В покоях без окон, где свет факелов хранит вечный сумрак, Ашам то и дело впадает в забытье. Очнется – и смутно видит мужчину в изножье, сморгнет – и вместо него уже мальчик, чей взгляд столь же испытующ.

Безмолвные служанки, чьи лица закрыты, кормят ее, обмывают, перевязывают раны. Поддерживают огонь и разминают ей ступни. Собравшись с силами, Ашам о чем-нибудь их спрашивает, но они молча покидают ее, прикованную к постели. Она ужасно слаба, сил достает лишь смотреть в одну точку и мысленно приказывать израненному телу заживать поскорее.

Чтобы чем-то заняться, она складывает узоры из трещин в глиняных стенах и считает веснушки на тыльных сторонах ладоней. Поочередно приподнимает и держит на весу ноги – с каждым днем капельку выше и дольше.

Служанки приносят горы еды, от которой Ашам воротит, – чудно приготовленные злаки и створожившееся молоко. Чтобы поправиться, Ашам через силу ест. Но, собрав волю в кулак, отвергает первое же взаправду аппетитное блюдо – жареный окорок, нарезанный ломтями в палец толщиной, исходящий соком, розовый посередке.

– Унеси, – приказывает Ашам служанке.

Девушка молча смотрит.

От мясного аромата рот наполняется слюной.

– Уйди! – Ашам кидается подушкой.

Служанка уходит прочь, роняя капли жирного сока с подноса.

Будь у Ашам силы, она подлизала бы их с земли. Истощенная гневной вспышкой, она откидывается навзничь и задремывает.

Сквозь дрему слышит – рядом кто-то подсел.

– Вижу, ты пошла на поправку. Уже фордыбачишь. Даже не открывая глаз, Ашам видит его насмешливую ухмылку.

– Чем не глянулась баранина? – спрашивает Каин.

– Не хочу.

– Вкуснотища.

– Гадость.

– Есть мясо не зазорно, – говорит он. – Тут все едят мясо. Это роскошь, очень полезная для здоровья.

Ашам молчит.

– Ладно, принесу тебе что-нибудь другое.

– В смысле, прикажешь подать.

– Чего бы тебе хотелось?

– Кто эти люди?

– Мои слуги.

– Откуда они?

– Отовсюду. Странники вроде меня.

– Тоже убийцы.

Каин пожимает плечами:

– Есть много способов впасть в немилость. Ты даже не представляешь сколько. Мы создали свой дом.

– Они со мной не разговаривают.

– Я приказал не беспокоить тебя.

– Даже не отвечать на вопросы?

– Тебе нужен покой, – говорит он. – Незачем напрягаться.

Наконец Ашам открывает глаза:

– Тебе прислуживает весь город?

Каин хохочет. Так бывало в детстве, когда она сморозит глупость.

– Чего ты? – говорит Ашам.

– Нет, мне служат лишь те, кто сам захотел.

– Никто добровольно не станет слугой.

– И снова ты удивишься… Помнится, наш батюшка был ярым сторонником служения.

– Господу.

– Какая разница?

– Огромная, – говорит Ашам. – Нет иного закона, кроме Божьего.

– Ты стала шибко набожной.

– Поступать по совести – вовсе не набожность.

– Ты здесь за этим? Чтобы поступить по совести?

Ашам не отвечает.

Каин берет ее холодную руку:

– В любом случае, я рад тебя видеть.

Утром она просыпается и видит Еноха – мальчик на корточках сидит в углу: склонил голову, сосредоточенно высунул язык.

– Я не слышала, как ты вошел.

– Я тихонько. – Енох вскакивает и обегает комнату, останавливаясь перед трещинами в стенах. – Ты не стала есть баранину. Почему?

Потому что твой отец хочет, чтобы я ее съела.

– Не люблю, – говорит Ашам.

– А что ты любишь?

– Плоды. Орехи. Все, что дает земля.

– Я тоже это люблю.

– В чем-то мы схожи.

– Видела бы ты наш рынок, – говорит мальчик. – Там столько всего.

– Вот поправлюсь, и ты меня сводишь.

– А когда ты поправишься?

– Скоро.

– Совсем скоро?

– Не знаю.

Енох плюхается на пол и упирает подбородок в кулаки:

– Я здесь подожду.

– Все же не так быстро, – улыбается Ашам.

– Тогда я приду завтра.

– Боюсь, к завтра я не поспею.

