Я очнулся на койке в больнице Св. Винсента и спросил:

– А где картинки?

Мэрилин оторвалась от журнала.

– Отлично. Ты пришел в себя.

Она вышла в коридор и вернулась с медсестрой. Та сделала кучу анализов, ощупала меня, залезла во все дырки при помощи специальных инструментов.

– Мэрилин! (Получилось что-то вроде «мээии».)

– Да, милый.

– Где картины?

– Что он сказал?

– Где картинки? Картинки! Гд е они?

– Я его не понимаю. А вы?

– Картинки. Картинки.

– А нельзя ему дать что-нибудь, чтобы он не каркал?

Через некоторое время я снова проснулся.

– Мэрилин! Мэрилин!

Она появилась из-за ширмы и устало улыбнулась:

– Привет, милый. Хорошо поспал?

– Где картинки?

– Картинки?

– Рисунки. – Глаза закрывались, ужасно болела голова. – Рисунки Крейка.

– Знаешь, врач говорит, что некоторое время ты будешь плохо соображать.

– Рисунки, Мэрилин.

– Хочешь еще таблетку, чтобы не болело?

Я зарычал.

– Будем считать, что хочешь.

Не буду утомлять вас подробным рассказом о моем воскрешении. Вкратце, голова ужасно болела, от шума и гама в приемном покое она болела еще больше, и я был просто на седьмом небе от счастья, когда мне разрешили уехать. Но Мэрилин, как выяснилось, не хотела, чтобы я лежал дома, и, приложив немало усилий и заплатив немало денег, выбила для меня одноместную палату. Я мог там оставаться, пока не почувствую себя лучше, так она мне сказала.

Меня посадили в коляску и отвезли наверх.

– Ты стал похож на параолимпийских спортсменов, – сказала мне Мэрилин.

– Давно я тут?

– Часов шестнадцать. Надо тебе сказать, когда ты без сознания, с тобой ужасно скучно. – Мэрилин шутила, но чувствовалось, что она здорово перепугалась.

Хоть я был больной и несчастный, но все-таки догадался спросить ее, как она сюда попала.

– Твой сосед вернулся с прогулки с собакой и нашел тебя на крыльце у подъезда. Он вызвал «скорую» и позвонил в галерею. Сегодня утром Руби позвонила мне. Вот я и приехала. Кстати, она сегодня вечером опять зайдет.

– Опять?

– Она приходила. Ты что, не помнишь?

– Нет.

– И она, и Нэт. Принесли коробку с эклерами, ее забрали медсестры, небось сами все и слопали.

– Спасибо. – Я поблагодарил сначала ее, потом интерна, который катил мое кресло. А потом я заснул.

Следующие гости, визит которых я хорошо запомнил, были из полиции. Я рассказал им все, что знал, начал с момента, когда вышел из галереи, и закончил тем, как поставил коробку на тротуар. Их огорчило, что я совершенно не запомнил примет нападавшего, хотя описание ужина в суши-баре их очень заинтересовало. Даже в полубессознательном состоянии я понимал, что вряд ли это был кто-то из персонала суши-бара, и попытался убедить в этом полицейских.

– И ради чего? Ради коробки с рисунками? Я же не рекламировал их. Хозяйка сама попросила посмотреть.

– А она в курсе, чем вы занимаетесь?

– Не знаю. Нет, наверное. Я, конечно, мог об этом когда-то упомянуть. Да вы что, в ней весу килограмм сорок, по-моему.

– Она могла и не сама вас ударить.

Они развивали эту мысль, пока голова у меня не заболела так сильно, что пришлось закрыть глаза. Когда я открыл их в следующий раз, полиции уже не было, а Мэрилин вернулась. И принесла с собой новую коробку с эклерами взамен той, которую экспроприировали медсестры.

– Ты не заслуживаешь такой чудесной женщины, как я.

– Пожалуй. Мэрилин!

– Да, мой мальчик?

– Что у меня с лицом?

Она достала пудреницу и дала мне посмотреться в зеркало.

Я чуть не помер.

– Да ладно тебе, ничего страшного.

– А по-моему, очень даже страшно.

– Они просто так перебинтовали. Там даже шрама не останется.

– Зуб тоже выбили?

– Два.

– Как это я не заметил? – Я пощупал языком дырки.

– Тебе очень много лекарств дают. – Она погладила сумочку. – И мне немножко перепало.

Пришла Руби.

– Извини, я раньше не могла. Там в галерее сумасшедший дом. Но мы успеем, ты не волнуйся.

– Что успеете?

– У вас сегодня открытие выставки, – сказала Мэрилин.

– Открытие? А чьей?

– Элисон.

Я вздохнул:

– Вот черт.

– Она тебе привет передавала, – сказала Руби. – Обещала завтра заехать.

– Скажи, чтобы не приезжала. Я никого видеть не хочу. Черт!

– Все будет нормально. Мы контролируем ситуацию.

– Я подниму тебе зарплату. И Нэту тоже.

