Всю свою жизнь Кэтлин прожила в мире, в котором мужчинам не было места, и теперь шорохи и звуки дома, в котором оставались одни женщины, должны были бы казаться ей привычными и знакомыми, но это было не так. Даже каменные стены Дэйра будто напряженно вслушивались, не раздадутся ли поблизости тяжелые мужские шаги, а три женщины, сидя у камина, не знали, чем заняться. Нервы были напряжены до предела, малейший звук заставлял их беспокойно вздрагивать, будто по замку бродили привидения.

Все трое с утра до ночи хлопотали по хозяйству, будто домашние дела могли помешать разразиться беде, стараясь не говорить о том, что не давало им покоя. Им казалось, они постепенно сходят с ума, но даже Кэтлин не осмеливалась нарушить заговор молчания, боясь, что висевшее над ее головой проклятие обрушится на остальных.

С нарочитой медлительностью Кэтлин расправила платье, зацепившееся за колючий куст, потом отступила в сторону, размышляя, чем бы занять бесконечные часы, оставшиеся до того времени, когда Нилл вернется к ней.

Если вообще вернется.

Поймав себя на этой мысли, она ощутила, будто холодное лезвие меча коснулось ее спины. Сунув руки в карманы, Кэтлин сжала кулаки, чтобы унять дрожь.

«Нельзя думать об этом, — твердила она себе. — Иначе можно сойти с ума. Нилл — самый могучий воин во всем Гленфлуирсе! Нет, во всей Ирландии! Если уж ему удалось выжить в замке Конна, когда он был совсем маленьким и все его ненавидели, то сейчас великому герою, о подвигах которого известно всем и каждому, наверняка ничего не угрожает. Он ведь преемник, наследник тана. Тот самый, кого выбрал сам Конн!»

Кэтлин постаралась прогнать преследующее ее видение: Нилл, высокий, сильный, неустрашимый, гордо въезжает в ворота замка — воин, похожий на сказочных героев, о которых часто рассказывала ей аббатиса. И всякий раз в этих легендах воину удавалось завоевать славу, пусть даже ценой жизни. Но Кэтлин невыносимо было думать, что она каждый вечер будет ложиться в пустую, холодную постель, а днем до одури слушать, как барды звонкими голосами будут воспевать несравненное мужество и доблесть ее возлюбленного. Ей нужен был Нилл, она хотела слышать его раскатистый смех и смеяться сама, когда он рассердится. Она мечтала всю жизнь купаться в его нежности и врачевать раны его сердца, а не слушать бряцание струн, воспевающих его славу, в то время как он лежит в могиле.

Но ведь Нилл не один. Рядом с ним Деклан — храбрый честный Деклан, ни на минуту не усомнившийся в том, что Нилл получит то, о чем мечтал, — имя, которого ему не придется стыдиться, замок, который он собирался отстроить заново, ту жизнь, которой он жил до того дня, когда его отец пал жертвой рокового влечения к другой женщине. До того как распалась его семья, как младшая сестренка превратилась в дикого зверька, а мать погрузилась в пучину безумия.

Да, последнее испытание мужества Нилла было самым нелегким из всех, через которые ему довелось пройти. Но в нем была их единственная надежда. Надежда, что все они будут иметь дом, что у них наконец будет нормальная жизнь.

Самым ужасным испытанием для Кэтлин были ночи — казалось, они тянутся бесконечно. Мучительное желание сжигало ее тело, да и душа не знала покоя. Хотя Нилл поклялся, что все будет хорошо, Кэтлин все равно боялась.

Ей не нужны ни слава, ни почет, она хочет просто быть с ним рядом. Кэтлин не раз ловила себя на том, что ей, в сущности, все равно, в самом ли деле его ждут в Гленфлуирсе почести, которым позавидовал бы сам Кухулин. Ей хотелось только одного — чтобы Нилл уехал из Гленфлуирса, оказавшись там, где его не достанет рука ненавистного тана и ничто не напомнит ему о прошлой жизни.

Теперь к ногам наследника Гленфлуирса будет брошено все. Разве какая-нибудь красавица устоит перед искушением затащить в постель великого воина? Кэтлин знала, что раньше Нилл почти не обращал внимания на женщин. Он сам сказал ей об этом, и не только словами, но и языком тела.

Тогда откуда это чувство неумолимо приближающейся беды? Может, она боится, что, оказавшись в Гленфлуирсе, Нилл забудет Дэйр и решит остаться там навсегда? Легендарный герой бесчисленных сражений, наследник тана — искушение властью могло оказаться сильнее его. А может, причина куда проще, думала она, — просто преемник Конна не сможет вернуться в Дэйр, потому что на плечи наследника верховного тана ляжет новый груз обязанностей.

Верховный тан… Дрожь пробежала по спине Кэтлин. Человек, приказавший убить ее. Тот самый, по чьей вине они столько страдали.

Вспомнив, как Нилл, стоя под проливным дождем, слушал Деклана, Кэтлин тяжело вздохнула. Его всегда такое суровое лицо светилось надеждой, и она догадывалась, как отчаянно ему хочется поверить в благородство того, кто заменил ему отца.

