Она проснулась на рассвете, голодная, и через стеклянную дверь стала наблюдать за пеликаном, нырявшим в волны за своим завтраком. Вдоль линии прибоя бродили ржанки. Внимание Грейс привлекла черная точка, то появлявшаяся, то исчезавшая в волнах. Женщина встала, завернулась в желтое кимоно и вышла на террасу.

Устремив взгляд туда, где она в последний раз видела черную точку, Блейдс ждала. Вот опять, в нескольких ярдах к северу… Калифорнийский морской лев медленно плыл по волнам, время от времени ныряя на глубину. Красивый, благородный хищник.

Грейс немного полюбовалась им, а потом сварила кофе и выпила первую из трех чашек, пока делала себе яичницу из четырех яиц с сыром, генуэзской салями, вымоченными в воде сушеными белыми грибами и душистым луком. Намазав маслом две булочки, врач съела все до крошки. В половине восьмого она была уже на шоссе, не сдерживая «Астон Мартин» и готовясь к встречам с пациентами, которыми будет заполнен весь ее день.

Беверли, готовившаяся к свадьбе, была гораздо лучше одета и причесана, а также явно лучше владела собой, чем та молодая вдова с красными от слез глазами, которая впервые появилась в кабинете Блейдс. Тогда она вся дрожала и едва могла говорить. Сегодня утром ее глаза были ясными, и сердечность и ожидание перемежались в них со вспышками тайного жара – Грейс знала, что это признак вины.

Не слишком сложная задача: в тот момент, когда будущий муж должен получить свой официальный статус, бедняжка могла думать только о бывшем муже.

Когда Бев познакомилась с тридцатилетним пожарным Грегом из Портленда, он отличался невозмутимостью и непринужденностью человека, тело которого работает, как часы. А потом часы сломались.

Рак, отнявший у него жизнь, был той редкой формы, лекарства от которой не существовало. Беверли видела, как тает муж.

Кто мог винить ее за то, что она утратила надежду? Грейс потребовалось много времени, чтобы убедить эту милую, добрую молодую женщину, что понятие «будущее» для нее тоже имеет смысл. Теперь Бев собиралась предпринять вторую попытку, и это отлично!

– Я не боюсь, доктор Блейдс. Думаю, я просто… волнуюсь. Ладно, хотите честно? Я напугана до смерти.

– Значит, вы во всеоружии, – сказала психотерапевт.

– Прошу прощения?

– Если вы в ужасе, это совершенно понятно, Бев. Все, что слабее ужаса, можно расценивать как героизм.

Бев смотрела на собеседницу во все глаза.

– Вы не шутите?

– Нет.

На лице пациентки отразилось сомнение.

– Когда вы начали волноваться? – Грейс намеренно избегала слова «страх». Менять контекст – это ее работа.

– Пожалуй… недели две назад, – сказала Бев.

– По мере приближения свадьбы.

Кивок.

– А вы можете утверждать, что до этого в основном были счастливы? – продолжила расспросы доктор.

– Да, конечно.

– Конечно…

– Я выхожу за Брайана. Он замечательный человек.

– Но…

– Никаких «но», – сказала Беверли и расплакалась. – Я чувствую себя неверной женой! Как будто изменяю Грегу!

– Вы любили Грега. И, естественно, верны его памяти.

Клиентка всхлипнула.

– Для всех остальных Грег – просто память. Для вас – другой мужчина, – сказала врач.

Эти слова вызвали новый поток слез.

Грейс позволила Бев немного поплакать, а потом наклонилась к ней, вытерла ей платком глаза и сжала ее руку. Когда пациентка тяжело вздохнула, психотерапевт посадила ее в кресло, придав ей позу, которая заставляла расслабиться.

В вопросах исцеления начинает тело, а разум идет следом. Так сказал ей Малкольм. Один раз, но она запомнила.

Прием сработал: лицо Бев расслабилось. Слезы высохли.

Блейдс подарила ей самую ласковую улыбку, на которую только была способна. Клиентка улыбнулась ей в ответ.

Посторонний человек мог бы принять их за двух хорошеньких молодых женщин, непринужденно болтающих в красивой, ярко освещенной комнате.

– Грег вас очень любил, и поэтому одну вещь мы знаем точно, – сказала Грейс, дождавшись нужного момента.

– Какую? – Бев смотрела на нее затуманенными от слез глазами.

– Он хотел, чтобы вы были счастливы.

Молчание.

– Да, знаю, – наконец произнесла молодая вдова. Это прозвучало как признание.

– Но это по-прежнему вас беспокоит.

Беверли не ответила.

Врач попробовала зайти с другой стороны.

