Когда пару часов спустя в гостиной в сумке зазвонил мобильный, я была обнаженной и полусонной. Алекс рядом спал как убитый – хотелось думать, что это мое непревзойденное сексуальное мастерство так его вырубило. Ну а я, не в меру любопытная особа, скатилась с кровати, натянула трусы, достала телефон и потащилась в кухню, чтобы не ослеплять своим неглиже соседей напротив.

Естественно, мобильник перестал звонить сразу, как только оказался в моих потных лапах, но зато я увидела устрашающее количество пропущенных вызовов и сообщений от Луизы, моей давней лучшей подруги в Великобритании. Я провела пальцем по экрану айфона, силясь прогнать жуткие мысли, закружившиеся в голове. Наверняка кто-то умер, пока я тут дома динамлю работу ради дневного секса. Сообщения от Луизы ясности не добавили, в них лишь повторялась настойчивая просьба позвонить как можно быстрее, что всполошило меня окончательно. Мы с Луизой общались по скайпу раз в неделю и обменивались сообщениями, когда у нее были «окна» в расписании ухода за ребенком, и я твердо знала, что не пропустила очередного телефонного разговора. С тех пор как Луиза два месяца назад родила Грейс, мы болтали куда меньше обычного, поэтому семь сообщений «позвони немедленно», отправленных в десятом часу вечера по английскому времени, не предвещали ничего хорошего. Я ковырялась в «Контактах», намереваясь перезвонить Луизе, но мои попытки оборвал входящий звонок.

От моей матери.

Ну все, точно кто-то умер.

Или лежит при смерти.

С ужасно неприятным ощущением под ложечкой я нехотя нажала «ответить» и, схватив со стола кухонное полотенце, прикрыла грудь. Я физически не могу говорить полуголой по телефону с матерью. Слава Богу, трусы надела.

– Да, мам? Случилось что-нибудь?

Последний раз мать звонила мне в неурочное время, когда отец попал в больницу, переев освежающих «космических кексов» в доме моей тетушки. С тех пор я ожидаю от папы звонка с признанием, что он ушел от матери к молочнику или бросил выплачивать ипотеку, чтобы оставались деньги на наркоту, не берусь решить, что вероятнее.

– Энджел Кларк, ты ничего не хочешь мне сказать?

Сдерживаемое бешенство в голосе мамы сразу заставило меня предположить, что в опасности не отец, а как раз я. И я уже догадывалась почему. Сообщения от Луизы вдруг приобрели до ужаса ясный смысл, я сложила два и два и получила большую, толстую, сверкающую изумрудно-зеленую четверку.

– Да вроде нет, а что? – сладким голосом ответила я. Игра в дурочку меня очень выручила в восемнадцать лет, когда я ночью «одолжила» мамину машину и вернула ее с тремя оригинальными новыми вмятинами. Мне показалось, они добавляют машине характера, но мать сочла, что они добавляют денег к страховой премии.

– Ты… – сделав паузу, она очень глубоко и очень театрально вздохнула, – помолвлена со своим музыкантом или нет?

Черт…

Я не то чтобы хотела сохранить свое обручение в тайне от родителей. Просто так сложились обстоятельства, под которыми я подразумеваю леденящий ужас. Я звонила на Рождество, чтобы сообщить приятную новость, но мать была в такой ярости, что я не прилечу домой на сухую индейку и кипящую обиду, а остаюсь в «той» стране с «тем музыкантом», что я не смогла придумать подходящий способ сообщить, что только что приняла предложение от «того музыканта» остаться в «той» стране в обозримом будущем. А через несколько недель чем больше я проигрывала разговор в голове, тем меньше мне хотелось ненароком упомянуть о нашей помолвке.

– Помолвлена ли я?

– Да.

– С Алексом?

– Да, Энджел, с Алексом. Надеюсь, другим ты еще не успела обзавестись.

Она произнесла имя моего жениха с особым выражением, которое обычно предназначалось для соседки Сандры и Имонна Холмса. А надо сказать, что мать ненавидит Сандру и Имонна Холмса.

