На следующий день по дороге в библиотеку я позволила себе оглянуться не больше двух раз. Я снова позвонила и сказалась больной, и теперь не могу не волноваться, если кто-нибудь из школы увидит меня болтающейся по городскому центру Элмвью и, очевидно, способной посидеть в пустой школе. Для занятий она откроется в понедельник, сообщила Дженет, и поэтому сегодняшний день я должна использовать по максимуму. Нарушенное равновесие в конце концов восстановится, но в настоящий момент нормальное повседневное существование кажется недосягаемым.

Рекламные щиты у газетных киосков Элмвью со всей очевидностью доказывали аномальность ситуации. «Охота на убийцу Дженни» — гласил один. «Похищенный ангел» — значилось на другом, с ее стандартной фотографией. Вид у Дженни действительно ангельский, и Викерсу пока удалось скрыть от журналистов факт ее беременности. Признаков спада интереса к ее убийству не наблюдалось. Это по-прежнему являлось грандиозной новостью, и представители СМИ бродили по улицам означенного поселка. Имелось и кое-что другое, от чего меня бросило в дрожь: полицейские объявления с просьбой об информации в витринах почти каждого магазина и цветы у церкви, где прошла поминальная служба. Проходившие мимо меня люди выглядели нервными, испуганными, и мне казалось, будто все встречные говорили об этом.

В городе стало тихо, но в этом не было ничего необычного. Когда речь шла о серьезных покупках, жители Элмвью отдавали предпочтение Гилфорду либо Кингстону, в центре же крохотного городка покупали лишь самое необходимое. Элмвью медленно умирал, мелкая торговля чахла, и ничего не приходило ей на смену. Удивление вызывало лишь то, что этот процесс затягивался во времени.

Однако местный совет не собирался сдаваться без боя. Библиотеку недавно отремонтировали, в воздухе все еще витал слабый запах краски, и в носу у меня защипало. Передо мной выстроилась очередь, но когда я очутилась у стола библиотекарши, то так и не придумала, что сказать. Библиотекарша оказалась молодой и явно приложила немало усилий, чтобы отличаться от типичной представительницы своей профессии, облаченной в безвкусный кардиган: полный макияж, прямые как проволока обесцвеченные волосы, откровенный топ и узкие черные брюки, заправленные в сапожки на танкетке. Бейджик с именем был слишком тяжел для ткани топа, и она отвисла, открывая впалую костлявую грудь. Прищурившись на бейджик, я в итоге разобрала имя библиотекарши — Селина. Не успела я объяснить, что хочу посмотреть старые газетные подшивки, как она выскочила из-за стола.

— Все прежние выпуски местной газеты, начиная с тысяча девятьсот тридцать второго года, заархивированы у нас на си-ди-роме. Что именно вы ищете?

— О… э-э… в основном интересуюсь местной историей, — промямлила я, пожалев, что не заготовила правдоподобную историю-прикрытие, прежде чем заводить этот разговор. — Я бы хотела начать… скажем, с девяносто второго года.

— Вы в тот год переехали сюда, да? — спросила библиотекарша, ведя меня к компьютерному терминалу.

Я последовала за ней, не отвечая.

— Это просто фантастическая система. Ее разработали для миллениума. Если бы вы пришли сюда несколько лет назад, вам пришлось бы искать файлы на микрофишах. Это был просто кошмар: у читателей никогда не получалось, и от него было столько шуму, — щебетала Селина, сама немало его производя. Она ввела пароль. — А до этого существовали подшивки газет — тяжеленные, переплетенные в кожу книги. Они занимали столько места! Итак, вы ищете девяносто второй год…

В том, что библиотекарша находила книги неудобными, мне виделась некая ирония, но я не сказала об этом Селине, которая вела поиски в шкафу рядом с терминалом. Выдвинув ящик, она с молниеносной скоростью просматривала его содержимое.

— Местные новости за девяносто второй год вот на этом диске; могу вам также дать и общенациональные, если хотите.

— Местные и общенациональные — просто великолепно, спасибо. Если я захочу посмотреть какие-то другие годы, то могу сама их найти?

— Без вопросов, только не забывайте их регистрировать. — Она показала мне планшетку, лежавшую на картотечном ящике. — Впишите дату, время, свою фамилию и серийный номер компакт-диска. И не пытайтесь сами вернуть их на место, когда закончите, а положите на мой стол. И я сама поставлю их. Система не очень сложная, но вы удивитесь, узнав, что многие люди, похоже, не в состоянии с ней справиться. Я не сомневаюсь в ваших способностях, но, понимаете, просто у нас такое правило. О, и еще под столом есть принтер: вы можете распечатать все, что захотите. Одна страница — пять пенсов, расплатитесь, когда закончите. Стоимость на самом деле невелика. Дохода мы с этого не имеем. В интернет-кафе это стоило бы вам в два раза дороже, хотя, полагаю, они не имеют возможности сильно снижать стоимость.

