Он тих, но смиренье ему не к лицу, он ночью заблудшую ищет овцу в стране, для него неизвестной, ни другу о нем не скажу, ни отцу, ни ангелу в тверди небесной.

Кто сыт настоящим, кто будущим пьян, кому-то судьба не по вкусу, кто знает, что будет крестить Иоанн, и мертвой водою греха Иордан омоет стопы Иисусу?

Мы были как те — не сомкнувшие вежд, на брачном пиру, но без брачных одежд, в чаду лихорадки любовной, и сердцем постичь не могли — почему возьмут нас и бросят во внешнюю тьму, где слышен лишь скрежет зубовный?

Давай же, любимый, с тобою пойдем туда, где не зреньем, не слухом, а любящим сердцем услышим о Нем — Он крестит людей не водой, а огнем, и Духом, любимый, и Духом.

Как южная ночь глубока и тиха! К невидимой ангельской рати свой лиственный лик обратила ольха, — и сердце уже не источник греха, а чистый родник благодати.