Обыск в квартире Дабоффа не дал ничего полезного. Единственный сюрприз был из разряда философии: полное собрание сочинений Айн Рэнд в мягких обложках с загнутыми уголками, спрятанное под матрасом, словно какая-нибудь порнография.

– Ни ножей, ни пистолетов, ни удавок, ни секс-игрушек, ни странных телесных жидкостей, ни подозрительных записок, – резюмировал Майло. – Компьютера тоже нет, но Рейнольдс говорит, что у Дабоффа его никогда и не было. Холодильник, набитый фруктами, овощами и цельнозерновой гадостью. Гимн здоровому образу жизни.

Мо Рид вернулся из Фоллбрука с образцами ДНК не только матери Шералин Докинз, но и пятнадцатилетнего сына покойной. Мать работала экономкой на ранчо какого-то фермера, разбогатевшего на выращивании авокадо. Девон Докинз учился в колледже, а в свободное время подрабатывал на ферме. Смерть матери потрясла его.

– Славная женщина, – сказал Рид. – Описанный ею перелом ноги у Шералин до мелочей совпадает с приметами неизвестной Номер Один. Она не стала откровенничать при Девоне, но потом услала его и выложила все. Шералин со старших классов была проблемной девушкой. Низкая самооценка, алкоголь, наркотики, плохие парни…

– То же самое, что рассказывала нам мать Большой Лоры, – заметил Майло. – Какая-то конкретика по тем «плохим парням» есть?

– Она имела в виду те времена, когда Шералин еще не было двадцати, но даже тогда ее мать не знала никого по имени. В том-то и проблема – Шералин держала свою личную жизнь в тайне и ничего не говорила матери. Они не общались между собой годами. У меня сложилось впечатление, что такой расклад вполне устраивал мать – она хотела попробовать вырастить Девона должным образом. Очень милый парнишка, тяжело было сообщать ему плохие новости.

– Как давно их семья живет там? – спросил я.

– Они переехали в Сан-Диего сразу после того, как отец Шералин ушел из армии. На гражданке он работал снабженцем при школьном округе. Умер двенадцать лет назад. Шералин родилась в Сан-Диего, но после школы, отучившись пару лет в колледже, сбежала из дома. Ее мать никогда не слышала о Трэвисе Хаке, и фотографии, среди которых была и его физиономия, ничего ей не сказали.

– Жизнь и не должна быть простой, – вздохнул Майло.

– Она сказала мне одну вещь, которая может оказаться интересной. Естественно, не при Девоне. У Шералин был пунктик на боли. Не причинять боль, а испытывать ее. Мать сказала, что в подростковом возрасте Шералин резала себе руки, выдергивала ресницы, иногда прижигала себя сигаретами. Иногда, после свиданий с парнями, у нее на шее и плечах виднелись синяки. Мать угрожала отвести ее к психиатру, а Шералин в ответ кричала, чтобы та не лезла не в свое дело, убегала из дома и где-то слонялась по несколько дней. Окончательно дошло до точки, когда Шералин забеременела в шестнадцать лет и отказалась говорить, кто отец ребенка. Она уже сидела на наркотиках, и ее родители опасались рождения инвалида. Когда Девон родился совершенно здоровым, они пытались заставить Шералин, чтобы та позволила им усыновить его. Но девчонка взбесилась, забрала ребенка и сбежала. Три года от нее не было вестей, потом она без предупреждения приехала и оставалась дома пару дней – и все, казалось, было в порядке. Потом вдруг посреди ночи тайно выбралась из дома и уехала, бросив Девона.

– Пунктик на боли, – повторил Майло.

– И на том, чтобы ее душили, – добавил Рид. – Что делает ее легкой целью для садиста, верно? Начали с игры в удушение, как она считала, ради забавы и за деньги; потом он завелся и надавил сильнее, застав ее врасплох. Годится как версия, док?

– Идеально, – согласился я. – Это может быть также мостиком к делу Селены. Вечеринки, на которых она играла, могли стать экстремальными, и девушка могла к этому присоединиться.

