Даже самые чуждые друг другу существа должны иметь нечто общее в субъективном восприятии мира, понятиях, побуждениях и эмоциях. Если этого нет, то общение невозможно, как невозможна демонстрация разумного осознания собственного «я».

Д-р Пол Эрнандес «Слушания по делу ДалРиссов»,

Наверное, эта проблема в течение всего времени и служила препятствием на пути установления контакта между нами и ксенофобами. Похоже, единственным общим для нас с ними чувством был страх.

Космический Совет Земной Гегемонии,

Жара внутри страйдера была невыносимой, но снаружи воздух походил на раскалённую топку. Дэв прислонился к открытому люку, голова кружилась. Постояв немного, он с трудом вытащил лестницу и начал спускаться по ступенькам вниз. Огни «Призрака» освещали крошечный мир блестящих, отливающих серебром, медленно наступающих ксенофобов. Дальше была непроницаемая темнота.

Земля под ногами была скользкой. Опустив глаза, он увидел, что стоит на растёкшемся желе. Это были клетки ксенофобов, раздавленные ногами «Призрака», когда после падения он выпрямил машину. Осторожно ступая, Дэв приблизился к ближайшей стене и вытянул вперёд правую руку. Он почувствовал, как комель, прилепившийся к предплечью, зашевелился, словно ожидая чего-то.

Интересно, как это будет выглядеть, общение с ксенофобами? Когда он разговаривал с ДалРиссами, он просто слышал голос, звучавший в его голове, что достигалось благодаря переводу комеля и цефлинку. Но ксены настолько отличались от них обоих, что люди и ДалРиссы на этом фоне выглядели как братья. Дэв не представлял, чего можно ожидать.

Он приложил обтянутую перчаткой руку к стене, прижав комеля к поблескивающей массе ксеноклеток, тонким слоем полупрозрачного желе покрывающей камень.

Опасность… страх… опасность… но пришелец нисколько не похож на смутно припоминаемые образы Самих-которые-не-были-Самим, исчезнувших из мира так давно. Сам передвигался с медлительностью увечного; скорость его мысли могла поспорить со скоростью микроэлектронных цепей и реле отдельно взятых переключателей размером с молекулу. Но движения, реакция, неясные воспоминания о старых страхах, стремлениях и потребностях были замедлены в миллиарды раз неэффективностью громоздкой конструкции Самого. Единый тоже обладал способностью мыслить очень быстро, если ему нужно было что-то обдумать, но и его реакции были мучительно медлительными.

Любопытство. Страх. Не-Сам приблизился вплотную и прикоснулся к одной из субстанций Самого. Единый приготовился выбраковать субстанцию, чтобы избежать заражения, но, ошеломлённые узнаванием, Сам и Не-Сам начали сливаться, смешиваться, общаясь со слепящей скоростью. Электронные потоки, называемые мыслями, потоки, описывающие форму и существование, бытие и память – все были приняты Не-Самим и возвращены, но когда они вернулись, то вернулись… наполненные образами.

Дэв почувствовал инородные мысли в виде потока, хлынувшего в его сознание. Каскад образов, понятий, чужеродности… Пространство представилось ему в ощущениях Самого, чьё невероятное тело, складывающееся из отдельных субстанций, змеилось по бесчисленным тоннелям, миллионами километров пронизывающих кору планеты от холодной пустоты внешней поверхности до тёплого сияния внутренних огней, выворачивающих шар… нет… Вселенную… пустую скорлупу… наизнанку…

Он изо всех сил пытался это осмыслить, постичь, борясь с головокружительным вихрем информации, захлестнувшим его и грозящим вывернуть наизнанку его собственный мир. Это было всё равно что родиться заново, нет, скорее, это была растерянность, как, если бы ты узнал, что всё, чему тебя учили в жизни, оказалось ложным, ложным, ложным, и всему надо было учиться заново.

Вселенная – это Камень, бесконечный Камень, длящийся вечность и окружённый теплом. Где-то в глубине Камня и далеко от тепла, существует He-Камень, Пустота, невероятный пузырь пустоты, пронизанный странными феноменами, теплом, меняющим температуру в соответствии с кажущимся бессмысленным порядком, населённой источниками тепла, кажущимися недосягаемыми, ломающими все разумные гипотезы об устройстве Вселенной.

Единый был бы рад оставаться рядом с окружающим его теплом, но есть потребность искать Пустоту и тепло, что лежит за Пустотой, и населять его продолжением Единого.