Болтала она во весь голос, и я оглянулась, желая убедиться, что мы никого не побеспокоили. Другие посетители библиотеки, видимо, умели отключиться от ее трескотни. Я порадовалась уклончивости своих ответов на вопрос о цели поисков — нечего и говорить, что все подробности стали бы общим достоянием зала.

— Крикните меня, если вам понадобится какая-то помощь, — сказала она и умчалась к своему столу. Мне подумалось, что, учитывая ее собственную громогласность, она именно это имела в виду.

Я села и прощелкала вступительные сообщения и списки файлов. Дата исчезновения Чарли — второе июля — навсегда отпечаталась в моем сердце. Я щелкнула файлы за этот день в июле девяносто второго года и даже вздрогнула, когда передо мной во весь экран появилась первая страница «Элмвью икзэминер». Передовица оказалась посвящена планам местного совета по замене канализационных труб на главной улице и транспортной неразберихе, которая за этим последует. Не было даже намека, что в этот день случилось нечто необычайное. Тогда газета выходила всего раз в неделю; замирая от дурного предчувствия, я щелкнула номер за следующую неделю. Чарли фигурировал в заголовке на первой полосе.

РАСТУТ ОПАСЕНИЯ ЗА ПРОПАВШЕГО МАЛЬЧИКА

Нарастает тревога за безопасность пропавшего школьника из Элмвью Чарли Барнса. Прошла неделя с тех пор, как двенадцатилетнего мальчика видели в последний раз, и полиция ведет его поиски. Чарли (фотография внизу) ушел и не вернулся в свой дом в Уилмингтон-истейте в четверг, 2 июля. Любой, кто видел с тех пор Чарли или знает о его нынешнем местонахождении, должен немедленно связаться с местным полицейским участком. Отец Чарли, Алан Барнс, сказал вчера: «Мы очень беспокоимся о нашем сыне и очень хотим, чтобы он вернулся домой. Нам ничего не нужно, только увидеть его и сказать, как мы его любим».

Я пролистала газеты, местные и общенациональные, следя за развитием событий, по мере того как проходили дни и недели. Заголовки кричали с факсимильных страниц. «Санди таймс» за 5 июля 1992 года: «ПОИСКИ ПРОПАВШЕГО МАЛЬЧИКА ПРОДОЛЖАЮТСЯ». «Дейли мейл» за 7 июля 1992 года: «КТО ПОХИТИЛ ЧАРЛИ?» «Сан» за 9 июля 1992 года: «ВЕРНИТЕ НАМ НАШЕГО МАЛЬЧИКА».

Я сделала паузу, чтобы посмотреть фотографии. На одной из них крупным планом была запечатлена мама, смотревшая мимо камеры, лицо худое и в морщинах от напряжения и тревоги. Одной рукой она схватилась за горло, другой — обняла себя. Она выглядела очень даже красивой — встревоженной, конечно, но все равно милой. Фотографии поменьше — Чарли и я — у рождественской елки за пару лет до этого, сжимаем в руках подарки; Чарли на велосипеде, Чарли в школьной форме, с широкой улыбкой, воротник рубашки расстегнут, чтобы показать дурацкое ожерелье — кожаный ремешок с тремя бусинами. Он настоял на том, чтобы носить его постоянно, он мог быть упрямым, когда хотел.

Мое внимание привлекли вырезки из статей с описанием ужасного, бесплодного процесса, в ходе которого не удалось найти ни моего брата, ни человека, который его похитил.

Полиция Суррея скептически отнеслась к заявлениям очевидцев о мужчине средних лет, который вел себя подозрительно в Уилмингтон-истейте примерно в то время, когда исчез Чарли. Исчерпывающее расследование не дало полиции никаких зацепок для поисков пропавшего школьника. Старший инспектор Чарлз Грегг, возглавлявший расследование, сказал: «Мы знаем, общественность горит желанием оказать любую помощь в поисках Чарли. Мы благодарны за информацию, которую уже получили, но, к сожалению, она ничего не дала. Каждого, кто вспомнит хоть что-нибудь предоставляющее возможность найти Чарли, просим немедленно связываться с нами».

Вчера на пресс-конференции помощник главного констебля Суррея Гарольд Спарк с возмущением отреагировал на замечание о том, будто полиция больше не знает, как искать Чарли Барнса. Пятимильная зона поиска вокруг дома этого школьника была тщательнейшим образом исследована за последние несколько недель, но результаты всех разочаровали. Не поступило и достоверных сообщений о том, что Чарли видели после его исчезновения десять дней назад…

Полиция отрицает, будто ведет расследование в отношении отца Чарли Барнса, Алана, в связи с исчезновением его сына. Однако местные жители предполагают, что расследование теперь сфокусировалось на семье, ссылаясь на недавнюю беседу с Аланом Барнсом и просьбу дать отчет о его передвижениях в означенный день.

