Длинный и ровный, как стол, полуостров Рокэвей технически является частью Квинса. На самом деле он торчит под брюхом у Бруклина, точно ноги цапли. Чтобы добраться туда, нужно проехать через парк имени Джейкоба Рииса. Местность тут больше напоминает Чесапикский залив, то есть непроходимые южные болота. На Нью-Йорк мало похоже. Поворачиваем на северо-восток в сторону аэропорта Кеннеди, проезжаем самые опасные районы города. Кстати, если не знать, что они опасные, в жизни не догадаешься, потому что они тянутся прямо вдоль побережья. Как пляж может быть опасным? Поезжайте в Рокэвей – и узнаете.

Квартал Бризи-Пойнт расположен на другом конце полуострова. Чернокожие встречаются реже по мере того, как вы продвигаетесь на юго-запад. Машин становится меньше, и вот вы въезжаете на стоянку. Я приехал на такси около трех часов пополудни. У бара толпился народ. Водитель покачал головой, когда я попросил его подождать или вернуться через час. Я только-только успел сунуть ему деньги и выбраться наружу, а он уже рванул с места и скрылся из виду.

Вдоль берега теснились низенькие домишки и жилые баржи. Сильный холодный ветер швырял в лицо песок, хотя до пляжа было метров тридцать. Тот же песок набивался в мокасины. Я пробирался по узким закоулкам. Стены пестрели изображениями чудесных спасений во время шторма и изъеденными солью деревяшками с вырезанными надписями. «Клипер Джим», «Старый добрый Галлоран». Повсюду развевались ирландские триколоры.

Позже я узнал, что большинство домов – это летние дачи, а в сентябре квартал пустеет. Но в середине августа все еще были по своим местам – сидели на покосившихся крылечках, гуляли по дощатым тротуарам, потели, расплющивали банки «будвайзера», глазели на то, как волосатые скейтбордисты ныряют головой в мостовую. Угольная пыль удушала. Все тут друг друга знали, а меня не знал никто. Детишки играли в баскетбол на залитой водой площадке. Кольцо висело совсем низко. При моем появлении ребята бросили мяч и принялись таращиться. Можно подумать, у меня на груди большая красная табличка. А на ней слово «чужой».

Я заплутал, пока искал дом Макгрета. И оказался на пляже, рядом с памятником местным пожарным, погибшим в башнях Торгового центра. Я остановился и вытряс из башмака песок.

– Что, заблудились?

Позади меня стояла девочка лет девяти в купальнике и джинсовых шортиках.

– Я ищу Ли Макгрета.

– В смысле, профессора?

– Пусть будет профессор, – ответил я.

Она ткнула пальцем в трущобы и повела меня по лабиринту. Я пытался запоминать повороты, но быстро плюнул и просто шел за ней. Мы остановились у хибары с ухоженным садиком, в котором росли пионы и анютины глазки. Трава была подстрижена так ровно, как будто тут в гольф играли. Прямо картинка из журнала по домоводству. На крыльце висел гамак с потрепанной подушкой, к деревянной стене кто-то прислонил старую вывеску «Кока-кола». На почтовом ящике было написано: «Макгрет», а под надписью – значок полиции Нью-Йорка. В окне виднелся выгоревший плакат с изображением башен-близнецов, орла, американского флага и надписью: МЫ НЕ ЗАБУДЕМ.

Я постучал. Раздалось шарканье.

– Спасибо, что приехали.

Ли Макгрет оказался не таким старым, каким я его себе представлял. И все-таки время не пощадило его. Голые, почти женские лодыжки, кожа обвисла – по-видимому, когда-то Макгрет был гораздо крупнее, – синий махровый халат, разваливающиеся тапочки. Макгрет, похожий на привидение, зашаркал обратно по коридору.

– Проходите.