– Может, не стоит думать, что Грег оккупировал все ваши чувства, а попробовать думать о нем как о партнере?

– Партнере в чем?

– В жизни, которая вас ждет, – сказала Грейс.

– Жизни, – выдохнула сидящая перед ней женщина. Как будто само это слово вызывало у нее отвращение.

– Давайте проясним. Ваши с Грегом чувства были очень глубокими, а такое не исчезает только потому, что этого требуют светские условности. Но это не делает вас неверной Грегу. Или Брайану.

– Тем не менее, – настаивала Бев, – я чувствую себя обманщицей. И вы правы – по отношению к ним обоим.

– К Грегу за то, что впустили радость в свою жизнь. А к Брайану потому, что думаете о Греге.

– Да.

– Это абсолютно логично, милая. Но попробуйте взглянуть на это следующим образом: вы трое – Брайан, вы и Грег – можете взяться за дело, как единая команда.

– Я… какое дело?

– Дело – это будущая жизнь Бев. Дело – это счастье, которого достойна Бев, – сказала Грейс. – Одобренное единогласным голосованием. – Она улыбнулась. – Кстати, я поддерживаю это предложение.

Клиентка поерзала в кресле. Поджала губы.

– Надо полагать.

Психотерапевт поняла, что перестаралась. Она позволила Беверли немного посидеть и подумать, а мышцы ее лица снова расслабились, хотя она и оставалась сидеть в той же позе, предприняла еще одну атаку.

– Формально ваша свадьба – это праздник. Но нет никакой нужды мгновенно переполняться радостью просто потому, что вы напечатали приглашения и люди будут сидеть в церкви. Эмоционально неразвитый человек сможет с этим справиться. Но вспомните, что я говорила вам в прошлом году: вы эмоционально развиты.

Молчание.

– Вы способны на глубокие чувства, Бев. Так было всегда, – продолжала Блейдс. – Вспомните истории, которые вы мне рассказывали, – как вы заботились о раненых животных.

В этом мы похожи, подруга.

Никакой реакции от клиентки. Наконец медленный кивок.

– Умение глубоко чувствовать – это достоинство, Бев. Это придает жизни смысл, и в какой-то момент ваше счастье будет больше, чем если б вы просто плыли по течению.

Долгое молчание.

– Я очень на это надеюсь, – в конце концов произнесла вдова.

Грейс положила ладонь ей на плечо.

– Конечно, теперь вы этого не можете видеть. Никак. Но это произойдет, и в будущем вас ждет счастье, причем более глубокое, чем если бы вы не справились с собой прямо сейчас. Это будет здорово.

Беверли пристально посмотрела на доктора. А потом пробормотала:

– Спасибо.

Доктор Блейдс не убирала ладонь с ее плеча. Она слегка надавливала на него – так, чтобы Бев знала, что о ней заботятся. Что за нее переживают.

– Не торопитесь. Не бегите от своих чувств, – убеждала Грейс пациентку. – В конечном итоге вы почувствуете, что Грег с вами. Что он одобряет и хочет, чтобы вы были счастливы, потому что любящие люди так и поступают, без всяких условий.

Уголки губ Беверли слегка разъехались, словно их тянул за нитки кукольник.

– Вы страшный человек, доктор Блейдс.

Грейс слышала это много раз.

– Я? – невинно переспросила она.

– Я имела в виду, страшно умная. Как будто вы смотрите прямо сюда. – Вдова похлопала себя по груди.

– Спасибо за комплимент, Бев, но ум тут ни при чем. Все мои знания – результат стремления понять людей. – Доктор подалась вперед. – Потому что если отбросить шелуху, то мы все одинаковые. И в то же время уникальные. Никто не жил вашей жизнью, не думал то, что думаете вы, не испытывал ваших чувств. И при всем при том, будь я на вашем месте, я бы чувствовала то же самое.

– Вы? – Удивление.

Честным ответом было бы: Кто знает?

– Конечно, – сказала Грейс вслух.

– А что бы вы делали на моем месте?

Врач улыбнулась.

– Поговорила бы с кем-то страшно умным. Потому что всем нам время от времени нужна помощь.

Воспоминания о Малкольме. Софи. Новые ощущения, когда спишь в чистой, приятно пахнущей постели. Завтрак. Ужин. Робкие попытки обнять, хотя бы чуть-чуть…

Грейс пришлось учиться переносить прикосновения. Вспоминая все это, она улыбнулась – и хорошо, потому что улыбка в этот момент была уместна, чтобы Бев подумала, что она относится к ней.

Пациентка вздохнула и обхватила себя руками.

