Это было собрание, блестящее во всех отношениях. Зал был декорирован с величайшим искусством, все присутствовавшие были безупречно одеты. Цвет лица у них был темный или светлый, смотря по происхождению, но все отличались безукоризненными манерами. Тут собрались все представители богатства и моды фермерского светского общества в западной Канаде.

Это был годовой бал клуба поло, и в глазах жителей Кал форда он имел первостепенное общественное значение.

— Дорогая моя миссис Аббот, я совершенно не в состоянии судить об этом! — сказал Джон Аллондаль, один из самых уважаемых фермеров округа, в ответ на какое-то замечание, сделанное ему его собеседницей. Он облокотился на спинку кресла, в котором сидела старая леди и, улыбаясь, смотрел на группу молодежи, стоявшей в противоположном конце комнаты. — Джеки одна из тех молодых девушек, которые обладают настолько сильным характером, что обыкновенный мужчина не может подчинить их своему влиянию… да, я знаю, что вы хотите сказать, — прибавил он, заметив ее изумленный взгляд. — Это правда, я ее дядя и опекун, но, тем не менее, я не могу и помышлять о том, чтобы вмешиваться в ее дела и руководить ее поведением. Она всегда поступит по-своему.

— Тогда я могу только сказать на это, что ваша племянница несчастная девушка, — возразила миссис Аббот с некоторой язвительностью. — Сколько ей лет?

— Двадцать два, — последовал ответ.

Джон Аллондэль, или Джон «Покер», как его называли в поселке Фосс Ривер вследствие его пристрастия к игре в покер, продолжал смотреть с улыбкой на группу молодых людей, но вдруг на его лице появилось выражение не то беспокойства, не то страха. Слова его собеседницы невольно заставили его вспомнить о той ответственности, которая лежала на нем.

— Двадцать два, — повторила миссис Аббот, — и нет около нее ни одного родного человека, кроме дяди, доброго, но совершенно не могущего нести на себе ответственности. Да, эту девочку приходится жалеть, Джон!

Старый Джон глубоко вздохнул. Он нисколько не обиделся на резкие слова миссис Аббот, но лицо его омрачилось, и внимательный наблюдатель мог бы подметить легкое подергивание его правой бронзовой щеки, как раз под глазом, в ту минуту, когда он снова взглянул на группу молодых людей, с бронзовыми лицами, щегольски одетых, которые окружали красивую молодую девушку. Она была брюнетка, с темным цветом лица несколько восточного типа, с черными, как вороново крыло, волосами, свернутыми большим узлом на затылке. Черты ее лица не обладали правильностью, присущею восточному типу, а большие, темно-серые глаза как будто даже совсем опровергали ее восточное происхождение. Они были очень красивые и смелые, точно скрывавшие в своей глубине целый мир добра и зла.

Заиграла музыка, и девушка вышла из группы своих поклонников под руку с высоким, светловолосым молодым человеком и завертелась среди танцующих пар.

— С кем это она танцует теперь? — спросила миссис Аббот. — Я не заметила, как она вышла с ним, потому что смотрела на мистера Лаблаша, который стоял в одиночестве, в дверях. У него был такой вид, точно ему кто-то нанес только что большую обиду. Поглядите, как он смотрит на танцующих!

— Джеки танцует с Биллем, которого здесь называют лордом. Ведь вы же знаете его? — отвечал Джон рассеянно. — Да, вы правы, Лаблаш выглядит далеко не весело. Я думаю, что как раз теперь стоило бы предложить ему сыграть партию в покер, в курительной комнате!

— Ничего подобного! — воскликнула миссис Аббот, с настойчивостью старого друга. — Подождите, я ведь еще не кончила своего разговора с вами. Я хочу сказать вам, что нахожу в высшей степени странным обычай, существующий у вас — жителей прерии, — давать друг другу какие-то прозвища. Зачем, например, почтенного Вильяма Беннингфорда вы величаете лордом, а вашу премилую племянницу, у которой есть такое красивое имя, как Джонкина, все мужчины, на расстоянии ста миль в окружности от Калфорда, называют попросту «Джеки». Мне все это кажется и нелепым, и в высшей степени вульгарным!