Я опять поежилась. По мере того как проходили дни, а Чарли не находился, сочувствие начало сменяться подозрениями. По статистике, как сказал Блейк, чаще всего вред ребенку причиняют не чужие люди, а члены семьи. Не имея надежного подозреваемого, внимание снова переключили на нас. Тон статей стал меняться, когда журналисты принялись строить догадки о состоянии брака моих родителей. Они начали говорить то, что раньше не могло быть напечатано.

Лора и Алан Барнс являются, как они говорят, жертвами клеветнической кампании, создающей неблагоприятные для них слухи. Спустя почти месяц с того дня, когда Чарли видели в последний раз, стали нарастать подозрения, что у родителей имеется какая-то информация о случившемся с мальчиком. Соседка, не пожелавшая назвать своего имени, сказала: «Это вызывает недоумение. Никто не знает, куда делся этот ребенок, а их показывают по телевизору, пишут о них в газетах, они дают интервью словно знаменитости. Можно подумать, они наслаждаются этим вниманием». Другой местный житель сообщил: «В их истории концы с концами не сходятся. Тут у нас очень бойкое место. Если кто-то пришел сюда, чтобы похитить ребенка, не представляю, как его могли не заметить». Барнсы гневно отрицают, будто им доставляет удовольствие внимание средств массовой информации, заявляя, что, наоборот, используют их, пытаясь не дать общественности забыть о Чарли, люди должны узнать его, если увидят. Однако маловероятно, чтобы эти слухи затихли.

Моя семья оказалась законной добычей, развлечением для масс.

Почти против воли я снова стала искать имена своих родителей, поменяв диск, и намереваясь посмотреть сообщения за 1996 год. Вот оно, через четыре года после исчезновения Чарли, статья-колонка, заголовок которой бросился мне в глаза: «РОДИТЕЛИ ЧАРЛИ РАЗВЕЛИСЬ». Это оказался еще один материал, состоящий из скрытых намеков и все тех же цитат. Статья включала невнятный комментарий специалиста по взаимоотношениям в семье, о влиянии стресса на брак и несколько сухих цифр статистики о браках, распавшихся в результате травмирующих событий. Они и близко не передавали весь ужас происшедшего.

Я начала уставать, и глаза горели от чтения с экрана. Потянувшись, я огляделась и поняла, что читала дольше, чем собиралась. Селина оживленно болтала по телефону, а библиотека опустела. Подходило время обеда, но я нисколько не проголодалась. Я сменила тактику, вернувшись к дискам начала девяностых. Поставив первый из них, я напечатала в поисковой строке «Уилмингтон-истейт» и стала просматривать результаты: местные события, мелкие преступления, рост числа ограблений и краж автомобилей в этом районе. Я искала сообщения о попытках похищения или о случаях осуждения за педофилию. Помедлив над заметкой о небрежном обращении с ребенком на другом конце поселка, я не увидела никакой связи между младенцем, не получавшим достаточно питания, и тем, что случилось с моим братом.

Вскоре я опять вернулась к 1992 году. Чарли вышел в первой подборке результатов. На второй странице значилось: «…сбор средств для Лоры и Алана Барнс, предпринятый жителями Уилмингтон-истейт…» Это произошло в самом начале, до того как сообщество изменило свое мнение о нас. Я поменяла диски, просмотрев 1993 год, затем — 1994-й. Все то же самое, то же самое — мелкие преступления, эпидемия граффити, вандализм и попытка поджога. Одни и те же истории повторялись снова и снова. Я упорно продолжала пролистывать результаты выборки, испытывая первые уколы разочарования. Результаты за 1996 год на короткое время взволновали меня в связи с рядом сообщений о местном жителе, которого осудили за растление малолетних, но он переехал в поселок лишь в 1993 году. Кроме того, он, по всей видимости, интересовался очень юными девочками.

Я сидела, подперев подбородок рукой, и рассеянно прокручивала файлы — проходили месяцы, годы, а потом вдруг я увидела знакомую фамилию. «…Дерек Кин (41 год), проживающий в доме номер 7 по Керзон-клоуз, предстал перед судом по обвинению в непредумышленном убийстве…» Я знала это имя. Дерек Кин был отцом Дэнни. Я быстренько щелкнула ссылку.

ОБВИНЯЕМЫЙ НЕ ПРИЗНАЕТ СЕБЯ ВИНОВНЫМ В УБИЙСТВЕ

Дерек Кин (41 год), проживающий в доме номер 7 по Керзон-клоуз, предстал перед судом по обвинению в непредумышленном убийстве своей жены Ады (40 лет).

Кин назвал лишь свое имя и адрес и заявил о своей невиновности. Ада Кин погибла в минувшую субботу, упав с лестницы в своем доме в Уилмингтон-истейте.

Она оставила двух сыновей — Дэниела (19 лет) и Пола (2 года). Соседи сообщили, что слышали звуки ссоры перед происшествием, и в понедельник полиция арестовала Кина. Суд назначен на октябрь.

