Кэтлин сидела на трехногой табуретке, стараясь как-нибудь ненароком не свалиться и не уронить ссохшуюся в камень овсяную лепешку в камин, где едва тлело несколько углей.

Сердце девушки ныло. Она украдкой рассматривала некогда прекрасное лицо, нежный, чувственный рот и тело, столь хрупкое, что достаточно, казалось, легкого порыва ветерка, чтобы заставить его сломаться. Но не это заставляло сжиматься сердце Кэтлин, а улыбка немолодой женщины, сияющая радостью оттого, что сын ее наконец вернулся домой.

Господи милосердный, да что же случилось с ними? С Фионой, с Ниллом, с их матерью? Что за ужасные события могли до такой степени искалечить жизнь всех троих? Нилл, с его обостренным чувством долга и мрачноватой добротой, которую он так тщательно старается скрыть, – не такой он человек, чтобы безучастно смотреть на страдания матери и сестры. Свет всепрощающей любви, который зажегся в глазах матери при виде Нилла, не смогли бы погасить никакие силы рая или ада. Даже гнев, душивший Фиону при одном виде брата, казался немного наигранным, будто девушка намеренно подчеркивала свою неприязнь, не желая, чтобы кто-нибудь заметил, как сильно она на самом деле любит Нилла. Все это сбивало Кэтлин с толку.

Девушка отломила кусочек засохшей лепешки и украдкой посмотрела через плечо, не вернулся ли Нилл. Но он исчез, будто под землю провалился, и Фиона вместе с ним.

В который раз с той самой минуты, когда, проснувшись, она заметила над собой Нилла с обнаженным мечом в руке, Кэтлин пожалела, что не может побежать к матушке-настоятельнице, спрятать лицо в ее коленях и выплакать всю свою боль и страх.

Если бы она только догадывалась, как добраться до сердца Фионы, прочесть, что творится в душе Нилла, который казался сейчас измученным и больным куда больше, чем в тот день, когда чуть не разбился!

– Огонь достаточно жаркий, дитя мое? – ласково спросила мать Нилла. Стащив с себя изъеденный мышами, старый-престарый плащ, она бережно укутала им плечи Кэтлин.

– Нет, – запротестовала та, – не надо!

Но женщина в ответ только погладила ее по руке с такой нежностью, что Кэтлин сразу вспомнилась старая аббатиса.

– Тихо, тихо, детка. Тебе ведь и так уже досталось, бедный мой ягненочек. Согрейся у огня и расскажи мне, что с тобой случилось, облегчи свое сердце.

Глаза Кэтлин защипало. Неужели прошло всего лишь четыре дня, как она покинула аббатство? Казалось, миновала целая вечность с тех пор, когда кто-то разговаривал с ней так нежно. И все-таки у нее язык не поворачивался рассказать о том, что с ней случилось, – ведь у бедной женщины и без Кэтлин хватало горя. Кэтлин слегка откашлялась, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

– Мне бы не хотелось пока говорить об этом. Могу сказать только, что, если бы не помощь Нилла, я сейчас была бы мертва.

– Иисус, Мария и Иосиф, спасите нас! – Седовласая женщина, охнув, схватилась за сердце. Подернутые дымкой глаза ее на мгновение прояснились, что-то вдруг вспыхнуло в них – ужас, беспомощность, горе, когда-то заставившие ее погрузиться в собственный призрачный мир. И тут же все исчезло. – Ну да теперь, когда ты под защитой Нилла, бояться уже нечего, – с ласковой улыбкой сказала она. – Он точь-в-точь как его отец, а человека мужественнее и благороднее его я не знала.

Мужество? Благородство? Но разве не предательство отца повергло Нилла в пучину бесчестья? Все перемешалось у Кэтлин в мозгу, все, казалось, встало с ног на голову. Как докопаться до правды?

– Вы так напоминаете мне одного человека, которого я люблю, – пробормотала Кэтлин, не в силах сдержать слезы. От нахлынувших чувств голос девушки прервался. – Но я до сих пор не знаю вашего имени, не знаю, как обратиться к вам, чтобы поблагодарить вас за вашу доброту.

– Меня зовут Аниера. Но тебе вовсе не за что меня благодарить, дитя мое. Мой муж – Господи, да он бы встал из могилы, чтобы покарать нас, если бы мы решились отказать кому-то в гостеприимстве! Ты можешь считать Дэйр своим домом и оставаться здесь столько, сколько хочешь! – Аниера ласково улыбнулась. – Да и моя Фиона будет счастлива, если у нее появится подруга.

