в кресле тучного мужчину средних лет с двойным подбородком и хмурым бульдожьим взглядом, я поняла, что не услышу обстоятельного рассказа — ни лживого, ни правдивого.

— Мой адвокат Эйвери Мерсер, — произнес Фаради у меня за спиной, и в его тоне прорезались нотки самодовольства.

Открыв парадную дверь, историк буквально втащил меня в дом: не дай Бог, соседи увидят на его крыльце полицейского (хоть я и была в штатском), и не приведи Господь, чтобы богатая красавица Делия Фаради вернулась с шопинга раньше, чем я уйду! Я не сомневалась, что он утаил от супруги и сам факт, и причину моего визита, а если мы с ней благополучно разминемся, так и оставит ее в неведении. Есть вещи, о которых женам знать не следует. Тем более что благоверная Каспиана обеспечила ему неплохой выбор места жительства: помимо лондонского дома у семьи имелись вилла на юге Франции, особняк в Лейк-Дистрикт, двухквартирный дом в Нью-Йорке и шикарная парижская квартира с видом на площадь Вогезов. С помощью истории на такую красоту не заработаешь.

Я сделала вид, что обиделась:

— Кажется, по телефону я дала ясно понять, мистер Фаради, что хочу с вами просто побеседовать. Вам не было необходимости приглашать на наш ни к чему не обязывающий разговор законного представителя, ведь вы не подозреваемый… — Я сделала короткую паузу. — Во всяком случае, пока.

«Бульдог» в кресле зашевелился.

— Мой клиент попросил меня приехать, потому что не знал о причине вашего к нему интереса. Так что, пожалуйста, не надо делать поспешных выводов из факта моего присутствия.

Я холодно улыбнулась адвокату и сосредоточила внимание на Каспиане Фаради, который сел в кресло у окна, спиной к свету. Старый трюк! Впрочем, возможно, это не признак виновности, а всего лишь привычка.

Когда историк открыл парадную дверь, мне сразу же бросилось в глаза, что он сильно постарел с тех пор, как снялся для обложки собственной книги. Коротко стриженные светлые волосы поседели и поредели классическим образом — в форме буквы М. На фотографии, которую я уже видела раньше, у него был высокий лоб, который со временем превратился в откровенную лысину. Темный загар не скрывал морщинок, окружающих поразительно голубые глаза, а под черной интеллигентской рубашкой поло угадывались рыхлый подбородок и намечающееся брюшко. «Последствия слишком сытой жизни», — диагностировала я.

Несмотря на все это, он по-прежнему был привлекателен: высокий, широкоплечий, красивые руки и низкий звучный голос. Из его водительского удостоверения я знала, что ему сорок четыре года, он любит лихачить за рулем: свидетельством тому девять отметок о превышении скорости. Значит, Каспиану свойственны безрассудство и импульсивность. Я надеялась использовать эти качества против него. Однако Эйвери Мерсер всем своим видом выражал готовность затормозить своего клиента и не дать ему выйти за рамки. Мысленно вздохнув, я огляделась, выискивая, куда бы сесть. Возле двери стоял маленький стул. Я перенесла его к окну и поставила рядом с Фаради, чем вызвала его явное неудовольствие.

— Не возражаете? Мне нужен свет, иначе не смогу прочесть собственные записи, — объяснила я, широко улыбнувшись.

Он в замешательстве осмотрел комнату, где было достаточно других подходящих для меня мест, но, как я и предполагала, вежливость победила.

— Пожалуйста, садитесь куда хотите. Правда, здесь есть более удобные стулья.

— Ничего, сойдет и этот. — Я уселась получше и почувствовала, что стул подо мной слегка пошатнулся. — Он что, старый?

— Английский ампир. Но если он до сих пор не сломался, думаю, переживет и наш с вами, как вы сказали, «ни к чему не обязывающий разговор».

— Я буду осторожна.

Фаради любезно улыбнулся и украдкой взглянул на своего адвоката — видимо, проверяя, есть ли повод для беспокойства.

Я задала первый вопрос:

— Я приехала поговорить с вами о Ребекке Хауорт. Вы можете рассказать, как вы с ней познакомились?

— Первый раз мы увиделись, когда она подавала документы в Оксфорд. Я проводил с ней собеседование. Это было в декабре, перед тем как она начала учиться… значит, больше десяти лет назад. — На его лице мелькнуло удивление. — Надо же, как давно!

— Вы помните ваше первое впечатление?

— Она, несомненно, была очень способной девушкой — начитанной, с отличными знаниями. И главное, обладала живым пытливым умом, а это как раз то, что мы искали в наших студентах. Они должны не просто зубрить факты, но и уметь делать собственные выводы, иначе им незачем учиться в Оксфорде.

— Ребекка умела?

— Конечно. Помню, я поразился ее уверенности и быстроте, с какой она реагировала на новые идеи, которые я ей предлагал. Многие молодые люди теряются, если начинаешь оспаривать их точку зрения, но ей нравились такие дискуссии. Я нисколько не сомневался, что ее примут в колледж Латимер. На следующий год, в октябре, она приступила к учебе и, кажется, довольно быстро освоилась.

— Вы были ее куратором?

— Одним из них. В колледже было три преподавателя истории, и мы обучали студентов по очереди. Кроме того, Ребекка ходила на занятия в другие колледжи, где занималась по тем предметам, в которых мы не были специалистами. Разумеется, исторический факультет составил программу лекций. Но к сожалению, я не знаю, насколько исправно она их посещала: лекции были в основном факультативными.

Он держался и говорил так любезно и открыто, словно ему нечего было скрывать, и в душе у меня зашевелился червячок сомнения. Однако я уже знала, что в этой истории не все гладко.

— В каких отношениях вы были с Ребеккой?

— Я ее учил. Поддерживал и направлял там, где это было уместно.

— Насколько мне известно, вы добились, чтобы ей дали отсрочку от экзаменов.

