Поддержка международного терроризма руководством ГДР началась в середине 60-х годов, когда ослабленный гонкой вооружений Советский Союз уже на мог в одиночку вести подрывную деятельность в глобальном масштабе.

В июне 1960 года советские эмиссары побывали в гостях у своих восточно-германских союзников и потребовали от них участия в «политической деятельности» государств третьего мира. Руководствуясь главным образом соображениями экономии, русские закрепили за ГДР Ближний Восток и Африку. Позднее они добавили к этому списку Латинскую Америку. Вальтер Ульбрихт, глава СЕПГ и правительства ГДР, в прошлом теснс сотрудничавший с советскими органами госбезопасности, взялся за дело с великим усердием. Ульбрихт и его Политбюро увидели в предложена СССР прекрасную возможность установить экономические связи и добиться признания ГДР хотя бы государствами третьего мира. Восточная Германия находилась в изоляции, причиной которой являлась боннская доктрина Галльштейна, призывавшая к разрыву дипломатических отношений с любой страной, официально признавшей ГДР. В конце 60-х годов ситуация изменилась, когда западногерманский канцлер Вилли Бранд провозгласил новую политику сближения с Восточной Епропой, получившую название «Остнолнтик» — восточной политики.

Контакты, устанавливаемые в разнимающихся странах, имели первоначально подпольный характер. Главным образом это определялось специфической деятельностью министерства госбезопасности ГДР. У себя на родине, в ГДР, офицеры МГБ готовили кадры для нелегальной работы — коммунистов, а также прочих лиц из числа враждебно относившихся к Западу, особенно Соединенным Штатам и Израилю. Подобные контакты участились настолько, что Политбюро СЕПГ Решило создать особое учреждение для дальнейшего осуществления нелегальной «учебы».

Герман Аксен, возглавлявший международный отдел Политбюро, стал главным исполнителем этого дела. Он нашел себе для этой цели прекрасного партнера в нще Эриха Мильке, поскольку для этой цели идеально подходила школа МГБ, располагавшаяся в Потсдаме-Эйхе. По приказу Мильке было создано управление внешних сношений. Размещалось оно не на территории школы МГБ, а в строго засекреченном местечке близ Потсдама, за пределами Восточного Берлина. К конце 1969 года в этом управлении открылось новое отделение, и в течение нескольких лет его «ученики» были главным образом члены арафатовской Организации Освобождения Палестины (ООП). Сотни людей прошли подготовку по разведывательным и контрразведывательным операциям. Необходимости учить их обращению с оружием, взрывчатыми веществами или приемами рукопашного боя не было. На тайной «инаугурационной» церемонии открытия этого управления Мильке сказал: «Эти люди уже знают, как надо воевать. Это они могут нас кое-чему научить в деле обращения со взрывчаткой».

В апреле 1971 года увлеченность Мильке своей работой на посту главы тайной полиции достигло масштабов, достойных настоящего трудоголика: кроме вопросов внутренней безопасности ГДР и внешней разведки, а также поддержки отношений с международными террористами, он еще и контролировал важнейшие, события внутрипартийной (СЕПГ) жизни. Он давно уже понял, что Москву начинает все больше беспокоить буйное поведение Вальтера Ульбрихта, даже несмотря на энергичные действия последнего в оказании помощи национально-освободительным движениям. Когда Ульбрихта отправили в отставку, русские решили, что его место должен занять Эрих Хонеккер. Хонеккер был секретарем ЦК СЕПГ по вопросам безопасности и, следовательно, — товарищем Эриха Мильке по оружию. Мильке сумел сблизиться с Хонеккером, не ущемляя самолюбия Ульбрихта. Таким образом, когда из Страны Советов поступил соответствующий сигнал, было вполне естественно, что глава Штази, поддержал Хонеккера, выступавшего против Вальтера Ульбрихта. В награду за это Хонеккер предоставил Мильке пост в самом влиятельном партийном органе — Политбюро. С тех пор он стал пользоваться неограниченной и никем не контролируемой властью в руководстве министерства госбезопасности ГДР, — до тех, правда, пределов, пока это не мешало коренным интересам СЕПГ. В том, что касалось отношений ГДР с террористами, Хонеккер являлся уступчивым руководителем, который никогда не отказывал Мильке в его просьбах и неизменно следовал советам министра госбезопасности.

 

Солидарность Штази с террористами

Весной 1974 года, когда Мильке вернулся с одной из своих многочисленных консультаций с Москвой, он незамедлительно отдал приказ о созыве большого совещания руководителей главного управления МГБ. Оно состоялось в Лихтенберге — одном из районов Восточного Берлина, в импозантном здании на холме, в самом центре огромного комплекса министерства госбезопасности. Сотрудники госбезопасности называли это местечко Фельдхеррнхюгель (холм фельдмаршала), потому что здесь Мильке отдавал свои распоряжения и манере верховного главнокомандующего. Он открыл совещание своим обычным призывом к бдительности. После того Мильке сообщил, что «наши друзья» (он всегда называл так русских) в очередной раз попросили ГДР укрепить отношения с зарубежными государствами и особенно со странами Ближнего Востока.

Лишь немногим из присутствующих было известно о том, что МГБ уже занимается обучением арабских террористов в тайных лагерях неподалеку от Берлина. Но те, кто хотел узнать немного больше положенного, ироде полковника Райнера Виганда, сразу поняли, что главная тема совещания — помощь террористам, хотя сам Мильке этого слова не употребил. В своем выступлении глава МГБ упомянул о том, что вопрос мирового господства — победа в противостоянии капитализма и социализма — будет определяться позицией стран третьего мира.

Мильке сообщил присутствующим, что арабский мир особо пристально следит за исходом этой эпической схватки и что «в борьбе с империализмом решительный вклад в дело победы социализма сделает тот, кто будет контролировать разведывательные организации этих стран».

Первый шаг в деле укрепления предпринятых Советским Союзом усилий Мильке сделал через два месяца после совещания в Фельдхеррнхюгеле в отношении Народной Республики Южный Йемен — ближайшего идеологического союзника СССР в арабском мире.

Столица Йемена Аден с ее великолепной базой имеет важное стратегическое значение в качестве базы для морских операций СССР в Индийском океане. Долгие годы КГБ держал там свой контингент, однако сотрудникам могущественной советской организации приходилось в этой стране нелегко. Как выяснил КГБ, внедрение в ряды йеменской марксистской партии и работа с охранниками правительства и местными разведчиками было весьма нелегким делом из-за нескольких здешних интриг. Это было еще одной причиной того, что Москва попросила МГБ ГДР помочь ей в йеменских делах. 3-й отдел главного управления «А» получил команду «разрабатывать йеменское направление». Этот отдел отвечал за создание легальных резидентур в странах, дипломатически признавших ГДР, и в среде участников «освободительных движений». Полковник Фидлер начал работать в Адене, имея в своем подчинении лишь 60 офицеров, и добился там столь значительного успеха, что контингент сотрудников Штази быстро увеличился до ста человек.

Как и их предшественники из КГБ, восточные немцы решили, что йеменское министерство государственной безопасности отличается крайне неудовлетворительной организацией и большой уязвимостью, способствующей внедрению в его ряды агентов вражеских разведслужб.

Первоочередной задачей полковника Фидлера была перестройка структуры министерства в соответствии со структурой Штази и внедрение его подчиненных — восточных немцев — в каждый из отделов в качестве «инструкторов». Таким образом восточные немцы добились определенного контроля и доступа ко всем оперативным делам, включая подготовку и помощь террористам: Южный Йемен был главной тренировочной площадкой для различных международных террористических организаций, которые получали материально-техническую поддержку со стороны йеменской разведки. Благодаря своему привилегированному положению сотрудникам Штази удалось составить обширные досье на террористов и их подпольную деятельность. Деятельность Штази в Южном Йемене занимала, пожалуй, главнейшее место в ее связях с международным терроризмом за пределами ГДР.

Внешней разведке Маркуса Вольфа приносила ощутимую помощь ее поддержка со стороны различных ближневосточных и африканских разведслужб. Третьему отделу удавалось также получать ценнейшую информацию, касающуюся западных разведок.

Западные немцы, нарушавшие законы сноси страны и еще каким-либо образом скомпрометировавшие себя, становились зачастую объектами нербоики сотрудниками министерства госбезопасности ГДР. Сотрудники МГБ получали полную оперативную поддержку в подслушивании разговоров дипломатов, бизнесменов и туристов из ФРГ, оказавшихся в Африке и на Ближнем Востоке. «Нам удается действовать так, как будто мы находимся дома», — сказал как-то Фидлер полковнику Виганду. Многочисленные высококлассные разведывательные операции Штази уходили своими корнями в страны Ближнего Востока. Главному управлению «А» удавалось также осуществлять специальные операции, когда предстояло забросить своих агентов в Западную Германию. Эти операции можно было осуществить лишь с помощью йеменских спецслужб, которые в знак благодарности получали от своих восточно-германских коллег чистые бланки паспортов и других документов, а иной раз — фальшивые. Виганду удалось узнать от своих товарищей, что МГБ частенько пользовалось услугами террористических организаций для ликвидации изменников — своих бывших коллег.