– Я понимаю, о чем вы, доктор Блейдс, но когда я вернусь домой… Это может быть трудно.

– Может. Но вы справитесь. Как всегда.

Беверли теребила пальцем нижнюю губу. На пальце у нее было кольцо со сколами бриллиантов. Брайан, помощник водопроводчика, пускал пыль в глаза драгоценностями от «Зейлс».

– Иногда вы говорите, что жизнь должна быть трудной, чтобы иметь смысл, – пробормотала клиентка.

– Я говорю, что когда мы справляемся со своими эмоциями – как вы, – то учимся доверять друг другу.

Если бы…

Бев долго молчала.

– Наверное, нужно просто плыть по течению, – произнесла она наконец.

Грейс не ответила.

– Ладно, – сказала женщина. – Я должна принять ситуацию такой, какая она есть, даже если это означает думать о Греге.

– Не гоните от себя мысли о Греге. Он столько для вас значил!.. Зачем изгонять его из своего сознания?

Пациентка снова задумалась. Лицо ее напряглось, словно она решала трудную задачу.

– Во время полета из Портленда, доктор Блейдс, я почти все время вспоминала. Одно воспоминание было особенно ярким. Просто врезалось в память. Это было на озере. Мы брали каноэ, и Грег катал меня. Он был таким сильным… Сплошные мускулы. Каждый раз, когда он взмахивал веслом, оно дрожало. Его кожа блестела на солнце. Иногда мы начинали наше путешествие в солнечную погоду, а потом начинался дождь, и он был весь в капельках пота и дождя – прямо сиял.

Бев вздохнула.

– Я сидела в каноэ, смотрела на него и… Я хотела его. Прямо там и тогда. В лодке. – Она покраснела. – Но мы ничем таким не занимались. Я ему не сказала.

Грейс улыбнулась.

– Вы не хотели раскачивать лодку. В прямом и переносном смысле. Для вас очень важно равновесие, а в данный момент вы его утратили, потому что жизнь совершает новый поворот.

Беверли удивленно посмотрела на психотерапевта, а потом улыбнулась.

– Я вас не просто боюсь, доктор Блейдс. Я благодарю Бога за то, что он привел меня к вам.

* * *

День продолжался с вселяющей уверенность предсказуемостью. Грейс понимала, что формально она молода, но иногда ей казалось, что она уже видела в жизни все. Но это ощущение не вызвало отвращения к работе, не навевало скуку. Наоборот, оно вдохновляло и успокаивало.

Именно для этого я и создана.

Тем не менее нужно следить за тем, чтобы уверенность не переходила в самодовольство. И она никогда не впустит Страждущих в свой мир, ни на миллиметр.

Дружелюбие – пожалуйста. Но не дружба.

Потому что дружба – ограниченное понятие. Приятели, товарищи, наперсники – то, что в учебниках называется системой социальной поддержки, – хороши при мелких эмоциональных неурядицах. При глубоких душевных травмах нужен хирург, а не цирюльник.

Взгляд на психотерапию как на оплачиваемую дружбу Грейс считала отвратительным клише. Последнее, в чем нуждались пациенты, – это сентиментальная, слезливая, исполненная благих намерений болтовня со слащавыми улыбками, искусственными паузами, фальшивой серьезностью обязательной симпатии и подобострастным механическим повторением банальностей.

Насколько я понимаю, вы говорите…

Затолкайте в горло пациента сахар, и он поперхнется.

Жулики, практиковавшие такой подход, были либо жадными до денег шарлатанами, либо просто теми, кто хотел самоутвердиться. Вот почему столько неудачников пытаются сделать карьеру – кхе-кхе – консультантов.

Некоторые Страждущие приходили к Грейс, ожидая зрительного контакта, преувеличенной, театральной заботливости, которые они видели в телевизионных шоу и популярных фильмах.

Я не мозгоправ, но разыгрываю его на телевидении.

Если от Блейдс ждали сочувствия, она мягко рассеивала эти ожидания, предлагая конструктивную реальность. За четыреста пятьдесят долларов в час вы заслуживаете чего-то большего, чем эмоциональный подгузник для взрослого.

Вы заслуживаете взрослого человека.

Взглянув на часы, Грейс заварила себе крепкий эспрессо и успела выпить его до того, как зажглась красная лампочка на стене.

Очередь Рузвельта. Внимательного, обходительного, вежливого. Достаточно старого, чтобы быть ее отцом.

Если б у нее был настоящий отец…

Грейс почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Сердце ее затрепетало – вероятно, слишком много кофеина.

Она встала, пригладила волосы и выпрямилась.

Вперед.