— Я сделал бы то же самое для любого из моих студентов, — произнес Каспиан Фаради все таким же спокойным голосом, но при этом подался вперед в кресле, уперся локтями в колени и сцепил руки в замок.

— По словам одного человека, с которым я беседовала в колледже Латимер, вы выдержали целую баталию.

— Кто вам сказал?

— Один из руководителей колледжа, — уклончиво ответила я, не считая нужным уточнять.

Он вздохнул.

— Их упрямство не имело оснований. Ребекка была очень способной студенткой. На мой взгляд, она заслуживала степень с отличием первого класса. Ей требовалось пережить трудный период. Она не смогла бы показать себя с лучшей стороны, сдавая выпускные экзамены через три недели после смерти одного из своих друзей.

— Вы знали Адама Роули?

— Кого? А, того мальчика, который погиб! Нет. Он не был моим студентом, и я его не запомнил. А сейчас даже забыл, как его зовут.

Что ж, понятно: Адам был эпизодическим персонажем в драме жизни Каспиана Фаради, где существовал лишь один герой — сам Каспиан.

— Вы сказали, что, сдавая экзамены в срок, Ребекка не смогла бы показать себя с лучшей стороны. Но в итоге она все равно не получила степень бакалавра с отличием первого класса.

Историк отмахнулся.

— Совсем не просто сдать выпускные экзамены после годового перерыва. Конечно, ей понадобилось немало усилий, чтобы справиться с этой задачей. Тем более что она долгое время приходила в себя после нервного потрясения.

— Как я поняла, вы давали ей дополнительные уроки.

Прежде чем ответить, он взглянул на адвоката, и я сдержала усмешку: что ж, все ясно — разговор свернул на опасную тему.

— Да, я дал ей несколько уроков, неофициально. По правилам колледжа студенты после такого перерыва не имеют права посещать занятия. Но я решил, что она заслуживает большего, и нарушил правила. Мне всегда претила удушающая атмосфера колледжа Латимер с его строгими догмами и предписаниями. Руководство сковано рамками традиций и не видит в студентах живых людей.

— А вы смотрели на Ребекку не только как на студентку, верно?

— Что вы имеете в виду? — В его бархатистом голосе появилось раздражение.

— Мне говорили, вы с Ребеккой стали очень близки, когда она вернулась в Оксфорд. Как я поняла, вы вступили с ней в сексуальную связь. Такое поведение преподавателя трудно назвать уместным, не так ли?

— Так вам и это известно? — Он по-прежнему старался держаться небрежно и расслабленно, но его руки были так крепко стиснуты, что от напряжения побелели костяшки пальцев. — Вообще-то мы не делали ничего дурного. Она была взрослой и официально уже не являлась моей студенткой. Признаться, мы и раньше испытывали влечение друг к другу, но между нами ничего не было до тех пор, пока она не вернулась в Оксфорд сдавать выпускные экзамены. И потом, она первая начала эти отношения.

Друзья Ребекки, с которыми я разговаривала в пабе, изложили совсем другую версию событий. По их словам, Фаради активно ухаживал за девушкой, пытаясь втереться к ней в доверие. Приглашал к себе (он снимал дом в Коули) на ужины и коктейли, ограждал от университетских друзей. И Ребекка, которая еще не совсем пришла в себя после прошлогодних событий, влюбилась в красавца куратора и уступила его домогательствам.

— Как долго длились эти отношения?

— Пару месяцев. Потом я уехал в Беркли преподавать на летних курсах, а она все равно не собиралась оставаться в Оксфорде после сдачи экзаменов. Вряд ли ей там нравилось. Слишком много неприятных воспоминаний. — Он взглянул на меня. — Мы оба знали, что наш роман скоро закончится. Это было мимолетное увлечение, но очень приятное для нас обоих.

— Ну разумеется.

Дебз, ненадолго оторвав обожающий взгляд от Лео, с возмущением поведала мне, как бесцеремонно и внезапно Каспиан Фаради бросил Ребекку: собрал вещи и в тот же день улетел в Калифорнию. Ребекка пришла в замешательство: она не ожидала такого поступка от человека, которому доверяла и которым восхищалась. Но какой смысл сейчас укорять Фаради? Разбить чье-то сердце еще не преступление. Однако его поступок не вызывал во мне уважения.

— И что было потом? — поинтересовалась я.

— Не понимаю, о чем вы, — насторожился Каспиан.

— Ну, вы улетели в Штаты, а Ребекка уехала из Оксфорда. Вы продолжали общаться?

— Когда стали известны результаты экзаменов, я получил от нее имейл. Конечно, она была разочарована, что ей присвоили степень с отличием второго класса. Эта оценка не в полной мере отражает ее способности. — Он пожал плечами. — Но такой результат все же лучше, чем ничего. Едва ли впоследствии он как-то помешал ее карьере. Оксфордский бакалавр с отличием, пусть даже второго класса, ценится высоко.

— Значит, вы продолжили отношения, переписываясь по электронной почте?

— Я человек занятой. Сейчас даже больше, чем тогда. Но в то время я преподавал много часов в неделю и занимался собственными исследованиями. Мне некогда было поддерживать связь со своими студентами… и бывшими подружками.

— То есть вы вернулись в колледж Латимер и продолжили там преподавать?

— Да. Но уволился в конце следующего года.

Я посмотрела на него в упор.

— Я слышала, вы уволились посреди учебного года.

— Кажется, это был конец второго семестра. К сожалению, точно не помню.

— Почему вы ушли?

— По многим причинам. — Он опять заметно напрягся. — Мои обязанности были для меня слишком обременительны. Разрываясь между студентами и научной работой, я не мог как следует заниматься ни тем ни другим. В конце концов я решил оставить преподавание и сосредоточиться на сочинительстве.

— Вам помогли принять такое решение, не так ли? — Я мило улыбнулась. — Руководство колледжа узнало о вашем, как вы выразились, мимолетном увлечении Ребеккой. Кто им сказал?