Необходимо особо подчеркнуть, что связь с международным терроризмом осуществляло главным образом не 22-е управление — международное антитеррористическое подразделение Штази, а больше — 3-й отдел главного управления «А». Еще задолго до того, как контрразведка столкнулась с проблемой терроризма, главное управление «А» установило прекрасные отношения с зарубежными террористическими организациями, особенно из стран арабского мира.

Тем временем в ГДР обучение «бойцов национально-освободительных движений» продолжалось полным ходом. Виганд, «опекавший» иностранцев, проживавших в ГДР, какое-то время испытывал подозрения в том, что сотрудничество правящей верхушки Восточной Германии значительно расширилось. Однако у него не было никаких свидетельств этого, за исключением того, что он видел, как увеличивается число официальных лиц из радикальных арабских государств, встречавшихся с партийными и правительственными чиновниками ГДР.

16 марта 1979 года полковник Биганд встретился со своим агентом «Тони» — лидером курдской организации, проживавшим в Западном Берлине. Встреча оказалась отнюдь не рядовой. Курд, находящийся в изгнании по причине своей оппозиционности правящему иракскому режиму, рассказал, что через несколько дней в восточно-германский аэропорт «Шёнефельд» прибывает Абу Дауд, целью приезда которого является встреча с террористами, действующими в Западном Берлине и ФРГ.

Виганд в этот момент вспомнил, что он ощутил в свое время, посмотрев фотографии последствий кровавой бойни, устроенной на Мюнхенской олимпиаде в 1972 году, когда были убиты 11 израильских спортсменов и один офицер западногерманской полиции.

Пять террористов было застрелено полицейскими. Абу Дауд, лидер группы «Черный сентябрь», сотрудничавший с ООП, был опознан оставшимся в живых террористом как главный организатор мюнхенской резни. Двумя годами ранее Дауд бежал из Иордании, после того как местные власти узнали, что он является руководителем группы палестинских террористов, пытавшихся свергнуть короля Хуссейна. Дауд, он же Вали Саад, он же Юсеф-бин-Ханна, родился в 1937 году в Шилу, близ Иерусалима. Здесь же обучался юриспруденции и работал учителем. Его настоящее имя было Махмуд Одех. В 1973 году в Иордании его приговорили к смертной казни за участие в покушении на жизнь короля Хуссейна. Тем не менее, после того как «Черный сентябрь» совершил нападение на посольство Саудовской Аравии в Хартуме и Париже и пригрозил новыми террористическими актами против Иордании и других арабских стран, Хуссейн полностью простил Дауда.

 

Дауд в Восточной Германии

Если бы «Тони» не был столь нужным агентом, Ииганд посчитал бы поступившую от него информацию полным вздором. У полковника просто не укладываюсь в голове, что Дауд осмелится отправиться в ГДР, а особенно в Восточный Берлин. Виганд задумался над тем, почему Дауд чувствует себя в безопасности. Принимая во внимание границы с Западным Берлином, израильская разведка «Моссад» и другие спецслужбы могли бы легко обнаружить и ликвидировать его.

Подробности, сообщенные «Тони», в том числе и известия от агентов на Ближнем Востоке, убедили Виганда в том, что Дауд на самом деле появится в ГДР. Информатор предупреждал, что Дауд, скорее всего, проведет встречи с террористическими группами с целью становления новых руководящих структур в Западной Европе и ФРГ и, одновременно, планирования новых силовых акций.

Неприятие Вигандом терроризма заставило его незамедлительно принять нужные действия. Было уже далеко за полночь, когда он вернулся в свой служебный кабинет в штаб-квартире МГБ. По телефону он связался с несколькими своими подчиненными. Всю ночь и все следующее утро контрразведчики перелистывали страницы многих десятков тайных досье. В результате проведенной работы полковник Виганд написал донесение генерал-полковнику Бруно Беатеру, первому заместителю Мильке. Причина, по которой он обратился к нему, а не к Мильке, заключалась в том, что Беатер, по его мнению, был настоящим, реальным руководителем, практиком, а не «партийным боссом», каковым являлся Мильке. Виганд, отзывавшийся о генерал-полковнике как о единственном «нормальном человеке» в рядах аппарата МГБ, считал, что проблему с визитом в ГДР Дауда лучше всего будет решать с Беатером, ветераном коммунистического движения, в годы второй мировой войны воевавшим в составе Красной Армии.

Донесение Виганда, имевшее гриф высшей секрета ности и датированное 17 марта 1979 года, содержало в себе подробную информацию о встрече с информатором, а также данные на самого Дауда. В нем также содержалась рекомендация арестовать Дауда сразу по прибытии или же, если его арест будет невозможен по политическим причинам или из опасений террористических актов в ГДР, отказать ему во въезде в ГДР. Не успел Виганд передать свое донесение офицеру связи чтобы тот передал его замминистра МГБ, как его вызвали к полковнику Харри Далю, руководителю 22-го управления. Даль желал услышать от Виганда, что тот намеревается делать с Даудом.

Виганда охватило подозрение. «Что вам известно об этом?» — спросил он у Даля. Тот ответил, что ему стало известно о ночном бдении Виганда и о том, что Виганд связывался с полковником Гельмутом Фойгтом из 22-го управления.

«Ну, хорошо, значит будем работать над этим делом вместе, — предложил Виганд. — Дауд собирается послезавтра приземлиться в Шёнефельде. Мне кажется, его следует арестовать».

Обычно дружелюбный, Даль сделался вдруг грубыц и безапелляционным тоном отчеканил: «Никого арестовывать вы не будете! Нечего совать нос в это дело. Дауд прибывает в ГДР вполне легально, по приглашению. Министр назначил меня лично отвечать за круглосуточную охрану Дауда».

Виганду сначала показалось, что это шутка. Прежде чем он успел сказать что-либо, Даль добавил, что если полковник не хочет иметь неприятностей, то ему следует прекратить копаться в этом деле. Поскольку поведение Даля было столь необычным, Виганд понял, что шагнул за границы дозволенного. Однако невзирая на это, он отправил свое донесение генералу Беатеру, который незамедлительно откликнулся на него. Виганду было сообщено, что делом Дауда занимается 22-е управление и получен приказ «прекратить какие либо действия».

Однако на данном этапе развития событий Виганду уже было поздно выполнять приказ: его агент «Тони» уже был задействован в этом деле и получил указания продолжать сбор информации. «Тони» в свою очередь привел в действие свою собственную агентурную сеть. Колее того, как он мог сказать своему агенту-курду, что правительство ГДР пригласило убийцу-палестинца к себе качестве почетного гостя?

Хотя Виганд не мог арестовать Дауда, он мог по крайней мере наблюдать за ним и отслеживать каждый его шаг, чтобы воспользоваться этим в будущем. 19 марта 1979 года он отправился в аэропорт «Шёнефельд», где видел, как пресловутый террорист спустился на землю по трапу самолета первого класса авиалинии «Интер-флюг», прибывшего из Дамаска.

К удивлению Виганда, Дауда встречала представительная правительственная делегация. Он еще больше удивился, увидев своего старого приятеля Вольфганга Краузе, выступавшего в роли мажордома этой делегации. Краузе некогда возглавлял один из отделов управления внешних сношений ЦК СЕПГ.

Какое-то время он пропал из поля зрения Виганда, хднако полковнику было известно, что Краузе периодически бывает с дипломатическими заданиями в Ливане и Сирии.

В аэропорту Виганд выяснил, что Краузе теперь является заместителем директора Комитета международной солидарности ГДР и сейчас исполняет роль почетного сопровождающего Абу Дауда.

Из Шёнефельда Дауд выехал в правительственной машине, сопровождаемый другим автомобилем, в котором Виганд признал машину управления по борьбе с терроризмом. Виганд следовал за ними на безопасном расстоянии. Первую остановку Абу Дауд совершил в здании ЦК СЕПГ. Следовательно, террорист был почетным гостем самого Центрального Комитета! Полковник решил про себя, что теперь его вряд ли что может удивить в этой жизни. Его вера в непогрешимость руководства ГДР стремительно пошла на убыль.

Теперь Виганд знал, что в ЦК устроен прием в честь Абу Дауда, однако имена его участников ему были неизвестны, но он был достаточно осторожен, чтобы как-то проявлять заинтересованность к этому делу.

Из ЦК Дауда отвезли в Комитет солидарности на новый прием. Поселили «почетного гостя» в роскошном номере «Метрополя» — в ту пору самого шикарного отеля Восточной Германии, находившегося на Фридрихштрассе, всего лишь в паре кварталов от Стены и КПП «Чекпойнт Чарли». Виганд обратил внимание на то, что охраняли Дауда офицеры из управления по борьбе с терроризмом, а не телохранители из Штази обычно занимавшиеся охраной высших правительственных чиновников или гостей ГДР из числа Особо Важных Персон.

В течение недели, которую Дауд провел в Восточном Берлине, для него был также устроен прием в миссии ООП. Он также встретился с рядом официальных лиц в посольствах Сирии и Южного Йемена.

После отъезда Дауда полковника Виганда почтил своим визитом полковник Даль.