— Может быть, вы правы, дорогая моя, но изменить обычаи прерии вы не в состоянии. Заставить жителя прерии называть других людей их собственными законными именами так же трудно, как изменить течение нашей реки Фосс Ривер ранней весной, когда она разливается широким потоком. Например, слышали ли вы когда-нибудь, чтобы ко мне обращались иначе, чем с именем «Джона Покера?»

Миссис Аббот взглянула на него с усмешкой.

— Ну, в вашем прозвище, Джон, есть все-таки известный смысл, — возразила она. — Человек, который проводит все свое время в очаровательной, но унижающей игре, называемой покером, не заслуживает лучшего прозвища.

Джон Аллондэль. прищелкнул языком. Он всегда таким образом выражал свое раздражение. Выпрямившись, он оглядел комнату, словно отыскивая кого-то. Джон был высокий, хорошо сложенный человек, очень бодрый, несмотря на то, что ему было далеко за пятьдесят лет и у него были седые волосы и лысина на макушке головы. Тридцать лет фермерской жизни не изменили его осанки и манер, приобретенных им раньше. Свободная жизнь в прерии отражалась в свежести его лица и непринужденности его обращения. Во всяком случае, несмотря на его возраст, его наружность была настолько внушительной, что он не мог пройти незамеченным.

Миссис Аббот была женой доктора в поселке Фосс Ривер и знала Джона Аллондэль с первых дней его появления в этой местности. Его ферма впоследствии стала известна под названием «Фосс Ривер Ганс», она занимала одно из первых мест, и Джон считался среди скотоводов самым значительным и опытным. С миссис Аббот его связывала тесная дружба, хотя они представляли прямую противоположность друг другу по своему характеру и склонностям. Она обладала практическим здравым смыслом и в высокой степени развитым чувством долга, он же был всецело под властью импульсов и одной весьма вредной склонности, а именно пристрастия к картам и вину. Упрямство заменяло ему силу воли.

Музыка прекратилась, и вдоль стен снова появились ряды отдыхающих танцоров, разгоряченных и тяжело дышащих, обмахивающихся веерами и платками. Но лица у всех были веселые и оживленные. Джон Аллондэль, взглянув на них, вдруг увидал того, кого искал, и тотчас же, извинившись перед Миссис Аббот, прошел через залу, как раз в тот момент, когда его племянница, под руку с Беннингфор-дом, подошла к миссис Аббот, с нескрываемым восхищением посмотревшей на раскрасневшееся личико молодой девушки.

— Ну что, Джокина, ты довольна вечером? — ласково спросила ее миссис Аббот.

— О да, тетя Маргарет! — воскликнула Джеки. Она всегда называла ее тетей, и хотя и не была в родстве с нею, но очень любила ее.

— Ты так много танцевала и, должно быть, устала, мое дитя. Посиди тут возле меня, — сказала миссис Аббот, указывая на стул.

Джеки уселась, а Беннингфорд стал позади нее и начал обмахивать ее веером.

— Знаете, тетя, — воскликнула Джеки, — я ведь задалась целью протанцевать все танцы, которые помечены в программе. Не пропустить ни одного! Поэтому я думаю, что не должна тратить времени на отдых и на свою кормежку, не правда ли?

Миссис Аббот взглянула с забавным испугом на молодую девушку, глаза которой блестели под влиянием сильного возбуждения.

— Мое дорогое дитя, зачем ты так грубо выражаешься? Это просто ужасно!

Беннингфорд улыбнулся, прикрываясь веером.

— Ах, тетечка, извините! Я всегда забываю, — сказала молодая девушка, тоже улыбаясь. — Я никак не могу отделаться от привычек прерии… Знаете, сегодня вечером старый Лаблаш чуть не довел меня до бешенства. Я невольно опустила руку, ища в кармане свой револьвер, забыв о том, что я в бальном платье. Я была почти разочарована, ощутив под рукой только мягкий шелк… Да, я думаю, что не гожусь для городской жизни. Я — девушка прерий, вскормлена их воздухом и цивилизованная невозможно… Билль, перестаньте махать веером.

