МЭЙВ

Побеседовав с бывшим парнем Ребекки, я вернулась в диспетчерскую. Собиралась провести остаток субботы за рабочим столом, изучая четыре пухлые синие папки с документами по убийствам Поджигателя: показаниями свидетелей, результатами криминалистической экспертизы, отчетами патологоанатома, фотографиями мест преступлений. Как ни печально, но мне не хотелось идти домой — и вовсе не потому, что там не было Яна. Он написал в эсэмэске, что собирается с друзьями в кино. Разумеется, приглашал и меня. Но поскольку фильм — кровавый ужастик, я отказалась не раздумывая. Мне хватало реальных ужасов на работе, а наблюдать искусственные на экране — сомнительное развлечение. К тому же мне не нравятся друзья Яна. Они, как и он, работают в Сити, весьма обеспечены. Но в их компании мой бойфренд превращаются в истошно вопящего идиота, и в такие моменты я предпочитаю его не видеть.

Лучше остаться на работе и еще раз внимательно просмотреть папки. Вдруг мы что-то упустили. Где-то в этих словах и фотографиях наверняка скрывается разгадка…

Диспетчерская постепенно пустела: одни офицеры уходили с дежурства, другие отправлялись на задания — надо было еще раз пройтись по домам и опросить жителей, которые отсутствовали ранее, объехать блокпосты дорожной полиции в районе, где орудовал Поджигатель, чтобы потом побеседовать с автомобилистами, которые были там замечены. На каждом посту есть система автоматического опознавания автомобильных номеров — она помогает обнаружить машины, представляющие интерес для полиции, и поймать тех редких водителей, которые ездят без страховки или прав. Мы широко раскинули сеть, но тем труднее было выбрать из общего улова нужную рыбу.

Суперинтендант Годли сидел в своем кабинете с застекленным фасадом, дверь была закрыта. Он разговаривал по телефону, устало опершись локтем о стол и прикрыв глаза, словно пытаясь сосредоточиться на трудном разговоре. Я видела, как он повесил трубку и секунду сидел неподвижно.

Инспектор Джадд перебил его короткий отдых — постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул в кабинет. Мужчины о чем-то быстро посовещались, а потом разом обернулись и посмотрели на меня. Я пригнула голову, спрятавшись за компьютерным монитором. Надеюсь, они не заметили, как я на них пялилась. Годли вышел из кабинета и двинулся в мою сторону. Джадд следовал за ним, приотстав на пару шагов.

— Мэйв, я только что говорил с Томом о деле Хауорт и сказал ему, как именно мы собираемся вести это расследование.

— А, хорошо, — ответила я, пытаясь понять, почему у Джадда такая кислая физиономия.

Не обращая на меня внимания, инспектор тихо сказал боссу:

— Только не делай запись в своем полицейском журнале, Чарли! Если когда-нибудь поймаем этого парня и защита узнает, что мы сомневались в его причастности к пятому убийству, у нас будут проблемы в суде.

Лицо Годли было непроницаемо-холодным.

— Я принял решение и менять его не собираюсь. Если понадобится, отвечу за это в суде.

— Неужели ты в самом деле думаешь, что убийц двое?

— Это вполне логичная версия. — Годли взглянул на меня. — Расскажи ему, Мэйв, про несоответствия, которые мы заметили.

Джадд скривился и обернулся ко мне:

— Это ваша идея?

— Нет, но…

Инспектор не стал меня слушать.

— Мы совершим большую ошибку, если разделим эти расследования. Судья может не понять, почему вы приняли такое решение, и мы проиграем дело…

— Ответственность за это на мне, — перебил его Годли. — В конце концов, Том, операцию возглавляю я, а не ты.

— Меня беспокоит другое.

— Знаю. Тебя беспокоит, что нам не удастся собрать веские доказательства обвинения. Однако позволь напомнить: мы еще не поймали преступника. У меня нехорошее предчувствие насчет последнего убийства. Я хочу, чтобы его расследовали как самостоятельное преступление, а не продолжение серии, до тех пор пока не убедимся, что автор один и тот же. Все, разговор окончен.

Нагнув голову, Годли размашисто пошел прочь. Мы с Джаддом смотрели ему вслед. Я еще никогда не слышала, чтобы он так разговаривал с инспектором. Похоже, для Джадда это тоже было неожиданностью. Он вновь обернулся ко мне.

— Ну что ж, если босс желает тратить силы и время впустую, выполняйте его приказ — гоняйтесь за призраком, а потом возвращайтесь к работе над основным расследованием. Только избавьте меня от подробностей! Найдете доказательства, что это убийство серийное или наоборот, сообщите мне. Остальное меня не волнует.

— Хорошо, — буркнула я, слегка задетая его тоном, — буду продолжать начатое.

— Вот-вот, продолжайте. — Он просверлил меня взглядом. — Только не подумайте, Керриган, будто босс проникся к вам симпатией. Он дал вам эту работу, чтобы вы не облажались в основном расследовании и поменьше путались у него под ногами. Так сказать, убрал вас с дороги.

Его слова подтверждали мои самые худшие опасения, но мне удалось сдержать обиду. Джадд зашагал к выходу, по пути подхватив свое пальто. Мое лицо пылало, но это неудивительно: в диспетчерской всегда стоит дикая жара, батареи отопления работают двадцать четыре часа в сутки. Это не нравилось даже мне, хотя обычно я не жаловалась на излишнее тепло. Спертый воздух гоняли древние вентиляторы. Их было мало, и завладеть одним из них почиталось за счастье. Я решила, что в такое время дня один или два вентилятора наверняка остались без присмотра, и вышла на охоту, осторожно лавируя между столами. Под ногами валялись бумажки, пустые бутылки из-под воды, обертки от сандвичей и прочий мусор.