«Ну так что, понял ты наконец, кого хотел арестовать? Он ведь друг нашей страны, политический функционер высокого ранга». Но не успел Даль начать новую фразу, как у Виганда негодующе вырвалось: «О боже, но ведь Абу Дауд террорист!». Даль, снова входя в роль дружелюбного жизнерадостного товарища-коллеги, потянулся к своему портфелю, извлек из него папку и протянул ее Виганду: «А кто доказал, что он террорист? Если бы у „вессиз“ (западных немцев) были конкретные доказательства его вины, его бы включили в список лиц, разыскиваемых полициями всех стран. Ты видел ордер на арест Дауда? Проверь это, когда я уйду, а потом полистай эти документы. Ты найдешь там немало забавного!».

Не успела захлопнуться за Далем дверь, как Виганд потянулся к толстому справочнику лиц, разыскиваемых полицией всех стран мира. Даль был прав, Дауд в этих списках не значился. Когда полковник открыл оставленное Далем досье, первым, что он унидел, оказалась большая фотография, из пояснения к которой значилось, что она была снята в апреле 1974 года на государственных похоронах французского президента Жоржа Помпиду. Дауд находился в числе почетных гостей траурной церемонии. Из досье далее явствовало, что в 1977 году Дауда арестовали во Франции, но немедленно с извинениями выпустили на свободу. Выяснилось, что он, носивший тогда имя Радем Юсеф-бин-Ханна, находился во Франции в качестве гостя правительства, и прибыл в эту страну с миссией Национального Совета Палестины, членом которого он являлся. Незадолго до ареста он был принят министром иностранных дел Луи де Гиринго, До самого последнего дня его пребывания во Франции Дауда охраняли два офицера французской полиции.

Виганда не слишком удивил тот факт, что некоторые западные государства также всячески обхаживали Дауда. Однако он усомнился в том, что их действия были в идеологическом отношении такими же, как и действия восточно-германского руководства. Напротив, как заподозрил Виганд, они, скорее всего, были вызваны опасениями, что любое предпринятое против Дауда действие может вызвать усиление терроризма в их странах.

После отъезда Дауда полковник Виганд побывал на совещании, где присутствовали офицеры контрразведки из Польши и Венгрии, что дало ему возможность обменяться с коллегами взглядами на сущность терроризма. Каждый раз, упоминая имя Дауда, Виганд неизменно называл его террористом. По государствам коммунистического блока Дауд путешествовал под личиной активиста палестинского освободительного движения и так же, как и во время его пребывания в ГДР, ему нсегда выделяли охрану из числа сотрудников тайных полиций. Его встречали прямо у борта самолета и увели из аэропорта без всякого досмотра. Селили Дауда исключительно в шикарных отелях. Когда был построен восточно-германский «Паласт-Отель», он стал для него буквально вторым домом. Виганд обратил внимание на то, что Дауд обычно занимал номера в самом конце этажа, где охрану можно было разместить вполне «ненавязчиво».

Позднее Виганд рассказывал автору этих строк: «Это было то самое время, когда я уяснил для себя значение слова „нормальное“ арабское поведение, когда на словах лицемерно отвергалось употребление алкоголя и осуждалось аморальное поведение, а на самом деле от жизни получали все мыслимые удовольствия. Женщины пачками валились к арабам в постель. Деньги швырялись направо и налево. Это было отвратительно».

Что еще сильно раздражало Виганда и его сослуживцев, так это их собственная, правда косвенным образом, оплата «красивой» жизни террористов. «Мы должны были шесть раз в год — каждый второй месяц — отчислять сумму денег, равную сумме наших партвзносов, в „фонд международной солидарности“». Для полковника Виганда этот взнос составлял 120–150 немецких марок (60–75 долларов).

Чиновник Комитета международной солидарности Краузе, являвшийся ключевой фигурой в руководстве ГДР, долгие годы опекал арабских террористов. Этим Комитет всегда отвечал за поддержание международных контактов СЕПГ, которые вполне могли запятнать репутацию ГДР, — особенно это касалось связей восточных немцев с курдами. Официально Комитет представлял себя как благотворительную организацию, занимавшуюся исключительно сбором одеял, медикаментов, денег и иногда оказывавшую особо нуждавшимся профессиональную подготовку. Краузе встречался с Абу Даудом и после падения Берлинской стены, да и после того, как было сформировано новое правительство, — они встретились в представительстве ООП в Восточном Берлине 12 декабря 1989 года.

 

Мильке и организация Освобождения Палестины

Желание Мильке укрепить связи своего министерства с арабскими террористами значительно усилилось, когда он 12 августа 1979 года принял главу разведки ООП Абу Ийяба (это был военный псевдоним Салаха Халафа). На встрече также присутствовали генерал-майор Герхард Найбер, только что вернувшийся из Эфиопии, где он возглавлял группу сотрудников МГБ ГДР, курировавшую работу тайной полиции тамошнего диктатора Мен гисту Хайле Мариам а. Третьим представителем Штази был полковник Харри Даль, руководитель 22-го управления. Чтобы произвести впечатление на своего арабского гостя, Мильке устроил встречу в своем служебном кабинете на третьем этаже здания министерства госбезопасности ГДР. Прежде чем приступить к делам, Мильке провел палестинца по всем роскошно обставленным помещениям своего кабинета, каждое из которых было отделано различными сортами древесины — красного дерева, дуба, березы. Особую гордость министра госбезопасности составляла «трофейная» комната, где находились сотни подарков от «дружественных» секретных служб и его коллекция бюстов Карла Маркса и Ленина.

Глава Штази начал совещание с того, что попросил Ийяба передать благодарность Ясеру Арафату за то, что тот воздержался от «осуществления каких-либо действий против президента США во время советско-американских встреч в Вене». Мильке сказал, что он доволен тем, что это важное международное событие прошло без каких-либо проблем. Мильке также сделал акцент на то, что правительство ГДР полностью симпатизирует политическим устремлениям ООП. «Мы уделяем большое внимание палестинскому движению сопротивления и другим революционным силам, борющимся против политики Соединенных Штатов Америки и провокаций израильских агрессоров. Вместе с Советским Союзом и социалистическими странами мы будем делать все возможное для поддержки этой борьбы», — сказал он Ийябу.

Когда с протокольными формальностями было покончено, Мильке приступил к более серьезным делам. Он заверил присутствующих в том, что министерство предоставит палестинцам в соответствии с просьбой руководства ООП две снайперские винтовки западного производства, боеприпасы к ним, а также требуемое количество ручных гранат. Будут также предоставлены специальные подводные мины для взрыва кораблей. Ийяб выразил свою благодарность, после того как Мильке сказал следующее: «Мы также окажем оперативную техническую помощь параллельно с поставкой взрывчатых веществ, а также поможем с подготовкой кадров. Надеюсь, что все это послужит усилению работы ООП в данной области». Получившим такие добросердечные напутствия террористам оставалось лишь немного подождать, когда можно будет использовать Восточный Берлин в качестве базы для планирования и осуществления силовых акций против американцев и западных немцев.

 

«Шакал» в Восточной Германии

Несколько дней спустя после совещания руководства госбезопасности с руководителем палестинской спецслужбы Виганд узнал от своего информатора, что человеком, въехавшим в ГДР с южнойеменским дипломатическим паспортом № 001 278, на самом деле был международный террорист Карлос. О последнем месте пребывания этого родившегося в Венесуэле убийцы, ему было известно лишь четыре года назад. В этот раз венгерская служба государственной безопасности (AVH) сообщила МГБ ГДР о том, что Карлос въехал на территорию Венгрии, и о том, что ее сотрудники вступали с ним в «контакт». Венгры сообщили также, что Карлос, чье настоящее имя Ильич Рамирес Санчес, находится под контролем — иными словами, что за ним ведется наблюдение.

Виганд вспомнил о том, что Карлос якобы осуществил с венгерской базы свое нападение на проходившую в Вене конференцию стран — участников ОПЕК, всемирной организации стран экспортеров нефти, как раз накануне рождества 1975 года. Два араба — участника конференции — и офицер австрийской полиции были убиты. Карлос и его подручные захватили одиннадцать «нефтяных» министров и потребовали самолет для вылета в Ливию, а затем в Алжир. Отпустив нескольких министров из менее значительных стран, террористы пригрозили убить заложников из Саудовской Аравии и Ирана. Обоих выкупили Австрия, Саудовская Аравия и Иран, за сумму, как утверждалось, в несколько десятков миллионов долларов, скорее всего за 50 миллионов. Предполагалось, что деньги были перечислены в один из аденских банков. После того как заложники были отпущены, террористы вылетели в некую арабскую страну, предположительно в Ливию.

Неужели Карлос организует себе базу в Восточном Берлине? Тот факт, что стартовой площадкой его действий был Южный Йемен, с которым МГБ ГДР сотрудничало самым тесным образом, могло означать, что в Берлине кто-то предоставил ему надежное пристанище.

Полковник Виганд поручил группе своих подчиненных сделать фотоснимки новоявленного «гостя» ГДР. Сопоставление этих фотографий с фотографиями, опубликованными в предыдущие годы в международной прессе, убедили его, что «южнойеменский дипломат» и есть Карлос.

