Вот теперь я много умею! Эксгумирую труп — заложу камею. Той процентщице, что ухайдакал Родя, А через век с лишком обдурил Мавроди. Мир стоял на китах, теперь на кобрах. Смердяков катается в моих ребрах, Я убью, как он — лакей! эпилептик, Если днесь не куплю тебе нейролептик, Если днесь не скормлю тебе млека, хлеба, Не сведу туда, где есть только небо, И в лучах всего не смочу слезами… Но Господь не примет такой экзамен.

Помнишь, любимый мой, как я просила Самого черного хлеба и мыла, Самой бессонной лучины и склера? — Слишком красива для истиной веры, Слишком стремительна, — ты мне поведал. Кронос отечества нами обедал, Вот мы и стали дурны и болимы. Самое время, любимый, для схимы.

Я услышала ночью: рядом шумел прибой, Золотую рыбку держа за своей щекой, Я услышала шлюпки плеск, хоть спала в степи, «Степь да степь кругом» спустила меня с цепи, И, забывши о СМИ, о траншах, о МВФ, Мы, шатаясь от счастья, плыли в греческий блеф, По алмазу воды, через всю пропонтидскую нить. …Братобойня богов не смогла нас ничем удивить. Наготу прикрывая, друг дружку плавя в горсти. …Братобойня богов не смогла нас с ума свести. Миновали Дельфы, с террас небритый оракул В синий кратер небесный что-то свистел и крякал, Приподнял наши волосы вопль птичий, Ты курил на корме, приуныл возничий… Онемевших, бледных, почти раздетых, Нас продали в рабство за две монеты.

Бирюзовая шапка кирхи Высока, как чалма мечети, Человеки шаркают резво, Те же, в сущности, йети, йети. Выпивохи поют в корчмах, Изнывают кровли от зноя, И пронзает солнце пустой Этот глобус до мезозоя, И роняет трели трамвай, И, зажмурившись, ездоки Пропускают гринпис-пейзаж С золотистой рябью реки Перегретой, на плавниках Ходят рыбы пешком по дну, Рыболов онемел, как сфинкс, В лопухах; и клонит ко сну, И бредет залетный турист, Козырек надвинув на глаз, Искушенный в красотах, спит Его юркий зрачок-алмаз, И пернатые в облаках Пьют небесное молоко, Ледяное, как талый снег; До гостиницы далеко, И цепляет асфальт каблук, И скрипит механизм души; Бесприютность свою, мой друг, Географии припиши.

Анонимы заводят моторы в такую рань, Что балконы напротив прячут свою герань, А в готическом сне окна дребезжит стекло, Забирается свет в глаза — что твое сверло. Вещный мир не жалует рук (о, колючки роз), Гофман, грезы, витальный сон, привозной невроз. Запахнув халат, блуждая, как та овца, Обнаружь трельяж, а позже черты лица, Шевелись, яга, живей малюй марафет, Но в душе уже, амен, места живого нет, И хотя ты с виду легка и еще — ого, Но в груди пригорела злоба, как молоко, И одна, как перст, ты с ней, никого, нигде, В дольнем воздухе, в плоской до слёз воде.

Ты, горбунья и нищенка, в дальних краях за антик Не сойдешь, но святую чушь недалече порол романтик Так давно, что местные, в общем, ни в зуб, ни слова, Посему населенье практически всё здорово И приветливо, разве какой-никакой отшельник Предается угрюмству и здорово пьет в сочельник, И тоскует, незнамо зачем, о стеклярус звезды Уколовшись глазами без толстых линз, без узды, Но, спровадивши рацио, он не впадает в раж И не сходит с ума, бережет что-нибудь, цветы, кота, антураж, Флору, фауну, просто часть суши, божественные дворцы, Что в пути пилигримам кажут свои торцы; Так, со счетом зеро, побеждает житейская сторона, Обжигает мороз, отворяя окно; льется кварта вина, Просыпается кот, ворчит, очи его полны Электричеством с той стороны Луны.