Несмотря на громкое название, диспетчерская полицейского управления представляла собой унылое офисное помещение сродни захудалому колл-центру. Здесь царила настоящая помойка. Практически на каждом рабочем столе стояли грязные кружки. Возле сканера кто-то вскрыл пакет диетического печенья, и несколько крекеров раскрошились. Беспрерывно снующие ноги затоптали мелкие бежевые крошки в волокна ковролина, и даже мне, не самому чистоплотному человеку на свете, очень хотелось взяться за пылесос. Впрочем, если бы этот нужный бытовой прибор стоял поблизости, уже включенный в розетку и готовый к работе, я бы ни за что не притронулась к нему на глазах у остальных офицеров. Пусть поищут другую дуру!

На работе я не мою посуду, не завариваю чай и не навожу порядок. Стоит хоть раз проявить слабость, оглянуться не успеешь, как будешь обслуживать всю оперативную бригаду.

Я вернулась к своему рабочему месту, торжествуя победу: мне удалось раздобыть мало-мальски рабочий вентилятор, который астматически хрипел и едва крутил лопастями, отчего листы на моем столе трепыхались и вскидывались точно крылья раненой птицы. Особой прохлады я не ощущала, но это не умаляло радости: я стащила сей бесполезный агрегат со стола Питера Белкотта, и только поэтому ни за что с ним теперь не расстанусь! Холодная диетическая кола из торгового автомата утолила мою жажду кофеина, а заодно послужила в качестве пресс-папье. Я собрала волосы на затылке, воткнула в них карандаш, чтобы закрепить временный пучок, и, зажав уши руками, погрузилась в чтение документов.

Но мое сосредоточение было недолгим. Неожиданно раздался щелчок, и вентилятор остановился. Я в бешенстве вскинула голову.

— А ну включи сейчас же!

Роб стоял возле моего стола, держа палец на выключателе, и покачивал головой.

— Что ты здесь делаешь, а? Посмотри на время — разве тебе не пора домой?

Я пожала плечами.

— Возможно, но мне хочется еще раз просмотреть эти папки.

— А ты упертая, Мэйв!

Он взял буклет с фотографиями третьего места преступления и начал лениво его пролистывать. Я тоже невольно смотрела на то, что осталось от Чарити Беддоуз, двадцати трех лет, высокой красивой аспирантки Лондонской школы экономики, которая унаследовала рост и голубые глаза от отца-англичанина, а волосы и цвет кожи — от матери-нигерийки.

На снимках изображалась тропинка, ведущая в рощицу, где убийца сжег тело, обуглившиеся ветки и кора. Крупным планом — нечто похожее на край отпечатка ноги, почерневшая кожа, скрюченное туловище с остатками одежды. Еще различить можно было ногу, чудом уцелевшую в огне, — смугло-коричневую, идеальной формы, от середины бедра до ступни. На икре виднелась длинная царапина: убийца тащил свою жертву по земле. Это было незадолго до ее смерти или сразу после — патологоанатом не мог сказать точно, была ли девушка жива и чувствовала ли боль. Но она наверняка что-то чувствовала. Четырнадцать травм черепа и лица — четырнадцать ударов, нанесенных тупым инструментом вроде молотка-гвоздодера согласно заключению патологоанатома. Травмы на кистях и предплечьях: девушка пыталась заслонить голову, но ее руки были связаны и драться с преступником она не могла. Выбитые зубы, переломанные кости, тело изувечено до неузнаваемости. Я от души надеялась, что родственники не захотят его увидеть. Пусть это жуткое зрелище не омрачит их память о любимом человеке.

Роб тихо выругался и бросил буклет на стол передо мной.

— Пойдем отсюда, крошка. Тебе надо отдохнуть и подкрепиться. Ты ужасно выглядишь.

— Спасибо за моральную поддержку.

— Всегда пожалуйста. — Он схватился за спинку моего стула и развернул меня лицом к двери. — Ну же, вставай! Выпьем по стаканчику и закусим карри.

— Никуда не пойду. Я дала себе слово, что перечитаю документы по этим делам, когда будет время.

— О Боже! — Роб прочесал пятерней свои волосы. — Ладно, сдаюсь. Читай свои документы, только не здесь, не в этой гнетущей обстановке. Я заберу папки, и ты поедешь домой. Привезу их позже, и мы вместе просмотрим дела.

— Хватит командовать! Я поеду домой, когда сама захочу и… Роб!

Он сгреб со стола все четыре папки и устремился к выходу.

— Пришли мне эсэмэску со своим адресом. Какую кухню ты предпочитаешь — индийскую или тайскую?

— Послушай, Роб, не валяй дурака!

— Ты права, возьму пиццу. Пиццу любят все.

Последнюю фразу он бросил через плечо и исчез за вращающимися дверями диспетчерской. Я осталась сидеть на стуле, беспомощно разевая рот. Меня переиграли, обвели вокруг пальца. Насколько я знаю Роба, он не отдаст мне папки до тех пор, пока я не приму его условия. Хотя, если честно, я не слишком возражала. В общем-то идея неплохая. Во всяком случае, так мне тогда казалось.

Открыв входную дверь, я услышала телефонный звонок, но не было сил бежать к аппарату. Прямо у порога скинув куртку и туфли, я устало побрела вверх по лестнице, держа их в руках. Все тело ломило. Я ощущала себя дряхлой развалиной. Когда поднялась на второй этаж, включился автоответчик, и я на секунду остановилась, прислушиваясь к маминому голосу. Что означает этот убитый тон: у нее действительно что-то стряслось или она, как обычно, давит на жалость?

— Очень жаль, Мэйв, что тебя нет дома. Я хотела с тобой поговорить. — Долгая пауза. — Может, позвонишь мне, когда будет время? — Еще одна пауза. — Никаких особых новостей. Просто мы давно не общались, и твой отец волнуется.

Я фыркнула. Папа волнуется? Вот уж ни за что не поверю!

