Никто мне не скажет ни слова: я слишком мала и глупа. Лицо накануне Покрова сечет ледяная крупа. Что может случиться со мною в младенчестве — лучшей из Мекк? Быть может, сплошной пеленою укроет минувшее снег? А может быть, прошлое станет водою, сбегающей с гор? Над будущей жизнью протянет Владычица Свой омофор.

Ребенок лежит в колыбели, и катятся слезы из глаз — то ранняя Пасха в апреле, то в августе — яблочный Спас, то время гудит, словно пчельник весной на цветущем лугу, то утром в крещенский сочельник купается голубь в снегу, то каплями в зреющем хлебе горят васильки вдалеке, то ангел купается в небе и зеркало держит в руке.

Но горькие детские слезы для нас непомерно сладки: я помню июльские грозы и ветлы у теплой реки, цвела полевая клубника под деревом в форме креста, слезою с Пречистого Лика катилась на землю звезда, и матери, кутаясь в шали, от нас отводили беду, и пыльной листвою шуршали деревья в колхозном саду.

Мы память свою растревожим и, пробуя время на вкус, на жертвенник сердца возложим какой-то немыслимый груз — беспутная жизнь кочевая, горючая правда одна, любовь, как вода ключевая, прозрачна до самого дна, а грех обезглавлен и связан, и будущий путь предрешен, и крест приготовлен, и Лазарь умерший уже воскрешен.