Дикие холмы Ирландии – это причудливые обломки скал, покрытые буйной зеленью лугов, и кружева туманов, в редких просветах которого кое-где голубеет небо, сверкающее, словно наряд феи.

Легенды утверждали, что много лет назад Туата де Данаан, прелестная фея, в то время правившая островом, потерпела поражение в великой битве, но в конце концов одержала победу над врагами, вместе со всем своим народом вселившись в деревья и склоны холмов, скалы и ручьи.

И вот теперь Ирландии предстояло выдержать еще одну битву – схватку между древними богами друидов, обитавшими на земле, и Господом Иисусом Христом в небесах. И хотя Кэтлин-Лилия выросла в стенах тихого монастыря Святой Девы Марии Милосердной и всей душой любила сестер-монахинь за их доброту и поистине безграничную веру, она понимала правду, постичь которую они просто не могли.

Кэтлин догадывалась: сколько бы святых ни населяли древнюю ирландскую землю, сколько бы ни трудились монахи, исписывая бесчисленные рукописи в тщетной надежде передать невероятную красоту омываемых океаном берегов острова, в душе Ирландия навсегда останется языческой.

И как бы низко ни склоняла она голову в молитве, ей все равно слышался голос родной земли, дикой и нежной: «Ты никогда не станешь такой, как большинство из них, Кэтлин-Лилия, потому что душой и телом ты принадлежишь мне». В конце концов Кэтлин постепенно привыкла к невидимому барьеру, отделявшему ее от других монахинь. И тем не менее за двадцать лет жизни она ни разу не решилась бы отрицать, что этот барьер существует.

Какое бы пророчество ни было произнесено в ту страшную ночь, когда Кэтлин чудом не попала на алтарь друидов, оно исполнилось. И никогда она не чувствовала его силу так, как сегодня. Ведь это был ее день – двадцать лет назад досточтимая матушка нашла ее, новорожденную, на пороге, завернутую в старый плащ.

Кэтлин оглянулась на стены старого аббатства, зная, что среди набожной паствы досточтимой матушки немало таких, кому не по душе ее предрассветные прогулки к древним камням, на которых еще можно различить старинные письмена. Монахини считали, что ей пристало проводить дни в молитвах и покаянии, замаливая свою греховную связь с этой землей. Но как она могла послушаться их? Тем более сегодня, в этот единственный день в году, когда она могла убедиться, что звучащие в ее снах голоса – отзвук чего-то реального.

Кэтлин пробиралась между деревьями, предчувствуя, что именно здесь ее ждет разгадка тайны. Она уже чувствовала в своих пальцах прохладный стебель лилии безупречной красоты, ощущала благоухание, аромат, нашептывавший ей о сладостной разгадке. Кэтлин не сомневалась, что кто-то за пределами монастырских стен думает о ней.

Кто бы ни упрятал ее сюда, под эти своды, ее помнят – мать, отец, настоящая семья, вероятно, только ждали возможности забрать ее к себе.

Девушка ощутила смутное чувство вины. Как она может быть такой неблагодарной?! Ни одна мать, приемная или настоящая, не могла бы любить ее с такой нежностью, как настоятельница монастыря. И все же Кэтлин помнила, сколько тайной скорби было в глазах старой монахини, словно досточтимая матушка молила небо о другой доле для своей любимой воспитанницы.

Невольные угрызения совести мучили Кэтлин. Она дала себе слово, что как только вдоволь насладится лилией и теми дивными образами, которые цветок всегда воскрешал перед ее внутренним взором, то сразу же вернется в монастырь, отправится в келью настоятельницы и покажет ей цветок. Склонившись к коленям старушки, она поклянется ей в вечной любви.

Нет, решила Кэтлин, не стоит омрачать этот день пустым раскаянием – ведь досточтимая матушка всегда мечтала о том, чтобы такие прогулки доставляли ей только радость. Уже давно, почувствовав в Кэтлин пытливую душу, старая женщина все поняла и смирилась.