— Я разговаривала с…

Я бросила куртку и туфли на диван в гостиной, потом, спохватившись, подняла туфли и виновато похлопала по лиловому замшевому сиденью, счищая оставшиеся на нем пыльные пятна. Ну кто покупает софу из лиловой замши? Эдакого монстра — длинного, жутко неудобного, зато страшно дорогого, как сказал мне Ян, когда я поставила кружку с чаем на подлокотник, отпечатав на нем ободок. По мне, так лучше уютный продавленный диванчик, где можно поваляться, посмотреть телевизор и погрызть шоколад. Зачем нужна мебель, если ею нельзя пользоваться?

Опять зазвонил телефон.

— Мэйв? Это мама. Твой автоответчик меня отключил.

Все правильно, даже у машины есть предел терпения. Не надо делать такие долгие паузы, тогда уложишься в десять минут.

— Я хотела сказать, — продолжила мама, — что разговаривала с твоей тетушкой Морин. Оказывается, Дениз беременна, в мае будет рожать. Разумеется, она говорит, что безумно рада, — а что еще она может сказать? Ни слова о том, собираются ли Дениз и Кормак жениться. Но я решила сообщить тебе эту новость. В самом деле счастливую. Морин скоро станет бабушкой! Она спрашивала о тебе, но я сказала, что у тебя в ближайшем будущем ничего подобного не предвидится. Я вообще сомневаюсь, что при твоей работе ты когда-нибудь родишь. Наверное, мне не суждено подержать… — Снова пикнул автоответчик, и наступила блаженная тишина.

Я закатила глаза и пошла из гостиной. Телефон опять начал трезвонить. Ну уж нет, ни за что не отвечу! Пусть болтает свой вздор на пленку.

Я дала себе слово, что позвоню ей завтра. Только бы она не стала в очередной раз отчитывать меня за то, что я коп! Я уже пять лет работаю в полиции, а она все никак не может к этому привыкнуть. В Ирландии у меня был целый полк двоюродных братьев и сестер, которые враждебно относились к английским властям. Вряд ли кто-то из них состоял в ИРА, однако они были убежденными националистами, наизусть знали текст песни «А Nation Once Again» и, разбуженные среди ночи, могли по порядку перечислить всех подписавшихся под Декларацией 1916 года. Мама долго не признавалась нашим многочисленным родственникам, кем я работаю, — все надеялась, что я передумаю. Да и сейчас, общаясь с ними, старательно избегала эту тему. Я уже давно не обращала внимания на ее претензии, но иногда они меня задевали. Мне, как и всем, очень хотелось, чтобы родители мною гордились.

В кухне я сразу включила чайник и, только осушив полкружки чаю, заметила на дверце холодильника записку, написанную сжатым неразборчивым почерком Яна: «Звонила твоя мама. Перезвони ей». Второе предложение было подчеркнуто. Бедный Ян! Она его не любит. Во-первых, ей не нравится, что мы живем вместе. Во-вторых, он не католик. Хуже того, он вообще не причисляет себя ни к какой религии. Будь он протестантом, она бы еще могла с этим смириться, но безбожников моя мама терпеть не может.

Интересно, что они сказали друг другу? Обычно Ян, только услышав ее голос на другом конце провода, буквально швырял мне трубку. Маму сильно раздражало, что он не хочет разговаривать с ней по телефону. Мягкий донеголский акцент, который она не утратила за тридцать лет жизни в Англии, иногда скрадывал язвительность тона, однако с ней всегда приходилось быть начеку: она могла сразить наповал одной острой фразой. Я передернулась. Нет, сегодня вечером у меня решительно нет сил общаться с родительницей!

Чтобы взбодриться, я приняла душ и, видимо, провела в ванной больше времени, чем собиралась. Во всяком случае, когда раздался дверной звонок, еще не успела одеться. Наспех замотавшись в полотенце, я прошлепала вниз по лестнице.

Полотенце едва прикрывало ноги, и от этого я чувствовала себя неловко. Впрочем, Робу, похоже, мой наряд пришелся по душе. Он балансировал на ладони двумя коробками с пиццей, держа под мышкой рабочие папки, а в другой руке — пакет с пивом: два блока по шесть бутылок. Когда я открыла дверь, он тихо присвистнул и медленно оглядел меня с головы до пят. Я впервые видела его вне рабочей обстановки и сначала даже не поняла, кто этот широкоплечий парень с ясными голубыми глазами.

Но как только он заговорил, чары тут же рассеялись.

— Классный прикид! Только вряд ли он поможет мне сосредоточиться на расследовании.

— Иди к черту!

Коробки с пиццей подверглись серьезной опасности. Я быстро их подхватила и поспешила на второй этаж, надеясь, что Роб, поднимающийся следом за мной по ступенькам, не видит моего голого зада.

— Ого! — Он остановился на пороге гостиной и с откровенным любопытством заглянул внутрь. — А я и не знал, Мэйв, что ты увлекаешься дизайном интерьеров.

Эта комната в точности отвечала вкусам друзей Яна: большая, полная внушительной мебели и развешанных по стенам предметов, которые дизайнер особенно рекомендовал Яну и которые моя мама считала ненужным хламом (признаться, в этом я была с ней солидарна). Я огляделась, пытаясь оценить обстановку с точки зрения Роба. Наверное, она показалась ему претенциозной. Особенно безвкусной была софа из лиловой замши.

— Я здесь ни при чем. Это все Ян.

— Вот как?

— Ммм… Он нанимал дизайнера, а тот выбирал мебель и декор. Гостям положено восторженно хлопать в ладоши и кричать «вау!».

— Вау, — бесстрастно повторил Роб. — А что из этих вещей твое?

На секунду я растерялась.

— Вот это и это, — небрежно бросила я, вдруг осознав, что в главной комнате квартиры, где я живу, практически нет ни одной моей вещи. Но мне не хотелось об этом задумываться.

— А это? — Он указал на африканскую маску на стене, огромную и жутко уродливую.

— Она стоит целое состояние. Дизайнер нашел ее на блошином рынке в Париже.

— Мне кажется, она смотрит на меня.

Беседа начала утомлять. К тому же с меня неумолимо сползало полотенце.

— Может, присядешь? А я пойду оденусь.

Роб сунул руки в карманы.