Виганд связался с одним из офицеров 20-го управления, отвечавшего за безопасность партийных и государственных органов. Последний подтвердил подозрения полковника: это действительно был Карлос. Виганду сказали, что 20-е управление получило сообщение о пребывании Карлоса в ГДР непосредственно из уст Эриха Мильке, приказавшего ничего не предпринимать против «южнойеменского дипломата», а лишь «наблюдать за ним». По словам виганда, его коллеги из 20-го управления оказались в довольно необычной ситуации. Когда они начали наблюдение за своим «подопечным», то очень удивились, заметив, что Карлоса сопровождают офицеры из управления по борьбе с терроризмом, в числе которых был и подполковник Фойгт. Поэтому, с одной стороны, им необходимо было продолжать наблюдение за Карлосом, чтобы отслеживать все его контакты. А с другой стороны, им следовало его охранять с целью предотвращения возможных покушений на его жизнь.

В результате постоянного наблюдения стало известно, что Карлос проводит все свое время либо в посольстве Южного Йемена, либо в отеле «Метрополь». Еще одним излюбленным местом времяпрепровождения легендарного террориста и его окружения был ночной бар «Хаус-Беролина» отеля на бывшей Сталин-аллее. Этот бар, располагавшийся на верхнем этаже здания, отличался красивым интерьером. Здесь был фонтан, окруженный искусственными пальмами, которые придавали заведению тропический колорит. В Восточном Берлине Карлоса опекало не только южнойеменское посольство, но также и сирийское, предоставившее ему автомобиль с шофером.

Когда Карлос снова прибыл в Восточный Берлин — а состоялось это летом 1983 года, — во французском культурном центре «Мэзон де Франс» на фешенебельной Курфюрстендамм в Западном Берлине прогремел взрыв. Один человек был убит, двадцать четыре человека получили ранения. Все были уверены, что за этим преступлением стоит Карлос, но лишь семь лет спустя это подтвердилось, так же как и факт участия управления по антитеррористической деятельности МГБ ГДР. Взрыв был частью секретной операции, разработанной Штази совместно с Карлосом (операция «Сепарат»).

Зимой 1982 года в столицу ГДР прибыл немецкий террорист, именовавший себя Иоганнесом Вайнрайхом и имевший сирийский дипломатический паспорт. Обычный рентгеновский досмотр багажа обнаружил 24 килограмма взрывчатки. Отвечая на вопросы встревоженных таможенников, подполковник Фойгт, ранее сопровождавший Карлоса в его поездках по Восточному Берлину, заявил, что взрывчатка предназначена ему. Вайнрайха («Стива») в течение нескольких дней подвергали допросам, а затем отпустили. Фойггу стало известно, что Вайнрайх был ближайшим подручным Карлоса. Именно поэтому Вайнрайху было позволено остаться в Восточном Берлине и поселиться в отеле «Метрополь».

Через несколько месяцев Фойпг вместе с несколькими офицерами Штази наведался в отель и обыскал вещи Вайнрайха. Они обнаружили чертеж «Мэзон де Франс» с обозначением мест закладки взрывчатых устройств. Террорист объяснил, что взрывами намеревались добиться освобождения Магдалены Кооп, члена банды Карлоса, находившейся во французской тюрьме.

Невероятно, но Фойгт не стал забирать этот рисунок с собой. Более того, он вернул владельцу также и бомбу — при условии, что он ее не будет перевозить в Западный Берлин на машине с дипломатическими номерами, чтобы гарантировать непричастность ГДР ко всему этому. Вайнрайх передал бомбу другому подручному Карлоса, палестинцу по имени Эль Сибай. Именно последний установил ее и привел в действие взрывное устройство.

Вскоре после того, как Виганд узнал о том, что Карлосу покровительствовали венгерские власти, он побывал на совещании высшего руководства контрразведывательных ведомств Венгрии, Польши и Чехословакии. На нем полковник МГБ ГДР навел справки о Карлосе. Ему удалось узнать, что Карлос побывал во всех социалистических странах, однако главной его базой оставалась Венгрия. Ни одна из восточно-европейских стран не предприняла против него никаких действий, следуя рекомендации КГБ СССР. Следовала их примеру и ГДР. В те дни Виганд еще не знал о роли КГБ в этом деле: приказы он получал от Мильке, скорее всего с ведома ЦК СЕПГ.

Виганд по-прежнему интересовался ролью русских в этом деле, особенно после того, как он получил информацию из 20-го управления, что Карлос снова появился в Восточном Берлине, где планирует новые террористические акты. Он связался с полковником КГБ Борисом Смирновым, офицером связи по линии контрразведки представительства КГБ в Карлхорсте, и попросил у него совета, что делать в отношении Карлоса. Виганд снова обнаружил, что русские «по-прежнему ведут себя подобно дельфийскому оракулу». Ответ Смирнова прозвучал туманно: он посоветовал сотрудникам Штази следовать примеру своих коллег из Восточной Европы.

При этом полковник КГБ добавил, что Карлос наносит существенный вред Западу, поэтому против него не стоит предпринимать каких-либо действий. Тогда Виганд предложил хотя бы задержать Карлоса, допросить его, на что его русский коллега сказал: «Я бы не стал делать этого… Можно вляпаться в большие неприятности».

Тогда Виганд понял, что русские руководствуются в своей политике следующей аксиомой: если предпринять какие-либо действия против Карлоса, то можно просто сломать себе шею.

 

Междоусобные схватки

Восточный Берлин был не только базой для террористов, развязавших войну против Запада. Он почти два десятилетия являлся также ареной междоусобных схваток многочисленных арабских спецслужб. Сотни политически активных студентов из различных арабских государств обучались в ГДР, а также в высших учебных заведениях Западного Берлина. Кроме того, сотни инакомыслящих со временем образовали многочисленные организации, находившиеся в оппозиции к различным политическим режимам — главным образом Ирака, Ирана, Ливии, Сирии и Южного Йемена.

Полковник Виганд заметил, что в деятельности секретных служб как в зеркале отражались проблемы арабского мира: «Иногда они воевали друг с другом, иногда бывшие враги обнимались и клялись в вечной верности. Иногда они вступали в сотрудничество до какой-то степени, но в целом они продолжали с недоверием относиться друг к другу».

Оперативной группе полковника, например, как-то стало известно через одного информатора-араба, что ливийцы завербовали третьего секретаря иракского посольства, который довольно долго и вполне успешно работал на них. Иракцам в свою очередь удалось внедрить трех курдов в ливийскую агентурную сеть в Восточной Германии. Штази как правило пользовалась преимуществами таких ситуаций и сосредотачивала свое внимание на дипломатах, которые на самом деле являлись кадровыми разведчиками. Их обычно приглашали в МИД, где глава консульской службы Йохен Фогель обычно представлял сотрудников Виганда как офицеров МГБ. «Дипломатам» обычно сообщали, что их соотечественники совершили какое-либо уголовное преступление, попавшись или на контрабанде, или на валютных махинациях. Однако за этим не следовало ареста или высылки из страны, если, конечно, между арабами и немцами достигалось «джентльменское соглашение». После чего новоиспеченные агенты Штази начинали поставлять конфиденциальную информацию о политических противниках или других посольствах. После того как подобные игры продолжались один-два месяца, семена, посеянные Штази, давали всходы и игры уже превращались в тайные операции. «После этого они приходили к нам и „сталкивали“ друг друга на раскаленную сковородку — то есть ливийцы шпионили за иракцами, иракцы за ливийцами, сирийцы за ливийцами, ну и так далее», — вспоминал Виганд.

 

Цель нападения — курды

В конце июля 1980 года от сирийцев поступило сообщение о том, что первый секретарь иракского посольства Халид Джабер и его шофер Хай Али Махмуд готовят взрыв в Западном Берлине, который должен был произойти во время съезда курдских студентов. Махмуд был резидентом иракской разведки в Восточном Берлине. Сирийцы получили эти сведения от курда-эмигранта, проживавшего в Западном Берлине, которого иракцы завербовали для производства взрывов. Виганд воспользовался услугами другого курда, который страстно ненавидел режим Саддама Хусейна.

1 августа 1980 года в полдевятого утра сотрудники специального антитеррористического отряда западно-берлинской полиции проследили за тем, как Джабер и Махмуд проехали через КПП американской армии «Чек-пойнт Чарли». Арабы находились в сером «мерседесе» с дипломатическим номером СД 21–09. Сыщики проследовали за иракцами до района Веддинг, где «мерседес» остановился. Джабер и Махмуд вылезли из автомобиля. Шофер извлек из багажника портфель-«дипломат».

Арабы прошли небольшое расстояние до угла улицы, где передали «дипломат» третьему человеку, ожидавшему их там. Когда незнакомец ушел, иракцы снова направились к своему автомобилю.

Когда Джабер и Махмуд были готовы уже уехать, рядом с их «мерседесом» остановился автомобиль, а еще один перекрыл ему дорогу. Махмуд дал задний ход и выскочил на разделительную полосу, однако еще один автомобиль заблокировал ему путь. Джабер выскочил из машины и попытался бежать, но сыщики тут же уложили его на землю. Оставшийся за рулем Махмуд в попытке скрыться врезался в полицейский автомобиль. В этот момент один из сыщиков рывком распахнул дверцу и вытащил иракца из машины. Завязалась короткая потасовка, в результате которой из кармана куртки Махмуда вылетел заряженный пистолет марки «Вальтер РРК» с глушителем.