Но из Пустоты приходят субстанции Не-Самого, не подчиняющиеся никаким законам, которые разрушают Единого и стремятся к его уничтожению, но они становятся частью Единого, направленной на добро…

Дэв попытался прояснить свои мысли, запутавшись в потоке данных, поступающих извне и захлестнувших его разум. Но это было еще не все, в мозгу звучали отзвуки эха.

Я всегда хотел стать звездолётчиком, страстно и до боли в сердце мечтал об этом. Помню то лето, когда мы с мамой пошли провожать отца на небесный лифт, когда он уезжал в Имперский Дворец ц на новое место службы. Основанием небесного лифта служит мыс на северном побережье Пулау Лингга, представляющего собой райский остров на экваторе длиной в сорок километров, в ста километрах к югу от Сингапура. Добраться туда можно на магнитных подземных поездах, несущихся под водами пролива. Иногда небесный лифт бывает виден и из Сингапура – такая тоненькая, как ниточка, царапинка на фоне неба, которая после восхода солнца отливает серебряным блеском, что делает её похожей на сверкающую шелковистую нить паутины.

Откуда он хорошо виден, так это с галереи для гостей, расположенной недалеко от того места, где поезда на магнитной подушке высаживают пассажиров, но в тот день она была закрыта, и мне ничего другого не оставалось, как прилипнуть к забору из проволочной сетки, преграждающему доступ на служебную территорию, и, задравши голову, смотреть вверх на серебряную башню, устремляющуюся к зениту. Тогда я понял, что эта башня является первой ступенькой на дороге к звёздам, и что этой дорогой мне хотелось бы пойти, углубиться в сердце Галактики, полететь дальше, к звёздам, купаясь в синем сиянии Божественного Океана. Боже, и когда только я снова увижу папу, и почему так нестерпимо больно…

Дэв понимал, что бессвязно перескакивает с одной мысли на другую, но ничего не мог с собой поделать. Казалось, боль и страх, сдерживаемые годами, прорвались наружу, сметая всё на своем пути, как это делает вода, пробившая дамбу. Водоворот чувств и воспоминаний снова подхватил его.

Его боль, когда отец уезжал, предательство. Ни с чем не сравнимая мука, которую он испытал, узнав, что отец мёртв и между ними не будет примирения. Его отчаяние, когда был утрачен шанс стать звёздолетчиком, его унижение, когда он попал в простые рядовые… и тёплое легкое братство юджо, солдатских уз, новая семья, признание, самосовершенствование, победа…

«Бог мой, – подумал он, потрясённый глубиной переживаний, на которую, как ему казалось, был не способен, – что ксены подумают обо всем этом ?»

Он услышал ответ, хотя тот был сформулирован не словами. Набор переживаний, чувств, эмоций, мировосприятия, жизненного опыта его и Единого разительно отличались один от другого. Но он почувствовал сильную заинтересованность со стороны ксенофоба, в его сознание рекой потекли вопросы, напоминая сменяющуюся череду данных на мысленном дисплее, который всегда был перед глазами во время управления страйдером…

Что такое забор из проволочной сетки?

Что такое остров?

Что такое солнечный свет?

Что такое планеты?

Что такое звёзды?

Что такое Бог?

И ещё много других. Он чувствовал, что Разум, задававший все эти вопросы, был очень велик и очень-очень стар. Мысли, которые казались Дэву не поддающейся контролю мешаниной, он прочитывал со скоростью сверхкомпьютера, сопоставляя слова с. образами, идеи с пониманием. Он был скор, но отяжёлен собственными представлениями. Дэв сталкивался с такими сдвигами и завихрениями, но ничего не понял в них.

Тем временем воспоминания продолжали всплывать на поверхность. Дэв только что испытал прямую загрузку данных в оперативную память. Это были новые сведения, поступление которых он ощутил, когда Катя передала ему записку, только в этих файлах содержались миллионы и миллионы бит информации.

Теперь ему оставалось только вспоминать.

Он вспомнил, как когда-то был Ребёнком Ночи, ещё не сформировавшимся и наполовину, который знал только тепло и тьму, а также ощущал присутствие брата. Ещё он помнил, что до этого на крошечной сфере пересекал Внутреннюю Пустоту, улетая с Камня. Это было в невероятно удалённом прошлом. Он помнил…

Дэв знал, что ксенофобы…

Нет, не ксенофобы. Это неправильное понимание их сути, вытекающее из человеческого страха и незнания. Они не боялись незнакомцев, они просто не знали их, не признавали как частицу Вселенной, не связанную с Самим.