Все это время Нилл подсознательно пытался найти хоть какое-то оправдание тому, что сделал Конн. Даже сейчас Кэтлин не давали покоя его слова, когда-то давно сказанные о тане: «Это человек, который знает меня лучше, чем я сам».

Кэтлин вздрогнула. Неужели все так просто? Ведь раньше ей многое казалось странным. Уничтожение Дэйра, слова Фионы, утверждавшей, что замок разрушили именно люди Конна. Возможно, причиной всему была жгучая ненависть Фионы к человеку, погубившему отца и разрушившему их семью, а возможно, прав был Нилл, когда твердил, что вооруженные воины могли являться в Дэйр без ведома Конна, скрывая от него свои зловещие дела.

Конн на весь Гленфлуирс объявил Нилла героем. Она понимала: такое публичное выражение любви должно помешать ему снова предать Нилла. Тогда почему на душе у нее так тяжело? Почему сердце сжимается от предчувствия надвигающейся беды? Днем Кэтлин еще кое-как удавалось отвлечься от страшных мыслей, но ночи она проводила без сна.

Вот и теперь, почувствовав, что больше не в состоянии быть одна, Кэтлин бросила дела и вышла из сада. Аниера, стоя на коленях, что-то разглядывала в высокой траве. Глаза ее больше не застилала пелена, теперь она часто с какой-то яростной одержимостью копалась в огороде. Кэтлин остановилась, нахмурив брови.

Рассказав Аниере о том, что не давало ей покоя, не нарушит ли она хрупкую безмятежность несчастной женщины? Пока она колебалась, не зная, уйти или остаться, Аниера подняла голову, окинув Кэтлин нежным взглядом.

— Итак, это все-таки не миновало и тебя, бедная моя деточка, — покачала она головой, с сочувствием глядя на Кэтлин. — Жаль мне тебя, милая. И все же я завидую тебе!

— Не понимаю. Вы завидуете мне — но почему?

— Ты ждешь! Многие женщины отваживаются подарить свою любовь воину. Их возлюбленные уходят из дома, чтобы принять участие в битве. Они предвкушают будущие подвиги — где уж им найти время, чтобы обернуться назад и бросить прощальный взгляд той, которую они любят, верно? Торопливый поцелуй, поспешная клятва в любви — и вот ты уже покинута. Тебе приходится день за днем вести свое собственное сражение, и ты страдаешь от ран, куда более мучительных, чем те, которые наносит меч или копье, — от одиночества, беспомощности, страха. — Вздохнув, Аниера запрокинула голову, глядя на бескрайний купол голубого неба. — Мы сотни раз видим во сне, как они погибают, а потом просыпаемся в слезах. Они зовут нас, но мы не в силах помочь им. А когда мы открываем глаза, вокруг нас лишь мертвая тишина. Потом наступает день, и нам снова приходится покидать холодную постель, чтобы присматривать за детьми, работать в саду, поддерживать огонь в очаге — и чтобы при этом ни одна живая душа не могла догадаться, что без своих мужчин мы умираем сотни и тысячи раз.

Слезы подступили к глазам Кэтлин.

— Я этого не перенесу! Как жить, если не знаешь, что с ним?! Нилл настолько благородный человек, что просто не понимает, что не все такие, как он.

— Он — сын своего отца.

— Но его отец мертв! — крикнула Кэтлин. Страх, терзавший ее столько дней, сменившись гневом, выплеснулся наружу с такой силой, что она сама испугалась. — И я не хочу, чтобы Нилл последовал за ним! — Вдруг она опомнилась и, прикрыв ладонью рот, в ужасе посмотрела на Аниеру: — Господи, простите меня, Аниера! Я вовсе не хотела…

Мать Нилла поднялась с земли, сжимая в руках только что вырванное с корнем растение. Она в растерянности уставилась на сломанный стебель, напоминавший ей, какой она сама была так долго. В глазах Аниеры застыла боль.

— Ты думаешь, девочка, я не помню, что моего Ронана уже нет в живых? — спросила она, прервав долгое молчание, когда Кэтлин боялась даже шелохнуться. — Да, моя постель пуста. А мое тело даже после стольких одиноких лет все еще томится по нему.

— Но вы… — Кэтлин осеклась.

Она боялась ляпнуть что-то еще, в ужасе от того, что натворила.

— Веду себя так, словно он все еще со мной? — закончила за нее Аниера. — Да, ты права. Я брожу с ним по холмам, мы разговариваем, а иногда даже смеемся или плачем вместе. Это так и есть. И это не воображение, Кэтлин, просто мы с ним давно стали одним целым. И сейчас мой Ронан — не в чертогах Тир Нан Ога вместе с другими героями. Он здесь, он живет в моем сердце.

Возможно ли, чтобы любовь была так сильна, что смогла заставить ее забыть, как этот человек когда-то разбил ее сердце?

— Наверное, вы очень сильно его любили!

— Может быть, слишком сильно. — Краска стыда заставила прозрачное лицо Аниеры чуть заметно порозоветь. — Да, Ронана уже нет на свете, но его сын и дочь — они живы! А я… что я сделала для них?