– Тогда послезавтра.

– Ты настырный, – говорит Ашам.

– Что это значит?

– Спроси отца.

– Спрошу. Он знает. Он тут самый умный. Поэтому его все любят. Когда вырасту, я стану созидателем, как он. У меня родится сын, и я назову город в его честь. Хочешь посмотреть мои игрушки?

– Не сейчас. – Одна мысль о строительстве ее утомляет. – Пожалуй, вздремну. Будь любезен, подай одеяло… Спасибо.

– На здоровье.

Верный слову, Енох приходит назавтра и каждый день. Каин занят государственными делами, и на долгие недели мальчик становится единственным собеседником Ашам. Правда, беседа больше похожа на допрос. Как она относится к черепахам? Полную луну когда-нибудь видела? Знает интересные загадки? Его болтовня ненадолго разгоняет уныние и отвлекает от боли, когда Ашам садится, спускает ноги с кровати и шатко встает, придерживаясь за столбик балдахина.

– Молодец! – ликует Енох всякий раз, когда она добирается до очередной вехи. – Молодчина!

Он приплясывает вокруг нее, звон колокольчика вызывает слуг. Увидев, кто их звал, они скрежещут зубами и исчезают.

Вскоре неиссякаемый восторг Еноха заставляет Ашам взять палку и туда-сюда ковылять по комнате.

– Шагай шибче, – велит мальчик.

– Я стараюсь.

– Ты сможешь. Не отставай.

– Потише, Енох.

– Не поймаешь, не поймаешь!

– Ох, дождешься…

– Слабо?!

– Вот сейчас поймаю и поколочу.

– Ха-ха-ха-ха-ха!

С рынка он приносит ей сласти, прикладывает горячие камни к спине. Расчесывает отрастающие волосы. Служанки по-прежнему немы с Ашам, но общаются с Енохом, который выступает посредником.

– Не надо простокваши, – просит Ашам. – Скажи ей.

– Не надо простокваши, – передает Енох.

– Хозяин говорит, простокваша даст ей силы.

– Скажи, если еще раз принесет, я вылью простоквашу хозяину на башку.

– А я люблю простоквашу, – делится Енох.

– Чудесно. Отдай ему.

– Отдай ему, – вторит Енох.

– Да не ему, а тебе.

– Тебе.

– Не ей, а тебе, Еноху.

– Тебе, Еноху. – Удивленные глаза. – В смысле, можно съесть твою простоквашу?

– Наконец-то разобрались.

– Ура! Давай сюда простоквашу!

– Извольте, хозяин.

Ашам неустанно себе повторяет: нельзя любить этого ребенка. Любовь – плодородная почва, в ней коренятся сожаления. Ашам усердно их выпалывает, но ежедневно вылезают новые ростки.

Например, она видит, что мальчик унаследовал черты и Каина, и Навы. Но поди разберись, в кого он, если мать и отец друг на друга похожи, – да и Ашам похожа на них, если уж на то пошло. Тоже смуглая.

Возникает новый вопрос.

Где Нава?

С приходом весны Каин переводит ее в просторную спальню на втором этаже. С балкона открывается вид на город. На рассвете печные дымки возвещают начало дня, а закачивают его барабаны, уведомляющие о закрытии городских ворот. Днем мерцающий зной полон жизни, далеких голосов и соблазнительных красок. Зрелище разжигает любопытство и заставляет выздоравливать усерднее. Енох бежит впереди и дразнится, заставляя с каждым днем проходить все больше и больше. Сперва до мусорного короба в конце коридора. Потом во двор. Следующая веха – сторожевая башня, где Енох, хихикая, шныряет меж ног лучников. Потом снова тем же маршрутом, но быстрее и без многочисленных передышек. Еще, еще и еще раз. И снова, но уже без палки.

– Не догонишь!

– Сейчас, сейчас…

И наконец она его ловит, подхватывает на руки и чувствует горячее тельце, трепещущее от восторженного ужаса.

Отпусти!

Без костыля, но в компании. Сзади всегда пара служанок, готовых поддержать, если вдруг Ашам споткнется. Едва она подаст знак, они летят исполнить ее пожелание.

Не подчиняются лишь одной команде – оставить ее в покое.

Ашам жалуется Каину:

– Я узница?

– Конечно, нет.

– А как будто заключенная.

