Робин проснулась около шести часов и вскоре ушла работать в свою студию.

Когда я вошел, она водила бритвенно-острым рубанком по идеально гладкому прямоугольнику еловой древесины. Судя по размерам и толщине деревяшки, это была будущая дека большой гитары.

– Копия гитары от «Стромберг», – пояснила Робин. – Хочу попробовать сделать диагональные крепления; может быть, получатся какие-нибудь интересные звуковые нюансы.

– Я тебе кофе принес.

– Спасибо. У тебя глаз непромыт… ага, теперь все чисто. Выспался?

– Я ворочался во сне?

– Немного. Тебе с работы что-нибудь сообщали?

– Еще не проверял. – Я зевнул. – А что, что-то было?

– Два звонка. Без двадцати час, а потом в пять, оба от Майло.

* * *

Перезвонив, я застал Майло в офисе.

– Хак что-то сотворил?

– Хак, как обычно, не делал ничего. Но на болоте еще один труп.

– О, нет… Несчастная женщина.

– Не совсем.

* * *

Предыдущим вечером, с половины восьмого до девяти, Силфорд Дабофф и его подруга, Альма Рейнольдс, наслаждались веганским ужином в «Риал фуд дейли» на бульваре Ла-Сьенега.

– Точнее, я наслаждалась, – говорила Рейнольдс, сидящая по другую сторону стекла с односторонней прозрачностью. – Сил был мрачен. О чем-то напряженно думал. Я никак не могла вызнать у него о чем. Он портил мне настроение, но я старалась сохранять спокойствие. Сил заказал свой любимый пункт в тамошнем меню – «Телеужин». Обычно это хоть немного помогало, но на этот раз нет – он окончательно замкнулся в себе. Так что через некоторое время я перестала его расспрашивать, и мы просто ели.

Она рассказывала Майло эту историю уверенно, но как-то отстраненно, словно читая лекцию студентам.

Рейнольдс была высокой и крепкой женщиной лет пятидесяти с небольшим; орлиный нос, тяжелая челюсть, пронзительные голубые глаза, полуседые волосы туго заплетены в косу, спускающуюся по спине до пояса. Лекторский тон был для нее естественным: в течение пятнадцати лет она работала учителем в колледже в Орегоне, преподавала политологию и экономическую историю, но затем уволилась из-за «урезания бюджета, безразличных учеников и бюрократического фашизма».

Сейчас она сидела напротив Майло, выпрямив спину, с совершенно сухими глазами; на ней, как и в прошлый вечер, была голубая хлопчатобумажная рубашка, заправленная в серые фланелевые брюки; на ногах сандалии с джутовыми ремешками. На шее висели на цепочке очки в черепаховой оправе. В ушах покачивались серебряные серьги с бирюзой.

– Вы не знаете, о чем он думал? – спросил Майло.

– Понятия не имею. Он бывал таким. Неразговорчивым, как большинство мужчин.

Майло не стал возражать, но Альме Рейнольдс было все равно. Она продолжила:

– Мы доели десерт и вышли. Сил вел себя так, что я решила скрасить себе этот вечер хорошей книгой и попросила его отвезти меня к моей квартире, дав понять, что он отправится после этого к себе домой.

– Вы оба живете в Санта-Монике?

– В двух кварталах друг от друга, но любое расстояние может быть огромным, если кто-то этого хочет. Вчера мне этого как раз хотелось.

– В ваших отношениях было много таких моментов?

– Не так уж много, – ответила Альма Рейнольдс. – Но и не мало. С Силом временами бывало трудно.

– Как и с большинством мужчин.

– Я мирилась с этим, потому что он был прекрасным человеком. Если вы хотите сделать из нашего разговора какой-то вывод, лейтенант, запомните этот факт.

Альма сделала глубокий вдох через рот.

– Впрочем, ладно, – произнесла она. – Нет смысла бороться с этим.