Он сжал губы в ниточку.

— Не знаю, не спрашивал.

— Они расценили вашу связь иначе. И пришли к выводу, что такие отношения недопустимы.

— Как я уже сказал, атмосфера в Латимере всегда казалась мне удушающей. Мне не нравилось жить зажатым в тесные рамки нелепых правил. — Он вымученно улыбнулся. — Я стремился вырваться за пределы условностей, но в данном случае, на мой взгляд, не сделал ничего предосудительного. Уехал из Оксфорда, потому что почувствовал тягу к переменам, захотел испробовать себя на ином поприще. Мое решение оказалось весьма удачным. Думаю, вы не станете этого отрицать.

— Насколько я знаю, — вкрадчиво заговорила я, пропустив мимо ушей его бахвальство, — вас попросили уйти из колледжа Латимер, запретив преподавать и в других колледжах университета. С тех пор вы больше не работали со студентами. Вас занесли в черный список?

— Это необоснованный вывод. Я сам решил сменить род деятельности. И вовсе не потому, что меня не брали на работу из-за случившегося. — Он повысил голос, и адвокат, до того хранивший гробовое молчание, прочистил горло. К моей досаде, Фаради тут же взял себя в руки.

— Значит, вы больше не пытались устроиться преподавателем? — У меня не было возможности это проверить: я не могла получить информацию из всех второразрядных институтов англоязычного мира. Но Фаради об этом не знал.

— Я рассматривал несколько вариантов, хоть и понимал, что уже исчерпал себя в этой профессии, и попутно размышлял, что буду делать дальше. То, что мне не предлагали работу преподавателя, не удивляло: всем было ясно, что я увлечен другим.

Я видела, что самолюбие Каспиана до сих пор уязвлено. Его изгнали из учительского сообщества, и это было обидно, несмотря на богатство и славу.

— Когда вы последний раз виделись с Ребеккой?

— Лично? О Боже! — Он на секунду задумался. — Наверное, года три… нет, четыре назад. Она пришла на мою встречу с читателями, и мы с ней минуты две поболтали. Я подписал ей книгу, сказал, что она великолепно выглядит, и на этом мы распрощались. Я продолжил подписывать книги стоявшим за ней в очереди.

Я ласково улыбнулась историку.

— Это неправда. Может, подумаете и ответите еще раз?

— Я вас не понимаю, — произнес он ровным тоном и опять покосился на Мерсера. Адвокат внимательно изучал свои руки.

— Я знаю, что потом вы опять встречались с Ребеккой. Причем совсем недавно. Не три года, а месяцев пять назад.

— Нет же, больше я ее не видел!

— Нет, видели. Вы водили ее поужинать в маленький испанский ресторанчик в Марилебоне. — К счастью для меня, Ребекка записала это в своем настольном календаре. — Это было в июле, верно? В четверг. Где находилась в тот вечер ваша жена? Или мне следует задать вам другой вопрос: как вы объяснили ей свое отсутствие?

Фаради резко откинулся в кресле и закусил губу. Низкое зимнее солнце высветило пот, который каплями выступил у него на лбу и увлажнил волосы.

— Что ж, вы меня подловили! Да, мы встречались и ужинали вместе. Но это было всего один раз.

Я покачала головой.

— Боюсь, нет. Это было первый раз. Потом вы встретились с ней две недели спустя. И еще раз через неделю. Пятого августа вы прислали ей на работу цветы. — Об этом маленьком эпизоде мне поведала Джесс.

— Если вы все знаете, зачем тогда спрашиваете? — Фаради почти кричал.

— Потому что хочу услышать, что на самом деле между вами произошло. Кто кому позвонил? Когда вы опять стали любовниками? — Я уткнулась в свой блокнот, выдержала паузу (пусть думает, будто это все, что мне известно) и нанесла последний, сокрушительный удар: — И зачем два месяца назад вы перевели на ее банковский счет десять тысяч фунтов стерлингов?

— Мой клиент будет говорить с вами только при условии, что все это останется в тайне. Вы правы, полагая, что здесь не обошлось без преступления, но жертвой преступления стал мистер Фаради, — увесисто изрек Эйвери Мерсер.

— Вы уверены?

— Да, это так, — вновь заговорил Фаради, вызывающе вскинув голову. Благодаря вмешательству Мерсера он успел перегруппироваться. — Послушайте, я не хотел рассказывать о том, что произошло между мной и Ребеккой в этом году, потому что здесь нечем гордиться. Я не собирался изменять жене… и вообще не думал, что между нами что-то случится. Когда Ребекка позвонила, я обрадовался: она всегда мне нравилась, приятно было еще раз ее увидеть. Я с удовольствием с ней поужинал. Наша встреча казалась мне совершенно естественной. Но потом… ситуация вышла из-под контроля.

— Зачем она вам позвонила?

— Сказала, что недавно порвала со своим парнем и хочет пересмотреть все важные отношения прошлого, чтобы понять, где допустила ошибки. Честно говоря, мне показалось, что это всего лишь предлог.

«Честно говоря»? Из уст Каспиана Фаради это звучало смешно.

— Итак, в июле она попросила вас о встрече?

— Да. После этого мы пару раз поужинали. А в августе опять стали любовниками… После первого раза я прислал те цветы. Конечно, это было безумие. Я знал, что нельзя этого делать. Такому известному человеку, как я, трудно оставаться в тени. Рано или поздно меня должны были разоблачить. Но опасность придавала нашим свиданиям особую прелесть.

— А зачем это было нужно Ребекке? — сухо спросила я.

Фаради смотрел мимо меня, будто нарочно избегая моего взгляда.

— То-то и оно. Я думал, что наш возобновившийся роман доставляет ей удовольствие. У нас был великолепный секс… просто умопомрачительный. Он напомнил мне старые славные деньки. Но потом я понял: все это время она меня просто дурачила.

— Что же произошло?