В 1998 году мне исполнилось четырнадцать лет, и я была полностью поглощена собственным несчастьем. Да и большую часть года я находилась в Манчестере у тети Люси и дяди Гарри, пока мама лежала в клинике. Неудивительно, что я не помнила о смерти Ады. Хотя, наверное, мне говорили об этом, поскольку я знала, что она умерла, но не знала как. Я нажала на распечатку, а затем вернулась в поисковую строку и набрала «Дерек Кин».

КИН ОСУЖДЕН ЗА УБИЙСТВО СВОЕЙ ЖЕНЫ

Суд над Дереком Кином, продлившийся неделю в Кингстон-краун, закончился единогласным вынесением вердикта о виновности. Суд заслушал показания судебных экспертов, высказавших предположение, что Ада Кин оказала сопротивление непосредственно перед трагическим падением. Кин (41 год) признался в ссоре с женой, но отрицал, что ударил ее.

Обвинение утверждало: Кин ударил свою сорокалетнюю жену, оставив у нее на лице синяк, вполне соответствующий, по мнению экспертов, размеру и форме ладони Дерека Кина. Королевский адвокат Эдвард Лонг, выступая в качестве обвинителя, сказал присяжным: «Вы должны осудить мистера Кина, если считаете, будто его действия непосредственно привели к трагической смерти его жены, хотя вы можете прийти к заключению, что такого намерения у него не было».

Кин заявил: падение его жены — несчастный случай, но присяжные поверили версии обвинения о случившемся вечером 20 июня сего года. Кина приговорили к пяти годам тюрьмы.

На сопровождавшей статью фотографии был коренастый мужчина с седеющими волосами, руками в наручниках он закрывал лицо от камер на улице перед зданием суда. Прищурившись, я попыталась поймать какое-то сходство с Дэнни, но на этой фотографии мало что можно было разобрать. И все равно я распечатала статью. Мистера Кина я практически не помнила. Чарли и Дэнни всегда играли в нашем доме или на улице и никогда в доме у Дэнни. А мама Дэнни… худая женщина с короткой стрижкой, она почти постоянно курила, роняя пепел с дрожавшей на нижней губе сигареты. Она выглядела много старше своих сорока лет.

Значит, в восемнадцать лет Дэнни остался без матери, с отцом в тюрьме и двухлетним братом, за которым надо было ухаживать. Наша трагедия оказалась не единственной на Керзон-клоуз. Похоже, 1998 год стал плохим для всех вокруг. Я вернулась в поиск и набрала «Алан Барнс», зная, что появится, и всей душой не желая видеть это. На экране черным по белому значилось: «ТРАГИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ ОТЦА ИСЧЕЗНУВШЕГО ЧАРЛИ». В горле у меня пересохло, и я сглотнула комок, курсор замер на ссылке.

Я и понятия не имела, что за мной подглядывают, пока чья-то рука не легла поверх моей и не щелкнула вместо меня мышкой. Когда экран очистился и диск завертелся, я вывала из программы, надеясь перебить задание по открытию файла, касающегося смерти моего отца. Я узнала пухлую бледную руку на своей. Репортер-ас Кэрол Шэпли в поисках сенсации.

— Я закончила, — сказала я, собирая диски и распечатки.

— О, не волнуйтесь. Я никуда не спешу. И можете оставить эти диски. — Она холодно улыбнулась. — Похоже, мы интересуемся одной и той же темой, не так ли?

— Понятия не имею, — натянуто ответила я, прижимая к груди компакт-диски. — Библиотекарь попросила вернуть диски ей. Таков порядок.

Кэрол бросила взгляд на стойку библиотекарши.

— Селина? Она не будет возражать, если вы отдадите их мне. Она знает, что я уберу их на место.

Я покачала головой.

— Простите. Я не могу так поступить. — Я не собиралась позволить Кэрол Шэпли запугать меня. Я посмотрела ей прямо в глаза, придав своему лицу безразличное выражение, она же одарила меня в ответ тяжелым колючим взглядом.

Видя, что я не собираюсь сдаваться, она слегка зевнула.

— Ну и ладно. Отдавайте. Но Селина не скоро вернет их на место. А вы тем временем не поможете мне?

— Совершенно не представляю, каким образом.

Взяв сумку и повесив ее на здоровое плечо, я похромала к стойке библиотекаря. Я отметила, как у меня тряслись руки, когда перебирала пачку распечаток, чтобы подсчитать, сколько должна заплатить.

— Пять страниц? — бодро переспросила Селина. — Тогда это двадцать пять пенсов. Боже, вы не так-то много и распечатали. А сидели так долго. Я думала, у вас будут тонны этого добра.

— Она действует очень избирательно, — сказала Кэрол, высовываясь из-за моей спины, прежде чем я успела что-то ответить. — Она знала, чего хотела.

— Вот и славно, — весело подхватила Селина, все так же автоматически. Я поморщилась.

