В общем Канада может похвастаться самым здоровым климатом на свете, несмотря на две крайности: жару и холод. Но все же зимой ее поражает временами бедствие в виде страшного снежного урагана, налетающего с востока, мчащегося к западу и несущего с собой смерть и разрушение.

Чтобы понять тот панический страх и поспешность, с которой жители поселка Фосс Ривера покинули бальный зал и бросились разыскивать свои сани, надо было бы прожить хоть одну зиму в западной Канаде. Читатель, сидящий в теплой уютной комнате и никогда не испытавший канадской зимы, даже представить себе не может страшного снежного урагана, одно упоминание о котором наводит ужас, в особенности на женщин, проживших большую часть своей жизни у Скалистых гор в Канаде. Это не простая буря, — тут идет борьба на жизнь и смерть во время безжалостного урагана, самая ужасная, какая только бывает на свете. Откуда приносится эта буря и почему — никто сказать не может. Метеорологи стараются объяснить причины ее появления, но все приводимые ими доказательства нисколько не убедительны для жителя прерий, и это потому, что буря налетает не сверху и не из какого-нибудь определенного направления. И она бывает только зимой. Ветер дует со всех концов сразу. Снег не падает сверху, а движется какая-то серая, тусклая стена, которая поднимается над снежной поверхностью земли, окружает со всех сторон ослепленного путника. Вытянув свою руку при дневном свете, он не может разглядеть даже кончиков своих толстых меховых перчаток. Резкий холод, в соединении с беспощадной силой ветра, окончательно лишает путника возможности бороться и двигаться вперед. Он погиб и медленно и постепенно замерзает в снежной пустыне.

Когда сани, в которых сидели жители Фосс Ривера, выехали за пределы Калфорда, то ни у кого из сидящих уже не оставалось никаких сомнений, что буря надвигается. Сильные порывы ветра поднимали целые вихри снежной пыли, крутящейся в воздухе и образующей сероватый туман, сквозь который с трудом пробивался лунный свет. Мельчайшие снежные кристаллы, бросаемые вихрем в лицо и коловшие его, как бесчисленные иглы, — все это были верные предвестники приближающегося урагана.

Беннингфорд и Джеки занимали переднее место в санях. Беннингфорд правил быстро мчавшейся упряжкой вороных лошадок, составлявших гордость их владельца, Джона Аллондэля. Сани были открытые, как все канадские сани. Миссис Аббот и доктор сидели спиной к Джеки и Беннингфорду, а Джон Аллондэль занимал в одиночестве заднее сиденье, прямо лицом к ветру. Надо было проехать эти тридцать пять миль, отделяющие Калфорд от Фосс Ривера, прежде чем окончательно разыграется ураган, и поэтому Беннингфорд гнал лошадей изо всех сил.

Фигуры путников едва можно было различить, так плотно они были закутаны в меха. Большие бобровые шапки почти скрывали их лица, и Джеки, сидевшую молча возле своего спутника, можно было бы принять за безжизненную кучу меха, до такой степени она исчезала в складках своего широкого мехового плаща. Единственным признаком жизни было то, что она изредка поворачивала голову, чтобы посмотреть, как быстро настигает их буря,

Беннингфорд, между тем, казался равнодушным. Его глаза были неподвижно устремлены на дорогу, а руки, в тяжелых меховых рукавицах, крепко держали вожжи. Но лошадей не надо было понукать. Это были горячие кони. Ноздри у них раздувались, с шумом втягивая резкий ночной воздух, и они мчались как вихрь, что действовало ободряющим образом на сидящих в санях. В другую погоду эти прекрасные вороные кони пробежали бы все расстояние в три часа.

Колокольчики саней мелодично звенели под аккомпанемент стука лошадиных копыт на твердой снежной почве. Лошади взбирались по длинному подъему, который должен был вывести их из долины, где лежал Калфорд.

Джеки выглянула из складок меха, закрывавшего ее шею и уши, и сказала Беннингфорду:

— Она (буря) настигает нас…

— Да, я знаю, — ответил он спокойно.