— Вы их любили, — ответила Кэтлин, пытаясь представить лицо своей матери, руки, которыми когда-то, много лет назад, красавица Гренна в последний раз прижала к себе свое дитя. — А я никогда не знала своей матери!

— Думаешь, у моих крошек была мать? — Аниера вдруг рассмеялась безрадостным смехом. — Я позволила человеку, убившему моего мужа, забрать у меня единственного сына! А моя дочь — я взвалила на ее плечи слишком тяжкий груз, когда она была совсем еще маленькая! Я закрыла сердце для всего — в нем был только он, мой Ронан, хотя его уже не было со мной. И только когда Нилл вернулся, когда появилась ты, словно свежее дыхание самой весны, — только тогда я очнулась. — На губах Аниеры появилась мягкая, печальная улыбка. — Порой я даже жалею об этом, — пробормотала она. — Тогда мне бы не пришлось страдать, видя, что я наделала.

— Но Фиона любит вас всем сердцем! — запротестовала Кэтлин. — И Нилл тоже!

— Это и есть чудо, которое могут подарить только дети. Они любят вас, заслуживаете вы этого или нет.

— Аниера, они не винят вас.

— Я давным-давно осудила себя сама.

— Но ведь в том, что случилось, виноват был только ваш муж, а вовсе не вы. Если бы он не потерял голову из-за той женщины… — Кэтлин виновато прикусила язык.

— Да. Та, другая… скажи, значит, Нилл рассказывал тебе о ней? Ах, мой бедный мальчик, как мало ему известно! Только те сплетни, что бродили тогда по Гленфлуирсу. Эти пресловутые Семь Измен. Они пытались похоронить моего мужа под их тяжестью, а потом сделать то же самое и с моим сыном. Но им удалось сломить только меня.

— И неудивительно! — горячо подхватила Кэтлин. — Какой женщине, да еще если она обожала своего мужа, приятно было бы услышать, что он до такой степени без ума от другой, что готов убить лучшего друга, лишь бы только она досталась ему?!

— Да, слышать это было очень больно, ты угадала. А знаешь, почему я так легко поверила, что мой Ронан влюбился в нее? Наверное, всегда подсознательно ждала, что в один прекрасный день другая женщина станет для него желанной. Но вот чего я никогда не понимала, так это почему он все-таки выбрал меня. Я росла такой тихой, такой стеснительной, что мой отец вечно старался оградить меня от всего. Думаю, он и замуж-то хотел меня выдать, чтобы чувствовать, что я в безопасности. — Аниера смешно сморщила нос. — А быть в безопасности в понимании моего отца значило быть у него под крылышком.

Украдкой покосившись на Аниеру, Кэтлин поняла желание ее отца оберегать дочку. Ведь и Фиона делала то же самое много лет подряд. И Нилл — с того самого дня, как переступил порог Дэйра. Да и она тоже: своей беззащитностью Аниера напоминала крошечную птичку с хрупкими перышками.

— Немало воинов просили у отца моей руки, надеясь после женитьбы войти в нашу семью, заполучить могущественную родню. И все же, когда в мою жизнь ворвался Ронан, такой могучий, с таким великолепным телом и улыбкой, от которой могло растаять сердце любой женщины, мне долго не верилось, что он влюбился в меня. — Аниера тоненько хихикнула. — Моя сестра ходила с поджатыми губами, отец не знал, что и думать, а матушка заламывала руки и причитала, что он, дескать, разобьет мне сердце.

— Но как же случилось, что Ронан полюбил вас? — не выдержала Кэтлин.

Встав с колен, Аниера взяла ее за руку и повела туда, где огромное, словно шатер, дерево бросало на землю густую тень. Она уселась на траву, гибкая, как молодая девушка; Кэтлин последовала ее примеру, гадая, что влекло Ронана к его юной жене.

Ее красота? Безусловно, решила она. Но было в ней что-то еще, какая-то хрупкая безмятежность. И вся она, изящная и нежная, была таким же чудесным творением природы, как стебелек травы или скромный полевой цветок. Должно быть, для Ронана было уже счастьем просто смотреть на нее.

— Еще не минуло и десяти дней, как я уехала с ним, зная, что больше никогда не суждено мне увидеть семью. Я понимала, что они боятся за меня. Что ты знаешь об этом человеке? Как-то раз мать до утра уговаривала меня отказаться от него, но мы с Ронаном к этому времени уже читали в сердцах друг друга.

— Тогда как же… — начала Кэтлин и вдруг прикусила язык. — Если он любил вас, тогда как он мог вообще смотреть на других женщин?! Я уж не говорю о том, чтобы убить соперника?

— Говорили, что во всей Ирландии нет мужчины, который бы не отдал жизнь за то, чтобы провести с ней ночь. Она была настоящей амазонкой. Еще ее собственный отец, знаменитый воин, так и не дождавшись, что жена родит ему сына, обучил дочь воинскому искусству. В Ирландии появлялись на свет такие женщины, как Скота, правда, это случалось все реже и реже, но среди них не было ни одной, кто красотой мог бы сравниться со Скотой.

