Холодным лунным светом осиян, меж нами спит огромный океан, где рыбы молят Бога о пощаде. Открыв лицо небесному огню, я мысль об аде от себя гоню — и масло умножается в лампаде. В потоках слезных на лице земли деревья гибнут, тонут корабли, над каждым домом слышен плач ребенка. Но сколько нужно бурь перебороть, чтоб не в огне явился нам Господь, а в тишине, в дыханье хлада тонка. Как хочет рыба лечь волне на грудь, так хочешь ты забыть меня, уснуть, иль, превратившись в облако иль птицу, слагать стихи, в огромном небе плыть и Бога милосердного молить: «Чувств просвети простую пятерицу и попали мой грех, мою вину, пусть в этом небе я пойду ко дну, как камень, что случайно брошен в воду…» И вот, среди житейских бурь и битв, услышит Бог слова твоих молитв и, как ребенку, даст тебе свободу.

Меж нами льется времени поток, и надевает вдовий свой платок моя любовь. В цветной ее одежде — заплаты слез, страданий лоскуты… На все мои мольбы, любимый, ты молчаньем отвечаешь, как и прежде. Как некий мед, добыт из горьких трав полынный сок. И ты, конечно, прав — мы не одни грешим на этом свете. Нам в этом мире больно жить, пока нас помнят реки, камни, облака, растения, животные и дети, и черный мак, и алый цикламен… Из Книги жизни в Книгу перемен перетекают имена и числа, а там — бежит вода, танцует мох, и Бог разлук — какой-то странный бог — всё слезы льет, ни в чем не видя смысла…

Когда умрет простая жизнь любви, я Господу скажу: «Благослови детей, чьи лица скрыты именами, чьи крылья серебристы, как зола, чьи души спят, а бедные тела скитаются, как тени, между нами». Худые руки на груди скрестя, меж нами вечно наше спит дитя, как светлый ангел в облачной кровати. И я взываю к Господу: «Прости, и спящего младенца окрести в огромном океане благодати…»