Глава 10. Право Революции. Правительство создаётся ради общего блага, защиты и безопасности всего сообщества, а не ради интересов или доходов одного человека, семьи или класса людей; следовательно, когда правительство развращается, и общественная свобода оказывается под угрозой, а все прочие методы воздействия не имеют должного эффекта, народ может и вправе реформировать старое либо установить новое правление. Учение о несопротивлении власти и гнёту абсурдно, недостойно свободного человека и деструктивно.

Ньюгемпширский Билль о правах,

Катя уточнила время и перешла на тактическую частоту.

– Всё верно. Пошли.

– Понял, – голос Хагана звучал совсем рядом. – Мы готовы. Удачи, Катя.

– И тебе, Вик.

Всё было почти как прежде, когда все они назывались ещё Торхаммерами. Катя на своем «Призраке», на флангах Вик Хаган и Ли Чунг на RLN-90 «Скаут», чуть сзади на «Торопыге» Эрика Якобсен. Пятая машина, «Скороход» с Роджером Дарси, так напоминавшем ей Руди Карлссона. Она скучала по импульсивному, дерзкому локийцу, чувствовала, как не хватает его энергии, решительности, поддержки.

Здесь же собралось и несколько сотен пеших солдат «Сети». Один взвод удалось экипировать полностью, включая боевые защитные костюмы, другие были в чём попало. Силы повстанцев выросли за последнее время в несколько раз, но обеспечение оружием и другим оборудованием отставало от потребностей.

Катя считала, что им повезло в главном: ищейки Гегемонии так и не смогли обнаружить подпольные склады. Вот эти четыре уорстрайдера, например, хранились в огромных контейнерах с надписью «запасные части». Разумеется, без активной помощи населения это было бы невозможно. Большую роль сыграли и те, кто, подобно Симоне Дагуссе, осмеливался бросить вызов правительственной компьютерной сети.

– Башенное вооружение за тобой, – сказала Катя Георгу Липински, занимавшему место второго джекера в LaG-42. – Но если дело дойдёт до драки, будь внимательней, смотри, куда стреляешь. Там полно народа.

– Не беспокойся, – твёрдо заверил её Липински.

За последнее время парень набрался опыта, чувствовал себя уверенно и считался уже ветераном.

В открывшиеся двери склада хлынули потоки света, и за клубами поднявшейся пыли Катя разглядела замершую в напряжённом ожидании толпу. Тут и там белели лозунги типа «Свободу Эриду!». Хорошо, если бы это пожелание стало явью. Но свободу нужно завоевать, за неё придется заплатить кровью. И пока что сила не на их стороне.

Катя направила «Призрак» прямо к центральной площади через гущу молчаливых, готовых ко всему людей. Они расступались, освобождая дорогу уорстрайдерам, а из громкоговорителей неслись всё более настойчивые призывы разойтись по домам.

Гегемонийские боевые машины располагались на другой стороне площади, блокируя выход к куполу Тауэрдауна. За ними с голографического экрана губернатор Прэм по-прежнему обращался к демонстрантам, увещевая, уговаривая. Катя уже видела эмблемы и регистрационные номера стоящих в заградительном кордоне «Призраков», «Скаутов» и даже массивного трёхместного «Бога войны». Широнские Центуриане. Отличные войска… а главное – не заражённые тем пьянящим, дерзким воздухом свободы и бесшабашности, который, казалось, пропитал всех и вся на Эриду.

– Люди Эриду, – взывал Прэм. – Обещаю вам, все ваши жалобы, требования, петиции будут рассмотрены! Немедленно расходитесь по домам. В противном случае правительственные силы будут вынуждены применить газ.

При появлении машин повстанцев шеренга гегемонийских уорстрайдеров дрогнула, нервно зашевелилась. На чью сторону станут эти невесть откуда взявшиеся пришельцы? Кате стало страшно за стоящих между ними людей. Если грянет бой…

Она поискала частоту командного канала. ИИ «Призрака» в долю секунды проверил тысячи вариантов и… Вот! Разговор, конечно, кодированный, но ей требовалось другое.

– Присоединяйтесь к нам, – воспользовавшись паузой сказала Катя. – Я обращаюсь к гегемонийским уорстрайдерам. Переходите на нашу сторону! Или отступите и дайте нам пройти к Тауэрдауну!