– Ну, зато я не умру бесплодной старой девой, правда? – Дразнить мать морковкой в виде внуков было нечестным приемом, но нужда всему научит, если дьявол гадит вам в чайник.

– О Боже мой, Энджел, ты беременна? – завопила мать прямо в трубку и оглушительно крикнула немного в сторону: – Дэвид! Она беременна!

– Я не беременна, – безнадежно сказала я, уткнувшись головой в колени. Может, я и сижу полуголой на грязном кухонном полу с замызганным посудным полотенцем на сиськах, но я не беременна. Насколько мне известно. – Честное слово.

– О Боже, я должна была догадаться, – нудила мать, якобы не слыша. – Съехаться с этим музыкантом, не звонить, не приезжать… Какой у тебя срок?

– Я не беременна, – повторила я самым убедительным тоном, одновременно пытаясь вспомнить, приняла я утром противозачаточную таблетку или нет. – Ма-ам, я не беременна!

– Какой у нее срок? – послышался в трубке запыхавшийся голос отца, который чуть не бегом спустился по лестнице. – Это от ее музыканта? Она поэтому обручилась?

– Да прекратите, ради Бога! – Они не могли меня видеть, но я не удержалась от того, чтобы вытаращить глаза и энергично махнуть рукой. – Я правда не беременна. Алекс сделал мне предложение не потому, что я залетела. Насколько мне известно, он искренне хочет на мне жениться.

– Понятно, – процедила мать с едва уловимой ноткой сарказма.

– Спасибо, мама.

– Мне брать билет на самолет? Надо лететь и забирать ее? – Папа говорил, по-моему, уже от дверей. – Придется заехать на почту снять доллары.

– На почту!.. – прошипела мать. На почте тоже обитали ее заклятые враги. – Иди обратно к себе наверх. Она говорит, что не беременна.

– Пусть это лучше будет правдой, – сказал он достаточно громко, чтобы я слышала. – Она еще не настолько взрослая, чтобы я не мог ее выпороть. И ее музыкантишку тоже.

Я подавила желание напомнить, что выпорол он меня один раз в жизни, когда в пятилетнем возрасте я наведалась к нему в комнату, вышла в сад и выбросила его лучшие кожаные водительские перчатки в пруд, чтобы избежать поездки к тетке Шейле. Я была нахальная маленькая мисс. Но когда мне было двадцать пять, папа извинился и сказал, что я была права, ибо тетка Шейла, цитирую, «сущая заноза в заднице».

– А еще я никак не могу понять, с чего ты взяла, что матери лучше узнать о помолвке ни больше ни меньше с музыкантом, которого она, мать, в глаза не видела, потому что он живет за десять тысяч миль, от деревенских сплетниц в провинциальном «Уэйтроузе».

На это я не нашла что возразить.

Дело в том, что из-за периодической отмены моих визитов в родительский дом мимолетные придирки к Алексу и его выбору профессии превратились в откровенные нападки. К концу января мать записала его в дитя любви Гитлера и Мика Джаггера. Для большинства людей музыкант – это человек, умеющий играть на музыкальном инструменте. Для моей матери это непременно лживый, бесчестный наркоман, чья единственная цель в жизни – обрюхатить ее бедную глупую дочь и бросить без гроша с героиновыми «дорожками» на руках в придорожном мотеле. Это уже было откровенной натяжкой – Алекс даже от головной боли лекарств не пьет.

– Ты сказала Луизе раньше, чем родным родителям?

«Ну, Луиза, – подумала я, – младенец у тебя или нет, но тебе не жить».

– Слушай, я не то чтобы не хотела тебе говорить, – начала я, решив поменять тактику. И встать с кухонного пола – я ужасно отсидела задницу. – Я просто не хотела сообщать об этом по телефону. Мне это казалось неправильным.