— Знаешь, мне здесь как-то не по себе. А что будет, если я случайно уроню на пол кусок пиццы или опрокину бутылку с пивом?

— Ян тебя убьет, и я не смогу защитить.

— А кстати, где Ян? — Он оглядел гостиную, будто ждал, что мой бойфренд сейчас появится из-за занавесок.

— Ушел в кино. Вернется не скоро. — Я покраснела: Роб мог подумать, будто мне не все равно, сколько времени мы проведем с ним наедине. Полотенце опять поползло вниз. Я решительно подтянула его обратно. — Слушай, положи папки. Давай сначала пойдем на кухню и поедим.

— Отличная идея!

Роб поставил папки на пол, прислонив их к дверному косяку, и отправился вслед за мной на кухню. Я поставила бутылки с пивом на пустую полку холодильника.

— Поищи тарелки и салфетки, а я пока оденусь.

— Идет. — Он принялся энергично шарить по кухне, с интересом заглядывая во все шкафчики. Я почувствовала себя голой — не в прямом смысле, хотя на самом деле была полуобнажена — и, метнувшись в спальню, в мгновение ока натянула джинсы и футболку.

Когда вернулась, он уже открыл одну коробку с пиццей и жевал стоя. Обернувшись, окинул меня быстрым оценивающим взглядом.

— В полотенце ты мне нравилась больше, но так тоже ничего.

— Спасибо. Может, сядешь за стол? Ты роняешь крошки на пол.

— Ммм. — Вместо того чтобы сесть, он подошел к холодильнику, достал две бутылки пива и протянул одну мне. — Ты звонила своей маме?

— Что? А! Нет. — Я сорвала с дверцы записку и скомкала ее в руке. — Это было не срочно.

— Плохая дочь! — Роб сделал круг по кухне. — А для чего эти кружки? У вас здесь что, детский сад на дому?

Даже не глядя, я поняла, о чем он меня спрашивает. Одну стену кухни занимали полки, на которых рядами стояли двадцать шесть ярких разноцветных кружек, каждую украшала буква алфавита. Кухонная мебель была ярко-красной, стены — кремовыми. По мнению друзей Яна, это создавало потрясающий эффект. В центре стоял обеденный стол пятидесятых годов, окруженный страшно неудобными стульями из металлической сетки, «подлинным антиквариатом середины прошлого века». На мой взгляд, все это было чересчур броским. Я бы предпочла что-нибудь поспокойнее и поуютнее. Впрочем, я ничего не смыслю в моде, как не раз говорил мне Ян.

— С помощью этих кружек вы составляете слова и пишете друг другу послания?

— Нет. — Я боялась к ним даже прикасаться. И сомневалась, что идея составлять из них слова покажется Яну забавной. Однако Робу этого знать не следовало. — Трудно придумать такое предложение, в котором не повторялась бы ни одна буква.

— Это точно, — согласился он, но как-то рассеянно и не слишком уверенно. Мне вдруг показалось, что он каким-то образом прочел мои мысли.

Чтобы скрыть неловкость, я принялась выдвигать ящики, выискивая открывалку для бутылок, но спутанная куча из сбивалок для яиц, половников, картофелечисток и прочих столовых приспособлений повергла меня в уныние.

— У тебя есть открывалка для бутылок? — спросила я Роба.

— Есть, на кольце для ключей.

— Почему-то меня это не удивляет.

— А чему удивляться? Ты же знаешь, я всегда в боевой готовности! — Он взял у меня бутылку и ловко поддел крышку.

— И не терпишь никаких преград на пути к заветному холодному пиву.

— Тоже верно. — Он картинным жестом отодвинул стул от стола. — Присаживайтесь, мэм, и налегайте на пиццу, пока я все не смолотил.

Я поняла, как сильно проголодалась, только когда начала есть. Проглотив пару кусочков, вдруг почувствовала зверский аппетит и принялась уписывать пиццу за обе щеки, забыв про убийства и даже про Роба.

— Боже, как вкусно! — время от времени шамкала я с набитым ртом.

Не осилив последний ломтик, я со вздохом положила его половину обратно в коробку.

— Фу-х, объелась, но нисколечко не жалею!

— Во всяком случае, у тебя хоть чуть-чуть порозовели щеки. — Роб, сидя напротив, поел раньше меня и теперь внимательно наблюдал за мной, покручивая пустую бутылку из-под пива.

— Ну ладно, пора приступать к делу, — резко сказала я, внезапно смутившись.

Роб встал и потянулся.

— Что-то не слышу энтузиазма в голосе, — усмехнулся он. — Ведь ты сама решила взять работу на дом.

— Да, вот только не помню, почему я так решила.

— Потому что хочешь стать лучшим детективом в мире, — произнес Роб, напевно растягивая слоги.

Проигнорировав его, я направилась к холодильнику, чтобы взять еще пива. Коробки из-под пиццы остались на столе.

«Ничего страшного, — подумала я, мысленно махнув рукой на небольшой беспорядок. — И потом, возможно, у меня еще будет время прибраться перед приходом Яна».

В гостиной мы уселись плечо к плечу на диван, и я открыла каждую папку на первой странице — там, где была фотография убитой женщины, — разложив их веером на кофейном столике точно колоду карт. Итак, у нас на руках целых четыре дамы, а мы по-прежнему проигрываем партию… Даже пять, если учитывать Ребекку Хауорт. Документы по этому последнему делу еще не подшили в папку, но подробности были достаточно свежи в моей памяти и я без труда могла восстановить то немногое, что мы знали.

Я всмотрелась в лица жертв и судорожно сглотнула, пытаясь побороть зарождающуюся панику. Он ходит где-то рядом, зверски убивает молодых женщин, а потом смакует подробности и готовится к новому нападению… И мы никогда его не поймаем, если нам не улыбнется удача… или если он утратит бдительность. Однако пока и то и другое казалось почти несбыточным.

Каждая секунда приближает новую смерть. Нам нельзя терять время.