– Считала, что у нее все под контролем, но ошиблась, – продолжал теоретизировать Рид.

– История Шералин также напоминает историю Селены, – сказал Майло. – Плохие отношения между матерью и дочерью, побег из дома…

– И что теперь? – спросил Рид.

– Мне звонил шеф, – ответила Майло. – По делу Кейтлин Фростиг.

– Я куда-то влип? – Рид устало сгорбился.

– Нет, у тебя всё в порядке. Он хотел узнать, как у нас продвигается дело об убийствах на болоте. Я дал ему честный ответ, и он притворился понимающим и терпеливым. А потом поднял вопрос о Фростиг.

– Проверяет меня, – вздохнул Мо.

– Его Свирепость лично заинтересован в делах своих подчиненных.

– Он считает, что я должен сделать еще что-то относительно случая Кейтлин? Потому что я сделал все, что только мог.

– Он хотел убедиться, что ты оставил дело Кейтлин до тех пор, пока мы не закончим следствие относительно болотных убийств. Это было еще до сообщения о смерти Дабоффа. Теперь наверняка шеф вдвое сильнее настаивает на этом.

– Ну, ладно… что насчет подкреплений, лейтенант?

– А тебе они нужны?

– Да нет, просто я подумал – еще один труп, и все такое… Ничего пока нет, рекордов по скорости расследования я не ставлю…

Майло похлопал Рида по плечу.

– Это детективный сериал, парень. А значит, никто не ставит никаких рекордов; мы неспешно продвигаемся вперед и надеемся, что всплывёт хоть что-нибудь. Ни один человек, у которого есть хотя бы зачатки мозга – а у нашего Царя-Солнце они есть, – не ждет, что разгадка отыщется уже к четвертой рекламной паузе.

– Ладно, – махнул рукой Рид. – Он действительно упомянул имя Кейтлин?

– Имя и фамилию.

– Наверное, ему позвонили. Ее отец работает у важной шишки из технарей.

– Кейтлин – пропавшая девушка, которую вы ищете? – уточнил я.

Рид кивнул.

– Студентка колледжа. Ушла с работы тринадцать месяцев назад, и с тех пор ее не видели. След холоден, как замороженные крабовые палочки, и они передают это дело мне – второе мое расследование. Если я кого-то разозлил и это свалилось на меня в наказание, я никак не могу понять, кого и как.

– Ты распутал свое первое дело, – напомнил Майло. – Это уже пятьдесят на пятьдесят.

– К сожалению, у нас не бейсбольный матч. – Рид потуже затянул галстук. – Так когда нам можно будет поговорить с Хаком?

* * *

Под «Астон Мартином», «Линкольном» и «Мерседесом» Саймона Вандера растекались лужи воды, мокрый сланец автодворика потемнел от сырости.

– День помывки машин, – отметил Рид. – Или у них есть соответственные службы, или Хак делает это сам. «Лексуса» не видно; может быть, он где-то гоняет на нем. Или это делает мойщик машин.

Он нажал кнопку домофона. Ответа не было. То же самое последовало на следующие две попытки.

Майло поискал номер домашнего телефона Вандеров, позвонил на него, попал на автоответчик и оставил сообщение, деловым тоном попросив Трэвиса Хака выйти на связь. Сердечно так, словно пригласил на игру в покер.

Мы ошивались поблизости от ворот-осьминога. Через двадцать минут появился почтальон и бросил в щель на одном из воротных столбов рекламные листовки и пачку корреспонденции. Рид подошел к нему.

– Вы знаете этих людей?

Почтальон покачал головой.

– Никогда никого здесь не видел. – Он поскреб пальцем ворота. – Привожу заказы и оставляю их здесь; никто даже не выходит, чтобы расписаться.

– Нелюдимый народец, да?

– Богачи. – Почтальон пожал плечами. – Такие люди всегда держат тебя на расстоянии.

