Я уложил ее в постель и вышел в гостиную ждать Майло. Незадолго до полуночи он тихонько постучал. В руках он держал твердую коробку размером с атташе-кейс, а одет был в водолазку, брюки из твида и ветровку. Все черного цвета. Настоящая пародия на одежду лос-анджелесского хипстера.

– Пытаешься раствориться в ночи, Зорро?

– Возьмем твою машину. Я не собираюсь демонстрировать «порше» в таком районе.

Я вывел из гаража «севиль», он поставил коробку в кузов, залез в кабину и скомандовал:

– Поехали.

Я следовал его указаниям и направился по бульвару Сансет к дороге 405, ведущей на юг, где растворился в потоке несущихся в сторону аэропорта грузовичков со светящимися красным задними огнями. На пересечении с шоссе Санта-Моника я свернул к Лос-Анджелесу и поехал на восток по скоростной полосе. Шоссе было на редкость пустынным, таким я его никогда не видел; смягченное теплой влажной дымкой, оно выглядело как-то по-импрессионистски.

Майло опустил стекло и закурил дешевую сигару, пуская дым в проносящийся мимо город. Он выглядел усталым, будто весь выговорился по телефону. Я тоже чувствовал себя утомленным, поэтому мы оба молчали.

Вблизи Ла-Бреа низкий спортивный автомобиль с шумом догнал нас, проехал впритирку с моей машиной, выпустил клуб дыма и, прежде чем обогнать нас на скорости, близкой к ста милям в час, сверкнул всеми своими сигнальными огнями. Майло внезапно выпрямился – рефлекс полицейского – и наблюдал за автомобилем, пока тот не исчез из виду, и только тогда опять расслабился и принялся смотреть в боковое стекло.

Я проследил за его взглядом, устремленным на луну цвета слоновой кости, подернутую полосами облаков и какую-то жирную, хотя еще и не совсем полную. Она висела перед нами как гигантское йо-йо, слоновая кость, покрытая пятнами зелено-бурого цвета.

– Третья четверть луны, – сказал я.

– Больше похоже на семь восьмых. Это означает, что почти все психи начинают колобродить. Езжай дальше по десятой дороге до пересечения и сверни у Санта-Фе.

Он продолжал тихо бормотать указания о направлении движения до тех пор, пока мы не добрались до обширного безмолвного района оптовой торговли, складов и литейных. Никакого освещения, никакого движения на улицах, немногие машины, которые я заметил, стояли на площадках, огороженных для безопасности заборами, смахивающими на тюремные. По мере удаления от побережья дымка рассеивалась и очертания зданий центральной части Лос-Анджелеса становились более четкими. Но здесь, на фоне черной громады границ города, я с трудом мог различить похожие на мираж силуэты домов. Тишина казалась унылой – будто все душевные силы здесь истощились. Будто географические границы Лос-Анджелеса превысили запасы его энергии.

Майло указывал путь. Мы миновали несколько крутых поворотов и ехали по полосам асфальта, которые могли сойти за улицы или переулки, по лабиринту, из которого я не смог бы выбраться самостоятельно. Майло забыл о своей сигаре, она потухла, но запах табака остался в машине. И хотя задувавший в окно ветерок был теплым и приятным, мой друг начал поднимать стекло. Я понял причину этого раньше, чем он перестал крутить ручку стеклоподъемника. Новый запах подавил вонь жженого сукна от дешевой сигары. Какой-то металлический, сладкий и горький одновременно – запах гниения. Он проникал даже через стекло. И еще звук, холодный и звонкий, как аплодисменты стального гиганта, звук, скрежещущий где-то далеко в ночной тиши.

– Консервные заводы, – объяснил Майло. – Тянутся от Восточного Лос-Анджелеса до самого Вернона, но звук разносится далеко. Когда я только начал работать в полиции, в ночную смену водил здесь патрульную машину. Иногда ночью забивали свиней. И можно было слышать, как они визжат, бьются о стены и гремят цепями. Теперь, я думаю, им дают транквилизаторы. Вот здесь поверни направо, затем сразу же налево. Проезжай квартал и паркуйся, где удастся.

Лабиринт окончился узкой прямой дорогой длиной в квартал, ограниченной с обеих сторон забором. Никаких тротуаров. Сорняки проросли сквозь асфальт, как волосы на жировике. Вдоль обеих сторон улицы вплотную к забору стояли автомашины.

Я припарковался на первом попавшемся свободном месте рядом со старым «БМВ» с наклейкой на стекле и заваленной всякой дрянью задней полкой. Мы вышли из машины. Воздух стал более прохладным, но запах боен остался – не такой сильный, только след от него. Возможно, просто переменился ветер, хотя я этого не чувствовал. Скрежет металла уже не был слышен, его сменила музыка – эльфоподобные повизгивания электрооргана, мрачный бас и звуки среднего регистра, извлекаемые, скорее всего, из гитар. Если какой-то ритм и был, то я не мог его уловить.

– Время прихода гостей. Какой танец в моде на этой неделе?

– Уголовная ламбада, – ответил Майло. – Прислонись к партнеру и обшарь его – или ее – карманы. – Он сунул руки в сбои карманы и, сгорбившись, двинулся вперед.