Портфель-дипломат был отправлен в лабораторию для просвечивания рентгеновскими лучами. Оказалось, что на нем установлен цифровой код на отметке «ноль». Если бы на нем набрали любую другую цифру, через 44 минуты раздался бы взрыв. Специалисты разобрали взрывное устройство и установили, что в нем содержится 575 граммов пентсритритолтетранитрата (PETN). По мнению экспертов, это вещество обладает огромной разрушительной силой и используется для начинки морских мин, торпед, зенитных снарядов.

Тем временем курд, которого, как выяснилось, звали Хуссейн Саид, сообщил западноберлинской полиции о том, что 28 июля он встретил иракцев в Восточном Берлине, Джабер, первый секретарь посольства, вручил ему 500 немецких марок (220 долларов) и передал «привет от президента Саддама Хусейна». Ему надлежало отнести портфель с «хлопушками» в молодежное общежитие, в комнату, где обычно собираются курдские студенты, чтобы «немного попугать их».

Был выдан ордер на арест Джабера и Махмуда. Они обвинялись в покушении на жизнь 35 человек — именно столько студентов могло находиться в конференц-зале общежития в то время, когда должен был прогреметь взрыв. Однако суд так и не состоялся: иракское правительство сообщило о том, что жизнь двух западногерманских инженеров, удерживаемых в Ираке в качестве заложников, находится в опасности. Министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер, член Свободной Демократической партии, уже состоял в коалиционном правительстве, возглавлявшемся партией социал-демократов под началом Гельмута Шмидта. Геншер высказался за немедленную депортацию иракских террористов. Однако Западный Берлин все еще находился под юрисдикцией союзных держав, предусматривавшей суровое наказание за незаконное хранение оружия и взрывчатых веществ. Поскольку иракцы были арестованы во французском секторе, французы вполне могли потребовать наказания террористов, однако не сделали этого.

В то время западногерманское правительство не имело власти над Западным Берлином, но тогдашний мэр, социалист Дитрих Штоббе, проявил твердость духа и настоял на суде над иракцами.

Однако в конечном итоге Штоббе все-таки уступил сильному политическому давлению и согласился на экстрадицию иракцев, сказав, что боннское правительство попросило об этом «на основании важных причин государственной безопасности и соображений высокой политики». Кроме этого, мэр сказал о том, что «сыграло определенную роль и совершенствование сотрудничества в деле борьбы против международного терроризма». В благодарность за освобождение своих дипломатов иракское правительство заявило, что в будущем оно «не будет оказывать никакого содействия каким-либо террористическим актам или любой другой преступной деятельности в Берлине». Оно также пообещало самое тесное сотрудничество в антитеррористической деятельности и обязалось отказывать в пристанище на иракской территории всем немецким террористам. И под конец иракское правительство заявило ФРГ, что дипломаты не будут возвращены на свои прежние посты в Восточном Берлине.

17 сентября 1980 года Джабер и Махмуд вылетели во Франкфурт, где сели на борт самолета, следовавшего прямо в Багдад. Власти Западного Берлина испытали огромное удивление, когда имена двух террористов снова появились в восточно-германском дипломатическом списке, выпущенном 1 ноября 1980 года. Махмуд, глава резидентуры иракской разведки, получил также работу в АДН — официальном информационном агентстве ГДР. В очередной раз восточно-германское руководство взяло потенциальных убийц и террористов под свое покровительство.

Взрыв в общежитии курдских студентов все-таки состоялся бы, если бы не яростное соперничество среди проживающих в Берлине арабских «дипломатов». Насколько было известно полковнику Виганду, все декларации об арабском единстве были не чем иным, как избитыми фразами. «Они дрались друг с другом как бойцовые псы».

В качестве доказательства Виганд рассказывал: «Когда в 1986 году в газетах появились сообщения об обстановке на фабрике, изготавливавшей смертоносные газы в Рабте (Ливия), сведения об этом, вы не поверите, мы получили из иракского посольства. Мне кажется, что иракцы решили обнародовать эту информацию для того, чтобы американцы предприняли меры против Ливии и уничтожили бы Каддафи, который ни от кого не скрывал своих амбиций сделаться единственным лидером арабского мира. Таким образом, я считаю, что Саддам уже в то время осуществлял недвусмысленную стратегию, имевшую целью лидерство в арабском мире. И еще одно — никакая другая секретная служба из числа тех, что действовали на территории ГДР, не вела себя так бесчеловечно и с таким презрением к человеческой жизни, как иракская».

По словам Виганда, он никогда не забудет виденных им тел мертвых курдов со следами жестоких пыток.

«Даже ливийцы себя так не вели… Это было просто чудовищно».

 

Иракский «беспредел»

Летом 1981 года разразился скандал с иракскими «дипломатами», похитившими среди белого дня иракского диссидента прямо на Александер-платц, в самом сердце Берлина.

«Они схватили его за ноги и за волосы и потащили к машине с номерами иракского посольства. Но прежде, чем им удалось запихнуть этого несчастного в багажник автомобиля, в дело вмешались несколько прохожих, помешавших происходящему».

Полицейский рапорт не достиг еще стен МГБ, когда в МИДе ГДР появился иракский посол с протестом по поводу «провокации сил империализма» против его людей на Александер-платц.

Начиная с 1981 года контрразведывательная оперативная группа полковника Виганда осуществила целый ряд операций под кодовым названием «Ориент» (Восток). Это была попытка защитить иракских студентов-диссидентов, главным образом из числа членов иракской компартии, от нападений секретной службы Саддама Хусейна. Виганд рассказывал автору этих строк следующее: «Некоторым каким-то чудом удалось спастись от эскадронов смерти, выпрыгивая из окон общежития с высоты нескольких этажей. Других нам приходилось прятать на тайных квартирах нашего министерства, чтобы спасти их от иракских убийц».

Иракское правительство направило ноту протеста по поводу действий Штази послу ГДР в Багдаде и предоставило фотографии восточно-германских агентов, занимавшихся наружным наблюдением. Кроме того, иракцы обвинили МГБ ГДР в планировании убийства членов партии БААС, проживающих на территории ГДР. Хотя Хонеккер, руководитель СЕПГ и правительства ГДР, и глава МГБ Мильке были в курсе всех террористических актов и убийств, совершавшихся иракской секретной службой на территории ГДР, жалоба иракского правительства была тем не менее принята во внимание.

Виганд и его подчиненные получили нагоняй и приказ не совать нос в дела иракцев.

Проживавшие в ГДР иракцы, особенно студенты, находились под постоянным наблюдением иракской разведки. МГБ ГДР обратило внимание, что некоторые студенты не возвращаются из Ирака, отправившись туда на время каникул, и не сообщают в свои учебные заведения о том, что больше не вернутся в них. Они попросту исчезали. Виганд пришел к выводу, что иракское правительство убивает всех тех, кто теряет его доверие.

«Похоже, что они действовали в соответствии с принципом, заключавшимся в том, что лучше убить невиновного, чем упустить диссидента».

Жестокость иракцев не ускользнула и от взора 20-го управления МГБ ГДР, возглавлявшегося генерал-майором Паулем Кинбергом. В число задач этого управления входил надзор за церквями и подавление политической оппозиции. Райнер Эппельман, лютеранский священник, создавший подпольную группу, оппозиционно настроенную к правящему режиму, представлял собой особый интерес для 20-го управления.

Вместо того чтобы арестовать Эннельмана и избежать возможных антиправительственных действий, надзиратели за делами церкви прибегли к довольно подлому плану. В 1988 году они отправили в иракское посольство в Восточном Берлине открытку, в которой Эппельман назывался врагом ислама, ненавидевшим и проклинавшим эту религию.

Однажды вечером после церковной службы Эппельмана навестил первый секретарь иракского посольства Халаби, который заявил, что слышал о политической деятельности пастора и просто хотел познакомиться с ним. Во время этой встречи Халаби задал пастору множество вопросов, касающихся религии и его отношения к исламу. Под конец он показал Эппельману злополучную открытку. «Мне кажется, что кто-то вас сильно не любит и хочет от вас избавиться, — сказал иракский дипломат. — Когда мы получили это, у нас возникли определенные сомнения и я счел необходимым познакомиться с вами, прежде чем переслать эту открытку в Багдад, потому что если бы мы сделали это, то вас включили бы в список лиц, подлежащих ликвидации».

Эппельман, сам того не зная, был близок к смерти. Теперь он понял, что открытку отправило 20-е управление МГБ.

 

Возвращение Абу Нидала

Отель «Нептун» в городе-порте Варнемюнде, располагавшемся на побережье Балтийского моря, в конце апреля 1988 года стал местом секретной встречи полковника Виганда и его агента под тайным именем «Карстен Берг». Виганда сопровождал начальник одного из рефератов майор Клаус Шиллинг. Прошло два года после взрыва в дискотеке «Ла Белль» в Западном Берлине, и Виганд гораздо активнее, чем прежде, задействовал информаторов-осведомителей для выявления потенциальных террористов.

Даже несмотря на то, что руководство СЕПГ и сам Мильке все еще не отменяли своего приказа не применять против иракцев никаких действий, они по крайней мере не высказывались против продолжавшейся слежки за ними — несомненно для того, чтобы быть уверенными в том, что на территории ГДР не будут устраиваться взрывы.