Оцените, какая я почтительная дочь. Для импровизированного предлога очень даже неплохо. Я на цыпочках прошла к дивану и завернулась в одеяло вместо полотенца. Шикарно.

– Наверное, потому, что это и вправду неправильно, – ворчливо сказала мать, но у меня возникло ощущение, что наследства меня на этот раз не лишат. – Мы еще даже не знакомы с этим твоим Алексом. Так не годится.

– Он не «этот мой», он хороший. – Я глубоко вздохнула, представив, как после дождичка в четверг Алекс будет распивать чаи с моими мамашей и папашей. – Вот вы с ним познакомитесь и сразу полюбите.

– Когда?

Вот блин.

– Скоро? – полувопросительно отозвалась я таким высоким голоском, что заскулили собаки в соседней квартире.

– Привези его домой на мой день рождения.

И это не было робкой просьбой.

– Мы будем отмечать – ничего особенного, праздник в саду для своих, – продолжала мать. – И я хочу, чтобы ты приехала. А если он собирается стать частью нашей семьи, ему тоже лучше появиться.

Я поставила маму на спикерфон и открыла свой календарь. Ее день рождения через три недели. Три очень коротких недели. Не то чтобы я забыла, просто пока мне «Фейсбук» не напомнит, я как-то игнорирую очевидное.

– Это слишком скоро, – медленно сказала я. – И перелет обойдется дорого…

– Перелет оплатим мы с отцом.

Запахло скандалом. Аннет Кларк не сдастся, пока добыча не перестанет трепыхаться.

– Вам обоим. В качестве подарка на обручение.

– Понятно! – Мне стало совсем худо. Дом. Лондон. Англия. Марк. Все, что я оставила в прошлом.

– И остановитесь вы у нас. – Мать уже откровенно наслаждалась победой. – Под одной крышей со мной и твоим отцом. Все, Энджел, ты будешь у меня на дне рождения. Дэвид, открывай «Экспедию», она едет домой!

В ту минуту я могла думать только о двух вещах: во-первых, что я убью Луизу, во-вторых, что Лондона мне не избежать.

* * *

– Не говорила я ей, – жалобно оправдывалась Луиза, когда утром я спешно садилась в такси. До метро далеко, а я уже опаздывала в офис, потому что накануне остаток вечера наливалась домашними «маргаритами», а Алекс гладил меня по голове и отговаривал прыгать из окна. – Это Тим сказал, по ошибке!

– И как же Тима угораздило проболтаться моей матери, что я обручилась? – осведомилась я, ощупью ища в сумке темные очки. Солнце было слишком ярким, а похмелье – слишком сильным. – Отомстил за то, что я ему руку сломала?

Каюсь, было дело. Практически случайно, в день их свадьбы. Не уверена, простил ли Тим меня хотя бы сейчас, два года спустя.

– Нет, – устало сказала Луиза. Говорят, усталость – один из побочных эффектов наличия младенца, и, если верить моей матери, я об этом все узнаю сполна. – Он был в супермаркете, его увидела мать Марка и начала распространяться, что ее Марк собирается в Нью-Йорк на конференцию…

– Марк? – Меня вдруг прошиб пот и затошнило. От ярости. – Тот самый Марк?

– Да, Энджел, тот самый Марк, с которым ты была помолвлена целую вечность.

– Марк, стало быть, – процедила я. – Я только хотела убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке.

– Да, Марк. – Это слово будто утратило все свое значение. – По словам его мамаши, он едет в Нью-Йорк на какую-то конференцию, потому что он важная шишка, и Тим упомянул, что ты тоже в Нью-Йорке. Ясное дело, она пристала к нему с расспросами, и он нечаянно проболтался, что ты обручилась. Не нарочно, клянусь, он и не подозревал, что она скажет твоей матери. Согласись, откуда ему было знать, что твоя мать тоже окажется в супермаркете?