— Но вы тоже были красивы, то есть… я хотела сказать, вы и сейчас красивы, — возмутилась Кэтлин.

— Да, по-своему я была хорошенькой, не спорю. Мягкой, нежной, как цветок, скромно выглядывающий из-за камня. Но Скота — она была редкой красавицей! — Аниера прикрыла глаза. Даже сейчас, спустя столько лет, судорога боли на мгновение исказила ее лицо. — Она казалась настоящей древней богиней. Распущенные волосы сияли на солнце, как расплавленное золото, а синие, как морские глубины, глаза могли превратить любого мужчину в покорного раба. Даже Ронан говорил о ней с благоговейным восхищением.

Кэтлин отчаянно позавидовала женщине, чей восхитительный образ так живо нарисовала Аниера, позавидовала ее силе и мужеству, ее страсти и пылавшему в ней огню. Какой мужчина смог бы устоять перед такой женщиной? Даже Нилл наверняка был бы сражен. При этой мысли сердце Кэтлин болезненно сжалось.

— Ее мужем стал Лоркан, молочный брат моего Ронана. После этого женщины во всей Ирландии вздохнули спокойно, и я тоже. Но это была моя тайна. Наконец-то утихли сомнения, терзавшие мое сердце. — Аниера разгладила складки платья. — Ах, Кэтлин, если бы только у меня хватило мужества, я спасла бы свою семью, предотвратила то безумное горе, которое уже надвигалось на нас!

— Но вы сделали все, что могли, я нисколько не сомневаюсь в этом.

— Нет. Я была глупа. Боялась. Любовь вообще странная штука! Такая сильная и в то же время такая хрупкая, точно соломинка, которая в любую минуту может сломаться! Когда Ронан признался, что любит меня, я едва могла поверить, что такой великолепный воин желает взять меня в жены. И это когда он мог получить любую!

— Но ведь он выбрал вас. И любил вас так сильно, что принес в вашу спальню кусочек моря.

Улыбка, полная боли, тронула губы Аниеры.

— Странно, когда мы отправились в Гленфлуирс на праздник, я совсем забыла об этом! Я помню, как стояла на краю поля, где воины обычно упражнялись в боевом искусстве, и смотрела, как Скота показывает, на что она способна. Вокруг нее, пытаясь соперничать с ней, толпились мужчины. А Скота, побеждая одного за другим, смеялась от радости, прыгала, как девчонка, гибкая, дикая — точь-в-точь лесная лань — и такая красивая, что мужчины не могли оторвать от нее восхищенных глаз.

Аниера опустила глаза, густые ресницы не могли скрыть выражения боли в них.

— А я была неловкой, отяжелела и чувствовала себя неважно. Понимала, что это значит, — то же самое я испытывала, когда носила Нилла и Фиону. И вот опять под сердцем у меня зрела новая жизнь. Я собиралась рассказать Ронану о ребенке по время праздника — думала, его радость не будет знать границ.

Что испытывает женщина в такие минуты? — гадала Кэтлин. Она отдала бы все на свете, чтобы узнать это.

— Фионе было три года, — продолжала Аниера. — Прелестная малышка — никаких капризов, сплошные улыбки и восторг. Но стоило нам только въехать в Гленфлуирс — и ее как подменили. Что это была за хворь, не знаю, но на ее животе появилась какая-то сыпь, и моя бедная крошка лишилась покоя. Она плакала, кричала, и так каждую ночь. Мой бедный Ронан делал все, что мог, чтобы помочь мне, но у него были обязанности, которыми он не мог пренебрегать, — ему приходилось принимать участие в состязаниях вместе с другими воинами.

Воины бились между собой, отстаивая свое место в войске Конна. И ни одного из них не вызывали на поединок так часто, как моего Ронана. Твой отец, Кэтлин, уже тогда, при жизни, стал чем-то вроде живой легенды, но Ронан никогда не завидовал ему, никогда! Я помню, как-то он сказал, что Финтан с радостью отдал бы все — и славу, и свой волшебный дар, — лишь бы хоть один день иметь возможность наслаждаться красотой своей жены. И Ронан тогда поклялся, что скорее пожертвует правой рукой, чем лишит себя радости видеть, как я играю с нашими детьми. А Финтан так никогда и не услышит смеха своей дочери, с грустью добавил он тогда. Твоего смеха, Кэтлин.

Погрузившись в драгоценные воспоминания, Аниера обхватила себя руками за все еще тонкую, как у девушки, талию.

— Ронана в Гленфлуирсе ждали его обязанности, и я хорошо это знала. Оставалось только ждать. Я считала часы до того момента, когда праздничная кутерьма останется позади и мы опять вернемся в тишину родного Дэйра. Как-то вечером, когда я сбилась с ног, стараясь успокоить Фиону, Нилл вдруг исчез, как под землю провалился. Он тихонько выбрался из комнаты и отыскал дорогу в оружейный зал. Я чуть с ума не сошла, разыскивая его повсюду, но вскоре сам Конн привел его ко мне. Сын, которого я уже оплакивала, раскрасневшись от счастья, смеялся, играя мечом, принадлежавшим одному из сыновей тана.