* * *

К концу дня Грейс чувствовала необычную усталость. Со Стэном и Барб все оказалось немного сложнее, чем она предполагала. Они вошли в кабинет, враждебно настроенные друг к другу – такого психотерапевт еще не видела.

В расспросах не было необходимости. Супруги прямо заявили, что у каждого из них были увлечения на стороне и что теперь они разводятся. Они скрывали обоюдную неверность от Блейдс. Считали, что это не имеет значения, потому что все началось за много лет до самоубийства Йена.

Пара глупцов, верящих, что Йен ничего не знал, – ведь он был сумасшедшим, все так говорили.

Теперь брак распадался, несмотря на общее решение сохранить его, и Стэн с Барб злились.

На себя – за неудачу.

И в первую очередь за несчастливый брак.

И неизбежный переход: гнев на Йена, за то, что он пришел к ним в спальню и разбудил их, когда упал на пуховое одеяло, истекая кровью и расставаясь с жизнью.

Грейс не составило труда догадаться, что привело к распаду девятнадцатилетнего брака. Йена больше нет, а жизнь предназначена для того, чтобы жить, – если б она думала иначе, то поступила бы учеником к гробовщику.

Но теперь Блейдс задумалась о том, что еще могла пропустить.

– В общем, мы делим все пополам, и это решено, – заявил Стэн. – Логично и справедливо. – Он скрипнул зубами.

– Все кончено, назад пути нет, – бросила Барб.

Муж мрачно посмотрел на нее.

Доктор Блейдс знала ответ на свой следующий вопрос, но все равно задала его:

– Значит, вы думаете одинаково?

– Да.

– Да.

Жалкие лжецы. Тогда зачем же вы пришли?

Грейс спросила их об этом.

– Мы решили, что нам это нужно для окончательного расставания. Последние несколько лет вы были членом нашей семьи, а теперь семьи не будет.

Сначала им хочется развестись с Блейдс. Она улыбнулась про себя.

– Мы не хотим, чтобы вы думали, что не справились, потому что это никак не связано с Йеном, – объяснил Стэн.

– Абсолютно не связано, – кивнула Барб.

– Мы остались друзьями, – солгал ее муж. – Думаю, это само по себе достижение.

Чтобы доказать это, он взял жену за руку. Та нахмурилась, но сжала его пальцы, после чего поспешно отпустила их и отодвинулась.

– Вы идете дальше, и вы были так добры, что подумали обо мне, – сказала Грейс.

– Именно! – воскликнула Барб. – Прекрасно сформулировано. Идем дальше.

– Совершенно верно, – подтвердил Стэн, но с чуть меньшей уверенностью.

– Я благодарна, что вы подумали обо мне, и я желаю вам всего самого лучшего. И еще вы должны знать: я всегда к вашим услугам, – заверила их психотерапевт.

Можете мне поверить, ребята, в конечном итоге вы оба придете ко мне. По отдельности.

Документы будут подписаны, имущество поделено, но жизни этих двоих будут всегда связаны.

Йен об этом позаботился.

* * *

К тому времени, когда Грейс закончила предварительные записи в медицинских картах и загорелся сигнал, предупреждающий о последнем на сегодня пациенте, она уже планировала свой вечер.

Краткая остановка в рыбном ресторанчике около Дог-Бич ради палтуса с картошкой и коктейля «Сайдкар» в пластиковой кабинке подальше от бара. Сосредоточиться на еде и посылать сигналы мужчинам, чтобы они держались подальше.

Ах да, и салат на закуску. А может, не палтус, а камбала, если у них есть свежая. Или тарелка с гребешками и мягкокожими крабами. Потом домой, переодеться в шорты и футболку и пробежаться по темному пляжу. После пробежки – долгий душ и мастурбация под струей воды. Потом быстро просмотреть гору психоаналитических журналов, которая стала слишком высокой, а когда веки проиграют сражение с гравитацией – стаканчик спиртного на ночь или какая-нибудь чушь по телевизору.

Может, она подумает о красной комнате, а может, нет…

Зевнув, Грейс посмотрела на себя в зеркало встроенного шкафа, подправила макияж, аккуратно заправила белую блузку в черные слаксы и напомнила себе, что она авторитетный специалист и готова принять мистера Эндрю Тонера из Сан-Антонио, который нашел в каком-то журнале ее довольно необычную статью. Написанную без Малкольма, но в его стиле, потому что Блейдс, поднаторевшая в статьях по психотерапии, ненавидела их и отказывалась вырабатывать собственный стиль. В самом начале ей не терпелось увидеть свое имя в числе авторов, и она внимательно читала каждую публикацию, но всякий раз находила стиль изложения сухим.