– Дверь не заперта. Ты вольна пойти, куда и когда захочешь. Здесь все свободны. В этом различие между нами и другими. Мы сами устанавливаем себе границы.

– Какая же это свобода, если за мной ходят хвостом?

– Они готовы тебе помочь.

– Я не хочу помощи.

– Вдруг понадобится.

– Похоже, всё решают за меня.

– Никто ни к чему тебя не понуждает, – говорит Каин. – И никто не заставляет их сопровождать тебя. Я попросил их приглядеть за тобой, и они согласились. У нас каждый в своем праве.

Ашам подзабыла, как тяжело с ним спорить.

– Я вольна тебя задушить?

Каин улыбается:

– Наши законы это запрещают.

– Законы, которые установил ты.

– Да, я приложил к ним руку. Ради общего блага. Если все друг друга убивают, порядка не жди.

– Тебе ли не знать.

Каин пожимает плечами:

– Я быстро учусь.

– А что твой закон говорит об убийцах?

– Правосудие свершится.

Ашам вскидывает бровь, а Каин вновь пожимает плечами:

– Закон не имеет обратной силы. Несправедливо наказывать за прошлые вины.

– Удобно для тебя.

– Разумно для всех.

– Не вижу разницы, – говорит Ашам.

Каин долго хохочет.

Людская суета, за которой Ашам наблюдала с балкона, вблизи ошарашивает нагромождением картин, звуков и запахов, по отдельности противных, но вместе, как ни странно, приятных. С окрестных полей крестьяне тянут на рыночную площадь груженых мулов. Бараньи туши, располовиненные на мясницких колодах, укрыты толстыми коврами из мух, которых время от времени сгоняют мясники. Собаки играют с голыми ребятишками. Кошки гоняются за крысами вдвое крупнее себя. Как-то раз Ашам заходит в первый попавшийся дом, где ее встречают удивленными взглядами и холодно просят уйти.

Поначалу кажется диким, что люди живут вместе, но каждый прячется за своей дверью. Невероятно, что Господни пределы могут быть в чьем-то владении. Каин называет это частной собственностью и утверждает, что на ней зиждется крепкое общество.

Ашам полагает это размежеванье тщетой.

В компании Еноха и двух неотлучных служанок Ашам разглядывает прилавки, что ломятся от плодов, – выходцы из дальних краев сберегли и взрастили семена в здешней щедрой земле. Торговцы наперебой предлагают свежие лаймы, сочные апельсины, финики, фиги и гранаты, истекающие сладкой кровью. Вскоре прознав, кто такая Ашам, народ выказывает ей почтение: наполнив горсти своим товаром, коленопреклоненно просит задаром его отведать.

– В твоих краях растут фиги? – с набитым ртом спрашивает Енох.

– Да, повсюду.

– Это хорошо. Я люблю фиги.

– Я тоже.

– А что еще ты любишь?

– Тебя.

Енох улыбается, запихивая очередную фигу в рот.

Вместе с семенами люди принесли умения и обычаи своих родных краев. Искусные ремесленные поделки – железные и каменные изделия, полсотни видов оружия – соперничают с лучшими изобретениями Каина. Звери в клетках рявкают на всякого дурня, сунувшего пальцы сквозь прутья. Плененные птицы воспевают свободу. На рынке искусничают фокусники, знахари, гончары и цирюльники. Ашам надолго застывает перед тремя людьми, которые дуют в трубы, околдовывая ее переливчатыми тягучими мелодиями.

Столько всего – глаза разбегаются.

Теперь понятно, что привлекает сюда людей.

В будничной суете народ не забывает о Боге. В центре города возведен храм, где за плату священники принесут в жертву ягненка и под хоровые песнопения окропят алтарь кровью. Ашам спрашивает, откуда взялся обряд. Выясняется, что Каин обязал всех жителей совершать его трижды в год.

– Зачем? – спрашивает Ашам брата.

– Чтоб им было чем заняться.

Пока что любимое место Ашам – огромный общественный сад. Для орошения от реки прорыты канавы. Енох водит ее за руку, называет растения и показывает, что в них есть особенного.

– Вот это пугается, если потрогать. – Он касается краешка листа.

Ашам изумленно смотрит на свернувшийся листок:

– Чего оно так?

– Не любит, когда его трогают, сразу прячется.

– Не будем его беспокоить.

– Это же растение, – говорит Енох. – Они ничего не чувствуют.

– Откуда ты знаешь?

– Папа сказал.

