Будем, знать, что прошлое отцвело. Будем прятать голову под крыло. Отсияв, отмучившись, отплясав, будем есть похлёбку, как ел Исав. Был Исав искуснейший зверолов, а Иаков был — человек шатра. Мы когда-то в детстве любили плов, веселились — я и моя сестра. Веселились — а надо бы нам кричать, призывать Тебя, чтобы Ты, Господь, положил на наши сердца печать и ржаного хлеба нам дал ломоть. И хотя я имя Твоё с утра призываю, и с Ним погружаюсь в сон, но похлёбку варит моя сестра, и в пустых полях высевает лён. И когда в лугах, на полях, в лесах голубые звёзды начнут цвести, я шепну с надеждой: «Смотри, Исав, как Иаков тебе говорит: „Прости!“»

Задыхаясь, солнце во тьму спешит, нет земных морщин на его лице. А под ним колхидский цветёт самшит высоко в горах, на реке Цеце. Было время плакать и время петь, было время ночи — но вспыхнул свет. А вода, огонь, серебро и медь — это тлен и прах, суета сует. Знаю, слово мудрого — гвоздь, игла, ты к сухому дереву пригвождён. потому что смертная тень легла на любого, кто от жены рождён. Как же ты нам близок, Экклезиаст, ибо мы забыли давно о Том, Кто придёт и руку тебе подаст, Кто шеол и смерть победит Крестом. Наступает, видимо, время «икс». Ходит вечность в вывернутой дохе. И идёт форель по реке Курджипс, чтобы в сеть попасть на реке Пшехе.