Закон образования связей

Рич наладил функционирование своего изолированного хозяйства и обеспечил себе более или менее комфортное существование. И вот однажды, прогуливаясь по берегу, он видит, что навстречу ему идет не кто иной, как... Хелена Бонэм-Картер (выброшенная на берег, возможно, в ходе съемок последнего блокбастера кинокомпании «Мерчэнт-Айвори»)!

Его одиночество нарушено, и что же Рич станет делать? Какие факторы, вообще говоря, оказывают влияние на выбор человека между изолированным существованием и жизнью в обществе?

Рич может повести себя подобно медведю, на территорию которого вторгся другой медведь: постарается прогнать незваного гостя, демонстрируя готовность применить силу или даже применив ее. Он может воздержаться от этого из миролюбия или исходя из ограничений морального порядка. Но у него есть и другая причина не прогонять Хелену — до тех пор, пока на острове достаточно неиспользуемых ресурсов, сотрудничество принесет им обоим большую материальную выгоду, чем вражда. Они могут запустить процессы разделения труда и свободного обмена, что значительно улучшит их положение.

Еще Адам Смит обратил внимание на достигаемое в результате разделения труда грандиозное увеличение материального производства. Смит начинает свою книгу «Богатство народов» с анализа процесса изготовления булавок. Не обученный этому производству отдельный рабочий «едва ли может, пожалуй, при всем своем старании сделать одну булавку в день». Но даже 225 лет назад, когда Смит писал свой труд, небольшая булавочная мастерская из 10 рабочих с помощью разделения производства на 18 операций производила 48 000 булавок в день, или 4 800 на одного человека.

Разделение труда обеспечивает больший физический объем производства продукции по трем причинам. Во-первых, люди живут в разных частях земного шара, во многом отличающихся друг от друга. У жителей Флориды гораздо более благоприятные условия для выращивания апельсинов, чем у жителей Новой Англии. С другой стороны, в Новой Англии лучше условия для производства кленового сиропа.

Второе преимущество разделения труда состоит в том, что все люди одарены по-разному. Книга по экономической теории, конечно, не место для того, чтобы пытаться ответить на вопрос о роли природы и воспитания в развитии способностей, поэтому мы просто скажем, что, по тем или иным причинам, люди выходят на рынок труда с различными способностями. При своем росте 172,5 см я с трудом перепрыгиваю даже через толстый воскресный выпуск «Нью-Йорк Таймс», так что и в случае «правильной тренировки» едва ли смогу заменить на площадке баскетболиста Кобэ Брайанта, когда ему понадобится немного передохнуть во время игры.

И все же третьим преимуществом является именно специальная подготовка. Разделение труда позволяет людям концентрировать свои усилия на выработке одних навыков и игнорировать большое количество других, не столь необходимых для их работы. Люди, разрабатывающие персональные компьютеры, обычно мало знакомы с теми аспектами системы, за которые они не отвечают. На самых низких уровнях разработчики чипов применяют свои знания квантовой физики для создания быстродействующих микросхем. Несколькими уровнями выше разработчики операционной системы используют свое знание архитектуры компьютера, чтобы создать эффективный код для записи файлов на жесткий диск и отображения графики. Поднявшись еще на несколько уровней, мы найдем разработчиков пользовательского интерфейса, которые специализируются на создании анимации, облегчающей обучение и использование операционной системы. Никто из них не смог бы качественно выполнить свою работу, если б при этом пришлось разрабатывать и все остальные уровни системы. А чтобы у вас не сложилось впечатления, что сказанное выше касается только такого чрезвычайно сложного устройства, как персональный компьютер, рекомендую прочитать знаменитый рассказ Леонарда Рида «Я, Карандаш», где он показывает, что ни один человек в мире не способен в одиночку изготовить даже такую простую вещь, как карандаш.

Некоторые критики современного индустриального общества проклинают профессиональную специализацию. Они считают работу в условиях постоянно углубляющегося разделения труда скучной и монотонной и сетуют на то, что у людей сужается кругозор и они становятся всего лишь винтиками большого механизма. Экономическая наука ничего не может сказать по поводу этих жалоб. Как я уже отмечал, она не пытается рекомендовать тот или иной набор ценностей. Она не утверждает, что те, кто выбрал более интересную и разнообразную жизнь, пожертвовав ради этого более высоким уровнем жизни, поступили плохо. Однако экономическая наука в состоянии объяснить всякому, кто желает навязать такой выбор обществу, что без разделения труда наша планета может обеспечить средствами к существованию только незначительную часть современного человечества. Возможно, те, кто переживет переходный период, будут считать новый мир более приемлемым, чем наш, но вполне законны и протесты миллиардов людей, которые погибнут в ходе этого преобразования.

Смит описал множество преимуществ разделения труда, но оставил нерешенной интересную проблему, возникшую в ходе дискуссий о международной торговле. Однако, ее решение имеет значение, далеко выходящее за пределы собственно теории международной торговли, поэтому стоит рассмотреть эту систему подробнее.

Смит говорил, что Шотландии, к примеру, не имеет смысла стремиться производить вино, хотя виноград можно выращивать в оранжереях. Если Шотландия производит шерсть, а Испания делает вино, и граждане этих двух государств обменивают их на товары, которые в их собственной стране не производятся, то в результате такого обмена жители обеих стран окажутся в выигрыше. Но что произойдет в том случае, если в одной стране по сравнению с другой менее выгодно производить все товары, например, вследствие неудачного географического положения и необразованности населения? Разве более отсталому государству не следует установить торговые барьеры, позволяя тем самым развиваться промышленности внутри страны? Может ли оно вообще предложить что-нибудь более развитому государству для обмена?

Решением этой проблемы является закон сравнительных преимуществ Рикардо, названный так в честь английского экономиста Давида Рикардо. И хотя первоначально этот закон был сформулирован применительно к международной торговле, на самом деле он универсален и приложим к любому виду человеческого сотрудничества. Из-за столь широкой применимости этого закона, Мизес считал, что лучше называть его законом образования связей. Этот закон проще всего объяснить на уровне отдельного индивида, после чего следствия, имеющие отношение к сфере международной торговли, становятся очевидными.

Возьмем для примера великого спортсмена Майкла Джордана. Его физические данные поистине уникальны.

Нет практически никакого сомнения в том, что, если бы Джордан решил применить их, например, в малярном деле, он стал бы одним из лучших маляров в мире.

Однако весьма сомнительно, что Джордан сам красит стены своего дома. Невзирая на то, что после небольшой подготовки он, вероятно, мог бы покрасить свой дом лучше, чем любой нанятый им маляр, он все же поручает покраску дома другим людям. Как это объяснить?

Секрет — в действии закона сравнительных преимуществ. Хотя Джордан лучше маляра и играет в баскетбол, и красит дом, он имеет сравнительное преимущество в игре в баскетбол, в то время как его маляр имеет сравнительное преимущество в покраске дома. Это проще всего понять на арифметическом примере, сравнивая ставки заработной платы.

Скажем, Джордан может нанять маляра за 20 долларов в час. Немного попрактиковавшись, Джордан мог бы сделать работу в два раза лучше, чем маляр, которого он нанял. Представим, что он мог бы продавать на рынке свои услуги по покраске домов за 40 долларов в час.

Однако предположим, что, играя в баскетбол, Джордан в состоянии зарабатывать 10 000 долларов в час. А его маляр Джо, который едва способен попасть в корзину со свободного броска, не смог бы, играя в баскетбол, зарабатывать больше доллара в час. (Возможно, некоторые найдут его игру забавной!) Джордан в качестве маляра имеет преимущество 2 к 1, а его преимущество как звезды баскетбола — 10 000 к 1.

Пусть Джордан планирует работать 20 часов в течение одной недели. Если он разделит свое время поровну между покраской дома и игрой в баскетбол, ценность произведенного им продукта составит:

10 ч малярных работ × 40 долл./ч = 400 долл.

10 ч игры в баскетбол × 10 000 долл./ч = 100 000 долл.

Итого: 100 400 долл.

Если Джо разделит свое время в такой же пропорции, ценность произведенного им продукта составит:

10 ч малярных работ × 20 долл./ч = 200 долл.

10 ч игры в баскетбол × 1 долл./ч = 10 долл.

Итого: 210 долл.

Общая ценность продукта, произведенного Майклом и Джо, составит 100 610 долларов. Теперь рассмотрим ситуацию, когда Джордан нанимает Джо для покраски дома. Теперь ценность продукта, произведенного Джорданом, составит:

20 ч игры в баскетбол × 10 000 долл./ч = = 200 000 долл.

Итого: 200 000 долл.

А ценность продукта, произведенного Джо, составит:

20 ч малярных работ × 20 долл./ч = 400 долл.

Итого: 400 долл.

Общая ценность продукта, произведенного Майклом и Джо, возрастет до 200 400 долларов. Однако более важным для понимания закона образования связей является тот факт, что они оба оказываются в выигрыше, по крайней мере в денежном выражении. Маляр, хуже выполняющий обе работы, в состоянии почти в два раза увеличить ценность производимого им продукта, сосредоточившись на покраске домов (в которой он имеет сравнительное преимущество) и затем совершив обмен с Джорданом. Закон образования связей демонстрирует, что, даже оставляя в стороне моральные соображения, в материальных интересах каждого человека сотрудничать с другими людьми, принимая участие в разделении труда и добровольном обмене. Этот закон лежит в основе расширенного общественного порядка.

Применение закона образования связей к сфере международной торговли является прямым расширением проведенного выше анализа. Даже если в одной стране условия производства всех товаров хуже, чем в другой, у первой страны все же есть возможность получить материальный выигрыш, специализируясь в тех областях, в которых она имеет сравнительное преимущество, и обменивая произведенное на другие блага. Только в очевидно нереалистичном сценарии, когда каждый лучше или хуже другого «на одну и ту же величину» в отношении любой работы, закон образования связей был бы неприменим.

Этот закон говорит только о том, что в результате специализации можно получить материальный выигрыш. Он не принимает во внимание никаких личных предпочтений, кроме материального выигрыша. Вполне может быть, что Джордану просто нравится красить дома и он ни за что на свете не стал бы никого нанимать для покраски дома. Вспомним главу 1, где мы обсуждали поведение человека, который решил самостоятельно отремонтировать крышу. Люди часто ошибаются, считая, что экономят деньги, ремонтируя дом своими руками. Однако если им нравится мастерить что-то для дома и это позволяет отвлечься от их постоянной работы, то они могут получать психологический выигрыш, перевешивающий денежные потери.

 

Прямой обмен

Вернемся на пляж, где произошла судьбоносная встреча Рича и Хелены. Каждый из них понимает, что его шансы на выживание возрастут, если им удастся объединить усилия. Рич и Хелена наверняка сочтут более целесообразным не производить самостоятельно все, что нужно каждому из них, а договориться о разделении труда. Однако и в этом случае базовые принципы обмена сохраняют свое действие. Следуя указанию Карла Менгера «сводить сложные явления человеческого хозяйства к их простейшим элементам», первым делом попытаемся понять обмен в простой ситуации — в условиях нашей небольшой островной экономики.

Положительно решив вопрос о сотрудничестве, наши герои должны затем обдумать, каким образом сотрудничать. Они договариваются, что Рич, как наиболее мастеровитый, будет делать крысоловки, а более хитроумная Хелена займется охотой. Однако остается вопрос, сколько усилии каждый из них должен вложить в совместную деятельность — ведь они оба должны быть уверены, что заключили честную сделку.

Простая ссылка на добрую волю здесь не работает. История СССР выявила проблемы, возникающие при отделении результатов труда от личного интереса работающего. Но даже если бы в СССР удалось создать Нового Социалистического Человека, заинтересованного исключительно в благополучии своих товарищей, непреодолимые препятствия на пути к эффективному производству не исчезли бы. Откуда эти товарищи-альтруисты могут точно знать, что нужно производить, в каких количествах и какие ресурсы при этом использовать? Я мог бы потратить свое время на рисование картин, считая, что они принесут огромную радость окружающим. Но если мои картины никому не нравятся, значит, я потратил впустую не только свое время, но и ресурсы — бумагу, краски и т.д. В результате моей деятельности удовлетворенность окружающих меня людей снизилась даже по сравнению с ситуацией, если бы я просто бездельничал, хотя я искренне стремился доставить им удовольствие своим творчеством. То же самое происходит и в случае, если людям нравятся мои картины, но они сильно расстроены тем, что, потворствуя своим художественным амбициям, я отказался от компьютерного программирования. То есть их желание получить мои программы сильнее желания любоваться моими картинами. В отсутствие системы рыночных цен у потребителей нет никакой возможности проинформировать производителей об относительной ценности своих предпочтений.

Выходом из подобного затруднения является межличностный обмен. Чтобы гарантировать, что они действительно приносят пользу друг другу, Рич и Хелена должны осознать, что партнер тоже имеет право на то, что он добыл собственными усилиями. Соответственно, совершаемые ими меновые сделки должны быть добровольными. На каждую из крыс, которых поймала и отдала ему Хелена, Рич соглашается обменять некоторое количество крысоловок. Если Хелена угрожает Ричу, что сможет добывать крыс с помощью дубинки, можно держать пари: обмен приносит пользу, по ее мнению, только ему.

Сложившуюся пропорцию обмена можно объяснить на основе закона убывающей предельной полезности. Рич будет готов обменивать крысоловки на крыс до тех пор, пока издержки производства дополнительной крысоловки не превысят пользу от того количества крыс, которое даст ему Хелена за дополнительную крысоловку. И издержки, и польза здесь — исключительно субъективные оценки Рича. Хелена со своей стороны будет готова обменивать крыс на крысоловки до тех пор, пока субъективные издержки на поимку следующей крысы, от которой она должна отказаться, не превысят ожидаемую ею пользу от получения еще одной ловушки. Предельными единицами в этом обмене будут следующая крысоловка, которую предполагает обменять Рич, и следующая крыса, которую предполагает обменять Хелена. Соответственно, пропорция обмена определяется связанными с этими единицами выгодами и издержками, субъективно воспринимаемыми участниками обмена.

Давайте попробуем представить, как будут развиваться события на нашем островном рынке крыс и крысоловок. Начнем с ситуации, когда еще ни одна крыса не поймана и ни одна крысоловка не изготовлена. В этой точке для Рича ценность первой крысы, которой может снабдить его Хелена, относительно высока — ведь без нее он может умереть с голоду. Ценность первой крысоловки для Хелены тоже высока. Первая крысоловка весьма значительно увеличит добычу, поскольку девушка может поставить ее на самую оживленную крысиную тропу на острове.

Допустим, Рич готов отдать первую крысоловку всего за трех крыс, в то время как Хелена готова отдать целых пять крыс, лишь бы получить ловушку. Предположим, что они достигают соглашения, обменяв одну крысоловку на четыре крысы.

Для участников обмена ценность каждой следующей приобретаемой единицы будет меньше, чем ценность первой. По мере того как у Рича растет запас крыс, он будет использовать каждую новую крысу для удовлетворения менее насущной потребности. Обеспечив себе дневной запас пищи, он может начать коптить крыс, чтобы сохранить их на будущее. Но копчение крыс не будет для него столь же важным занятием, как заготовка крыс для того, чтобы не умереть с голоду. И другой участник сделки, Хелена, не посчитает вторую крысоловку столь же ценным приобретением, как первая — в конце концов, она может поставить ее только на второй по оживленности крысиной тропе. Каждая следующая крысоловка будет использоваться менее важным, с точки зрения Хелены, способом, чем предыдущая.

Аналогично каждая дополнительная единица, от которой отказываются участники обмена, будет для них более ценной, чем предыдущая отданная единица. Это происходит потому, что сначала они отказываются от наименее важных, по их собственной оценке, направлений использования благ. Когда мы рассматриваем последовательные меновые сделки, то ловушки и крысы, которыми обмениваются в каждой сделке, ничем не отличаются от тех, которыми обменивались в предыдущей и которые будут обменены в следующей; на самом деле действующие люди отказываются от различных по ценности направлений использования обмениваемых благ, вначале от наименее ценного, затем от чуть более ценного и т.д. Каждая дополнительная крысоловка, изготавливаемая Ричем, отнимает у него дополнительное свободное время. Чем больше Рич мастерит крысоловок, тем меньше свободного времени у него остается. Конечно, хорошо было бы использовать и первые единицы отдыха, от которых он отказался, но вскоре он уже не сможет столь же легко сокращать время отдыха, потому что оно необходимо ему для поддержания сил и здоровья.

Таким образом, после того как в ходе первого обмена Рич получил четырех крыс, он уже не нуждается в них столь отчаянно, как раньше. Точно так же, имея одну ловушку, Хелена может приобрести еще одну, но эта вторая будет иметь для нее меньшую ценность. Изобразим шкалы ценностей при обмене крыс на крысоловки, с точки зрения наших героев:

Мы предполагаем, что Рич потребует по крайней мере четырех крыс за то, чтобы отказаться от второй ловушки (больше трех, которых он требовал за первую), в то время как Хелена наверняка отдаст четырех крыс (меньше, по сравнению с пятью в первой сделке). Несмотря на то, что и для Рича, и для Хелены ценность следующих единиц, которые они могут приобрести, снизилась, у них все еще есть возможность совершить обоюдовыгодный обмен. Они совершат вторую сделку, поменяв еще четырех крыс на одну ловушку.

Однако оценки наших героев не позволят им произвести обмен в третий раз. Хелена хочет отдать за третью крысоловку не более трех крыс, в то время как Рич желает получить за нее не менее пяти крыс. На этом рынке торговля прекратится. Он достиг состояния, которое называется простым состоянием покоя (подробнее мы исследуем его в главе 6).

Важно отметить, что факт совершения обмена вовсе не означает, что ценность обмениваемых благ эквивалентна для обоих участников. Напротив, лишь тот факт, что они ценят обмениваемые блага по-разному, заставляет их совершить обмен. Для Хелены ценность двух ловушек была выше, чем ценность восьми крыс, в то время как для Рича восемь крыс представляли большую ценность, чем две крысоловки.

Карл Менгер отмечал: утверждение, что обмен совершается в момент, когда оценки его участников становятся эквивалентными, ведет к абсурду. Если два человека совершают обмен, только считая, что ценность получаемого равна ценности того, что придется отдать, то почему бы мгновением позже им не совершить обратную сделку. Если вы продаете свой дом за 200 000 долларов, это означает, что для вас ценность 200 000 долларов выше, чем ценность дома. И наоборот, для покупателя ценность вашего дома выше, чем ценность 200 000 долларов. В противном случае (пренебрегая трансакционными издержками) нет никакой причины, по которой, как только обмен состоялся, вы бы немедленно не вернули себе дом, отдав 200 000 долларов. В сущности, если считается, что обмен совершается в точке, где оценки его участников эквивалентны, нет причины, по которой вам и вашему партнеру по сделке не следовало бы еще раз поменять дом обратно и повторять этот цикл бесконечное число раз.

Если рассматривать обмен с точки зрения человеческой деятельности, можно увидеть, что люди не обмениваются благами просто ради того, чтобы получить удовольствие, наблюдая, как блага переходят из рук в руки. Обмен возникает не из-за человеческой «склонности к торговле». Для того чтобы обмен состоялся, обе стороны должны считать, что в результате его совершения они окажутся в выигрыше. Это необходимое условие любой деятельности — действующий субъект должен считать, что данное действие повысит степень его удовлетворенности по сравнению с ситуацией, которая сложится, если он воздержится от совершения этого действия. Он пытается двигаться от того, что есть, к тому, чему следует быть.

Сказанное выше проливает свет на фразу, которую можно часто услышать при обсуждении обмена. Кому из нас друзья, рассказывая о совершенной покупке, не жаловались на то, что им пришлось заплатить «грабительскую» цену? Оставим в стороне случай мошенничества, когда рассказчик был введен в заблуждение относительно качества или характера товара, — это и в самом деле грабеж. Мы исходим из того, что купленный товар обладает соответствующим качеством — пусть, скажем, это будет бутылочное пиво известной марки. Придя на работу в понедельник утром, ваш друг говорит: «В выходные мы были на бейсболе. Пиво по пять долларов за бутылку — это грабеж!»