– Ты веришь всему, что он говорит?

– Конечно.

Ц,веты высажены аккуратными рядами и сгруппированы по оттенкам.

– В полях такого не увидишь, – сообщает Ашам.

– Ты очень интересная, – серьезно говорит мальчик.

Ашам смеется:

– Правда?

– Ну да. Интереснее всех, кого я знаю.

– Не мне судить.

– Точно-точно. И папа так говорит. Ты останешься с нами?

– С вами?..

Енох кивает:

– Стала бы моей мамой.

Сердце обрывается.

– Вот бы хорошо, – добавляет мальчик.

– А что с твоей настоящей мамой? Где она?

Енох молчит.

– Енох?

– Не знаю.

– Не знаешь, где мама?

– Смотри. – Мальчик показывает на синее пятнышко, порхающее в зелени. – Бабочка.

И убегает вперед.

Ежедневно прибывают новые поселенцы. Постоянный приток требует постоянного развития города, и Каин трудится дни напролет. Чаще всего он покидает дворец, когда Ашам еще спит. Но иногда она просыпается, спешит к окну и мельком видит хвост его свиты: десять воинов стучат древками копий о землю, повелевая встречным очистить дорогу.

Возможно, Енох прав и народ любит его отца. Если так, думает Ашам, зачем столько стражников? Спрашивает брата и получает ответ: уважение состоит из страха и любви поровну.

Титул и обязанности Каина не вполне ясны. Сам он называет себя по-всякому: главным созидателем, главой совета, казначеем, арбитром. Любят его или боятся, но определенно все от него зависят: он издает законы, собирает налоги, подавляет недовольство.

Без него долина погрузилась бы в хаос.

Ашам это понимает и держит себя в руках. Но всякий взгляд на Еноха пробуждает сомнения. И всякое зябкое утро, когда мальчик забирается к ней в постель и мягкой щечкой трется об ее щеку. Всякая ерундовина, которую он ей дарит. И всякий его глиняный домик, названный в ее честь. Всякий неспешный вечер у очага, когда они колют грецкие орехи и рассказывают сказки. И всякая его хворь, из-за которой она ночь напролет расхаживает по комнате. И всякий очередной вопрос, останется ли она с ними. И всякий ее вопрос о его матери, на который он не знает ответа.

Новый храм вознесется над восточным краем долины. При жизни Каина грандиозное предприятие не завершится. Похоже, говорит он, конец работам замаячит, лишь когда у внуков Еноха родятся внуки.

– Тогда какой смысл? – спрашивает Ашам.

– Строишь для будущего, – отвечает Каин.

Они сидят за длинным деревянным столом, где брат проводит советы. Ужинают вдвоем. Антам уже уложила Еноха.

«Будущее» – это что? Его наследники, которым послужит храм? Или увековеченье имени Каина?

Сам-то он различает эти цели?

Ашам спрашивает, где брат постиг секреты строительства.

Он режет баранину, сверху горкой накладывает чечевицу.

– Путем проб и ошибок.

Видимо, это он про свои первые глиняные хижины?

Каин жует и кивает:

– Они были несовершенны, поэтому я шел дальше.

– Ничто не совершенно.

– На сей раз будет совершенство.

– Ты в это веришь.

– Приходится, – говорит Каин. – Созидание есть акт веры.

– Я думала, ты неверующий.

– Я не верю в других.

Заносчивость его должна бы распалить в ней ярость. Но внутри гудит похоть. Слишком много выпито. Ашам отодвигает кубок с вином.

Каин это замечает:

– Не нравится? Я прикажу подать другое вино.

– Не хочется.

Каин пожимает плечами и разрезает мясо.

– Только скажи… Я обещал Еноху, что на следующей неделе возьму его на стройку. Если угодно, давай с нами. – Он перехватывает взгляд на свою тарелку. – Попробуешь?

– Спасибо, нет.

Каин ухмыляется и продолжает резать мясо:

– Ты не сможешь поститься вечно.

Ашам плывет в потоке затаенных мыслей.

– Я и не собираюсь.

– Ага! Что я говорил! Я знаю тебя лучше, чем ты сама. Когда знаменательный день? Велю приготовить что-нибудь особенное.

– Поживем – увидим.

– Чудесно, я не против помучиться ожиданием. – Каин подмигивает, отправляя кровавый треугольный кусок в рот, задумчиво жует и глотает. – Енох тебя очень любит. Мальчику трудно без женской ласки. Ему нужна мать.