Кэтлин легко могла представить маленького Нилла, с завидным упорством пробирающегося в комнату, где по стенам были развешаны такие восхитительные сверкающие игрушки, — крепкий темноволосый мальчуган с упрямым подбородком, уже тогда готовый бросить вызов любому, кто отважился бы стать у него на дороге.

— Конн был очень добр, — с усилием продолжала рассказывать Аниера. Тонкая морщинка залегла у нее между бровей. — Но вот глаза его — в них сверкал какой-то непонятный мне гнев. Почти такое же выражение я, помнится, видела на лицах отца и брата, когда им казалось, что кто-то недостаточно бережно обращается со мной. Конн тогда сказал… — Даже сейчас, после стольких лет, было видно, каких усилий стоит Аниере повторить его слова. — Он сказал, что Ронану следовало бы вырезать сыну деревянный меч да угождать собственной супруге, вместо того чтобы тратить время, пытаясь превзойти в воинском искусстве жену Лоркана, — с трудом выдавила из себя Аниера. — Что он имел в виду? Наверное, хотел сказать, что Ронан все время там, возле другой, что готов на все ради улыбки этой женщины. Не могу даже передать, как мне было больно. Его слова будто перевернули мне душу. Зерно недоверия было посеяно и дало пышные всходы. Увидеть малейшую искорку в глазах мужа, когда, сидя за праздничным столом, он украдкой бросал взгляд в сторону Скоты, было настоящей пыткой.

Кэтлин сжала узкую ледяную руку Аниеры в своих теплых ладонях, стараясь согреть ее. Теперь она понимала, сколько пришлось выстрадать этой хрупкой женщине. Как это ужасно — подозревать, что между тобой и любимым встала другая женщина! Кто мог бы смириться с этим?

Аниера ласково погладила руку девушки. В ее кротких глазах светилась благодарность. Господи, сколько же долгих лет она страдала, храня молчание, в одиночестве терпела эту боль!

— Видеть их вместе было мукой, — вздохнув, продолжала она, — а они почти все время были вместе. Конн, казалось, придумывал сотни способов удерживать их обоих возле себя. Что это было — доброта? До сих пор не понимаю. Он всегда был чертовски проницателен. Он старался держать их на глазах, чтобы им не пришло в голову воспользоваться случаем и, ускользнув вдвоем, изменить нам всем: Ниллу и Фионе, Лоркану и мне, Конну, чести Ронана и доброму имени Скоты.

Аниера едва могла продолжать. Найдя наконец того, кому могла открыть свое сердце, она старалась выговориться, но с трудом находила подходящие слова.

— Мне почему-то кажется, Конн пытался защитить меня, ну, и еще пощадить гордость Лоркана. А тот, вскормленный тем же молоком, что и мой Ронан, был так дьявольски горд, так ревностно берег свою честь, что не задумываясь вызвал бы на поединок каждого, кто осмелился бы встать у него на дороге. — Тусклая пелена вновь заволокла ей глаза. — Вот это больше всего и пугало меня — гнев, который с каждым днем все сильнее разгорался в глазах Лоркана. И как-то раз этот гнев оказался сильнее его. Однажды Ронан вернулся домой поздно ночью, глаз у него заплыл, губы были разбиты в кровь. На следующее утро я узнала, что Скота и Лоркан уехали. Они вернулись домой, в Дансерчу, владения Лоркана на самом юге Ирландии.

— Должно быть, вы тогда благодарили Бога, что так вышло, — пробормотала Кэтлин, думая, что она на месте Аниеры сделала бы то же самое. Но та с горечью поджала губы.

— Да, я была благодарна, даже счастлива, что они наконец уехали. Но с этого дня будто темная тень накрыла наш праздник. Я чувствовала, как над нашей головой сгущаются тучи. Когда наступил вечер, Конн прямо в пиршественном зале бросил в лицо Ронану, что ни одна женщина не стоит того, чтобы из-за нее поссориться с молочным братом.

Кэтлин с трудом сглотнула. Если Нилл и вправду был похож на своего отца, можно было легко догадаться, как жестоко подобный выговор мог задеть гордость Ронана. Достаточно оскорбительным было уже то, что его честь всенародно ставилась под сомнение. Но то, что тан позволил себе отчитать его, как безусого мальчишку, да еще перед лицом всего двора, на глазах у всех воинов!..

— Ронан пришел в бешенство, — сказала Аниера, — он был оскорблен до глубины души и к тому же еще заметил тень сомнения в моих глазах. Забрав меня и детей, он отвез нас в Дэйр. В эти дни мы почти не разговаривали. Вскоре он уехал. Прошел целый месяц, прежде чем я узнала, что случилось. Лоркан был мертв. Но кто бы ни убил его, негодяй сделал это, домогаясь Скоты. Она тоже была мертва: кинжал, с которым она никогда не расставалась, торчал у нее в груди. Никому в точности не было известно, как она умерла, но я всегда подозревала, что Скота предпочла убить себя, чем принадлежать убийце мужа. А потом по Ирландии покатились слухи. Только один человек мог сделать это, твердили все, — Ронан из Дэйра.