Что он имеет в виду? Если его никто не обманывал и не заставлял покупать пиво силой, но он все-таки совершил покупку, значит, для него ценность пива была выше, чем ценность пяти долларов. В противном случае почему он пошел и купил его? Если пять долларов значили для него больше, чем пиво, то все, что надо было сделать, это положить их обратно в карман и пройти мимо. Учитывая, что ваш друг добровольно отказался от чего-то, по его мнению, менее стоящего, чем пиво, продавец мог бы предъявить точно такую же претензию — он тоже может чувствовать себя ограбленным! На самом деле, ваш друг этим говорит: «Хотелось бы, чтобы пиво было дешевле». Однако мы все хотим отказываться от меньшего, чтобы получить большее — другими словами, увеличить свою прибыль. Это и составляет универсальное основание любой человеческой деятельности. Поскольку все мы стараемся улучшить свое положение, у нас нет причин ожидать, что другие люди, например этот продавец, будут действовать иначе.

 

Чего-то не хватает

Пока что у наших героев нет возможности использовать экономический расчет в своей небольшой экономике. Рич и Хелена могут лишь сравнивать конкретные количества конкретных благ и решать, какой набор благ для них более ценен. Однако они не в состоянии вычислить, сколько выиграют или потеряют в результате той или иной сделки, причем ни до, ни после ее совершения. Можно констатировать, что Рич предпочитает восемь крыс двум ловушкам, но нет никакой возможности ответить на вопрос, насколько сильно его предпочтение. Предпочтение — это ощущение Рича. Не существует линейки, которую мы могли бы погрузить в его душу и определить «размер» этого ощущения. Конечно, какие-то виды удовлетворения Ричу более желательны, чем остальные. Но, как мы показали, фраза типа «эта крысоловка мне нравится в два раза больше, чем другая» является просто фигурой речи. Если бы кто-то попробовал понять ее буквально, мы бы задали ему вопрос Ротбарда: «Вдвое больше чего?»

Посчитать в крысах и ловушках тоже не получится. Выражения типа «восемь крыс минус две ловушки» или «одна ловушка плюс три крысы» не имеют арифметического смысла.

Попытка использовать в качестве общей единицы ценности труд, как это делали Маркс и британские экономисты классической школы, завершилась неудачей. Трудовые издержки Рича — это его субъективная оценка того, от чего ему пришлось отказаться, чтобы выполнить данную работу. Для Хелены ценность труда Рича — тоже ее субъективная оценка плодов его усилий. Попытки вычисления прибыли и убытков на основе отрезков времени или расхода энергии полностью игнорируют экономический смысл происходящего. Рич мог бы тратить столько же времени и усилий на перемалывание в древесные опилки уже существующих крысоловок, сколько он тратит на изготовление новых, но в нашем сценарии Хелена, конечно же, не будет платить ему за уничтожение ловушек! Тот факт, что создание крысоловок имеет ценность, а их уничтожение — нет, полностью зависит от оценок участников обмена, и не может быть определен посредством физических измерении. Нетрудно представить ситуацию, когда те же самые физические действия будут оцениваться противоположным образом. Если бы в результате массовой охоты крысы оказались полностью истреблены, а по всему острову валялись бесполезные крысоловки, их производство вообще не имело бы никакой ценности, а вот их уничтожение в целях очистки острова от мусора имело бы ценность.

Отсутствие экономического расчета не сильно мешает функционированию нашей небольшой экономики. Всеми благами обмениваются только два человека. Поскольку участник обмена сам выстраивает свою шкалу ценности, то, чтобы меняться разумно, ему нужно лишь получить представление об оценках партнера. Однако по мере расширения экономики отсутствие расчета превратится в серьезное препятствие.

 

Двое — это компания, четверо — мини-рынок

Теперь быстро перемотаем вперед историю «Ричлан-дии» (назовем ее так) и ее экономики. Оставим позади несколько поколений. (Вполне естественно представить, что Рич и Хелена нашли еще один способ взаимовыгодного сотрудничества.) По каким-то странным причинам остров остался изолированным от мировой экономики. Тем не менее население увеличилось, построена деревня, возделаны поля, открыты магазины, развивается ремесло. Между жителями острова ведется оживленная торговля.

Основа обмена осталась той же, что и в экономике, состоящей из двух человек. Увеличение числа участников обмена усложняет картину, но принципиально ее не меняет. Чтобы подготовиться к дальнейшим усложнениям, необходимо ясно представлять себе, как функционирует экономика, состоящая из множества людей.

Итак, островитяне разводят одомашненных коз и выращивают кукурузу. У нас есть два пастуха, Кайл и Стивен, и два фермера, выращивающих кукурузу — Эмма и Рэйчел. У людей, живущих в условиях современной экономики, изучение такой ситуации может вызвать определенные затруднения. Мы ведь не привыкли иметь дело с обменами, в ходе которых козы и зерно обмениваются непосредственно друг на друга. Поскольку денег на острове еще нет, то цена коз выражается в кукурузе, а цена зерна — в козах. Этот тип обмена называется бартером, или прямым обменом. Для того чтобы к нему привыкнуть, потребуются некоторые усилия, но они того стоят: это поможет лучше понять, каким образом устанавливаются рыночные цены.

Представим, что Рэйчел готова заплатить до четырех бушелей кукурузы за первую козу, до трех — за вторую и два — за третью. Эмма готова заплатить до трех бушелей кукурузы за первую козу, до двух — за вторую и не более одного — за третью.

На другой стороне рынка Кайл отдаст первую козу всего за два бушеля кукурузы, вторую козу — за три и третью — за четыре. Стивен потребует за первую козу три бушеля кукурузы, за вторую — четыре и за третью — пять. Таким образом, мы имеем:

Ситуация на рынке развивается следующим образом: сначала Рэйчел обменивает три бушеля зерна на первую козу, предлагаемую Кайлом — ясно, что поскольку Рэйчел предпочитает отказаться от четырех бушелей ради этой козы, а Кайл требует всего два, то такой обмен приносит им взаимную выгоду. В этом «туре» обмена имеет место еще одна сделка: Эмма обменивает три бушеля зерна на первую козу, которую предлагает Стивен.

Теперь рассмотрим возможность второго тура обмена. Эмма заплатит за вторую козу самое большее два бушеля кукурузы. Но ни Кайл, ни Стивен не готовы предложить козу по такой цене — Кайл запрашивает по крайней мере три бушеля за следующую козу, а Стивен — все четыре.

Аналогично Стивен соглашается отдать вторую козу как минимум за четыре бушеля кукурузы, но на рынке никто этого не предлагает: Рэйчел готова обменять самое большее три бушеля, а Эмма — не более двух.

Поэтому Эмма и Стивен покидают рынок. Однако у Рэйчел и Кайла есть возможность совершить еще один взаимовыгодный обмен: Кайл откажется от своей второй козы ради того, чтобы получить дополнительно три бушеля кукурузы, а Рэйчел пожертвует тремя бушелями кукурузы ради второй козы.

В этом сценарии выраженный в козах спрос Кайла на кукурузу выше, чем спрос Стивена — возможно, Стивен очень любит козлятину и потому неохотнее расстается с козами. Кайл продает вторую козу всего за три бушеля кукурузы, .в то время как Стивен продаст ее только в том случае, если сможет получить по меньшей мере четыре бушеля. Аналогично спрос Рэйчел на коз выше, чем спрос со стороны Эммы, — она платит три бушеля кукурузы за вторую козу, в то время как Эмма заплатила бы только два.

На любом рынке именно покупатели типа Кайла и Рэйчел — их называют наиболее заинтересованными покупателями — приобретают большую часть соответствующих товаров. Поскольку такие покупатели по той или иной причине готовы платить больше, они будут предлагать более высокую цену, чем менее заинтересованные. Точно так же наименее заинтересованные продавцы, те, кто сильнее всех стремится продать товары, продадут большую часть своих запасов, чем более заинтересованные.

Рынок приводится в движение самой природой человеческой деятельности — желанием максимально улучшить свое положение. Участники рынка станут продолжать обмен только до тех пор, пока считают, что сделки улучшают их положение.

Принципы человеческой деятельности гарантируют только то, что люди будут пытаться находить все выгодные обменные сделки. В некоторых случаях возможность взаимовыгодного обмена, в принципе существующая на рынке, сопровождается высокими издержками на поиск потенциального партнера, делающими сделку убыточной. Есть и другие случаи, когда потенциальным участникам обмена просто не удается найти друг друга. Буквально на другой стороне холма нашелся бы фермер, готовый заплатить четыре бушеля за козу, знай он, что козы предлагаются к обмену. Рыночный процесс не гарантирует, что все потенциальные участники обмена, у которых есть возможность заключить взаимовыгодную сделку, обязательно найдут друг друга. Но присущее людям стремление улучшить свое положение подразумевает, что они всегда будут искать соответствующие возможности. Поиск возможностей, сулящих получение прибыли, которые пока не использованы другими — такова роль предпринимателя, подробно обсуждаемая в главе 7.

Итак, рынок кукурузы и коз установит цену в размере трех бушелей зерна за одну козу. По этой цене Эмма предъявит спрос на одну козу, а Рэйчел — на две. С точки зрения покупателей кукурузы, рыночная цена составляет 1/3 козы за один бушель кукурузы. По этой цене Кайл предъявит спрос на шесть бушелей, а Стивен — на три. Рыночный процесс будет стремиться установить цену, которая расчищает рынок — обеспечивает равенство спроса и предложения: все продавцы, готовые продавать по рыночной цене, будут в состоянии сделать это, и все покупатели, готовые покупать по этой цене, тоже смогут осуществить желаемое. По рыночной цене Стивен и Кайл постараются продать в общей сложности трех коз, а Эмма и Рэйчел в свою очередь попытаются купить трех коз. Эмма и Рэйчел будут стремиться продать в общей сложности девять бушелей зерна, а Стивен и Кайл будут пытаться купить 9 бушелей.

Если динамика спроса и предложения изменится, рыночный процесс приспособит цену к новым реалиям. Скажем, Стивену и Кайлу надоело изо дня в день питаться только кукурузой. К тому же, один фермер начал выращивать тыквы, которые они могут употреблять в пищу вместо кукурузы. Их спрос на последнюю упадет, и они не захотят больше предлагать столько же коз за бушель кукурузы, сколько раньше, посчитав более выгодным обменять нескольких коз на тыквы. Если Эмма и Рэйчел все еще хотят приобрести коз, им придется предложить за них больше кукурузы. Появится новая рыночная цена — скажем, четыре бушеля за одну козу — и при новой цене спрос вновь будет равен предложению. Если шкалы ценностей Эммы и Рэйчел не претерпели изменений, то Рэйчел купит одну козу за четыре бушеля, а Эмма откажется от покупки коз. Чтобы добиться этого, не нужно никакого внешнего вмешательства и принудительного установления более высокой цены на коз.

В этом и состоит кажущееся волшебным свойство рынков, которое побудило Адама Смита говорить о «невидимой руке», направляющей участников рынка. В отсутствие всякой центральной власти, руководящей участниками рынка, их собственные планы и желания имеют тенденцию создавать такое положение, в котором совершаются все возможные сделки, выгодные для обеих сторон. (Как мы уже отмечали, человеческая деятельность, устремленная к неопределенному будущему, всегда содержит возможность ошибки. После того как сделка совершена, любой участник обмена может решить, что он совершил ошибку.)

Благодаря добровольности рыночного обмена каждый участник может выразить интенсивность своего спроса на конкретные блага. Это обстоятельство позволяет людям преодолевать ограниченность средств путем сотрудничества, а не с помощью насилия и грабежа.

Редкость — необходимое свойство экономических благ. Воздух имеется в неограниченном количестве, и поэтому он бесплатен, а значит, не является предметом изучения экономической науки. Мы должны понимать термин «редкий» не в абсолютном смысле, а рассматривать редкость относительно спроса. Существует несколько видеозаписей, на которых я исполняю рэп — из тех, о которых я знаю — но они не являются редкими в экономическом смысле, поскольку их предложение бесконечно велико относительно спроса, который равен нулю. За подобную пленку не удастся получить никакой цены, точнее, цены, превышающей обычную цену бывших в употреблении видеокассет, покупаемых для повторной записи.

В приведенном выше сценарии Стивен был бы счастлив купить больше бушелей кукурузы, если б цена на нее была более низкой. Если бы кукурузы было столько, что ею была бы усыпана вся земля в Ричлан-дии, Стивен мог бы потреблять ее в гораздо больших количествах, чем те три бушеля, которые он купил в действительности. Однако если кукуруза является редким благом, рыночный процесс направляет ее тому, чей спрос на нее наиболее настоятелен. Кайл по каким-то причинам — быть может, он больше любит кукурузу или у него есть план производить из кукурузы новый пищевой продукт, который, как он считает, будет иметь успех на рынке — готов платить за кукурузу больше, чем Стивен. Поэтому он покупает шесть бушелей, а Стивен — только три.

Спрос, о котором мы говорим, называется эффективным, или реальным, спросом. Чтобы принять участие в добровольном обмене, мы должны предложить другим нечто, что имеет для них ценность. Предъявление спроса путем приставления ножа к горлу и спрос как просто желание иметь некоторое благо не имеют ничего общего со спросом на рынке.

Хотя мы будем обсуждать тему вмешательства в рыночный процесс в части III, уже сейчас стоит посмотреть, могут ли власти Ричландии улучшить результат, обеспеченный рынком. Скажем, лоббистам от козоводства удается убедить муниципалитет, что цена коз, выраженная в кукурузе, слишком низка и препятствует развитию отрасли. Совет принимает закон, устанавливающий цену коз на уровне четырех бушелей кукурузы.

Лоббисты в восторге — теперь их прибыль резко вырастет! Стивен, который по предыдущей цене в три бушеля был готов продать только одну козу, теперь по цене в четыре бушеля готов продать уже двух. Кайл, который был готов продать по предыдущей цене только двух коз, теперь готов продать трех.

Но если мы рассмотрим спрос на коз со стороны Эммы и Рэйчел, то увидим, что продавцы коз будут сильно разочарованы, потому что по новой, более высокой цене покупатели пожелают приобрести всего одну козу! Рэйчел, которая на свободном рынке купила бы двух коз, более чем в четыре бушеля кукурузы оценивает только первую козу. Эмма, которая на свободном рынке купила бы одну козу, теперь не купит вообще ни одной. Кайл и Стивен приводят на рынок пять коз, рассчитывая на соответствующий спрос, но вместо этого с четырьмя возвращаются домой. Налицо теперь излишек коз и дефицит зерна: излишки и дефицит являются результатом регулирования цен.

В условиях регулируемого рынка мы даже не можем быть уверены, удастся ли Стивену или Кайлу вообще получить кукурузу. Хотя Кайл предъявляет на кукурузу более настоятельный спрос, чем Стивен, регулирование цен не позволяет ему купить кукурузу, предложив более высокую цену, чем Стивен. Более того, на свободном рынке было бы совершено три обмена, каждый из которых обе стороны рассматривали бы как выгодные для себя. На регулируемом рынке будет иметь место только одна сделка. Хотя нет никакой возможности подсчитать, насколько ухудшилось положение участников рынка в результате введенных мер регулирования, по сравнению с ситуацией на свободном рынке, мы можем использовать историческое понимание, которое подскажет, что их положение стало хуже.

 

Победители, проигравшие и рыночный процесс

Для описания рынка часто используется спортивная и военная терминология. Мы слышим, что международная конкуренция ведет к тому, что одни страны «выигрывают», а другие «проигрывают». Газетные заголовки кричат о том, что какая-то компания «уничтожила» своих конкурентов или что США ведут «экономическую войну» с Японией или ОПЕК.

В качестве вольных метафор такие термины уместны. Однако аналогия очень быстро заканчивается. Ключевое различие между игрой и рыночным процессом состоит в том, что на рынке все его участники выигрывают в результате свободного обмена. По сравнению с ситуацией, существовавшей до начала обмена, положение всех четырех участников рынка — Кайла, Стивена, Рэйчел и Эммы — после того, как они полностью провели все сделки, улучшилось.

Представьте, что вы и я открываем конкурирующие компании по разработке и продаже программного обеспечения. Спустя какое-то время становится ясно, что потребители предпочитают ваш продукт. Я закрываю свой бизнес, а вы нанимаете меня в свою компанию в качестве ведущего программиста. В каком-то смысле я проиграл, а вы выиграли. Но в более важном смысле выиграл каждый из нас. Теперь в деле удовлетворения потребностей потребителей я исполняю роль, более соответствующую моим способностям, чем раньше, у вас появился новый ведущий программист, а потребители получают возможность пользоваться услугами более эффективной компании по разработке программного обеспечения. Как это не похоже на спорт, где победитель добавляет к своему рейтингу очко, а проигравший ноль, и все расходятся по домам. Рыночный процесс очень сильно отличается и от войны, в которой победители могут делать с побежденным противником все, что захотят, вплоть до физического уничтожения.

Слишком буквальное следование логике метафор игры и войны при описании рыночного процесса искажает его природу. Рыночная конкуренция решительным образом отличается как от спортивных состязаний, так и от военных действий. Ее предназначение не в том, чтобы выявлять «победителей» и «проигравших», а в том, чтобы позволить каждому найти свое место в системе производства, занимая которое они могут наилучшим образом удовлетворять желания потребителей.

Рассматривать международные рынки как противостояние одной страны другой столь же ошибочно, как на внутреннем рынке противопоставлять друг другу работников и работодателей, производителей и потребителей. В рыночной экономике, как в национальном, так и в международном масштабе, уровень жизни всех может повышаться одновременно. Америка ничего не потеряет, если Япония или Китай станут богаче США. Рост уровня жизни в любой точке земного шара выгоден всем тем, кто экономически связан с данной местностью.

Открытие закона образования связей стало крупным достижением экономистов классической школы. Он указывает путь к социальной гармонии, демонстрируя, что в распоряжении сильного и слабого имеется более перспективный способ двусторонних отношений, чем тот, который устанавливается посредством эксплуатации. Природа рынка как сети добровольных обменных сделок означает, что каждый участник должен либо считать, что в результате обмена он извлечет выгоду, либо не совершать его.

Выяснив принципы межличностного обмена, перейдем к экономическому расчету и к средству, которое делает его возможным — деньгам.

 

Хотя в экономике Ричландии образовались рынки, состоящие из нескольких покупателей и продавцов одного и того же товара, ее развитие сдерживается двумя важными факторами. Как мы видели в предыдущей главе, человек, желающий приобрести коз и выращивающий кукурузу, должен найти кого-то, кто растит коз и хочет купить кукурузу. Однако не всегда бывает просто найти кого-то, кто имеет товар, нужный вам, и одновременно хочет приобрести товар, имеющийся у вас. На поиск торгового партнера можно потратить очень много времени, на протяжении которого необходимо обеспечивать кормом своих коз и предохранять зерно от порчи.

Кроме того, хотя теперь население Ричландии составляют несколько сот жителей, и экономика, развиваясь, становится все более сложной, в их распоряжении нет никаких средств экономического расчета. Ремесленник, назовем его Марко, занимающийся производством снастей для рыбной ловли, не может на основе своих записей определить, прибылен его бизнес или нет. Пока в его книгах регистрируется лишь движение тех или иных количеств несопоставимых между собой товаров. В гроссбухе в графе затрат у него значатся 1 000 рыболовных крючков, 4 сети и 20 удочек. В графе доходов соответственно значатся 4 молотка, 20 фунтов железа, 2 кресла и 10 вязанок дров. У него нет никакого способа понять, приносят его операции в конечном итоге прибыль или нет. Идут ли его дела достаточно хорошо, чтобы обеспечить его не только средствами к существованию, но и капитальными благами, необходимыми для продолжения бизнеса? Более того, он не в состоянии сказать, была ли некоторая другая комбинация капитальных благ, которую ему следовало бы купить вместо той, которую он приобрел. Хуже или лучше было бы для него, имей он 8 молотков, 10 фунтов железа, 3 кресла и 14 вязанок дров? Для того чтобы вести бухгалтерский учет в привычном для нас смысле слова, Марко требуется общая единица, в которой можно выразить эти предметы в своих бухгалтерских книгах. В условиях бартерной экономики Ричландии самое большее, что он может сделать, пытаясь определить, правильно действует или нет, — это использовать свою интуицию.