– Ты никогда о ней не говоришь.

– Нечего говорить. Я уже все сказал. Умерла в родах. Я похоронил ее в лугах. Ты видела памятник.

Ашам кивает, вспоминая гладкий глиняный столб.

– Пожалуйста, больше о ней не спрашивай.

Ашам снова кивает, Каин возобновляет трапезу.

– Ну, что скажешь? – Голос его вновь светел. – Хочешь увидеть башню? Только обещай, что включишь воображение. Там лишь наметки.

– Обещаю, – говорит Ашам.

Дорога занимает добрую часть дня.

Под гул насекомых пробираются узкой лесной просекой. Каин и его свита идут пешком, пес демонстрирует, что не утратил былые навыки: убегает вперед и, возвратившись, лаем рапортует. Енох и Ашам едут в деревянном паланкине, который несут восемь по пояс голых слуг. С тех пор как Ашам узнала, что всех мужчин, поступивших на службу, в обуздание чрезмерной похоти кастрируют, ее от них воротит.

– Славный денек, – говорит Каин. – Теплый и ясный. А какой вид тебя ждет!

Каменные вехи извещают о длине пути: из двадцати к полудню миновали семь, и Ашам спрашивает, не разумнее ли строить ближе к городской окраине.

Каин вздыхает и говорит, что опять же мыслит о будущем, о городских границах через десять поколений. К тому времени башня окажется в центре города.

– Возможно ли городу разрастаться безудержно и вечно? – спрашивает Ашам.

– Вечность – долгий срок, – отвечает Каин.

Ашам подметила, что свое детище он называет по-разному – смотря с кем говорит. Для бесед со священниками или выступлений на сходах это всегда храм. Храм, которому надлежит заменить негодную молельню и своей грандиозностью восславить Господа.

Но в разговорах с ней он не сдерживается, и тогда это башня.

Пусть другие не замечают разницы – Ашам-то ее видит. Брат не тратит слов попусту. Он все подразделяет, классифицирует, всему дает надлежащее имя. Точность, любит повторять Каин, – основа взаимопонимания.

Он так говорит, когда хочет увильнуть от ответа или солгать.

На привале перекусывают сушеной рыбой. Остужаясь, носильщики стоят по колено в реке и пригоршнями хлебают воду, которая тотчас выходит бисеринами пота на лицах, руках и загорелых безволосых торсах. Енох залезает на сосну и кидается шишками. Ашам насыщается просяной лепешкой.

– Уже близко, – говорит Каин.

Енох хлопает в ладоши:

– Близко!

На закате они видят башню, которую Ашам сперва принимает за новый город – так огромно ее основание.

Каин помогает Ашам слезть с паланкина и смеется над ее изумлением:

– Это еще что!

В сопровождении десятников они обходят башню по периметру. Похоже, здесь собралось полгорода. Уйма рабочих, для которых возведены времянки, трудятся днем и ночью, при свете солнца и факелов. Грохот не стихает. Плотники, возницы, резчики, кузнецы. Двадцать дюжин красноликих мужчин посменно топчут глину, формуют и обжигают кирпичи.

Уже возведено семь ярусов, каждый следующий чуть меньше предыдущего. По внешней стороне стен спиралью поднимаются пандусы, достаточно широкие, чтобы разошлись двое встречных. Однажды по ним зашагают паломники, желающие увидеть царствие небесное. За символическую плату они осуществят свою мечту.

– Царствие небесное? – таращится Ашам.

– Идем, посмотришь, что внутри.

Огромный зал нижнего яруса отдан искусству. Енох носится замысловатыми кругами и во всю мочь вопит, наслаждаясь собственным эхом, а Каин демонстрирует изящные узорчатые фризы. Ашам замирает перед глубокой нишей, где видит гранитную статую – человек в натуральную величину.

– Нравится? – спрашивает Каин. – Я нанял самого даровитого скульптора в долине.

Ашам растеряна.

– Правда, замысел мой, – говорит Каин.

– Это же идол.

– Перестань. Никто ему не поклоняется. Деталь убранства.

Ашам пучит глаза:

– Это ты.

– И что? Люди должны знать автора затеи. Это научит их мечтать.

Ашам медленно обходит скульптуру. Ничего не скажешь, похоже. Но в голове гремит часто слышанное отцово предостережение, неоспоримое, как закон природы: не сотвори себе кумира. Наверное, даже стоять рядом со статуей – смертный грех.