Они, он… был Единым, кроме которого во Вселенной больше Никого не было.

В двадцати метрах за его спиной послышался шум обвалившихся камней. Дэв слегка повернулся и увидел, что на едва различимую в свете собственных фонарей и окутанную поднявшейся пылью сгорбленную фигуру «Моргана Холд», похожую на застывшего рака, сыплется мусор. Через несколько секунд в пылевом облаке появились четыре фигуры и спрыгнули на землю возле «Призрака», двое мужчин и две женщины в чёрных с красным бронескафандрах. Одним ловким движением они одновременно отстегнули ремни сбруи и выхватили оружие.

– Лейтенант Камерон! – Ему навстречу рванулась сержант Уилкинс, похожая на разъярённую валькирию. Руки её оттягивал страшного вида ручной пулемет фирмы «Штейр-Хитачи». – О, мой Бог, что это с вами случилось?

Стоявший за ней капрал Байер поднял руку с фонарем, а двое других вскинули поблёскивающие в искусственном свете лазерные ружья «Тошиба», не менее устрашающего вида, чем пулемет Уилкинс, но нерешительно застыли, не зная, куда направить огонь.

Дэв замигал от яркого света, и только тут до него дошло, что он всё еще стоит у стены пещеры, а Единый спустился вниз и обволок его тело своей массой, почти укрыв его наполовину. Остальные субстанции Единого тоже стремились к нему, чтобы посредством комеля вступить в контакт. Внезапно он понял, что выглядел, должно быть, как часть этой живой стены. Но боли не было, и не было сожаления.

Просто… Единение.

– Привет, сержант, – сказал он незнакомым голосом, приглушенным маской. Дэв почти не мог говорить. Образы, мысли… Ощущение чужеродного присутствия едва не заставило его броситься на землю. – Не стрелять. Мне не причинили вреда. Со мной всё в порядке. На самом деле…

Нехотя он оторвался от стены, раздался чмокающий звук. Комель остался с ним, и Дэв ощутил голой кожей трепетание его тельца. В том месте, где к нему прикасался Единый, ощущалась прохлада. Снова пахнуло жаром пещеры, как из открытого горнила топки.

С громким стуком, отталкиваясь от стен, сверху спускалась ещё одна фигура, пятая по счету. На ней был чёрный, плотно облегающий тело комбинезон, и гермошлем. Глаза Дэва от изумления расширились.

Катя.

Некоторое время она воевала со сбруей, пытаясь вместо неё отстегнуть шкив, но наконец сумела освободиться. Тут же она вскинула ружье и решительным шагом направилась к нему.

– Дэв?

– Со мной все в порядке, Катя. – Каким-то шестым чувством он понял, чего стоил ей этот спуск в темноту. – Что ты делаешь здесь?

– Ищу тебя.

Он увидел, как расширились за прозрачным забралом её глаза. Свет фонарика, установленного на шлеме, скользнул по живой стене.

– Скажи, эта штука, что позади тебя, это то, что я думаю?

Дэв краешком губ улыбнулся.

– Люди, то, что вы видите, – ксенофоб. – Его улыбка стала более широкой. – Но это неподходящее имя. Он не боится нас и не ненавидит. Для него жизнь заключается в строительстве тоннелей, в расширении и воспроизведении, и росте, и вечном, непрерывном поиске тепла, заполнении Камня, превращении Не-Самого в Самого. Но потом встречаешь кого-то, кто заставляет тебя остановиться и подумать…

Уилкинс подошла ближе, но очень осторожно, ствол её тяжёлого пулемета неуверенно подергивался.

– Лейтенант, в ваших словах нет смысла. Может быть, вы начнёте снова?

– Подумать только, – медленно произнес Дэв, – всё, что от нас требовалось, это попытаться найти объяснение. Я хочу сказать, часть его умерла, и тогда Вселенная вдруг стала выглядеть иначе. – Вздохнув, он покачал головой, вдруг болезненно ощутив, что слова его звучат бессвязно, поскольку он пытается изложить непонятное… чужое. Голова его раскалывалась. – «Оно»… нет, не то слово. Слишком безлично. Просто у нас нет подходящих слов.

Он замолчал и замигал глазами, только что в голову ему пришла другая мысль.

– Лучше положите оружие, люди, – сказал он. – Думаю, теперь нашей войне пришёл конец.

Катя во все глаза уставилась на Дэва.