– Какого рода заказы?

– Вино, упаковки с фруктами, деликатесы. Хорошо живут, а?

Поправив сумку на плече, он потопал вниз по дороге.

Майло подождал, потом сам спустился по Калле-Маритимо, скрывшись за поворотом. Он вернулся несколько минут спустя.

– Ничего и ни фига, пора отбывать. Можешь оставить ему свои наилучшие пожелания, Моисей.

Рид бросил одну визитку в щель почтового ящика, вторую сунул между воротами и столбиком.

– Думаешь, Хак может просто прятаться?

– Всегда есть такая возможность.

* * *

Мы выехали на Тихоокеанское шоссе. Солнце лило желтоватый свет на океан, напоминающий полурастопленную сине-зеленую мозаику. Перед прибрежным домом Вандеров не было ни следа «Лексуса». Попытки позвонить в ворота и здесь не принесли успеха.

Мо Рид стукнул по высокому деревянному забору, отгораживавшему пляж.

– Что дальше – ров выкопают?

– Это и значит – иметь денежки на что угодно, – философски отозвался Майло.

Мы проехали по шоссе туда-сюда, проверив все заправки до самого Броуд-Бич, нет ли где «Лексуса». На заправке в Палисейдс за галлон высокооктанового бензина брали почти пять баксов. Это не мешало водителям выстроиться в очередь за «обедом» для автомобилей. Хака среди них не было.

Майло предложил:

– Давайте вернемся назад, позвоним патологоанатомам, спросим, как дела со вскрытием Дабоффа. Может быть, они сделали предварительное заключение, да и данные визуального осмотра не будут лишним. Потом надо подтвердить, что неизвестная Номер Три – действительно Демора Монтут. Личность жертв в этом деле вряд ли играет большую роль, но мы не можем позволить себе ошибаться и пустить все на самотек. Та проститутка сказала, что Демора была из Алабамы, но это может быть и Арканзас… что угодно к югу отсюда. Черт, это может быть Аризона или даже Албания. Если мы сможем найти хоть какую-нибудь ее родню, может быть, нам повезет: вдруг Демора рассказывала кому-нибудь о каком-нибудь особо страшном клиенте…

– Вроде того типа, от которого удрала Большая Лора.

– Вроде него, – согласился Майло. – В идеальном мире все так и было бы.

* * *

По возвращении в участок гражданский служащий, которого я никогда прежде не видел, сказал:

– Я пытался дозвониться вам, лейтенант.

– Я не получал сообщений, – ответил Майло.

– Ну, я пытался.

– По какому номеру вы звонили?

Служащий зачитал номер. Последняя цифра была совсем не та.

– Ну, мне его выдали, – без малейшего раскаяния заявил служащий. – В любом случае, с вами пришли поговорить, он все еще наверху, так что это неважно.

Джеймс Роберт (коротко – Боб) Эрнандес был колоритной фигурой – синие глаза, шесть футов роста, мускулистое сложение, волосы цвета меди гладко зачесаны назад; такого же цвета клиновидная бородка достигала четырех дюймов в длину. Он был одет в подвернутые снизу джинсы, потрепанные мотоциклетные ботинки и клетчатую рубашку с закатанными почти до самых плеч рукавами. От мощных запястий до выпуклых бицепсов тянулись татуировки цвета воды в плавательном бассейне. Птичка Твити, Попай-морячок, целующиеся ангелочки. На правой руке красовалось выведенное каллиграфической вязью уверение в вечной верности некоей Кэти. Профессиональная работа, не тюремные наколки. Записей о правонарушениях у Эрнандеса было минимум: вождение в пьяном виде, нарушение ПДД, неявка в суд.

Проверив его по базам данных, Майло вернулся в допросную и уселся на свое место. Во время его недолгого отсутствия я беседовал с Эрнандесом о спорте.

Мо Рид ушел заниматься красивой деревянной шкатулкой, которую Эрнандес принес нам для осмотра. Сначала Рид позвонил патологоанатомам и получил разрешение лично отнести шкатулку в лабораторию доктора Харгроув.