Заглянув в глаза седовласой женщины, Кэтлин вдруг заметила промелькнувшую в них грусть, будто где-то в уголках призрачного мира, в котором она жила, сохранилось смутное воспоминание о том, что она некогда потеряла и так горько оплакивала.

Повинуясь безотчетному порыву, Кэтлин потянулась к Аниере и взяла ее руки в свои, ужаснувшись, какие же они хрупкие. Сколько раз доводилось ей видеть, как аббатиса делала то же самое. Простое пожатие руки, сочувственное молчание порой облегчали боль и горе, когда слова были бессильны.

В эту минуту ее слуха коснулось эхо приближающихся шагов, и Кэтлин мгновенно догадалась, что это был Нилл – достаточно было только увидеть, каким сиянием вспыхнули глаза Аниеры. Девушка обернулась, стараясь не выдать своего смятения.

Трудно было бы сейчас узнать в Нилле надменного непобедимого воина, покинувшего блестящий двор тана ради того, чтобы завоевать себе достойное имя. Под глазами залегли тени, волосы были всклокочены и в беспорядке рассыпались по плечам. Тем не менее он старался скрыть свою растерянность от пытливого взгляда матери.

– Думаю, пришло время проводить Кэтлин в ее комнату, – предложил он. – Дорога до Дэйра была долгой и утомительной.

Аниера сочувственно поцокала языком.

– А я-то, глупая, все болтаю и болтаю, когда бедный ребенок чуть ли не падает! Вот это гостеприимство, скажу я вам! Нилл, я сама отведу ее наверх и уложу в постель, чтобы она могла как следует отдохнуть!

– Нет, – ответил Нилл чуть более резко, чем это было уместно, и почувствовал досаду, заметив, как, вздрогнув, мать залилась румянцем стыда. Сделав над собой усилие, он постарался, чтобы голос его смягчился. – Не стоит беспокоиться, мама. К тому же Кэтлин сейчас под моей опекой, ты забыла? Да и потом, нам нужно поговорить. – Заметив, что мать вопросительно склонила голову, Нилл заторопился. – Мы должны решить, что делать, если люди, которые преследуют нас с Кэтлин, вдруг явятся сюда.

– Ах, Нилл, к чему придумывать причины для того, чтобы провести немного времени наедине с такой очаровательной девушкой? – с ласковой насмешкой в голосе сказала Аниера. – Какой ты еще глупый! Да и кому в Ирландии придет в голову напасть на замок? Разве ты забыл, что твой отец дважды выдерживал осаду целой армии, укрывшись за его надежными стенами, когда в замке было не больше десяти человек, способных держать оружие? Да, да, Кэтлин, это чистая правда. По всей Ирландии барды до сих пор слагают песни о мужестве отца Нилла.

Украдкой покосившись в сторону Нилла, Кэтлин с болью в сердце заметила, как его руки сжались в кулаки. Оставалось только гадать, чего стоило мальчишке с такой гордой и чувствительной душой видеть, как поверженный кумир валяется в грязи у его ног! Узнать, что никто не поет о храбрости его отца и что в памяти потомков останется не его беспримерная доблесть, а лишь несмываемый позор, которым он покрыл свое имя!

Но лицо Аниеры светилось любовью и гордостью, непоколебимой верой в человека, который некогда был ее мужем.

– Нилл, отведи Кэтлин в Морскую комнату.

– Морская комната? – удивилась Кэтлин, бросив вопросительный взгляд на Нилла и догадываясь, что перед его глазами стоит та же картина: солнечные лучи, пронизывающие зеленовато-синюю толщу воды почти до самого дна, и ласковый шепот набегающих на берег волн.

– Я родилась на севере и жила там до того дня, когда мой возлюбленный увез меня в свой замок. Ты не поверишь, но я умирала от тоски по морю. А потом пришел день, когда мой Ронан вынужден был покинуть меня, хотя это чуть не разбило его сердце. С армией таких же храбрецов он отправился в поход, а когда вернулся, вдруг заперся в одной из комнат и долго не показывался. Я едва не выплакала все глаза, уверенная, что он больше не любит меня. А потом, – пальцы Аниеры украдкой коснулись губ, будто на них еще горел поцелуй ее возлюбленного, – он подхватил меня на руки и понес по лестнице сюда, в эту комнату, чтобы показать чудо, которое сотворил собственными руками. В ту же ночь, которую мы провели в ней, был зачат наш первый ребенок. Да, Нилл, это был ты. Я совершенно уверена в этом. Прошло несколько месяцев, и ты появился на свет в этой комнате. Твой отец сидел рядом, крепко сжимая мою руку, а вокруг плескались волны моего собственного моря.

