Ханна стояла у открытого окна в одной ночной рубашке. Из сада доносился сладкий аромат роз.

Она трижды открывала дверь и прислушивалась к тихому шороху шагов, доносившихся из комнаты Остена.

Стоит ей войти, и она снова ощутит на себе его пристальный взгляд, а может быть, и нежное прикосновение.

Господи, неужели она сошла с ума? Страсть затуманила ей рассудок. Воображение рисовало картины одну соблазнительнее другой. Прикосновения мужчины. Ночь в его постели. Разве она не отказалась от всякой надежды на это в тот день, когда исполнила просьбу Элизабет, взяла Пипа и сбежала?

Мейсон Буд разрушил ее жизнь. Ей от многого придется отказаться. Она никогда больше не увидит своих родственников. У нее нет будущего. Ей и в голову не могло прийти, что она влюбится. Что потеряет голову, очарованная темноволосым мужчиной.

Остен. Ханна обхватила себя руками. Она должна покинуть его и бежать дальше.

Но не сегодня. Нынешняя ночь принадлежит ей. Ханне так хотелось войти к нему, сказать, что она любит его, что хочет лечь с ним в постель, отдаться ему и стать женщиной.

Но что подумает о ней Остен? Ханна сейчас во многом раскаивалась. В своем отношении к отцу и Элизабет. Чего-то она не сказала. Чего-то не сделала. И все ее проклятая гордость. Побывай она в Буд-Хаусе раньше, чем Мейсон нанес последний удар, Лиззи была бы жива.

Остен никогда не узнает, насколько она была близка к тому, чтобы попросить его заняться с ней любовью.

Но она всегда будет видеть одну тропу, на которую не свернула. Размышлять о том, что было бы, найди она в себе смелость воспользоваться выпавшим ей жребием.

Любит ли он ее? Она видела в его глазах огонь желания, ощущала страсть в каждом прикосновении. Остен не обзавелся любовницей, как другие мужчины. Не задаривал женщин безделушками.

Господи, хватит ли у нее смелости предложить ему не только свое тело, но и частицу своей души?

Ветер подул в окно, будто предостерегая ее. Неумолимо близился рассвет. Остен ускачет работать над чертежами дома для Томаса Дигвида, а они с Пипом растают в болотной мгле.

Если она не решится прямо сейчас, будет поздно.

С сильно бьющимся сердцем Ханна вышла в коридор. Полоска света пробивалась из-под двери комнаты Остена.

Собрав все свое мужество, Ханна пересекла коридор и тихо открыла дверь.

Остен склонился над книгой, которую они с Пипом для него сделали, его пальцы бегали по строчкам, на лице отражались и радость, и боль, когда он рассматривал рисунки Пипа. Щенок с ушами длиннее ног. Пруд с двумя плещущимися в нем фигурами. Фаэтон с лошадью, пухлые облака.

Остен повернулся на звук открываемой двери и удивленно вскинул брови.

– Ханна? – Он с виноватым видом отбросил книгу, спрятав ее под брошенный шейный платок. – Что-нибудь случилось?

– Нет. То есть да. Я...

У нее перехватило дыхание. Расстегнутая рубашка обнажала часть его груди, золотисто-коричневой от загара.

Боже милосердный, как же он прекрасен! Высокий, сильный и невыносимо красивый.

– Пип заболел? – спросил он, направляясь к двери. – Проклятие, я ведь думал, что ему будет тяжело участвовать в беге!

– Нет.

Ханна схватила его за руку дрожащими пальцами.

Остен испытал облегчение.

– Тогда почему...

– Я здесь потому... Я не могла заснуть. Я хотела...

Она запнулась и густо покраснела.

«Я хотела попросить тебя заняться со мной любовью».

Она теребила ленточку на ночной рубашке. О Боже, это оказалось труднее, чем она себе представляла.

Она закусила губу и отвернулась.

– Это глупо. Смешно. Я лучше уйду.

Он встал позади нее, обхватив за плечи. Ее бросило в жар.

– Ханна, ты же знаешь, что мне можно рассказать все, что угодно.