— Ребекка начала меня шантажировать. Пригрозила рассказать о нашей связи моей жене. — Фаради напряг нижнюю челюсть. — Она с самого начала зарилась на мои деньги.

— Да, неприятная ситуация, — заметила я, даже не пытаясь подбавить в голос сочувствие: в конце концов, никто не заставлял его изменять супруге. — Сколько она у вас попросила?

— Пять тысяч фунтов.

— Но вы дали в два раза больше.

— Я с ней договорился: заплачу вдвое больше, лишь бы она никогда не появлялась в моей жизни и, разумеется, не пыталась связаться с моей женой. У меня были деньги, и я без труда дал ей обещанную сумму, только чтобы Ребекка оставила меня в покое.

— Вы в самом деле думали, что она выполнит свою часть договора? — Я откровенно удивилась.

— Да. Понимаете, Ребекка в целом была хорошим человеком. Шантаж противоречил ее натуре. Она призналась, что срочно понадобились деньги и она не знает, как еще их можно достать. Но вряд ли такой способ обогащения ей понравился. Тем более что между нами опять возникла душевная связь.

Мы с Мерсером скептически переглянулись. Что ж, пусть остается при своем мнении, однако еще ни один шантажист в мире не довольствовался разовым кушем. И Каспиан Фаради наверняка казался Ребекке ходячим мешком с деньгами.

— Я сказал ей, что она играет в опасные игры. Если бы Делия узнала о нашем романе, то убила бы нас обоих.

— Это всего лишь оборот речи, — быстро вставил Мерсер. — Не поймите его буквально.

— Где была Делия двадцать шестого ноября?

— За границей. Кажется, в Нью-Йорке, — опять встрял адвокат.

Я сделала пометку в блокноте.

— Проверим. Она водит машину?

Фаради покачал головой:

— У нее нет водительских прав. В любом случае ей незачем убивать Ребекку. Я заплатил, и Делия ничего не знала о нашей связи.

По крайней мере так он полагал.

— Самое обидное, что я дал бы Ребекке эти деньги, если бы она просто попросила. Она мне нравилась… очень. — Он опять взглянул на меня. — Вы замужем, констебль Керриган?

— Нет.

— Тогда вы вряд ли меня поймете. Ребекка была мне нужна… как отдушина. И дело не только в сексе… Мне не хватало остроты ощущений. Наши свидания были для меня праздником, бегством от повседневности, коротким отдыхом.

«Интересно, а Делия Фаради для тебя — тяжкая работа?» — подумалось мне.

Возле левого локтя Каспиана стояла фотография в серебряной рамке — портрет его супруги (я узнала Делию, потому что уже видела ее снимки в Интернете). Ухоженная, элегантная, слегка надменная дама. Едва ли она когда-либо добровольно пробовала пищевые полуфабрикаты своего папочки, хоть и шиковала на доходы с этого бизнеса.

— Когда вы узнали, что Ребекка вас просто дурачит, неужели это вас не огорчило?

— Поначалу я здорово разозлился, — тихо признался он. — Клял ее разными словами. Но в глубине души надеялся, что когда-нибудь мы с ней встретимся при других обстоятельствах и я смогу ее простить. Мне и в голову не приходило, что она так скоро умрет.

— Как вы сами понимаете, у вас был мотив для убийства.

— Но ее убил маньяк! Поджигатель — кажется, так его называют.

— Это еще не доказано. — Я сделала короткую паузу, дав ему время переварить мои слова. — Вы хотите рассказать мне про Ребекку что-нибудь еще?

— Нет. — Он поднялся с кресла и уставился в окно, скрестив на груди руки, а когда заговорил, его голос звучал отрешенно и задумчиво. — Знаете, Ребекка была невероятно живым человеком, буквально лучилась энергией. Когда мне сказали, что она умерла, я тут же вспомнил строки из «Цимбелина». Они уже стали избитой фразой, но тем не менее. Вы знакомы с этой пьесой?

— К сожалению, нет. Надеюсь, вы меня просветите?

Он печально улыбнулся.

— В душе я по-прежнему педагог и поступлю так, как поступил бы на моем месте любой учитель: посоветую вам самой найти эти строки. Смотрите похоронную песню из четвертого акта.

Адвокат встал с кресла и вывел меня в холл, взглядом велев Фаради оставаться в гостиной, и плотно закрыл за собой дверь. Прежде чем что-то сказать, он долго буравил меня налитыми кровью глазами и тяжело дышал.

— Думаю, вы сами понимаете, Фаради не убийца. Да, он идиот, но он не мог убить эту девушку.

— Я еще не пришла ни к какому конкретному выводу.

— Пришли, только не хотите мне говорить. — Он хищно осклабился. — Простите ему эту маленькую оплошность, констебль Керриган. Уверен, впредь он будет благоразумней.

— Уверены? А вот мой опыт подсказывает, что подобные «маленькие оплошности», как правило, входят в привычку.

Мерсер пожал плечами.

— Это частное дело супругов, не так ли?

Я хотела ответить, но тут на дорожке перед домом зацокали острые каблучки, а затем в парадной двери повернулся ключ. Я инстинктивно отступила к стене. Дверная створка распахнулась, и на пороге возникла Делия Фаради, которая оказалась еще стройнее и красивее, чем я ожидала. Если бы ее омоложенное лицо не утратило естественную подвижность, оно скривилось бы в презрительной усмешке.

— Кто это, черт побери?

Мерсер остался невозмутим.

— Не беспокойтесь, Делия, это бухгалтерша.

— Какого рожна она делает в моем холле? А ну выметайся отсюда! — Она протиснулась мимо меня в гостиную, из которой мы только что вышли.

У меня мелькнула мысль пойти вслед за ней, показать служебное удостоверение и объяснить, по какой причине я здесь нахожусь, но я не смогла поступить так жестоко, тем более в этом не было необходимости.

— Спасибо, — проговорил Эйвери Мерсер одними губами.

Я сухо кивнула и направилась к выходу.