– Я что-то такое помню, – нехотя признался Нилл.

– Когда-то в детстве это было твоей любимой игрой – забраться на нашу постель, будто это был корабль, плывущий к незнакомым берегам, чтобы отразить нашествие бесчисленных врагов. – Аниера умолкла, вглядываясь во что-то, видное лишь ей одной. – Ты помнишь эту игру, Нилл? Как ты любил играть в нее! А твой отец обычно притворялся морским чудовищем – выл, рычал и старался стащить тебя в воображаемые волны!

Кэтлин украдкой покосилась в сторону Нилла, сердце ее мучительно заныло. Неужели он когда-то был этим мальчиком, о котором с такой любовью и нежностью рассказывала мать?

Что же довелось ему пережить в тот страшный день, когда счастливый мир детства разлетелся на куски? Какие адские мучения пришлось вытерпеть его отцу, воину, хоть и закаленному в боях, но сохранившему в душе достаточно нежности, чтобы подарить море женщине, которую он беззаветно любил? Или все это лишь порождение помутившегося ума несчастной Аниеры?

А может, именно воспоминание об этих счастливых днях детства и заставило Нилла отвезти ее к морю, подумала Кэтлин.

– Ну, тогда ступайте вдвоем, дети мои. – Аниера беззаботно махнула в их сторону хрупкой, как веточка, рукой, очевидно, желая остаться наедине со своими воспоминаниями. – А поболтать с Кэтлин мы сможем и попозже.

Выходя следом за Ниллом из комнаты, где его мать, сидя на кривоногой табуретке, казалось, не замечала ничего, Кэтлин пыталась угадать, что он чувствует в эту минуту.

Все его тело напряглось как струна, будто он едва сдерживался, чтобы не потерять контроль над собой. Чего он хочет? – гадала Кэтлин. Вскочить в седло и умчаться куда глаза глядят, чтобы не видеть опустошения, которое было заметно повсюду? Как он тогда сказал Фионе? Что с радостью спрятал бы Кэтлин даже в аду, лишь бы никогда не ступать на порог родного дома? И тем не менее решился вернуться сюда, обрекая себя на мучительную пытку, и все только ради нее.

Давая выход своему гневу, Нилл в бешенстве смахнул со стены паутину и ударом ноги распахнул дверь. Целое облако пыли взвилось в воздух. Кэтлин раскашлялась, из глаз потекли слезы. Едва дождавшись, когда немного осядет пыль, она с любопытством окинула взглядом комнату, в которой ей предстояло жить до тех пор, пока они с Ниллом не уедут из замка.

Ей показалось, будто она и Нилл перенеслись в чертог, на многие сотни лет погруженный в волшебный сон какой-то злой феей.

Стены были покрыты некогда великолепными драпировками. Волны, увенчанные хлопьями белоснежной пены, казалось, танцевали в воздухе, а искрящиеся золотом лучи солнца играли на спинах диковинных рыб, беспечно резвившихся в прозрачной морской глубине.

Чудесные морские раковины, кем-то заботливо отполированные до зеркального блеска, будто несли в эту комнату соленое дыхание моря.

Кэтлин осторожно дотронулась до рыбацкой сети.

– Как тут, наверное, было красиво! – воскликнула она.

– До того как черви изъели все дерево и кровать покрылась пылью?

– Нет, – смущенно возразила Кэтлин, – я этого не говорила.

Сдернув с кровати покрывало, изъеденное мышами, Нилл с ожесточением швырнул его на пол, снял с себя плащ и расстелил его на постели.

– Тогда, значит, подумала. Может, моя мать и не замечает, что живет в доме, который больше напоминает навозную кучу, но ты-то уж не могла этого не заметить!

Его исполненные жгучей горечи и стыда слова обидели бы ее, если бы она не чувствовала терзающей его мучительной боли.

– Нилл, я слишком благодарна за то, что у нас есть хотя бы крыша над головой, чтобы обращать внимание на какую-то пыль!