К горлу Кэтлин подкатил комок.

— Как вы смогли это перенести?

— Ты не понимаешь, что говоришь, дитя. Это страшное двойное убийство, эти слухи — в них было мое спасение! Может быть, к тому времени я уже не верила в то, что Ронан по-прежнему любит меня, но ведь Лоркан и мой муж выросли вместе. У них словно была одна душа на двоих. И никакая похоть не могла заставить Ронана поднять меч против своего брата!

— Но если Лоркан первый нанес удар?

— Так и случилось в ту ночь, когда Ронан вернулся с подбитым глазом. Лоркан ударил его, но Ронан не ответил ударом на удар. Я не сомневалась, что и в этот раз было бы то же самое, — ведь я знала, что мой муж предпочел бы лишиться руки, чем совершить насилие над женщиной.

Так же как и его сын, подумала Кэтлин. На месте Аниеры она тоже не смогла бы поверить, что Нилл способен на столь чудовищное преступление.

— Когда Ронан вернулся, мне вдруг стало стыдно — стыдно собственной радости. Воспользовавшись первой же возможностью, я сказала, что никогда не переставала ему верить.

— Но пусть вы сами верили мужу, однако вся Ирландия считала его убийцей. Неужели вам не было страшно?

— Ронан поклялся мне, что бояться нечего. Нам ничто не угрожало. Через пару часов после того, как он приехал в замок Лоркана, туда же явился отряд охотников из Гленфлуирса. Среди них был и Конн. Они обнаружили Ронана, в оцепенении бродившего по залитому кровью замку. Конн приказал ему возвращаться домой. Поклялся, что сам разберется, кто устроил эту резню, и найдет убийцу.

Какое неожиданное милосердие со стороны тана, которого Фиона ненавидела такой лютой ненавистью! Это было достаточно странно. Отослать человека, над которым нависло подозрение в убийстве, домой, вместо того чтобы обрушиться на него с обвинениями, — от всего этого веяло такой невероятной добротой и житейским благоразумием, что Кэтлин стало не по себе.

— Трудно поверить, что Ронан вот так согласился уехать — не предложил свой собственный меч, чтобы покарать убийцу.

— Конн утверждал, что присутствие Ронана только помешает расследовать это дело. А кроме того, сказал он, и мне, и нашим детям и без того пришлось уже немало страдать. И долг Ронана — вернуться в Дэйр, утешить и успокоить нас. Он поклялся, что никогда не поверит, будто Ронан мог быть замешан в убийстве и предательстве. Конн найдет того, кто совершил это кровавое преступление, и пусть Ронан сам вынесет убийце приговор. Ронан сделал это тогда же. Смерть, сказал он, смерть тому, кто убил его молочного брата. И вечный позор всем, в чьих жилах течет кровь предателя и убийцы.

У Кэтлин будто что-то оборвалось внутри.

— Стало быть, это его собственный отец приговорил Нилла носить позорное имя?! Ведь именно он унаследовал его позор?

Аниера кивнула:

— Ронан вернулся, и мы вместе оплакивали Скоту и Лоркана. Но теперь, когда мы оба чувствовали, что наша любовь, счастье, наше будущее висят на волоске, было бы преступлением тратить драгоценные часы на скорбь и слезы. Пусть наш собственный сын унаследует храбрость Лоркана, а дочери, когда она подрастет, мы расскажем, какой была Скота. А мы наслаждались каждой минутой, когда могли быть вместе. Ронан вырезал Ниллу деревянный меч, а однажды ночью, когда мы остались одни, великодушно простил меня за то, что я позволила себе усомниться в нем. В конце концов и я тоже простила себе этот грех.

— Но неужели же вы не боялись, что будет дальше? Ведь все, кто тогда видел вас в Гленфлуирсе, не сомневались, что это черное дело совершил именно Ронан. Почему вы не бежали?

— Потому что мы верили — Ронан и я. Разве случалось так, чтобы герою угрожала позорная смерть? К тому же он был невиновен, и мы оба это знали. И верили, что верховный тан думает так же.

— Тогда почему воины Конна явились в Дэйр?

Лицо Аниеры исказила не притупившаяся за многие годы боль. Глаза ее стали безумными.

— Нашелся свидетель, видевший убийцу Лоркана. И что самое ужасное, им удалось обнаружить несколько строк, нацарапанных на стене рукой умирающей Скоты. «Ронан», — вывела она собственной кровью. И чуть дальше стояло слово «убийца».

— Боже милостивый!

— Ты считаешь, что Бог милостив, Кэтлин? — пробормотала Аниера, глотая слезы. — Тогда где же он был в тот день? Они оторвали Ронана от меня и потащили его за собой. А потом забрали и моего сына. Фиона… я помню, как она кричала. А я… что я могла? Только цепляться за Ронана, кричать, что верю, что всегда буду верить ему.