Билль чуть-чуть усмехнулся и тотчас же, сложив веер, слегка поклонился. Он имел вид хорошо воспитанного человека.

— Бесполезно заставлять Джеки подчиняться требованиям общества и его предписаниям. Джеки — свободное дитя прерий, — заметил он миссис Аббот несколько утомленным голосом. — Вы знаете, я предложил ей мороженого, а она ответила, что льду достаточно у них на ферме в это время года и прохлаждаться еще больше ей не нужно!

Говоря это, Билль пожал плечами и весело рассмеялся.

— Еще бы! — воскликнула девушка. — Разве я за этим приехала сюда? Я хочу танцевать!.. Однако, тетечка, где же дядя? Куда он ушел? Он так быстро удалился, когда увидел нас, точно не хотел с нами встретиться.

— Я думаю, ему захотелось сыграть партию в покер, дорогая моя, поэтому он…

— Это значит, что он пошел к этому отвратительному человеку, к Лаблашу! — с раздражением заметила Джеки.

Ее прелестное личико покрылось краской гнева, но в глазах светилась тревога.

— Если он должен непременно играть в карты, то пусть играл бы с кем-нибудь другим, а не с Лаблашем, — добавила она.

Билль оглядел комнату и тотчас же заметил, что Лаблаш тоже исчез из нее.

— Видите ли, Лаблаш выиграл много денег со всех нас. Естественно, что вашему дяде захотелось отыграться, — возразил Беннингфорд спокойно, как бы оправдывая Джона Аллондэля.

— Да, я знаю. Ну, а вы? Разве вы тоже хотите отыграться? — резко спросила девушка.

Беннингфорд пожал плечами.

— До сих пор я не имел этого удовольствия, — ответил он.

— И насколько я знаю Лаблаша, вы никогда не отыграетесь у него, — вмешалась миссис Аббот. — Он нелегко расстается с деньгами. Во дни наших дедов всякая смелая игра считалась принадлежностью джентльмена, и если б вы с Джоном жили тогда, то добивались бы престола.

— Или попали бы на большую дорогу, — возразил Беннингфорд. — Но вы знаете, что и там надо было оставаться джентльменом.

Он усмехнулся со своей обычной ленивой манерой. Его смелые, проницательные серые глаза были полузакрыты веками, точно ему лень было приподнять их. Он был красив, но усталое, скучающее выражение его было в резком контрасте со всей его мужественной наружностью. Миссис Аббот внимательно следила за ним и думала, что маска равнодушия и апатии, которую он всегда носит на своем лице, скрывает его истинную натуру. Джеки тоже, вероятно, имела о нем собственное мнение, и как бы то ни было, но в ее дружеских чувствах к нему нечего было сомневаться, а он никогда и не пытался скрывать своего восхищения ею.

Женщина часто бывает гораздо наблюдательнее, чем это обыкновенно думают, и может правильнее судить о людях. Мужчина большею частью судит о человеке на основании тех его умственных качеств и особенностей темперамента, которые бросаются в глаза. Женщина же прежде всего ищет то неопределенное, что скрывается в глубине души человека и служит основой его поступков. Возможно, что Джеки и миссис Аббот увидали за маской скуки и равнодушия на лице Беннингфорда нечто заслуживающее их внимания, и каждая по-своему питала расположение к этому молодому фермеру, очевидно, выросшему среди другой обстановки.