В доме пахло какой-то мазью, обстановка очень контрастировала с аккуратным садиком. Прежде чем усадить меня, Макгрет минут пять убирал со стола бумаги, нераспечатанную почту, полупустые стаканчики, пузырьки с лекарствами. Каждый предмет он аккуратно откладывал в сторону. Я чуть с ума не сошел, наблюдая за ним. Очень хотелось помочь, но Макгрет не позволил. Он тяжело, со свистом, дышал и развлекал меня беседой.

– Сразу меня нашли?

– Пришлось поспрашивать.

Макгрет хихикнул.

– Я же вам говорил, следуйте моим указаниям. В первый раз все теряются. Жить у нас интересно, но вот найти дорогу – тут сам черт ногу сломит. Я в этом доме двадцать два года прожил, и то иногда путаюсь. – Он придирчиво изучил и аккуратно разгладил складку на скатерти. – Кофе будете?

– Нет, спасибо.

– Есть еще сок, и вода найдется. А хотите пива?

– Не надо.

Мне не терпелось уйти. Тяжело смотреть на больных людей. Всякий, у кого на глазах мать умирала, меня поймет.

– Если надумаете, скажите. Ладно, ближе к делу. Для начала – не поможете мне?

В следующей комнате на полу лежал большой потертый ковер, там же стояли шаткий письменный стол, компьютер, маленький телевизор на журнальном столике, два больших книжных шкафа. В одном – только издания в бумажных обложках, во втором – толстые канцелярские папки с нумерацией на корешках. Здесь еще было желтое кресло-качалка, в котором, по всей видимости, хозяин недавно читал: на подлокотнике лежала открытая книга, детектив Джона Ле Карре. На дальней стене я насчитал с десяток фотографий: Макгрет, только помоложе и покрепче и в полицейской форме; снова Макгрет, обнимает двух сексуальных девиц; опять Макгрет, пожимает руку бейсболисту Микки Мэнтлу. Рядом несколько похвальных грамот в рамочках. Видимо, результат трудовой деятельности в полиции. На соседней стене один-единственный плакат «Разыскивается». С фотографией Усамы бен Ладена.

На полу картонный ящик, раскрашенный под дерево. Макгрет показал на него. Я взялся за коробку – тяжеленная – и отнес в столовую.

– Здесь копия дела об убийстве Эдди Кардинале, – сказал Макгрет, усаживаясь за стол.

Он начал вынимать бумаги, большие коричневые конверты, перевязанные бечевкой, толстенные папки с полицейскими отчетами, пачку скрепленных черно-белых фотографий с места преступления. Эти Макгрет быстро перевернул, но я все равно успел заметить, что на них запечатлено кровавое побоище.

– Гляньте-ка, – он протянул мне одну карточку, – узнаете?

Да уж. У меня волосы на голове стали дыбом. С фотографии мне улыбался мальчик, без сомнения один из херувимов Крейка.

Наверное, у меня был совершенно очумелый вид. Макгрет удовлетворенно откинулся на спинку стула и потер подбородок.

– Я так и думал. Поначалу-то я решил, что совсем из ума выжил. А потом сказал себе: нет, Ли, не такой уж ты старый. И в черепушке еще кое-что осталось. Позвони-ка ты ему.

Я молчал.

– Вы точно соку не хотите?

Нет, соку я не хотел.

– Ну как знаете. – Он кивнул на фотографию Эдди Кардинале: – Жалко парнишку. Такое не забудешь.

Он положил снимок на стол, скрестил руки на груди и улыбнулся. Да, сейчас он мало напоминал того простака, что звонил мне по телефону.

– А вы – профессор? – глупо спросил я. Он рассмеялся и закашлялся:

– Нет, это просто соседи меня так прозвали.

– Почему?

– Да хрен его знает. Наверное, из-за очков. У меня есть очки, для чтения. (На лбу у него действительно сидели очки.) Я раньше на крыльце читал, ну а окрестные детишки увидали и прозвали меня профессором. Вот бакалавриат в Сити-колледж я и правда окончил.

– И по какой специальности? – Задавать вопросы мне как-то больше нравилось.