– Кто это? – раздался хриплый от волнения мужской голос.

– Капитан Катя Алессандро из сил Конфедерации, – ответила она, надеясь, что фраза не прозвучала слишком уж помпезно, хотя сама это почувствовала. – Гегемония и Империя больше не имеют здесь власти. Эриду свободна. Дайте нам пройти.

Она видела вход в купол Тауэрдауна прямо за спинами уорстрайдеров и пехоты. Всю прошлую неделю его усиленно охраняли, а не захватив основание небесного лифта, повстанцы не могли рассчитывать на успех восстания. Ведь помимо всего прочего там находились контролируемые правительством передатчики, энергораспределительная станция и компьютерный пункт, обеспечивающий связь планеты с синхронной орбитой. В то время, как правительственные учреждения в Винчестере и других городах имели прямое лазерно-коммуникационное сообщение с Вавилоном, основной контрольный пункт Гегемонии, обеспечивающий связь, передачу новостей и развлекательных программ находился именно здесь, в Тауэрдауне.

Самый большой из гегемонийских уорстрайдеров, «Бог войны» RS-64C развернул верхнюю часть своего массивного торса. Сомневаться в его намерениях не приходилось – на Катю глядели две мегавольтные протонные пушки.

– Лучше прекрати это, дорогуша, – голос звучал тихо, но угрожающе. – И убирайся, пока мы не раздавили тебя и всю эту шушеру, как жуков.

– Как вы это сделали в Танисе? – бросила она. – Ещё одна бойня? Начните, и ни один из вас не уйдет отсюда живым. Пропустите нас!

«Бог войны» угрожающе шагнул вперед. Толпа качнулась, колеблясь между паникой и яростью. Катя прекрасно понимала, что чувствуют эти люди, совершенно беспомощные перед лицом бронированных гигантов. Раздались отдельные крики, призывающие повстанческие страйдеры перейти к решительным действиям.

Катя сама не знала, что делать. Любая попытка силового решения может вызвать перестрелку, и тогда сотни погибших. Она снова уточнила время. Синклер обещал…

Да! Образ губернатора на экране мигнул, рассыпался и исчез. На его месте возникла новая фигура – величественная, исполненная достоинства и спокойствия.

Генерал Тревис Синклер в строгом коричневом мундире, единственным украшением которого являлась звезда у горла, указывающая его ранг. Катя знала, что несколько дней назад хакеры умудрились внедриться в правительственную ВИР-коммуникационную сеть и подготовили эту передачу. Только бы удалось продержаться на этом канале, сейчас всё зависело от выступления Синклера. Толпа затихла. Даже гегемонийские пехотинцы, стоявшие в оцеплении по периметру площади, повернули головы к экрану.

– Люди Эриду, – начал Синклер, и Катя по достоинству оценила это простое и уважительное обращение. – Как вы уже в большинстве своем знаете, Эридуанский Конгресс делегатов обратился к нам с просьбой подготовить документ, излагающий и разъясняющий позицию Новых Конституционалистов. Мы сделали это. Конгресс ещё не проголосовал за этот документ, не принял его, но нам представляется, что когда речь заходит о столь важной декларации, когда события набирают ход, лучше всего обратиться к народу с призывом о прямой ратификации. В конце концов это ваш мир. И декларация, если вы этого пожелаете, тоже ваша. Итак…

– Мы, свободные люди многообразного и бесконечно меняющегося мира, представляем Человечеству эту Декларацию Разума как договор всех ищущих освобождения от бремени тирании Гегемонии.

Следуя принципам разумности, мы ясно и без недомолвок излагаем нашу позицию. Почему освещенное вековой традицией мира законное правление ставится нами под вопрос. В объяснение этого мы приводим следующие суждения.

Мы считаем, что огромные расстояния, разделяющие миры и системы, ослабляют связи и укрепляют различия между ними, а также между ними и Землей. Никакое правительство не в состоянии перебросить мост через пропасть времени, пространства и культур.

Мы считаем, что различия между чуждыми друг другу человеческими культурами делают невозможным понимание центральным правительством нужд, потребностей, устремлений и целей этих далеких миров.