– Пыль?! – Едкий смешок сорвался с его губ. – Да проклятый замок того и гляди рухнет нам на голову! Черт возьми, откуда мне было знать, что им приходится так туго?! – Он повернулся к Кэтлин, будто умоляя ее поверить его словам. – Клянусь тебе, я ничего не знал!

– Конечно, нет.

Нилл не сводил с нее испытующего взгляда.

– Неужели тебе так легко поверить человеку, одно имя которого кричит о предательстве? Тогда ты просто дурочка. Проснись же, Кэтлин! – Широким взмахом руки Нилл обвел комнату, словно указывая на ее былое великолепие, от которого почти ничего не осталось. – Я предал свою мать! Я предал и ее, и Фиону!

– Но ты же не знал!

– Но должен был знать! Чего мне стоило хотя бы убедиться в том, что они ни в чем не нуждаются? Ведь за столько лет я ни разу не приехал в Дэйр! Нет! Я был слишком зол для этого! Слишком горд! Слишком озабочен тем, чтобы исполнить семь подвигов, которые помогли бы мне вернуть потерянную честь! Скажи мне, Кэтлин, где она теперь, моя честь?!

Ей отчаянно хотелось прикоснуться к нему, успокоить терзавшую его жгучую боль, но она боялась, что он оттолкнет ее. И все же решилась. Шагнув вперед, девушка осторожно провела кончиками пальцев по вздувшимся на лице желвакам. Нилл, вздрогнув, отпрянул в сторону, как от пощечины.

– Но ведь именно благодаря ей я осталась жива, – тихо возразила она.

– Да что ты говоришь?! – Едкая, презрительная усмешка скривила его губы. – Неужели тебе никогда не приходило в голову, что на самом деле спасло тебе жизнь? – Он повернул к ней голову, и глаза их встретились.

Сердце Кэтлин вдруг бешено забилось. Мучительный голод и желание – вот что она прочла в этих глазах.

– Я не понимаю.

– Если бы ты не была так прекрасна, Кэтлин, неужели ты думаешь, что рука моя дрогнула бы?

Вспыхнувшее в теле Кэтлин пламя обожгло щеки огнем. Выходит, он любуется ее красотой! И все-таки что-то ужасное, уродливое угадывалось за его словами. Намек на то, что он скорее всего свершил бы свое черное дело, будь она простенькой, незаметной, как сестра Мэри, с ее мышиного цвета волосами и изрытым глубокими оспинами лицом.

Кэтлин нахмурилась, стараясь отогнать от себя мысль о том, что все мужчины одинаковы. Все они ценят в женщинах лишь то, что изменчивая природа дарит каждой при рождении: нежную кожу щек и мягкие губы, пышные волосы и сияющие глаза, – то, что преходяще, мимолетно, а не бесценные сокровища души: мужество, доброту, верность.

Нет, думала она, было бы слишком больно поверить, что Нилл способен вонзить меч в беспомощную, ни в чем не повинную девушку.

– Я верю, я надеюсь, что ты все равно не смог бы убить меня, каким бы ни было мое лицо!

– Почему? Только лишь из-за того, что теперь, когда я нарушил приказ Конна, ты видишь во мне героя из легенды? Неужели ты ничему не научилась за те несколько дней, что провела вместе со мной? – Он презрительно фыркнул. – Ты видишь только то, что хочешь видеть!

Кэтлин упрямо вздернула подбородок.

– И все равно я не верю в то, что ты мог бы убить меня, Нилл!

– Теперь мы уже никогда этого не узнаем, верно, Кэтлин? Так же как не узнаем, почему я бросил на произвол судьбы и замок Дэйр, и всех, кто в нем: для того, чтобы вернуть себе честь, или же потому, что хотел сбежать! – Круто повернувшись, он выскочил за дверь и с грохотом захлопнул ее за собой.

В узкую щель окна лился свет луны, высоко в небе мягко мерцали звезды. За много миль отсюда, в аббатстве, мать-настоятельница, наверное, сейчас тоже не спит, глядя на звезды и думая о ней. Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как она уехала из монастыря Святой Девы Марии. В горле Кэтлин застрял комок, глаза защипало. Будь она сейчас дома, то, как обычно, устроилась бы у ног матушки-настоятельницы, положив голову к ней на колени, и гребень мерно шуршал бы в ее волосах, снимая усталость и огорчения минувшего дня. Но теперь рядом с ней нет никого, кто пообещал бы, что завтра все будет хорошо. Казалось, будто чья-то злая воля разделила мир пополам, отрезав от Кэтлин всех, кого она любила, и ей никогда уже не вернуться назад.