Беннингфорд понимал, что она говорила о буре. Он крепко стиснул губы, что было у него всегда доказательством сильного волнения.

— Я думаю, что нам не удрать от нее, — проговорила Джеки с убеждением.

— Да, — согласился Беннингфорд.

— Не лучше ли нам повернуть на дорогу в форт Нортон? — прибавила Джеки. — Старый Джо был бы рад оказать нам приют…

Беннингфорд ничего не отвечал. Он только слегка хлопнул вожжами, и лошади помчались с удвоенной скоростью. Но ветер, предвещавший приближение урагана, становился все сильнее и сильнее. Луна скрывалась за густой завесой тумана, и снег, который несся тучей, ударял, как мельчайший песок, в лицо путников.

— Я думаю, что еще час мы можем выдержать, Билль, — сказала девушка. — Потом будет трудно. Как вы думаете, можем мы доехать до Нортона в этот промежуток времени? Ведь это добрых шестнадцать миль!

— Я попытаюсь, — был короткий ответ.

С минуту они молчали. Беннингфорд вдруг нагнул голову вперед. Ночь становилась чернее, ц он лишь с трудом мог держать глаза открытыми под бушующими ударами хлеставшего в лицо снега.

— Что это? — вдруг спросила Джеки. Присущий ей, как жительнице прерий, инстинкт заставил ее насторожиться.

— Кто-то едет впереди нас, — отвечал Беннингфорд. — Дорога сильно испорчена во многих местах. Держитесь крепче, я хочу настигнуть их.

Он хлестнул бичом по лошадям, и через минуту лошади уже мчались по опасной дороге. Скорость езды все увеличивалась. Ветер завывал, и разговор стал невозможен. Можно было обмениваться только короткими, отрывистыми фразами. Сани достигли уже возвышенной ровной поверхности прерий, где перед ними расстилалось широкое открытое пространство.

— Холодно? — почти крикнул Беннингфорд, обращаясь к Джеки.

— Нет, — последовал спокойный ответ.

— Прямой спуск… Я предоставляю им свободу…

Он говорил о лошадях. Дорога была хорошо известна, и Джеки и они никакого страха не чувствовали.

— Пустите их! — сказала Джеки.

Лошади понеслись вскачь. Угрюмый, серый мрак покрывал все кругом, и только фонари саней слегка освещали дорогу. Это была ужасная ночь, и с каждой минутой она становилась страшнее. Вдруг Беннингфорд снова заговорил:

— Я бы хотел, чтобы других не было, с нами, Джеки!

— Почему?

— Потому что я мог бы пустить лошадей еще быстрее…

Он не успел договорить. Сани подскочили и чуть-чуть не перевернулись. Кончать свою фразу ему не пришлось.

— Да, я поняла, Билль, — проговорила Джеки. — Не надо слишком много предоставлять случаю. Убавьте немного скорость. Они ведь не так молоды, как мы… не лошади, а те другие!..

Беннингфорд засмеялся. Джеки была спокойна. Слово страх было ей совершенно неизвестно. Такого рода поездка не была для нее новостью. Все это она уже испытывала не раз. Однако возможно, что полное отсутствие всякой тревоги зависело у нее оттого, что она хорошо знала человека, держащего концы вожжей в своих руках. Беннингфорд славился во всем округе как самый бесстрашный и самый искусный возница. Он скрывал под покровом беспечности и равнодушия непоколебимую силу воли и энергию, о которой догадывались лишь очень немногие.

Некоторое время оба молчали. Минуты быстро летели, так что незаметно прошли полчаса. Кругом была уже непроницаемая тьма. Ветер рвал со всех сторон, и сани были как будто центром его яростной атаки. Облака снега, поднимающиеся снизу, ослепляли и становились с каждой минутой гуще, так что являлись уже серьезным препятствием для бегущих лошадей. Еще несколько минут — и люда, сидящие впереди, должны будут признать, что дальнейшее движение невозможно. Беннингфорд правил, руководствуясь лишь своим инстинктом жителя прерии, так как рассмотреть дорогу было невозможно. Он даже не видел голов своих лошадей, не только дорожных столбов.