Задохнувшись, она замолчала, стараясь переждать, пока немного утихнет жгучая боль потери.

— Оставив Фиону со слугами, я взяла Кифа, самого преданного Ронану человека, и помчалась в Гленфлуирс. Но дитя, что ворочалось у меня под сердцем, будто старалось помешать этому. В тот день, когда мы были возле вещего камня друидов, я сказала Ронану, что у нас будет ребенок. Он радовался как дитя. Пообещал, что если родится мальчик, назовет его Лорканом, а если девочка — Скотой. Я не возражала. Ревность исчезла без следа, я оплакивала их обоих так же горько, как и он.

Аниера проглотила комок в горле.

— Эта крошечная жизнь во мне, казалось, во что бы то ни стало решила помешать моему путешествию. Что бы я ни съела, даже самую крошку, мой желудок не мог удержать это в себе. В конце концов на полпути к Гленфлуирсу я потеряла ребенка. Это был мальчик.

Горе затуманило лицо Аниеры. Кэтлин тоже горевала вместе с ней. Собравшись с силами, Аниера продолжала:

— Я похоронила своего крошку под кустом бузины. Весной она зацветет, думала я, а мой сыночек так и будет лежать в земле. И снова мы пустились в путь, но опоздали — к тому времени как мы приехали в Гленфлуирс, Ронана уже успели казнить. Все было кончено!

— А что Нилл?

— Мне удалось пробиться к Конну. Я умоляла его вернуть мне сына. И позволить отвезти тело мужа домой, чтобы похоронить его в земле, которую он так любил.

Представив себе, как Аниера валяется в ногах человека, приказавшего казнить ее возлюбленного, Кэтлин почувствовала, что от жалости у нее разрывается сердце.

— Конн был очень… добр. — Казалось, Аниера с трудом вытолкнула из себя это слово. — Он приказал приготовить для меня ванну, велел дать новое платье. Накормить и меня, и Кифа. Позволил нам немного отдохнуть, а потом позвал меня к себе. Я готова была поклясться, что смерть Ронана причинила ему такое же горе, как и мне. Но, сказал он, не было никаких сомнений, что именно мой муж убил Лоркана. Иногда, сказал Конн, верховному тану приходится делать ужасный выбор. И во имя той любви, которую он некогда питал к моему Ронану, Конн попросил меня позволить ему позаботиться о нас, защитить от мести тех, кто пылал гневом ко всем, в ком текла кровь убийцы. Он сказал, что хочет оставить у себя моего сына.

— Вашего сына? Но как же вы могли согласиться? — воскликнула Кэтлин и чуть было не возненавидела себя за эти жестокие слова.

Аниера безнадежно пожала плечами:

— А что я могла сделать? Одинокая женщина, в чужом замке. Рядом со мной не было никого из родных, ни одного настоящего друга, кто мог бы защитить меня и ребенка. У меня не было никаких доказательств невиновности Ронана. Все жители Гленфлуирса восхваляли благородство Конна, когда он взял к себе Нилла и объявил, что воспитает его как собственного сына. Я попросила дать мне возможность увидеть его в последний раз, но Нилл не пришел. Конн сказал, что я для него — часть его позорного прошлого, лишний укор его совести. А мальчику и так пришлось немало выстрадать. Так что для Нилла я как бы умерла.

— Не верю! — ахнула Кэтлин. — Если бы только Нилл пришел!..

— Но он не пришел! Я вернулась в Гленфлуирс с телом мертвого мужа, пустой утробой и сознанием того, что мой собственный сын презирает меня. И тогда мне на помощь и пришло спасительное безумие, заполнив собой пустоту, где было место Ронана, моего сына и так и не появившегося на свет малыша, их голосами. Они тянули меня за собой вниз, на голые скалы ущелья, умоляли присоединиться к ним, к Ронану и крошке Лоркану, но я не могла оставить Фиону. И вот я осталась с ней — точнее, не я, а моя пустая оболочка.

— Мне… так жаль, — прошептала Кэтлин, понимая, что горе Аниеры не облегчить никакими словами.

— Если бы мне позволили что-нибудь пожелать тебе, дитя мое, я бы пожелала тебе не счастья — я надеюсь, ты и так будешь счастлива. И не любви, хотя я рада, что тебе удалось завоевать сердце моего сына. Нет, я пожелала бы тебе никогда ни о чем не жалеть.

Не жалеть? Но Кэтлин уже жалела, что согласилась отпустить своего любимого одного туда, где его поджидала опасность.

Она еще утирала последние слезы со щек Аниеры, когда услышала торопливые, спотыкающиеся шаги, и из кустов вынырнула Фиона, поддерживая донельзя истощенного, перемазанного в грязи юнца. Все лицо его было исцарапано, глаза испуганно блестели, как у загнанного зверька, всклокоченные соломенно-рыжие волосы торчали в разные стороны.

Кэтлин вскочила на ноги, Аниера тоже поднялась с земли.

— Кто этот мальчик? Что с ним? Фиона, да ответишь ты или нет?!