Малкольм, несмотря на все свои достоинства, тоже отличался типичным профессорским стилем и не смог бы увлечь читателя даже описанием столкновения с астероидом.

Для того чтобы непрофессионал обратил внимание на самостоятельный опус Грейс, требовалась мотивация.

И конечно, у Эндрю Тонера она была – ведь он приехал к автору заинтересовавшей его статьи из великого штата Техас.

Когда к ней обращались за помощью пациенты из других городов – не так редко, как можно было бы подумать, – они часто оказывались неисправимыми перфекционистами. Люди, которые могли набрать в «Гугле» «психологическое лечение последствий насилия» и часами читать ссылки.

Посмотрим, права ли она насчет мистера Эндрю Тонера.

Грейс прошла по пустому коридору, служившему для пациентов чем-то вроде декомпрессионного туннеля, улыбнулась и открыла дверь в приемную.

Перед ней сидел Роджер, мужчина, с которым она бездумно трахалась вчера вечером и от которого избавилась, получив удовольствие.

Теперь ей от него не избавиться. Никак.

Он посмотрел на нее и как будто съежился.

Он. О, боже! Доктор Блейдс лихорадочно пыталась понять смысл происходящего. В результате… ничего.

Роджер/Эндрю тоже пребывал не в лучшем состоянии. Он остался сидеть с журналом на коленях, челюсть у него отвисла, а лицо стало мертвенно-бледным. Грейс почувствовала, что у нее непроизвольно открывается рот.

Копировать пациента? Раньше она такого за собой не замечала. Что происходит?

Уверенная улыбка, с которой она вошла в комнату, сменилась другой – застывшей, непроизвольной, идиотской. Врач заставила себя сомкнуть губы, не зная, что теперь выражает ее лицо.

Она чувствовала себя неуклюжей, неживой, словно восковая кукла. Она не знала, что сказать. Но даже если б ей удалось найти слова, они застряли бы в ее стиснутом спазмами горле.

Роджер/Эндрю, неотрывно смотревший на нее, шевельнул губами. Наружу вышел какой-то жалкий мышиный писк.

Блейдс бросило в жар. Потом в холод.

Эндрю и Грейс.

Роджер и Хелен.

Он тоже назвался чужим именем.

Руки и ноги психотерапевта стали ледяными.

Из окна донесся громкий звук. Мимо проехала машина с неисправным глушителем.

Обрадовавшись хоть какому-то отвлечению, Грейс стала ждать нового шума. Ничего. Она не могла сдвинуться с места. Словно парализованная.

Эта была новая ситуация, незнакомая, пугающе незнакомая.

Доктор вся взмокла. Поры ее кожи раскрылись. Капельки пота стекали из подмышек по грудной клетке.

Она никогда не потела.

Теперь ее грудь словно сдавило обручем, и ей стало тяжело дышать. Как будто огромный зверь уселся на ее диафрагму.

Эндрю Тонер смотрел на нее во все глаза. А она – на него. Два беспомощных… обидчика?

Нет, нет, нет, она сильнее этого! Решение есть всегда.

Но оно не находилось.

Глупая девчонка.

красныйкрасныйкрасныйкрасный…

Грейс продолжала стоять в дверном проеме. Эндрю Тонер продолжал сидеть.

Оба погружались в океан стыда.

И снова он первым обрел дар речи.

– Боже мой… – хрипло пробормотал мужчина.

«Если Бог существует, он теперь покатывается от хохота», – подумала Грейс.

Ее ответ был блестящим:

– Ну…

Почему она это сказала?

Что она могла сказать?

Глупая девчонка. Нет-нет-нет, я умная!

И я никому не причинила зла намеренно.

Ни на йоту не веря в это, женщина призвала на помощь весь свой разум и заставила себя посмотреть прямо в красивые голубые глаза Эндрю из Сан-Антонио, штат Техас. Человека, который приехал к ней потому, что она могла сказать ему что-то ценное о… Та же твидовая спортивная куртка и мятые брюки цвета хаки, что и вчера вечером.

Рубашка другая.

Похоже, он чистоплотен. Да какая, к черту, разница!

Блейдс с трудом набрала воздух в непослушные легкие. Подумала, как сформулировать извинение.

Но он опять опередил ее:

– Мне очень жаль.

Ему-то за что извиняться?

– Вам лучше войти, – сказала Грейс.

Клиент не пошевелился.

– Правда. Это не конец света, – попыталась убедить его врач. – Мы должны это преодолеть.

Движимая надеждой и отчаянием, она направилась к себе в кабинет.

За спиной у нее послышались шаги.

Он идет. Подчиняется указаниям.

Как вчера вечером.