— Мы проехали школьный дом, — сказала наконец Джеки.

— Да, я знаю, — отвечал Беннингфорд.

Странный это был инстинкт, присущий мужчинам и женщинам в прерии! Ни тот, ни другая не видели никакого школьного дома, ни даже никаких признаков, указывающих его местонахождение. Но оба с достоверностью знали, что проехали его.

— Полмили до Троут Крика. Две мили до Нортона. Сможем ли мы их проехать, Билль?

Слова эти были произнесены спокойно, но в этом вопросе заключался великий смысл. Потерять дорогу теперь было бы бесконечно опаснее, чем заблудиться в песчаных пустынях Африки. Этот резкий ветер и ослепляющий снег несли с собой смерть. Стоило только сбиться с пути, и в два-три часа все было бы кончено!

— Да, — коротко ответил Беннингфорд. Он еще крепче сжал губы и то и дело снимал ледяные кристаллики со своих ресниц. Лошадей он уже совсем не мог разглядеть.

Сани катились по крутому склону, и оба знали, что они спускаются к ручью. У самого ручья они остановились и это была первая остановка с того момента, как они покинули Калфорд, Джеки и Беннингфорд соскочили с саней, и каждый из них знал, без всяких слов, что надо делать. Джеки, взяв вожжи, прошла кругом лошадей, а Беннингфорд стал искать дорогу, которая тут сворачивала вверх по течению ручья, по направлению к Нортону. Через минуту он вернулся.

— Лошади в порядке? — спросил он.

— Совершенно.

— Ну, влезайте!

Он и не подумал помочь девушке взлезть в сани. Никакой европейской вежливости и услужливости не было и в помине. Они просто обменялись словами, как два человека, понимающие, в чем дело. Ведь оба были детищами прерии!

Беннингфорд сдержал лошадей и заставил их идти шагом до поворота, и когда наконец выехали на настоящую дорогу, то предоставил лошадям свободу, и они опять понеслись.

— Все благополучно, Джеки, — сказал он, когда лошади рванули вперед.

Через несколько минут сани уже подъезжали к Нортону, но было так темно и снежный туман был такой густой, что только двое сидящих впереди могли благодаря своей изощренной наблюдательности и острому зрению разгадать очертания дома.

Джон Аллондэль и доктор помогли старой леди вылезти из саней в то время, как Джеки и Беннингфорд сдерживали лошадей. Несмотря на холод, пар поднимался от лошадей. В ответ на громкий стук в ворота в окнах показался свет, и «солдат» Джо Нортон открыл наконец двери.

Несколько мгновений он простоял в дверях с некоторым сомнением, вглядываясь в бурную ночную темноту. Поднятый в руке фонарь освещал его старое сморщенное лицо, когда он с удивлением посмотрел на посетителей.

— Эй, Джо, впусти же нас! — воскликнул Аллондэль. — Мы почти до смерти замерзли…

— Ах, это вы!.. Идите, идите скорее! — вскричал старик, узнавший наконец голос Джона Аллондэля. — И вы путешествуете в такую страшную ночь?.. О господи!.. Входите же в дом!.. Молчать, Хуски! — крикнул он большой овчарке, которая неистово лаяла и бросалась.

— Погоди, Джо, — сказал Джон Аллондэль. — Проводи раньше наших дам в дом, а мы должны позаботиться о лошадях.

— Не беспокойся, дядя, — вмешалась Джеки. — Мы уже их распрягли. Билль отвел лошадей прямо в конюшню.

Все вошли в комнату, и старый Нортон тотчас же подбросил угли в печь и принялся раздувать их. В то время, как он занимался этим, Джон Аллондэль взял фонарь и отправился в конюшню, чтобы помочь Беннингфорду. Когда огонь запылал, Джо Нортон вернулся к своим гостям.