Его теплое дыхание всколыхнуло волоски у нее на затылке, его голос был тихим и хриплым от страсти.

Он повернул ее к себе, ее соски под ночной рубашкой почти что касались его обнаженной груди.

От него пахло древесным дымом от костров и специями от пирогов, в глубокой синеве его глаз можно было утонуть.

Молчание. О Господи, как же терпелив этот мужчина!

– Я... мне нужно тебе кое-что сказать, – произнесла она, испытывая отчаянную потребность нарушить тишину.

– Насчет... насчет платья?

– Ни слова больше. Я... – Она закрыла ему рот ладонью. – Пожалуйста, послушай. Я не просто так разозлилась из-за... из-за кухонных сплетен. Это потому... – она судорожно сглотнула, – ...потому, что я и вправду хотела... Когда ты целовал меня, дотрагивался до меня...

– Ханна! – резко произнес он. – Ты понимаешь, что говоришь?

Она вздернула подбородок и долго смотрела ему в глаза.

– Я снова хочу это испытать, и даже больше.

«Я хочу... этого».

Она потянула ленту на вороте ночной рубашки, пока атласные петли не распустились и тонкий материал не упал, обнажив округлости ее груди. Взгляд Остена скользнул вниз, он задыхался, в его глазах пылала страсть. Ханна задрожала.

– Ханна, мы не можем Я не хочу причинять тебе боль.

Ее губы тронула улыбка.

– Знаешь, я никому не говорила ничего подобного. Мне нужно, чтобы ты дотронулся до меня, Остен. Может быть, ты испытываешь то же самое по отношению ко мне?

– Неужели ты не знаешь, что я не раз представлял себе, что ты у меня в постели, что я ласкаю твое тело?.. Пока мы с тобой танцевали... Я никогда не желал ни одну женщину так, как тебя. Но не имеет никакого значения, чего я хочу и какие желания я испытываю. Ты такая возвышенная, Ханна Грейстон, такая необыкновенная. Я не могу дать тебе то, чего ты заслуживаешь.

– Я не прошу клятв в вечной любви, не мечтаю о поцелуях при луне, все это романтические мечты.

– Но ты заслуживаешь того, чтобы мечтать, Ханна. – Его глаза потемнели. – Я душу бы отдал дьяволу, чтобы дать тебе эту возможность.

– Мне не нужны мечты. Я хочу...

Не в силах говорить, она провела пальцами по его груди. Сердце его бешено заколотилось.

Так вот каков вкус страсти? Опьяняюще сладкое, острое, волнующее желание?

– Проклятие, Ханна! Мы не можем этого сделать.

Он застонал, когда она скользнула пальцами по его соскам и стянула рубашку с его плеч.

По его телу пробежала волна наслаждения.

– Ханна, ты уверена? Еще немного, и я не смогу остановиться.

Она взяла его пальцы и обвела ими мягкую округлость своей груди.

Остен не мог больше сдерживаться и стянул с нее рубашку.

Ханна никогда не считала себя красавицей и вдруг испугалась, что он сочтет ее недостаточно привлекательной.

Она закрыла глаза и затаила дыхание.

А когда открыла их, увидела в его взгляде восхищение.

– Да, именно такой я и представлял тебя. В ту ночь, в музыкальной комнате, ночная рубашка едва скрывала твое тело.

Целуя ее, он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее, словно хотел, чтобы их тела слились воедино навечно. Затем подхватил ее на руки и отнес на постель, занимавшую большую часть комнаты.

– Тебе будет хорошо со мной, Ханна.

Остен уложил ее на постель, хранившую его запах, на которой провел так много ночей, мечтая об этом мгновении.

Он снял бриджи и лег рядом с ней, лаская ее грудь, покрывая поцелуями все ее тело.

Господи, что он с ней делает? Ее соски затвердели и превратились в маленькие бутоны. Его губы слегка коснулись того места, где она ощущала покалывание, потом он втянул ее сосок в рот.

– Остен...

Она всхлипнула.

Она не знала, не догадывалась, что мужчина может сосать ее грудь, словно младенец.

– Я так хотел ощутить твой вкус, Ханна, – прошептал он.