– Моя мать там днюет и ночует, – ответила я, глядя, как позади остался Вильямсбург, сменившись магазинными вывесками «Гринпойнта» на польском языке и разнообразными изделиями из «кислотного» денима. – Она живет и умрет в «Уэйтроузе». Удивляюсь, как ей еще не дали там работу.

– Я только объясняю, что это вышло не специально. Честное слово, Тим пытался оказать тебе услугу, – повысила голос Луиза, перекрикивая музыкальную заставку «Топ гир». – Он всегда болел за команду «Энджел».

– Подожди, давай еще раз о важном. Значит, Марк прилетает в Нью-Йорк? – Мне не понадобилось смотреться в зеркало, чтобы убедиться – в моем лице не осталось красок. – Когда? Зачем?

– Я не знаю, – вздохнула Луиза. – Подробностей Тим не выяснил – мужчина, что с него взять?! К тому же сейчас они практически не общаются. Не волнуйся, не наткнешься ты на Марка в Нью-Йорке.

– Еще как наткнусь! – шумно и длинно выдохнула я. Мой «экс» в Нью-Йорке. Да как он посмел? Разве нет закона, запрещающего изменившим бойфрендам подходить к нам ближе, чем на пять тысяч миль? – Сработает закон подлости. Вот увидишь, я буду шагать на работу в зажеванной задницей юбке, а он невзначай выйдет из-за угла.

– Не выйдет, не глупи! – У Луизы уже прорезался строгий голос. Из нее получится прекрасная мать. – Даже если и выйдет, пройдешь мимо, не повернув головы.

– Или заору, как банши, и врежу ему ниже пояса, – предположила я.

– На мой взгляд, это будет вполне уместно, – согласилась Луиза. – Видит Бог, я тоже об этом думала.

– Хорошо, что он изменил мне до того, как я открыла в себе склонность к насилию, – сказала я, хотя на самом деле горько жалела об этом. – Луиза, какого лешего ты смотришь «Топ гир» днем во вторник?

В голосе Луизы послышалось напряжение – она подняла что-то тяжелое. Видимо, младенца.

– Это единственное, от чего она перестает плакать. Я иногда гадаю, что из нее вырастет.

– Крошечный Джереми Кларксон женского пола? – содрогнулась я. Меня ужасно пугала сама мысль о ребенке Луизы, а он, оказывается, еще и успокаивается исключительно при виде взрослых мужчин с плохими волосами, которые превращают «форд мондео» в трейлер. – Слушай, на всякий случай ты об этом почитай.

– «Топ гир» и «Только Эссекс», – вздохнула Луиза. – Три месяца от роду – и уже готовый гонщик с фальшивым загаром и стразами на гениталиях.

– Я не поняла и половины того, что ты сказала, – запротестовала я. Витрины магазинов сменились складами, склады уступили место автострадам, и впереди показались мост и мой любимый Манхэттен. Давление у меня немного упало, и во мне затеплилась надежда, что в машине я сегодня не помру. Если пассажира вырвет в салоне, таксист слупит с него на пятьдесят долларов больше; боюсь даже представить, во сколько обошелся бы инфаркт. – И не хочу понимать.

Луиза засмеялась, отчего ребенок тут же заорал. Луиза всхлипнула.

– Я понимаю, это чистой воды эгоизм, но мне ужасно хочется с тобой повидаться, – сказала она. – Пора тебе познакомиться с моей малышкой. Тебя слишком долго не было, Кларк.

– Я и сама хочу увидеть ее личико. – Я проводила взглядом Эмпайр-стейт-билдинг, мелькнувший за окном, когда мы пронеслись по мосту. – Просто как-то странно возвращаться.

– Ничего странного, – возразила Луиза. – Ты в наши края, конечно, давно не наведывалась, но раз у тебя теперь есть виза и Алекс, вряд ли тебя остановят на таможне и не выпустят из Англии.

– Алекс у меня есть, но он еще не знаком с моей мамашей, – мрачно сказала я. – А отец, по-моему, собирается связать меня садовым шлангом и запереть в сарае.

