Уснула липа, что-то лепеча, над ней опять зажглась звезды свеча, мать молится о чадах непослушных, темна вода во облацех воздушных.

И знаю я — среди пустых полей, где бродят овцы пажити Твоей, скрывается приют для плоти бренной, застеленный ковром травы смиренной.

Кто говорит у жизни на краю: «О Господи, прими свечу мою, пусть свет её растёт в ночи холодной, как тощий злак среди земли бесплодной…»

Просящему, о Господи, ответь, как в этом мире научиться петь, как тронуть струны гуслей и псалтири, чтоб слабый звук в холодном этом мире

Тебя хвалил, Тебя благодарил? Чтоб в высоте степной орел парил, чтоб здесь, в степи, у стен земного града собрал пастух рассеянное стадо?

Всех, кто влачит вериги нищеты, в чьих душах всходят кротости цветы, всех алчущих и жаждущих доныне в холодном этом мире, как в пустыне, всех изгнанных из мёртвых городов, всех проклятых на тысячу ладов, всех плачущих, больных и прокаженных, отверженных, юродивых, блаженных.

И ты в сплетенье виноградных лоз, за пеленой солёных детских слёз внезапно различишь в дали туманной неясный свет земли обетованной.