Мы направились вверх по улице. Она упиралась в высокое, лишенное, как показалось вначале, окон здание. Стены из бледного кирпича в свете пары красных ламп приобретали розовый оттенок. Три этажа – трио поставленных один на другой последовательно уменьшавшихся кубов. Плоская крыша, стальные двери, ассиметрично расположенные под беспорядочно разбросанными закрытыми окнами, фасад обвивала паутина пожарных лестниц, похожая на отлитый из стали плющ. Подойдя ближе, я увидел огромные вылинявшие буквы, намалеванные над погрузочной платформой:

«КОМПАНИЯ БЕЙКЕРА ПО ИЗГОТОВЛЕНИЮ МИНЕРАЛЬНЫХ УДОБРЕНИЙ И ПОТАША».

Музыка зазвучала громче. Тяжелое, медленное клавишное соло. В промежутке между нотами стали слышны голоса. Когда мы подошли ближе, перед одной из дверей я увидел изогнувшуюся в форме буквы S очередь – пятидесятифутовая вереница муравьев, углубившаяся в улицу и заполонившая ее.

Мы пошли вдоль очереди. На нас оборачивались ожившие маски домино. Черная одежда была униформой, мрачность – дежурным выражением лиц. Цепи на обуви, сигареты – легальные и нелегальные, бормотание, шарканье и усмешки, то и дело попадающиеся подонки, принимающие амфетамин. Мелькание голой плоти, более белой, чем лунный свет. Грубые реплики, под стать электрооргану, вызывали у кого-то смех.

Возраст в основном между восемнадцатью и двадцатью пятью, тяготеющий больше к нижнему пределу. Я услышал за спиной кошачье мяуканье, затем опять раздался смех. Адское сборище.

Дверь, которая так притягивала к себе толпу, была покрыта ржавым четырехугольным листом металла и закрыта на задвижку. Перед ней стоял здоровяк, одетый в черную без рукавов майку с высоким воротником, шорты для серфинга с зеленым цветочным узором и высокие сапоги на шнуровке. Лет двадцать с небольшим, туповатые черты лица, сонные глаза и кожа, которая была бы багровой, даже если бы не освещалась красной лампой над его головой. Черные волосы на макушке торчали плотным ежиком, а по бокам прорезались полосками голого черепа. Я заметил пару мест, где волосы были редкими не от стрижки, – пушистые пятна, как у выздоравливающих после химиотерапии. Но, несмотря на это, тело его было огромным, даже жирноватым. Длинные сзади волосы заплетены в плотную намасленную косичку, перекинутую через плечо. По плечам рассыпаны прыщи. Сыпь, вызванная гормональными нарушениями, – это и объясняло выпадение волос.

Стоящие во главе очереди подростки что-то говорили ему. Он не отвечал. Не заметил и нашего приближения или предпочел не заметить.

Майло приблизился к нему:

– Добрый вечер, чемпион.

Вышибала продолжал смотреть в другую сторону.

Майло повторил приветствие. Вышибала рывком повернул голову и зарычал. Если бы не его габариты, это выглядело бы весьма комично. На народ, стоящий во главе очереди, это произвело впечатление.

Кто-то предупредил:

– Держись подальше, он знает кунг-фу.

Вышибала улыбнулся, опять посмотрел в сторону, похрустел костяшками пальцев и зевнул.

Майло в мгновение ока очутился нос к носу с верзилой и сунул ему свой полицейский жетон в жирную морду. Я не заметил, когда он успел вынуть его из кармана.

Вышибала опять зарычал, но было видно, что он подчиняется. Я оглянулся. Какая-то девушка с волосами цвета обескислороженной крови высунула язык и задвигала им. Парень, тискавший ее грудь, сплюнул и сделал грубый жест средним пальцем.

Майло помахал своим жетоном перед глазами вышибалы. Здоровяк следил за ним, как загипнотизированный.

Майло задержал руку. Вышибала с трудом читал, что написано в удостоверении.

Кто-то выругался. Кто-то завыл волком. Вой подхватили, и вскоре улица походила на дикие равнины, описанные в рассказах Джека Лондона.

Майло скомандовал:

– Открывай, Спайк, а то мы начнем проверку удостоверений личности и данных о здоровье.

Волчий хор звучал все громче, почти заглушая музыку. Вышибала нахмурил брови, обдумывая сказанное. Было просто больно на него смотреть. Наконец он засмеялся и засунул руку за спину.

Майло схватил руку верзилы; его большие пальцы с трудом обхватывали кисть вышибалы.

– Спокойно.

– Открываю, парень, – сказал Спайк. – Это ключ.

Его голос казался неестественно глубоким, как на пластинке, проигрываемой на медленных оборотах, но вместе с тем каким-то скулящим.

Майло попятился назад, освободив немного пространства, и следил за его руками. Вышибала вытянул из шорт ключ, открыл замок на задвижке и поднял ее.

Дверь на дюйм приоткрылась. Наружу хлынули жара, свет и шум. Волчья стая рванулась в атаку.

Вышибала прыгнул вперед, выставив руки, как, он полагал, это делают каратисты, и оскалив зубы. Стая остановилась, отступила, но все же раздалось несколько протестующих голосов. Верзила поднял руки высоко вверх и будто поскреб ими воздух. Свет от лампы придал радужным оболочкам его глаз красный оттенок. Его подмышки были выбриты. Там тоже красовались прыщи.