— Хорошо вам здесь сидеть и читать наставления и порицать наши поступки, — сказал Беннингфорд. — Но мужчине нужно что-нибудь возбуждающее. Жизнь становится бременем для человека, который ведет надоедливо однообразное существование в ранчо. В течение первых лет он с этим мирится и даже находит некоторое развлечение в изучении фермерского дела, в занятии скотоводством и наблюдении за стадами. Все это может быть занимательно в течение некоторого времени. Обуздание диких лошадей, охота доставляют мужчине те сильные ощущения, в которых он нуждается. Но в конце концов все это приедается, теряет свою прелесть, он начинает скучать. В прерии ничего другого не остается, как только пить и играть в карты. Первое для меня невозможно. Пьянство унижает, расслабляет человека. Оно действует только на известные чувства и не доставляет ему тех сильных ощущений, в которых он так нуждается, чтобы жизнь в прерии стала сносной для него. И вот мы садимся за зеленый стол и снова начинаем жить…

— Вздор! — решительно заявила миссис Аббот.

— Билль, вы заставляете меня смеяться! — воскликнула Джеки, с улыбкой взглядывая на него. — Все ваши аргументы так характерны для вас! Я же думаю, что не что иное, как простая беспечность и лень заставляют вас просиживать все ночи за карточным столом и отдавать свои доллары этому… этому Лаблашу! Сколько вы проиграли ему за эту неделю?

Беннингфорд с хитрой улыбкой посмотрел на нее.

— Я купил за хорошую цену семь вечеров сильных ощущений, — отвечал он.

— А это означает?

Молодая девушка с некоторой тревогой заглянула ему в глаза.

— Я получил удовольствие, — сказал он.

— Да… но какой ценой?

— Ах, вот идет ваш партнер для следующего танца, — сказал Беннингфорд, продолжая улыбаться. — Музыка уже началась.

К ним подходил широкоплечий человек, цвет лица которого указывал на жизнь в прерии.

— Алло, Пиклье! — приветствовал его Беннингфорд, поворачиваясь к нему и игнорируя вопрос Джеки. — Ведь вы, кажется, говорили, что не будете на балу?

— Да, я не хотел сначала, — отвечал тот, которому дали прозвище «Пиклье» (Пикули). — Но мисс Джеки обещала мне два танца, — продолжал он с сильным ирландским акцентом. — Это решило дело. Как вы поживаете, миссис Аббот?.. Ну что же, мисс Джеки, ведь уже полтанца прошло!

Девушка встала и, положив руку на плечо своего кавалера, все-таки обернулась к Беннингфорду и еще раз спросила:

— Сколько?

Беннингфорд пренебрежительно пожал плечами и ответил с прежней усталой улыбкой:

— Три тысячи долларов.

Джеки понеслась в вихре вальса. Несколько времени миссис Аббот и Беннингфорд следили глазами за ее стройной фигурой, мелькавшей среди групп других танцоров, потом миссис Аббот повернулась, вздохнув, к своему собеседнику. Она с какой-то особой нежностью смотрела на него, и ее доброе сморщенное лицо имело печальное выражение.

— А вы разве не будете танцевать? — спросила она.

— Нет, — рассеянно ответил он. — Я думаю, что с меня довольно.

— Тогда сядьте вот тут и постарайтесь развеселить старушку.

Беннингфорд улыбнулся, садясь возле нее, и шутливо проговорил:

— Я думаю, что вы не нуждаетесь в этом, тетя Маргарет. В числе ваших многих очаровательных качеств ваша веселость занимает не последнее место… Не правда ли, Джеки очень мила сегодня?

— Сегодня? Она мила всегда!

— Да… конечно… Но Джеки становится еще прелестнее, когда бывает так оживлена, как сегодня. Даже трудно представить себе это, когда знаешь ее так, как знаем мы! Она увлекается танцами, точно девочка, только что выпущенная из школы.

— Но отчего же ей и не увлекаться танцами? Ведь так мало веселья в ее жизни! Она сирота, ей только двадцать два года, и вся забота о ранчо ее дяди лежит всецело на ней. Она живет в настоящем осином гнезде, окруженная плутами и…

— Игроками, — добавил спокойно Беннингфорд.

— Да, игроками! — подтвердила тетя Маргарет вызывающим тоном. — И каково ей чувствовать, что, несмотря на всю ее борьбу и усилия и без всякой вины с ее стороны, ферма должна неизбежно перейти в руки человека, которого она ненавидит и презирает.