— Мы ничего не знаем об убийце, поэтому начнем с жертв, — сказала я как можно оптимистичнее. — Что между ними общего, кроме очевидных вещей?

— Давай по порядку, — подхватил Роб, время от времени заглядывая в папку, чтобы уточнить детали. — Жертва номер один: Никола Филдинг, двадцать семь лет, убита в ночь на восемнадцатое сентября, пятницу. Ее труп нашли в юго-западном углу Ларкхолл-парк — меньше чем в полумиле от дома в Клапаме, где она жила. Голубые глаза, длинные каштановые волосы. Одета, чтобы убивать… или быть убитой: каблуки и мини-юбка. Но Никола была хорошей девушкой. Она возвращалась из ночного клуба Клеркенуэлла, с девичника своей лучшей подруги. Обычно так поздно она не гуляла. Никола приехала в Лондон из Сандерленда и весь последний год или около того работала няней у супругов…

— Коуп, — вставила я, — Дэниела и Сандры. Ухаживала за двумя их детьми, трех и пяти лет.

— Коупы были раздавлены известием о ее смерти, и их можно понять. Мы проверили мистера Коупа — он чист.

Я продолжила:

— Мы знаем, что Никола собиралась уехать на метро, но опоздала на последнюю электричку и потому села в ночной автобус. В два тридцать ночи она вышла на остановке Уондзуорт-роуд. Она жила в доме Коупов — они предоставили ей отдельную квартиру на цокольном этаже. От остановки до их дома двадцать минут ходьбы.

Что произошло дальше, нам неизвестно, только где-то на пути от автобусной остановки к дому Коупов девушка повстречалась с убийцей. Примерно через сорок три минуты после того, как она вышла из автобуса, проезжающий мимо автолюбитель заметил огонь в Ларкхолл-парк и позвонил в пожарную службу. Прибывшая по вызову бригада обнаружила труп Николы. Ее оглушили электрошокером и забили насмерть тупым предметом — как предполагает патологоанатом, скорее всего это был молоток.

— Который свободно продается в любом магазине инструментов или скобяной лавке. Отследить покупателя практически невозможно. — Роб пролистал папку и нашел карту района преступления. — Если идти от автобусной остановки до дома Николы по прямой, то парк останется в стороне. Но мы не знаем, каким образом она туда попала — пришла пешком или ее привезли на машине.

— Видеокамеры наружного наблюдения не охватывают эту территорию, — добавила я, грустно вспомнив, как часами, до рези в глазах, просматривала материалы съемки, которые мы запросили у местных организаций, а потом мне снились размытые черно-белые изображения автомобилей. Некоторые фрагменты запечатлелись в моей памяти буквально кадр за кадром. — Я не видела Николу ни на одной из записей. Нам удалось отследить большинство машин, замеченных в этом районе. Кроме того, мы сравнивали их с машинами, выявленными по видеоматериалам с других мест преступлений, и не нашли никаких совпадений.

— Не надо забегать вперед. — Роб постучал пальцами по моему колену. — Давай сначала разберемся с Николой.

Я ощутила жар в том месте, где он до меня дотронулся, и машинально накрыла колено рукой. Украдкой глянув на него, я увидела, что Роб хмурится, и поспешила вернуться к нашим делам:

— Вот отчет психолога с предположением о том, что убийца был без машины. Трупы обнаружены недалеко от тех людных мест, где жертв видели в последний раз. Убийца сильно рисковал, расправляясь с девушками там, где его могли легко заметить. Этому есть три объяснения. Либо он действует импульсивно, не желая никуда увозить свои жертвы, либо получает удовольствие от риска, совершая убийства на открытых территориях, либо у него нет автомобиля или мотоцикла — то есть транспортного средства. В любом случае жертва скорее всего не была с ним знакома. Мы нашли и опросили практически всех, кто ее знал, начиная со школы — никаких зацепок. — Папка раздувалась от показаний ее подруг, родственников, случайных знакомых и других пассажиров, ехавших в том ночном автобусе. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, никто не заметил ничего необычного. — Убийца каким-то образом сумел втереться к ней в доверие.

— По общему мнению, Никола была хорошей девушкой, тихой и скромной.

— Идеальная жертва. Признаков изнасилования нет, но убийца взял себе трофей — медальон в форме сердечка. Она всегда его носила, и в тот вечер он висел у нее на шее: мы знаем это по фотографиям, сделанным на девичнике. Медальон так и не нашли. — Я быстро просмотрела фотографии места преступления: дальние и крупные планы, пазл из отдельных фрагментов тела: каждая травма тщательно описана, измерена и запечатлена в цвете для потомков. Снимки изображали то, во что превратилась девушка по имени Никола, став добычей убийцы.

Голос Роба вернул меня к действительности.

— В качестве горючего использовался обычный бензин. Анализ химического состава показал, что это бензин компании «Бритиш петролеум». В Лондоне около миллиона заправочных станций «Би-пи», так что это нам ничего не дало.

— Если точно, то семьдесят пять. Ближайшие находятся здесь. — Я развернула карту и показала места расположения АЗС. — Кеннингтон, Камберуэлл, Пекхам-Рай, Клапам-Коммон. Дальше — Тутинг, Бэлем, Уондзуорт, Уимблдон-Чейз. Однако убийца мог купить бензин и в другом районе. Ему и надо-то было не много — не больше одной канистры.

— Служащие заправочных станций его не вспомнят, — согласился Роб. — К тому же мы даже не знаем, куда он наливал бензин. Ни на одном месте преступления не нашли пустых емкостей из-под горючего.

— Если не считать последнего случая. Вчера утром в палисаднике неподалеку от места убийства нашли красную канистру.

— Но мы не знаем, имеет ли она отношение к преступлению.

— Да, не знаем.

Я откинулась на спинку дивана и хлебнула пива из бутылки.

— О чем ты думаешь? — Роб внимательно посмотрел на меня.

— Если бы я возвращалась домой одна среди ночи, то ни за что не стала бы болтать с незнакомцем. Интересно, чем он их подкупает?