– Американская история. А вы?

– История искусств. – Я решил не говорить, что диплома у меня нет.

– Полюбуйтесь-ка, прямо два историка.

– Ага.

– Вы как, ничего? Вид у вас перепуганный.

– Я не испугался, просто удивился немного.

Он пожал плечами:

– Слушайте, я понятия не имею, что бы это значило. Может, вообще ничего.

– Тогда чего звонили?

Он улыбнулся:

– Ну, знаете, на пенсии от скуки осатанеть можно.

– Честное слово, я просто ума не приложу, чем могу помочь. Все, что мне было известно, я вам уже рассказал по телефону.

С какой стати я перед ним оправдывался? Макгрет никого ни в чем не обвинял, уж точно не меня. Убийство случилось сорок лет назад. Меня тогда и на свете не было. Если, конечно, не верить в карму и переселение душ. Хотя как-то непохоже, чтобы Макгрет верил в такую ерунду. (Глядите-ка, я начал говорить прямо как суровые дядьки из детективов. Круто?)

– Да, вот еще что, – сказал старик. – Не может быть, чтоб вы просто вытащили картинки из помойки и повесили их у себя в галерее.

– Так и было.

– Вы что же, надеялись, он прочитает статью и объявится?

Я пожал плечами:

– Ну а вдруг?

– Но вы ведь не рекламировали свою выставку, так?

– Нет.

– Ага.

У меня сложилось впечатление, будто он решил, что историю о пропавшем художнике я просто выдумал. Для создания ажиотажа. И в чем-то он был прав. Я не врал, когда говорил, что Виктор исчез. Но искать-то я его не искал.

– Если все и вправду так было, значит, я попусту трачу ваше время, – сказал Макгрет.

– Как я вам и говорил сегодня утром.

– Ну что ж, простите великодушно. – Да ни капельки он не раскаивался, просто прощупывал меня. – Но раз уж вы приехали, давайте-ка я вам расскажу про Эдди Кардинале.

Эдвард Хосе Кардинале, род. 17 января 1956 г. Проживал по адресу: № 3417, Семьдесят четвертая ул., Джексон-Хайтс, округ Квинс, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, почтовый индекс 069. Хороший парнишка, все его любили. Со школьной фотографии смотрит этакий актер Рики Риккардо в детстве. Огромный стоячий воротничок, зализанные назад волосы, передних зубов нет.

Второго августа 1966-го, вечером, во вторник, в жуткую жарищу, мать Эдди, Изабелла, сидит на приступочке их дома. Рубашка у нее грязная и изрядно помятая, потому что она все время собирает за своими отпрысками мусор и игрушки. Она беспокоится. Близнецы только-только научились ходить, и за ними нужен глаз да глаз. Чтобы хоть немного передохнуть, Изабелла отправила Эдди в парк играть в бейсбол и велела вернуться к шести.

Сейчас половина девятого, а Эдди не видать. Изабелла просит соседку приглядеть за близнецами и отправляется искать старшего сына.

Через час возвращается с работы отец Эдди, мастер цеха на кондитерской фабрике. Ему сообщают, что Эдди пропал, и он тоже отправляется на поиски. Изабелла остается дома обзванивать родителей друзей Эдди. Мальчики дружно говорят, что играли с часу до пяти, а потом разошлись по домам. Эдди целый день никто не видел.

В десять вечера Кардинале позвонили в полицию. К ним отправили двух полицейских, чтобы записать показания. Всем патрульным машинам передали приметы ребенка: десять лет, волосы черные, синие рубашка и джинсы, в руках бейсбольная перчатка.

Поначалу полиция считала, что Эдди сбежал. Обиделся на маму, которая очень много времени проводила с близнецами, и сбежал. Просто хотел привлечь внимание родителей и скоро объявится. Его искали в радиусе километра от дома. Кардинале твердо стояли на своем: их мальчик уже взрослый и такой фокус никогда бы выкидывать не стал. Эта их уверенность, к несчастью, оказалась обоснованной. Через три дня сторож кладбища Св. Михаила нашел у ограды со стороны Центрального вокзала тело. Провели вскрытие. На ягодицах и бедрах обнаружили следы спермы, на одежде и белье тоже были кровь и сперма. Подъязычная кость сломана. На шее страшные синяки. Причина смерти – удушение. Его душили голыми руками.