Селине потребовалась целая вечность, чтобы найти сдачу с моих пятидесяти пенсов, а затем пришлось убеждать ее в отсутствии необходимости плотного конверта для защиты листков бумаги.

— Вам удалось найти все, что вы искали? — Она с искренним интересом хлопала глазами.

Я заверила ее в этом и поблагодарила за помощь, а затем, сунув сложенные вдвое листки в сумку, направилась к выходу со всей доступной мне скоростью. Кэрол следовала за мной по пятам.

— Вообще-то я уже пару дней хочу с вами поговорить, Сара, и, думаю, вы знаете почему, — сказала она, первой добравшись до двери. — Во время нашего первого разговора вы немножко слукавили, не так ли?

— Не знаю, о чем вы, — произнесла я, внутренне проклиная отсутствие у меня машины. Я посмотрела в обе стороны, пытаясь найти путь бегства, но ничего подходящего не увидела.

— Одна птичка нашептала мне, что это вы нашли тело Дженни, Сара, — проворковала мне на ухо Кэрол. — А вы совсем не так мне ответили, верно?

— Послушайте, я не хочу об этом говорить. — Мысли неслись с бешеной скоростью. Кто, черт побери, сказал ей, что я нашла Дженни? Не Шеферды, не Викерс, уж конечно, не Блейк, а вот Вэлери Уэйд вполне могла. Она оказалась не способна устоять перед лестью Кэрол. Но это к делу не относилось: важно другое — Кэрол знала.

А если она знала это, то могла выяснить и много больше — например, как продвигается расследование. Я остановилась, прикидывая, как от нее отделаться и при этом разузнать, что ей известно. Мне требовался новый источник информации, если я хотела знать о происходящем: Блейк совершенно ясно дал понять, чтобы я держалась подальше от этого, и, естественно, не скажет, как идет дело. И потом, нам с ним и без того было о чем подумать. Откуда ни возьмись перед моим мысленным взором развернулся ряд весьма желанных картин: Блейк двигается надо мной с сосредоточенным лицом. Его руки, медленные и уверенные, более загорелые по сравнению с моей кожей. Дрожь, пробежавшая по моему телу. Момент сейчас оказался неподходящим. Я на полсекунды закрыла глаза, а затем вовремя вытащила себя из постели Блейка, чтобы услышать слова Кэрол:

— Да ладно, Сара. Мы поговорим неофициально. Я напишу только то, что вы захотите.

— И вы не назовете моего имени? — спросила я, притворяясь, будто по-прежнему сомневаюсь, общаться с ней или нет, и надеясь, что она не заметила, как я отвлеклась.

— Конечно, нет. О вас не будет никакого упоминания.

Я видела, как заблестели в предвкушении победы глаза Кэрол.

— Ну тогда ладно, — сказала я, все же изображая нерешительность, и пошла за ней к маленькому кафе по соседству. Она заказала нам сандвичи и устроила целое представление, оплачивая их. Она держала ситуацию под контролем и хотела, чтобы я это видела.

Кафе было маленьким и темным. Кэрол прошла к столику у окна и достала магнитофон.

— Вы не против? — Она проверила, работает ли он. — Мне бы хотелось быть абсолютно точной.

Кто бы сомневался, подумала я.

— Итак, — сказала она, когда официантка поставила на наш столик две фарфоровые кружки, до краев наполненные темно-коричневым чаем. — Давайте начнем с самого начала. Расскажите мне о Дженни.

До минимума сведя драматизм и эмоции, я описала свое общение с Дженни как с ученицей и мое о ней впечатление. Я говорила так, чтобы мои слова прозвучали как можно доброжелательнее и в них не за что оказалось ухватиться.

— Она была очень милой. Очень прилежной. И всегда старалась изо всех сил.

Кэрол наклонилась ко мне.

— А затем — что случилось? Ее не было в школе, да?

Я кивнула.

— Вы знали, что она исчезла?

— Я узнала об этом только в понедельник утром, когда в школу пришел ее отец, — признала я. — Он был явно обеспокоен отсутствием Дженни с субботы и хотел поговорить с ее одноклассницами. Однако никто ничего не знал.

— Понятно. — Кэрол кивнула, подбадривая меня. Я сомневалась, что она услышала что-то новое. — А потом вы отправились на пробежку?

— Да.

— И затем вы ее нашли, — подсказала она.

— Мм… — Я посмотрела в окно.

— Расскажите мне об этом, — попросила через пару секунд Кэрол, когда поняла, что я не собираюсь об этом распространяться.

— Ну, трудно в точности вспомнить, как это произошло. Я увидела нечто странное, осознала, что это тело, и позвонила в полицию. Они приехали, а остальное вы знаете.

— Так когда вы поняли, что знаете ее? Когда вы узнали Дженни?

— Не могу точно сказать.

— Вы внимательно рассмотрели тело, когда его обнаружили?

Я увидела угасающий дневной свет на ее бледной холодной коже. Ряд сухих полумесяцев, оставленных зубами Дженни на ее нижней губе.