– Назад, мать вашу!.. – взревел он.

Волки замолкли.

– Впечатляюще, Спайк, – похвалил Майло.

Вышибала продолжал взирать на очередь. Его челюсть отвисла. Он пыхтел и потел.

Из щели в двери продолжали литься звуки. Майло положил руку на задвижку. Ее скрип привлек внимание вышибалы. Он повернулся к полицейскому.

– Дай ему, – прозвучал сзади нас голос.

– Мы сейчас идем туда, Спайк, – сказал Майло. – Успокой эту рвань.

Тот закрыл рот и громко засопел носом. В одной ноздре появился пузырь соплей.

– Меня зовут не Спайк, – заявил он, – а Джеймс. Майло улыбнулся:

– О'кей. Ты хорошо работаешь, Джеймс. Когда-нибудь работал в клубе «Майян Мортгей»?

Вышибала вытер нос рукой:

– А?

Напряженный мыслительный процесс.

– Ладно, забудь.

Вышибала выглядел обиженным.

– Что ты сказал, парень? Серьезно.

– Я сказал, что у тебя блестящее будущее, Джеймс. Если эта работа устареет, ты всегда сможешь выставить свою кандидатуру в вице-президенты.

* * *

Огромная комната, лишь в нескольких местах прорезаемая резкими лучами света, почти вся была погружена во мрак. Цементные полы, стены, где я мог их разглядеть, – из покрашенного кирпича. Проходящие по потолку какие-то трубопроводы, арматура, прикрепленные к нему механизмы и трубки местами были вырваны, будто в припадке неистовства.

Слева располагался бар – деревянные двери, положенные на козлы, за ними металлические полки, уставленные бутылками. Рядом с полками – полдюжины белых сосудов со льдом.

Сверкающие фарфоровые сосуды. Крышки подняты.

Настоящие унитазы.

Двое мужчин работали без передышки, чтобы удовлетворить томимых жаждой подростков, наполняя стаканы содержимым бутылок и выкалывая лед из унитазов. Никаких водопроводных кранов; вода и содовая наливались из бутылок.

Остальное пространство комнаты было танцевальным залом. Никакой барьер не отделял толпу у бара от набившихся как сельди в бочке тел, извивающихся и дергающихся подобно вытащенному из воды груниону. Вблизи музыка казалась еще более аморфной. Но достаточно громкой, чтобы задать работу сейсмографам в Калифорнийском технологической центре.

Гении, творящие ее, стояли у задней стены на кое-как устроенной сцене. Пять облаченных в трико существ с ввалившимися щеками могли бы сойти за наркоманов, если бы выглядели чуть поздоровее. За их спинами можно было разглядеть черную войлочную обивку стены. На большом барабане было написано «ОТБРОСЫ».

Высоко на стене за усилителями виднелась вывеска «УДОБРЕНИЯ БЕЙКЕРА», частично загороженная написанным от руки лозунгом, прикрепленным по диагонали: «РАДЫ ВИДЕТЬ ВАС В ДЕРЬМОВОМ ДОМЕ».

Сопровождающие этот лозунг творения живописи были еще более очаровательны.

– Творческий подход к делу, – заявил я так громко, что почувствовал, как мое нёбо завибрировало, но слов слышно не было.

Вероятно, Майло понял, что я сказал, по губам, потому что усмехнулся и согласно кивнул. Затем он наклонил голову и бросился сквозь толпу танцующих на прорыв к бару.

Я нырнул за ним.

Мы, изрядно помятые, но все же целые, добрались до толпы утоляющих жажду. Блюда с неочищенным арахисом были расставлены рядом с квадратиками туалетной бумаги, используемой вместо салфеток. Поверхность стойки бара была мокрой. Мокрый и скользкий пол покрывала скорлупа от орехов.

Майло ухитрился пробиться за стойку бара. Оба бармена, худые, смуглые и бородатые, были в серых нижних рубахах без рукавов и мешковатых белых пижамных брюках. Тот, что стоял ближе к Майло, был лысым.

Именно к нему Майло и направился. Бармен поднял одну руку, чтобы дать отпор гостю, в то время как второй наливал кока-колу в стакан, на четверть наполненный ромом. Майло схватил лысого за запястье, слегка, но достаточно резко повернул его – не так, чтобы повредить, – но тем не менее глаза и рот бармена широко открылись, он поставил банку колы на стол и попытался выдернуть руку.

Майло, продолжая крепко сжимать запястье лысого, вновь проделал фокус с полицейским жетоном, но на этот раз действовал более осмотрительно. Он держал жетон так, чтобы удостоверение не было видно пьющим. Из толпы протянулась рука и подхватила стакан с ромом и колой. Другие руки начали стучать по стойке бара. Несколько ртов раскрылись в неслышных криках.

Лысый испуганно посмотрел на Майло.

Майло что-то прокричал ему в ухо.

Лысый что-то ответил.

Майло продолжал говорить.

Лысый указал ему на другого мастера по смесям. Майло отпустил руку бармена. Лысый подошел к напарнику, они посовещались. Напарник кивнул, и лысый вернулся к Майло, весь его вид выказывал смирение.