Мы считаем, что лишение наших граждан богатств и собственности под угрозой тюремного заключения или суда неотличимо от вооружённого ограбления, что принудительная служба наших граждан на других планетах неотличима от рабства, что продолжающаяся ассимиляция многообразных культур, стремление загнать их в рамки социальных моделей, определяемых теми, кто якобы представляет общественное мнение, неотличимо от геноцида.

Мы считаем также, что человеческая культура, экономика, жизненные устремления, столь разнообразны, что не поддаются администрированию, регулированию либо ограничению в любых формах, а должны быть свободны, позволяя каждому самостоятельно добиваться успеха либо терпеть поражение.

Права человека проистекают не от Бога, не от правительства, не из прецедента, а из желания и воли народа обеспечить и сохранить их для себя.

Каждый несёт ответственность за свои поступки, личная свобода не даёт никому права лишать других жизни, свободы и собственности. Также не может то, что считается аморальным для личности, быть признано моральным для правительства.

Единственная роль правительства в области человеческих отношений – это роль защитника от насилия и мошенничества.

Когда правительство не представляет более свой народ, когда его чиновники удовлетворяют свои потребности за счет народа, когда законные попытки народа самому представлять себя, защищать свои интересы и исправить ошибки правительства оказываются неэффективными, когда это правительство явно угрожает принципам личной свободы, тогда народ не просто имеет право, а обязан реформировать его или при необходимости заменить…

Синклер продолжал говорить, следуя всё той же основной линии: нельзя позволять, чтобы за вас думало некое аморальное всезнающее правительство, вы вправе… нет, обязаны думать за себя сами. Кате казалось, что она не совсем поняла некоторые положения. Если не будет налогов – ведь это он имел в виду, когда говорил о завладении чужим богатством и собственностью? – то как правительство сможет поддерживать межпланетные сообщения? Если личная свобода ставится превыше общественного блага, то кто или что остановит человека, собирающегося крикнуть «Пожар!» в переполненной комнате? Или прокатиться по тротуару на скиммере?

Может быть, именно такие случаи имел в виду Синклер, когда говорил о личной ответственности каждого? И всё же ей казалось, что в этом пункте Декларация Разума немного поверхностна. Тем не менее она с замиранием сердца слушала оратора, замечая, что все, кто был на площади, застыли, как будто подвешенные во времени.

– Посему мы декларируем, что Миры Человека есть и будут отныне суверенны, взаимно независимы от центральной власти, взаимно свободны в стремлении к тому, что они считают отвечающим их интересам, в той степени, в которой эти интересы не ущемляют свободу их соседей.

Мы заявляем, что правительство Объединённой Терранской Гегемонии лишилось своего права управлять из-за пренебрежения к нашим нуждам и жалобам, что оно не может больше быть законным представительным органом власти для тех миров и народов, которые подписали сей договор, и что вышеупомянутые отношения между правителями и управляемыми прекращаются.

Подписавшие этот документ выражают твёрдое желание жить в мире со всеми народами и планетами, но мы также подтверждаем нашу преданность принципам свободы личности, закреплённым в этом документе и намерены твёрдо придерживаться их несмотря ни на что.

Интересно, подумала Катя, как воспримут этот документ ксенофобы? Вероятно, ничего не поймут, ведь такие понятия, как «личность», «индивидуум» совершенно им чужды. Ей снова вспомнилось прикосновение. О, Боже…

Но зато люди приняли декларацию с глубоким чувством. Образ Синклера исчез с экрана, и несколько секунд царила полная тишина… затем площадь взорвалась громом аплодисментов, криками восторга и одобрения. Катя включила экран обзора: одни молились, стоя на коленях, другие плакали, третьи, воздев руки, что-то кричали. Толпу охватило единое восторженное чувство, нечто вроде массового экстаза.

Впрочем, некоторые уже пришли в себя и двинулись к шеренге гегемонийских уорстрайдеров.

Какое-то одно хрупкое мгновение Катя еще верила, что, возможно, Центуриане не станут стрелять, что надвигающаяся волна людей застала их врасплох, и они не решатся открыть огонь по безоружным демонстрантам.