— Если бы мы знали ответ на этот вопрос, то уже давно поймали бы Поджигателя и не ломали сейчас голову, — спокойно произнес Роб. — Наверное, у него есть своя уловка. Как у Тэда Банди, который делал вид, будто у него сломана рука. «Извините, вы не поможете мне донести чемодан?» И все, готово: жертва на крючке!

— Никола работала няней. А Виктория Мюллер, жертва номер три, была сиделкой в интернате. Обе девушки привыкли помогать людям. Может, он притворяется немощным?

— Возможно. Ты видела каких-нибудь калек на материалах, полученных с видеокамер?

Я покачала головой.

— Там вообще было очень мало пешеходов. Мы нашли и опросили почти всех. В этом смысле призыв к свидетелям возымел свое действие.

— Да, но больше от него толку нет.

После третьего убийства Годли выступил на телевидении, обратившись к народу с просьбой о помощи. В полицию поступило несколько сотен телефонных звонков, но если среди них и были действительно полезные, то мы упустили их в хаосе сумасшедшего бреда. Похоже, телевизионные призывы привлекают в основном чудаков и идиотов.

Я закрыла папку с делом Николы и вытянула из-под нее другую — с делом Элис Фаллон.

— Это самая юная наша жертва. Элис Эмма Фаллон, девятнадцати лет, убита в субботу, десятого октября. Ее труп был брошен на детской площадке в Воксхолле, недалеко от рынка «Нью Ковент-Гарден».

На заднем плане фотографий — качели, горка и красочные игровые сооружения, а впереди, жутким контрастом, обгоревший труп возле белой стены в задней части площадки. Полукругом выжженная трава свидетельствовала о том, что огонь бушевал нешуточный. При жизни Элис была симпатичной пышечкой с прямыми светло-каштановыми волосами, которые она распускала по плечам. На полицейских снимках девушку уже не узнать.

— Те же травмы, что и у Николы. Тот же почерк. Убийца оглушил ее электрошокером. У нее пропала сережка — павлинье перо, вставленное в серебро, с капелькой бирюзы. Вещица очень заметная. Куплена во время семейного отдыха в Колорадо. Конечно, изделие не уникальное, но в октябре на юге Лондона оно наверняка было единственным.

— Элис была студенткой и жила в Баттерси. Ее убили между одиннадцатью часами вечера и полуночью. Она гуляла с друзьями в Воксхолле, а потом пешком возвращалась домой. Но до дома так и не дошла.

— Это все, что ее объединяет с Николой. Ну еще длинные волосы. И смерть.

— Спасибо за уточнение, — усмехнулся Роб.

— Пожалуйста. — Я раскрыла третью папку. — Следующая жертва: мисс Мюллер. Двадцать шесть лет, на момент смерти замужем не была, родилась в Дюссельдорфе, но уже пять лет жила в Англии. Снимала квартиру в Камберуэлле. Ночью тридцатого октября Виктория работала в ночную смену сиделкой в платном интернате для престарелых в Уондзуорте. Закончила работу в четыре часа утра. Ее коллега, миссис Альма Ноллис, сорока трех лет, которая живет в Хакни, предложила ее подвезти, но вместо того чтобы подбросить девушку к самому дому, высадила ее на светофоре рядом со станцией метро «Стокуэлл». Оттуда Виктории надо было идти пешком еще около мили, но она завершила свой маршрут в маленьком заросшем парке перед многоквартирным домом, предназначенным на слом. Жильцов, естественно, в доме не было, и никто ничего не видел. В двадцать минут седьмого ее труп обнаружил мужчина, бегавший по парку трусцой. Он чуть не пробежал по месту преступления и лишь в последний момент заметил, что у него под ногами мертвое обгоревшее тело.

Бегуну стало дурно, но он тут же позвонил 999 и сообщил о страшной находке. Когда инспектор Джадд прокручивал на нашем брифинге запись этого телефонного разговора, офицеры громко смеялись, слушая, как несчастный парень судорожно хватает ртом воздух и блюет в трубку. Однако мне было не до смеха, когда я разглядывала фотографии в папке и отчет патологоанатома, в котором абрис тела Виктории был весь испещрен метками, обозначающими травмы.

Перед смертью девушку-сиделку зверски избили. Зафиксированы множественные трещины глазниц и носа, переломы левой руки, ребер и ключицы. Убийца сломал ей челюсть в пяти местах, выбил несколько зубов, проломил череп. Он пинал девушку, топтал ее правую кисть — к такому выводу пришел патологоанатом, исходя из характера травм, полученных жертвой. В ход шли и кулаки, и ноги, и молоток.

Садист снял с ее левой руки два серебряных колечка — они действительно были уникальными, потому что Виктория сделала их сама. Я каждый раз расстраивалась, вспоминая эту маленькую подробность. Женщина-психолог, работавшая с Годли, сказала, что наш убийца с каждым разом становится все более неторопливым, обретает уверенность в своих силах. Ему хочется продлить момент наслаждения, вдоволь поглумиться над жертвой, полностью уничтожить ее черты, наказать за то, что она родилась на свет.

Виктория Мюллер была хрупкой невысокой девушкой. По словам родителей, она заикалась, испытывала робость перед мужчинами и начальником в интернате, который не разрешил ей работать в дневную смену, хотя у нее не было машины, а добираться до дома посреди ночи непросто. Одноклассники в школе над ней издевались. Она любила черно-белые фильмы и милые безделушки, предпочитала белое вино, но с тех пор, как год назад переехала в Камберуэлл, редко ходила куда-то помимо работы. Широко расставленные глаза и вздернутый носик придавали очарование ее не то что красивому, но прелестному личику. Характер тихий, стеснительный. Судя по травмам, в ту ночь она сдалась без боя и умерла там, где убийца ее сжег, — в зарослях маленького парка, недалеко от дороги, невидимая за густыми деревьями.

— На этот раз он выбрал место получше, — заметила я. — Здесь мог и задержаться — посмотреть, как горит тело.