Однако в стремлении улучшить свое положение люди весьма изобретательны. В условиях бартерного рынка некоторые проницательные торговцы заметят, что одни товары реализуются легче других. Представим, что в Ричландии множество хороших пастбищ для коз и большинство жителей острова владеют небольшими стадами. У Марко есть рыболовные крючки, и он хочет приобрести кукурузу. Едва ли он может надеяться встретить фермера, занимающегося выращиванием кукурузы, который мечтал бы приобрести его крючки, но он вполне может встретить рыбака, согласного обменять имеющихся у него коз на крючки. Теперь, располагая козами. Марко в состоянии наконец найти фермера, выращивающего кукурузу, который будет рад приобрести еще несколько коз. Марко удалось использовать выгодную возможность, недоступную в случае прямого обмена. Совершая косвенный обмен, он приобрел более реализуемый товар, чем тот, которым владел изначально, и использовал его, чтобы приобрести то, в чем действительно нуждался.

В обществе, незнакомом с этой практикой, она будет внедряться постепенно. Вначале эту тактику станут использовать только самые умные торговцы. Однако их успех не останется незамеченным, и остальные скопируют эту схему. Через какое-то время наиболее реализуемый на рынке товар начнет использоваться в качестве средства обмена и будет принят для платежа практически во всех сделках. Так появляются деньги — тот недостающий компонент, о котором мы упоминали в предыдущей главе.

Исторически в качестве средства обмена использовались самые разнообразные товары: коровы, соль, ракушки каури, большие камни, перья экзотических птиц, какао-бобы, табак, железо, медь, серебро, золото и др. Экономист Милтон Фридмен отмечает, что в Европе после Второй мировой войны роль денег исполняли сигареты.

Однако не каждый товар одинаково подходит на роль денег. Есть определенные характеристики, способствующие использованию товара в роли посредника в косвенном обмене.

Товар должен быть ликвидным

Это главное требование, предъявляемое к товару, претендующему на то, чтобы стать деньгами. Нет никакого смысла обменивать товар, который вы хотите продать, на менее ликвидный, если только вы не используете последний по его прямому назначению. Факторы, перечисленные ниже, как раз и обеспечивают ликвидность товара.

Товар должен легко транспортироваться

Если кто-то хочет торговать, используя в качестве средства обмена какой-то товар, это свойство позволяет доставить данный товар к месту предполагаемого обмена. На ранних этапах развития косвенного обмена в качестве средства обмена часто использовался домашний скот, особенно крупный рогатый скот. Эти деньги не только внушительно выглядели, но и сами передвигались. Земля, к примеру, плохое средство обмена, потому что ее невозможно никуда доставить.

Товар должен быть относительно редким

Этот критерий тесно связан с предыдущим. Если товар, используемый в качестве денег, имеется в изобилии, то для совершения покупок его нужно очень много, а это создает трудности при перемещении. Например, если бы в качестве денег мы использовали плодородный слой почвы, то в универсам приходилось бы ездить на самосвале, полном «денег».

Товар должно быть относительно непортящимся Вы же не хотите, чтобы ваши деньги «портились» через пару часов или дней после того, как вы их получили. Чем дольше вы в состоянии хранить свои деньги, тем больше у вас возможностей дождаться хорошей сделки. Вот почему такие товары, как молоко, яйца, мясо и тому подобные не подходят на роль денег. Домашний скот может, конечно, умереть, но в момент обмена вы в состоянии удостовериться, что деньги, которые вы получаете, не находятся на последнем издыхании. Драгоценные металлы и драгоценные камни явно выделяются в этом отношении.

Товар должен легко храниться

Мало того, что ваши деньги должны выдерживать бег времени — у вас не должно быть проблем с обеспечением условий для сохранности товара. Химическое соединение, устойчивое только при температуре ниже минус 300 градусов по Фаренгейту, не может использоваться в качестве денег. Карл Менгер отмечал, что скот был популярным средством обмена в преимущественно аграрных обществах, располагавших большим количеством свободной земли, находящейся поблизости. Рост городов сделал использование скота в качестве денег гораздо менее практичным. Уставы большинства современных кооперативных домов запрещают содержать домашний скот в квартирах, а практика показывает, что при этом весьма затруднительно сохранить в чистоте густые ковры. Драгоценные металлы и драгоценные камни и здесь находятся в выигрышном положении.

Товар должен легко делиться

Далеко не каждое обменное соотношение выражается в целых числах каждого из обмениваемых благ. Если ваши деньги легко делимы, вы в состоянии совершить обмен. Домашний скот имеет в этом отношении очевидный недостаток, поскольку, как только вы его разделяете, он уже не может идти за вами, и более того — превращается в скоропортящийся товар. Драгоценные камни здесь тоже не годятся, поскольку их очень трудно дробить, не уничтожая при этом большей части их ценности.

Каждая единица товара должна быть очень похожа на любую другую единицу

Вы не хотите обивать пороги контор, в которых производится проверка качества ваших денег и на основании установленного качества корректируется меновая пропорция. Причина проста: сделанная оценка может не совпасть с вашей собственной. Именно в этом, например, недостаток бриллиантов, во многих отношениях подходящих на роль денег: для их оценки требуется эксперт, который бы вынес квалифицированное суждение о ценности того или иного конкретного камня. Проблема делимости бриллиантов связана как раз с этим. Нельзя получить цену целого бриллианта, складывая цены частей, на которые он был разделен.

Единственными товарами, соответствующими всем перечисленным выше критериям, являются драгоценные металлы, и большинство обществ в конечном счете пришли к тому, чтобы использовать в качестве денег серебро и/или золото. По мере развития международной торговли в большинстве стран золото постепенно вытеснило серебро. (Количество золота, которое нужно было перевезти морским путем в качестве платежа по сделке, во много раз меньше количества серебра, необходимого для того же самого платежа.) Благодаря этому, в XIX столетии в конце концов установился международный золотой стандарт.

В выборе золота в качестве денег нет ничего мистического. Оно просто явилось товаром, который наилучшим образом удовлетворяет указанным выше критериям. В будущем другой товар, например платина, вполне может оказаться более подходящим на роль денег.

Ценность товара, используемого в качестве денег, проистекает от его ценности как товара, участвующего в прямом обмене. Однако в ходе постепенного превращения в деньги товар начинает цениться и как средство обмена. Ценность денег определяется точно так же, как и ценность любого другого товара — субъективной оценкой тех, кто ими обменивается. В предыдущей главе мы могли бы заменить коз унциями золота, и это никак не повлияло бы на результаты анализа. Мы нашли бы, что Кайл заплатит две унции золота за шесть бушелей кукурузы, а цена кукурузы, исчисленная в золоте, составляет 1/3 унции за бушель, и т.д.

В свете того, что сегодня мы используем в качестве денег кусочки бумаги, все предыдущее обсуждение золота и других товаров может вызвать недоумение.

Ценность бумажных денег явно не вытекает из их ценности как кусочков бумаги. Государство постановило, что это — деньги. Тот факт, что государство может потребовать уплаты налогов в «его» деньгах, придает действенность этому постановление. Такая валюта называется неразменными деньгами. Первоначальная ценность неразменных бумажных денег восходит к более раннему времени, когда они были товарными деньгами (например, доллар США когда-то представлял собой требование на фиксированное количество золота). Когда государство полностью разрывает связь между товаром и бумажной валютой, люди понимают, какова ценность бумажных денег, только благодаря тому, что раньше они были связаны с товаром. Более подробно мы рассмотрим неразменные деньги в главе 9.

 

Экономический расчет

Помимо легкости обмена, есть и другое существенное различие между бартерной экономикой и экономикой, в которой используются деньги: применение денег делает возможным экономический расчет. Деньги обеспечивают нам общую единицу для выражения различных количеств совершенно разных благ. Поскольку в высокоразвитой системе косвенного обмена все экономические блага обмениваются на деньги, мы можем выразить любое количество любого блага в виде суммы денег, требующейся для его приобретения, или, наоборот, суммы денег, за которую оно будет продано.

Чтобы понять разницу, поместим Марко в экономику, использующую деньги. Теперь он в состоянии вести свою бухгалтерию, отражая определенные численные значения, которые приписывает каждому предмету, — скажем, количество золота, за которое этот предмет был бы продан. Взглянем на два бухгалтерских баланса, составленных для двух следующих один за другим месяцев. В графе пассивов наличествует как золото, которое Марко занял, чтобы открыть магазин, так и некоторые предметы, которые проданы по предоплате — когда, например, заказ на следующий месяц оплачивается сегодня.

Через месяц имеем:

Активы Марко через месяц увеличились на 1,6 унции золота, в то время как пассивы сократились на 1,85 унции. Складывая эти изменения, мы видим, что в течение месяца он увеличил свой капитал на 3,45 унции золота. Тот факт, что его капитал увеличился, показывает Марко, что он не изъял из своего бизнеса на текущее потребление столько, чтобы не быть в состоянии продолжать операции. В действительности он мог бы изъять больше. Марко накапливал капитал. Если бы, сложив величину изменений активов и пассивов, мы получили отрицательное число, это означало бы, что Марко проедал капитал. Для бизнеса очень важно иметь возможность определять, накапливается или проедается капитал, поскольку предприятие, проедающее капитал, в долгосрочной перспективе нежизнеспособно.

В отсутствие денежных цен Марко никак не смог бы получить этих цифр. Его бухгалтерские книги состояли бы из списка товаров, которые нельзя суммировать. Денежные цены дают возможность оценивать успех не только предприятия в целом, но и каждого конкретного действия в отдельности. Цена на железо в течение данного месяца снизилась. Если Марко ожидает сохранения этой тенденции, он мог бы улучшить свое положение, поддерживая более низкий уровень запасов железа, возможно, найдя способ купить его непосредственно перед тем, как в нем возникнет потребность. И поскольку теперь железо стоит дешевле, Марко мог бы изменить тот или иной технологический процесс так, чтобы использовать больше железа и меньше древесины. Тем временем поднялась цена на удочки. Если Марко думает, что эта тенденция будет сохраняться, он не станет продавать с поставкой в будущем столько же удочек, как раньше. Вместо этого, в ожидании более высокой цены, он продаст их только после того, как они будут изготовлены.

Возможность производить вычисления в денежных ценах открывает для человеческого планирования беспредельные перспективы, расширяя горизонты человеческой мысли. Как говорит Мизес в «Человеческой деятельности», «Гете был прав, назвав метод двойной записи бухгалтерского учета "одним из прекраснейших изобретений ума человеческого"». Огромное значение этого нововведения будет исследовано далее в главах 8,10 и 11.

 

Ценность денег

Важно понять, что деньги подобны всем остальным товарам в том, что их ценность определяется субъективно и они тоже подчиняются закону спроса и предложения. Ключевое различие между деньгами и другими товарами заключается в том, что деньги приобретаются не для непосредственного потребления и не в целях использования их в производстве товаров для непосредственного потребления. Деньги приобретаются затем, чтобы позже обменять их на потребительские или производственные блага. Их ценность заключается в готовности к такому использованию.

Спрос на деньги — это спрос на остатки наличности. Вся человеческая деятельность осуществляется в условиях неопределенности будущего. Из-за этой неопределенности люди хотят оградить себя от непредвиденных потрясений, шоков, имея «что-то на черный день». В рыночной экономике это выражается прежде всего в желании иметь под рукой запас наличных денег. Хотя запас других предметов — например, зерна, консервов, топлива и т.д. — тоже может помочь, однако невероятная гибкость денег при удовлетворении наших потребностей, делает их наиболее желательным благом для хранения в виде резерва. Сама природа события, которое мы называем шоком, состоит в том, что мы точно не знаем, в чем будем нуждаться, когда получим сюрприз. Может заболеть ребенок, и нам понадобятся лекарства. Сломается автомобиль, протечет крыша, и придется их ремонтировать.

Или вдруг подвернется возможность отличного трудоустройства, но нужно будет лететь на край света, чтобы посмотреть всё на месте. Резерв наличных денег поможет в любой из этих ситуаций, в то время как мешок риса в подвале очень трудно использовать для того, чтобы купить билет на авиарейс через всю страну.

Спрос на остатки наличности колеблется. Во время кризиса он может многократно возрасти. В таких случаях правительство зачастую начинает пропагандистскую кампанию против «тезаврирования», а то и принимает декреты, наказывающие за этот «грех». Однако так называемые тезаврированные сокровища лишь отражают желание людей чувствовать себя защищенными. Не существует никаких экономических критериев, позволяющих отличить обоснованный уровень остатков наличности от чрезмерного. Особенно смешно правительственные атаки на тезаврирование денег выглядят в свете того, что очень часто именно правительство, развязав войну, является причиной кризиса, приводящего к увеличению спроса на наличные деньги.

Уяснив субъективную природу спроса на остатки наличности, мы можем разобраться с еще одним распространенным экономическим заблуждением — идеей о том, что мы должны иметь стабильные деньги. В силу самой своей природы как экономического блага, зависящего от человеческих оценок, деньги не могут быть стабильными, поскольку оценка подразумевает возможность изменения. В экономике, где ничего не меняется, не было бы вообще никаких оценок ценности, поскольку там нечего выбирать. Блага циркулировали бы чисто механическим образом, движимые бог знает чем.

Идея стабильных денег породила идею индексов цен, разрабатываемых для измерения ценности денег. Индексы цен и изменяющиеся оценки ценности денег мы исследуем в главе 9, когда будем обсуждать инфляцию и дефляцию.

 

Определение денежных цен

Прославленный английский экономист Альфред Маршалл критиковал введенную Карлом Менгером концепцию потребительной полезности как единственного источника ценности. Несомненно, утверждал он, рыночные цены определяются как полезностью блага для потребителя, так и объективными, денежными издержками его производства. В его знаменитой метафоре полезность и издержки сравниваются с двумя лезвиями ножниц, и, по его мнению, глупо спорить о том, какое лезвие на самом деле разрезает бумагу.

Однако мы должны констатировать, что Маршалл не понял учения Менгера или не до конца разобрался в нем. Как подчеркивал Израэл Кирцнер, Менгер старался понять первопричину экономических явлений, а не случайные факторы, определяющие их величину. Цена платится за товар только потому, что его кто-то ценит. Цена не превысит эту ценность, какова бы ни была величина издержек производства этого товара.

Пусть, например, я задумал продавать иллюстрированные рукописные книги «Жизнь и эпоха Джина Кэллахана». Я заключаю контракт с монахом с Карпатских гор на изготовление книги по цене 10 000 долларов за экземпляр. Получив первый экземпляр, я начинаю искать на него покупателей. Ввиду недостатка интереса у публики к стильным вещам я обнаруживаю, что не способен продать по этой цене даже имеющийся у меня единственный экземпляр. Поскольку я уже заплатил за изготовление книги, будь она неладна, я в конце концов продаю ее за 9,95 доллара и немного сокращаю свои убытки. Даже если бы мои затраты превысили 10 000 долларов за экземпляр, я бы не смог продать эту книгу по более высокой цене.

С моей стороны тщетно пытаться повысить цену, увеличивая издержки. Если никто не готов платить за такую книгу больше 9,95 доллара, то даже удвоение времени, в течение которого монах ее изготавливает, а соответственно и удвоение моих издержек, не сдвинет цену ни на пенни.

Ученик Мизеса Фридрих Хайек был совершенно прав, когда говорил о том, что в долгосрочном периоде цена продажи товара будет стремиться к издержкам его производства. Однако это происходит не потому, что издержки производства являются причиной цены, которая будет заплачена. Скорее, если цена, вырученная за товар, оказывается ниже издержек, товар просто-напросто больше не будет производиться! Весьма маловероятно, что, понеся на продаже первого экземпляра своей книги убытки в размере 9 990,05 доллара, я захочу продолжать производство. А если вырученная цена оказывается выше издержек, рынок привлечет других продавцов, надеющихся воспользоваться возможностью получить прибыль, в результате чего цена снизится до уровня издержек производства. Тем временем оценки изменяются, появляется новая информация, возникают новые прибыльные рынки, на которых цены превышают затраты. Хотя в долгосрочном периоде цены сравняются с издержками производства, мы никогда не достигнем этого долгосрочного периода. Утверждение о том, что цены равны издержкам производства, выражает тенденцию, господствующую на рынке, но не является описанием состояния, которого рынок когда-либо достигнет.

С точки зрения долгосрочного периода мы могли бы сказать, что в конечном итоге Маршалл прав. Разве не «реальные издержки» в конце концов помогают определить цену? Более фундаментальная идея Менгера состоит, однако, в том, что издержки производства товара — это просто то, каким образом производитель оценивает спрос на требуемые факторы производства для их альтернативного использования. Стоимость времени монаха складывается для меня под влиянием субъективного спроса других людей, которые хотят использовать его время альтернативными способами. Издержки не объективны. Оба лезвия ножниц Маршалла затачиваются в соответствии с субъективными суждениями о ценности.

Идея Менгера актуальна для некоторых споров по поводу экономической политики, когда критики той или иной отрасли промышленности выступают с заявлениями, что цены в ней «слишком высоки» и не оправданы издержками производства. Фактически эти критики опираются на маршалловское понятие объективных издержек, возможно, не отдавая себе в этом отчета. Тот факт, что издержки являются субъективными, лишает подобную аргументацию всякого смысла.

Каким образом можно определить величину издержек, соответствующих гонорарам Майкла Джордана, когда он играл за «Чикаго Буллз»? Действительно ли производство баскетбольной продукции «стоит» ему 34 миллиона долларов в год и тем самым оправдывает его гонорары? Некоторые экономисты ответят «да» — его издержки оправдывают его зарплату, если мы понимаем, что издержки, которые понес Джордан, играя за «Чикаго Буллз», равны тому, что он мог бы заработать, играя за «Лейкерс» (или за любую другую команду).

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны рассмотреть альтернативные издержки Джордана. Это понятие было введено Фридрихом фон Визером — последователем Менгера и учителем Хайека. Мы уже сталкивались с альтернативными издержками в главе 2, когда видели, что для Рича издержки продолжения работы заключаются в ценности отдыха, от которого он отказывался. Для меня издержками женитьбы на Сью является то, что я не смогу жениться на Бетти. Точнее, издержки достижения цели А — это наиболее ценная альтернативная цель, от которой отказываются, чтобы достичь цели А. Мои издержки от женитьбы на Сью определяются тем, как высоко я оцениваю перспективу следующего наилучшего варианта женитьбы (или, может быть, варианта остаться холостяком).

Проанализируем альтернативные издержки более подробно. До тех пор, пока мы не можем сформулировать объективное утверждение о том, каковы они для того или иного лица, мы и не в состоянии сделать вывод, что рыночная цена «слишком высока» по сравнению с издержками. Пытаясь объективно подсчитать альтернативные издержки выступления Майкла Джордана за «Чикаго Буллз», мы столкнемся со следующими трудностями:

(1) У Джордана могло не быть предложений от другой команды до подписания контракта (довольно реалистичный сценарий). В этом случае никто ничего не может сказать о сумме, которую заплатил бы ему клуб «Лейкерс». К тому же альтернативные издержки никогда не реализуются на практике: даже если бы он получил предложение и решил его принять, в ходе переговоров альтернативный контракт мог расстроиться.

(2) Джордану может нравиться жить в холодном, ветреном городе по соседству с мясокомбинатом, рядом с большим поселением выходцев из Польши. Хотя каждый из этих моментов мог бы оказать серьезное влияние на его окончательное решение, повышая альтернативные издержки, связанные с переездом, но даже он сам не мог бы дать им количественную оценку. Его предпочтения упорядочены, но их нельзя измерить. Как говорит Мизес: «В своем изначальном смысле прибыль и убыток — психические явления, и как таковые недоступны измерению и не могут быть определены в таком виде, чтобы дать другим людям точное представление об их интенсивности».

(3) Джордан мог бы рассматривать возможность стать киноактером, что, по его оценкам, могло бы приносить ему 40 миллионов долларов в год с затратой гораздо меньших усилий, чем нынешние. Но опять же, актерская карьера вполне могла бы закончиться провалом. Это очень часто случается с предпринимателями, начинающими новый бизнес. Возьмем, например, банк, предполагающий разместить банкомат на территории отеля. Как сравнить прибыль от банкомата, с прибылью, которую банк мог получить, проведя новую рекламную кампанию? В лучшем случае управляющие банка имеют квалифицированное предположение относительно ответа на этот вопрос. Реальные бизнес-оценки альтернативных издержек, в принципе не поддающихся объективному расчету, часто основаны на неопределенных предчувствиях будущего состояния рынка. (Например: «Я думаю, Джо, мы скоро продадим уйму этих штуковин».)