— Боже мой, когда я только подумаю, что вы, миссис Аббот, и вы, мисс Джеки, были в пути в такую страшную погоду! — воскликнул он. — Я сейчас позову свою старуху… Эй, Молли! — крикнул он в дверь. — Иди сюда скорее! Помоги этим дамам. Они укрылись тут от бури. Счастье, что они добрались сюда в этакую ночь!..

— О нет, не беспокойте ее, Джо! — воскликнула миссис Аббот. — Ведь час уже очень поздний! Мы тут отлично устроимся возле печки.

— Конечно, конечно! — весело проговорил старик. — Но я-то не могу на это согласиться. Если кто-нибудь из вас замерз, то неужели он уляжется в снег, чтобы оттаять!.. — И он рассмеялся.

— Но, кажется, никто из нас еще не замерз. Мы ведь старые воробьи! — сказала Джеки, тоже смеясь. — А вот и миссис Нортон!..

Снова начались горячие приветствия, и обеих дам почти насильно увели в единственную плохонькую спальню, которой Мог похвастаться Нортон.

Между тем Джон Аллондэль и Беннингфорд вернулись в дом, и, пока миссис Аббот и Джеки снимали свою меховую одежду, пропитанную тающим снегом, жена Нортона принялась готовить простой, но обильный и горячий ужин в своей кухне. На дальнем северо-западе Канады гостеприимство было обязательным.

Когда ужин был готов, путешественники уселись за стол. Никто не чувствовал голода, — ведь было уже три часа утра! — но все знали, что отказываться от ужина было нельзя, так как это огорчило бы старых добрых хозяев и они подумали бы, что их радушное гостеприимство было недостаточно выражено.

— Что заставило вас пускаться в такую ночь? — Спросил старый Нортон, угощая мужчин горячим пуншем с виски. — Наверное вы не поехали бы в Фосс Ривер в такую бурю?

— Мы думали, что успеем добраться до места раньше, чем разразится буря, — сказал доктор Аббот. — Нам не хотелось застрять в городе и сидеть точно в клетке два или три дня. Вы ведь знаете, каковы эти ураганы! Вам тоже придется терпеть нас здесь по крайней мере сорок восемь часов!

— Буря все усиливается, доктор, — заметила Джеки, принимаясь за горячий суп. Лицо у нее горело от ветра и снега, но она казалась еще красивее, и ночное путешествие, по-видимому, не причинило ей никакого вреда.

— Да, буря усиливается, — пробормотал старый Нортон, — усиливается…

— Она достаточно сильна, чтобы заставить и еще кого-то другого искать убежища в вашем гостеприимном доме, Джо, — перебил его Беннингфорд. — Я слышу звон колокольчиков сквозь завывание ветра. Звон их слишком нам знаком.

Все прислушались.

— Это, наверное… — сказал Джон Аллондэль и запнулся.

— Наверное, Лаблаш! — подхватила Джеки. — Я готова побиться об заклад!

В маленькой уютной кухне воцарилось молчание. Судя по выражению лиц сидящих за столом, у всех в эту минуту мелькнула одна и та же мысль.

Лаблаш, — если это был он, — не мог рассчитывать на такой же радушный прием, какой был оказан первым посетителям. Нортон первый нарушил молчание.

— Черт бы его побрал! — воскликнул он. — Извините меня, но, право же, я иногда не могу совладать со своими чувствами. Я не люблю Лаблаша… Я даже просто ненавижу его!..

Лицо его выразило сильнейшую досаду. Он вскочил и направился к дверям, чтобы выполнить долг гостеприимства, обязательный в прерии для всех.

Когда двери за ним закрылись, доктор Аббот заметил смеясь:

— Лаблаш, по-видимому, не пользуется здесь популярностью.

Все промолчали. Наконец Джон Аллондэль сказал, обращаясь к мужчинам:

— Мы должны пойти и помочь ему управиться с лошадьми.

Он просто высказал свое мнение. Беннингфорд кивнул головой, и тотчас же они втроем направились к выходу.

Когда они скрылись за дверью, Джеки обратилась к миссис Аббот и миссис Нортон.

— Если это Лаблаш, то я ухожу спать! — сказала она решительно.