Каким бы страшным ни было преступление, оно редко попадает в центральные газеты. С их страниц тогда не сходили репортажи о другом злодеянии: Чарльз Уитман расстреливал из винтовки студентов университета в Остине, штат Техас. В сердце читателя места для сочувствия жертве другого преступления уже не оставалось, поэтому летом 1966 года все говорили только об Уитмане. Об Эдди Кардинале скоро забыли.

– Он был не первым, – сказал Макгрет.

Я все смотрел на фотографии с места убийства. Макгрет отдал их мне, пока рассказывал. Эдди, его мать, отец, оба совершенно потрясенные, тело, такое страшное и неуклюжее, неживое. Словно сломанная скрипка. Макгрет сказал, что от жары процесс разложения ускорился. Стройный красивый мальчик превратился в черный, раздувшийся бурдюк, лицо утратило все человеческие черты. В этих снимках мне виделись приемы, характерные и для творчества Уиджи, и для творчества Дианы Арбюс. И тут я вспомнил, что передо мной фотография ребенка, а не постановочный кадр. Но ведь и Уиджи, и Арбюс тоже запечатлевали картины реальной жизни. Я спокойно смотрел на их произведения, поскольку не был лично знаком с действующими лицами. Теперь же, узнав историю жизни Эдди Кардинале, я не мог равнодушно глядеть на его искалеченное тело.

Макгрет дал мне записи свидетельских показаний. Соседи, владельцы местных магазинчиков, сами Кардинале, друзья, с которыми Эдди играл в парке. Отчет судмедэксперта с приложенными фотографиями. Карта Квинса с отмеченным на ней местом обнаружения тела. До дома Кардинале меньше двух километров. И на таком же расстоянии еще один объект. Не отмеченный на карте. Так хорошо мне знакомый. Мюллер-Кортс.

Макгрет что-то говорил.

– Простите? – переспросил я.

– Был еще один. Никто не догадался связать эти два преступления, пока не назначили другого следователя.

Я сразу понял, что Макгрет и был этим новым следователем. Очень уж он самодовольно ухмылялся. У меня такой же вид, когда я рассуждаю о своих художниках.

– Компьютеров у нас тогда не было. Всё от руки писали. Ну и ясное дело, запутались, не обратили внимания. Хотя по деталям там куча совпадений была. – Он порылся в коробке и вытащил ящичек поменьше с надписью «Г. Стронг». – Этот мальчишка, Генри Стронг, пропал за месяц до Эдди, четвертого июля. Родители устроили вечеринку, а он слинял. Все перепились, толку от таких свидетелей никакого. Только дядя сообщил, что видел цветного парня в кожаной куртке. А тело так и не нашли.

– Виктор Крейк не был цвет… черным.

– В статье ж сказано, вроде вы не знаете, как он выглядел.

– Я знаю, что он был белым. Это-то я выяснил.

Макгрет пожал плечами:

– Ну ладно. Если честно, тот парень наверняка просто хотел рассказать нам хоть что-нибудь. Эта версия никогда всерьез не рассматривалась.

Я промолчал.

– Хотите посмотреть остальное? – спросил Макгрет.

Я спросил, сколько там еще остального.

– Трое.

Я выдохнул и покачал головой.

– Не хотите?

– Нет. Не хочу.

Он, казалось, удивился.

– Как скажете. – Он закрыл папку с делом Генри Стронга и положил ее в коробку. – Вы с собой тот рисунок не захватили?

По просьбе Макгрета я сделал цветную фотокопию центральной панели с пятиконечной звездой и танцующими херувимами. Оригинал остался в галерее, он и так на ладан дышал, куда его еще таскать.