В одну руку идола скульптор вложил факел, в другую – нож.

– Свет и сила, – говорит Каин. – Орудия ремесла. Если суммировать все, что я постиг, выйдет вот что: в одиночку толковый человек построит дом. Управляя тысячами, толковый человек создаст мир.

– Мир уже создан, – отвечает Ашам.

Каин смеется:

– Идем, а то пропустим закат.

Енох страшно недоволен приказом остаться внизу:

– Я хочу посмотреть.

– Это опасно, – говорит Каин. – Побудь с собакой.

– А почему вы идете?

– Мы взрослые.

– Я тоже взрослый.

– Пока нет.

– Взрослый.

– Я не собираюсь с тобой спорить. – Каин подает знак стражнику, и тот уносит орущего Еноха к паланкину.

Вслед им Каин вздыхает:

– Терпеть не могу, когда он мне перечит.

– А чего ты хочешь? – говорит Ашам. – Твой сын.

Каин грустно улыбается:

– Пошли.

Очень скоро Ашам понимает, что брат поступил правильно, не взяв с собой мальчика. Она и сама готова вернуться. На высоте ветер полощет ее одежды, она жмется к внутреннему краю пандуса с недостроенным парапетом. Каин шагает безбоязненно. Не желая выказывать слабость, Ашам собирает всю свою отвагу и поспешает следом.

С седьмого яруса, где парапета нет вообще, открывается потрясающий вид. Со всех сторон небо истекает медом. Далекий город кажется природным рельефом, все его строения – будто глиняная равнина. Каин отдает свою накидку Ашам. Та закутывается и, сглатывая комок в горле, смотрит на брата, который подходит к самому краю площадки.

– Красота, а? Вообрази, какой будет вид с самого верха. Узришь всю долину и все, что за ней.

– Очевидно, и царствие небесное.

– И царствие.

– Бывало, ты спорил о нем с отцом.

– Бывало.

– Ты в царствие не верил.

– Я и сейчас не верю.

Ашам подходит к краю и с семиярусной высоты осмеливается глянуть вниз. Голова кружится, Ашам отступает.

– Ты строишь подъем к тому, чего нет.

– Главное, чтобы народ не терял интереса.

– Люди потребуют вернуть деньги, если взгромоздятся на такую верхотуру и ничего не увидят.

– Ну, я ведь не исключаю, что царствие небесное есть. Но поверю в него, лишь когда сам увижу. А поскольку этого не случится, я доверяю своему чутью.

– А вдруг ты ошибаешься?

– Значит, ошибаюсь.

– Не понимаю, зачем тебе это?

– Без знания невозможен свободный выбор.

– И это так важно, что ты не боишься прогневить Бога?

– Кто сказал, что Он прогневится?

– Вряд ли Он обрадуется, если у Него на пороге возникнет оголтелая толпа.

– Он же Бог, – говорит Каин. – Наверняка справится.

Солнце вдавливается за горизонт. Далеко внизу жуками снуют рабочие. Ветер доносит крики, щелканье бичей, ржанье и скрипы.

– Засветло вернуться не успеем, – говорит Ашам.

– Я думал заночевать здесь. У меня тут своя комната.

– А где заночую я?

Каин поворачивается к ней:

– Со мной.

В ушах Ашам стучит кровь.

– Скажи что-нибудь, – просит Каин.

– Что сказать?

– «Да». Или «нет».

Молчание.

– Твой сын хочет, чтобы я стала ему матерью, – говорит Ашам.

Молчание.

– Решать тебе, – говорит Каин. – Я давно это понял. И объяснил Еноху.

– Он не слушает.

Каин отвечает не сразу:

– Хочет помочь.

– Я знаю.

Молчание.

– Я вправду ее любил. Наву, – говорит Каин.

Ашам кивает.

– Видимо, я не сумел объяснить, как было тяжело.

– Могу себе представить, – говорит она.

– Не можешь. У меня была любимая, и я ее потерял. Ты этого не знаешь.

– Знаю.

Каин сникает. В раскаянье – или страхе. За тем и другим он прежде не бывал замечен. И то и другое смягчит ее сердце.

– Ты когда-нибудь думаешь о нем? – спрашивает Ашам.

И тут Каин ее огорчает: выпрямляется, зеленые глаза сверкают, голос уверенный:

– Я думаю лишь о том, что могу изменить.