— Ведь это будет не совсем вежливо и… неразумно, — заметила миссис Аббот.

— О, милая тетя, не говорите мне ни о вежливости, ни о благоразумии! А вы что скажете, миссис Нортон?

— Как хотите, мисс Джеки. Я проведу вас, — отвечала старушка.

— Прекрасно. Пусть мужчины занимают его! — воскликнула Джеки.

Снаружи уже слышался голос Лаблаша. У него был слегка хриплый, гортанный голос, режущий ухо. Миссис Аббот переглянулась со старухой Нортон, и та кивнула ей головой, улыбаясь. Затем она пошла вслед за Джеки по лестнице, которая вела из кухни в верхние комнаты, а через минуту дверь открылась, и вошел Лаблаш вместе с другими.

— Они пошли спать, — сказала миссис Нортон Джону Аллондэлю.

— Устали, должно быть, — сухо заметил Лаблаш.

— Я думаю, что для этого есть основания, — возразил резко Джон Аллондэль. Ему не понравился тон Лаблаша.

Лаблаш спокойно улыбнулся, но его острые, бегающие глаза недружелюбно взглянули на Джона. Он был почти такого же роста, как Джон Аллондэль, но старый Джон был крепкого, мускулистого сложения, а Лаблаш был очень толст, с одутловатым желтым лицом и толстыми обвислыми щеками. Самой характерной чертой в его лице была массивная челюсть и очень небольшой рот с тонкими губами. Выражение лица у него было желчное, недовольное. Вернер Лаблаш был самым богатым человеком в поселении Фосс Ривер. У него были большие склады и магазин, в котором он продавал разные товары и сельскохозяйственные машины всем поселенцам в округе. Он отпускал товар в кредит, но налагал громадные проценты и в залог требовал разное имущество. Кроме того, он был представителем многих калфордских частных банков, в сущности же, как уверяли, он был собственником. Он давал деньги взаймы под огромные проценты и хорошее обеспечение. Если должник не мог уплатить в срок, то он охотно отсрочивал вексель, насчитывая проценты на проценты. В конце концов обыкновенно все имущество неисправного должника переходило к нему в руки, и таким образом он сделался самым крупным владельцем в округе. Фермы, хлебные поля, луга и скот становились его собственностью, а разоренные им фермеры либо совсем исчезали из этой местности, либо сами становились простыми рабочими на чужих фермах. Фермеры ненавидели Лаблаша, но отделаться от него не могли и вследствие своей задолженности все находились в цепких лапах этого ростовщика.

Лаблаш отлично понял, почему Джеки так быстро удалилась, Она не хотела встречаться с ним, но Лаблаш решил не обращать, на это внимания. Ее дядя был у него в руках, а это главное. Деньги ведь сила!

— Не хотите ли поужинать, мистер Лаблаш? — спросил его старый Нортон.

— Поужинать?.. Нет, благодарю, Нортон. Но если у вас найдется стаканчик чего-нибудь горячего, то я выпью с удовольствием, — сказал Лаблаш.

— Это у нас найдется, — отвечал старик. — Виски или ром? — спросил старик.

— Виски, дружище, виски! — заявил Лаблаш и тотчас же повернулся к Джону Аллондэлю. — Этакая дьявольская ночь, Джон! Я ведь выехал раньше вас. Думал, что вовремя доеду в Фосс Ривер. Но я совершенно потерял дорогу на другой стороне ручья. Я думаю, ураган несется оттуда…

Он уселся в кресло возле печки, другие мужчины тоже сели.

— Мы не стали и пытаться. Билль прямо повез нас сюда, — заметил Джон Аллондэль. — Наверное, он предвидел ураган.

— Я знаю ураган, — равнодушно проговорил Беннингфорд.

Лаблаш прихлебывал виски. Все молча уставились на огонь. Старушка Нортон убрала со стола и затем обратилась к присутствующим.

— Я думаю, джентльмены, вы извините меня, если я пойду наверх спать? Старый Джо позаботится о вас. Спокойной ночи.