(4) Даже если бы мы точно знали величину альтернативных издержек того или иного лица, ценообразование, основанное на такого рода цифрах, не объясняет возможность получения предпринимательской прибыли. Правильно предвосхищая будущий потребительский спрос и размещая факторы производства в соответствии с этими прогнозами, предприниматель рассчитывает получить отдачу, значительно превышающую ту, которую он мог бы получить от другого проекта. (О предпринимательской прибыли мы будем говорить в главе 7.)

Математические модели, пытающиеся дать предпринимательству количественную оценку, бесплодны. Они сродни предсказанию средней силы отбивания мяча в высшей бейсбольной лиге с помощью модели, которая абстрагируется от бейсболиста и состоит из уравнений, где единственными переменными являются бита и мяч.

 

 

Некоторые состояния покоя

Рассмотрим теперь ряд ситуаций, когда можно считать, что рынок «пребывает в состоянии покоя». Хотя некоторые рассматриваемые нами состояния рынка невозможны в реальном мире, они тем не менее важны для разработки экономической науки. Для того чтобы глубже понять последствия, вызываемые происходящими в экономике изменениями, вначале мы должны представить себе экономику, где изменения прекратились. Тогда мы получим возможность ввести отдельное изменение и поразмышлять, каково будет его влияние. Поочередно вводя изменения в наши мысленные модели, или идеальные конструкции, мы получим некоторое представление о рыночном процессе во всей его полноте и сложности.

Давайте начнем с простого состояния покоя, которое не является идеальной конструкцией, а действительно возникает на рынке. Это случается всякий раз, когда все покупатели и продавцы, желавшие совершить обмен по рыночной цене и знавшие об имеющихся на рынке вариантах, заключили сделки. Мы встречались с простым состоянием покоя в главе 4, когда наши владельцы коз и кукурузы совершили все сделки, от которых ожидали получить прибыль, и прекратили обмен.

В реальной рыночной экономике это состояние повторяется снова и снова. Любой, кто следит на фондовой бирже за аппаратом, передающим котировки ценных бумаг, может наблюдать простое состояние покоя много раз в день. Иногда никакой рыночной активности не фиксируется в течение секунд, минут, а по некоторым ценным бумагам — даже часов. Все покупатели, желавшие купить по текущей цене, и все продавцы, желавшие по ней продать, уже сделали это.

Простое состояние покоя никогда не длится долго. Любое изменение на рынке побуждает его участников к деятельности. В нашем примере с рынком коз и кукурузы мы гипотетически представили, что Кайлу и Стивену надоело питаться зерном и они дополнили свой рацион тыквой. Это изменение запускает рыночный процесс заново, поскольку покупатели и продавцы начинают искать новую цену, которая снова приведет рынок к простому состоянию покоя.

Аналогичным образом текущая цена на рынке ценных бумаг сохраняется до тех пор, пока не произошло никакого изменения информации, имеющей, по мнению участников рыночного процесса, отношение к этой цене. Элементом информации на рынке может быть даже мнение инвестора относительно перспектив какой-либо компании. Цена продержится на текущем уровне только до тех пор, пока какой-нибудь инвестор не пересчитает обобщающую информацию о финансовом состоянии компании, оценивая акционерный капитал по текущей цене акций. Если в результате этой оценки инвестор решит покупать акции, это увеличит величину спроса, вводя на рынок новую информацию.

Простое состояние покоя может не учитывать будущие планы участников рынка. К примеру, Эмма посеяла новый сорт кукурузы, который появится на рынке только в следующем сезоне. Сегодняшний рынок коз и кукурузы достиг простого состояния покоя, но в будущем на рынке появится новая информация, что приведет к его изменению. Теперь представим себе ситуацию, когда все изменения информации, относящейся к данному рынку, прекратились. Такой рынок приблизится к конечной цене, или конечному состоянию покоя. Это воображаемое состояние — идеальная, или мысленная, конструкция — которое не может возникнуть в реальной экономике. Сущность человеческой деятельности состоит в стремлении заменить то, что есть, тем, что должно быть, по мнению действующего субъекта. До тех пор, пока экономика населена людьми, а не роботами, конечное состояние покоя возникнуть не может.

Теперь мы можем сделать следующий шаг в наших мысленных экспериментах и вообразить экономику, в которой в отношении всех без исключения товаров достигнуто конечное состояние покоя. Такая «экономика» представляет собой бесконечный цикл одних и тех же повторяющихся событий. Каждый год рождается одно и то же количество детей, которое в точности равно количеству умерших. Каждый год производятся одни и те же товары, и объем спроса на каждый из них остается неизменным. Неурожайных лет не бывает, компании не разоряются, новые продукты не выводятся на рынок, вкусы людей не меняются.

Если вы смотрели фильм «День сурка», то у вас есть некоторое представление, как мог бы выглядеть такой мир. Исполнитель главной роли Билл Мюррей, просыпаясь каждое утро, обнаруживает, что новый день в точности похож на предыдущий и одни и те же события происходят снова и снова. Единственное отличие фильма от нашего воображаемого мира заключается в том, что в кино герой Билла Мюррея продолжает обучаться и изменяться. Если закрыть глаза на эту разницу, «День сурка» можно считать точной копией мира, который мы нарисовали в своем воображении. (Этой аналогией я обязан Сэнфорду Икеде из SUNY Purchase.)

О такой экономике иногда говорят, что она находится в равновесии. Однако, поскольку экономическая активность при этом не прекращается, а все экономические действия повторяются в течение одного и того же времени снова и снова, Людвиг фон Мизес окрестил эту ситуацию равномерно функционирующей экономикой.

В жизни так не бывает, но порой оказывается полезным представить себе подобный мир в качестве мыслительного инструмента. Вводя единичное изменение в нашу мысленную конструкцию, мы в состоянии изолировать последствия, которые оно вызовет, абстрагируясь от хаотического нагромождения усложняющих факторов, присутствующих в реальном мире. Приложения концепции равномерно функционирующей экономики будут рассмотрены в следующих главах.

Выстраивая такого рода мысленную конструкцию, мы должны помнить о двоякой опасности. В «Человеческой деятельности» Мизес поясняет: «Метод идеальных конструкций незаменим для праксиологии; это единственный метод праксиологического и экономического исследования. Без сомнения, этот метод сложно применять, поскольку он легко приводит к ложным силлогизмам. Он ведет по острию бритвы, по обе стороны которого — зияющая пропасть абсурда и бессмыслицы. Только безжалостная самокритика может помешать упасть в эту бездонную глубину».

По одну сторону острия бритвы подстерегает опасность вообще отказаться от использования идеальных конструкций ввиду того, что они нереалистичны. Однако мы потому и используем их — они позволяют нам взять из реальности только те факторы, которые имеют отношение к проводимому в данное время анализу. Мы ни на секунду не должны забывать о том, что наши модели не являются образами реального мира, и не должны оценивать, в какой степени реальный мир соответствует построенным моделям.

По другую сторону лежит опасность слишком серьезного отношения к своим фантазиям, что происходит практически во всей современной экономической науке. Кипы бумаг заполнены математическими уравнениями, описывающими «условия равновесия», как если бы обсуждалось положение дел в реальной экономике. Однако равновесие — всего лишь мыслительный инструмент для изучения человеческой деятельности, изолированной от всех изменений, кроме одного, а вовсе не возможное состояние экономики. Как говорит Мизес, «они заняты бесполезной игрой математическими символами, развлечением, не дающим никакого знания».

 

В экономической теории предприниматель, капиталист, землевладелец, рабочий и потребитель не являются живыми людьми, которых можно встретить в реальной жизни и истории. Они представляют собой воплощение отдельных функций в рамках функционирующего рынка.

Людвиг фон Мизес «Человеческая деятельность»

 

Экономические роли и исторические типы

Мы построили экономику, основанную на структуре капитала, межличностном обмене и деньгах, а также исследовали состояния покоя, которые представляют собой неподвижные точки притяжения человеческой деятельности. Теперь мы готовы задать, возможно, самый распространенный экономический вопрос: «Кто получает деньги?» (Или, может быть, второй по частоте после вопроса: «Как мне получить больше денег?») Кому поступает выручка от проданного товара? И как можно объяснить тот факт, что им удается запустить свои руки в кассу? Другими словами, как распределяется богатство, произведенное в экономике?

Карл Маркс предложил следующее объяснение: он заявил, что вся ценность товара создается трудом, затрачиваемым на его производство. Согласно Марксу, тот факт, что рабочие не получают всей выручки от продажи товара — следствие эксплуатации. Благодаря контролю над средствами производства капиталисты и землевладельцы имеют возможность присваивать часть богатства, которая должна принадлежать рабочим.

Однако ранее мы видели, что Хелена не заплатила бы Ричу за уничтожение крысоловок, даже если бы это потребовало от него столько же усилий, сколько он тратил на их изготовление. Ценность товаров невозможно объяснить посредством «суммирования» труда, затраченного на их производство. Люди не ценят труд сам по себе; они ценят вещи, которые, как они считают, сделают их жизнь лучше. Даже Маркс понимал, что сумма отработанных часов или израсходованных калорий не объясняет феномен ценности: если бы я проводил дни, мастеря марионетки в своей гостиной, потребители, скорее всего, не оценили бы огромное количество сожженных мной калорий. Маркс попытался обойти проблему, положив в основу ценности «общественно полезный» труд. Но определить, какой труд люди считают полезным, можно, только увидев, сколько они готовы заплатить за него! Мы называем эту величину заработной платой. Маркс невольно привел аргумент в пользу рыночной экономики.

Далее, теория Маркса оставляет без объяснения существование машин, на которых работают рабочие. Если забыть, как они были созданы и кто владеет ими на рынке до введения социализма, каким образом они будут поддерживаться в рабочем состоянии? Для этого требуются ресурсы. В рыночной экономике эти ресурсы предоставляют капиталисты. Коммунистическое государство не сможет вернуть заработную плату, «украденную» капиталистами у рабочих, поскольку будет вынуждено продолжать красть эту долю. Фактически же ему придется «красть» больше, чем капиталисты, ввиду неэффективности использования ресурсов при социализме.

Кроме «нормальной» отдачи на капитал, необходимо объяснить, каким образом возникают огромные «неожиданные» прибыли. Вид человека, заработавшего миллиарды долларов всего за нескольких лет, выводит из душевного равновесия даже тех, кто считает, что капиталисты заслуживают «соответствующей отдачи» на свои инвестиции в машины, здания, исследования и т.д. Что такого совершил этот человек, чтобы «заслужить» такие огромные деньги?

Экономическая наука не может сообщить нам, кто каких земных благ заслуживает. Но она в состоянии объяснить, каким образом сделанные потребителями оценки благ первого порядка переходят на различные факторы, которые помогли произвести эти блага. Для того чтобы понять это, выделим из тотальности человеческой деятельности несколько разных экономических ролей, а именно: предпринимателей, капиталистов/землевладельцев, рабочих и потребителей.

Рынок представляет собой ошеломительно сложное переплетение экономических и всех прочих социальных процессов. Человек не в силах охватить умом всю паутину взаимоотношений, образующих рынок. Мы постигаем рынок, выделяя ключевые абстракции, такие, как производственные функции, изучаемые в этой главе. По существу, эта процедура не отличается от использования в физике таких терминов, как материя и энергия — двух абстракций, помогающих осмыслить безумное многообразие форм материального существования. Различие между этими двумя науками состоит в том, что физика ищет абстракции, которые помогают объяснять мир «внешней материи», тогда как экономическая наука занимается поиском абстракций, которые помогают объяснить мир человеческих планов и действий.

Названия экономических функций, упомянутые Мизесом в эпиграфе к этой главе — предприниматели, капиталисты/землевладельцы, рабочие и потребители — используются также и для обозначения исторических типов. Когда историк говорит о «тяжелом положении рабочих на фабриках в XIX веке», термин «рабочие» у него обозначает категорию людей из реального мира. В этом смысле термин рабочие в зависимости от контекста означает что-то вроде «работников физического труда» или «наемных работников». Однако в экономической науке эти термины обозначают не категории людей, а функциональные роли. В устах экономиста функциональная роль «рабочий» означает аспект деятельности, подразумевающий применение человеческого труда. С экономической точки зрения все, кто не находится на полном иждивении других людей (как, например, младенцы), выполняют роль работника. Когда богатый землевладелец вскрывает конверты с присланными по почте чеками в счет арендной платы, в этот момент он действует как рабочий. Роль рабочего присутствует даже в процессе потребления: чтобы открыть бутылку пива, необходимо затратить некоторое количество труда.

Как исторический тип термин предприниматель обозначает класс людей, создающих крупные предприятия и принимающих на себя большие риски на финансовых рынках. Историки могут обсуждать, например, тему «Предприниматель как общественный символ 1990-х годов», имея в виду Билла Гейтса (Microsoft), Ларри Эллисона (Oracle), Стива Кэйса (America Online), Джефа Безоса (Amazon.сот), Джима Кларка (Netscape) и т.д. Однако в экономической науке предпринимательство как категория деятельности означает аспект деятельности, связанный с неопределенностью будущего. Каждый из нас выполняет предпринимательскую функцию: действуя перед лицом неопределенного будущего, человек обречен рисковать.

Мизес определяет наши функции таким образом: «В контексте экономической теории смысл обсуждаемых терминов заключается в следующем. Предприниматель — это человек, действия которого ориентируются на изменения рыночной информации. Капиталист и землевладелец — это люди, действия которых ориентируются на изменения ценности и цены, происходящие (даже если вся рыночная информация остается неизменной) в результате простого течения времени — как следствие различной оценки ценности настоящих благ и будущих благ. Рабочий — это человек, действия которого сводятся к использованию труда как фактора производства» («Человеческая деятельность»).

Каждой функции на рынке соответствует свой вид дохода: предприниматели благодаря творческим суждениям зарабатывают прибыль; капиталисты, планируя будущее, получают процент; а рабочие — за свой труд — получают заработную плату.

Далее мы исследуем каждое из этих определений более подробно.

 

Предприниматели

Чтобы понять «предпринимателя» как экономическую категорию, необходимо посмотреть на роль предпринимателя в равномерно функционирующей экономике, или, скорее, на полное отсутствие такой роли! Главная характеристика равномерно функционирующей экономики — отсутствие всякой неопределенности в отношении будущего. При введении такого специфического условия функции предпринимателя не существует — здесь нет неопределенного будущего, с которым нужно было бы справляться.

Последствия изменения на рынке можно понять, представив ситуацию, когда не происходит никаких изменений, а затем введя рассматриваемое изменение. Пусть в стране Нирване действует равномерно функционирующая экономика. (Помните, однако, что равномерно функционирующая экономика является идеальной конструкцией. Думать о ней как о возможном состоянии реального мира абсурдно.) Предположим, что происходит некое изменение и нарушает свойственную этой экономике нереальную гладкость. Скажем, нынешнее поколение жителей Нирваны нарожало чуть больше детей, чем предыдущее. Внезапно идеальная подогнанность всех элементов экономики разлаживается. В текущем году потребуется немного больше пищи, чем в предыдущем. Нирвана будет нуждаться в большем количестве детской одежды и детских кроваток. Структура экономики перестанет соответствовать нуждам граждан Нирваны.

Именно предприниматели и осуществляют необходимую коррекцию структуры экономики. У владельца фабрики возникает мысль, что он в состоянии предложить более высокую цену за материалы, необходимые для изготовления детских колясок, по сравнению с текущей рыночной ценой. Тем самым он отвлекает их от других направлений использования. Если его оценка окажется верной, то благодаря дополнительному спросу на детские коляски он получит прибыль. Но предположим, что жители Нирваны решают класть в некоторые коляски сразу по два младенца, в результате чего спрос на них остается неизменным. Что произойдет в этом случае? Владелец фабрики понесет убытки. Убытки тех, кто неправильно оценивает меняющиеся желания потребителей, точно так же являются частью рыночного процесса, как и прибыли тех, чьи оценки оказываются правильными. Владелец фабрики должен рисковать, полагаясь на собственную интерпретацию событий, несмотря на то, что она неизбежно будет идти вразрез с преобладающими на рынке настроениями. (Если «мистер Рынок» уже скорректировал разницу между ценами продавца и покупателя, базирующуюся на интерпретации предпринимателя, то никакой дополнительной прибыли извлечь не удастся.)

Точно так же некоторые землевладельцы должны понять, что теперь им будет выгодно отдать часть своих земель, ранее использовавшихся как-то иначе, под выращивание зерновых культур. Некоторые рабочие должны осознать, что отныне им гораздо выгоднее устроиться няньками, нежели продолжать заниматься своим прежним делом. Приспосабливаясь таким образом к новым условиям, все эти люди действуют как предприниматели. Как говорит Мизес в статье «Прибыль и убыток»: «Деятельность предпринимателя состоит в принятии решений. Он определяет то направление, в котором должны быть задействованы производственные факторы. Все прочие действия, которые предприниматель может осуществлять, являются сугубо второстепенными по отношению к его предпринимательской функции».

Именно верное понимание возможности к улучшению, к преобразованию того, что есть, в то, как должно быть, создает прибыли в экономике, тогда как неверное понимание приводит к убыткам. Мы можем увидеть, что в равномерно функционирующей экономике прибыли или убытки в экономическом значении отсутствуют. (Капиталисты получат рыночную ставку процента на свои вложения. Бухгалтеры или сборщики налогов могут считать эти доходы прибылью, однако в экономической теории под прибылью понимаются доходы сверх этой ставки.) Все элементы равномерно функционирующей экономики идеально отлажены для удовлетворения неизменных запросов потребителей. Чтобы появилась благоприятная возможность для повышения прибыли, в рыночных данных должно произойти изменение. Более того, это изменение должно быть таким, которое привнесет в будущие планы активно действующих людей элемент неопределенности.

Именно риск и неопределенность создают потребность в предпринимательской функции. Если у нирва-нианцев увеличится количество детей, то будут ли они потреблять соответственно больше продуктов питания? Сохранится ли в будущем новый уровень рождаемости, или же это единичный случай, или лишь первый эпизод в целой серии фактов увеличения рождаемости?

Человеческий выбор одновременно предполагает и создает неопределенность. В условиях равномерно функционирующей экономики выбор отсутствует, поскольку все необходимые данные уже известны. Столь идеальные знания несовместимы с настоящим выбором. Настоящий выбор подразумевает, что человек, который его делает, может выбрать бифштекс, а может и лобстера. Пока выбор не сделан, даже сам человек не знает, что предпочтет, — если же знает, то ему нет нужды что-либо обдумывать и принимать какое-то решение. Если он выбирает бифштекс вместо лобстера, то нет никакой гарантии, что завтра он не предпочтет лобстера. Если он предпочел бифштекс лобстеру, то это не означает, что он выбрал бы два бифштекса вместо двух лобстеров. (Предельная полезность бифштекса может убывать быстрее, чем предельная полезность лобстера.) Если он сегодня предпочтет бифштекс лобстеру, а завтра лобстера фазану, то это еще не означает, что на следующий день он, допустим, не предпочтет фазана бифштексу. Мизес охарактеризовал значение подлинного человеческого выбора при установлении различий между экономикой и физическими науками следующим образом: «Поскольку существуют постоянные взаимосвязи между различными механическими элементами и поскольку эти взаимосвязи можно установить экспериментально, то становится возможным использовать уравнения для решения определенных технологических проблем. Наша промышленная цивилизация как раз и является результатом успешного использования дифференциальных уравнений в физике. Но между экономическими элементами таких постоянных взаимосвязей не существует» («Человеческая деятельность»).