Покидая дом Каспиана Фаради, я была абсолютно уверена, что не стану заглядывать в четвертый акт «Цимбелина». Зачем тратить время? Чтобы убедиться в его поразительном уме? Но любопытство пересилило. Без двадцати два ночи я встала с постели, включила компьютер и не слишком изящно склонилась над монитором в поисках похоронной песни. Найдя ее, я поняла, что имел в виду историк.

Эти строки не шли у меня из головы и на следующий день. Я сидела в диспетчерской полицейского управления и вертела в руке авторучку, тупо глядя в пространство. «Всё прах»… Прах к праху, пепел к пеплу… Итак, опять тема сожжения. Мог ли Каспиан Фаради до смерти избить Ребекку, а потом методично обставить сцену преступления таким образом, чтобы она соответствовала «почерку» Поджигателя? Как ни удивительно, но я вполне себе это представляла, особенно вторую часть.

В хайгейтском доме было нечто нарочито показное. Антикварная мебель, тщательно продуманные интерьеры в духе доброго старого времени, когда мужчины были героями, а женщины знали свое место. Фаради педантичен в работе, внимателен к деталям. На мой взгляд, он с удовольствием устроил бы спектакль для полиции. Идея нас одурачить пришлась бы ему по душе. И что бы он там ни говорил насчет своего соглашения с Ребеккой, у него были причины желать ей смерти.

— У тебя озабоченный вид. — Роб плюхнулся на стул напротив меня и потянулся.

— Я думаю. Этот вид деятельности тебе незнаком, — бросила я.

— Я слышал, значение мыслительного процесса сильно преувеличено. — Он протянул мне несколько скрепленных степлером листов бумаги. — Ты запрашивала информацию на Гила Маддика из полицейской компьютерной базы. Вот, возьми. Тебе наверняка пригодится.

Я лихорадочно просмотрела страницы и расплылась в довольной улыбке.

— О Боже! Четыре года назад бывшая девушка Маддика получила охранный ордер против него.

— Верю, — терпеливо произнес Роб. — Потом он его нарушил — явился к ней в квартиру и был арестован.

Однако судьи проявили великодушие. Маддик признал себя виновным и отделался штрафом. Я положила листы на стол.

— Этот парень мне сразу не понравился. Похоже, у него врожденная склонность к насилию. Держу пари, он наврал про то, что Ребекка сама сломала скулу.

— Да, его стоит как следует проверить. Ну что, съездим к мисс Хлое Сандлер?

— Конечно!

Адрес, который значился в распечатке из полицейского досье на Гила Маддика, до сих пор не изменился. Быстрый телефонный звонок подтвердил, что Хлоя дома, что она рада с нами побеседовать и вообще готова оказать содействие. Ее готовность только усилилась, когда она открыла входную дверь и увидела Роба, который сегодня был в должной мере неряшлив и выглядел на все сто. Сообразив, что в данном случае мне не стоит выпячиваться, я скромно села на стул у двери. Роб же устроился рядом с Хлоей на мягкой белой софе.

Пока он объяснял, кто мы такие и о чем хотим с ней говорить, я с интересом разглядывала гостиную. Хлое тридцать один год, но коллекция DVD-дисков на полках и куча вычурных безделушек на всевозможных поверхностях выдавали вкус тринадцатилетней девочки: на каминной полке выстроился оркестр из котят, играющих на крошечных музыкальных инструментах, на подоконнике рядом с безобразной ящерицей, усыпанной стразами, сидела эмалевая лягушка, по телевизору маршировало семейство хрустальных пингвинчиков.

У хозяйки, симпатичной, с огромными широко расставленными карими глазами, личиком в форме сердца и короткой стрижкой а-ля Луиза Брукс, был тихий, с придыханием, голос. Мне приходилось напрягать слух, чтобы разобрать, что она говорит.

— Я уже несколько лет не общалась с Гилом. Позвонила ему после суда — извинилась за доставленные неприятности, и после этого все.

— Охранные ордера не дают просто так, — мягко заметил Роб. — Если вы его получили, значит, на то была веская причина. Пожалуйста, расскажите, что случилось.

Она смотрела на него, доверчиво хлопая глазками, и мне захотелось ее поторопить.

— Возможно, мне не стоило прибегать к такой крайней мере. Ведь в отношениях бывает всякое, правда? Но в то время моей соседкой по квартире была политически активная девушка, настоящая феминистка. Она ходила на уличные демонстрации, и все такое. Так вот, она заставила меня написать на него заявление.

— Что же произошло?

— Мы с ним встречались уже несколько месяцев, ходили на свидания, — улыбнулась она, — и все шло просто чудесно. Он был очень внимателен, добр и невероятно умен. Я до сих пор считаю его таким. Он мне действительно нравился.

«А ему наверняка нравилась лесть, которой ты его кормила», — подумала я.

— Мы еще не до конца узнали друг друга. А познакомились в баре — разговорились, когда бармен, проигнорировав его, спросил у меня, что я буду заказывать. Я сильно смутилась, но Гил обратил все в шутку. Обычно он вел себя как джентльмен.

Девушка говорила так, словно до сих пор не могла поверить в случившееся. Я тыкала кончиком авторучки в складку между листами блокнота, ожидая, когда же она перейдет к делу.

— Я не знала ни его друзей, ни коллег, поэтому мне пришлось полагаться только на собственную интуицию, когда он предложил с ним встречаться. Гил мне нравился, но я должна была как следует к нему присмотреться, вы понимаете? Не хотела торопиться и в то же время боялась, что он потеряет ко мне интерес.

— Да-да, конечно. — Роб сочувственно кивал, будто ему знакомы терзания одинокой женщины двадцати с лишним лет, которую хищники мужчины заставляют делать нелегкий выбор. Хотя, возможно, он действительно имел представление об этих проблемах. Роб никогда не рассказывал о своей личной жизни… во всяком случае, мне.

— Мы с ним не… ну, вы понимаете.

— Не спали вместе? — уточнила я. Мне надоели ее околичности.

