В Саратове по улице Советской я шла в толпе, орех сжимая грецкий в своей руке, и думала о том, что вот — вокруг меня чужие люди и, если кто-то голову на блюде несёт Иродиаде, я крестом себя смогу спасти от поруганья. Я шла в толпе и слышала рыданья, и смех, и брань у входа в магазин, где прятались раввин и муэдзин.

По улице, как новые арийцы, шли блудники, лжецы, детоубийцы, в нарядных платьях, стильных пиджаках, с цветами и айфонами в руках, и я средь них — не лучше их, а хуже, шла под зонтом и отражалась в луже. Стежками дождь пространство дня прошил. И я смешалась с теми, кто грешил, кто грех любил, как шоколад и кофе, кто помогал убийцам на Голгофе.

Но вот вопрос: куда спешат они? Туда ли, где рекламные огни неистовым мельканьем и свеченьем всех призывают к новым развлеченьям? Блестят витрины, огоньки машин… На перекрёстке тополь, как кувшин, стоит один со светофором рядом, следит за нашим призрачным парадом.

И вдруг навстречу тем, кто любит грех, кто разгрызает время, как орех, в Саратове, по улице Соборной смиренники идут и простецы, святые жены, матери, отцы, и с ними образ — Спас Нерукотворный. Они идут — не час идут, не год, и каждый видит этот Крестный ход, и возле Липок — там, на стадионе, встал из руин нерукотворный храм, и ангелы видны на небе нам, и апокалиптические кони.

А Бог дождит на грешных и смиренных, на гениальных и обыкновенных, промокли гордецы и мудрецы, глупцы, ленивцы, нищие, купцы и все потомки Евы и Адама от океана и до океана.