Я последовал за ними сквозь потную, толкающуюся толпу, в обход танцевального зала. Медленное продвижение отчасти напоминает балет, отчасти расчистку джунглей. Наконец мы добрались до дальнего конца комнаты, прошли за усилители и клубок электропроводов и оказались перед деревянной дверью с надписью «ТУАЛЕТЫ».

За дверью тянулся длинный холодный коридор с цементным полом, разбросанными клочками бумаги и мерзко выглядевшими лужами. Несколько пар тискали друг друга в темных углах. Несколько одиночек сидели на полу, опустив головы на колени. Запах марихуаны и вонь рвоты сражались за превосходство в органах обоняния. Уровень звука понизился до рева взлетающего реактивного самолета.

Мы миновали двери с надписями «ДЛЯ СТОЯЩИХ» и «ДЛЯ ПРИСАЖИВАЮЩИХСЯ», перешагивали через чьи-то ноги и пытались обойти какие-то отбросы. Лысый делал это ловко, его походка была легкой и проворной, пижамные брюки раздувались на ходу. В конце коридора оказалась еще одна дверь из проржавевшего металла, похожая на ту, которую охранял вышибала.

– На свежем воздухе, хорошо? – предложил лысый писклявым голосом.

– А что там снаружи, Роберт?

Бармен пожал плечами и почесал подбородок:

– Зады.

Ему можно было дать от тридцати пяти до сорока пяти лет. Борода оказалась всего-навсего легким пушком, который не особенно скрывал лицо. А это лицо следовало бы прятать: мелкая крысиная морда, хмурая и злобная.

Майло толкнул дверь, выглянул наружу и взял бармена за руку.

Мы вышли на небольшую огороженную автостоянку. Там стояли двухтонный грузовик и три легковые машины. Земля была завалена мусором, кучи которого в некоторых местах доходили до трех футов высотой; ветер ворошил его. Над забором висела жирная луна.

Майло отвел лысого на сравнительно чистое место почти на середину участка, подальше от машин.

– Это Роберт Гэбрей, – сказал он мне. – Чрезвычайный и полномочный знаток смесей. – И, обращаясь к бармену: – У тебя быстрые руки, Роберт.

Бармен повертел пальцами:

– Надо же работать.

– Старая протестантская мораль?

Ничего не выражающий взгляд.

– Тебе нравится работать, Роберт?

– Надо. Они всё учитывают.

– Кто они?

– Хозяева.

– Они что, там, внутри, следят за тобой?

– Нет. Но у них есть глаза.

– Это смахивает на ЦРУ, Роберт.

Бармен промолчал.

– Кто тебе платит, Роберт?

– Есть парни.

– Какие такие парни?

– Они хозяева этого здания.

– Какое имя стоит на твоем платежном чеке?

– Нет никаких чеков.

– Значит, платят наличными, Роберт?

В ответ кивок.

– Значит, ты скрываешь свои доходы от Налоговой службы?

Гэбрей скрестил руки и потер плечи.

– Выкладывайте, что я такого сделал?

– Ты это знаешь лучше меня. Правда, Роберт?

– Арабы, они хозяева.

– Как зовут?

– Фаризад, Наризад, Наришит, выбирайте сами.

– Похоже на иранцев, а не на арабов.

– Как вам нравится.

– Сколько времени ты работаешь здесь?

– Пару месяцев.

Майло покачал головой:

– Нет, я так не думаю, Роберт. Хочешь попробовать еще раз?

– Что? – Гэбрей казался удивленным.

– Вспомни, где ты был на самом деле два месяца назад, Роберт.

Гэбрей опять потер плечи.

– Замерз, Роберт?

– Нет, это так... О'кей, да, правильнее сказать, пару недель.

– Ага, – кивнул Майло. – Это уже лучше.

– Как хотите.

– Недели, месяцы – для тебя что, все равно?

Гэбрей не ответил.

– Это просто показалось месяцами?

– Как хотите.

– Время летит быстро, когда тебе весело?

– Как хотите.

– Две недели, – продолжал Майло. – Это уже больше похоже на правду, Роберт. Наверное, ты это хотел сказать. Зачем доставлять неприятности – ты просто ошибся, правильно?

– Да-а.

– Ты забыл, что два месяца тому назад ты вообще нигде не работал, потому что сидел в окружной тюрьме из-за ерундового случая с мари-ху-аной.

Бармен пожал плечами.

– Умнее не придумаешь, Роберт, работать под этими красными фонарями, когда у тебя в багажнике лежит такой кирпичик.

– Это было не мое добро.

– А-а.

– Правда, парень.

– Значит, ты повесил на себя чью-то вину?

– Ага.

– А ты, оказывается, просто добрый малый, а? Настоящий герой.

Гэбрей опять пожал плечами. Потер их. Поднял руку и почесал макушку.

– У тебя что, зуд, Роберт?

– Все в порядке, парень.

– Уверен, что это не от наркотиков?

– У меня все в порядке, парень.

Майло посмотрел на меня:

– Роберт умеет смешивать не только жидкости. С порошками у него тоже неплохо получается. Настоящий химик-любитель. Не так ли, Роберт?