– Бороться с чем, мэм?

– Вот с этим.

По ее щекам заструились слезы, и, вцепившись в свои густые волосы, она зарыдала в голос.

Майло выждал, прежде чем попросить ее рассказать все до конца.

Вместо того чтобы отвезти Альму домой, Дабофф свернул на юг, к Птичьему болоту. Она запротестовала, но он не обратил на это внимания. Последовал «спор», во время которого Альма сказала ему, что надо избавляться от этой одержимости болотом. Дабофф возразил, что отвечает за это место. Она сказала, что это чертово место в полном порядке. Он потребовал, чтобы она не называла болото так. Она ответила: «Ты не в себе; ничего из того, что сделала полиция, не причинило болоту серьезного вреда, оставь уже это, Сил».

Он проигнорировал ее слова.

Это была последняя соломинка; Альма сорвалась.

Впервые со времен своего развода она повысила голос. Напомнила ему, что ничуть не меньше его заботится о природе, но он уже путает экологическую сознательность с обсессивно-компульсивным расстройством.

Он не обратил на это внимания.

Она велела ему остановить машину.

Он продолжал ехать к болоту.

Если б у нее был сотовый телефон, она позвонила бы в полицию, но ни у Альмы, ни у Сила мобильников не было. Эти вышки, что бы кто ни говорил, вызывали рак и были настоящим бедствием для птиц и насекомых, так что Рейнольдс предпочла бы бедствовать где-нибудь в Тимбукту, чем вести токсичный образ жизни.

Она настаивала на том, что ему нужно остановиться.

Он поехал еще быстрее.

– Что в тебя вселилось?

Он притворился, что не слышит ее.

– Черт тебя побери, Сил! Поговори со…

– Я должен кое-что проверить там.

– Что?

– Кое-что.

– Это не ответ.

– Я совсем недолго, детка…

– Не называй меня деткой, ты же знаешь, я терпеть не мо…

– А потом мы поедем домой и заварим чай…

– Ты поедешь к себе домой, а я – к себе, и буду пить чай одна.

– Успокойся.

– Тебе плевать, чего я хочу, да?

– Не драматизируй, Альма. Мне нужно кое-что проверить.

– Ты удерживаешь меня силой – это психологически токсичное поведе…

– Это будет недолго.

– Что именно?

– Неважно.

– Тогда зачем тебе это проверять?

– Неважно для тебя.

– Что ты несешь?

– Кое-кто позвонил мне и сказал, что там я найду ответ.

– Ответ на что?

– На то, что случилось.

– С кем?

– С теми женщинами.

– С женщинами, которых нашли…

– Да.

– Кто? Кто тебе звонил?

Молчание.

– Кто, Сил?

– Он не представился.

– Ты врешь, я же вижу.

Молчание.

– Тебе позвонил неведомо кто, и ты подчинился, словно робот?

Молчание.

– Это абсурд, Сил. Я требую…

Молчание.

– Слепое повиновение убивает душу…

– Важно только болото.

– Это чертово болото в полном порядке, можешь ты это понять своей тупой башкой?

– Похоже, нет.

– Невероятно. Кто-то звонит, и ты бежишь, как дрессированная собака…

– Быть может, это и нужно, Альма.

– Что?

– Собака. Именно так они нашли тех женщин.

– О, теперь ты стал детективом? Ты этим хочешь стать, Сил? Роботом в форме?

– Это не займет много времени.

– А что я должна делать, пока ты вынюхиваешь там что-то?

– Просто посиди в машине пару минут. Это не займет много времени.

Но это заняло очень много времени.

* * *

Сидя в машине, припаркованной на бульваре Джефферсона, поблизости от восточного входа, Альма чувствовала нарастающую тревогу, потом страх. Ей не было стыдно признавать это. Потому что, честно говоря, данное место всегда пугало ее, особенно по ночам, и особенно жутким оно было в эту ночь – безлунную, глухую, когда небо казалось черным и тяжелым, как деготь.