— Нашла его в зарослях ежевики. Он прятался там, как дикий зверь. Весь горит как в лихорадке. — Фиона подняла на Кэтлин округлившиеся от страха глаза. — И все время зовет Нилла.

— И ты притащила его сюда? Несмотря на лихорадку? — поразилась Кэтлин.

Голос Фионы задрожал:

— Да я бы притащила в Дэйр самого дьявола, если бы это могло помочь моему брату!

Кэтлин понимающе кивнула и, больше не раздумывая, бросилась на помощь Фионе. Прошла, кажется, вечность, прежде чем трем женщинам кое-как удалось дотащить мальчика до Дэйра и уложить его в постель. Намочив чистую тряпку, Кэтлин промыла царапины на лице, потом озабоченно наморщила лоб, глядя на Фиону.

— Интересно, что с ним случилось? Можно подумать, он подрался с медведем!

— Я поняла только, что парнишка разыскивает Нилла. Хочет что-то ему сказать.

Кэтлин нагнулась над мальчиком:

— Теперь ты в безопасности. Скажи нам, кто ты такой, прошу тебя!

Тот с трудом разлепил веки.

— Оуэн, — прохрипел он.

— Ты разыскивал Нилла. Я его невеста. Ты можешь довериться мне.

Дрожащие пальцы юноши вцепились в край ее платья.

— Скажите ему…

Вся дрожа от страха и нетерпения, Кэтлин склонилась к нему:

— Что, Оуэн? Что ему сказать?

— О… опасность!

Кэтлин, забыв обо всем, с силой встряхнула щуплое тело парня:

— Кто в опасности?! Ты или Нилл? Что это за опасность? Прошу тебя, говори же!

Парнишка яростно отбивался. Запекшиеся губы кривились, пересохшее горло конвульсивно содрогалось в тщетной попытке выдавить какие-то слова. Но видимо, перенесенные страдания, боль и жар сделали в конце концов свое дело. Глаза его закрылись. Кэтлин трясла его за плечи, плача и умоляя очнуться, но все было напрасно.

Сообразив, что ее усилия тщетны, Кэтлин опомнилась. Тяжело опустившись на скамью, она повернулась туда, где с искаженными от страха лицами съежились Фиона и Аниера.

— Он… умер? — бледная как смерть, пролепетала Фиона.

— Пока нет.

— Ты думаешь, он может… — Фиона вздрогнула и вдруг с неожиданной яростью выпалила: — После того как я протащила его на себе пол-Ирландии, он способен на это?! Кто знает, какую заразу он мог занести к нам в Дэйр! Да и вообще, может быть, это грабитель, убийца!

— Но ведь он разыскивал Нилла, — напомнила Аниера. — Как ты думаешь почему?

— Все равно мы ничего не узнаем, пока он не очнется. Ясно одно — Ниллу угрожает опасность.

— Но почему? Кто? — растерянно бормотала Аниера. — Мальчик ведь ничего не…

— Конечно, это все чертов ублюдок Конн, его рук дело! — взорвалась Фиона. — Предатель проклятый! Я ведь пыталась предупредить Нилла, но разве он послушал? Куда там! И вы тоже хороши!

Кэтлин задумалась. Если предчувствие не обманывало Фиону, если зло и в самом деле крылось там, где все видели лишь доброту и великодушие, сможет ли она когда-нибудь простить себе, что была настолько слепа?

— Но ты же не можешь точно знать, что это Конн! — крикнула Аниера. — Мы даже не поняли, что пытался рассказать нам этот бедный мальчик. Единственное, что нам остается, — это ждать!

— Ждать?! — вспыхнула Кэтлин. — Как это — ждать, когда Нилл, может быть, попал в ловушку?! Ну уж нет! Надо мчаться в Гленфлуирс и предупредить его об опасности.

— И как ты собираешься это сделать? Пешком?! — насмешливо фыркнула Фиона. — К тому времени как ты доберешься до Гленфлуирса, у этого парнишки, глядишь, борода вырастет! И то, о чем он хотел нас предупредить, наверняка уже случится.

Аниера робко теребила уголок покрывала.

— А что, если мальчик очнется? Если сможет наконец заговорить, а тебя уже не будет!

— Я видела немало таких больных, которых добрые сестры в аббатстве ставили на ноги. Они могут неделями находиться между жизнью и смертью, — в голосе Кэтлин что-то дрогнуло, — а могут и не очнуться никогда! Но я не могу ждать!

Аниера закусила губу.

— Но если он расскажет, почему искал Нилла, если ему нужно о чем-то его предупредить…

— Тогда поедет Фиона. Пусть разыщет меня в Гленфлуирсе, — бросила Кэтлин, нисколько не сомневаясь, что Фиона перевернет небо и землю, чтобы предупредить брата.

— Вот это уж непременно! — отчеканила Фиона, и глаза ее вспыхнули воинственным огнем — точь-в-точь как у брата.

Кэтлин не сомневалась, что может смело положиться на нее, — недаром именно железная воля девушки удерживала Дэйр над пропастью.

— Что ж, тогда мне осталось попросить тебя только об одной услуге, сестренка. Научи меня, как украсть лошадь!