«Карстен Берг» был ливанцем, обучавшимся в одном из учебных заведений близ Коттбуса — мрачного промышленного города, располагавшегося к юго-востоку от Берлина недалеко от границы с Польшей.

Все трое с аппетитом приступили к обеду, после того как «Берг» получил подробные указания относительно его последнего задания и разговор переключился на обычные бытовые темы. Неожиданно ливанец рассказал о том, что недавно, в одну из суббот, он со своим приятелем был в Берлине, где познакомился с арабом, который попытался их завербовать в организацию Абу Нидала. Виганд невозмутимо продолжал есть, не обратив внимания на эти слова. «По-моему, у этого парня начинаются „глюки“», — вполголоса сказал полковник майору Шиллингу, который в ответ согласно кивнул ему. Виганду было известно, что Абу Нидал побывал в ГДР в 1985 году. Однако и полковник, и другие компетентные офицеры-контрразведчики уже давно были уверены, что в ГДР эта организация не ведет своей деятельности. Тем не менее Штази продолжала сохранять бдительность, поскольку Абу Нидал, известный также под именем Сабри Халил аль-Банна, был лидером самой радикальной из всех террористических групп.

Когда Виганд не выказал никакого интереса, «Берг» повторил сказанное, и полковник наконец лаконично ответил, что слушает его. Затем агент сказал офицерам Штази, что вместе со своим земляком-студентом, ливанцем Аль Химми, он посетил отель «Беролина», что находится на восточно-берлинской Карл Марке-аллее. Здесь они познакомились с арабом, преподавателем Лейпцигского университета имени К. Маркса. Слушая «Берга», Виганд понял, что это действительно была попытка перевербовать его агента. Тем нрсменем «Карстен Берг» извлек из портфеля несколько экземпляров брошюры Абу Нидала «Боец» и передал сс полковнику. Кроме того, у него оказалась с собой учебная инструкция-памятка от Абу Нидала, рассказывавшая о том, как выявлять агентов израильской разведки «Моссад» и об их оперативных методах.

Виганд внимательно изучил эти документы и пришел к выводу, что они идентичны тем, которые были доставлены из-за рубежа агентами внешней разведки ГДР. До этого бумаги Абу Нидала никогда не появлялись в ГДР. Он понял, что к делу следует отнестись со всей серьезностью, и дал своему информатору задание снова встретиться с загадочным незнакомцем, но при этом отказаться от предложения стать агентом последнего. (Виганд в те дни использовал «Берга» для шпионажа против ливийской разведки и поэтому опасался разрушить разрабатываемую им операцию). И тем не менее он велел ему уговорить своего друга Аль Химми вступить в группу Абу Нидала. Виганд рассчитывал, что Химми сможет собирать дополнительную информацию, которую он смог бы получать от него через «Берга».

Поздно вечером Виганд и майор Шиллинг вернулись в Берлин. На следующее утро Виганд позвонил по телефону полковнику Штухли, офицеру контрразведки, с которым он расследовал дело о взрыве в западно-берлинской дискотеке «Ла Белль».

«Послушай, Вольфганг, вчера у меня была встреча с моим человеком, и я услышал от него невероятную информацию о том, что некто вербовал его в группу Абу Нидала и даже получил от него кое-какие брошюрки Нидала». Штухли услышанное привело в возбуждение, и он поинтересовался местом, в котором состоялась тайная встреча Виганда со своим информатором.

Виганд, помня о том, что в шпионаже самое главное правило — всячески скрывать настоящую личность своего агента, — ответил, что его собеседника это абсолютно не касается. И требовательно поинтересовался у Штухли — почему это его так взволновало. «Потому что я вчера услышал нечто подобное. Мне кажется, что мы используем в Берлине одного и того же агента».

Виганд попросил Штухли успокоиться и пригласил зайти к нему в кабинет, где они смогут все подробно обсудить. В кабинете контрразведчики сопоставили свои записи о встречах с агентами, состоявшимися в разное время в разных местах, но содержавшие, как оказалось, одинаковую информацию.

Агент Штухли также не мог установить личность того, кто пытался завербовать его, — поверхностное описание могло соответствовать сотне других арабов.

Разведчики решили отправить группу наблюдения, для того чтобы взять под контроль следующую встречу «Берга» с таинственным вербовщиком Абу Нидала.

Неделю спустя Виганд показал Штухли фотографии, сделанные во время этой встречи, на которых был запечатлен «Берг» и таинственный незнакомец.

«Да не может этого быть! Быть этого не может!» — воскликнул импульсивный Штухли, указывая на сделанную ищейками МГБ фотографию.

Контактером «Берга» оказался не кто иной, как Хассан, один из агентов Штухли.

Последний объяснил, что его сотрудничество с Хассаном длится вот уже семь лет. Хассан — доцент естественных наук университета имени К. Маркса. Он получил вид на жительство в качестве политэмигранта и являлся одним из самых главных секретных сотрудников подполковника Штухли, поставлявшим ценную информацию о деятельности иракской и ливийской разведок и дипломатической деятельности посольств этих государств. Виганд поинтересовался, насколько Хассан надежен. Вместо того чтобы ответить на этот вопрос, Штухли отправился к себе в кабинет и вернулся с досье Хассана. Виганд ознакомился с ним и очень удивился. Ему еще никогда не встречался такой агент, который бы столь фанатично и с таким усердием доносил на арабских дипломатов. Хассан сообщал о крупных контрабандных операциях, валютных махинациях и незаконной торговле золотом и операциях по изготовлению фальшивых денег, осуществлявшихся дипломатами из посольств Ирака и Сирии в Восточном Берлине. Виганду было известно об этой преступной деятельности, которой занимались дипломаты. По причине строгих правил охраны источников информации он не знал, что основной массив данных исходил от одного человека. В 1978–80 годах подчиненные Виганда практически все время занимались расследованием подобных дел. Хотя они и произвели много арестов в связи с деятельностью международных организованных преступных группировок, у них было гораздо меньше времени для того, чтобы заниматься своими непосредственными контрразведывательными обязанностями — контролем и наблюдением за иностранными разведслужбами и террористами.

По этой причине полковник Виганд просил руководство о создании нового отдела специально для борьбы против контрабандных операций, осуществляющихся дипломатами, и международной преступной деятельности иностранцев, проживавших в ГДР.

В последней письменной оценке своего агента Штухли заявил следующее: «Хассан настолько фанатично верит в предписания Корана, что приходит в ярость от известий о том, что прибывшие в ГДР арабы нарушают нормы исламской морали, предаваясь употреблению наркотиков, сексуальным оргиям и пьянству».

Прочитав эти записи, Виганд почувствовал, что разгадал еще одну загадку. Теперь он был уверен в том, что Хассан действительно является подручным Абу Нидала. Виганду было достаточно много известно о последнем — тот был таким же фанатичным, как и Хассан, в том, что касалось учений Корана. Оба ненавидели тот греховный, по их мнению, образ жизни, который вели некоторые арабы. В результате этого, размышлял Виганд, Абу Нидал и разделявшие его взгляды арабы прибегнут к услугам Штази в тех случаях, когда они сами не смогут решить проблемы поведения и должной дисциплины своих соотечественников.

К досаде Виганда, МГБ «косвенно работало на руку группировке Абу Нидала, в то время когда сотрудники разведслужб ГДР высылали из страны дипломатов или сажали в тюрьму тех, у кого нет дипломатического статуса».

Для Штази Хассан представлял собой настолько важное значение, что Штухли в течение долгого времени контролировал его деятельность и на тайные встречи с ним приходил сам лично. «О господи, я так часто говорил ему, что проявляю интерес к терроризму и информации, касающейся разведывательной деятельности. Но он сообщал лишь о контрабанде, валютных спекуляциях, о поступках, нарушающих положения Корана».

Штухли с трудом верилось в то, что его могли так искусно дурачить, и он воспринимал случившееся весьма скептически. По той же самой причине Виганд сильно обрадовался, получив первое позитивное донесение от своего агента «Берга» и его друга Аль Химми. Оба араба встретились с Хассаном в субботу в восточно-берлинском отеле «Беролина». Скорее всего, Хассан мог приезжать в Восточный Берлин только в выходные дни, когда у него не было занятий в университете. «Берг» сказал ему, что не может принять его предложение, и Хассан спокойно отреагировал на его отказ, сказав, что ему в его организации нужны лишь бойцы, а не трусы. Прежде чем расстаться, он предупредил «Берга», что в том случае, если «Берг» проболтается кому-нибудь о сегодняшнем разговоре, то его, «Берга», ликвидируют. Аль Химми остался для дальнейшего разговора с Хассаном и позднее рассказал своему товарищу о том, что во время этой встречи подписал письменное обязательство о сотрудничестве. При этом ему пришлось от руки переписать необычно большой текст на арабском языке. Один только этот факт Виганд воспринял как свидетельство серьезной конспиративной структуры и значительных ресурсов этой операции. Хассан, скорее всего, чувствовал себя в полнейшей безопасности, если не боялся хранить документы подобного компрометирующего характера. Более важным было то, что он мог спокойно переправлять их за пределы ГДР без опасения возможной перлюстрации. По словам «Берга», в документе, который подписал его друг, говорилось о том, что он обязуется принимать участие в вооруженной борьбе — слово «терроризм» не упоминалось — и что он согласен отправиться на учебу в Ливан во время очередных каникул.