– Сильно сказано. А вот я помню все, хочу того или нет.

– Раньше он мне снился. – Под ветром волосы Каина шевелятся, точно змеи. – Но это все было очень давно. Сейчас пытаюсь вспомнить и… – Он смеется.

– Чего ты?

Каин качает головой:

– …И вижу овцу.

Ашам смотрит на него.

– Прости. Нехорошо сказал. Но я изменился. Все изменилось. Плохо, что так вышло. Но это прошлое, а я живу лишь настоящим. Я старался загладить вину. Ты же видишь – все, что имею, я отдаю моему народу.

– Народ – не семья.

– Семья. Все люди – одна семья. Этого и боялся отец. Потому он и не хотел нас отпускать. Я его недооценивал, признаю. Он знал. Он знал, что где-то есть другие народы, что мы найдем их, что мы поймем: все люди равны. И он понимал, что тогда мы не станем ему подчиняться.

– Мы подчинялись не ему, а Господу.

– А кто определял, что угодно Богу? Отец. Кто говорил нам, что и когда делать? Кто стращал карой за ослушание? Кто по своему усмотрению менял правила? Отец.

– Зачем ему лгать?

– Чтобы управлять нами. Этого хотят все люди. Власти.

– А ты, значит, особенный?

– Нет. Я такой же, как все. Я ничем не отличаюсь. Но есть мы. Человеческое семейство. Мы особы своим многоголосьем. Одни говорят за других. Иные говорят против. Этот гвалт и создает общность. Посмотри, что мы сумели построить. Это сделал не одиночка. Да, я взвалил на себя огромное бремя, но я полагаюсь на чужую помощь. Ты понимаешь меня? Люди выживают вместе. Нельзя быть одиноким. Никому. – Каин переводит дух. – Мне тоже. И моему сыну. Ему нужна мать. Ты. Ты нужна нам обоим. Я привез тебя сюда, чтобы ты увидела наше строительство. Я строю для тебя. Это памятник единству. Мы оба скитались, оба изведали одиночество, и мы – это всё, что у нас с тобой есть. Думаешь, меня не зазывали жениться? Всякий горожанин мечтает отдать за меня свою дочь. Я всем отказывал. Я ждал тебя. Каждый день смотрел на горизонт. Я выставил часовых на воротах и велел высматривать тебя. Я послал собаку найти тебя по запаху. Я до сих пор храню твою одежду. Я пронес ее с собой через горы и равнины. Когда силы оставляли меня, я прижимал ее к лицу и вспоминал тебя. Она хранит твой запах. Я велел псу отыскать тебя, и он тебя нашел. Я знал, что ты придешь. И уже не с ненавистью, но с любовью. Я полюбил тебя навеки и буду любить вечно.

Молчание.

– Вечность – долгий срок, – говорит Ашам.

Каин смеется, смех испуганный и визгливый:

– Видишь? Вот за что я тебя люблю. За твои речи. Я живу среди льстецов и лжецов. Ты же говоришь правду. Я хочу, чтобы каждый вечер дома меня ждала правда. Мне нужна ты. И Еноху ты нужна. Сделай это ради него. Нет, нет. Ради меня. Потому что ты меня любишь, я знаю, что любишь. Ты не станешь отрицать. Ты не посмеешь.

На краю башни Каин встает на колени:

– Скажи, что не любишь меня, и я брошусь вниз.

Молчание.

– Я люблю тебя, – говорит Ашам.

– Значит, «да». Ты станешь моей женой, как ты всегда хотела.

Ашам дрожит – ветер продувает накидку.

– Ну не стой же каменной бабой, – говорит Каин.

Рядом с ним Ашам опускается на колени.

– Любовь моя, – говорит он, – любовь моя.

Она прижимается губами к его губам. Его язык врывается к ней в рот, тела их сливаются.

От Каина пахнет пылью и маслом; его руки требовательно опрокидывают ее навзничь, как уже было однажды, но она их отталкивает.

– Что? – спрашивает он. – Что не так?

Она отводит волосы с его глаз, целует его в маковку и обнимает, глядя на темное небо в крапинах черных ворон.

Ашам стискивает брата в объятьях, словно боится потерять, и пятками упирается в шершавую глину.

– Навеки, – говорит она.

Миг долгожданного отмщения придает ей силы, и Ашам вместе с Каином бросается с башни.