– Забыл.

Наверное, я считал, что защищаю Виктора. Не очень-то это у меня получилось. Из-за вранья все обстоятельства выглядели еще более подозрительно. Я это сразу понял, но было поздно. Слова уже сказаны, обратно не вернешь. Не давая старику рта раскрыть, я попросил воды.

– В холодильнике, – ответил он.

Я пошел на кухню и открыл холодильник. Кондиционера в доме не было, так что я наслаждался окатывающей меня волной прохлады и задумчиво разглядывал продукты. Нарезанная ветчина, небольшой кусок чеддера, банка с маринованным кошерным укропом. В дверце упаковка шоколадных пудингов, бутылка с водой и лекарства с надписью «хранить в холодильнике». Что там у него еще осталось? Надо набраться храбрости и спросить.

Макгрет начал первым. Вернувшись, я чуть не подавился глотком воды. Старик разложил на столе фотографии трех других жертв. Словно групповой портрет: жертвы Виктора.

Эта фраза крутилась у меня в голове. От удивления я даже фыркнул.

Сказать было нечего. А что тут скажешь? Все херувимы – убитые мальчики. Все пятеро.

– Все задушены, все найдены в радиусе десяти километров. Если начинать отсчет с Генри Стронга, получается 4 июля 1966 года. Последнее убийство – осень 1967-го. Ну, насколько мне известно. Готов поспорить, мы и другие пересечения найдем. И почерк будет тот же. Может, попозже и в других местах.

– Что, простите? – переспросил я.

– Как думаете, надо бы побольше сеть забросить?

– Понятия не имею.

– И то верно. Но вреда-то не будет, если мы с вами мозгами пошевелим, а? – Он засмеялся и снова закашлялся.

– Согласен.

Как-то мне было не по себе, словно Макгрет загонял меня в ловушку и готовился захлопнуть мышеловку. Наверное, надеялся вышибить признание, будто я прячу Виктора Крейка в стенном шкафу.

Понятно, я его не прятал. Так с чего бы мне чувствовать себя виноватым?

– Жаль, что я не смог вам помочь.

– Вы так-таки ничего не знаете? Скажем, куда он любил ходить?

– У меня есть его адрес. Ну, то есть, я знаю, где он раньше жил. Крейк исчез задолго до того, как я туда пришел.

– Да? И где это? В статье просто говорилось, что где-то в Квинсе.

– Нет, они написали адрес. Мюллер-Кортс.

– Да что вы? – Макгрет взял со стола газету и надел очки. – Совсем я старый стал. – Он перечитал статью. – И правда. Поправка принимается. Та-а-ак, – Макгрет швырнул газету на стол, – кое-что вырисовывается.

Он отметил на карте местоположения трех тел ручкой. Все примерно на одном расстоянии от дома Крейка. От километра до трех.

– Это последний, – сказал Макгрет. – Эйб Каан.

С фотографии на меня смотрел мальчик в кипе. Макгрет рассказывал, не заглядывая в папку. Эйб пропал 29 сентября 1967 года.

– Днем в пятницу. У него папа слесарь. Побежал в синагогу чинить трубы в кабинете у раввина. Торопился успеть до шабата и службы. Эйб тем временем валял дурака дома. В конце концов мать на него наорала и велела пошевеливаться. Дескать, не хватало еще опоздать. На улицах в такое время никого. Все уже в синагоге либо дома, ужин готовят. Эйб вышел, но до синагоги так и не дошел. Ему было десять лет.

В тот момент я думал только о том, догадался ли Макгрет, что я соврал про рисунок. Может, нагромождая эти жуткие подробности, он надеялся пробудить во мне совесть.

– Это моя дочь, – сказал старик, проследив за моим взглядом.

Вообще-то я просто тупо таращился в пространство. На стене рядом с дверью в кухню висела фотография. Неухоженная брюнетка с неприятным выражением лица. И нисколько не похожа на Макгрета. С другой стороны дверного проема еще один снимок, еще одна женщина. Похожа на первую, но жестче и старше лет на пять-шесть.