Владея этой свежей информацией, Штухли вместе с Вигандом засел за написание служебной записки генералу Гюнтеру Кратчу. Кроме описания сложившейся ситуации, контрразведчики также порекомендовали задержать и допросить Хассана. Амбициозный и эгоистичный Кратч оказался в неловкой и щекотливой ситуации. Он не мог отправиться к Мильке и похвастаться тем, что его управление раскрыло опасного вражеского агента, которому другое управление вполне доверяло. Хассан не слишком долго находился под «опекой» его, Кратча, управления — агентом управления контрразведки он был дольше, а кроме того, завербован был другим ведомством. Таким образом, Виганду пришлось приложить немалые усилия, чтобы убедить Кратча в том, что организация Абу Нидала на самом деле действует на территории ГДР. Подчиненные Виганда получили приказ произвести тщательную повторную проверку всей имеющейся информации, прежде чем состоится встреча Кратча и Мильке. Когда глава МГБ ГДР ознакомился с рекомендацией задержать арабов, лицо его сделалось багровым, он воздел над головой руки и разразился гневной тирадой: «Что? Абу Нидал… ужас! Он же не сделал ничего плохого на территории ГДР. Поэтому не трогайте его!».

Вполне понятно, что Мильке был осведомлен о масштабе трагедии, произошедшей в дискотеке «Ла Белль». Да и почему Мильке должен был отреагировать теперь иначе? Еще 9 мая 1986 года Мильке получил меморандум, в котором утверждалось, что группа Абу Нидала планирует проведение «террористического акта» во время Международной книжной ярмарки в западногерманском городе Дюссельдорфе. Эта информация поступила из управления внешней разведки ГДР, которое в свою очередь утверждало, что эти сведения получены от американцев, указывавших на то, что «ярмарку посетит ряд высокопоставленных лиц Запада, в том числе и бывший госсекретарь США Генри Киссинджер». Далее в меморандуме говорилось:

«Согласно сведениям, переданным американцами, Абу Нидал в прошлом году несколько раз появлялся в странах Варшавского Договора. Неизвестно, является ли все это плодом фантазии американцев или же все-таки правдой. Тем не менее мы считаем необходимым проинформировать об этом лидеров нескольких арабских стран, а также Я. Арафата. Следует отметить, что любой новый террористический акт, какими бы ни были его мотивы, сыграет на руку рейгановской администрации и даст Вашингтону повод применить силу против суверенных государств и национально-освободительных движений под лозунгом борьбы против терроризма».

Кроме того, в меморандуме говорилось о том, что, информируя об этом руководство ГДР, следует также принять во внимание тот факт, что «будет в наших общих интересах, если „друзья“ окажут давление на различные палестинские группировки, с которыми они контактируют, в целях предотвращения любых террористических актов в Европе». В МГБ ГДР под словом «друзья» неизменно подразумевались русские, Советский Союз. Таким образом предлагалось попросить русских помочь своим коллегам из ГДР.

Мильке отреагировал незамедлительно. Он обсудил ситуацию со своим высокопоставленным коллегой из КГБ, который, скорее всего, был согласен с тем, что Абу Нидала нужно оставить в покое. Затем Мильке отдал приказ генералу Вольфу и генералу Найберу (своему заму) заняться осуществлением положений вышеупомянутого меморандума. Никаких происшествий на Дюссельдорфской книжной ярмарке не произошло.

Виганд понял, что в отношении Хассана Мильке уже принял решение — будет предпочтительнее предоставить арабу свободу действий в ГДР, чтобы не вызвать недовольства у организации Абу Нидала. Мильке не одобрил продолжения слежки за доцентом.

Во время своего посещения ГДР в 1985 году Абу Нидал пообещал не показываться на территории Восточной Германии в обмен на внушительные поставки оружия в Ливию. Александр Шальк-Голодковски, полковник МГБ ГДР, действовавший под дипломатическим прикрытием в качестве государственного секретаря министерства внешней торговли, продал Муамару Каддафи более четырех тысяч автоматов марки «скорпион» и миллион единиц боеприпасов. Он совершил эту сделку через одну коммерческую фирму, которая являлась тайной собственностью СЕПГ. Поставку в целях конспирации осуществили через Польшу. За оружие Ливия заплатила 470 500 долларов. Посредником в сделке выступил Абу Нидал, получивший от восточных немцев солидные комиссионные.

Летом 1988 года офицеры МГБ из группы наружного наблюдения в очередной раз дали Виганду повод изумиться. Хассана сфотографировали во время нескольких встреч с Ясером Храиди — одним из организаторов взрыва в дискотеке «Ла Белль». Кроме того, были документально подтверждены тесные связи Хассана с дипломатами ливийского посольства, на самом деле являвшихся сотрудниками разведслужб Ливии.

Теперь Виганду стала понятна стратегия ливийцев: они контролировали восточно-германское подразделение группировки Абу Нидала, но в то же время держали их на коротком поводке и до поры не использовали их в каких-либо террористических актах. Однако то оружие, которым террористы воспользовались в декабре 1986 года при налетах на аэропорты Рима и Вены, явно было из числа закупленного за год до этого Ливией у ГДР.

Под давлением того факта, что к этому делу причастен Храиди, Мильке дал добро на арест ливийского убийцы. 20 июня 1988 года Виганд и несколько его подчиненных задержали Храиди и поместили его в неприметный домик на окраине Восточного Берлина. В течение шести дней ливийца подвергали интенсивным допросам. Офицерам Штази удалось добиться от него подробного признания. Храиди сознался в том, что в 1984 году нанял проживавшего в Западном Берлине палестинца по имени Гассан Айюб для убийства в Бонне Мустафы Элашека, а также рассказал о своей роли в осуществлении взрыва в дискотеке «Ла Белль» и других террористических актах. Кроме того, он сообщил и о будущих террористических акциях, готовящихся и контролирующихся разведслужбами различных арабских стран.

Коммунистическое правительство Восточной Германии в очередной раз отказалось подвергнуть Храиди наказанию и решило выслать его из страны.

Политическое решение Хонеккера и Мильке, заключавшееся в отказе от серьезных действий против террористов, стало тяжелым психологическим бременем, обрушившимся на плечи полковника Виганда. Были моменты, когда он чувствовал, что близок к нервному срыву. Вес его, бывшего игрока национальной сборной по гандболу, со 155 фунтов увеличился до двухсот. Учитывая его не слишком высокий рост, его можно было назвать толстяком. Работа требовала от него полного самоотречения, и в конце концов он развелся с женой. Когда Виганд решил бежать на Запад, он уже не доверял никому. К этому времени он сделал копии множества секретных документов, свидетельствовавших о причастности руководства ГДР к международному терроризму. Одновременно Виганд продолжал пользоваться услугами двойного агента, готовясь известить западногерманскую Бундеснахрихтендинст (БНД) о своем будущем бегстве из ГДР. В его портфеле уже находились несколько сот похищенных им документов, когда представилась первая возможность покинуть пределы первого в мире рабоче-крестьянского государства на немецкой земле.

23 января 1989 года состоялась встреча Виганда с пятнадцатью офицерами различных окружных отделений Штази. Это было ежегодное совещание контрразведывательной оперативной группы Виганда, которая надзирала за проживавшими в ГДР иностранными гражданами. В докладе полковника содержался беспощадный анализ политических и экономических проблем ГДР и их причин. Фактически Виганд предугадал события, которые вскоре произошли в Восточной Германии.

На следующий день после совещания Виганд выехал в Белград для встречи с руководством югославской разведки.

Виганд продумал и организовал это совещание для того, чтобы встретиться с офицерами западногерманской разведки и обсудить последние детали своего предстоящего бегства из ГДР, Дату побега он наметил на 28 июня, когда в Белграде должно было состояться новое совещание. Из Югославии его должны были тайно переправить в Австрию.

Когда Виганд вернулся в Берлин, он тотчас же понял, что здесь что-то не так. Стало очевидно, что кто-то доложил «наверх» о его откровенных высказываниях на совещании с подчиненными. «Я почувствовал недоверие окружающих, почувствовал, как изменилось отношение коллег ко мне, почувствовал, как сторонники твердой линии что-то замышляют против меня. На совещаниях Кратча с руководителями отделов любимой темой стала „борьба против изменников и предателей в рядах органов госбезопасности“».

Мнимая паранойя Виганда обернулась верным интуитивным предчувствием, когда один из его близких друзей рассказал о слежке, прослушивании телефона и обыске на своей квартире. Последним свидетельством того, что Виганд оказался в беде, стали события 11 февраля. Это было субботнее утро, и Виганд еще спал, поскольку поздно вернулся домой с вечеринки, на которой присутствовали его коллеги из советского КГБ. В четверть девятого тишину нарушил телефонный звонок. Звонил адъютант Кратча, приказавший Виганду незамедлительно привезти генералу свой дипломатический паспорт. Уже долгие годы Виганд пользовался привилегией хранить паспорт в своем личном сейфе, а не в центре хранения личных документов МГБ. Кроме заместителя Кратча генерал-майора Вольфганга Лозе он был единственным старшим офицером контрразведывательного управления, которому разрешались поездки в страны Запада.