— Гнусный ублюдок! — Роб покачал головой.

Возможно, он, как и я, представил себе последние минуты жизни Виктории. Ее страх и боль. Абсолютную беспомощность перед невероятной жестокостью, которая не поддавалась объяснениям. Что могло побудить одного человека так люто изувечить другого?

Пища в моем желудке вдруг превратилась в свинец. Меня замутило. Я поставила бутылку на стол и подалась вперед, сделав вид, будто разглядываю документы.

— Тебе нехорошо?

Я вымученно улыбнулась.

— Нет, все отлично. А что?

— Ты сильно побледнела.

— А, так это потому что я ирландка! У меня от природы очень светлая кожа. Загар на нее ложится с трудом.

Роб скептически крякнул, но, к моему великому облегчению, больше не стал меня пытать. Я даже самой себе не хотела признаваться, как сильно меня огорчают эти убийства. Не знаю почему, но Викторию Мюллер мне было жаль больше всех. Каждый раз, когда о ней думала, у меня щемило сердце. Бедная девушка заслуживала лучшей участи.

— Насколько нам известно, она не была знакома ни с Николой Филдинг, ни с Элис Фаллон. У них не было общих друзей, знакомых или коллег…

— Они никогда не жили в одно и то же время в одном и том же районе. И не имели общих интересов.

— То же самое можно сказать и про жертву номер четыре. Из чего следует, что убийца скорее всего выбрал их случайно, — закончила я. — Девушки просто попались ему на глаза и в итоге погибли.

— Прежде чем перейти к несчастной под номером четыре, предлагаю выпить еще пивка.

— Почему бы и нет… — согласилась я.

Роб отправился на кухню и очень быстро вернулся с двумя запотевшими от холода бутылками.

— Четвертая жертва — Чарити Беддоуз, студентка Лондонской школы экономики. Мулатка. По общему мнению, очень симпатичная и очень умная. Жила в Брикстоне. Умерла двадцатого ноября где-то между десятью минутами третьего, когда ушла с вечеринки в Кеннингтоне, поссорившись с бойфрендом, и пятью часами утра, когда ее труп обнаружил таксист, проезжавший Мостин-Гарденс. Сначала он подумал, что кто-то сжигает мусор, но потом догадался, в чем дело, и позвонил нам.

Роб читал показания бойфренда.

— Он утверждает, девушка была пьяна. А еще она здорово на него разозлилась. Он был на втором этаже с другой подружкой, и Чарити «сделала поспешные выводы». Что ж, я ее понимаю. Однако какое жестокое невезение: в одну и ту же ночь попасть в лапы садисту-убийце, а перед этим узнать, что твой парень тебе изменяет!

Я хотела ответить, но в наш разговор неожиданно вмешались:

— Кто здесь говорит про измену?

В дверном проеме стоял Ян и сверлил нас взглядом.

— Ты уже пришел? — растерянно пробормотала я. — Не ждала тебя так рано. Как фильм?

— Хороший.

Я ждала, что он еще скажет, но Ян молчал. Его плотно сжатые губы не предвещали ничего хорошего.

— Э… прости, что не пошла с тобой в кино. Но ты же знаешь: я не люблю ужастики.

Он с отвращением разглядывал фотографии, выложенные на кофейном столике. Роб спокойно закрыл папки и сложил их стопкой на углу столешницы. Ян переключил внимание на гостя.

— Привет, — бросил он, не меняя выражения лица.

— Роб зашел поговорить о расследовании. Ты же помнишь Роба?

Они встречались прошлым летом на корпоративном барбекю. Правда, встреча получилась не слишком дружеской, с опозданием вспомнила я.

Ян холодно взглянул на Роба.

— Как жизнь?

— Нормально, а у тебя?

— Тоже.

Я поспешила заполнить паузу:

— Как дела у Джулиана и Хьюго?

— Отлично. — Он немного смягчился. — Хьюго только что вернулся с Мальдив.

— С Мальдив? — повторил Роб. — Красота!

Я хорошо знала Роба, и уловила в его тоне сарказм. По счастью, Ян ничего не заметил, а если и заметил, то не подал виду.

— Судя по его рассказу, он там неплохо отдохнул. — Ян взглянул на меня. — Я ушел пораньше — просто хотел убедиться, что у тебя все в порядке.

— Спасибо, это так мило с твоей стороны. Но не стоило торопиться.

— Да, теперь я вижу, что зря беспокоился. Почему ты не предупредила, что решила устроить в моей квартире интимную вечеринку?

— Мы работали.

Вместо ответа Ян пошевелил бровями и покосился на пустые бутылки из-под пива, стоящие на столике. Моему терпению пришел конец. Я не просто рассердилась, я пришла в бешенство.

— Послушай, Ян, ты что, хочешь устроить скандал? На глазах у моего коллеги?

Роб встал с дивана и потянулся.

— Как я понимаю, мне пора идти, — сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Провожать не надо. До понедельника, Керриган.

— Забери оставшееся пиво. Жалко, если пропадет.

Роб кивнул и протиснулся в дверь. Ян уступил ему дорогу, не сводя глаз с моего лица. Я слышала, как Роб протопал на кухню, потом сбежал по лестнице. Через мгновение раздался тихий стук захлопнувшейся входной двери.

— Замечательно, Ян. Большое тебе спасибо.

Он склонил голову набок.

— Прости. Надо было заранее предупредить о своих планах на вечер. Я вернулся не вовремя?

— О Господи! Неужели похоже, что мы развлекались?

— Да, для тебя это действительно развлечение, и еще какое! Я знаю, Мэйв, ты предпочитаешь работу всему остальному. Ты не пошла со мной и моими друзьями в кино. Только не говори, что ты об этом жалеешь.

— Не особенно, — созналась я. — Но все дело в том, что у меня мало общего с твоими друзьями.

— Иногда я спрашиваю себя, — бесстрастно произнес Ян, — что у тебя общего со мной.