На лице Хлои промелькнула тень оскорбленности, но потом девушка кивнула.

— И сколько времени вы так встречались?

— Три месяца. — Она невинно похлопала глазками.

Я готова была спорить, что у нее в спальне целая кипа книг и журналов с советами для женщин, а главная цель ее жизни — поскорее выйти замуж. Если хочешь продать корову, то не станешь отдавать молоко даром.

— В тот вечер он ушел на встречу с друзьями. У них был мальчишник. Я сидела дома и занималась разными женскими делами — ну там красила ногти. — Она протянула Робу руку, чтобы он полюбовался на ее безупречный французский маникюр. — Когда встречаешься с парнем, трудно выкроить время для подобных вещей. — Она помолчала. — В данный момент у меня никого нет, поэтому…

— Очень мило, — галантно заметил Роб. — И что же было дальше? Он к вам пришел?

— Часа в два ночи. — Она поморщилась. — Я не ждала его так поздно. Он колотил в дверь и орал. Напугал меня и разбудил соседей. Соня, которая жила со мной в одной квартире, пришла в бешенство. Это был даже не выходной — ночь с четверга на пятницу. Нехорошо так шуметь, когда людям с утра на работу…

— И что же вы сделали? — спросила я.

— Впустила его. — Она на мгновение обратила на меня свои огромные глазищи. — Ведь он не был мне совсем чужим. Сразу повела его к себе в спальню, потому что не знала, ляжет ли Соня спать. Если бы она застала его в этой комнате или на кухне, скандала не миновать. Она на него здорово разозлилась. Честно говоря, они с Гилом не ладили. Не успела я закрыть дверь, как он схватил меня и начал валить на кровать.

Она замолчала. Я видела, что воспоминания о тех событиях искренне ее расстраивают, и усовестилась своего нетерпения.

— Я пробовала его успокоить, но он меня даже не слушал. Он был пьян и, наверное, сам не понимал, что делает. В его действиях не было жестокости как таковой, он просто повалил меня на спину. Я кричала, просила прекратить, оставить меня в покое. Но он был гораздо сильнее меня, и я не могла вырваться. Он обзывал меня разными словами, говорил, что я слишком долго его динамила и ему надоело… — Она закрыла глаза и прижала к губам тыльную сторону ладони, пытаясь совладать с волнением.

Роб вопросительно взглянул на меня.

— Не торопитесь, Хлоя, — ласково сказала я. — Мы никуда не спешим.

Она опустила руку, продолжая сидеть с закрытыми глазами.

— Простите, мне трудно об этом говорить. Все кончилось через несколько секунд, но мне понадобились месяцы, что оправиться от потрясения. — Она крепко зажмурилась, потом широко открыла глаза; длинные ресницы слиплись от слез и теперь напоминали лепестки маргаритки. — На чем я остановилась? Ах да. Очевидно, Соня услышала, что происходит, и вбежала в спальню. К счастью для меня, она серьезно занималась хоккеем. По пути схватила свою клюшку и несколько раз ударила Гила, а потом буквально вышвырнула его из квартиры. Она рвалась позвонить в полицию, но я не разрешила. Не хотела подавать официальную жалобу. А на следующей неделе Соня уговорила меня взять охранный ордер.

— Вы, должно быть, очень боялись Маддика, если сделали это, — предположила я.

Девушка передернула плечами.

— Да, наверное. Знаете, Соня не давала мне спуску. Она перепечатывала из Интернета истории про женщин, которых убили бывшие любовники, и подсовывала листы мне под дверь. Я возвращалась с работы и читала. Некоторые девушки ходили на свидания с мужчинами, а потом те начинали их преследовать. Полиция ничего не предпринимала для того, чтобы остановить преследователей, и в результате женщин насиловали или убивали. От всех этих историй мне было не по себе.

— Я вас прекрасно понимаю. — Роб ободряюще кивнул, и Хлоя взглянула на него с обожанием.

Мне стало боязно за своего коллегу: еще немного, и свидетельница пересядет к нему на колени.

— В конце концов я пошла в суд и попросила охранный ордер. Гил тоже был там, отвечал на вопросы. Сначала я его пожалела, ведь он попал в такую неловкую ситуацию! Гил объяснил, что был сильно пьян. Потом сказал, что, по его мнению, я перегнула палку. — Она прищурилась, вспоминая. — Это стало последней каплей. Как только я услышала его слова, поняла, что не отступлюсь. Если бы в ту ночь Сони не было дома, не знаю, чем бы все закончилось.

— Итак, вы получили ордер. Когда он его нарушил?

— Через три месяца. — Девушка опять смутилась. — Честно говоря, это не только его вина. Просто я не представляла, насколько серьезно полиция относится к охранным ордерам.

Они стали приоритетной задачей из-за тех случаев, о которых только что упомянула Хлоя. Высшему руководству столичной полиции надоело извиняться за то, что женщины погибают от рук домогающихся их мужчин. Раньше домашнее насилие не считалось большой угрозой. Мы получили жестокий урок за счет множества безвинно пострадавших.

— Что же произошло?

Она быстро взглянула на Роба из-под длинных ресниц и тихо заговорила:

— Он прислал мне чудесное письмо, в котором извинялся за ту ночь и просил его простить. Я прочла и тут же убрала письмо в ящик стола. Но мысль о нем не давала мне покоя. Я часто его перечитывала и в конце концов позвонила Гилу — попросила приехать и забрать вещи, которые он здесь оставил. Я сложила их в коробку под кроватью. У меня рука не поднималась их выбросить. Соня хотела, чтобы я отнесла одежду Гила в «секонд-хэнд», а все остальное сожгла. — Хлоя хихикнула, но потом опять стала серьезной. — Это был всего лишь предлог. Я хотела его увидеть. Мне было неприятно, что наши отношения так плохо закончились. Из-за охранного ордера я чувствовала себя неловко и рассчитывала объясниться с Гилом. Думала, все будет хорошо.