Сколько раз эти морщинистые губы ласково улыбались, когда она рассказывала Кэтлин о том, что помнила сама! О крепости, в которой она выросла. Мать-настоятельница рассказывала Кэтлин и о том горе, которое причинила когда-то любимому отцу, избрав путь монахини. Досточтимая матушка только намекнула Кэтлин об опасностях, что подстерегали ее за монастырскими стенами, – о человеческой слабости, о грехе и страстях столь невыносимых, что женщины порой по собственной воле устремлялись в монастырь в поисках убежища.

И все-таки вопреки тому, что ей довелось услышать, в воображении Кэтлин представляла дикие просторы Ирландии совсем иначе. В ее девичьих мечтах все женщины отличались храбростью, а мужчины были настоящими героями. И каждый год прекрасная белая лилия еще на один шаг приближала ее к этому волшебному царству.

Сказать по правде, Кэтлин не слишком преуспела, пытаясь представить себе образ прекрасного мужественного воина. Уже давно аббатиса предупредила ее, что в один прекрасный день она, возможно, покинет стены монастыря, и тогда замужество станет ее уделом.

К сожалению, до сих пор единственным мужчиной, которого ей удалось увидеть, был отец Колумсилль, сморщенный, старый, с багровым носом луковицей и вечно слезящимися выпученными глазами. Еще ребенком Кэтлин с любопытством подглядывала, не выпадут ли они из орбит.

В конце концов все мужчины, которые фигурировали в рассказах матери-настоятельницы, превратились в фигуры чуть ли не мифические, почти легендарные. Жизненной правды в них было не больше, чем в языческих богах, с которыми сражался герой Кухулин. Впрочем, какая разница, настоящие они или нет, подумала Кэтлин, покачав головой. Все равно это был ее мир, ее воображение, ее мечты, и вот сегодня пришел наконец тот единственный в году день, когда она могла углубиться в этот волшебный мир, который и пугал, и манил ее.

Солнце за спиной Кэтлин, бросая на землю широкие полосы света, клонилось к горизонту. Вдруг девушка замедлила шаги. Может, таинственное очарование этого уголка внушило ей благоговейный восторг? Она знала, что, как только минует последний дуб и приблизится к огромному обломку скалы, чтобы найти свою лилию, ощущение чуда развеется, исчезнув до следующего года.

Тонкая, изящная рука отбросила на спину шелковистые локоны, в прелестных синих глазах сверкал огонь любопытства.

Кэтлин осторожно ступала босыми ногами, стараясь не примять первые весенние цветы.

Пальцы девушки придерживали грубую ткань простенькой туники. Перед глазами ее появилось массивное каменное сооружение, и Кэтлин невольно закусила губу. Медленно-медленно взгляд ее обежал грубую поверхность камня, скользнул вверх, к древним письменам, разобрать которые она не могла. Девушка нерешительно подняла глаза выше, туда, где в шероховатой впадине ее всегда ждала лилия, и вдруг оцепенела. Там, на самом верху, на языческом алтаре, лежал человек. Глаза его были закрыты, темные ресницы бросали лиловатые тени на высокие, резко очерченные скулы. Может, он спал? Или прилег на древний камень, обессилев от колдовского очарования этого места? Или это часть магического заклинания, повинуясь которому она каждый год приходит сюда?

А может, это сам герой Кухулин, по мановению волшебной палочки вернувшийся на землю из страны героев, подумала она, в немом восхищении любуясь могучим телом, выпуклыми мощными мускулами, туго обтянутыми полотном рубашки.

На глянцевом коричневом меху куртки из шкуры оленя горели полосы огненно-красного цвета – последние отблески заходящего солнца. Лучи его мягко скользили по загорелому лицу, обрисовывая четкие, словно чеканные, черты. Нос незнакомца, с надменной горбинкой, говорил о гордости, а высокие скулы – о некоторой доле высокомерия. Взгляд Кэтлин упал на его рот, и она ошеломленно заморгала. Это был рот поэта, любовника, каким-то непостижимым образом оказавшийся на суровом лице воина.

Кэтлин судорожно сглотнула, наслаждаясь этой картиной. Господи, подумала она, один только взгляд – и весь ее мир изменился!

Неужели это и было то, что обещала ей лилия? Тогда, значит, это и есть ее судьба? Этот мужчина, лица которого она никогда не видела прежде?

Полно, да был ли он человеком из плоти и крови? Смертен ли он или перед ней один из древних богов? Возможно ли, что на пути ее встало загадочное, непостижимое, нечто такое, о чем она и помыслить не могла?