Затем положил руку ей на живот, постепенно продвигаясь все ниже и ниже, пока кончик мизинца не коснулся завитков треугольника между ног.

Ханна замерла, открыв рот от изумления, когда его пальцы коснулись ее нежного горячего лона.

– Все хорошо, Ханна. Клянусь, я не причиню тебе боли, как он.

Остен думал, что она занималась этим раньше. Как будто она могла отдаться кому-нибудь, кроме него.

– Остен. Остен, я...

– Тс-с, любимая. Раздвинь ноги.

Она подчинилась.

– Ханна, ты само совершенство.

Она откинула назад его волосы, прижимая его к себе. Она плакала, выкрикивала его имя, стонала, изнемогая от его ласк.

– Я не могу... не могу больше ждать.

Он сильным движением вошел в нее.

Ханна закричала от боли.

– Какого черта? Проклятие, Ханна, ты никогда...

– Это не важно, Остен. Я этого хотела.

Теперь он двигался в ней так осторожно и был таким нежным, что у Ханны наворачивались слезы на глаза. Но когда она провела руками по его спине и напряженным мышцам ягодиц, когда поднялась навстречу его бедрам, приглашая войти глубже, он потерял самообладание, забыв об осторожности.

– Ханна, дорогая, я не хочу причинять тебе боль!

– Пожалуйста, Остен, не думай об этом. Я хочу полностью насладиться.

– Ханна... Мы должны вместе взлететь в заоблачные выси.

Она изогнулась ему навстречу.

Его рука проскользнула между их телами, а пальцы нашли крошечную точку, центр наслаждения. Он очертил ее легкими кругами, дотронулся до нее и продолжал двигаться с головокружительной быстротой.

Она дрожала, извивалась под ним, ее голова металась по подушке, ноги крепко сжимали его бедра. Когда объятия ослабели, она почувствовала, как Данте замер и вошел в нее еще глубже.

Тихий стон вырвался из самой глубины его сердца, когда он излил в нее семя.

Ханна сдержала слезы при мысли о том, что она никогда больше не познает волшебство прикосновений Остена. Никогда не будет заниматься с ним любовью.

Он сказал, что у него нет любовницы и было всего несколько подружек. И она верила ему. Остен так же, как она, защищал свое сердце. И все же Ханна испытывала стыд, потому что солгала ему, даже ложась с ним в постель. Ведь другого мужчины у нее не было. Обрадуется ли он, что стал первым? Или ложь бросит тень на все? Она боялась увидеть в его глазах разочарование, еще одну неправду между ними.

«Я люблю тебя». Ей так хотелось признаться ему в этом. Но она не решилась. Быть может, он был бы счастлив услышать это, быть может, тоже любит ее, но она об этом никогда не узнает.

Впрочем, это не имеет значения. Ведь ничего не изменится. Будет только труднее уходить. Она любит Остена Данте и ни за что не потянет его за собой в трясину, не подвергнет опасности, исходящей от Мейсона Буда.

На лице Остена отразилось раскаяние.

– Почему? Почему ты не сказала, что никогда раньше не была с мужчиной? Я был бы нежнее. Я бы...

– Ты не мог быть нежнее, Остен. Заниматься с тобой любовью – одно наслаждение. Это было прекрасно.

– О Ханна!..

Он погладил ее щеку.

– Должно быть, ты сильно боялась из-за того, что тебя вынудили лгать. Ты – самый честный человек из всех, кого я когда-либо знал.

У Ханны разрывалось сердце. Что будет, когда ложь выплывет наружу?

– Ты ошибаешься, Остен.

– Не думаю. Ханна, моя милая, смелая Ханна, неужели ты не доверяешь мне даже сейчас?

У нее болезненно сжалось сердце.

– Тогда разреши тебе помочь. Пип не твой сын?

– Нет.

– Никогда бы не подумал. Ты любишь его так, словно он твоя плоть и кровь.

– Это правда.

– Но кто он такой, Ханна? Как он к тебе попал?

Господи, если бы она могла излить ему душу!

– Скажу лишь одно: кроме меня, у него нет никого в целом мире.

Остен откинул прядь ее волос.