— Но вышло по-другому, — устало заметил Роб.

— Да. То есть все было бы хорошо, если бы не Соня. Она вернулась домой раньше, чем я ожидала, увидела во дворе машину Гила и вызвала полицию. Кажется, все решили, будто он втерся ко мне в доверие и хитростью уговорил впустить его в квартиру. На самом деле все было не так. Он ушел сразу, как только прибыли полицейские. Я сказала им, что со мной все в порядке, мне никто не угрожал. Вроде они меня послушали. Я не знала, что Гила в любом случае будут судить.

— Вы были на суде?

Она энергично потрясла головой.

— Нет. Я бы этого не вынесла. Но полицейские сообщили, что он признал свою вину и заплатил штраф, чисто символический. Наверное, они поняли, что Гил не сделал ничего плохого.

— Вы видели Маддика после суда?

Девушка опять покраснела.

— Мне было стыдно с ним встречаться. Конечно, он первым совершил ошибку, и все твердят, мол, не за что перед ним извиняться, но я невольно чувствую себя виноватой.

— На ошибках учатся, — посочувствовала я. — Постарайтесь не переживать из-за того, что случилось.

Она на секунду оторвала взгляд от лица Роба.

— Спасибо.

— Не за что. — Я встала. — Кажется, мы узнали все, что хотели. Пойду к машине.

Роб обернулся ко мне с паническим ужасом на лице, но я решительно прошагала к выходу. Ничего-ничего, констебль Обольститель, выбирайся из гостиной Хлои Сандлер без моей помощи!

Я успела лишь просмотреть свой мобильник (еще одно голосовое сообщение от мамы, прослушать которое у меня не хватило сил), как Роб открыл дверцу машины и уселся за руль. Его уши полыхали огнем.

— Проблемы? — сладко пропела я.

— Ничего, справлюсь.

— Не сомневаюсь. Кажется, она готова к отношениям, но только до определенной степени.

— Хочешь пить? А то я остановлюсь по дороге и принесу тебе блюдечко с молоком.

Я замурлыкала, потом стала серьезной.

— Ну и что ты думаешь о Маддике?

Он рассеянно поскреб подбородок.

— Трудно сказать. Хлоя говорит, что сама пригласила его к себе, но…

— Но она не самый волевой человек на свете, — закончила я за него. — Классическая жертва, не так ли? Он ее чуть не изнасиловал, а она во всем винит себя.

— Верно. Вот только можно ли считать его убийцей? — Он покосился на меня. — Зато одно я знаю точно: мне не хотелось бы встретиться в темном переулке с феминисткой Соней, даже если она будет без хоккейной клюшки.

— Да уж, в бою с ней у тебя нет шансов, — согласилась я. — А вообще заочно мне Соня понравилась. Очень здравомыслящая девушка.

Соня защитила бедняжку Хлою от Гила Маддика. Она не отступила от своих принципов и не побоялась скандала.

Как знать? Возможно, она спасла своей соседке жизнь.

ЛУИЗА

Мои усилия вознаградились сполна, как только я открыла дверь и увидела изумленное лицо Гила. Он смотрел на меня и молчал, будто лишился дара речи.

— Ну как, ничего?

— Нарываешься на комплимент? — Он хохотнул и уже серьезно добавил: — Ты прекрасна!

— Едва ли. — Я шагнула на крыльцо и заперла за собой дверь. — Но для ужина сойдет.

Это было кокетством: на самом деле я знала, что выгляжу очень даже неплохо. Я распустила волосы, и они падали мне на плечи, обрамляя лицо нежными локонами. Моя парикмахерша с большим удовольствием осветлила их на два тона. Обманчиво простое черное платье смотрелось изумительно, а серьги с оливинами, которые я взяла у Ребекки, красиво подчеркивали мои зеленые глаза. Признаться, в душе я испытывала смущение, но держалась уверенно, а это главное.

— Как твоя шея?

Я повернула голову набок и приподняла волосы, показав Гилу место, где был засос.

— Почти незаметно, — заметил он с ноткой разочарования.

— Я замаскировала его косметикой.

Однако при каждом повороте головы эта маленькая отметина давала о себе знать, напоминая о моем странном безрассудстве.

— Где ты это взяла? — Гил потянулся к моей серьге и легонько ударил по ней пальцем. Вскинув руку, я придержала подвеску, чтобы она перестала раскачиваться.

— Это подарок Ребекки.

Он на мгновение сдвинул брови, и я мысленно возликовала. Я знала, что он заметит эти серьги. А еще я знала, что когда-то он сам купил их Ребекке. Я отпустила волосы, вновь спрятав уши, и улыбнулась.

— Ну что, поехали? Не хочу опаздывать.

Гил вел машину вдоль набережной. Мы остановились в Челси, в каком-то закоулке, перед серой неказистой дверью. Он открыл дверцу с моей стороны, ожидая, когда я выйду. Я настороженно взглянула на него.

— Нам сюда?

— Да.

— Что-то не похоже на ресторан.

— В этом-то и прелесть. — Он взял меня за руку и вытянул из машины, на секунду прижав к себе и уткнувшись носом в мои волосы. — Ммм, какой приятный запах!

— Твой любимый?

— Я подумал, тебе подойдет.

— Странно. Этот аромат всегда ассоциировался у меня с Ребеккой.

— А у меня нет. — Он слегка отступил назад и опустил руки.

Мне вдруг стало холодно. Тонкая шелковая шаль не спасала от пронизывающего ветра.

— Она всегда пользовалась этими духами. — Я понимала, что не стоит затрагивать эту тему, но какой-то неугомонный бесенок тянул меня за язык. — Во всяком случае, после того как познакомилась с тобой.

— Ну ладно, хватит!

— Что хватит? — Я ощутила внезапную тревогу.

— Хватит ревновать. — Он смотрел на меня сверху вниз с отрешенным выражением лица. — Я такого не терплю. Да ты и сама знаешь, что это лишнее. Мне не нужно притворяться, будто ты первая девушка, которую я приглашаю на ужин.