– Это моя вторая дочь.

Я кивнул.

– У вас есть дети?

Нет, детей у меня не было.

– Ничего, успеется.

– Я не хочу детей.

– Ну что ж, бывает.

Шум океана. Спрингстин по радио. Веселый детский визг.

– Меня машина ждет, – сказал я.

Макгрет встал. От усилия у него перехватило дыхание, глаза заслезились, лицо пожелтело. Он широко улыбнулся:

– Я вас провожу.

Старик остановился на крыльце, сказал: если спустится по ступеням, мне придется нести его обратно. Как-то это неразумно, а?

Я согласился с ним.

– Сообщите мне, если вдруг что всплывет, – попросил Макгрет, пожимая мне руку.

– Будет сделано.

– Телефон мой у вас есть.

Я похлопал по карману, в который положил бумажку с его координатами.

– Ну добро. Осторожнее на дороге.

Я довольно быстро понял, что даже если бы водитель такси и вернулся за мной через час, то все равно бы меня не дождался. Выбраться из этого лабиринта и найти стоянку было нелегко. Я зашел в бар, куда слетались все новые клиенты, привлеченные скидкой на выпивку. На меня пялились. Я спросил у официантки телефон такси.

– Попробуйте, конечно, – ответила она. – Но они вообще-то особо не напрягаются.

Через тридцать минут я перезвонил диспетчеру и спросил, какого хера не едет мой таксист. Человек на другом конце провода не горел желанием мне помочь. Я вернулся в бар и получил от официантки еще один номер. По нему мне ответили, что свободных машин нет.

Проторчал я там уже больше часа, и теперь у меня оставалось две возможности: метро (до которого километров восемь) или звонок другу. Я набрал номер Мэрилин, она не ответила. Не ответили и все остальные знакомые с машинами, которых я звал на помощь в экстренных ситуациях. Руби предложила мне подождать, пока она поймает такси и заберет меня. По пробкам ей только в один конец тащиться было больше часа. Я велел ей сидеть пока на месте и вернулся к дому Макгрета.

На этот раз я справился сам, хотя и свернул пару раз не туда. Постучал, почти сразу услышал шаги и даже решил, что старик прикидывался дряхлым, на жалость бил.

Мне открыла женщина в сером брючном костюме, черной хлопковой блузке, простеньких серебряных сережках в форме букетиков.

Я узнал ее – младшая дочь Макгрета. Только на фотографии она больше напоминала капитана команды брейн-ринга. Может, она так и была в доме, просто я ее не видел?

– Чем могу помочь?

– Я Итан.

– Чем могу помочь, Итан?

– Я только что приходил. К вашему отцу. Меня машина не забрала. Не возражаете, если я войду на секундочку, мне надо его спросить… номер… чтобы я мог вернуться… вернуться домой. – Я замолчал, восхищаясь бессвязностью своей тирады. Похоже, женщине тоже понравилось. Пришлось добавить для ясности: – Я живу на Манхэттене.

Из глубины дома раздался голос Макгрета:

– Сэмми!

– Это он? Скажите ему, что я вернулся. Итан Мюллер.

Женщина оглядела меня с ног до головы.

– Погодите, – сказала она и закрыла дверь перед моим носом, но вскоре вернулась и, улыбаясь, произнесла: – Простите, просто он не любит сектантов.

Я что, похож на свидетеля Иеговы?

– Не знаю, что такое с нашим районом, – она посторонилась и впустила меня, – но уехать отсюда на такси очень непросто. Диспетчеры считают, что Бризи-Пойнт – это край света, типа Джерси. Кстати, меня зовут Саманта.

– Итан.

– У нас тут в районе есть парень-таксист. – Она набрала номер и передала мне трубку.

– Спасибо. – Я подождал десять гудков. – По-моему, его нет дома.