– Я не знаю, что мне делать, досточтимая матушка, – прошептала она, давясь слезами. – Этот замок – он словно переполнен горем. Я не знаю, чему мне верить.

Кэтлин сердито смахнула с ресниц слезы, вспомнив, сколько раз аббатиса, взяв ее за руку, вела в сад, когда Кэтлин не могла уснуть. «Подними голову, дитя мое, и посмотри наверх. Ты никогда не будешь одинока. Звезды – это ангелы, которые следят за тобой. Так же как и я, они защитят тебя, даже когда ты вырастешь и покинешь нас навсегда».

Сердце Кэтлин заныло, и все же она была рада, что вспомнила слова настоятельницы. Кэтлин почувствовала, как истосковалась по тишине и покою, разлитому в ночном воздухе, по беспредельной любви, которую дарила ей приемная мать.

Она и понятия не имела, куда ей идти, чтобы оказаться в саду, и все-таки твердо решила отыскать его, пусть даже ей придется блуждать до рассвета. Кэтлин потихоньку выбралась из комнаты и, оказавшись в коридоре, попыталась припомнить, какой дорогой вел ее Нилл.

Раза три она сбивалась с пути, каким-то чудом каждый раз возвращаясь к себе в комнату. На четвертый раз Кэтлин наконец удалось выбраться на какую-то узкую каменную лестницу, которая вела вниз.

Толкнув тяжелую дверь, она распахнула ее, и лицо ее овеяло сладостным ночным воздухом. Кэтлин бесшумно скользнула в темноту, в тень замковых стен, и подняла лицо к небу, мечтая забыть обо всем, что камнем лежало на душе, раствориться в бескрайнем бархате ночи и грезить о том, что она снова у себя дома, в тихом монастырском саду.

Но не успела Кэтлин сделать и шага, как откуда-то из темноты раздался низкий голос, и сердце ее чуть было не разорвалось от страха.

– И не вздумай сбежать. Одна, в незнакомых местах – луна еще не успеет зайти, как ты уже будешь мертва.

– Нилл! – Кэтлин растерянно уставилась на высокую фигуру, бесшумно выскользнувшую из темноты. – Что ты здесь делаешь?!

Он ожесточенно отшвырнул в сторону изъеденный молью старый плед, защищавший его от ночной свежести.

– Я поклялся никогда больше не проводить ночь под крышей замка Дэйр! – Нилл беспечно уселся прямо на землю, и Кэтлин невольно обратила внимание, как свет луны играет в его блестящих волосах. – Так скажи мне, Кэтлин-Лилия, от кого ты бежишь? От кого спасаешь свою жизнь? Неужели наткнулась на паука размером с кошку? Или целая армия мышей устроила парад прямо у тебя на постели?

– Никуда я не бегу! – возмутилась Кэтлин, слегка разозлившись. – Просто хотела сойти вниз посмотреть на звезды.

– Боюсь, в это трудно поверить. – Опершись рукой о землю, Нилл снова поднялся на ноги. – Звезды, между прочим, отлично видно из окна твоей комнаты. К тому же ни одно разумное существо никогда не стало бы рисковать свернуть себе шею, спускаясь вниз по этой кошмарной лестнице, и все только для того, чтобы полюбоваться звездами.

– Может быть, и стало бы, если бы чувствовало себя одиноким и скучало по дому. – Голос Кэтлин дрогнул, и она отвернулась, досадуя на себя, что не смогла скрыть своей слабости. – Да и потом, все равно ты не поймешь…

Нилл пожал широченными плечами:

– Возможно. К тому же я никогда не забивал голову ничем, кроме сражений.

Почему его равнодушие такой болью отдается в сердце?

– Что ж, если это так, тогда мне жаль и тебя самого, и тех, кто тебя любит, – тихо проговорила Кэтлин.

Она вдруг почувствовала, как Нилл сразу весь подобрался.

– Я не нуждаюсь в твоей жалости. А кстати, о тех, кто меня будто бы любит: нельзя ли поподробнее? Неужто тебе удалось прочесть любовь в глазах моей драгоценной сестрицы? Да она сплясала бы от радости, если б ей подвернулся случай воткнуть мне кинжал между ребер.

– Она сердита на тебя. Сердита, обижена и к тому же боится. Залечить ее раны можешь только ты, Нилл. И раны твоей матери тоже. Неужели ты настолько слеп, что не заметил, как она смотрела на тебя?