Очередное пожатие плечами.

– Ты работаешь днем, Роберт?

Отрицательное движение головой.

– Твой офицер знает, что ты работаешь здесь?

– А почему я не могу этого делать?

Майло нагнулся к лысому и терпеливо улыбнулся.

– Потому что предполагается, что ты, как рецидивист, хотя и мелкий, должен держаться подальше от вредного влияния, а этот народец там, внутри, не выглядит очень уж благонадежным.

Гэбрей втянул воздух сквозь сжатые зубы и уставился в землю.

– Кто сказал вам, что я здесь?

– Избавь меня от своих вопросов, Роберт.

– Это та самая сука, да?

– Какую суку ты имеешь в виду?

– Сами знаете.

– Разве?

– Знаете – вы же нашли меня здесь.

– Злишься на нее, Роберт?

– Не-а.

– Совсем нет?

– Не даю себе взбеситься.

– А каким ты становишься?

– Никаким.

– Спокойным?

Вместо ответа Гэбрей спросил:

– Можно мне закурить?

– Она оплатила твой выпуск на поруки, Роберт. По моим понятиям, это делает ее героиней.

– Я женюсь на ней. Можно мне закурить?

– Конечно, Роберт, ты свободный человек. По крайней мере, до суда. Все потому, что эта сука внесла за тебя залог.

Гэбрей вынул из своих пижамных брюк пачку «Кулз». Майло зажег для него спичку.

– Давай поговорим о том, где ты был три месяца назад, Роберт.

Гэбрей затянулся и снова сделал вид, что не понимает, о чем разговор.

– За месяц до ареста, Роберт. Поговорим о марте.

– Ну и что о нем?

– О «Майян Мортгей».

Гэбрей курил и смотрел в небо.

– Помнишь о нем, Роберт?

– А что о нем?

– Вот это.

Майло вытащил что-то из кармана рубашки, фонарик с тонким лучом и цветной фотоснимок. Он держал снимок перед глазами Гэбрея и освещал его фонариком. Я встал позади бармена и заглянул через его плечо.

То же лицо, что и на снимке, отданном мне Мертафами. То есть ниже линии волос. Но над этой линией череп был расплющен так, что мозг выступал наружу. От волос остался спутанный красно-черный клубок. Кожа цвета яичной скорлупы. Черно-красное ожерелье охватывало шею. Глаза напоминали два пурпурных баклажана.

Гэбрей посмотрел на снимок, затянулся и спросил:

– Так что?

– Помнишь ее, Роберт?

– А почему я должен ее помнить?

– Ее имя – Дон Херберт. Ее убили около «Майян», ты сказал детективам, что видел ее с каким-то типом.

Гэбрей стряхнул пепел и улыбнулся.

– Значит, Вот в чем дело? Ага, наверное, я им так сказал.

– Наверное?

– Это было давно, парень.

– Три месяца назад.

– Это большой срок, парень.

Майло приблизился к Гэбрею и уставился на низенького бармена.

– Ты намерен помочь мне? Да или нет?

При этом он размахивал снимком отдела по убийствам.

– А что случилось с теми полицейскими? Один из них, сдается мне, был наркоманом.

– Они пораньше удалились от дел.

Гэбрей рассмеялся:

– Куда? В Тиа-Ванна?

– Ну-ка, расскажи мне, Роберт.

– Я ничего не знаю.

– Ты видел ее с каким-то типом.

Пожатие плечами.

– Ты наврал этим бедным, перегруженным работой сыщикам, Роберт?

– Я? Ни за что. – Улыбка. – Провалиться мне на этом месте.

– Расскажи мне то, что ты сказал им.

– Они что, не записали разговор?

– Тем не менее расскажи мне.

– Это было давно.

– Три месяца назад.

– Это большой срок, парень.

– Конечно, Роберт. Целых девяносто дней. Но подумай вот о чем: при твоем прошлом даже маленькая щепотка травки может упечь тебя на срок в два или три раза больше. Подумай о трехстах холодных днях – а в твоем багажнике было намного больше травки.

Гэбрей посмотрел на снимок, отвернулся, затянулся сигаретой.

– Она была не моя. Травка, я имею в виду.

Наступила очередь посмеяться Майло:

– Это и будет твоим оправданием на суде.

Гэбрей нахмурился, сжал сигарету, затянулся.

– Вы говорите, что можете помочь мне?

– Зависит от того, что ты мне скажешь.

– Я видел ее.

– С парнем?

Кивок.

– Расскажи мне все, что знаешь, Роберт.

– Это и есть все.

– Передай это как рассказ. Однажды, давным-давно...

Гэбрей захихикал:

– Ага, конечно. Однажды, давным-давно... я видел ее с парнем. Конец.

– В клубе?

– Снаружи.

– Где снаружи?

– Приблизительно... за квартал.

– Ты видел ее только единственный раз?

Гэбрей задумался.

– Может, я и видел ее и еще когда-то. Внутри.

– Она была постоянной посетительницей?

– Думайте, как хотите.

Майло вздохнул, похлопал бармена по плечу:

– Роберт, Роберт, Роберт.

Гэбрей отступал при каждом упоминании его имени.

– Что?

– Это слишком короткий рассказ.