– Ты ошибаешься, – мягко возразил он. – У вас есть я.

Эти слова дорогого стоили. Никогда в жизни ей не предлагали более ценного подарка.

На этого человека можно положиться в самую трудную минуту жизни.

– Остен, ты не знаешь... не можешь знать...

Он взял ее лицо в ладони. Ей показалось, что он смотрит в самую глубину ее души.

– Вот что я знаю: я перевернул бы рай и землю, чтобы защитить тебя, Ханна. Я люблю тебя.

– Нет. Ты не можешь...

– Я не хотел никого любить. Я не собирался. Но я увидел твою смелость тогда на дороге, в ту ночь, когда ты чуть ли не силой заставила меня впустить вас. Я смотрел на вас с Пипом, в тебе было что-то, что не давало мне покоя. Ханна, ты была такой упрямицей, что я не мог ничего с собой поделать. Временами я думал, что ты околдовала меня.

– Остен, пожалуйста...

– Ханна, я тебя знаю. Ты меня любишь. Иначе не легла бы со мной в постель.

– Остен, я не могу здесь остаться. Я не пара тебе.

– Ты считаешь, чго мои чувства настолько неглубоки, что я откажусь от тебя, прислушавшись к мнению света? Мне все равно, откуда ты взялась и кто твои родственники. Меня совершенно не интересует чужое мнение. Ты станешь моей женой, Ханна, сразу же, как я получу разрешение на брак. Никто больше не посмеет обидеть тебя.

Провести всю жизнь в его объятиях, в его постели... Смеяться с ним, помогать ему заботиться об этой земле, рожать ему детей...

– Остен, ты совершенно не знаешь меня. Часы, которые ты провел со мной в музыкальной комнате, потрачены напрасно.

Он огорченно улыбнулся.

– Ханна, сейчас не время обсуждать мою музыку.

– Они потрачены напрасно не из-за тебя – из-за меня. Я тебе солгала. Я не умею писать ноты.

Остен нахмурился.

– Ноты... я наблюдал за тобой... я видел... – Он стиснул губы.

– Я просто хотела найти ночлег. Боялась, что ты выгонишь нас. Мы были такими голодными, а Пип так замерз.

– Но я не спрашиваю, почему ты так поступила. Вспомни, именно я нашел вас тем вечером.

Было мучительно причинять ему страдания, но другого выхода не было.

– Ты не раскрыл мой обман, и я подумала, что Пип хоть немного отдохнет, поест и согреется. Я не хотела причинить тебе зло.

– Наверное, приняла меня за дурака, – проворчал он.

– Нет.

Она схватила его руку и крепко сжала.

– На свете есть множество людей, не умеющих читать ноты. Для меня – настоящее чудо, что ты умеешь играть и сочинять музыку, не зная нот.

Он вздрогнул, будто она задела его за живое.

– Ханна, меня не интересует ни то ни другое. – Он взял ее руки в свои. – Ты представляешь, что я чувствовал, когда занимался с тобой любовью? Ты проложила дорогу к моему сердцу.

О Господи, надо его остановить. Не нужно, чтобы он вверял ей душу. Она исчезнет из его жизни, когда взойдет солнце, и унесет с собой воспоминания об этой волшебной ночи.

– Я хотел тебя так сильно, что это сводило меня с ума. Мне было необходимо быть с тобой, внутри тебя, быть частью тебя. Но я боролся с этим желанием, Ханна, пытаясь убедить себя, что спасаю твою честь. Но я спасал себя.

– Ах, Остен!

– Я с самого начала знал, что не смогу устоять перед тобой. Твоя смелость, твой ум, твоя доброта требовали жертв от того мужчины, который отважится тебя полюбить. Потом ты пришла ко мне в спальню, моя смелая, гордая Ханна. И отдалась мне, хотя я не достоин даже твоего мизинца. Ты ворвалась в мой дом, бросила мне вызов, возненавидела меня, а потом произошло чудо, и ты отдала мне сердце.

– Нет, это ты его взял, – призналась она. – Против моей воли.

«И оно останется у тебя навсегда».