— Настолько близко я не подходила, — вывернулась я.

Пришло время перевести игру на половину Кэрол; от меня она получила достаточно.

— Вы должны много знать о происходящем, если вам известно, что это я обнаружила тело.

— У меня имеются свои источники. — Кэрол самодовольно отхлебнула чаю.

— А что там сейчас делается? Есть у них подозреваемый?

— Они проверяют несколько человек, но, честно говоря, думаю, они не знают, с какого конца подобраться к этому делу. Тело мало что им дало. Ничего полезного для судебных экспертов. Девочка полностью чиста.

Интересно.

— Они узнали, как она умерла?

Кэрол бросила на меня проницательный взгляд.

— Они же сообщили, что она утонула, не так ли?

— Ах да, — сказала я, сообразив, что допустила ошибку.

— А вы сомневаетесь, что она утонула? Вы же видели тело. Почему утопление кажется странным? Она лежала у пруда?

Я пожала плечами.

— Должно быть, я забыла.

Кэрол раздраженно покачала головой.

— Все ясно, с телом было что-то не так. Вы пытаетесь морочить мне голову?

— С чего вы взяли! — возмутилась я, подпустив в свое отрицание нотку оскорбленной невинности, которая ни на секунду не обманула Кэрол.

— Вам хорошо известно, Сара: поблизости от тела воды не было, верно? И значит, умерла она не там. Они смогли выяснить: утонула она в химически обработанной воде.

— Что вы имеете в виду? — искренне озадачилась я.

— В водопроводной воде. Она утонула в доме. В ванне, в раковине, что-то в этом роде.

Голос Кэрол звучал прозаически. Она положила в свой чай ложку сахарного песка и энергично его размешала, звеня металлом по толстой фарфоровой кружке.

Я стиснула руки под столом, чтобы Кэрол не заметила их дрожи. Кто-то хладнокровно оборвал жизнь Дженни в ванной комнате или на кухне. Нечто домашнее и безопасное превратили в бойню.

— Как там Шеферды? — спросила я, внезапно ощутив повисшее между нами молчание.

— Мамаша явно не в себе, — ответила Кэрол с полным ртом сандвича с беконом. — Мне не удалось добиться от нее и двух связных слов для материала. Она или накачана таблетками, или плачет. Думаю, и полиции ничего не удалось у нее узнать. Отец… ну, отец — это другая история. Он в ярости. Никогда не встречала настолько взбешенного человека.

Когда я увидела его в первый раз, в его глазах стоял страх. Злость пришла позже. Я занялась своей едой.

— На людей это действует по-разному.

— Ну, вам-то это уж точно известно, — заметила Кэрол.

Я подняла глаза, внезапно насторожившись. Журналистка смотрела прямо на меня своим обычным, жестким взглядом.

— Понимаете, я немного покопалась в архивах… наверное, почти как вы сегодня в библиотеке. И что я выяснила? Достаточно давно пропал еще один ребенок. Пятнадцать лет назад, да?

— Шестнадцать, — поправила я, понимая, что увиливать смысла нет.

Она невесело улыбнулась.

— Правильно. Тогда вы были совсем маленькой девочкой, да? На самом деле я удивилась, узнав вас. Но сразу все поняла. Вообразите мое изумление, Сара, когда я увидела вас вместе с вашими бедными родителями на фотографии в газете. Смена фамилии меня не смутила — проверить это проще простого. Девичья фамилия матери, да?

Я ничего не сказала. Мне и не требовалось.

— Поэтому я решила, — сказала Кэрол, откусив еще один огромный кусок от своего сандвича, и продолжила не очень внятно из-за белого хлеба, бекона и кетчупа, — написать небольшую статью о том, как в таких случаях чувствует себя семья. Вы знаете, что происходит с теми, кто остается.

Я непроизвольно издала звук, означающий несогласие. Кэрол отреагировала на него.

— О, я не прошу вас о сотрудничестве. Это я вам рассказываю. Вы думали, я не заметила, как вы интересовались ходом расследования? Думали, будто так и уйдете, не расплатившись со мной за это? Мне кажется, может получиться фантастический материал, интересный для широкой публики, а? Две трагедии в одном месте, а вы — связующее звено. От этого, можно сказать… ну, в дрожь бросает, правда. И я единственная, кто объединил эти истории, поэтому на мое предложение будет очень хороший спрос.

— Послушайте, я совсем не хочу ничего говорить, — слабо запротестовала я.

— Нет, это вы послушайте. Есть два способа сделать это. Я могу составить с вашей помощью отличный материальчик, от которого читатели будут рыдать над своими утренними газетами, или написать что-нибудь сама, перебрав все до единой сплетни о вас, о вашей семье и вашем несчастном отце, поскольку все решили, будто он мог знать больше, чем говорил. А теперь еще и это. Лично мне кажется, ваша причастность к этому выглядит весьма необычно. Да вы просто наркоманка на почве трагедии, нет? Вероятно, скучаете по вниманию, которым были когда-то окружены. О Чарли все позабыли, ведь так? Вы считаете, что это несправедливо? Вы хотите, чтобы люди о нем вспомнили?