Никого вокруг. Ни единой души.

Эти дурацкие жилые дома, извращенное порождение человеческого нарциссизма, нависали над болотом; кое-где в окнах горел свет, но толку от него не было – они были так далеко, словно на другой планете.

Она ждала Сила.

Пять минут. Шесть, семь, десять, пятнадцать, восемнадцать.

Где он, черт побери?

Тревогу Альма преодолевала при помощи гнева – этому приему она научилась от коллеги по орегонскому колледжу, который преподавал когнитивную психологию. Замена обессиливающей эмоции на ту, что придает сил.

Это сработало. Она злилась все сильнее, думая про то, что Сил вел себя беспардонно, грубо и чертовски неразумно.

Оставил ее сидеть в этой клятой машине.

Когда он вернется, расплата будет жестокой.

* * *

Прошло двадцать пять минут, а от него по-прежнему не было ни слуху ни духу, и гнев снова стал уступать место тревоге.

Чему-то худшему, чем тревога. Это был страх, и Альма не стыдилась признаться в этом.

Пора было применить другую стратегию. Справиться с беспомощностью при помощи действия.

Она вылезла из машины и зашагала к болоту.

Оказалась в полной темноте и остановилась.

Окликнула его по имени.

Ответа не было.

Позвала громче.

Ничего.

Альма сделала шаг вперед, поняла, что ничего не видит, и снова остановилась – где Сил со своим фонариком? Потом сказала:

– Тащи сюда свою задницу и забрось меня домой, будь ты проклят. И не звони, пока я не позвоню тебе.

Удар заставил ее пошатнуться.

Сильный удар твердым кулаком в живот, нанесенный с такой силой, что ей показалось, будто костяшки пробили брюшную стенку.

Боль электрическим разрядом прошила тело, лишив дыхания.

Второй удар пришелся чуть выше уха, и Альма упала.

Последовал сильный пинок в поясницу.

Она сжалась в комочек, молясь о том, чтобы новых ударов не было.

Нападение закончилось так же внезапно, как и началось.

Звук шагов растворился в ночи.

Не было слышно шума мотора, и Альма лежала, думая: «Он смотрит».

Она долго ждала, прежде чем задать себе важный вопрос.

Был ли это Сил?

И если нет, то где Сил?

* * *

Дабоффа пырнули ножом на тропе. Кровь пятнала землю в двенадцати футах дальше того места, где нашли тело Селены Басс. Кто-то озаботился подмести почву вокруг до самого тротуара, скрывая отпечатки ног. Ни случайного волоска, ни физиологических жидкостей – помимо тех, что принадлежали Дабоффу, – ни следов шин по обе стороны дороги.

Рана, нанесенная в спину, была глубокой, нож пронзил левое легкое Дабоффа; удар был настолько силен, что треснуло ребро. Затем, когда Силфорд уже лежал на земле ничком, ему перерезали горло от уха до уха.

– Преступник, вероятно, поднял его за волосы, – предположил Майло. – Вздернул голову – и вжик!

Коварное нападение в темноте заняло не более нескольких секунд. Альма Рейнольдс просидела в машине почти полчаса, и у убийцы было достаточно времени, чтобы замести следы.

Позвав Дабоффа по имени, она выдала убийце свое присутствие. Последующая фраза дала ему возможность засечь ее местонахождение, и он набросился на нее.

Напал на потенциальную свидетельницу, но даже не попытался ее прикончить.

Слишком спешил удрать оттуда.

Он ожидал встречи один на один, но Дабофф, несмотря на сопротивление Альмы Рейнольдс, привез ее с собой, подвергнув смертельной опасности.

– С вами всё в порядке, мэм? – спросил Майло. – Вы сильно пострадали?

Этот вопрос оскорбил ее.

– Я уже сказала, что не пострадала совсем, если не считать моего эго.