К несчастью, я не нашлась с ответом, и обстановка накалилась еще больше. Но когда мы зашли в кухню, мне стало совсем нехорошо. Кружки с буквами оказались переставлены, на средней полке красовалось слово. Я частенько слышала, как Роб его употребляет, и теперь окончательно лишилась дара речи.

Впрочем, мне просто нечего было добавить к этому слову.

ЛУИЗА

Я стояла на стремянке и сдирала со стены обои, когда зазвонил мобильный. Можно было и не отвечать, но у меня уже болели руки и я обрадовалась небольшой передышке. Интересно, кто это звонит? Спрыгнув со стремянки, я посмотрела на дисплей и удивленно присвистнула.

— Привет, Тилли!

— Ой, Луиза! Прости, что беспокою тебя в воскресенье утром. Надеюсь, ты уже встала? Не люблю звонить людям слишком рано в выходные, но в данных обстоятельствах решила, что так будет лучше. — Она тараторила, проглатывая слова, и мне приходилось прислушиваться, чтобы разобрать ее речь. — Какой ужас случился с Ребеккой, да? Просто не могу поверить!

— Да, у меня тоже в голове не укладывается, — пробормотала я.

— Я только что разговаривала с Джеральдом и Аврил насчет поминальной службы по Ребекке.

Джеральд и Аврил, мистер и миссис Хауорт, родители Ребекки. Я неожиданно разозлилась. Тилли училась с Ребеккой в одной школе. Их мамы были лучшими подругами. Но это еще не значит, что сама Тилли была лучшей подругой Ребекки. Эта выскочка слишком много на себя берет!

— Они еще не планировали ничего конкретного. Я говорила с ними об этом в пятницу, — сказала я, не сдержав детского хвастовства: пусть знает, что я общалась с родителями Ребекки раньше ее!

Но мои слова не задели Тилли, и она продолжала трещать:

— Нет-нет, все уже решено. Я занимаюсь организацией панихиды. По-моему, замечательная идея — собрать всех тех, кто любил Ребекку, чтобы они ее помянули и все такое. Служба состоится в среду.

— Не слишком ли рано?

— Это хоть немного отвлечет людей от горя. Я выбираю музыку, а Гэвин — тексты речей.

Гэвин, ее недавно приобретенный бойфренд, едва знал Ребекку. На мой взгляд, он вообще здесь ни при чем.

— Вряд ли я смогу прочесть речь, — заявила я, рассчитывая опередить ее просьбу.

— Я и не собиралась тебя об этом просить. Я уже составила список выступающих, и просто хотела сообщить тебе о церемонии. Она состоится в приходской церкви Хауортов. Ты когда-нибудь была у них дома?

— Много раз, — процедила я сквозь зубы.

— Ну вот, а церковь стоит в начале переулка. Свернешь с главной дороги и сразу ее увидишь.

— Знаю. Я там тоже была.

— Отлично. Служба начнется в двенадцать часов дня, а потом все пойдут к дому Хауортов, где состоится небольшой банкет.

Я слышала, как она листает страницы.

— У меня есть список друзей Ребекки — сохранился с тех пор, как я готовила вечеринку по случаю ее двадцатипятилетия, — вновь затараторила Тилли. — Но если ты знаешь кого-то еще и считаешь нужным их пригласить — может быть, кого-нибудь из университета, — пожалуйста, скажи, как их зовут и как с ними связаться.

— Хорошо, я подумаю, — пообещала я и неожиданно для себя спросила: — А кто еще будет на панихиде?

— Все, кто был ей дорог.

— Даже Гил? — уточнила я после секундного колебания.

— Конечно. Ему я позвонила первому.

Ее явно удивил мой вопрос. Разумеется, Тилли его пригласила. Я сглотнула, тщетно пытаясь успокоиться. Ничего страшного не произойдет, если мы с ним встретимся. Почему вдруг у меня пересохло во рту?

Я попрощалась с Тилли и продолжила срывать со стен гостевой спальни оранжевые обои, поклеенные, наверное, еще в восьмидесятых годах. Мой план преображения комнаты включал пышные занавески, белые половицы, ковер из овечьей шкуры вместо коричневого паласа, который я только что содрала с пола, чуть не задохнувшись от пыли, новые подушки и новый матрас на кровать, а также бледно-розовые обои с нежным рисунком. Пусть тот, кто здесь проснется, думает, будто спал на облаке. Это был тяжелый труд, но его результат приносил удовлетворение, и я тихонько напевала все утро, воплощая свои мечты в жизнь. Однако после звонка Тилли у меня пропало желание работать. Я очистила стену до конца, как намечала, и на сегодня закончила с ремонтом.

Как ни старалась отвлечься, мыслями постоянно возвращалась к предстоящей поминальной службе. Я думала о людях, которые туда придут и с которыми я не виделась много лет. Мне было обидно, что Тилли не включила меня в список выступающих, хоть я с самого начала собиралась сесть в заднем ряду. Это будет последняя вечеринка Ребекки, если не считать ее похорон. Но я не ожидала, что Хауорты пригласят так много гостей. Я думала, там будут только они сами… и, разумеется, те, кто любил покойную, — я в том числе.

Тут мое сердце опять начинало тревожно биться, потому что я вспоминала о Гиле. Гил любил Ребекку. Он будет на панихиде, и я его увижу. А он увидит меня. Здравая часть моего рассудка уверяла, что я не хочу его видеть. Я сказала полицейским, что мы с ним не ладили, но это неправда. Я ненавидела его, хоть и подозревала, что ему нет до меня дела, и он вообще ничего ко мне не испытывает. Он невольно интриговал меня, притягивал, и от этого я ненавидела его еще больше. Он сделал Ребекку своей рабыней. Когда речь шла о Гиле, она совершенно теряла разум. Я жалела подругу, настоятельно советовала от него избавиться, но она не слушала. Я знала, что он опасен, но в душе сомневалась, смогла бы на ее месте порвать с ним.

Впрочем, мне не грозило оказаться на месте Ребекки: когда мы с ней были рядом, Гил смотрел только на нее.