И тут прогремели залпы, это «Бог войны» выстрелил из обеих протонно-электронных пушек. Два бело-голубых пучка света хлестнули по толпе. Крики ужаса и боли прорвали ликующий рокот, заставив Катю содрогнуться.

– Целиться по их оружию! – приказала она. – Осторожнее!

– Цель! – закричал Хаган. Спустя долю секунды его лазер метнул ослепительную молнию в «Бога войны», поразив его левую руку у плечевого соединения.

Катя последовала его примеру. В её мозгу билась одна мысль – сколько же гражданских погибнут от рикошета разрывных снарядов, скольких заденет смертельный луч лазера.

Один из центурианских «Скаутов» пошатнулся, окружившие его люди пытались раскачать машину, толкая то в одну, то в другую сторону. Лазер полоснул по толпе, и там, где он прошел, человеческий лес прорезали кровавые, дымящиеся, обугленные тропинки. Но возбуждение, охватившее демонстрантов, превратило их в бушующее море, и затопленный им уорстрайдер был обречен. Очередная волна сбила его с ног, и 20-тонная, высотой в 3,5 метра махина опрокинулась, раскинув руки, с глухим металлическим стоном.

До ушей Кати донеслись крики раненных, но и они потерялись на фоне нарастающего грозного шума. Тысячи голосов подхватили одно, объединяющее всех слово, усилили его, сплавив и ярость, и ненависть, и решимость: «Танис! Танис!» Она ещё успела заметить, что оператор «Скаут» выполз из поверженной машины, но тут же исчез под накатившей на него людской волной.

Осторожно ступая в плотном разноцветье флагов, плакатов, перекошенных криком лиц и грозно поднятых кулаков, Катя прошла вперед. Обе руки «Бога войны» с грозными протонно-электронными пушками превратились в дымящиеся обрубки после двух удачных попаданий. Другие гегемонийские страйдеры, похоже, не решались открыть огонь, но в воздухе уже висел густой сизый туман. Газ. О Боже, подумала Катя, нужно торопиться.

Несколько пехотинцев из оцепления выстрелили по толпе и были моментально растерзаны. Другие сложили оружие без сопротивления и почти все остались в живых, получив лишь свою долю тумаков и брани. Третьи присоединились к демонстрантам, восторженно приветствовавшим их.

Но конечно, не всё шло гладко. Один из гвардейских «Скаутов», словно выйдя из оцепенения, вдруг встрепенулся, его головная пушка изрыгнула длинную очередь, скосившую целую колонну горожан и превратившую её в кровавое месиво. И тут же из толпы вылетела бутылка, из горлышка которой уже рвалось пламя. Она ударилась о плечо страйдера, разбилась, и содержимое растеклось огненными ручейками. За первой бутылкой последовала вторая, потом третья, а затем над головами пронеслась граната, повергшая горящую машину в нокаут. Искалеченный уорстрайдер ещё попытался подняться, но подоспевший Хаган добил его из лазера. Катя подождала, надеясь, что пилоту удастся выбраться, но люк так и не открылся.

Не выдержав этого отчаянного порыва толпы, остальные страйдеры стали отступать. «Бог войны» попытался обойти Катю слева, стремясь к южному выходу из купола. Она сменила курс и, обойдя несколько демонстрантов, вышла на перехват.

Её противник, хотя и частично обезоруженный, всё еще обладал достаточной огневой мощью. Куполообразная башня на спине «Бога войны» развернулась, и расположенная на ней ротационная пушка осыпала «Призрак» градом снарядов, заставив его остановиться. В ответ Липински обрушил на врага ураган ракет малого радиуса действия М-490, взрезавших броню на левой ноге, отчего тот пошатнулся. Катя навела лазер на активатор, и после нескольких залпов дюраллоевая пластина раскалилась добела. Ещё один импульс, и вспышка короткого замыкания лишила грозную машину возможности двигаться. Гигант остановился, и Катя увидела, что экипаж покидает уорстрайдер.

Но было уже поздно. Не успели капсулы скатиться на тротуар, как их окружили разъярённые жители Библа. Не в силах помешать самосуду, Катя отвернулась, смотреть на это она тоже не могла.

– Танис! Танис! Танис!

Никогда она не думала, что сражение будет именно таким.