Последующие несколько месяцев Виганд исполнял роль верноподданного члена СЕПГ. На политзанятиях с подчиненными полковник уже не допускал отклонений от партийной линии. Находясь дома, он помнил о возможном прослушивании и вел себя как настоящий офицер МГБ и правоверный коммунист. «Даже те, кого я ранее сделал едва ли не единомышленниками, начали сомневаться во мне, и мне пришлось утратить их былое уважение ко мне. Но, по крайней мере, у моих соглядатаев и сторонников твердой линии уже не было ни малейшего шанса собрать новые свидетельства моей политической неблагонадежности».

А тем временем Виганд продолжал копировать секретные документы своего министерства, которые прятал до времени в различных местах. Их набралось уже столько, что требовался второй портфель, чтобы вместить их.

«Я был жутко напуган, я всего боялся. Я уже почти больше не мог спать. Закрывая глаза, я видел перед собой лица капитана Вернера Теске из управления внешней разведки, капитана флота Винфрида Закровски из военной разведки и майора Герта Треббельяра из МГБ. Все трое пытались установить контакты с Западом и все трое были разоблачены. Каждый из них умер, получив пулю в затылок»!

Чудовищное напряжение конечно же сказалось на здоровье Виганда. Впервые в жизни у него возникли проблемы с сердцем. Он сел на диету и через три месяца сбросил около сорока фунтов веса.

«Затем я решил последовать примеру Вернера Штиллера из Главного управления внешней разведки, который три года собирал документы перед своим побегом, состоявшимся в 1979 году. Я восхищался его хладнокровием и его философским отношением к жизни. Это позволило мне немного обрести внутреннее психологическое равновесие».

За день до своего бегства Виганд отправился к генералу Кратчу за своим паспортом. Его поездка в Югославию была уже одобрена начальством — политуправлением МГБ. Поэтому Виганд был абсолютно не готов к приему, который оказал ему Кратч. «Поездка отменяется, — сказал Кратч. — Вы больше никогда не увидите своего дипломатического паспорта. Я вам больше не доверяю». Виганд запротестовал, но Кратч пресек его протесты, зачитав донесение о политзанятии от 23 января. «Если бы я мог, то выставил бы вас из органов или, еще лучше, посадил бы». Слушая слова генерала, Виганд почувствовал, что его охватывает страх — а что, если его коллеги из следственного управления уже обыскивают его квартиру и сейчас найдут его тайник с копиями секретных документов?

«Я глубоко сожалею, что вызываю у вас столь отрицательное отношение. Я — преданный нашему делу офицер, и мне хотелось служить исключительно делу защиты нашей родины и партии».

«Говори что-нибудь, — думал про себя полковник — и побыстрей сматывайся из генеральского кабинета».

Он с облегчением покинул кабинет Кратча, когда последний заметил, что против него, Виганда, не будет предпринято никаких дальнейших действий и что он по-прежнему будет возглавлять отдел. Очевидно, генерал решил, что Виганд был слишком хорошо известен в МГБ, где отличался безупречным отношением к службе и слыл прекрасным контрразведчиком.

Награды ему вручал лично Мильке, и отставка полковника, особенно во время обострившихся отношений между правящим режимом ГДР и народом, могла бы вызвать смятение в аппарате МГБ.

Покинув генеральский кабинет, Виганд тут же отправился к себе на службу, где извлек из тайника чемоданы с документами. Прежде чем покинуть помещение, полковник постоял несколько минут у окна своего кабинета, наблюдая за окружающей местностью. Удостоверившись, что слежки за ним нет, Виганд, захватив чемоданы, побежал к своему автомобилю. Он поехал к расположенному на окраине Восточного Берлина лесопитомнику. Там он купил большой куст крыжовника — на садовом участке возле его загородного домика их росло уже около десятка и еще один не вызовет никаких подозрений, если на его дачном участке будет устроен обыск. Дача Виганда находилась в 15 милях к северу от Берлина, в Вандлице, где находился дачный поселок, где располагались шикарные виллы высшего руководства ГДР. Дачу Виганда от виллы Эриха Хонеккера отделяло расстояние около трех километров. Она была окружена кустарником и соснами. Было сомнительно, что кто-нибудь может увидеть, как Виганд закапывает в землю чемоданы, обмотанные куском пластика. Копать песчаную почву было легко, и, запихнув в яму двухфутовой глубины поставленные на попа чемоданы, Виганд сверху вкопал куст крыжовника. Теперь ему предстояло ждать удобного случая и вести себя предельно сдержанно.

Штухли, коллега Виганда, также стал более откровенно высказывать свои оппозиционные политике партии взгляды. Он не был столь заметной фигурой в министерстве, как Виганд, и поэтому Кратчу было легче «укоротить» его. Штухли сместили с поста главы 15-го отдела и перевели на какую-то малозаметную кабинетную должность.

Берлинская стена рухнула 9 ноября 1989 года, и в течение считанных дней граница ГДР с Западом сделалась открытой. ГДР было суждено просуществовать еще лишь один год, МГБ просуществовало на несколько месяцев дольше. Полковник Виганд был готов выехать на Запад незамедлительно, однако неожиданно столкнулся с препятствием. Когда он пришел в последний раз в свой служебный кабинет, к нему зашла лейтенант Хельга Шредер — сотрудник его отдела. «А я знаю, что вы собираетесь делать. Вы собираетесь бежать, — тихо произнесла она. — Не волнуйтесь, я вас не выдам. Вы знаете, что я разведена и я всем этим сыта по горло, как и вы. Я просто хотела бы, чтобы вы взяли с собой меня и моих двоих детей».

Виганд без колебания согласился. И все же необходимо было проявлять осторожность. МГБ еще существовало, и от некоторых радикально настроенных сотрудников Штази все еще можно было ожидать серьезных неприятностей. Виганд решил дождаться 31 декабря, когда все будут праздновать Новый год. Последний час старого года оказался для полковника самым напряженным. Он поехал на свою дачу за чемоданами. На дорогах был гололед, а земля оказалась твердой как камень. Виганду пришлось потрудиться около часа, и вскоре при помощи кирки и лопаты он извлек из тайника заветные чемоданы. Когда он отправился обратно в Берлин, чтобы забрать Шредер с детьми, машину занесло на дороге и она сбила дорожный указатель. Этого никто не увидел, и Виганду под покровом темноты наконец-то удалось добраться до места. Фрау Шредер с детьми уже дожидалась его на условленном месте на окраине Берлина. Через шесть часов беглецы уже были в штаб-квартире БНД в баварском городе Пуллахе, находящемся у подножья Альп близ Мюнхена.

После продолжительных встреч с представителями разведывательных и контрразведывательных служб ФРГ Виганд поселился в Мюнхене, где создал консультационную фирму по вопросам менеджмента. Он также занимался отправкой рабочих-строителей из Португалии в Германию на строительные объекты в Берлине и городах бывшей ГДР.

 

Смерь главного свидетеля

Весной 1996 года Виганда известили о том, что его вызывают на судебный процесс по делу о взрыве в дискотеке «Ла Белль» в качестве главного свидетеля обвинения. Однако его участию в процессе не суждено было осуществиться — 17 июня 1996 года Виганд и его жена погибли при загадочных обстоятельствах в Португалии, где находились в деловой поездке. Существует три версии гибели бывшего полковника МГБ ГДР. Первая: ночью Виганд на большой скорости врезался в шедший перед ним грузовик. Вторая: его автомобиль перевернулся. Третья: автомобиль Виганда врезался во встречный грузовик.

Виганд и его жена, прежде чем их тела были кремированы, не были никем опознаны из числа тех, кто знал их при жизни.

Их прах был переправлен в Германию, однако никаких личных вещей Виганда после катастрофы так и не было обнаружено. Его партнер по бизнесу рассказывал, что португальские полицейские сообщили ему о том, что начали тайное следствие по делу о гибели Виганда — абсолютно не исключается факт умышленного убийства. Однако официальные лица из разведслужб Германии, один служащий федеральной прокуратуры и бывший сослуживец полковника Виганда, рассказывали в личных беседах автору этой книги о своей уверенности в том, что Вигандов убрали ливийцы. Чиновник берлинского юридического ведомства назвал смерть Виганда «мощным ударом» по делу о взрыве в дискотеке «Ла Белль». Тем не менее слушание дела продолжается и юристами в частном порядке высказывается уверенность в благоприятном его исходе для правосудия благодаря огромному числу доказательств, содержавшихся в досье ныне не существовавшего МГБ ГДР.

В списке важных свидетелей по этому делу значится и бывший коллега и соратник Виганда, его товарищ по оружию бывший полковник Штухли. Прокуратура считает, что процесс продлится четыре года по причине утомительно медленной скорости всех дел, слушаемых в судах Германии.

Другой, и пока единственный, процесс, ведущийся в Германии против террористов — дело Иоганнеса Вайнрайха, обвиняемого во взрыве «Мэзон де Франс», состоявшемся в Западном Берлине, летом 1998 года был еще в самом разгаре.