Мысль эта показалась ей и сладкой, и пугающей. И все же разве могло это быть чем-то, кроме знака судьбы? Ведь она приходила сюда каждый год, в один и тот же день, и каждый раз на этом месте ее ждала прекрасная лилия. А теперь здесь лежал он.

Снедаемая любопытством, Кэтлин осторожно потянулась к его руке, коснулась гладкой кожи, невольно подивившись тому, какая она холодная. Слишком холодная для волшебного видения, вдруг подумала она. Девушка наклонилась и почувствовала щекой слабое дыхание. Значит, он живой, обрадованно подумала она. Прикрыв глаза, Кэтлин решила испробовать горячий шелк его губ своим ртом. Собрав все свое мужество, девушка склонилась к незнакомцу.

Что-то мелькнуло в воздухе, и две могучие руки сжали девушку. Она попыталась вскрикнуть, но не успела, потому что в следующее мгновение оказалась лежащей на спине, а тяжелое тело незнакомца придавило ее к поверхности алтаря. Кэтлин забилась, отчаянно пытаясь высвободиться. Пронзительный крик уже готов был сорваться с ее губ, но широкая ладонь мужчины закрыла ей рот, не дав издать ни звука.

Сжав руки в кулаки, Кэтлин сопротивлялась, как разъяренная кошка. Один из маленьких кулачков угодил мужчине в скулу, а колено попало в пах. Издав вопль, чудовище скатилось с нее.

– Дьявольщина! Просто дикая кошка, а не женщина! Да ты чуть не убила меня! – услышала она низкий, хриплый голос.

Кэтлин вдруг обнаружила, что смотрит прямо в глаза незнакомцу, и почувствовала неясную боль, будто лишилась чего-то дорогого. Спящий герой, которым она только что благоговейно любовалась, исчез навсегда.

– А я думал, что ваш христианский бог повелевает возлюбить своих врагов, – презрительно фыркнул он, кидая надменный взгляд на Кэтлин, – а не бить их чем попало чуть ли не до беспамятства.

Кэтлин рванулась назад, но ноги ее запутались в полах длинной одежды, и она никак не могла встать.

– К-кто вы такой?

– Меня зовут Нилл, – ответил он, и рот его сурово сжался. – Нилл Семь Измен.

Господи, что за человек перед ней? Один из тех, чье имя говорит о дурной славе? Взгляд Кэтлин встретился с его взглядом, и она заметила, как отвращение, исказившее ее лицо, отразилось в его зеленых глазах. На губах заиграла жестокая усмешка.

– Что ж, по крайней мере у вас хватает ума бояться меня, леди.

В душе Кэтлин вспыхнула ненависть к нему за то, что он так легко почувствовал ее страх, а к самой себе – за то, что не смогла его скрыть. С трудом пытаясь казаться невозмутимой, девушка высокомерно вздернула подбородок.

– Это вы украли мой цветок? – возмутилась она.

– Украл?! – эхом повторил он. – Какого дьявола? Зачем он мне?

– Он должен был лежать здесь, на алтаре друидов.

– Позвольте уверить вас, прекрасная дама, что если уж однажды я решу зарабатывать на жизнь воровством, то не стану тратить драгоценное время, воруя какие-то дурацкие цветы. Прах меня побери, вам-то он зачем? – Глаза незнакомца быстро скользнули вниз, по грубому холсту ее домотканого платья, и он задумчиво поскреб подбородок. – Впрочем… Должно быть, свидание с любовником, верно? Право, не знаю, понравится ли это вашей аббатисе!

– Да она, к вашему сведению… – Прикусив язык, Кэтлин заставила себя замолчать.

Щеки ее вспыхнули. Как ей хотелось в эту минуту дать ему пощечину, одним ударом стерев наглую усмешку с красивого надменного лица!

– Стало быть, вы пришли из монастыря. Чудесно! Вполне вероятно, это будет мне на руку. – Что-то в его голосе заставило Кэтлин не на шутку испугаться. – Я ехал верхом три дня, даже на ночь не останавливался – все искал аббатство Пресвятой Девы Марии. Черт побери, никак не мог найти проклятое место! Вымотался, да так, что уснул на этой вашей скале. Может быть, это судьба. Вы сами укажете мне путь к аббатству.