Гэбрей затоптал сигарету и достал следующую. Он ожидал, что Майло даст ему прикурить, но когда этого не произошло, вынул свои спички.

– Я видел ее, может быть, еще один раз, – сказал он. – Да. Я работал там только пару недель.

– Трудно удержаться на работе, Роберт?

– Мне нравится передвигаться, парень.

– Бродяга, значит.

– Как хотите.

– Видел ее дважды за две недели, – продолжал Майло. – Похоже, ей нравилось это место.

– Сплошное дерьмо, – заявил Гэбрей с внезапным порывом возмущения. – Все они, богатое тупоголовое дерьмо, приезжали туда, чтобы поиграть в уличную жизнь, а потом сбегали обратно на Родео-драйв.

– Дон Херберт производила впечатление богатой сучки?

– Они все одинаковы, парень.

– Когда-нибудь разговаривал с ней?

В глазах бармена появилась тревога.

– Не... Я уже сказал, что видел ее только один, может быть, два раза. Правда. Я не отличил бы ее от дерьма – я не имел к ней никакого отношения и никакого отношения к этому, – проговорил Гэбрей, указывая на фотоснимок.

– Ты уверен?

– Точно уверен. Точнее быть не может, парень. Это не мой стиль.

– Расскажи мне о том, как ты видел ее с тем типом.

– Как я и говорил, однажды, давным-давно, я работал там. И вот однажды я вышел покурить и увидел ее. Запомнил я ее по единственной причине – из-за того парня. Он не был одним из них.

– Одним из кого?

– Да из этого дерьма. Она – да, но не он. Он как-то выделялся.

– Как выделялся?

– Как порядочный.

– Бизнесмен?

– Не-а...

– Кто же тогда?

Гэбрей пожал плечами.

– Он был в костюме, Роберт?

Гэбрей глубоко затягивался сигаретой и размышлял.

– Не. Вроде как вы. «Сирс Реубак» – куртка такого типа. – Он ткнул рукой в свою талию.

– Ветровка?

– Ага.

– Какого цвета?

– Не знаю. Темного. Это было дав...

– Давно, – перебил его Майло. – Что еще на нем было?

– Штаны, ботинки, что там еще. Он был похож на вас. – Гэбрей улыбнулся и продолжал курить.

– Как это?

– Не знаю.

– Мощный?

– Ага.

– Моего возраста?

– Ага.

– Моего роста?

– Ага.

– Такие же волосы, как у меня?

– Ага.

– Ты описываешь двух сыщиков?

– Аг...что?

– Хватит трепаться, Роберт. Какая у него была прическа?

– Короткая.

– Лысый или с волосами?

Гэбрей нахмурился и прикоснулся к собственному голому куполу.

– У него были волосы, – выдавил он неохотно.

– Борода, усы?

– Не знаю. Он стоял далеко.

– И ты не припоминаешь какую-нибудь растительность на его лице?

– Нет.

– Сколько ему было лет?

– Не знаю. Пятьдесят, сорок, сколько хотите.

– Тебе двадцать девять. Был ли он значительно старше тебя?

– Мне двадцать восемь. Двадцать девять будет в следующем месяце.

– Поздравляю с днем рождения. Он был старше тебя?

– Намного.

– Настолько, что годился тебе в отцы?

– Может быть.

– Может быть?

– Не-а, не такой уж старый. Сорок, сорок пять.

– Цвет волос?

– Не знаю. Каштановые.

– Может быть или точно?

– Возможно.

– Светло– или темно-каштановые?

– Не знаю. Была ночь.

– Какого цвета были ее волосы?

– У вас в руках снимок.

Майло сунул фотографию в лицо бармену:

– Когда ты ее видел, она так выглядела?

Гэбрей отшатнулся и облизал губы.

– Ну... Ну... они были... ее волосы были не такими.

– Конечно, – согласился Майло. – Тогда еще они были на целом черепе.

– Ага. Нет. Я говорю о цвете. Вы знаете, желтые. Настоящие желтые, как яичница. При том освещении это было заметно.

– Она стояла под фонарем?

– Ну, в общем-то... Мне кажется, да. Оба они там стояли – под уличным фонарем. Всего одну секунду, пока не услышали меня и не разбежались.

– Ты не рассказывал тем детективам об освещении.

– Они не спрашивали.

Майло опустил снимок. Гэбрей продолжал курить и смотреть в сторону.

– Что мисс Херберт и этот выглядевший порядочным тип делали под фонарем? – спросил Майло.

– Разговаривали.

– У него были не светлые волосы?

– Я же вам сказал, у нее были светлые. Я их видел, парень. Они были как... банан, – усмехнулся Гэбрей.

– А его были каштановыми.

– Ага. Послушайте, если это так важно, то почему вы не записываете?

– Что еще ты помнишь о нем, Роберт?

– Это все.

– Среднего возраста, темная ветровка, темноволосый. Маловато взамен того, что я тебе обещал, Роберт.

– Я рассказал тебе то, что видел, парень.

Майло повернулся к Гэбрею спиной и посмотрел на меня.

– Ну что ж, мы пытались помочь ему.

– Вы имеете дело с большим ловкачом, – сказал бармен.

Майло продолжал стоять к нему спиной.