Я молчала, а она наклонилась вперед и легла грудью на грязную пластиковую столешницу.

— Решать вам, Сара. Вы можете говорить со мной, можете не говорить. Я могу написать и без вас. Или… — и она улыбнулась, — могу пойти прямиком к вашей матери.

— Нет, не надо, — встревожилась я. — Не впутывайте в это ее.

— А почему бы нет? У нее могут быть ценные для меня догадки. — Кэрол откинулась на спинку стула. — Вы же знаете, как ваш отец покончил с собой, Сара…

— Это был несчастный случай.

Она ухватилась за это.

— Несчастный случай, который обеспечил вас с матерью на всю оставшуюся жизнь. Кругленькая сумма страховых денег. С тех пор вашей маме не было нужды работать.

Это верно, нужды такой не было, но ей от этого легче не стало. Я поднялась и схватила сумку, слишком разозлившись, чтобы говорить.

— Прежде чем вы отсюда уйдете, подумайте вот о чем, — сказала Кэрол. — Если вы станете со мной сотрудничать, мы мирно побеседуем, и я представлю вас ангелом. Я даже не назову вашего имени. У вас есть шанс избежать недоразумений. Я получаю славный материал, интересный широкой публике, который хорошо пойдет в воскресных газетах. Думаю, для него очень подойдет «Санди таймс». Может, «Обсервер». В любом случае что-нибудь высококлассное.

Я колебалась, раздираемая противоречиями. Кэрол я не доверяла. С другой стороны, я понимала: она вполне может представить меня в дурном свете.

— Я старательно оберегала свою частную жизнь. Не хочу, чтобы меня фотографировали. Не хочу, чтобы кто-то мог узнать меня по статье.

— Разумеется… с этим сложностей не будет. Ну подумайте, — улещала она, — вам решать.

Вообще-то не мне. Я знала, что следовало бы послать ее куда подальше. И ничего хорошего из беседы с ней не выйдет — это я тоже знала. Но я не могла рисковать.

Я обреченно снова села на край стула.

— Что вы хотите знать?

1992 год

Через семь недель после исчезновения

Запах школы в первый день нового учебного года: меловая пыль, свежая краска, дезинфекция, новые книги. Перед классом стоит моя новая учительница — новая для класса и новая в школе, — высокая и стройная, с очень короткими темными волосами и зелеными глазами, и зовут ее мисс Брайт.

Наконец весь класс в сборе, и я начинаю ерзать, возбужденная и немного взволнованная. Папа купил мне школьный портфель, а в пару к нему пенал с Красавицей из «Красавицы и Чудовища» на нем, и я замечаю, как Дениза Блекуэлл смотрит на них, садясь рядом со мной. Я поворачиваюсь к ней и улыбаюсь. Я всегда хотела дружить с ней. У Денизы почти белые волосы, крохотные сережки-гвоздики, которые поблескивают у нее в ушах, и грациозная, носки в стороны, манера стоять.

Вместо ответной улыбки Дениза минуту смотрит на меня в упор, затем отворачивается и начинает шептаться с Карен Комбс — с Карен, у которой постоянно течет из носа и которая описалась в первый школьный день. Я понимаю, шепчутся они обо мне: Карен наклоняется и разглядывает меня, пока Дениза что-то ей говорит. Я хмурюсь и опираюсь лбом на руку, заслоняя лицо.

Кто-то подходит и останавливается у моей парты: мисс Брайт.

— О Боже. Тебе уже скучно? Не очень-то хорошее начало. Такое впечатление, будто ты сейчас уснешь. Ну же, сядь прямо. Сделай усилие.

Весь класс смеется, чуть громче, чем нужно, надеясь понравиться мисс Брайт. Я смотрю на свои колени, свесив волосы.

— Как тебя зовут, соня?

— Сара Барнс, — очень тихо отвечаю я.

Мисс Брайт стоит секунду, ничего не говоря. Затем похлопывает меня по руке.

— Не тревожься. Просто постарайся не отвлекаться, хорошо?

Я поднимаю голову и вижу, как она возвращается на свое место. Лицо у нее красное, словно от смущения. Минуту я не могу понять, в чем дело, а потом до меня доходит. Ее просили быть со мной поласковей из-за Чарли.

Я больше не такая, как остальные. Другая.

На перемене я спрашиваю, нельзя ли мне остаться в классе. Я говорю мисс Брайт, что неважно себя чувствую, и она разрешает. Я сижу, положив голову на руки, пока все остальные уходят поиграть на улицу. Я затуманиваю блестящую поверхность парты дыханием. В классе тихо, только тикают часы на стене. Я остаюсь в классе и на большой перемене. Все идут в столовую поесть, а потом на улицу — играть. Я слышу, как они там смеются и кричат.