– Можно ли верить этому?

Но Дэв в этих словах услышал то, что скрывалось за ними: «Можем ли мы доверять тебе? Может быть, оно что-то сделало с твоим разумом?»

– Мы можем доверять ему, – тщательно выговаривая слова, сказал он. Слишком много откровений в такой короткий промежуток времени, и они решат, что перед ними стоит не Дэв Камерон. Контакт с существом изменил его, но не в том смысле, как этого боялись люди. Он сделал глубокий вдох и постарался говорить ровным, спокойным голосом. – Это машина. Огромная, сложная машина, собранная из Бог знает какого числа триллионов компьютеров, величиной не больше бактерии. Электромеханические компьютеры, изготовленные, вернее, выращенные из какого-то эквивалента нуклеопротеинов.

Катя с сомнением посмотрела на него.

– Кто вырастил их? Откуда они взялись?

Дэв на минуту задумался, тщательно подбирая слова.

– Между нами и нашими машинами существует что-то вроде симбиоза, так? С помощью нанотехнологии мы можем выращивать компьютеры в наших мозгах, под кожей, превращая их в частицу самих себя. Это наш способ взаимодействия с остальным миром. Сейчас даже трудно представить себе жизнь без них. Понятно? А теперь представьте… некую форму жизни. Я мало что помню об этом – так, отдельные фрагменты из двухмерного фильма, записанного на шершавую пленку. Развивался он на очень старой планете, вращавшейся вокруг красного карлика, глубоко в её недрах, возможно, в каком-то водяном кармане, подогреваемом расплавленным ядром планеты. Примитивный организм, достигший за многие миллиарды лет своего существования абсолютного пика своего потенциала. Представьте, что было бы, если бы у моллюсков на Земле в процессе эволюции развился интеллект. Запертые глубоко в каменных недрах планеты, они… они были отрезаны от остальной Вселенной. Эволюция, должно быть, протекала медленно, очень медленно, вызывать мутацию и изменения было нечему, разве что естественному радиоактивному излучению скал. Но шла борьба за сырьё. За тепло. Они были термоворами, пожирателями тепла, поэтому повсюду искали его. Может быть, это покажется маловероятным, но, скорее всего, именно это послужило стимулом для развития разума, самопознания. Представьте, как они воспринимали Вселенную. Был Сам. Был Камень. В Камне были дыры, проделанные ими… Пустота. He-Камень. Всё остальное – вода, тепло – были вариантами Камня.

– Похоже на старое представление об элементах, – сказала Катя. – Земля, Воздух, Огонь, Вода.

Дэв кивнул.

– Что-то вроде упрощённой космологии. Но это вполне вписывалось в тот мир, который был им знаком. Постепенно они овладели нанотехнологией.

– Белиберда, – возразила Уилкинс. – Как после каменного века можно было попасть в век нанотехнологий?

Дэв улыбнулся.

– Для них «каменным веком» была нанотехника. Их первые орудия труда. Они, должно быть, научились манипулировать молекулами собственного тела, может быть, для того, чтобы добывать из камня новое сырье, необходимое для роста. Или, чтобы строить для себя более просторные тоннели. Или, чтобы выделять из камня молекулы кислорода и водорода, чтобы получить воду. Миллионы машин, размером не больше клетки, изготовленные из минералов, добытых из скальной породы, могли соединяться вместе и образовывать более крупные структуры. Машины, которые могли нести органические компоненты этого симбиоза, поддерживать их во влажном состоянии, сохранять жизнь даже тогда, когда высохнут подземные моря или тоннели, уходящие до самого планетного ядра, остынут. Если они достаточно долго трудились над этим, миллионы лет… Я предполагаю, что свой эволюционный путь они начали одновременно с первым Галактическим поколением звезд Популяции I, десять или двенадцать миллиардов лет назад. Но прошло еще восемь или десять миллиардов лет – срок, вдвое больший, чем возраст Земли и других известных нам планет, – прежде, чем они наконец вырвались к звёздам. Но и после того, как это случилось, они сохранили все тот же извращённый взгляд на Вселенную.

Дэв попытался объяснить то, что узнал от Единого по разрозненным фрагментам информации, переданной ему в виде образов и ощущений, порой неясный и непонятных.