– Она смотрела не на меня, – с горечью фыркнул Нилл, – вернее, смотрела-то на меня, а видела мальчишку, который погиб в тот самый день, когда развеялась легенда о его храбром отце.

– Когда-то она носила тебя под сердцем, Нилл. И любила – задолго до того, как ты появился на свет. Теперь у вас обоих появился шанс узнать друг друга снова. Подумать только – ты можешь снова быть с матерью! Если б ты только знал, как я тебе завидую!

Движением руки Нилл заставил ее замолчать.

– Я сделаю для матери и Фионы все, что только в моих силах. Но если ты рассчитываешь заняться любимым женским делом – помирить нас и заставить забыть обо всем, то только зря потратишь и время, и силы. Я позабочусь о них, поскольку это мой долг, но это все.

– Господи, да ведь ты, похоже, даже не понимаешь, от чего отказываешься! Впрочем, не ты первый, не ты последний. Многие потом понимают, кусают локти, да только уже слишком поздно. – Подняв глаза к небу, Кэтлин посмотрела на звезды. – Все эти годы, что я прожила в аббатстве, я была ужасной дурочкой. Все время гадала, что за таинственная судьба ожидает меня впереди. И чем становилась старше, тем делалась более нетерпеливой, сгорая от желания поскорее начать эту новую, необыкновенную жизнь! – Кэтлин засмеялась принужденным смехом. – Знаешь, сейчас я с радостью отдала бы все на свете, лишь бы снова оказаться за монастырскими стенами.

Кэтлин обернулась и вздрогнула, обнаружив, что Нилл стоит почти вплотную.

– Но ты не из тех женщин, которым на роду написано провести свою жизнь в монастыре. Конечно, сейчас ты напугана, но если завтра, проснувшись, вдруг обнаружишь, что оказалась в аббатстве, готов поклясться чем угодно – через пару дней снова потеряешь покой.

– Нет. За несколько дней, что прошли с тех пор, как я покинула аббатство, я, кажется, постарела на тысячу лет. Я узнала, что в мире царят ложь, измена, предательство, ненависть и зависть. И мужество, – вдруг добавила она тихо, бросив взгляд на Нилла. – Но даже мужество порой приносит одно лишь горе. Мой долг тебе не оплатить никакими деньгами.

– Ты ничего мне не должна, – грубо оборвал ее Нилл.

Кэтлин со вздохом обхватила себя руками.

– Как бы я хотела снова оказаться в аббатстве – оплакать все зло, что невольно причинила тебе! Чтобы все было как прежде, пока я не наткнулась на тебя, спавшего на алтаре друидов! – В ее словах прозвучала тоска.

– Нам не дано снова вернуться ни в то время, ни в то место, Кэтлин, – проговорил он, глядя на нее сверху вниз. Темные тени легли на его суровое лицо, делая его загадочным, словно древние, священные камни. – Да и что бы это изменило? Конн прислал бы вместо меня другого, вот и все. До сих пор я ломаю голову, правильно ли поступил, оставив тебе жизнь. В одном я только уверен твердо: жизнь в стенах монастыря – это не то будущее, для которого ты была рождена.

– Но я любила сестер, и они любили меня. Там, в аббатстве, мне ничто не грозило.

Лунный свет упал на его лицо, и Кэтлин с удивлением заметила, что губы Нилла раздвинулись в слабой улыбке.

– Ты говоришь о судьбе, – сказал он. – Но если бы монашество было твоим уделом, то природа не наделила бы тебя вот этим, – пальцы его осторожно скользнули по ее щеке, – лицом, прекраснее, чем та лилия, которую ты искала в день, когда мы впервые встретились. Да, – голос его вдруг стал низким и чуть хрипловатым, – ты прекрасна, прекрасна, как цветок. Любой мужчина, которому посчастливилось увидеть тебя, отдал бы все на свете, лишь бы ты осталась с ним.

Странно было слышать эти слова от сурового воина. Кэтлин едва осмеливалась верить собственным ушам – меньше всего на свете она ожидала чего-либо подобного.

Кэтлин осмелилась украдкой бросить на него взгляд, голова ее шла кругом. Она сама не понимала, что с ней творится.

– Так, значит, тебе не все равно, Нилл? – прошептала она. – Я хочу сказать – если бы я вернулась в аббатство?

На мгновение наступила тишина, и Кэтлин услышала, как он втянул в себя воздух.