Кэтлин захлопала глазами, не веря тому, что только что услышала. Господи, оказывается, ему нужен монастырь! И он требует, чтобы именно она указала ему дорогу!

Вспомнив о добрых сестрах, которые воспитали ее, девушка содрогнулась. Она старалась не думать о том, какую угрозу может представлять этот гигант с суровым лицом закаленного в битвах воина для беззащитных женщин.

– Что за дело может быть у такого человека, как вы, в мирном аббатстве? – сдвинув брови, спросила Кэтлин.

На его лице появилась нетерпеливая гримаса, в глазах блеснул огонек гнева.

– Пришел за девчонкой, – буркнул он.

Кэтлин в испуге перекрестилась:

– Г-господи, помоги этой несчастной!

Нилл, откинув голову, разразился презрительным хохотом:

– Боюсь, ей понадобится куда больше помощи, чем может дать ваш Господь!

– К-кто она? – с трудом пролепетала Кэтлин. Но раньше чем имя слетело с его губ, она уже знала, что он ответит, почувствовав, как сердце ухнуло в пятки.

– Ей дали на редкость дурацкое имя: Кэтлин-Лилия.

– Нет! – вскрикнула Кэтлин. Волшебные мечты ее лопнули, точно мыльный пузырь. – Это невозможно!

Мать Пресвятая Богородица, и как она сразу не догадалась?! Как не заподозрила того, о чем давно предупреждали ее добрые сестры? Так, значит, то, чего они боялись, оказалось правдой?! Ее лилии не более чем сладкий яд, навлекший на нее беду, а вовсе не сияющая звезда, предсказывающая Кэтлин судьбу.

Ужас придал ей сил, и, высоко подобрав подол, девушка вскочила на ноги и бросилась бежать назад, туда, где ждало ее все, что она любила.

Но увы, хоть Кэтлин и летела со всех ног, однако от правды не убежишь, и она это хорошо понимала. Разве стены аббатства окажутся преградой для этого человека? Слезы хлынули из ее глаз. Теперь, думала Кэтлин, даже любовь матушки-настоятельницы вряд ли сможет защитить ее.

Кэтлин вихрем ворвалась в аббатство. Сестры ахнули от изумления, когда девушка с грохотом захлопнула за собой тяжелые створки ворот. Сестра Люция, пухленькая женщина, частенько подремывавшая над молитвенником, испуганно выронила корзинку с морковью. На ее круглом, похожем на луну лице отразился страх. Она бросилась к Кэтлин.

– Господи, спаси нас и помилуй! – запричитала она. – Что с тобой? Несешься, будто все дьяволы преисподней хватают тебя за пятки!

– Н-не все! – дрожа всем телом, пролепетала Кэтлин. – Вполне достаточно и одного! – Ей было невыносимо стыдно за слезы, что по-прежнему текли у нее из глаз, но она была бессильна что-либо поделать. – А где матушка-настоятельница?

Пухлые щеки сестры Люции побелели как снег.

– В своей келье, кажется. Но она попросила не беспокоить ее.

Кэтлин, с опаской покосившись на ворота, поежилась, ожидая каждую минуту услышать за спиной оглушительный грохот лошадиных подков и низкий голос.

Кэтлин вцепилась в рукав старой монахини.

– Что бы ни случилось, сестра Люция, не открывайте ворота, хорошо? Ни в коем случае не впускайте его сюда! Умоляю вас!

– Не впускать его? Э-э-э… мужчину? – Старушка осенила себя крестом. – Никогда, дитя мое! Клянусь кровью святого Патрика!

Чуть-чуть успокоившись, Кэтлин круто повернулась и торопливым шагом направилась через двор к старинному каменному строению. Миновала несколько узких келий, в которых когда-то играла еще ребенком, а потом училась читать молитвы. Это было место, где ничто, даже ночной кошмар, не могло потревожить сон невинного ребенка.