Когда звонок возвещает окончание уроков, я поднимаюсь и вместе с другими встаю в очередь к двери. Я чувствую, как все смотрят на меня. Я смотрю на свои руки, сжимающие ручку новенького портфеля, пока мисс Брайт не открывает дверь.

Мама опаздывает. Другие родители тоже задерживаются, и все дети вокруг меня играют в догонялки, прыгают, смеются и кричат во все горло. Я не отрываясь смотрю на школьные ворота, где должна появиться мама. Как только я вижу там темноволосую голову, сердце у меня подпрыгивает, но каждый раз это не она. В итоге я подхожу к воротам, чтобы в поле зрения оказался больший участок улицы, затем проскальзываю наружу. На игровой площадке слишком шумно: у меня болит голова.

Но, выйдя за ворота, я понимаю, что совершила ошибку. Дети, включая и моих одноклассников, безнадзорно толкутся вокруг. Ко мне подходит Дениза, следом за ней Карен. Я не могу ни вернуться на игровую площадку, ни убежать. Слишком поздно. Дениза наклоняется чересчур близко ко мне и тихо произносит:

— Думаешь, ты особенная, да?

Я качаю головой.

— Из школы прислали о тебе письмо. Нам велели не обижать тебя. — Лицо у Денизы злое, глаза прищурены. — Ты плакала, когда твой брат убежал?

Я не знаю, как правильно ответить.

— Да, — наконец отвечаю я.

— Плачь, малышка, — шипит Дениза, и Карен начинает смеяться.

— Нет, не плакала, — в отчаянии говорю я. — Я не плакала. Не особенно.

— Неужели тебе наплевать на брата? — Это уже Карен. — Ты не скучаешь по нему?

Где-то в глубине носа щиплются слезы, но я не заплачу перед ними, не заплачу.

Дениза подходит еще ближе.

— Моя мама говорит, что твой отец знает, где он. Моя мама говорит, что твои мама и папа скрывают то, что с ним произошло. Они просто притворяются, что он убежал. Мой папа говорит, что он, наверное, мертв.

Теперь вокруг нас толпятся и другие дети. Кто-то толкает меня в спину, сильно, и все смеются. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это сделал. Ближе всех стоит Майкл Брукер. Он пунцовый от возбуждения, но его лицо ничего не выражает. Я знаю, это сделал он — все смотрят на него, потом на меня и обратно.

— Ты меня толкнул, — наконец говорю я, и он округляет глаза.

— Я? Я? Я не толкал, клянусь. В каком смысле, толкнул тебя? Это был не я.

Приглушенный смех. Кто-то толкает меня с другой стороны, и я поворачиваюсь, начиная паниковать, так как их больше. Озираясь вокруг, я не вижу в их глазах ничего, кроме злобы. Не успеваю я придумать, что делать, как сквозь толпу детей протягивается длинная рука и хватает меня за плечо.

— Пошли прочь отсюда, — произносит грубый голос, и я узнаю Дэнни, лучшего друга Чарли. Дэнни, который ходит в среднюю школу на холме… Дэнни, который в этот момент кажется мне ангелом-хранителем. — Идем, Сара. Я провожу тебя до дома.

Я проталкиваюсь сквозь толпу своих одноклассников, и никто не пытается меня остановить.

— Я должна дождаться маму.

— Насчет этого не переживай. Мы, наверное, встретим ее по дороге домой.

Я испытываю огромную благодарность к Дэнни, который всегда был очень мил со мной, даже когда Чарли велел ему не обращать на меня внимания.

— Спасибо, что заставил их отстать от меня.

— Маленькие негодяи — вот кто они такие. Я просто шел домой из школы, когда увидел тебя. — Дэнни наклоняется, его лицо рядом с моим. — Послушай, Сара. Если кто-нибудь когда-нибудь станет приставать к тебе из-за Чарли, пошли их куда подальше. Если они от тебя не отстанут, скажи мне, и я избавлю тебя от них. — Он сжимает кулаки. — Я их проучу. Я буду за тобой присматривать.

— Пока не вернется Чарли, — говорю я и сожалею об этом, поскольку у Дэнни вытягивается лицо.

— Да, пока не вернется Чарли. — Дэнни смотрит вперед и толкает меня в бок. — Вон твоя мама. Давай беги.

Я не успеваю ничего больше сказать, даже попрощаться, а Дэнни уже уходит, пересекает улицу не оглядываясь. Мама стоит на углу и хмурится. Когда я подхожу к ней, она говорит:

— Ты же должна ждать меня.

Я по запаху чувствую: она снова пила — и пожимаю плечами.

— Я не знала, придешь ты или нет.

Мне кажется, она собирается сказать что-то еще, возразить мне, но лишь вздыхает. Остаток пути до дома мы идем молча, я думаю о Дэнни, о его словах, что он будет за мной присматривать, и впервые за долгое время внутри у меня теплее.