– Кэтлин, ты не должна так думать обо мне… словно я похож на всех остальных мужчин. Словно я могу… – Он осекся. Даже в слабом свете луны Кэтлин заметила, как окаменело его лицо. – Много лет назад я поклялся собственной кровью, что никогда не свяжу свою судьбу с женщиной.

– Наверное, одна из них разбила твое сердце?

Почему при одной этой мысли ей вдруг стало так больно?

– Нет, но страсть к женщине когда-то разбила жизнь моему отцу.

Кэтлин вдруг подумала, что все будущее Нилла омрачено смертью отца. Неужели на самом деле он потерял еще больше – не только мать и сестру, замок, который считал родным домом и который так сильно любил, а еще и надежду на счастье, на любовь?

– Может быть, тебе было бы лучше избавиться от меня? – проговорила Кэтлин, чувствуя, как слезы обжигают ей щеки. – Из-за меня тебе не удалось совершить свой последний подвиг. Ты потерял доверие тана. За кого же ты станешь сражаться теперь, Нилл?

– За тебя, Кэтлин-Лилия. За дочь слепого Финтана. Я буду сражаться за тебя, пока ты не будешь в безопасности, и за это я клянусь пролить свою кровь до последней капли.

Господи, сколько людей на свете готовы уничтожить ее, и, зная это, Нилл говорит, что собственной грудью заслонит ее от их мечей! Казалось бы, его клятва должна была успокоить Кэтлин, но вместо этого в груди ее вдруг поднялся гнев.

– Да, ты готов умереть за меня, но вот довериться мне ты не готов. Ты считаешь, что обязан выполнить свой долг перед сестрой и матерью, но ты не любишь их! Твой дом – поле битвы, где смерть – это слава и бессмертие! А как же насчет жизни, а, Нилл?

Она заметила, как лицо его потемнело от ярости и недоумения. Интересно, а чего он ожидал: благодарности?!

– Ты говоришь загадками! – угрожающе прорычал он.

– Вовсе нет. Это же очень просто. Я вижу, какой ты мужественный, красивый и сильный, и не могу понять, почему ты выбрал для себя этот путь! Объясни мне, Нилл! Что доставляет тебе радость? Что может заставить тебя рассмеяться?

– Я не нуждаюсь в этом! – рявкнул он свирепо.

– Твое сердце еще бьется, Нилл, и все же ты наполовину мертв.

Хриплое проклятие сорвалось с его губ, и, схватив Кэтлин за плечи своими сильными руками, он встряхнул ее:

– Хотел бы я, чтобы это было так, черт возьми! Тогда бы я не мучился, как сейчас!

– Неужели? Разве Нилл Семь Измен способен чувствовать что-то еще, кроме горечи и чувства вины?

– Это все ты! Каждый раз, стоит мне только посмотреть на тебя, как я хочу…

Кровь бросилась Кэтлин в голову.

– Хочешь? Чего же ты хочешь, Нилл? Ты стоишь тут, полный презрения ко мне, как в тот день, когда привез меня к морю. Ты ведь тогда не осмелился спуститься вниз вместе со мной, не решился даже кончиком пальца дотронуться до воды, почувствовать эту красоту вокруг тебя. Почему? Только потому, что когда-то твердо решил избавиться от всего, ради чего стоит жить?

Кэтлин вдруг вспомнила, каким он впервые предстал перед ней – словно повелитель другого мира. А теперь она убедилась, что все, что было в нем страстного, живого и сильного, сковано стенами, воздвигнутыми его собственной рукой. И Кэтлин внезапно почувствовала желание причинить ему боль и страдание – все, что угодно, лишь бы разрушить этот невидимый барьер, пробудить его от сна, в который он был погружен.

– Похоже, твое имя подходит тебе куда больше, чем я до сих пор думала, – вызывающе бросила она. – Нилл Семь Измен, ты и в самом деле готов предать любой дар, который жизнь предлагает тебе.

Она круто повернулась, чтобы уйти, но на руке ее вдруг словно сомкнулись стальные клещи.

– И что же это за дары, которые предложила мне жизнь? Предательство, ненависть, ложь?

– И еще любовь, и смех, и красота солнца, которое каждое утро поднимается над горизонтом. Всем нам порой доводится совершать ошибки, Нилл, но когда приходит утро, перед каждым из нас вновь встает выбор – лелеять ли свою боль, или же позволить ей уйти навсегда и открыть сердце радости.