Сердце гулко стучало в груди. Бог даст, подумала она, матушка-настоятельница все уладит. Кэтлин свернула за угол, оказавшись в покоях настоятельницы, и замерла при виде того, что было ей до боли знакомо. Это место до такой степени дышало миром и спокойствием, что дикая сцена, которая разыгралась на алтаре друидов, вдруг показалась Кэтлин лишь игрой воспаленного воображения.

Худенькая, но ловкая, обладающая несокрушимым здоровьем, матушка-настоятельница что-то искала в сундуке. В окно лился солнечный свет, пожилая монахиня, достав ворох материи, подслеповато прищурилась, разглядывая ее.

Кэтлин изумленно заморгала, разглядев, что это пеленки, в которые она была завернута еще младенцем. Она была совершенно уверена, что их много лет назад отдали кому-то из бедняков, как и все остальное, что люди приносили в монастырь.

Вдруг матушка вздрогнула и насторожилась, заслышав у себя за спиной шорох шагов. Смутившись, она повернулась, и Кэтлин заметила, как вспыхнули ее щеки. Глаза ее потемнели, затуманенные дымкой воспоминаний, на губах играла чуть печальная улыбка. Взгляд старушки упал на Кэтлин, руки ее невольно разжались. Складки нежной материи сверкающим водопадом стекли вниз, в открытый сундук.

С трудом скрывая беспокойство, аббатиса осенила себя широким крестом и бросилась к Кэтлин. Обхватив ладонями лицо девушки, она испуганно заглянула в ее глаза:

– Кэтлин, дитя мое! Что случилось? Ты не заболела?

Нарушить хрупкий покой старой женщины оказалось труднее, чем Кэтлин воображала. Но кроме матушки, некому прийти ей на помощь.

– Я ходила к языческому капищу.

– Боже мой, ты не поранилась? Эта тропинка такая каменистая!

– Нет, но моя лилия – ее там не было!

Явное облегчение разгладило морщинки на лице монахини. Ее старческие серые глаза светились мягким сочувствием.

– Знаю, что ты разочарована, моя голубка, но не печалься. Может, ее просто сбросило ветром. Хочешь, пойдем поищем твою лилию?

– Нет! – При мысли о том, чтобы вместе с почтенной матушкой снова встретить это чудовище, все поплыло у нее перед глазами. – Ни за что! Там, на этом самом месте… – Теперь Кэтлин уже дрожала всем телом, с губ ее сорвался стон, но остановиться она уже не могла: – Чудовище, настоящее чудовище в образе человека! Он схватил меня и…

Мать-настоятельница побелела, чувствуя, как сердце ее разрывает невыносимая боль. Опомнившись, она призвала на помощь всю силу воли.

– Кэтлин, ты должна рассказать мне, что случилось, – твердо сказала она. – Этот человек – он что, коснулся тебя неподобающим образом?

– Да, матушка! – Кэтлин заметила, как старушка сжалась. – Ты только посмотри на мои руки! – Завернув рукава, девушка показала ей темные пятна. – Этот негодяй схватил меня! А потом бросил на алтарь и сам навалился сверху!

Аббатиса, замерев как изваяние, не издала ни звука, только в глазах ее светилась надежда.

– Это все, дитя мое? Ты уверена?

– Все?! – задохнулась от возмущения Кэтлин. – Господи, да ни один человек никогда не позволял себе такого безобразия! Я дала ему оплеуху! Оттолкнула его, а потом убежала.

Наконец старая монахиня улыбнулась.

– Конечно, дитя мое! Слава Всевышнему, все обошлось! – Прижав девушку к груди, настоятельница ласково гладила ее по голове. – Тише, радость моя, теперь все будет хорошо.

Кэтлин прижалась к старушке, ища покоя и защиты в ее объятиях.

– Вне всякого сомнения, это был просто беглый виллан, – пробормотала старая настоятельница. – Или странствующий воин, рыскающий по округе в поисках легкой добычи. Однако надо послать весточку жителям соседских ферм, чтобы они были настороже. И предупредить остальных сестер!

– Послушай, ты, наверное, не поняла. Этот человек не собирается никуда уезжать. – Кэтлин с трудом сглотнула вставший в горле комок и подняла залитое слезами лицо. Ее заплаканные глаза встретились с встревоженным взглядом настоятельницы. – Он приехал за мной.