Большую часть этого периода времени длиной в несколько миллиардов лет ксенофобы развивались бок о бок со своей субмикроскопической технологией, используя в качестве компьютеров особым образом приспособленные белки, где записями служили аналоги нуклеиновых кислот, ферменты работали как кодирующие и считывающие устройства, вирусы – как пакеты заархивированных данных. Таким образом, возникла имитация биологической жизни, где тщательно продуманные форма и содержание служили достижению определенной цели. Отдельные организмы общались между собой, изменяя пакеты данных сначала посредством химических, а потом и электрических процессов. Успешно продуцировалось одно поколение клеток за другим. И какая разница, был ли оригинальный образец искусственным или естественным? Поскольку различия между органическим и неорганическим исчезли, исчезли и различия между индивидуумами. Подобно тому, как отдельные нейроны соединяются между собой, образуя разветвлённую нервную сеть, способную воспринимать, обрабатывать и хранить данные, так и множество индивидуумов, связанных между собой посредством бесконечных, пронизывающих планетную кору полостей и тоннелей, протяженностью в сотни миллионов километров, стали Единым.

Как и в случае с любой формой жизни, изменение заставляет работать механизмы адаптации. Подземные моря пересохли; Единый производил собственную воду, одновременно приспосабливая субстанции своей формы к более жёстким условиям окружающей среды, для этого он снабдил каждую из них желатиновыми, наполненными водой раковинами. Ядро планеты продолжало сжиматься и остывать; Единый расширял свои пещеры, он научился, используя электромагнитные поля, деформировать скальную породу таким образом, что в ней образовывались легко проходимые пути, научился преобразовывать камень, дезинтегрируя его до атомов, в формы, которые служили его потребностям. В результате Единый превратил всю кору планеты в огромную машину, собирающую и передающую тепло.

– Но мир их умирал, – продолжил Дэв. – Немного тепла они получали от своего солнца, но они не могли не знать, что рано или поздно ядро их планеты совершенно остынет и станет мёртвым. Для них это означало конец.

– И тогда они научились строить космические корабли? – спросила Катя. – Но я не понимаю, как это можно делать без высокоразвитой тяжёлой промышленности. Нельзя изготовить двигатели для перемещения в К-Т континууме из клеток.

– ДалРиссы выращивают свои корабли, – напомнил ей Дэв. – И они не используют гиперпространство. В случае с Единым всё было ещё проще. Ты помнишь транспортные модули?

– И это космолёты ксенофобов ? – спросила Катя.

– Или нечто в таком же духе.

– Но на скоростях ниже скорости света у них ушли бы годы…

– Миллионы лет, Катя. Они сделали это наобум, запустив в космос модули, набитые живыми формами. Понимаешь, они ничего не знали о звёздах. И живой компонент симбиоза оказался ущербным, потому, что он ничего не знал и не мог знать о том, что на самом деле представляет собой Вселенная. Они не могли видеть, они не могли определить своего положения, как, скажем, мы с закрытыми глазами способны сказать, где находится наша рука или нога. Все их познания сводились к трём понятиям: Камень, пустое пространство и Сам. Они создали картину Вселенной, основываясь на бесконечности Камня. Внутри Камня имеется громадное пустое пространство. На выходе из пустого пространства становится всё теплее и теплее, а потом жарко, невыносимо жарко, и давление повышается до такой степени, что поддержание жизни становится невозможным.

– Как у людей, которые когда-то считали, что земля плоская, – сказала Катя, – и покоится на панцире черепахи.

– Совершенно верно. Когда они запустили к звёздам свои модули с живыми формами, они считали, что послали их в огромную центральную пещеру, которую представляли в виде Пустоты Не-Камня, – её предстояло пересечь и попытаться достичь другой части Камня, места, не занятого Самим. Должно быть, были запущены тысячи модулей. Может, миллионы. Они плыли в космосе миллионы лет, управляемые, возможно, имевшимися на борту нанотехническими устройствами, способными улавливать электромагнитные излучения. Скорее всего, почти все они пропали, затерялись где-то среди бесчисленных звезд. Некоторые, вероятно, достигли звёзд, где было гораздо больше тепла, чем то, на которое они рассчитывали. Не исключена и возможность, что они обладали способностью распознавать опасность и находить более прохладные, пригодные для обитания места.

– Планеты, – подсказала Катя, – как Локи, например.