— Прости…

— Не надо извиняться. Просто… я хочу быть честным с тобой и обойтись без той чепухи, которая обычно бывает, когда начинаешь с кем-то встречаться. Давай договоримся сразу: мы не будем морочить друг другу голову дурацкими упреками и придирками.

— Я согласилась только поужинать с тобой, — заметила я. — Мы проведем вместе всего один вечер, а не целую жизнь.

— Да, сначала я думал, что это будет только ужин, но потом ты открыла дверь и… я увидел тебя… такую… — Он жадно оглядел меня с головы до пят. — Я не отпущу тебя, Луиза.

Я вошла вслед за ним в ресторан, ощущая нереальность происходящего. Ощущение только усилилось, когда за серой невзрачной дверью обнаружился маленький уютный зальчик на восемь столиков. Свисающие крохотные светильники оставляли лица посетителей в тени. Столики были безукоризненны, а метрдотель, узнавший Гила и приветствовавший его как старого приятеля, — услужлив, но не подобострастен. Бросив на меня вопросительный взгляд, Гил заказал шампанское. Его быстро принесли — бледно-кремового цвета, в высоких узких бокалах. Оно пузырилось у меня на языке, когда я читала меню.

— Может, есть продукты, которые ты не ешь? — поинтересовался Гил.

— Разве что требуху. А еще устрицы.

— А я люблю устрицы. Ты должна к ним привыкнуть, и тогда они тебе понравятся.

— Сомневаюсь.

— Что ж, посмотрим.

Он продолжил изучать меню, а я нахмурилась.

— Я вижу, ты совсем не терпишь возражения.

— Как правило, да. Но сейчас это не важно, потому что устриц нет в меню этого ресторана. Вот что я хочу для нас заказать. Шесть блюд. Ты готова?

Вопрос прозвучал как вызов, и мне ничего не оставалось, как согласиться. Я даже не стала смотреть, что именно он выбрал.

По счастью, порции оказались крохотными. Официант выставил перед нами маленькие тарелочки с шестью блюдами, называя каждое. Настоящие произведения искусства! Пухлые белые гребешки, круглые и сладкие, на подстилке из бледно-зеленого кабачкового пюре. Горка грибного ризотто жемчужного цвета. Кислый грейпфрутовый шербет в запотевшей от холода креманке. Нежная розовая говядина в густом темном соусе рядом с облаком картофельного пюре. Водоворот ванильного мусса в море горького шоколада. Солнечно-желтое лимонное пирожное, украшенное крупными ягодами малины.

Я ела с истинным удовольствием, расслабившись и на время забыв, что с Гилом надо держать ухо востро. Он по большей части молчал. Отрываясь от еды, я часто натыкалась на его внимательный взгляд. Он словно исследовал меня, пытаясь разгадать какую-то загадку. Я не мешала ему в этом.

Когда подали кофе — черный эспрессо, увенчанный светлой пеной, в маленьких чашечках, — я спросила:

— Ты когда-нибудь был здесь с Ребеккой?

— Что?

— Ты наверняка уже бывал здесь, и не раз. Мне хочется знать, приходил ли ты сюда с ней.

— Нет. — Он откинулся на спинку стула, поигрывая кофейной ложечкой. — А что? Какая тебе разница?

Я засмеялась.

— Нет смысла притворяться, будто я о ней совсем не думаю. Если бы не она, мы бы сейчас не сидели здесь вместе.

— Люди знакомятся самыми разными способами. Я бы не стал придавать большое значение ее роли в наших с тобой отношениях. — Он отвернулся от меня и принялся разглядывать зал, будто потерял интерес к разговору.

— И все-таки я не дам тебе уйти от этой темы. Согласись, наш случай не совсем обычный. Одно дело, если бы Ребекка познакомила нас на вечеринке. Но ведь она была твоей девушкой. И я хочу об этом поговорить.

— А о чем здесь говорить?

— Например, что ты имел в виду, когда сказал, что я всегда тебя интриговала и именно поэтому ты так гадко со мной обращался. — Я чувствовала, как пульсирует жилка на шее, и хлебнула воды, тщательно следя, чтобы не дрожали руки.

— Почему же гадко? — возмутился Гил. — Я просто мало с тобой общался. И это объяснимо. Ты была для меня недоступна. Не мог же я взять и переметнуться от Бекс к тебе! Ты бы этого не допустила.

— Но сейчас, когда она умерла…

— У меня появился повод тебе позвонить, только и всего.

Я покачала головой:

— Прости, но я тебе не верю.

— Почему же?

— Потому что когда мы были вдвоем с Ребеккой, меня никто не замечал, — спокойно, без обиды констатировала я.

— Ну и дураки! — Гил опять прошелся по мне взглядом. — Они не видели того, что видел я.

— Что же ты видел?

— Твою красоту. — Он подался вперед. — Ты действительно прекрасна, Луиза. Особенно сейчас, когда больше не прячешься за спину подруги. Ребекка была симпатичной девушкой, и мы приятно проводили время вместе, но, по правде говоря, она утомляла своей предсказуемостью. Ты ее боготворила и не замечала этого, но мое терпение в конце концов лопнуло, вот мы и расстались.

— У тебя слишком высокие требования, не так ли?

— Просто надоело, что она все время пыталась мне угодить. Мне импонирует твоя независимость. Ты не стремишься понравиться, тебе это не нужно. Ты живешь собственной жизнью.

Я расхохоталась.

— Кошка, которая гуляет сама по себе?

— Мне всегда нравились кошки. — Он потянулся через стол и взял меня за руку.

Внутренний голос все настойчивее твердил мне о том, что пора прекращать отношения с Маддиком — повеселилась, и хватит! И мне казалось, я смогу это сделать. Но когда он дотронулся до моей руки и по мне волной пробежала сладкая дрожь желания, все доводы разума мигом забылись.