Ахнув от неожиданности и негодования, матушка-настоятельница поспешно отвернулась. Ее старческая рука сжала пышные складки вышитого полотна, которое она извлекла из старого сундука.

– Я всегда боялась, что рано или поздно этот день придет. Пеленка, в которую ты была завернута… неспроста она была такой роскошной. И эта лилия, которую кто-то оставлял для тебя каждый год… Я старалась привыкнуть к этой мысли и подготовить тебя.

Кэтлин оцепенела, заметив на лице старушки выражение, которого никогда не видела прежде, – яростная, исступленная любовь, которая заставляет мать, забыв обо всем, броситься навстречу разъяренному быку, чтобы защитить своего ребенка.

– Одно я могу твердо обещать тебе, Кэтлин. Пусть моя бессмертная душа будет проклята навеки, если я позволю какому-то негодяю забрать тебя отсюда вопреки предназначению твоей судьбы!

– Досточтимая матушка! – прошелестел из-за дверей чей-то робкий голос.

Обе, и настоятельница, и Кэтлин, испуганно вздрогнули.

– В чем дело? – строго спросила настоятельница.

В дверь просунулась голова сестры Люции. Губы ее дрожали.

– В ворота монастыря стучит какой-то человек. Я объяснила ему, что у нас очень строгий устав – мы ведем уединенную жизнь и не поддерживаем сношений с внешним миром. Но он твердит, что принес весть от верховного тана, и клянется, что если я не позволю ему войти в монастырь, то он разнесет ворота в щепки.

– Не стоит так расстраиваться из-за пустых угроз. Хорошо, я спущусь поговорить с этим посланцем. А ты, сестра Люция, уведи отсюда Кэтлин. Спрячьтесь обе в старой хижине и сидите тихо, пока я не пришлю за вами.

Мать-настоятельница, поспешно подобрав полы старенькой рясы, почти выбежала, захлопнув за собой дверь. Испуганная неожиданным поворотом, который сегодня сделала ее до сих пор безмятежная жизнь, Кэтлин вслед за ней выпорхнула из кельи, оказавшись на крохотном, вымощенном каменными плитами дворике. Здесь стоял каменный домик, в котором ей предстояло укрыться.

Кэтлин любила ощущение мира и покоя, исходившее, казалось, от этих каменных стен.

Закрыв глаза, она перебирала в памяти истории, что когда-то слышала от аббатисы, о чудесах, совершаемых ангелами, об удивительной силе святого волшебства.

Только чудо могло спасти ее сейчас!

Опустившись на колени возле сестры Люции, она истово молилась, как никогда прежде. «Прошу вас, – умоляла она, обращаясь сразу ко всем известным ей ирландским святым, – сделайте так, чтобы все осталось по-прежнему!»

С самого детства ее опекали, поэтому она долго оставалась ребенком, слишком наивным, чтобы понять, что судьба порой бывает беспощадна. Кэтлин обожала слушать рассказы аббатисы о славной судьбе, о прекрасном, хотя и загадочном, будущем, которое ждет ее впереди. Все эти истории приятно щекотали самолюбие девушки – ей нравилось чувствовать свою избранность.

Кэтлин никогда не подозревала, как высока будет цена, которую ей предстоит уплатить за это счастье. Догадывайся она об этом, кто знает, что бы она предпочла. Может статься, рухнув на колени перед доброй настоятельницей, она умолила бы матушку оставить ее навсегда в стенах монастыря.

Но теперь Кэтлин ясно чувствовала, что это ее судьба с грохотом колотит в створки ворот. И уж конечно, матери-настоятельнице не по силам остановить этого человека, тут не поможет даже ее сан. Кэтлин задрожала всем телом. Неужели ничто в мире не спасет ее?

Ветер тряс ветхую дверь, напоминая о других силах, что некогда властвовали в этих местах. Туата де Данаан! В полном отчаянии Кэтлин взывала к ней. «Послушай меня, – умоляла она, – если я принадлежу тебе. Моя лилия и мои детские мечты, та странная судьба, о которой рассказывала мне матушка-настоятельница, – забудь о ней! Я не могу уйти отсюда!»

Кэтлин с трудом проглотила застрявший в горле сухой комок, прошептав слова, которые никогда не произносили ее губы:

– Я боюсь!