– И Генну Риш, и множество других. Те, которые выжили в этом нескончаемо долгом путешествии, приземлились, их модули раскрылись, и пассажиры начинали рыть тоннели. – Дэв покачал головой. – Осваивая другие части огромной пещеры в сердце Вселенной. Так возникло нечто вроде жизненного цикла. Те, кого мы называем ксенофобами, высаживались на планету и начинали углубляться в её недра, прокапывая тоннели в коре в поисках благодатного тепла. На холодных планетах, подобных Локи, приходилось внедрятся глубоко, на других, тёплых, как Генну Риш, они распределялись непосредственно под поверхностью. Они захватывали мир и наполняли его жизнью, своим типом жизни. После того, как кора оказывалась заполненной до отказа, они запускали к звездам новое поколение.

– Но я так до сих пор и не понимаю, почему мы никогда не видели в космосе их транспортных модулей, – сказал Байер. – Их было бы легко обнаружить.

– Конечно. Мы их не видели потому, что они прибыли очень давно. Как вы думаете, сколько времени нужно горстке живых организмов, чтобы распространиться в коре целой планеты? Я думаю, первые ксенофобы высадились на Локи сотни и тысячи лет назад. Может быть, ещё раньше.

Катя выглядела испуганной.

– Это как инфекция. Они могли заразить всю эту часть Галактики. Они могли оказаться и на Земле, глубоко в ее недрах.

– Такая возможность не исключается. Нам стало бы о них известно только в том случае, если бы из тёплых глубин они поднялись на поверхность в поисках солнечного тепла и сырьевых материалов, продуктов нашей технологии. Мы были правы, Катя, предполагая, что их не занимает задача превращения железа в сталь, так же как процесс производства собственной наноплёнки или дюрашитов. Но каждый раз, когда эти материалы попадают в их поле зрения, нанотехнические дезинтеграторы разлагают вещества и преобразуют для собственных нужд. В этом смысле наши города оказались весьма полезными для них.

– Они не подозревали, что в них есть мы.

– Вернее, они знали, что в них что-то есть. Они узнали об этом, когда по ним был нанесен удар и части Самого стали гибнуть. Тогда они адаптировались. Они брали нашу технику, модифицировали её и использовали сообразно требованиям момента.

– Но альфа-столкеры никогда не были нашей техникой. Или модули на магнитной подушке. Скорее, мы позаимствовали у них идею нанодезинтеграторных панцирей! Откуда они взялись?

– Катя, эти существа распространялись от системы к системе очень долго. Сотни миллионов, может быть, миллиардов лет. Машины, называемые нами «Острие пики», могли быть образцами, заимствованными в войне с другой расой, много миллионов лет назад. Транспортные модули являются продуктом их собственной технологии, капсулы для передвижения в тверди камня, где существуют немыслимые для незащищенных живых организмов температуры и давление. Все эти образцы хранятся в их компьютерной памяти, которая передается каждому последующему поколению, каждой новой волне колонистов. Каждая новая колония – это новый Единый. Но их отдельные миры никак не общаются между собой. Они просто потребляют свою планету, а потом посылают к звездам новое поколение колонистов и… думают.

– Трагедия состоит в том, что с их мировосприятием, вывернутым наизнанку, они не способны постичь другой интеллект, находящийся вне их самих. Их всегда волновало только одно: использование ресурсов своей Вселенной. Адаптация. Выживание. С устаревшим багажом своей органической философии они не смогли полностью реализовать свой могучий потенциал.

– К тому же, у них никогда не было… интуиции, которая помогла бы вырваться из порочного круга их философии. Они были способны только реагировать на окружающую среду, но не обновляться. Возможно, в конце концов, они всё-таки в большей степени машины, а не органическая жизнь.

Дэв окинул взглядом стены пещеры, окружавшие маленькую группку людей. Единый – крошечная частица его, которую можно было видеть, – пребывал в покое, терпеливо ожидая, что будет дальше.

– Теперь он столкнулся с иным мировосприятием. Узнал нечто новое, возможно, впервые за миллионы лет. И мне кажется, что теперь он хочет лучше познать Вселенную.

Катя протянула руку и прикоснулась к рукаву Дэва. Прикосновение её было теплым, успокаивающим.

– Он понял, о чем ты думаешь?

Дэв кивнул.

– Благодаря контакту со мной он увидел мир нашими глазами, ему немного приоткрылось наше восприятие космоса, нашей галактики с её тремя сотнями миллиардов звёзд и планет, других галактик, простирающихся дальше. Он узнал о людях. Отношениях. Изменениях. Многообразии. Я не думаю, что он понял хотя бы один процент того, что увидел, того, что почувствовал. Но…

– Но что? Что он чувствовал?

– Какое чувство преобладало? – Он закрыл глаза, снова ощутив чужую волну. – Удивление…