Она вышла. Мужчины молчали еще несколько минут и даже как будто задремали. Потом вдруг Лаблаш поставил стакан на стол и поглядел на часы.

— Четыре часа, джентльмены, — сказал он. — Я думаю, Джо, что для нас не найдется кровати, а?..

Старый Нортон покачал головой.

— А не сыграть ли нам партийку в карты? Джон… Доктор, как вы думаете? Это сократит время, — добавил Лаблаш.

Лицо Джона просветлело. Игра в карты была его страстью, и Лаблаш знал это. Джон Аллондэль вопросительно поглядел на своих товарищей. Доктор Аббот улыбнулся в ответ, а Беннингфорд равнодушно пожал плечами.

— Вот и прекрасно! — воскликнул, оживляясь,

Джон Аллондэль. — Мы можем воспользоваться кухонным столом. Идите сюда, друзья!

— А я пойду спать. Спокойной ночи, джентльмены, — сказал старый Нортон, довольный, что ему не надо дежурить ночью.

Четверо мужчин уселись за стол.

— Наверное, у доктора найдутся карты, — сказал старый Беннингфорд, — обыкновенно он всегда берет их с собой.

— Человек, который путешествует на Западе без карт, или совсем не знает своей страны, или подвержен предрассудкам, — возразил доктор, вынимая из кармана две колоды карт.

Игра началась. Ни одного лишнего слова больше не было сказано, и лица всех приняли серьезное, словно застывшее выражение. Внимание было сосредоточено на картах. Деньги не выкладывались на стол, а передавались только узкие полоски бумаги, на которых записывались цифры, но каждая такая полоска представляла целое небольшое состояние. Ставки постепенно увеличивались, однако лица играющих сохраняли прежнее сосредоточенное выражение и никакого волнения ни у кого не было заметно. Сначала счастье было переменчиво, но затем оно окончательно перешло к Лаблашу. Самый крупный проигрыш выпал на долю Джона Аллондэля, но он никак не мог остановиться и продолжал играть, надеясь отыграться и все увеличивая ставку. Заметив это, Беннингфорд вдруг поднялся со стула и проговорил своим обычным спокойно-равнодушным тоном:

— Благодарю вас, джентльмены. Мои потери достаточны для этой ночи, и я прекращаю игру. Уже светает, и буря, по-видимому, начинает ослабевать.

Он повернулся и, взглянув на лестницу, увидал стоящую там Джеки. Как давно она была там — он не знал. Однако он был уверен, что она слышала его слова. Джон Аллондэль тоже увидел девушку.

— Джеки, что это значит, что ты так рано встала? Ты слишком устала и не могла спать? — спросил он ласково.

— Нет, дядя. Я спала крепко, а когда проснулась, то заметила, что ветер стал быстро спадать, — ответила она. — Это временное затишье, и скоро ветер задует с прежней силой. Но нам надо воспользоваться паузой, так как для нас это единственный шанс попасть на ферму.

Джеки была очень наблюдательна. Она видела конец игры и слышала слова Беннингфорда, но ни одним словом не выдала, что ей все известно, и только внутренне сердилась на себя, что ушла спать, а не осталась с дядей. Однако по лицу ее ничего нельзя было заметить.

Беннингфорд поспешил выйти. Он избегал взгляда ее проницательных серых глаз, которые смотрели на него с серьезным выражением. Зная, как она боится за дядю, он думал о том, как она будет встревожена, когда узнает об его огромном проигрыше. Поэтому он и поторопился уйти под предлогом взглянуть на погоду.

— У тебя такой усталый вид, дядя, — сказала нежно Джеки, подходя к Аллондэлю и совершенно игнорируя Лаблаша. — Должно быть, ты совсем не спал?

Джон Аллондэль как-то смущенно засмеялся..

— Спал ли, дитя? — проговорил он. — Мы, старые вороны прерии, не так нуждаемся в этом. Только хорошеньким личикам нужен сон, и я был уверен, что ты еще лежишь в постели!