– Что ты хочешь сказать, Роберт?

– Трудное дело, парень. Я не хочу особенно распространяться, а то явится сюда какой-нибудь приятель и начнет разыскивать меня, понимаете?

– Ты не сказал мне ничего особенного, Роберт.

– Вы имеете дело с ловкачом.

Майло медленно повернулся к нему лицом:

– Я имею дело с тобой, Роберт, и ты тратишь мое время впустую, скрывая улики, и все это в добавление к тому кирпичику в твоем багажнике. Так что минимум шесть месяцев, а если попадешь не к тому судье, то можешь рассчитывать на целый год или около того.

Гэбрей протянул руки.

– Эй, я просто не хочу, чтобы кто-нибудь пытался свести со мной счеты. Тот парень был...

– Кто?

Гэбрей молчал.

– Тот парень был кто, Роберт?

– Уголовник – понятно? Видно было, что он не шутит. Что у него серьезное дело.

– Ты мог определить это на таком расстоянии?

– Кое-что можно заметить на любом расстоянии, правда? То, как он стоял, например. Не могу объяснить. На нем были такие ботинки – большие, безобразные, какие выдают в тюрьме.

– Ты мог разглядеть его ботинки?

– Нечетко, из-за света. Но они были большие – я видел такие раньше. Что вы хотите от меня? Я пытаюсь вам помочь.

– Хорошо, Роберт, не волнуйся, мы еще никого не задержали.

– А что, если?.. – спросил Гэбрей.

– Что, если что?

– Что, если я расскажу вам, а вы на этом основании его арестуете? Откуда мне знать, что он не выберется и не явится сюда, чтобы расплатиться со мной?

Майло вновь поднял фотографию.

– Посмотри, что он сделал, Роберт. Как ты думаешь, дадим мы ему разгуливать на свободе?

– Это для меня ничего не значит, парень. Я не доверяю самой системе.

– Вот как?

– Ага. Я все время вижу парней, которые совершают преступления, а потом преспокойненько разгуливают на свободе.

– Да-да-да, – проговорил Майло. – Куда мы катимся? Послушай, гений, если мы найдем того парня, он не будет разгуливать на свободе. А если ты расскажешь мне что-нибудь, что поможет нам найти его, то спокойно будешь гулять. И заработаешь поощрение. Да что там, черт возьми, говорить, Роберт, с этим поощрением ты сможешь, если хорошенько соберешься с духом, зажить припеваючи.

Гэбрей курил, притопывая ногой, и хмурился.

– В чем дело, Роберт?

– Я думаю.

– А-а. Тихо, он думает, – обратился ко мне Майло.

– Его лицо, – наконец сказал бармен. – Я видел его. Но только секунду.

– Вот как? Злое? Какое?

– Не-а, он просто разговаривал с ней.

– А что делала она?

– Слушала. Когда я увидел их, я подумал: надо же, эта панковская шлюха слушает Мистера Порядочного. Ни на что не похоже.

– Ты говорил, Мистер Уголовник.

– Ага. Но все-таки он не вязался с той сценой – в такое время там только и встретишь, что этих уродов-панков, наркоманов и ниггеров. И легавых. Вначале я подумал, что он легавый. Затем решил, что он похож на уголовника. В общем-то никакой разницы.

– О чем они говорили?

– Я не мог расслышать, парень. Это было...

– Он держал что-нибудь в руках?

– Вроде чего?

– Вроде чего угодно.

– Вы имеете в виду что-то, чем можно ее ударить? Ничего я не видел. Вы действительно думаете, что это он убил ее?

– Какое у него было лицо?

– Обычное... а-а, какое-то... квадратное. – Гэбрей взял сигарету в рот и руками изобразил кривой квадрат. – Правильное лицо.

– Цвет лица?

– Белый.

– Бледное, смуглое, какое?

– Не знаю, просто белый мужик.

– Такого же цвета, как она?

– Она была накрашена – настоящее белое дерьмо, какое им нравится. Он был темнее. Обычный белый. Самый обыкновенный белый.

– Какого цвета глаза?

– Я был слишком далеко, чтобы увидеть, парень.

– Как далеко?

– Не знаю. Полквартала.

– Но ты смог разглядеть его ботинки.

– Может, и ближе... Я видел их. Но я не видел цвета глаз.

– Какого роста он был?

– Выше нее.

– Выше тебя?

– А-а... Может быть. Ненамного.

– Какой у тебя рост?

– Пять футов десять дюймов.

– Значит, он был такого же роста? Пять футов одиннадцать дюймов или шесть футов?

– Думаю, так.

– Массивный?

– Да, но не жирный, знаете.

– Если б знал, то тебя бы не спрашивал.

– Массивный, крупный, знаете, такой, который работает физически. На свежем воздухе.

– Мускулистый?

– Ага.

– Ты сможешь узнать этого типа, если опять увидишь его?

– Почему вы спрашиваете? – Еще одна вспышка тревоги. – Вы все-таки поймали кого-то?

– Нет. Ты вспомнишь его, если увидишь фотографию?

– Ага, конечно, – согласился Гэбрей и продолжал болтливо: – У меня хорошая память. Поставьте его в ряду для опознания, и я устрою вам прекрасное опознание, если вы будете ко мне хорошо относиться.