Мы решаем проблему неопределенного будущего человеческой деятельности, используя наше понимание. Чтобы использовать человеческое понимание, требуется «влезть в шкуру ближнего своего». Мы пытаемся поставить себя на место других людей, вообразить себе, как они могут оценивать ту или иную ситуацию, предположить что-то об их планах и намерениях. Когда официант подходит к нашему столику в ресторане, нам нет необходимости собирать массу информации относительно всей полноты его физического существования, чтобы догадаться о том, что он хочет принять наш заказ, а не наброситься на нас с кулаками. Пусть время от времени человеческое понимание дает осечки: клиенты были атакованы официантами! И тем не менее очевиден факт, что в подавляющем большинстве случаев оно срабатывает вполне надежно. Мы действительно относимся к другим людям как к дееспособным, думающим существам, таким же, как и мы, и пытаемся осознать цель их действий. (Писатель Курт Воннегут написал роман «Завтрак для чемпионов», где один из главных персонажей, Двейн Гувер, отказывается от подобной точки зрения и начинает относиться к другим людям как к автоматам, действующим в пьесе, которую Господь Бог ставит исключительно для него. Надо сказать, что ничего путного из этого не вышло.)

Предприниматель опирается на собственное понимание человеческой природы, на свое «внутреннее чутье» в отношении тех решений, которые будут приниматься другими людьми в ответ на изменения, чтобы таким образом просчитать результаты этих изменений. Это умение, подобно и всем прочим, распределено между людьми явно неравномерно. Те, кто в нем силен, способны получать предпринимательскую прибыль. Используя свое более глубокое понимание, они корректируют производство в соответствии с новыми требованиями быстрее, чем это в состоянии сделать их конкуренты. Они осознают, что изменение в конце концов неизбежно отразится на рыночных ценах, но при этом всем действующим лицам на рынке понадобится время для того, чтобы в полной мере усвоить смысл изменения. Пока этого не произойдет, цены будут лишены равновесия. Существуют определенные факторы производства — рабочая сила, земля, сырье, машины и т.п. — которые с наибольшей пользой могут быть использованы для удовлетворения новых потребностей. Между тем в момент изменения они используются на менее важных направлениях. В конечном итоге цены на эти компоненты поднимутся настолько, что их полезность при удовлетворении новых потребностей будет полностью отражена в их цене, но в самый момент изменения цены на них слишком низки, тогда как относительные цены на некоторые иные факторы слишком высоки.

Теперь представьте себе: в страну Нирвану с ее равномерно функционирующей экономикой проникает известие о том, что в Свободонии открыт новый зверек — свободонианский фурсик. Это некий гибрид котенка, медвежонка и обезьянки, и нирванианцы от него просто без ума. Работа предпринимателя заключается в том, чтобы понять, каких корректировок на рынке это новое увлечение может потребовать. Возможно потребители захотят увидеть к Рождеству в продаже партию игрушечных фурсиков. Однако имеющиеся в экономике ресурсы задействованы в производстве других товаров. Для того чтобы срочно выпустить партию новых игрушек, предпринимателю необходимо путем предложения более высоких цен отвлечь некоторые из этих ресурсов из областей их нынешнего применения. Насколько при этом повысится цена на необходимые факторы? Будет ли иметь смысл производство фурсиков при таких расходах? Какое количество игрушек будет востребовано потребителями? Сколько они готовы заплатить за них?

Предпринимательский аспект присущ любой человеческой деятельности, это вовсе не примета исключительно занятий бизнесом. Рабочим, которые делают плюшевых медвежат, предстоит решать, является ли более высокая заработная плата, предложенная на фабрике, изготавливающей фурсиков, достаточным основанием для того, чтобы сменить место работы. Землевладельцы должны решать, каким образом расположение нового склада с игрушечными фурсиками повлияет на стоимость их собственности. Капиталисты должны принимать решение о том, ссужать ли предпринимателю, берущемуся за изготовление фурсиков, деньги на открытие его компании. Представитель австрийской экономической школы Уильям Хатт отметил, что элемент предпринимательства имеет место даже в актах потребления. Покупатели персональных компьютеров рассуждают о том, насколько ощутимы будут рождественские скидки — следует ли им покупать компьютер прямо сейчас или же дождаться рождественской распродажи. Предпринимательство — это попытка разрешить проблему неопределенности будущего при планировании собственных действий.

Предположим, что предприниматель, взявшийся за изготовление фурсиков, верно оценил ситуацию, успешно реализовал свой проект и сделал на нем «кучу» денег. Его прибыли привлекут внимание других бизнесменов, которые тоже примутся осваивать этот бизнес.

Однако им придется претендовать на те же ограниченные ресурсы, что и первому производителю фурсиков. Теперь представим, что эта история была для Нирваны единичным событием и равномерно функционирующая экономика благодаря рыночному процессу постепенно стала восстанавливаться. В таком случае конкуренты будут повышать стоимость ресурсов, необходимых для производства фурсиков до тех пор, пока прибыли в этом бизнесе не иссякнут, после чего равномерно функционирующая экономика будет полностью* реанимирована. Предпринимательские прибыли, которые можно извлечь в результате какого-либо изменения, всегда носят временный характер, так же как и предпринимательские убытки.

Разумеется, в реальном мире будут происходить новые изменения в рыночной конъюнктуре. Неопределенность в нашем мире присутствует всегда. Ни один предприниматель не может почивать на лаврах. Поскольку прибыли, которые могут быть извлечены при любом отдельном изменении, со временем иссякнут, каждый предприниматель, желающий и дальше получать прибыль, должен постоянно анализировать значение последующих изменений. Те, кто продолжает решать эту задачу наиболее умело и энергично, со временем будут накапливать все больший капитал. Наиболее преуспевшие в этом становятся «промышленными титанами», «воротилами». Их состояние большей частью размещено в средствах производства. В условиях свободного рынка, если они хотят оставаться состоятельными людьми, им необходимо непрерывно оценивать то, как наилучшим образом использовать свои ресурсы, чтобы удовлетворить запросы потребителей.

Помимо того, мы должны понимать, что только предпринимательское стремление извлечь прибыль из расхождений в ценах эти расхождения и устраняет. Основная задача книги Израэла Кирцнера «Конкуренция и предпринимательство» состояла в том, чтобы наглядно показать: идея равновесных цен вне предпринимательского процесса абсурдна. Когда экономисты, исповедующие механистический подход, рисуют кривые спроса и предложения и составляют уравнения, характеризующие состояние равновесия (т.е. равномерно функционирующую экономику), они не предлагают никаких объяснений по поводу того, каким образом экономика достигает этого состояния. Как будто некая мистическая сила (председатель Федерального резерва Алан Гринспен?) попросту внедряет равновесную цену в мысли покупателей и продавцов. Однако наша экономика — это экономика реальных людей. Мы понимаем, что именно стремление получить прибыль и улучшить свое положение управляет рыночными силами. Именно эти силы изменяют цены, чтобы таким образом установить равновесие спроса и предложения.

 

Капиталисты и землевладельцы

Капиталисты и землевладельцы являются поставщиками материальных факторов производства. Экономисты классической школы, не сумев прийти к субъективной теории ценности, были вынуждены разрабатывать специализированные теории земли и капитала, чтобы объяснять их ценность по отдельности. Однако субъективная теория ценности объединяет эти элементы в категории факторов производства, или товаров отдаленных порядков. Стоимость факторов производства определяется путем оценки их вклада в ценность тех потребительских товаров, которые они способны производить: всякая экономическая ценность возникает из чьего-либо суждения относительно той роли, которую товар или услуга могут сыграть в улучшении его жизни.

Между тем перед нами возникает весьма непростой вопрос. В равномерно функционирующей экономике, суммировав стоимость всех факторов производства, задействованных в создании потребительского товара, мы обнаружили бы, что сумма несколько меньше той цены, которую производитель получил за сам товар. Откуда же возникла эта «прибавочная стоимость»?

Рассмотрим в качестве примера, в условиях равномерно функционирующей экономики, станок, который, как нам известно, будет арендован за 1 000 долларов на последующие десять лет и затем выйдет из строя, успев принести прибыль в 10 000 долларов. (В равномерно функционирующей экономике мы по определению обладаем абсолютной уверенностью в отношении будущих цен — они не будут отличаться от цен сегодняшних.) Цена, уплаченная за подобный станок, будет меньше 10 000. Откуда нам это известно? При прочих равных условиях (а в равномерно функционирующей экономике все прочие условия, разумеется, равны!) никто не уступит товар сегодня, чтобы получить в будущем все тот же товар назад. Поэтому никто не станет сегодня платить 10 000 долларов за станок, который принесет ему те же 10 000 долларов в течение последующих десяти лет.

Предположим, станок продается приблизительно за 6 144 доллара. Капиталист, который покупает его, может сдать его в аренду за 1 000 долларов в год, чтобы таким образом получать десятипроцентный годовой доход. Откуда он берется?

Ответ становится очевидным из нашего прежнего обсуждения: это компенсация за время капиталиста, за готовность отказаться от текущего потребления и предоставить свои ресурсы для будущего производства. Если прибыль на капитал в равномерно функционирующей экономике составляет 10 процентов, то это означает, что 10 процентов — это предельное временное предпочтение среди покупателей и продавцов будущих товаров относительно товаров, доступных в настоящее время.

Понятие, которое мы здесь обсуждаем, иногда именуется обычной нормой прибыли. В равномерно функционирующей экономике предпринимательских прибылей нет, поскольку таковые появляются только в результате приспособления производства к меняющимся условиям, но при этом в ней по-прежнему будут существовать «обычные прибыли». Поскольку источник прибыли на капитал в немалой степени отличается от источника предпринимательских прибылей, то для него было бы предпочтительнее использовать другой термин. Мы будем называть эту прибыль процентом.

Капиталисты и землевладельцы воздерживаются от текущего потребления части доступных им товаров и позволяют использовать их в целях удовлетворения будущих потребностей. (Они могут либо сами использовать эти товары в производственных целях, либо сдать их в аренду, внаем или ссудить их кому-либо еще.) Прибыль, получаемая ими за использование своих товаров, и есть процент. Размер прибыли (ставка процента) определяется предельными временными предпочтениями всех действующих лиц в экономике точно так же, как определяются и все остальные цены: покупатели и продавцы будущих товаров в противовес товарам наличным стремятся найти любые возможные рынки, на которых могут обменять товар, который ценят ниже, на тот, который ценят выше.

Вспомним Рича, пребывающего на своем острове в одиночестве: степень, в которой он предпочитал текущее потребление потреблению в будущем, определялась тем, сколько усилий он приложит для накопления средств производства. Кроме того, мы пришли к выводу, что временное предпочтение в человеческой деятельности никогда не будет нулевым или бесконечным. У человека с нулевым временным предпочтением, дело никогда не дойдет до потребления, поскольку у него нет причин для выхода из инертного состояния. Всеобщее нулевое временное предпочтение обернулось бы нулевой ставкой процента — люди ссужали бы деньги без всяких процентов, не интересуясь, когда они получат их назад. Бесконечное временное предпочтение доведет человека до инстинктивного поведения. Всеобщее бесконечное временное предпочтение выльется в «бесконечную ставку процента» — все перестанут давать взаймы, ибо люди будут немедленно потреблять всё, что имеют.

Обычно мы понимаем процент как ставку выплаты за денежные ссуды, что в какой-то степени верно. Однако в более широком смысле процент — это рыночная скидка с будущих товаров по отношению к наличным товарам, отражение временного предпочтения участников рынка. Допустим, предприниматель покупает у хозяев виноградника за 1 000 долларов права на урожай винограда в будущем году. Если свободная от риска ставка процента составляет 5 процентов, то предприниматель не будет считать, что извлек выгоду, если не сможет продать виноград за более чем 1 050 долларов. В ином случае он мог бы с меньшими усилиями и риском попросту ссудить эти деньги под 5 процентов и получить в конце года 1 050 долларов. Различие между процентом и подлинной предпринимательской прибылью прочно укоренилось в современной финансовой сфере. Ни один инвестор не будет доволен вложением в рискованное высокотехнологичное предприятие, которое приносит 2 процента в года, тогда как облигации Казначейства США (которые общепринято считаются наименее рискованным вложением) приносят 5 процентов. Он понимает, что высокотехнологичная фирма несет предпринимательские убытки.

Если она не в состоянии изменить положение дел, то и для инвесторов, и для экономики в целом было бы выгоднее, если бы замороженные в ней фонды были высвобождены для последующего вложения в какой-либо иной проект.

Прибыль капиталиста возникает благодаря тому, что он обменивает товар, доступный сегодня, на будущий товар и таким образом зарабатывает разницу в ценах между ними. У капиталиста всегда есть возможность незамедлительно потратить свой капитал на потребление. Землевладелец, который сдает свои земли в аренду фермеру, мог бы вместо этого устраивать на них пышные охотничьи забавы. Тот, кто ссужает деньги под процент, мог бы потратить их на кругосветное путешествие. Тот, кто покупает на бирже фьючерсный контракт на поставку скота, мог бы вместо этого приобрести новую «ламборджини».

Арбитражные операции — одновременные покупка и продажа товаров с целью извлечения прибыли за счет разницы цен на различных рынках — приведут к установлению единой ставки процента для экономики в целом. Предположим, ставка процента по денежным ссудам в настоящий момент составляет 5 процентов в год. Между тем фьючерс на поставку скота, срок которого истекает в течение года, продается со скидкой относительно цен с немедленной поставкой, так что за 90,9 доллара инвестор может заключить контракт на поставку скота стоимостью в 100 долларов через год с момента его подписания. Дабы упростить пример, предположим отсутствие любых операционных издержек, расходов по перевозке, а также возможности изменений конъюнктуры на рынке наличного скота. Учитывая эти допущения, мы имеем дело с явно благоприятной возможностью выгодно осуществить арбитражную операцию. Инвесторы могут занять деньги под 5 процентов и приобрести срочный контракт на поставку скота, который принесет им прибыль в 10 процентов. (Мы взяли за данность, что наличный скот в следующем году по-прежнему будет стоить 100 долларов, а 9,1 доллара, которые они заработают, составляют 10 процентов от 90,9 доллара.) В качестве чистой прибыли инвесторы получают 5-процентную разницу. Так как они берут деньги взаймы, а не вкладывают собственный капитал, то подобные арбитражные операции по сути своей равносильны тому, чтобы поднять деньги, лежащие прямо перед вами на тротуаре. Как только такая возможность будет замечена, инвесторы поспешат ею воспользоваться с выгодой для себя.

Результат их действий будет двояким. Их потребность в заемных деньгах в данный момент для покупки фьючерсных контрактов на поставку скота повысит стоимость настоящих денег по сравнению с будущими — то есть вырастет ставка процента по ссудам. Довольно скоро ставка процента по ссудам поднимется, скажем, до 6 процентов, а цена фьючерсов на поставку скота — до 94,34 доллара (94,34 + 5,66 [6 процентов от 94,34] = 100). Возможность выгодной арбитражной операции сведется к нулю.

Схожим образом события будут разворачиваться и на любом ином рынке со специфической ставкой процента, поэтому посредством арбитража все ставки будут сводиться к единому значению. Разумеется, речь идет не о равномерно функционирующей экономике, поэтому следует ожидать изменений в конъюнктуре спроса и предложения. Благоприятные условия для арбитражных операций возникают на рынке постоянно, но для того, чтобы их распознать, требуется трезвый расчет предпринимателя. Действительно ли это удобный случай для арбитража? Или же фьючерс на поставку скота оценивается ниже ставки процента по ссудам по той причине, что брокеры ожидают роста поголовья скота, поступающего на рынок в будущем году?

 

Рабочие

Люди, использующие для достижения целей свой собственный труд, действуют в роли рабочих. Трудятся все, если не считать тех, кто живет на полном содержании других, как, например, дети или инвалиды. Как пишет Ханс Сеннхольц в книге «Политика безработицы»: «Для поддержания собственной жизни человек должен трудиться. Никакие способности, какими бы впечатляющими они ни были, не могут принести успех без приложения труда. Для улучшения своего положения человек должен в той или иной форме прилагать необходимые усилия».

Доход рабочих представлен в виде заработной платы. При этом заработная плата может быть строго определенной, когда, к примеру, кто-то поступает на работу за 50 тысяч долларов в год или же за 12 долларов в час, а с другой стороны, у кого-то заработная плата может быть смешана с другими доходами, и для оценки результатов деятельности этого человека потребуются определенные усилия для ее вычленения. Последнее нередко относится к владельцам малых предприятий. Бухгалтерские книги такого бизнесмена могут показывать, что в прошлом году он получил прибыль в размере 40 тысяч долларов. Однако обычно подобные показатели включают в себя проценты от вложенного капитала, заработную плату за труд самого бизнесмена, а также собственно прибыль. В действительности многие владельцы малых предприятий, назначь они себе заработную плату, которую могли бы получать, работая на других, обнаружили бы, что их предприятия каждый год несут убытки, и что они остаются на плаву только потому, что не платят самим себе более высокую заработную плату, которую могли бы получать, работая на других. (Сделав это открытие, они, вполне вероятно, и дальше продолжали бы вести свое дело, руководствуясь еще и нематериальными соображениями, поскольку кому-то, возможно, нравится быть собственным боссом. Тем не менее им не помешает иметь представление о том, какой суммой они жертвуют ради этой привилегии.)

Характерным свойством работы является то, что Мизес называл отрицательной полезностью труда. Выражение указывает на тот факт, что в нашем мире люди предпочитают досуг труду. Как говорит Мизес: «Непринужденное и беззаботное расходование своих собственных сил и жизненных отправлений в бесцельно свободном состоянии подходит каждому больше, нежели строгая сдержанность целенаправленного усилия».

Тягость труда отнюдь не порождение каких-то особенностей «системы». Никакие изменения в социальной структуре — общинное хозяйство, диктатура пролетариата или возврат к цеховому труду — не в состоянии отменить это явление. Генеральный директор компании, получающий 5 миллионов долларов в год, подвержен отрицательной полезности труда так же, как и продавец фаст-фуда, зарабатывающий 10 тысяч в год.

Цена на труд — образуется в результате того же процесса, что и все остальные цены. Покупатель (наниматель) и продавец (нанимающийся) должны постараться прийти к соглашению о цене за предлагаемый труд. Размер заработной платы будет колебаться в определенном диапазоне. Его предельные значения определяются через оценочные суждения нанимателя и нанимающегося. На одном конце диапазона — минимальная заработная плата, которая в состоянии заинтересовать потенциального наемного работника. Он может держать в уме другого работодателя, обещавшего ему 11,95 доллара в час. Это будет означать, что минимальное предложение, которое его устроит, должно составлять не менее 12 долларов в час. Или же, если он располагает какими-либо иными средствами к существованию, он может счесть, что ради любой ставки ниже 12 долларов в час для него не имеет смысла выходить на работу. В качестве другого предельного значения диапазона наниматель рассматривает определенную сумму дохода, которую он намерен получать, добавив в штат еще одного работника, составляющую, допустим, 13 долларов в час. Скорее всего, он не захочет предложить за услуги нанимающегося к нему лица свыше 12,95 доллара. Если они договорятся о заработной плате, то она будет колебаться между 12 и 12,95 доллара в час.

По мере того, как мы мысленно обращаемся к условиям равномерно функционирующей экономики, диапазон будет уменьшаться до тех пор, пока разница между ставкой, получаемой предельным наемным рабочим, и той ставкой, которую платит предельный работодатель, становится исчезающе малой. Конкуренция за рабочую силу среди работодателей будет иметь тенденцию сдвигать уровень заработной платы к уровню, соответствующему предельной производительности труда. Работодатель будет стремиться нанимать рабочих до тех пор, пока выручка, которую он ожидает получить от последнего нанятого рабочего — предельной единицы труда — чуть-чуть не превысит уровень заработной платы, которую он должен заплатить, чтобы привлечь этого рабочего. Выручка, ожидаемая им от следующего рабочего, которого он мог бы нанять, уже будет ниже той заработной платы, которую ему пришлось бы заплатить. Повышение цены труда, осуществляемое работодателями, постоянно перемещает предложение труда, приводя в соответствие рабочего и работу, с одной стороны, и наиболее точные предпринимательские оценки желании потребителей — с другой.

Если работодатель и наемный рабочий достигают соглашения, то следует признать тот факт, что они оба чувствуют себя в лучшем положении, чем были до этого, когда между ними отсутствовала договоренность. Первый, нанимая второго, тем самым не оказывает ему милость. Он нанял его, поскольку рассчитывает таким образом извлечь прибыль. Да и вообще один человек нанимает другого только ввиду ожидаемой разницы между выплачиваемой заработной платой и получаемым доходом! В то же время наемный работник не эксплуатируется посредством той заработной платы, на которую согласился — будь ему известно о наличии более выгодных вакансий, он, несомненно, воспользовался бы одной из них.