— Мисс Джеки всегда настороже в борьбе со стихиями. Она, по-видимому, понимает в. этом деле больше, чем мы, — заметил с ударением Лаблаш.

Джеки вынуждена была обратить на него внимание, хотя и сделала это с видимой неохотой.

— Ах, так и вы тоже искали убежища под гостеприимной кровлей старого Нортона? — заметила она. — Вы совершенно правы, мистер Лаблаш. Мы, живущие в прерии, должны быть постоянно настороже. Никому неизвестно, что принесет следующая минута!

Девушка все еще была в бальном платье, и тусклые рыбьи глаза Лаблаша замечали ее красоту. Старый ростовщик с упоением смотрел на ее нежные круглые плечики и шейку, выглядывавшие из-под выреза платья, и, тяжело дыша, он чуть-чуть причмокивал губами, словно в ожидании какого-то лакомого блюда. Он думал в ту минуту, что это лакомство все-таки достанется ему, потому что у него была сила — деньги!

Джеки с отвращением отвернулась от него. Дядя тоже следил за нею с нежностью и тревогой. Она была дочерью его умершего брата, круглой сиротой, и Джон

Аллондэль, одинокий старик, горячо привязался к ней. Теперь его мучила мысль об огромном проигрыше Лаблашу, и его лицо подергивалось, когда он вспоминал об этом, и мысленно упрекал себя за свою страсть к игре.

Он встал и подошел к печке, так как заметно дрожал.

— Мне кажется, что вы, господа, не позаботились подложить углей в печку, — сказала Джеки, заметив движение дяди, но она не сделала ни малейшего намека на то, что они играли в карты. Она боялась узнать истину. — Да, да, огонь совсем погас! — прибавила она, садясь на пол у печки и выгребая из нее золу.

Вдруг она повернулась к ростовщику и сказала:

— Принесите мне скорее дров и керосину. Надо растопить снова. Мужчинам никогда нельзя доверять!..

Джеки не питала никакого почтения к общественному положению и богатству, и когда она приказывала, то мало нашлось бы мужчин прерии, которые не поспешили бы исполнить ее приказание. Лаблаш тоже не осмелился ослушаться. Он тяжело приподнял свое грузное тело и медленно двинулся по направлению к чулану, где лежал запас дров и угля.

— Ну поторопитесь! — крикнула ему вслед Джеки. — Мы наверное бы замерзли, если бы должны были зависеть от вас!

Лаблаш, самый жесткий и беззастенчивый ростовщик во всем округе, повиновался повелительному голосу девушки, как побитая овчарка, и, пыхтя, поспешил исполнить ее приказание. Даже Аллондэль помимо своей воли, не мог удержаться от улыбки при виде монументальной фигуры Лаблаша, когда он с трудом потащился за дровами.

Беннингфорд, вернувшись, увидал эту картину и сразу оценил положение вещей.

— Я напоил, накормил и взнуздал лошадей, — сказал он. — Слушайте, доктор, — обратился он к Абботу. — Идите поднимите свою жену с постели. Надо будет отправляться в путь.

— Она сейчас сойдет вниз, — заявила Джеки, взглянув на него через плечо. — Вы, доктор, принесите-ка сюда котелок с водой, а вы, Билль, посмотрите, не найдется ли где-нибудь куска ветчины или какой-нибудь другой пищи. Дядя, ты иди сюда и сядь у печки. Я вижу, что ты озяб.

Все эти люди, которые еще лишь несколько минут тому назад сидели за картами, поглощавшими все их внимание, и проигрывали, не морщась, целые состояния, теперь словно забыли об этом в своей поспешности угодить молодой девушке, которая со всеми ними, молодыми и старыми, обращалась совершенно одинаково, хотя доктор Аббот и Беннингфорд пользовались ее расположением, а Лаблаша она терпеть не могла. Только с дядей она обращалась иначе. Она горячо любила его, несмотря на все его недостатки и прегрешения, и с тоской видела, что он опускается все ниже и ниже. Игра и вино делали свое дело. Но на свете у нее никого не было, кроме него.