– Он может, – признала Луиза. – Да и я могу. Я по тебе ужасно соскучилась.

– Я по тебе тоже, – сказала я, сгорая от стыда за то, что это абсолютная неправда.

Я скучала по Луизе, честное слово, но я скучала по прежней Луизе. Мне не хватало наших пятничных посиделок за бутылочкой вина и ее звонков во время показа «Аббатства Даунтаун» – она пересказывала мне серии, которые еще не вышли в Америке. Никто не умеет так тонко разбирать по косточкам исторические драмы, как Луиза. Но сейчас все изменилось. У нее настоящий живой младенец, а мне с нашим бешеным ритмом жизни не найти и пяти минут, чтобы всласть похандрить о былом. Работа, свадьба, которую я еще даже не начинала планировать, попытки не дать Дженни выпить все спиртное в Нью-Йорке, а себе – одеваться по-взрослому, – я буквально разрывалась и с трудом находила время даже на сон.

И мне было не до детей. Более того, я даже не представляла, а когда мне будет до них дело. Когда у Луизы появилась Грейс, общаться с ней стало сложнее. Иногда мы говорили только о ребенке. Конечно, в жизни Луизы это отныне самое важное, но как-то глупо теперь жаловаться подруге на похмелье или цены на сумки, когда она должна нести ответственность за жизнь человечка. Я-то и о сумке не могу позаботиться, думала я, поглаживая любимую и до неприличия истрепанную «Марк Джейкобс» со всей нежностью, которая досталась бы моему первенцу. Которым она для меня и была.

– Вот увидишь, все будет прекрасно, – уверяла Луиза. – Конечно, твоя мать поворчит пару дней, зато отец будет счастлив тебя увидеть. А я хочу, чтобы ты познакомилась с Грейс. И сама хочу познакомиться с Алексом. Честно, Эйндж, все будет отлично!

– Наверное, – сказала я, пытаясь заразиться позитивным настроем. – Просто я долго отсутствовала, мне все покажется чужим и непривычным. Все так изменилось.

– Ничего не изменилось, – возразила Луиза. – Брюс по-прежнему ведет танцевальное шоу, все помешались на «Перси пигз», жизнь в городах по-прежнему замирает, когда показывают «Икс-фактор». Все как прежде.

Я улыбнулась настойчивости Луизы, но ее уговоры уже ничего не решали. Хочу я того или нет, а лететь придется.

– Дело не только в этом, у меня ведь работа, – сказала я, надеясь, что работа у меня еще есть. Боб так и не позвонил до сих пор. – Я работаю по двенадцать часов в сутки. Просто не представляю, как взять целую неделю отпуска.

– Другие же берут, – ответила Лу. – Кроме того, тебе необходимо отдохнуть. Так вкалывать вредно для здоровья.

Может, и вредно, но необходимо, чуть не огрызнулась я. Когда Луиза сообщила, что подумывает бросить работу и посвятить себя ребенку, я неделю не хотела с ней разговаривать. Такой поступок был немыслим для той Луизы, которую я знала. Для меня карьера на первом месте. А Луиза горячилась, заявляя, что я ничего не пойму, пока сама не рожу. Брр…

– Обещаешь вдоволь поить меня английским чаем? – торжественно спросила я.

– Клянусь, – ответила Луиза с такой же серьезностью.

– И приветливо встретить Алекса?

– Тебе повезет, если я с ним не сбегу.

– И обеспечить мне алиби, если я не удержусь и пришью мою мамашу?

– Обещаю, – поклялась она. – Только приезжай домой, Кларк. Здесь есть пузатая мелочь, по совместительству дерьмомашина, у которой прорезался вкус ко всякому быдлу. Ей отчаянно требуется твое положительное влияние.

– Слушай, называй ее Грейс, – предложила я. – Это гораздо красивее.

– Да садитесь уже в самолет и звони сразу, как будете в Хитроу, – велела Луиза. – Я заберу вас из аэропорта.

– И заберешь, – сказала я. – Это как минимум.