– Я никогда не забуду того, что сегодня произошло. Не забуду запаха твоих волос, твоего восхищенного взгляда. Ты озарила светом мою жизнь, как озаряет землю луна.

У этого мужчины душа поэта. Что с ним будет, когда она исчезнет?

– Ханна, я хочу быть твоим мужем и отцом Пипу. – Он поднес ее руки к губам, поцеловал и заглянул ей в глаза. – Я жизнь за тебя отдам, – поклялся Остен.

Именно так он и поступил бы. Она видела это по его глазам и чувствовала по тому, как он к ней прикасается. Остен, который столько сделал для своих арендаторов, будет сражаться до последнего вздоха за тех, кого любит.

– Ханна, доверься мне, я вправе об этом просить.

Она не отрываясь смотрела в его глаза. Мечтала навсегда остаться в его постели. У нее будет муж, который любит ее и будет любить детей, которых она ему родит. Ханна закрыла глаза, представив себе, как дарит Остену ребенка, а Пип в это время проскальзывает в дверь и с любопытством дотрагивается до щек малыша, нежных, словно лепестки роз.

– Это невозможно.

– Но почему, Ханна?..

Они замерли от неожиданного стука в дверь. Ханну охватило чувство тревоги, она прижала покрывало к груди.

– Какого черта...

Остен выскользнул из постели и бросил ей рубашку, которую она поймала трясущимися пальцами.

Она натянула ее, Остен торопливо влез в бриджи.

– Я не хочу, чтобы меня беспокоили, – сказал он тому, кто стоял по ту сторону двери.

– Простите, сэр, – извинился Симмонз. – Я никогда не разбудил бы вас, если бы не важное дело.

Ханна продела руки в рукава. Господи, если ее здесь увидят...

– Что бы это ни было, можно подождать до утра! – прогремел Остен, хватая рубашку и натягивая ее на себя.

– Да, сэр. Но к сожалению, дело не терпит отлагательства, сэр. Мистер Аттик заверил меня, что вы строго-настрого распорядились сообщить вам, как только будет получено письмо.

– Хватит болтать, Симмонз, – раздался из коридора нетерпеливый голос. – Я сам поговорю с кузеном.

– Нет, черт побери!

Побледнев, Остен рванулся к двери, но было уже поздно.

Ханна с ужасом прижала к себе покрывало, когда Уильям Аттик широко распахнул дверь.

Данте хотел вышвырнуть слугу из комнаты, но это ему не удалось.

– Сэр, я...

Проницательный взгляд Аттика скользнул мимо него, и Ханна пришла в ужас, когда он увидел ее среди покрывал. На лице Аттика появилось негодование.

– Мисс Грейстон?!

– Выйди, Аттик, немедленно! – отрезал Остен. – Поговорим у меня в кабинете.

Губы слуги сложились в легкую улыбку, ранившую сердце Ханны.

– Думаю, будет лучше, если мы все обсудим здесь, в присутствии Мисс Грейстон. В конце концов, дело касается ее.

Остен побелел и весь напрягся.

– Аттик!

– Сэр, я получил известие от полицейского с Боу-стрит, которого вы наняли в Лондоне.

– Б... Боу-стрит?

Ханне показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

– Ты нанял детектива...

Она встретилась с Остеном глазами и увидела в них муку.

Он схватил ее за руку.

– Ханна, я могу объяснить...

– Это она должна объяснять, – заявил Аттик. – Эта женщина – воровка. Она украла сына баронета Англии.

– Пип – сын моей сестры! Она умоляла забрать его.

– Вы вырвали ребенка из рук умирающей матери. Чистая случайность, что мистер Хокли встретился с несчастным, отчаявшимся отцом. Хокли проверял судовые журналы, пытаясь проследить путь мисс Грейстон, когда из Ирландии прибыл сэр Мейсон Буд и начал наводить те же самые справки.

Ханна задрожала всем телом.

– Мейсон... здесь... в Англии?

– Он на пути в Йоркшир, – бросил Аттик. – Наш долг держать вас взаперти, пока он не прибудет. А потом... – На губах Аттика появилась презрительная усмешка. – Если в Англии есть хоть какая-то справедливость, вас повесят, мадам.