– Ты пытаешься повлиять на меня, Роберт?

Гэбрей улыбнулся и пожал плечами:

– Просто забочусь о деле.

– Ну хорошо, – произнес Майло. – Давай позаботимся кое о чем прямо сейчас.

* * *

Мы провели Гэбрея по автостоянке, миновали набитую мусором канаву на задах здания и вышли на улицу. Очередь у двери не особенно сократилась. Вышибала заметил нас, когда мы проходили мимо.

– Чертов Кинг-Конг, – прошептал Гэбрей.

– Парень, что был с мисс Херберт, такой же крупный, как Джеймс? – спросил Майло.

Гэбрей рассмеялся:

– Нет – ни в коем случае. Этот – не человек. Таких, мать их, добывают в зоопарках.

Майло подтолкнул бармена вперед. Пока мы не дошли до машины, он расспрашивал Гэбрея, но больше ничего не вытянул.

– Красивая тачка, – заметил Гэбрей, когда мы остановились у «севилли». – Конфисковали ее у кого-то или как?

– Добыли тяжелым трудом, Роберт. Старая протестантская мораль.

– Я католик, парень. Во всяком случае, был когда-то. Вся эта чепуха с религией – просто дерьмо.

– Заткнись, Роберт, – скомандовал Майло и открыл заднюю дверцу.

Он снял с сиденья коробку, усадил Гэбрея и сел рядом с ним, оставив дверь открытой, чтобы внутрь автомобиля попадал хоть какой-нибудь свет. Я стоял у машины и наблюдал, как Майло возился с коробкой. Внутри лежала книга – «Составление портрета личности по описанию». Майло показал Гэбрею транспаранты с нарисованными на них чертами лица. Гэбрей отобрал некоторые и сложил их вместе. Когда он закончил работу, на нас смотрело спокойное лицо белого человека. Лицо из букваря для Дика и Джейн. Чей-то папочка.

Майло пристально разглядывал его, потом уложил в коробку, что-то записал и заставил Гэбрея желтым маркером пометить на карте города место. Задав еще несколько вопросов, он вылез из машины. Гэбрей последовал за ним. Несмотря на теплый ветерок, голые плечи бармена покрылись гусиной кожей.

– Все? – спросил он.

– В данное время – да, Роберт. Я уверен, что мне можно этого и не говорить, но тем не менее: адрес не менять. Оставаться там, где я могу тебя найти.

– Никаких проблем. – Гэбрей направился прочь.

Майло задержал его.

– А тем временем я намерен писать письма. Одно – твоему офицеру-наблюдателю с сообщением, что ты работаешь здесь и не проинформировал его об этом. Другое – мистеру Фаризаду и его приятелям о том, что ты донес на них и поэтому пожарная охрана закрывает их заведение. И третье письмо – в налоговое управление, с извещением о том, что ты Бог знает сколько времени получаешь деньги наличными и не заполняешь декларацию о доходах.

Гэбрей согнулся как от судороги.

– Но, парень...

– Плюс рапорт прокурору о твоей истории с травкой, в котором я доложу ему, что ты не желал сотрудничать и мешал следствию и что договориться с тобой о даче свидетельских показаний практически невозможно. Я не люблю писать письма, Роберт. Я становлюсь раздражительным. А если мне придется тратить время на то, чтобы разыскать тебя, я разозлюсь еще больше и все эти письма будут отправлены немедленно. Ну, а если ты будешь хорошо себя вести, я порву их. Comprende?

– Ну, парень, это грубо. Я говорил прав...

– Никаких проблем, если ты будешь вести себя хорошо, Роберт.

– Ага, да. Да, непременно.

– Точно?

– Да-да. Можно мне идти? Мне нужно работать.

– До тебя доходит, что я говорю, Роберт?

– Я все слышу. Оставаться на месте, быть чертовым бойскаутом. Никаких телодвижений, никаких обманов. О'кей. Можно идти?

– Да, вот еще что, Роберт. Твоя леди.

– Да? – Голос Гэбрея посуровел, что превратило его в нечто отличающееся от хныкающего страдальца. – Ну, и что насчет нее?

– Она исчезла. Улетела из клетки. Даже не думай искать ее. И в особенности и думать забудь, чтобы тронуть ее за то, что она рассказала мне. Потому что я все равно нашел бы тебя. Поэтому тебе не в чем ее винить.

Глаза Гэбрея широко раскрылись:

– Исчезла? Что за... Что вы хотите сказать?

– Исчезла. Она решила покончить со всем этим, Роберт.

– А, дерьмо...

– Когда я разговаривал с ней, она показала мне свои чемоданы. Она буквально потрясена твоими взглядами на семейную жизнь.

Гэбрей промолчал.

Майло продолжал:

– Ей надоело, что ее все время колотят, Роберт.

Гэбрей бросил сигарету и со злостью затоптал ее.

– Она врет, – заявил он. – Подлая сука.

– Она внесла за тебя залог.

– Она была должна мне. Она и сейчас мне должна.

– Забудь об этом, Роберт. И думай о письмах.

– Ага, – отозвался Гэбрей, притопывая ногой. – Все, как вы захотите. Насчет этого я спокоен. У меня в жизни правильная позиция.