– Проси медицинскую страховку, – сказала Мэрилин.

– Она у них и так есть.

– Тогда проси, чтобы вам оплачивали деловые поездки.

– Вообще-то, – вспомнила Руби, – нам бы новый холодильничек не помешал. Старый очень шумит.

– С каких это пор?

– Да уже несколько недель.

– А я и не заметил.

Руби пожала плечами. Без слов было ясно, что она имела в виду. Конечно, я не заметил. Меня ж там не было.

– Валяй, – разрешил я. – Покупай, что нужно. И позвони мне, когда все разойдутся.

Она ушла.

– Надеюсь, они справятся, – сказал я Мэрилин.

– Справятся, конечно. По-моему, за время твоего отсутствия стало окончательно ясно, что ты там не нужен.

Сочетание тяжелого сотрясения мозга и лекарств, которыми тебя пичкают, пока глаза на лоб не вылезут, не очень способствует адекватной оценке временных промежутков.

На третье (кажется, на третье) утро я проснулся и обнаружил, что Мэрилин, которая сидела в кресле и читала журнал, превратилась в Саманту.

Я даже как-то обиделся на такую дурацкую шутку подсознания.

– Ну сколько можно, – сказал я.

Саманта-Мэрилин подняла голову, отложила журнал и подошла к кровати.

– Привет, – сказала она.

Рука у нее была такая теплая, что я как-то сразу замерз. И начал трястись.

– Ты как?

– Да сколько ж можно-то?

– Я сейчас медсестру позову.

– Правильно, Мэрилин. Давай зови медсестру.

Я думал, у сестры тоже будет лицо Саманты. Но нет, она была негритянка.

– Очень смешно, – сказал я.

– О чем это он? – спросила Саманта-Мэрилин.

– Бог его знает.

И тут вошла Мэрилин собственной персоной с двумя стаканчиками кофе из автомата в руках. Медсестра как раз мерила мне давление.

– Что происходит? – спросила Мэрилин.

– Он меня назвал Мэрилин.

– Ну, – ответила Мэрилин-Мэрилин, – это лучше, чем если бы он назвал меня Самантой.

Я заснул.

Через час я проснулся с ясной головой. И Мэрилин, и Саманта по-прежнему сидели в палате и оживленно болтали, слава богу, не обо мне. Мэрилин как раз рассказывала душераздирающую историю о том, как она, без единого гроша, жила в Нью-Йорке и воровала фрукты из отеля «Плаза». Я застонал, они повернулись ко мне, подошли и встали по обе стороны кровати.

– Как спалось? Хорошо? – спросила Мэрилин.

– Теперь я вроде бы выспался наконец.

– Еще бы. Ты стал какой-то чудной и всех называл Мэрилин, так что мы позвали врача, и он тебе что-то вколол. Тебе лучше?

– Да, спасибо.

– Должна признаться, мне было приятно, что ты повсюду видел именно меня.

Я слабо улыбнулся.

– Саманта рассказала мне про твое расследование. Там столько всяких подробностей. Ты мне ничего не говорил. Хочешь овсянки?

– Это только наши домыслы, – ответил я.

– Ладно, оставляю вас наедине с вашим делом. Пойду домой. Мне нужно принять душ. Было приятно познакомиться. Заботьтесь о нем.

Саманта подтащила кресло поближе к кровати.

– Ты не говорил, что у тебя есть подружка.

– У нас с тобой как-то все не как у людей.

– С чего бы это? Скажи мне честно.

– Она бы не расстроилась, если бы узнала. Я могу прямо сейчас ей все рассказать, если хочешь. Поймай ее, пока она в лифт не села, и тащи ее сюда.

Саманта закатила глаза.

– О чем вы с ней говорили?

– В основном о тряпках.

– Ее наряды можно долго обсуждать, у нее их полно.

– Я так и поняла.

– И все? – спросил я. – Только о тряпках?

– Я не сказала ей, если ты это имеешь в виду. – Она поерзала в кресле и выпрямилась. – Ты удивлен, что я пришла?

– Немножко.

– Еще бы. Я и сама не понимаю, как здесь оказалась. Когда тебя выписывают?

– Надеюсь, скоро. Завтра или, может, в пятницу.

– Хорошо. А я пока закончу брать анализы ДНК у тех, кто побывал в квартире. Я нашла твой список. И еще я говорила с лабораторией. Данные по крови и сперме они обещались дать в течение недели. Я ничего не забыла?

– Другие дела.

– Какие?

– Твой отец хотел поискать, не найдутся ли еще преступления с таким же почерком. Этим занимался сержант Сото.

– Ладно, я ему позвоню. Отдыхай и выбирайся отсюда поскорее, а потом поговорим. – Она встала. – Знаешь, из-за тебя мне ужасно стыдно, что я так вела себя с отцом.

– Мне очень жаль.

Она пожала плечами.

– Теперь уж поздно.

– И все-таки мне жаль.

– Мне тоже.