– Именно это ты и предлагаешь мне, Кэтлин, сверкая при этом своими небесно-голубыми глазами? Может быть, Конн прав: ты и в самом деле самое страшное, что есть на свете, – колдунья, искусительница, бросающая мне вызов? С первой же минуты, как я тебя увидел, ты пробуждаешь во мне желание столь сильное, что я, ни минуты не задумываясь, нарушил клятву верности, данную своему тану, и бросил тебе под ноги собственную жизнь.

Кэтлин чувствовала, как огонь, сжигающий душу Нилла, передается и ей. Она испугалась вдруг того всепожирающего пламени, которое сама разожгла в этом человеке.

– Да, я хотела бы стать колдуньей! Будь у меня волшебная сила, я заставила бы тебя пробудиться от сна, открыть глаза и увидеть, в кого ты превратился за эти годы! Трус, который боится открыть свое сердце любому чувству, кроме ненависти!

– Ах, значит, ты хотела бы узнать, что я чувствую, женщина? – Губы Нилла изогнула кривая усмешка. – Что ж, проклятие, ты это узнаешь! – С этими словами он притянул ее к себе, и его губы, обжигающие, страстные, дурманящие больше, чем волны, которые когда-то увлекли Кэтлин в пучину, властно накрыли ее рот. Сладкий, жаркий, как расплавленный мед, поцелуй этот вдруг зажег в ней невидимый огонь, воспламенивший каждую клеточку ее тела.

Губы Нилла все сильнее впивались в рот Кэтлин, сводя ее с ума и заставляя забыть обо всем. Она пылала как в огне. Колени ее подгибались, все тело трепетало в его руках. Не осознавая, что делает, Кэтлин вдруг обхватила его руками за пояс, стараясь удержаться на ногах. Грудь ее прижалась к груди Нилла, и она услышала, как бешено колотится его сердце.

Погрузив одну руку в блестящий каскад ее иссиня-черных волос, Нилл запрокинул ей голову, изогнув ее нежную шею. Губы его мягко коснулись щеки и двинулись вниз, упиваясь восхитительно гладкой кожей, белевшей в лунном свете, лаская ее с голодной жадностью. Широкая ладонь спустилась вниз, на грудь.

Нет, промелькнуло в голове Кэтлин, этого не должно случиться. Она не должна позволить… Но увы, она не только позволяла ему ласкать ее, но и наслаждалась этим. Вместо того чтобы сопротивляться, она замерла, сама не понимая, чего ожидает.

Хриплый стон вырвался из груди Нилла, когда его ладони обхватили упругие чаши и загрубевшие в битвах, покрытые шрамами руки вдруг замерли, упиваясь их тяжестью. Наслаждение, настолько острое, что ей казалось, еще немного – и сердце ее разорвется, пронзило Кэтлин. Жесткий кончик пальца с неожиданной нежностью очертил напрягшийся сосок, и она, не в силах больше сдерживаться, слабо застонала.

– Нилл, я никогда и представить себе не могла…

Нилл замер. Ее слова будто развеяли туман, окутавший его мозг, и он очнулся. Схватив Кэтлин за плечи, он с силой оттолкнул ее от себя.

– Нет, Кэтлин! Это невозможно! Я поклялся защищать тебя, а не… – Голос его оборвался. Глаза, в лунном свете казавшиеся почти черными, пылали гневом и отчаянием, желанием и страстью. – Будь ты проклята, женщина! Что ты сделала со мной?!

Собравшись с духом, Кэтлин отважно встретила его взгляд, молясь про себя, чтобы удержаться на ногах.

– Что я сделала? – с вызывающим смехом бросила она. – Просто напомнила тебе кое о чем, Нилл. Когда я была в твоих объятиях и… – Кэтлин вдруг запнулась. Щеки ее вспыхнули при воспоминании о страсти, которая только что сжигала их обоих. Сделав над собой усилие, она вскинула голову и взглянула ему в глаза. – Вот это и значит жить, Нилл!

Не дав ему возразить, Кэтлин повернулась и бегом бросилась в замок. Вихрем взлетев по лестнице, она ворвалась в свою комнату. Сон упорно бежал от нее, сколько она ни ворочалась в похожей на морскую ладью постели Аниеры. То ей казалось, что будто жаркие губы обжигают ее кожу, и она таяла от наслаждения в сильных мужских руках, то видела глаза Нилла, в которых не было ничего, кроме ненависти и отчаяния.