Капиталист действительно вносит вклад в производство потребительских товаров — он вкладывает свой капитал. Без предоставляемых им капитальных благ труд рабочих был бы гораздо менее продуктивным. Марксист возразит на это, сказав, что капиталист владеет капиталом лишь благодаря эксплуатации. Однако подобное утверждение безосновательно. Капитал возникает в результате актов сбережения и инвестирования. Без достижений дальновидного меньшинства основная человеческая масса до сих пор боролась бы за выживание с помощью элементарных орудий труда.

Да, разумеется, верно и то, что сегодня в мире немало людей, которые владеют капиталом, начало которому было положено в результате воровства, совершенного в далеком прошлом. Но возможно ли переворошить историю и исправить все нарушения, ведь совершено их было огромное множество? Тем не менее для нашего обсуждения достаточно уяснить, что основным источником капитала является сбережение. Воровство есть нарушение рыночной экономики, а не ее часть, и существование капитала не основано на воровстве.

 

Потребители

Наша последняя функция — потребитель — также охватывает всех действующих людей. Всякий раз, прекращая работать, чтобы воспользоваться плодами своего труда — когда мы отдыхаем, или берем отпуск, или принимаем пищу — мы становимся потребителями. В популярной прессе этот термин нередко используется в узком и уничижительном значении, чтобы указать на тех, кто одержим приобретением материальных вещей ради собственного удовольствия. Однако с экономической точки зрения тот, кто наслаждается симфонией или берет годичный отпуск, чтобы отправиться медитировать в монастырь, является не большим и не меньшим потребителем, чем совершающий покупки в магазинах «Тиффани».

Это отнюдь не означает, что экономика как наука считает, будто религиозное уединение ничем не лучше потребительского ажиотажа. Как мы уже выяснили, экономическая наука не пытается вторгаться в этическую сферу ценностных суждений. Мы говорим лишь о том, что в экономической системе подобные действия играют одну и ту же роль — роль потребления. Ни одно из них не создает (во всяком случае, не ставит такой цели) потребительские товары, но все они предполагают использование потребительских товаров для достижения собственной цели. Даже аскет, уединившийся в лесу, нуждается в чашке риса и набедренной повязке.

Первые три рассмотренные нами функциональные роли — предприниматели, капиталисты/землевладельцы и работники — составляют производительные силы экономики. В конечном счете цель всякого производства — потребление. Бессмысленно осуждать потребление, одновременно превознося производство. Любое производство представляет собой спрос на потребление — либо в настоящий момент, либо в будущем.

Поскольку любой производитель стремится максимизировать свой доход, он должен в конечном счете удовлетворять желания потребителей. Если исключить мошенничество, воровство и получение особых привилегий от государства, то не остается иного пути к богатству, кроме как производить те или иные товары или услуги. Производство товара или услуги приносит прибыль лишь потому, что кто-то готов стать их потребителем, либо потому, что их можно использовать для производства других товаров, у которых в свою очередь есть потенциальный потребитель. (По сути дела, артефакт, который в конечном счете не может быть использован для производства ценного потребительского товара, вообще не является товаром, а его изготовление нельзя считать производством в экономическом смысле слова.)

Мы видели, что, за исключением тех, кто в отношении средств к существованию полностью зависим от других, все люди являются и производителями, и потребителями. В свете этого несколько курьезными выглядят попытки государства помочь потребителям — например, с помощью потолков цен или обязательных мер безопасности — и схожие попытки помочь производителям — например, с помощью субсидий на производство или таможенных тарифов. Любая мера, которая благоприятствует потребителям за счет производителей, приносит человеку выгоду в его роли потребителя и ущемляет его интересы в его роли производителя. То же самое, с соответствующими изменениями, можно сказать и о мерах, призванных содействовать производителям. Люди, отстаивающие подобные меры, устраивают, если воспользоваться метафорой П. Дж. О'Рурка, состязание в армрестлинге своей правой руки с левой.

 

 

Что таков капитал?

За недолгую историю экономической науки для понятия «капитал» было предложено невероятное множество определений. Капитал называли абстрактным фондом, который образует непрерывный поток, нарекали «застывшим ожиданием», определяли как «произведенные средства производства», считали источником потока будущих услуг.

В основе наших экономических теорий лежит выбор отдельных людей. В «Человеческой деятельности» Мизес говорит: «[Капитал] — продукт мышления, и его место — в человеческих мыслях. Это способ представления проблем деятельности, метод их оценки с точки зрения определенного плана». Израэл Кирц-нер в «Очерке о капитале» характеризует капитальные товары как промежуточные станции на пути осуществления чьего-либо замысла о производстве потребительских товаров. Капитальные товары выделяются не физическими характеристиками или особыми обстоятельствами, при которых они появились на свет, а тем фактом, что в настоящий момент они являются частью чьего-либо замысла о производстве потребительского товара. Капитал — бухгалтерская условность для суммирования этих товаров в балансовом отчете фирмы с целью получить общее представление о ее благополучии.

В сложной экономике с многочисленными стадиями производства нет необходимости, чтобы каждый производитель в точности представлял себе, каким именно образом его продукт будет способствовать изготовлению потребительского товара. Ему достаточно знать, что кто-то нуждается в этом продукте. Покупатель сам решит, какой конечный товар будет произведен с помощью купленных им промежуточных товаров. Когда производитель компьютеров пытается оценить спрос на компьютеры в будущем году, его не интересует, будут ли компьютеры задействованы для производства автомобилей или матрасов. Тем не менее, мы видели, что каждое производственное благо должно быть частью плана по производству потребительского блага, в противном случае оно вообще перестает быть экономическим благом.

Такое определение, и это наглядно демонстрируют Мизес и Кирцнер, проясняет многие недоразумения в теории капитала. Например, Мертон Миллер и Чарльз Аптон в учебнике «Макроэкономика: неоклассическое введение» утверждают, что понятие производительности капитала вводится в экономическую теорию без объяснений. Между тем представление о капитале как о частично осуществленных планах делает объяснение очевидным: если часть нашего плана по производству товара уже осуществлена, мы сможем произвести его быстрее, нежели в том случае, когда для выполнения нашего плана еще ничего не сделано (при условии, конечно, что наш план хорошо продуман). И нам предстоит только выбрать тот путь следования к нашей цели, который, по нашему мнению, выгодно отличается от альтернативных вариантов, исходя из наших оценок стоимости различных путей, которые мы могли бы избрать. Как сказано у Мизеса: «Капитальные блага — это промежуточные станции на пути, ведущем от самого начала производства к его конечной цели, изнанка потребительских благ. Тот, кто применяет в производстве капитальные блага, имеет одно огромное преимущество перед теми, кто начинает без них: по времени он ближе к конечной цели своих устремлений» («Человеческая деятельность»).

 

Общественный капитал

Стремление расширить понятие капитала, понимаемого как элемент бухгалтерского учета отдельной фирмы, с целью оценить величину «общественного капитала» порождает абсурдные противоречия. Разработка бухгалтерского понятия «капитал фирмы» стало гигантским шагом вперед в умении человека составлять планы на будущее. Путем суммирования производственных ресурсов, имеющихся в распоряжении фирмы в каждый момент времени, бухгалтерский учет позволил фирмам устанавливать, какую часть доходов можно будет выделить на текущее потребление без ослабления их производственных возможностей в будущем.

Подобную оценку можно произвести только с помощью рыночных цен. Сложив рыночные цены всех имеющихся у нее производственных ресурсов, фирма может приблизительно оценить свое финансовое положение. Повторив этот расчет, к примеру, через год, фирма может установить, увеличилась или уменьшилась ее способность к ведению производства в будущем. Если выясняется, что в прошлом году фирма располагала капиталом в миллион долларов, а в нынешнем году в ее распоряжении только полмиллиона, это означает, что имело место проедание капитала. Возможно, владельцы изымали деньги, которые на самом деле не являлись частью прибыли, или фирма платила своим работникам слишком много, или назначала слишком низкие цены на свою продукцию, или же эта фирма просто нежизнеспособна. В любом случае, счет движения капитала указывает фирме на то, что ей необходимо что-то менять, иначе она разорится.

Цены, использующиеся при суммировании капитала фирмы, представляют собой предварительные оценки. При оценке определенного капитального товара с целью учета капитала было бы ошибкой оглядываться на ту цену, которая была уплачена за этот товар. Скорее, фирма должна предвидеть те или иные потоки доходов, которые ожидаются в результате различных возможных способов применения этого товара.

Рассмотрим положение фирмы — производителя повозок на конной тяге в 1900 году. Если ориентироваться на цены, уплаченные при покупке оборудования, то у руководства фирмы могло создаться впечатление, что дела идут прекрасно. Однако поскольку в то время автомобиль уже начал вытеснять конный транспорт, можно было ожидать, что доходы, на которые изготовители повозок могли обоснованно рассчитывать, используя свое оборудование, с каждым годом будут стремительно сокращаться. В этой ситуации только цены, ориентированные в будущее, могли указать владельцам предприятия на необходимость изменений.

Одна фирма может определить стоимость своего капитала на основе оценки его вклада в реализуемые этой фирмой проекты, но что может означать стоимость «общественного капитала», определенная на основании всех тех разнообразных планов, которые реализуются одновременно? Многие из них неизбежно противоречат друг другу. Две фирмы, производящие компьютеры, могут одновременно добиваться заключения контракта на поставку компьютеров для нового автоматизированного предприятия. Одна из них может добиться этой цели, но этого никак не в состоянии сделать сразу обе фирмы!

И что будет означать цифра, которую можно получить, сложив капитал всех фирм? Говоря, что компания «ФуСофт» располагает капиталом в 2 миллиарда долларов, мы подразумеваем, что, решив ликвидировать свою фирму, ее владельцы могли бы выручить около 2 миллиардов долларов, распродав свои активы. Но что означает фраза: «общество» владеет капиталом в 8 триллионов долларов? Кому общество может продать весь свой капитал? Общество не может продать товары на сумму в 8 триллионов, если нет никого, кто купит товары на эту сумму.

Точно так же «общественный капитал» нельзя считать постоянным, если только люди должным образом не планируют его обновление. Капитальные товары не порождают себе замену автоматически в тот самый момент, как окончательно амортизируются. В истории бывали времена, когда общества занимались проеданием ранее накопленного капитала, что вызывало снижение уровня жизни и сокращение численности населения. Примером может служить период упадка Римской империи, а также несколько веков вслед за ее крахом.

Красноречивой современной иллюстрацией того, что капитал отнюдь не представляет собой автоматический поток, является уничтожение Ираком кувейтских нефтяных скважин в конце войны в Персидском заливе. Оккупируя Кувейт, Саддам Хусейн, несомненно, рассматривал скважины в качестве весьма ценных капитальных благ, от которых в будущем мог ожидать поток доходов. Однако война в Заливе вынудила его радикально пересмотреть свои планы. Его войска взорвали 700 скважин, уничтожив сами скважины и огромное количество нефти. Автоматически никакого потока доходов от этих скважин не последовало.

Высказанные выше соображения подводят нас к фундаментальному выводу австрийской школы: наиболее важной характеристикой капитальных товаров, имеющихся в обществе, является не туманное представление об их «общей сумме», а то, что капитальные товары представляют собой части взаимосвязанной структуры индивидуальных планов.

 

Структура капитала

Австрийская школа заметно расходится с доминирующими течениями в отношении той значимости, которую она придает структуре капитала. Неоклассическая и кейнсианская теории склонны трактовать капитал как однородную массу или совокупный фонд. Это позволяет им суммировать количество капитала и рассматривать совокупность капитала в экономике как одно число, которое затем вводится в математические уравнения.

Австрийцы считают этот подход дезориентирующим, поскольку он попросту исключает из рассмотрения наиболее существенные свойства капитала. Капитальные товары, которые выглядят бесчисленными составными элементами разнообразных индивидуальных планов, не могут с наибольшей пользой рассматриваться как единая масса. Планы с течением времени меняются, при этом создавая новые капитальные товары, перемещая существующие капитальные товары в непредвиденные области применения и оставляя другие элементы, некогда являвшиеся капитальными товарами, без применения. Планы взаимодействуют между собой, причем некоторые из них дополняют друг друга и способствуют взаимному осуществлению, тогда как другие противоречат друг другу, в результате чего тот или иной план терпит неудачу. Даже в социалистической экономике, где всем производством управляет один главный плановик, понятие совокупного капитала экономики не имеет смысла; в социалистической экономике отсутствует рынок капитальных товаров и, следовательно, отсутствуют цены, с помощью которых таковые можно было бы суммировать.

Структуру капитала экономики можно сравнить с коралловым рифом. Каждый коралл соединен с несколькими другими. Кораллы, находящиеся под каждым отдельным организмом, являются промежуточными товарами, которые были задействованы в его создании. Те, что расположены бок о бок с ним — комплементарные товары, помогающие ему в создании нового слоя товаров. Те же кораллы, что находятся поверх него, как раз и являются тем следующим пластом товаров, который он помогает создать.

Общий массив структуры располагается на песчаном морском дне — то есть на земле. Земля, с экономической точки зрения содержащая все природные факторы производства — фундамент экономической жизни. В любом случае нам нужно место, чтобы стоять или сидеть, и наши тела — для того, чтобы что-то производить. Природный мир — это почва, на которой произрастает наш риф, и он возведен на этой почве за счет человеческой деятельности. На самой вершине рифа, омываемые потоками человеческих желаний, располагаются потребительские товары.

«Капитальный риф» — основа цивилизации. Все то, что обогащает нашу жизнь, — «Гамлет» и кабельное телевидение, библиотеки и интернет, великая живопись и юмористическая литература, симфонические оркестры и рок-группы, ковры синтетические и ковры персидские, помидоры зимой и лед летом, кафедральные соборы и торговые центры, — все это стало возможным только благодаря кропотливому возведению рифа предшествующими поколениями, начиная от самых далеких предков человека. Если бы люди до сих пор полагались на охоту и собирательство, чтобы хоть как-то поддерживать свое существование, то ничего из вышеперечисленного не существовало бы.

Структура рифа — это сеть взаимодействий, образуемая предпринимательскими планами. Это взаимодействие время от времени будет превращать какие-то части рифа в излишние. Бизнес-план, составленный ради того, чтобы добыть средства, может представлять собой главное капиталовложение для составившего этот план. Однако если его компания, не дождавшись финансирования, закрывается, то от этого бывшего капитала не остается никаких иных материальных следов, кроме нескольких стопок бумаг и некоторого объема данных на жестком диске. Более того, изменение в этих планах повлияет на судьбу и физического капитала. Стоимость сделанного на заказ, но неотправленного станка, стоящего без дела на складе поставщика, резко снижается вплоть до его стоимости в качестве утильсырья и окончательно выпадает из структуры рифа. Другие физические товары могут перейти в пределах рифа в другие руки, чтобы играть свою роль уже в других планах.

Развивая нашу метафору чуть дальше, мы могли бы сказать, что интенсивность изменений в потоках определяет то, насколько основательно они будут воздействовать на риф. Когда предпочтения потребителей смещаются, предпринимательские планы отменяются, видоизменяются и соотносятся с новыми последствиями планов, тем самым изменяя структуру рифа. Незначительные перемены, подобно переключению потребителей от покупки одной куклы на одно Рождество к покупке другой на следующее, действуют главным образом на верхние слои. Кукольной фабрике, возможно, придется провести переоборудование, чтобы выпускать новую модель, однако ей по-прежнему понадобятся пластмасса, картонные коробки, металл для литейных форм, рабочие для поточной сборки и т.д. Более существенные изменения в потоках повлекут за собой более глубокие изменения в структуре рифа.

Когда потребители стали предпочитать ездить не на лошадях, а на автомобилях, структуры капитала по всей экономике разрушались, создавались заново или переконфигурировались. Потребность в производстве сена резко упала, в то время как потребность в добыче нефти возросла. Кузнецы остались без работы, тогда как для фабричных рабочих появлялись новые места. Богатство перешло из рук тех, кто продолжал производство товаров, спрос на которые теперь понизился, к тем, кто безошибочно предвидел теперь оформившийся более высокий спрос на другие товары.

В конечном счете именно потоки потребительских запросов определяют общую форму рифа, состоящего из взаимодействующих планов, — Уильям Хатт и Людвиг фон Мизес определяют это явление как суверенитет потребителя. В своих непрестанных поисках прибыли предприниматели перестраивают структуру рифа. Они преуспевают только в том случае, если новая конфигурация в большей степени отвечает пожеланиям потребителей, нежели прежняя.

Не все согласны с концепцией суверенитета потребителя: производители, мол, суверенны во всех отношениях ничуть не меньше, чем потребители. Тот факт, что человек является владельцем предприятия, отнюдь не означает, что все свои решения он принимает с точки зрения производителя. Безусловно, владелец волен использовать возможности своего предприятия ради личного удовлетворения вместо удовлетворения потребителей. Он мог бы, например, пойти на то, чтобы превратить свою фабрику в огромное увеселительное заведение для себя и своих друзей. Однако, поступая таким образом, он будет действовать как потребитель.

Некоторые экономисты, и в частности Альфред Маршалл, подвергли критике выдвинутое Менгером представление о товарах, рассредоточенных по различным порядкам, как непродуманное и бесполезное, поскольку один товар может относиться сразу к нескольким порядкам. Если измерять в различных направлениях, то какой-то определенный коралл от верхушки могут отделять один, два, три или четыре пласта. (Пример Маршалла заключался в том, что поезд, везущий пассажиров, и различные производственные товары могли бы иметь сразу четыре порядка.)

Кажущееся очевидным затруднение можно устранить, если вспомнить о том, что нечто является капитальным товаром отнюдь не из-за своих внутренних качеств, а благодаря своей роли в чьем-то замысле о создании потребительского товара. Возьмем нефть. Еще на заре человечества огромные ее залежи покоились в тех же самых местах, откуда мы выкачиваем ее сегодня. Тем не менее никто не считал ее капитальным товаром или даже товаром как таковым. Физические свойства нефти ничуть не изменились, но однажды она начала цениться. Нефть стала элементом человеческих замыслов по улучшению человеческого существования.

Если мы будем рассматривать капитальные товары как элементы того или иного плана, то увидим, что один и тот же товар в планах разных людей может играть различную роль. Если я использую свою машину для воскресных поездок, то для меня это потребительский товар. Для коммивояжера, пользующегося той же маркой машины, чтобы развозить товары по домам своих потенциальных клиентов, автомобиль — это товар второго порядка. Машина той же модели, используемая для перевозки по городу проектов сооружения фабрики, может отстоять от конечного потребительского товара сразу на несколько порядков. Нет причин, по которым определенный товар, как, например, тот же вышеупомянутый поезд, не может в одно и то же время быть элементом различных уровней различных планов. Мой билет на поезд мог бы символизировать приобретение потребительского товара, тогда как ваш может означать покупку товара четвертого порядка (В одном и том же купе шахтер может, например, возвращаться из отпуска, журналист ехать в командировку, а челнок везти товары на продажу. — Прим. ред.). Сущность товара как капитала заключена не в самом товаре, а в той роли, которую этот товар играет в планах действующих людей.

Это не означает, что физические качества товара абсолютно неважны для его экономической характеристики. Если бы нефть не обладала подобающими химическими свойствами для применения в качестве топлива, то она не стала бы частью чьих-то планов по отоплению дома (разве что только по ошибке). Однако всё же план — решающий фактор в том, является ли нечто капитальным товаром или нет. Например, некоторые люди полагают, что рога носорогов обладают целебными свойствами. Мы могли бы усомниться в этом, а научные исследования показали бы, что наши сомнения весьма основательны. Однако пока люди продолжают считать эти рога полезными, инструменты, используемые для переработки рогов, будут оставаться капитальными товарами. На инструменты установится рыночная цена, зависящая от того, насколько высоко будут оцениваться рога. И лишь когда последний человек разочаруется в целебных свойствах этих рогов, инструменты перестанут быть капитальными товарами и потеряют всякую ценность, если только для них не найдется альтернативных способов применения.