– Сэмми! – Голос Макгрета звучал уже на лестнице. Похоже, он собрался помирать.

– Иду! – И мне: – Если вы пару минут подождете, я вас подброшу до станции метро.

Отлично, сказал я и сел ждать за обеденный стол.

Саманта вышла в кухню. Я слышал, как она что-то выливает в раковину. Вскоре она вернулась с полотенцем и стаканом воды, поставила его на стол передо мной и двинулась вверх по лестнице.

Я заглянул в кухню. Похоже, Саманта не особенно готовкой увлекалась. Из дуршлага, полного спагетти, в раковину стекала вода. Рядом стояла открытая банка с соусом «маринара». Мне стало грустно. Неужели она будет это есть на ужин? Или он? Или они оба? Я поставил на огонь сковородку и вывалил туда соус.

Наверху Саманта спорила с отцом. Слов не разобрать, но она явно о чем-то его просила. И безуспешно. Просто удивительно, сколько всего можно сказать о песне, даже если не понимаешь текста. В голосе Саманты звучало такое отчаяние, что я совсем расстроился. А меня расстроить трудно, особенно если дело касается отцов.

Я слушал Саманту и думал, что давно плюнул бы на ее месте. Вспомнил собственного отца, как он передает мне свои царственные повеления через Тони Векслера. «Твой папа хочет. Твой папа предпочел бы. Твой папа говорит». Жизнь моя превратилась бы в сплошной кошмар, если бы члены нашей семьи общались напрямую.

Наверху Саманта произнесла:

– Черт, папа!

Соус начал закипать. Я помешал его и убавил огонь. Саманта спустилась через полчаса.

– Простите, – сказала она, – папа не в настроении. – Она заметила сковороду. – Да что вы, я бы сама приготовила!

– Все-таки теплым он вкуснее.

– Он говорит, что не хочет есть. – Она потерла лоб. – Упрямый до ужаса.

Я кивнул.

Она еще немного постояла, оттирая со лба бровь скрюченными пальцами. Губы у нее были очень красивые, полные, а на щеках веснушки, правда слегка побледневшие, наверное, долго в офисе сидит. Кто она? Может, у нее своя транспортная фирма? Или она занимается книгоиздательством? Или работает ассистентом в банке? Нет, я ее явно недооценивал. Наверняка она выбрала профессию, достойную трудной и почетной работы отца. Пусть она будет социальным работником.

Саманта успокаивалась, и стало заметно, как она похожа на отца. То, что я принимал за энергичность характера, сейчас казалось мне стоицизмом. Макгрет наверху закашлялся, Саманта даже ухом не повела, лишь тверже сжала губы и сощурилась. Не самая шикарная женщина, и лоска в ней никакого, и все же, как ни странно, в тот момент она меня очаровала. Наплевать ей было на то, что я думаю о ее трудностях. Она была «соседской девчонкой», а я таких встречал не часто.

– Пойдемте, я вас отвезу, – сказала она.

Мы дошли до стоянки. На лобовом стекле ее «тойоты» красовался полицейский значок.

– Вы, значит, в полиции работаете?

– Нет, я прокурор.

По дороге мы немного поговорили. Она громко смеялась и фыркала, когда я рассказал ей о телефонном звонке отца.

– Мама дорогая. – Она покачала головой, утирая слезы. – Опять он за свое. Удачи вам.

– Почему это?

– Он сказал мне, что вы ему помогаете.

– Так и сказал?

– По-моему, вы не совсем согласны.

– Я бы и рад ему помочь, но не могу. Я ему битый час это сегодня объяснял.

– А он считает, что вы очень даже помогли.

– Ну и слава богу.

– Иногда, – она улыбнулась, – у него бывают навязчивые идеи.

Мы доехали до метро. Я поблагодарил Саманту.

– Это вам спасибо, что приехали к нему.

– Не за что. По-моему, пользы от меня было мало.

– Он хоть чем-то занялся. Вы и представить себе не можете, как это важно.