— …Но который, очевидно, влюблен в нее, — подхватил Беннингфорд, как-то странно кривя губы.

— Ну, какие удовольствия имеет бедняжка? — воскликнула миссис Аббот с раздражением. — Право же, как ни люблю я Джона, а порой я готова была бы поколотить его?..

— Бедный старый Джон! — проговорил Беннингфорд. Его насмешливый тон не понравился миссис Аббот, но она не могла долго сердиться на тех, кого она любила.

— Джон «Покер» ведь любит свою племянницу. Нет ничего такого, чего бы он не сделал для нее, если бы был в силах, — сказал Беннингфорд, видя, что его собеседница молчит.

— Тогда пусть он бросит покер. Ведь это же разрывает ее сердце! — сказала с досадой миссис Аббот.

Глаза старой леди все еще сверкали гневом. Но Беннингфорд ничего не отвечал в течение нескольких минут, и лоб у него слегка наморщился. Наконец он заговорил с большой решительностью:

— Невозможно, моя дорогая леди, совершенно невозможно! Можете вы помешать Фосс Риверу замерзать зимой? Можно разве заставить Джеки не употреблять жаргона прерий? Может ли Лаблаш перестать наживать деньги? Ничего не может изменить положения вещей в Фосс Ривере, и Джон будет продолжать играть в покер, даже на краю гроба.

— Мне кажется, что вы сами поощряете его к этому, — сказала миссис Аббот, все еще недовольным тоном.

— Может быть, — лениво согласился Беннингфорд. Его забавляло негодование старой леди и трогала горячность, с которой она защищала интересы Джеки.

В этот момент какой-то пожилой человек, пробираясь среди танцующих, подошел к миссис Аббот.

— Уже поздно, Маргарет, — сказал он. — Говорят, поднялся сильный ветер, и наши наблюдатели погоды предсказывают снежную бурю.

— Это меня нисколько не удивит, — заметил Беннингфорд. — Уже два дня тому назад появились зловещие признаки… Пойду, узнаю, что скажет Джеки, и тогда разыщу старого Джона.

— Да, да, пожалуйста! Только бы нас не захватила снежная буря! — воскликнула боязливо миссис Аббот. — Если я чего-нибудь боюсь на свете, так это именно этих ужасных снежных ураганов. А ведь нам надо проехать тридцать пять миль!

Доктор Аббот улыбнулся своей жене, успокаивая ее, но его лицо все же выражало некоторую тревогу, когда он повернулся к Беннингфорду, говоря:

— Поторопитесь, дружище. А я пойду посмотрю, где наши сани. Вы можете немного преувеличить опасность, чтобы уговорить их, — прибавил он вполголоса, — но во всяком случае мы должны сейчас же выехать. Буря несомненно приближается.

Через несколько минут Беннингфорд вместе с Джеки отправился в курительную комнату, где играли в карты, но по дороге, на лестнице, они встретили Джона Аллондэля. Он возвращался в бальный зал.

— А мы шли за тобой, дядя! — воскликнула Джеки. — Нам сказали, что поднялся сильный ветер.

— Как раз я и шел сказать тебе это, дорогая моя, — сказал Джон. — Нам надо сейчас же отправляться. Где тетя Маргарет?

— Она готова, — отвечал спокойно Беннингфорд. — Хорошая была игра?

Бронзовое лицо старого Джона расплылось в довольную улыбку.

— Очень недурно, дружок, очень недурно! — проговорил он веселым тоном. — Освободил Лаблаша от пятисот долларов! У меня была хорошая карта на руках.

Старый Джон, по-видимому, совсем позабыл в эту минуту о своих недавних крупных проигрышах, так обрадовал его выигрыш каких-то жалких пятисот долларов в этот вечер.

Но Джеки была довольна, и даже у равнодушного Беннингфорда вырвался вздох облегчения.

— Ну, милый дядюшка, едем же скорее! — заторопила старика Джеки. — Я думаю, что ни у кого нет желания быть застигнутым ураганом. Пожалуйста, Билль, проводите меня в гардеробную.