Австрийская теория капитала разоблачает ложное представление о расточительности рыночной экономики, основанное на том, что она не использует «бездействующие капитальные товары» (так называемые «незагруженные мощности»). На самом деле речь идет о тех единицах капитала, которые перестали — по крайней мере, на какое-то время — быть капитальными товарами! (Обстоятельства могут измениться таким образом, что их применение вновь окажется прибыльным, и они опять станут капитальными товарами.) Стоимость их обслуживания и применения стала превышать приносимую ими прибыль, поэтому они больше не являются элементами чьего-либо плана, имеющего целью производство потребительского товара. Возвращение их в производственную структуру повлекло бы за собой излишнюю трату ресурсов, поскольку для их применения требуются дополнительные товары, которые рациональнее было бы использовать где-нибудь еще. К примеру, металлургическая компания может владеть несколькими заводами, простаивающими в бездействии, поскольку, по мнению владельца, они технически устарели. Для того чтобы вернуть эти заводы в эксплуатацию, потребовалось бы нанимать рабочих, закупать железо и кокс, обслуживать здания и подъездные пути, использовать воду и электричество и т.п.

Нечто может являться экономическим товаром только при условии его относительной редкости, дефицитности. Для многих ограниченных факторов производства существует несколько альтернативных способов применения. Предлагая за потребительские товары различные цены, потребители указывают на значение различных способов применения этих товаров для удовлетворения своих потребностей.

Если предполагаемые доходы от продукции закрытого сталелитейного завода не превышают стоимости комплементарных товаров, необходимых для его работы, то потребители не оценят данный способ использования этих ресурсов столь же высоко, как альтернативный способ их применения. На это обстоятельство владельцу металлургической компании укажет тот факт, что за использование тех же ресурсов другие готовы предложить больше, чем он.

Другое обвинение, направленное против рынка, состоит в том, что он недостаточно быстро изживает более старые и технологически менее эффективные методы производства. (Противники рыночной экономики редко заботятся логичности своих нападок.) Однако технологическая эффективность и эффективность экономическая — это совсем не одно и то же. Новый завод экономически более эффективен, чем старый, только в том случае, если прибыли, которые он сулит принести на вложенный капитал, превышают прибыли от старого завода. Именно в этом заключается суть дела, когда ориентированный на получение прибыли предприниматель решится закрыть свой старый завод и построить новый. И отнюдь не прошлые расходы, имевшие место при строительстве и эксплуатации старого завода, могут удерживать его от подобного решения. Это уже необратимые издержки — что было, то сплыло. Скорее от дальнейших шагов в этом направлении предпринимателя может удержать спрос на те ресурсы, что необходимы для строительства нового завода, в других областях их применения. Чтобы произвести новое оборудование, необходимые для этого ресурсы нужно изъять из других направлений производственной деятельности путем предложения более высокой цены. Предприниматель определяет, имеет ли смысл идти на это, предварительно подсчитывая, получит ли он прибыль, даже если предложит за эти ресурсы более высокую цену, нежели предлагают за них те, кто пользуется ими в настоящий момент.

 

Окольные методы производства

Понятие окольных методов производства, выдвинутое австрийской школой, нередко вызывает трудности с пониманием. Ученик Карла Менгера Ойген фон Бём-Баверк в своей выдающейся работе «Капитал и процент» большую часть примеров роста производительности объяснил освоением занимающих больше времени — или окольных — методов производства.

Заявление Бём-Баверка ставит многих авторов в тупик. Каким образом, спрашивают они, увеличение срока производства может увеличить производительность? Почему более краткосрочные процессы не означают увеличения производительности?

Недоумение понятно, но его вполне можно устранить. Мизес, Кирцнер, Лахманн, Ротбард и другие авторы усовершенствовали теорию Бём-Баверка и объяснили этот кажущийся парадокс. Более высокая производительность не определяется просто продолжительностью процесса производства. Иначе мы могли бы увеличивать производительность, работая как можно медленнее!

Тем не менее если более длительный процесс все-таки внедряется, это может быть вызвано только предположением внедряющего его предпринимателя, что новый процесс будет более производительным, нежели старый. Возьмем в качестве примера компанию «ФуСофт», производящую программное, обеспечение, которая разрабатывала программы без использования какого-либо специализированного программного обеспечения для создания графики, окон и других элементов пользовательского интерфейса. Владелец «ФуСофт» решает, что он должен купить программу, чтобы помочь компании в создании интерфейса. Потребуется время для того, чтобы этот новый инструмент инсталлировать, сконфигурировать и научиться им пользоваться. Вместо непосредственного создания программ для клиентов инженеры-программисты должны будут потратить какое-то время, работая с промежуточным капитальным товаром, и только затем вернуться непосредственно к производству их конечного продукта.

Кроме того, программный инструментарий еще и обойдется «ФуСофт» в определенную сумму. «ФуСофт» могла бы использовать деньги, потраченные на этот инструмент, чтобы нанять нового специалиста для непосредственной работы над ее конечной программой.

Следует понять, что владелец «ФуСофт» одобрит подобный проект, только если будет убежден, что более высокая производительность, которую сулит более окольный метод, с лихвой компенсирует затраты на его внедрение. Несколько ранее мы видели, что Рич будет мастерить крысоловки только до тех пор, пока прибыль от очередной ловушки превышает ценность того, от чего он отказывается, чтобы ее изготовить. Аналогично, для того, чтобы предприниматель вложил средства в новый процесс, он должен быть убежден, что тот принесет ему более высокий процент отдачи (без учета риска) и больше, чем любой другой проект, в который он мог бы вложить эти средства. Ожидаемая прибыль должна превышать его альтернативные издержки.

Экономика развивается главным образом за счет расширения «окольности» производства, поскольку более краткосрочные методы уже исчерпаны. Действующий человек стремится к достижению своей цели наиболее коротким из доступных ему путей. И только если он предполагает, что результат, которого он мог бы достичь прямым путем, будет иметь меньшую ценность, нежели тот, которого возможно добиться, продвигаясь окольным путем, он примется искать альтернативные методы.

Представим, что вы коллекционируете монеты и стремитесь собрать по одной монете каждого достоинства из всех, когда-либо выпущенных правительством США. Начать коллекционирование вы можете без особого труда, выбирая монеты среди мелочи, лежащей в ваших карманах. Довольно быстро вы соберете коллекцию монет последних годов выпуска, находящихся в текущем обращении. Однако постепенно вы обнаружите, что предельная отдача от ваших поисков неуклонно снижается. Каждый час, потраченный на «просеивание» мелочи, приносит все меньше новых монет для коллекции.

В какой-то момент вам придется подумать над более окольным способом пополнения коллекции. Возможно, вы решите посетить местный клуб нумизматов. Для этого вам придется сесть в свою машину, добраться до места, где собирается нумизматическая тусовка, провести там какое-то время и затем вернуться домой. Вы подвергнете износу машину и потратите бензин. Вы пойдете на это, только если ожидаете, что компенсация в виде приобретенных для коллекции монет превысит ваши издержки. (Заметим также, что вы все больше полагаетесь на окольное производство других людей, которые изготовили вашу машину, произвели ваш бензин, организовали встречи нумизматов и т.д.)

Постепенно, по мере расширения коллекции, вы обнаружите, что для ее пополнения преодолеваете все более внушительные расстояния — например, посещая клубы нумизматов в отдаленных городах или вступив в общество, организованное для обмена информацией о редких монетах. Вы исчерпали выгоды, которые могли извлечь, пользуясь более короткими методами производства, и должны теперь перейти к методам более окольным.

Всегда верно то, что предприниматель выберет более окольный метод производства только в том случае, если предварительно оценит, что более высокие прибыли от этого метода превышают стоимость более длительного периода ожидания, предшествующего появлению конечного продукта. Однако не всегда верно то, что единственным доступным способом увеличения производства является внедрение окольных методов. Возможно, более короткий путь к цели просто еще не найден. В таком случае самым прямым путем к увеличению производительности стал бы концептуальный прорыв, а не освоение окольных методов. Возвращаясь к нашему примеру, представьте, что вы вдруг узнали, что ваш сосед тоже коллекционирует американские монеты и что, дойдя до его дома, вы можете пополнить свою коллекцию большим количеством монет, чем разъезжая по нумизматическим тусовкам. Однако исторически неизменное стремление человека к улучшению своего положения было столь активным, что теперь большинство возможностей для увеличения производительности заключается в освоении более окольных процессов. В первую очередь люди пытаются найти прямые пути к цели.

Немецкий философ Эрнст Кассирер в замечательном отрывке из книги «Язык и Миф» утверждает, что внедрение более окольных процессов является средством, благодаря которому развивается и человеческий интеллект: «Любая культурная работа, будет она технической или сугубо интеллектуальной, сопровождается постепенным переходом от прямой связи человека с его средой к связи косвенной. Вначале вслед за чувственным импульсом сразу происходит его удовлетворение; однако постепенно между желанием и его объектом возникает все больше и больше посредствующих условий. Как будто желание, чтобы достичь своего, вынуждено удаляться от цели, вместо того чтобы приближаться к ней; вместо простой реакции, практически на уровне рефлекса, теперь, чтобы добиться досягаемости объекта, требуется дифференцировать поведение, охватывая более широкий круг объектов, чтобы в конечном итоге совокупность всех этих действий, за счет применения различных «средств», могла осуществить желаемый результат».

 

 

Заместители денег

Как мы уже выяснили, деньги возникли в связи с тем, что люди хотели обменивать менее ликвидный товар на более ликвидный, даже если последний не являлся именно тем товаром, который им был нужен. Постепенно один предмет торговли — чаще всего золото — становился самым ликвидным из всех товаров. Когда участники экономического процесса осознали это, данный предмет торговли принял на себя роль универсального средства обмена — денег.

Однако носить с собой золото не всегда удобно. Во-первых, хотя золото и обладает повышенной ценностью на единицу веса по сравнению со многими другими предметами торговли (одна из причин, по которой золото часто предпочитали использовать в качестве денег), его вес нельзя назвать незначительным. Другая проблема состоит в том, что, хотя золото легко делится на части, в ходе сделки довольно трудно произвести это с предельной точностью. К тому же золотые монеты, позвякивающие в кармане, привлекают потенциальных грабителей.

Эти неудобства породили практику использования денежных сертификатов. Люди помещают свое золото в банк, который может быть либо частным, либо государственным, или, как в наши дни в США, смешанным частно-государственным учреждением. Банк хранит их золото в надежных условиях и выдает вкладчику листок бумаги. Такой документ называется банкнотой и позволяет вкладчику в любое время потребовать от банка вернуть золото в обмен на эту банкноту. Бумага легче золота, и поэтому ее удобнее носить с собой. Кроме того, вместо одной унцевой золотой монеты банк мог выпустить, к примеру, четыре банкноты на четверть золотой унции каждая, облегчая тем самым осуществление мелких обменов, получение сдачи и позволяя устанавливать более дробные цены. Эту же функцию может выполнять разменная монета, отчеканенная из металлов менее ценных, чем золото (т.е. из серебра, никеля и меди), обладая при этом некой остаточной ценностью в качестве металла.

До тех пор пока люди уверены, что банк готов принимать обратно свои денежные сертификаты и разменную монету, они будут воспринимать банкноты и монеты в качестве заместителей самих денег. Использование заместителей денег снижает трансакционные издержки.

Использование заместителей денег не влияет на количество денег в обращении. На каждую выпущенную банкноту соответствующее количество подлинных денег (т.е. золота) было спрятано в банковские хранилища. Однако банки могут заметить, что кроме комиссионных, взимаемых за хранение золота, в их распоряжении имеется еще один потенциальный источник дохода. Поскольку эмитированные банком требования на золото не предъявляются к погашению все разом, банк может решить, что способен выпустить больше погашаемых золотом банкнот, чем хранящееся в нем количество золота. Затем он может выдавать этими банкнотами кредиты и получать за это проценты. До тех пор пока все вкладчики не заявятся за своим золотом в один и тот же день, банк будет сохранять платежеспособность. Банкноты, выпущенные сверх количества подлинных денег, которое банк хранит в резерве, называются фидуциарными средствами.

Если банк ошибается при определении своих потребностей в золотых резервах, и к нему поступает больше требований о погашении, чем он может удовлетворить, он сталкивается с кризисом ликвидности. Как только выяснится, что банк не сумел выполнить хотя бы одно из взятых на себя обязательств, все вкладчики попытаются изъять свои средства. Произойдет так называемый набег на банк или наплыв требований в банк. Всем известен знаменитый эпизод с набегом на банк из голливудского фильма «Мэри Поппинс», когда Майкл потребовал от банка свои два пенса. Клиенты, узнав об этом и решив, что вкладчику отказывают в возвращении его средств, немедленно попытались изъять собственные деньги. Банку, дабы избежать банкротства, пришлось временно закрыться.

В австрийской школе идет оживленная дискуссия по поводу того, допустима ли эмиссия фидуциарных средств в условиях чистой рыночной экономики. С одной стороны, есть те, кто доказывает, что рыночные силы, как правило, будут удерживать банки от выпуска фидуциарных средств в объемах, превышающих разумные пределы. Банки, которые переусердствуют в эмиссии банкнот, ожидает банкротство, что послужит для клиентов предупреждением о необходимости контролировать тот банк, где они хранят свои деньги. Большинство сторонников этой точки зрения утверждают, что выпуск фидуциарных средств повышает способность экономики приспосабливаться к изменениям спроса на деньги. Они выступают за систему свободной банковской деятельности.

Сторонники противоположной точки зрения доказывают, что выпуск фидуциарных средств по сути своей мошенничество, поскольку банк не обеспечивает каждое требование на золото наличным золотом. Они утверждают, что подобная практика будет неизбежно приводить к банковским кризисам. Эти экономисты ратуют за систему стопроцентных банковских резервов, при которой все банкноты будут полностью обеспечены золотом. Написано немало работ, отражающих мнения обеих сторон, и некоторые из них упомянуты в библиографии, однако здесь мы не будем пытаться разрешить этот спорный вопрос.

Тем не менее обе стороны согласны с тем, что дальнейшее развитие событий чревато большими неприятностями. Банки, принадлежат ли они частным лицам или государству, как правило, имеют тесные связи с политическими кругами. Исторически сложилось так, что, попадая в критическую ситуацию из-за выпуска большего количества фидуциарных средств, чем позволял рынок, банк ищет защиты от неизбежного наплыва требований у государства. Государство, вместо того, чтобы принуждать несостоятельные банки к ликвидации, оказывает им помощь, разрешая приостанавливать платежи или предоставляя специальные ссуды из казначейства или центрального банка.

Особый статус, которым наделены банки, позволяет им вести свою деятельность в условиях, практически исключающих любой риск. Они могут выдавать ссуды сверх всяких благоразумных пределов. Если их ставки оправдаются — они останутся в выигрыше. Если нет, их выручит государство. Это создает ситуацию так называемого морального риска, когда у банков есть постоянный соблазн принять на себя больший риск, нежели если бы им пришлось самостоятельно нести ответственность за последствия. Закон делает банки привилегированными игроками в экономике, тогда как всем остальным приходится расплачиваться за свои ошибки. И сторонники свободной банковской системы, и сторонники банковской системы со стопроцентным резервированием признают, что такое положение дел несправедливо и неэффективно.

Один из основных способов, с помощью которых государство поддерживает несостоятельные банки, заключается в создании центрального банка, наделенного полномочиями действовать в качестве кредитора последней инстанции. (В США центральный банк именуется Федеральным резервом.) Поскольку всякий раз, когда банковская система попадает в кризисную ситуацию, центральный банк призван снабжать ее резервами, то зачастую на его ресурсы выпадает неимоверная нагрузка. В конце концов центральный банк скорее всего просто перестанет выплачивать товарные деньги, объявив, что банкноты, находящиеся в обращении, это и есть подлинные деньги. Деньги такого рода, как мы уже упоминали, называются неразменными деньгами, и деньгами они являются потому, что государство объявило их таковыми. Исторически США перешли к системе неразменных бумажных денег в два этапа. Первый имел место в 1933 году, когда Франклин Рузвельт прекратил размен долларовых банкнот на золото внутри страны и конфисковал все золото, находившееся в частном владении. Окончательный отказ США от золота в качестве денег был оформлен в 1971 году, когда Ричард Никсон прекратил размен американских долларов на золото и на внешнем рынке.

 

Инфляция и дефляция

Одним из исторических последствий перехода от товарных денег к неразменным бумажным деньгам стало усиление волатильностиь цен. В связи с этим возросла важность правильного понимания таких терминов, как инфляция и дефляция.

Стандартное определение инфляции — «слишком много денег на слишком мало товаров», и соответственно определение дефляции звучит примерно как «слишком мало денег на слишком много товаров». Эти определения неточны, поскольку цены со временем могут приспособиться к любому данному количеству денег, имеющихся в экономике. Существуют практические ограничения в отношении количества некоего товара, которые должны быть применимы к нему, чтобы его можно было использовать в качестве денег. Товары, не вписывающиеся в эти ограничения, не будут избраны в качестве денег. Ни металл, столь редкий, что для выдачи сдачи его понадобится делить на уровне атомов, ни товар, столь изобильный, что для оплаты упаковки жевательной резинки его потребуется целый чемодан, на роль денег не подойдут. Мюррей Ротбард подчеркивает, что для любого товара, который реально может подойти на роль денег, «не существует такого понятия, как "слишком мало" или "слишком много" денег... каков бы ни был запас денег в обществе, полезные свойства денег всегда используются в максимальной степени» («Человек, экономика и государство»).

Экономист Пол Кругман часто ссылается на пример, который, по его мнению, противоречит этому принципу. Он описывает ситуацию с кооперативом по уходу за детьми, созданным в Вашингтоне. Чтобы гарантировать справедливое распределение времени по уходу за детьми между родителями, эта организация в качестве «денег» использовала купоны, каждый из которых приравнивался к одному часу, проведенному с детьми. По сути, в ней были созданы свои собственные неразменные деньги, которые каждый участник системы мог получить в обмен на уход за детьми от любого другого участника.

Кругман утверждает, что купонов в обращении было слишком мало. Участники кооператива не расставались с ними даже тогда, когда, возможно, и хотели бы воспользоваться услугами няни, поскольку не могли накопить достаточное количество купонов, гарантирующее, что у них еще будет некая сумма, когда им в самом деле понадобится няня. Поскольку и остальные тезаврировали свои купоны, то у каждого в отдельности возникали сложности с приобретением новых купонов. Таким образом, заключает Кругман, всё, что тамошним жителям оставалось предпринять, чтобы вновь заставить функционировать свою экономику ухода за детьми, так это увеличить количество купонов в обращении. Рынок продемонстрировал свою несостоятельность, и «государству» (т.е. ассоциации нянек) пришлось вмешаться и подкачать ликвидность.

На самом деле этот пример указывает скорее на опасность фиксирования цен, чем на необходимость активной денежной политики. Проблема, с которой столкнулся кооператив нянек, заключалась в том, что он попытался произвольно установить цену, выраженную в купонах, на услуги по уходу за детьми. Если бы он позволил нуждающимся в услугах нянек предлагать за час присмотра за детьми любую, по их мнению, уместную цену, то цена в купонах снижалась бы до тех пор, пока общее количество денег в обращении не достигло уровня, вполне достаточного, чтобы отвечать их потребностям. (В ответ Кругман, вероятно, указал бы на негибкость цен, и особенно ставок заработной платы, в сторону понижения. Эту проблему мы обсудим позднее. Кроме того, он мог бы сказать, что основной проблемой стало изменение предпочтений в отношении запасов наличности, хотя в его статье в журнале «Слэйт», описывающей ситуацию с кооперативом, основной акцент сделан на количестве купонов.) Желание хранить наличные деньги влияет на цены. Представим, что все субъекты экономики вдруг решили положить под матрас дополнительное количество долларов, т.е. увеличить свои остатки наличности. Очевидно, что они не смогут осуществить это желание все одновременно. Ведь в каждый момент времени количество долларов в экономике строго ограниченно, поэтому не у всех получится обменять свои товары на нужное количество долларов: на другой стороне сделки обязательно нужен тот, кто хочет поменять доллары на товары. С другой стороны, если все участники рынка пытаются обменять товары на доллары, они могут достичь своей цели в том смысле, что реальная ценность наличных денег каждого из них может увеличиться в одно и то же время. Пытаясь выручить наличные деньги путем продажи товаров, люди способствуют повышению ценности денег и понижению ценности всех остальных товаров. Количество долларов в экономике останется прежним, однако при новом, более низком уровне цен покупательная способность каждого доллара увеличится.