Альма выпрямилась, едва заметно вздрогнув.

– Какая же он скотина, – произнесла она, выходя из допросной. – Мне будет ужасно его не хватать.

* * *

Мы с Майло переместились в его офис. Я сказал:

– Дабофф был чокнутым мизантропом, но он поверил кому-то в достаточной степени, чтобы встретиться с ним в темноте. Альма Рейнольдс знает, что он лгал, когда говорил, будто не знает, кто звонил. Приманкой была разгадка всех этих убийств.

– Довольно неуклюже, – ответил Майло. – Почему он на это попался?

– Фанатичный активист обставляет копов и сохраняет священную землю нетронутой?

– Полагаю, так.

– Дабофф не боялся находиться на болоте после наступления темноты. Альма сказала, что он бывал там регулярно – включая тот вечер, когда нашли Селену, ведь он тогда разминулся с преступником лишь на чуть-чуть.

– Может быть, слишком на чуть-чуть, Алекс.

– Думаешь, он в этом участвовал?

– Как ты и говорил раньше, двоим сделать эту работу было бы проще. И речь идет о человеке, неистово любящем болото, вдобавок весьма странном. Вначале мы рассматривали его причастность, но отказались от этой мысли, когда не нашли никаких свидетельств преступной деятельности или связей с Хаком. Может быть, это просчет.

– Он поехал поговорить со своим сообщником? – удивился я. – Тогда зачем взял с собой Рейнольдс?

– Дабофф думал, что это будет короткий разговор, как он и сказал ей. Но его застали врасплох.

– Будет интересно, если имя Хака обнаружится в подписных листах рассылок этой организации – «Спасем Болото».

– Будет интересно узнать, где Хак был вчера вечером. Именно потому я сидел на своей каменной заднице и рассматривал кусты. Никаких признаков того, что он покидал поместье или возвращался туда, – но это мало что значит. Хак мог выехать до моего прибытия и вернуться после того, как я уехал, получив звонок относительно убийства Дабоффа.

– Когда поступил этот звонок?

– Сразу после полуночи. Но это было сильно после убийства Дабоффа. Альма не носит часов, но она знает, что они покинули ресторан вскоре после девяти, а напали на нее примерно в десять тридцать. Это означает, что Дабоффа пырнули ножом приблизительно в десять часов вечера. Она пролежала, боясь пошевелиться, еще с полчаса, потом наконец встала и начала искать Дабоффа. Это было глупо, но адреналин часто мешает мыслить здраво. Найдя его, Альма с криками побежала обратно в сторону улицы. Никто ее не услышал: как ты и сказал, по ночам это место становится призрачным. Поэтому она вернулась к машине Дабоффа, доехала до Тихоокеанского отделения и сообщила об убийстве. Это обращение было зафиксировано в одиннадцать часов тридцать две минуты. Ее усадили в кабинете, приняли заявление, отрядили на болото патрульную машину, подтвердили наличие трупа и позвонили Риду. Он был в Солана-Бич, поэтому позвонил мне. Я как раз в это время отошел отлить, увидел сообщение, перезвонил ему и галопом помчался на болото. Что давало Хаку массу времени и возможностей вернуться домой.

Он потер лицо ладонями.

– Я сглупил, Алекс. Надо было доехать до дома Вандеров и позвонить в ворота. Если Хака и не было дома, возможно, был кто-то еще – горничная, да кто угодно, – но тогда я мог бы узнать точно.

– Тебя вызвали на место убийства, и ты поехал.

– Дабофф все равно уже был мертв, к чему тогда спешить? – Майло выругался. – Да, это была логичная реакция. Она же – полное отсутствие креативного мышления.

– Невероятно, – произнес я.

– Что именно?

– Самобичевание Гранитного Человека.

– Верно, – вздохнул лейтенант. – Думаю, для этого надо применить наждачный круг.