Противоположный эффект наблюдается в том случае, если люди стремятся уменьшить запасы наличных денег. Все одновременно не в состоянии добиться этого в долларовом выражении. Если только люди не станут сжигать свои деньги на заднем дворе, некоторые из них будут принимать хоть какие-то деньги в обмен на товары и увеличивая тем самим запасы наличности. Экономисты говорят, что таким способом невозможно изменить номинальную ценность совокупных запасов наличности, и понятие «номинальная» означает здесь «измеренная в долларах». (Если в вашей стране имеют хождение фунт стерлингов, песо, марка или рубль, всего лишь подставьте их вместо доллара.) Однако в так называемом реальном выражении (имеется в виду покупательная способность, а не сумма в долларах) каждый может сократить свой запас наличности. Стараясь избавиться от наличных денег посредством покупки товаров, люди способствуют повышению уровня цен. Несмотря на то, что общая сумма запасов чистой наличности в долларах останется неизменной, покупательная способность каждого доллара будет ниже.

Эффекты, описанные в двух предыдущих абзацах, отнюдь не делают богаче или беднее всех. Хотя каждый экономический субъект считает свой новый уровень запасов наличности более предпочтительным по сравнению с предыдущим, утверждение о том, что «общество» в состоянии увеличивать или сокращать свой запас наличности, бессмысленно. Если решения экономических субъектов хранить больше наличных денег вызвали снижение уровня цен, это вовсе не означает, что «общество» теперь располагает более крупным запасом наличности. Для каждого в отдельности его запас наличности становится больше в том смысле, что позволяет приобрести больше товаров. Но если все одновременно пытаются потратить свои более высокие реальные денежные остатки на приобретение товаров, это аннулирует всеобщее желание хранить больше наличности и просто вызовет обратное повышение уровня цен.

Поскольку со временем цены способны приспособиться к любому данному количеству денег в экономике, то инфляцию и дефляцию лучше всего рассматривать как быстрые изменения количества денег в экономике. Быстрый рост денежного предложения называется инфляцией, а быстрое сокращение — дефляцией. Тот факт, что процесс приспособления всех цен к новому количеству денег требует времени, делает инфляцию и дефляцию экономически значимыми явлениями.

Если созданием денег ведает государство, его интересы в большинстве случаев будут приводить к инфлированию денежной массы. Например, использование новых денег для увеличения государственных расходов позволяет избежать столь непопулярной меры, как повышение налогов. Это помогает понять, почему с тех пор, как правительства разных стран заменили золотой стандарт на систему неразменных бумажных денег, цены стали более изменчивыми. Золото необходимо добывать из недр земли и обрабатывать, что требует времени и усилий. Гораздо проще включить печатный станок. С введением неразменных бумажных денег добиться инфляции стало проще, чем при золотом стандарте.

Исторически дефляция имеет меньшее значение, чем инфляция, поэтому мы сосредоточим свое внимание на инфляции. Истории известно не много примеров, когда государство намеренно осуществляло дефляцию. (Восстановление золотого паритета британского фунта после Наполеоновских войн и Первой мировой войны представляет собой примечательное исключение.) Как отмечалось выше, обусловлено это тем, что для государства, прибегающего к раздуванию денежной массы, инфляция является источником дохода. Так как деньги печатает государство, оно же первым и начинает их расходовать. Чем больше денег в'обращении, тем меньше стоит каждый доллар — инфляция действует как скрытый налог на стоимость остатков наличности граждан.

Кроме того, инфляция создает иллюзию процветания, что добавляет ей популярности. Далее в главе 13 мы рассмотрим связь между инфляцией и экономическими бумами и кризисами. Здесь же я просто подчеркну, что связь между экономическим ростом и инфляцией, на которую нередко указывает финансовая пресса, носит обратный характер. Всякий раз, когда агрегированные показатели экономического роста, такие, как валовой внутренний продукт (ВВП), валовой национальный продукт (ВНП) и пр., увеличиваются сравнительно быстрыми темпами, мы слышим, что растущая экономика может «разогнать инфляцию».

Однако цены растут в ответ на увеличение ценности денег относительно других товаров. Экономический рост — или, иными словами, большее количество товаров — не может вызвать инфляцию! При анализе этого процесса в популярной прессе принято менять местами причину и следствие. Инфляция создает иллюзию стремительного экономического роста. Прежде чем придет осознание, что уже начинается рост общего уровня цен, некоторые люди почувствуют себя более состоятельными благодаря номинально более высоким денежным прибылям и ставкам заработной платы, тогда как другие действительно станут богаче, поскольку получили новые деньги первыми, то есть еще до того, как произошел общий рост цен. Эти люди в большинстве своем будут тратить больше, чем при иных обстоятельствах, создавая тем самым видимость, что темпы роста экономики значительно прибавились.

Некоторые ошибочно принимают такое иллюзорное экономическое процветание за реальный рост и рекомендуют постоянную инфляцию как способ непрерывного процветания. Вообще-то они называют это политикой «низких процентных ставок», однако, когда Федеральный резерв устанавливает искусственно низкие ставки, то для удержания их на этом уровне ему необходимо увеличивать денежную массу, и все это сводится к одному и тому же — к инфляции. На самом же деле инфляция не может сделать богаче все общество в целом. Любая сделка для одного человек — доход, для другого — затраты. Пытаясь использовать рост цен, чтобы повсеместно увеличить доход, необходимо также (просто по определению) повсеместно (и в том же объеме) увеличить и расходы. Это равносильно тому, как если бы я и моя жена пытались разбогатеть, выплачивая друг другу с каждой неделей все более крупную сумму денег.

В свою очередь, дефляция не обязательно является злом. Даже если номинально ставки заработной платы снижаются, уровень жизни может по-прежнему расти, пока цены на потребительские товары будут снижаться еще быстрее. Рабочего волнует не номинальная заработная плата, а то, какой уровень жизни эта заработная плата обеспечивает.

Теперь, прибегнув к мысленному эксперименту, изолируем воздействие инфляции на общий уровень цен. Представим некоторую оторванную от мира деревню — назовем ее Вальрас. Вальрасу присущи несколько весьма важных характеристик: материал, который используется здесь в качестве денег, не имеет никакого иного применения и представляет собой во всех отношениях идеальные деньги: он легко и без дополнительных затрат делится на части, лишен веса, не имеет объема, не может быть утерян или украден и т.д. (Таких денег, разумеется, не существует, но в нашей истории мы хотим абстрагироваться от всех аспектов инфляции, кроме одного.)

Как-то поздно ночью Вальрас посещает легендарный призрак Фишера. Фантом мистическим образом удваивает количество денег у всех жителей деревни. Мало того, призраку Фишера оказывается по силам внушить каждому точное и полное представление о том, что произошло с денежной массой.

В итоге все цены в Вальрасе немедленно удваиваются. Мы ведь предположили, что каждый житель деревни имеет полное представление о новом состоянии денежной массы. Следовательно, все будут понимать, что с удвоенным количеством денег и в отсутствие дополнительных товаров, на которые их можно потратить, покупатели предложат цены вдвое более высокие, чем раньше. Но поскольку наше допущение также предполагает, будто каждый осведомлен о том, что и все остальные знают, что цены вырастут в два раза, то никому нет смысла предлагать за товар цену, менее чем вдвое превышающую прежнюю: продавец знает, что цена должна удвоиться. Как только дух Фишера распространил известие об инфляции, все цены в сущности уже удвоились. Денег в Вальрасе стало больше, однако полезность каждой денежной единицы соразмерно уменьшилась.

Так выглядит мир, в котором количественная теория денег полностью разъясняет эффект инфляции. Данная теория, у истоков которой стояли Жан Воден, Джон Локк и Давид Юм, соотносит изменения в количестве денег с изменениями уровня цен. В 1911 году экономист Ирвинг Фишер сформулировал алгебраическое выражение этой теории: MV=PT, то есть количество денег (М), умноженное на скорость их обращения (V), равняется уровню цен (Р), умноженному на объем сделок (Т). Если рассматривать это уравнение как приблизительное описание состояния равновесия, по направлению к которому после изменения количества денег рыночный процесс начнет смещать цены, то оно может служить полезным аналитическим инструментом. Подобно идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики, это уравнение показывает общую направленность центральной тенденции в экономике.

Однако было бы большой ошибкой рассматривать это уравнение как картину наиболее существенных последствий инфляции в реальном мире. Мы исключили весьма существенные с точки зрения человеческой деятельности элементы этой картины. Люди безразличны к событиям, которые не оказывают влияния на их уровень удовлетворенности, как, например, одновременное удвоение запасов наличности и всех цен. Подобные изменения могли бы происходить хоть еженощно, и никто в Вальрасе не обратил бы на них внимания.

Человеческая инициативность в условиях неопределенного будущего означает, что в реальной экономике действующие субъекты, которые на самом деле не узнают обо всех изменениях мгновенно в момент их совершения, стремятся к тому, чтобы первыми осмыслить последствия экономических изменений. Те, кто достаточно быстро улавливает суть перемен, будут стремиться покупать и продавать еще до того, как новые сведения станут всеобщим достоянием. Вместо того, чтобы жаловаться на то, что они якобы наживаются за счет остальных, куда полезней было бы упомянуть, что именно предпринимательское стремление к прибыли способствует установлению равновесия цен. Ведь нет иного способа открыть равновесные цены, иначе как позволив людям направить свои умственные способности на их выяснение. Позволить им извлечь прибыль из более точных оценок и понести убытки на менее точных — единственный способ направить их мотивацию на выяснение цен.

Знание о новой ситуации в денежной сфере не появляется одновременно в головах у всех, так же как новые деньги не распределяются равномерно по карманам всех людей. Новые деньги не могут достичь всех уголков экономики одновременно. Кто именно получит их первым, в экономике неразменных бумажных денег решает государство. Любопытно, что в числе первых получателей весьма часто фигурируют крупные банки, имеющие хорошие связи в политических кругах.

Определения инфляции и дефляции, которые используются в этой книге, являются определениями австрийской школы, а не доминирующего течения современной экономической науки. Большинство экономистов, рассуждая об инфляции, имеют в виду повышение уровня цен (Р в уравнении Фишера), а под дефляцией подразумевается снижение уровня иен. Однако определения австрийской школы имеют два основных преимущества. Прежде всего, идея измерения уровня цен сама по себе сомнительна, в чем мы сможем убедиться в следующей главе.

Но даже если пренебречь этим затруднением, возникает вторая проблема: определение доминирующего течения маскируют весьма существенные экономические явления, указывая лишь на их симптомы. Уравнение Фишера демонстрирует конечный результат — приблизительное направление, в котором движется экономика, когда исчерпывают себя все эффекты инфляции и дефляции. Однако наибольший интерес представляет как раз процесс поэтапного разворачивания последствий, вызываемых инфляцией и дефляцией, т.е. увеличением или сокращением количества денег. Как мы уже установили ранее, создание новых денег в экономике неизбежно меняет не только соотношение между товарами и деньгами, но и экономические отношения между людьми. Тем, кто получает новые деньги раньше, оказывается поддержка; тем, кто получает их позже, причиняется ущерб. Все это именуется эффектами Кантилъона, названными так в честь великого французско-ирландского экономиста Ричарда Кантильона.

Первые получатели вновь созданных денег имеют возможность потратить их до того, как инфляция приведет к повышению цен по всей экономике. Теперь в их распоряжении больше наличных денег, но в отличие от жителей Вальраса они получили их прежде всех остальных и еще до того, как эффект новых денег в полной мере распространился по экономике. В отличие от ситуации в нашей мифической деревне, новая сумма денег, которой они владеют, позволит им купить больше товаров, чем сумма, которой они располагали прежде.

Процесс, в ходе которого новые деньги вливаются в экономику, не имеет ничего общего с представлением о нейтральных деньгах в виде ванны, равномерно наполняемой со всех сторон. Скорее его можно сравнить со сбросом жидкости в реку. Хаотический поток турбулентного рыночного процесса несет новую жидкость в направлениях, по своей природе непредсказуемых даже для тех, кто создает деньги. Человеческая деятельность — явление творческое, и мы сами не в состоянии предугадать, какой образ действий изберем, если завтра обстоятельства изменятся.

 

Можно ли измерить уровень цен?

Мы уже упоминали о том, что понятие стабильных денег (т.е. обладающих неизменной покупательной способностью) вызвало потребность в разработке индексов цен, которые могли бы измерить ценность денег. В основе стремления к стабильным деньгам лежат два широко распространенных заблуждения. Считается, что деньги служат: (а) «мерой ценности» и (б) «средством сохранения ценности».

Ценность субъективна, и измерить ее невозможно. Если две стороны обменивают 10 долларов на 1 мешок лука, это еще не означает, что мы «измерили» ценность 1 мешка лука и она равна 10 долларам. Это означает, что человек, который продал лук, оценил его ценность ниже 10 долларов, тогда как человек, который купил лук, оценил его стоимость выше 10 долларов. Ни о каком измерении речи не идет. Нет смысла присваивать луку и долларам «равную» ценность. Для кого их ценность равна? Оценка подразумевает предпочтение одной вещи по сравнению с другой, но отнюдь не безразличие. Цены — это не измерения, а исторические факты, указывающие на то, что в такое-то время и в таком-то месте две стороны обменяли 1 мешок лука на 10 долларов.

Не являются деньги и «хранилищем ценности». Это выражение подразумевает, что деньги представляют собой некий резервуар, который можно наполнить стоимостью. Когда мы сталкиваемся с инфляцией, создается впечатление, что часть ценности из денег «вытекла», тогда как при дефляции ценность каким-то образом «просочилась» в деньги. Смысл этого выражения можно сформулировать гораздо точнее: люди ценят деньги и могут хранить их. (Тот факт, что их можно хранить, является одной из причин, по которой товар становится деньгами.) Пока люди хранят деньги, их ценность может расти или падать. В этом отношении деньги не являются исключением: вы можете хранить картину или книгу, а их ценность, пока они хранятся, тоже, возможно, будет расти или падать.

Даже если мы опустим тот факт, что деньги не являются мерой ценности, идея индекса цен наталкивается на второе препятствие. Экономист Ричард Тимбер-лейк, отстаивая индексы цен в своей статье «Австрийская "инфляция", австрийские деньги», сравнивает их с термометрами. Да, рассуждает он, их измерения не отличаются идеальной точностью, но то же самое можно сказать и о термометрах, однако мы продолжаем ими пользоваться.

Но давайте рассмотрим, действительно ли индекс потребительских цен (ИПЦ) и другие подобные показатели имеют сходство с термометром. Термометр — это измерительный прибор, который можно поместить в среду, где имеет место некое независимое явление (в случае с термометром это молекулярное движение). Измерительный прибор реагирует на данное явление определенным прогнозируемым образом, чаще всего путем некоего визуального отображения. Отображение истолковывается как имеющее некое соотношение с той величиной, которую мы хотим измерить. К примеру, высота столбика ртути в термометре соответствует температуре в том месте, где он находится. Положение стрелки в амперметре соотносится с электрическим током, идущим по проводам, к которым прибор подключен.

Но что мы измеряем, когда речь идет об уровне цен? И что следует считать измерительным прибором? Все наши показатели выражены в ценах, представляющих собой по сути дела курсы обмена различных товаров на деньги. Чтобы сохранить аналогию с термометром, мы должны в качестве измерительного прибора взять не что иное, как деньги.

Однако индекс цен не измеряет денежную температуру товара — или тем более всех товаров — в данный момент времени. Это попытка отследить показания нашего термометра с течением времени, чтобы оценить, являются ли показания стабильными. Индекс цен пытается проследить изменения денежной цены «одной и той же» корзины товаров. Следовательно, если деньги — наш термометр, то индекс цен — это попытка оценить стабильность нашего измерительного прибора.

Теперь можно провести более точную аналогию с термометром. У нас есть прибор, т.е. деньги, который, как мы полагаем, измеряет ценность товаров. Этот прибор дает различные показания: сегодня золото на торгах оценивается в 275 долларов, хлеб стоит 1,19 доллара за буханку и т.д. Нас интересует, как изменяется с течением времени погрешность измерений; завышены или занижены показания термометра, когда дело касается всех товаров в среднем, а не какого-то отдельного товара.

Осуществить наш замысел было бы гораздо проще, располагай мы какой-либо иной «мерой» ценности, помимо денежных цен. Однако ничего подходящего в нашем распоряжении нет. Поэтому те, кто выступает в защиту индексов цен, рекомендуют, чтобы мы проверяли возможную погрешность нашего термометра, перемещаясь с места на место и проверяя время от времени температуру — причем тем же самым термомет -ром, точность которого мы проверяем).

Теперь мы видим, что столкнулись с весьма серьезной проблемой. У нас нет способа определить, какие изменения в измеряемой температуре действительно имели место, а какие из них были вызваны погрешностью нашего термометра. Рассмотрим один пример, иллюстрирующий суть данной проблемы.

Допустим, необходимо установить, возросла ли за последние тридцать лет стоимость компьютерного программирования. Услуги сегодняшних программистов, вооруженных значительными достижениями в области программирования и оснащенных более эффективными инструментами — это уже совсем иной товар, нежели услуги программистов тридцать лет назад. (Это не касается достоинств людей — любой, кто занимается программированием сегодня, будет гораздо более продуктивен, чем он же тридцать лет назад.)

Понятно, что час работы программиста должен стоить дороже, чем стоил час работы программиста тридцать лет назад. Чтобы определить, возросла ли стоимость часа программирования, нам понадобится установить определенное соотношение между товарами — например, один час программирования в 1972 году равноценен 15 минутам программирования 2002 году — и затем сравнить их стоимость.

Между тем у нас нет иного способа измерить изменения в оценках ценности, кроме как сопоставить то, что работодатели готовы платить программистам сегодня, с тем, что они платили им в 1972 году. Попытка же оценить стоимость труда программистов по строкам программы или как-то еще в этом роде равносильна возврату к ошибочной трудовой теории ценности. Единственный возможный термометр для измерения изменений в оценках ценности — то есть деньги — является именно тем прибором, точность которого мы и желаем проверить.

Попытка измерить уровень цен небесполезна до тех пор, пока она рассматривается как весьма приблизительная оценка изменений в ценности денег. Возвращаясь к термометру: если в ходе наших блуждающих попыток проверить его точность мы видим, что его столбик указывает на 80 градусов, затем делаем пять шагов и видим, что он показывает 40 градусов, то можно предположить, что с термометром не все в порядке. Точно так же, когда индекс потребительских цен (ИПЦ) показывает 20-процентную инфляцию, то ценность денег, вероятнее всего, уменьшается. Подобные показатели могут быть полезны для экономической истории или для планирования бюджета фирмы. Однако если, согласно ИПЦ, инфляция выросла с 2,5 до 2,6 процента, мы вправе усомниться в том, что этот 0,1-процентный рост может сказать что-то вразумительное о ценности денег.

Как писал Мизес в «Человеческой деятельности»: «Претенциозная серьезность, которую статистики и статистические бюро демонстрируют, вычисляя индексы покупательной стоимости и стоимости жизни, неуместна. В лучшем случае значения этих индексов представляют собой очень грубые и неточные иллюстрации произошедших изменений. В периоды вялых изменений соотношения предложения и спроса на деньги они вообще не дают никакой информации. В периоды инфляции, а следовательно, и резких изменений цен они дают грубое представление о событиях, которые каждый индивид переживает ежедневно. Благоразумная домохозяйка знает о том, как изменения цен влияют на ее хозяйство, гораздо больше, чем нам могут сказать статистические средние. Ей мало пользы от расчетов, игнорирующих изменения в качестве и количестве товаров, которые она может купить по ценам, учтенным в этих расчетах. Если она, взяв за ориентир два или три товара, "измеряет" подорожание лично для себя, ее подход не менее научен и не более произволен, чем подход искушенных математиков, манипулирующих рыночной информацией посредством своих изощренных методов».