– Человеческие кости, – произнес Майло.

– Именно так они и выглядят, – подтвердил Боб Эрнандес. – Я имею в виду, что я не ученый, но посмотрел картинки в Интернете, и эти кости – точь-в-точь как человеческие пальцы. Достаточно для трех цельных кистей рук.

– Решили проверить?

– Не хотел зря тратить ваше время, сэр.

– Спасибо вам за это. Расскажите еще раз, как вы их нашли?

– Я их не нашел, я их купил, – поправил Эрнандес. – То есть не то чтобы именно их. Целую кучу хлама. Брошенная складская ячейка – если за них не платят несколько месяцев, содержимое идет с аукциона. Так же, как вы поступаете с конфискованными машинами. – Эрнандес улыбнулся. – Я так лишился «Эль Камино».

– Что еще было в той ячейке?

– Мусорные мешки со всяким хламом. Велосипедная рама – я думал, она может оказаться ценной, но оказалось, что это просто металлолом. Несколько старых настольных игр, газеты… Я выкинул все, кроме шкатулки. Она оказалась красивой, резное дерево. Потом я обнаружил, что лежит внутри. Я был совершенно уверен, что это кости пальцев, потому что ни на что другое они не походили. Поэтому я позвонил в Тихоокеанское подразделение, и меня направили к детективу Риду, а он сказал прийти сюда. Ну, вот я и здесь.

– Шкатулка была завернута?

– Да, в один из мусорных мешков. Оказалось, это бразильский палисандр – редкое дерево, находится под угрозой исчезновения. Было бы лучше, если б в ней оказались драгоценности или деньги.

– Как давно это было, мистер Эрнандес?

– Две недели назад. Я пытался найти, чем бы еще эти кости могли быть, но, судя по всему, они человеческие. Так что я не мог выставить их на «И-бэе», это было бы неправильно.

– На «И-бэе» принимают такие вещи?

– До этого я не дошел, – признал Эрнандес. – даже и не пробовал. Может быть, я и смог бы продать их, но потом услышал по телевизору об этих убийствах. – Он внимательно посмотрел на Майло. – Четыре женщины, а это болото довольно близко к тому складу… Я знаю, что тут три руки, а не четыре; возможно, это ничего не значит, но я подумал, что надо бы заявить о такой находке.

– Вы правильно поступили, мистер Эрнандес. Где находится этот склад?

– Тихоокеанские общественные склады, на бульваре Калвера почти у самого перекрестка с бульваром Джефферсона.

– А вы живете в Альгамбре?

– Ага, именно там.

– Вы приехали на аукцион издалека.

– Не так уж это и далеко по сравнению с другими местами, где я бывал, – возразил Эрнандес. – Один раз я доехал до Сан-Луис-Обиспо. – Он улыбнулся, показав желтые зубы. – Черт, да я поехал бы и в Лодай, если б наклевывалась хорошая сделка.

– Аукционы – ваше основное занятие?

– Неа; я выучился на ландшафтного рабочего и ищу работу.

– Давно ищете?

– Слишком давно. – Эрнандес откинулся на спинку стула и ухмыльнулся. – Мои братья сказали, что так и будет.

– Как – так?

– Ну, что будут личные вопросы. «Давай, будь примерным гражданином, Бобби, но на тебя будут смотреть, как на подозреваемого, потому что у нас такая работа. Мы никому не верим».

– Ваши братья служат в полиции?

– Джен – в полицейском департаменте Ковины, Крейг – в Южной Пасадине. Отец – отставной пожарник. Даже мать на госслужбе – полицейский диспетчер в Западной Ковине.

Майло улыбнулся.

– А вы нонконформист.

– Не обижайтесь, лейтенант, но полиция не сможет заплатить мне достаточно для того, чтобы я согласился все время торчать в машине или в офисе. Дайте мне экскаватор и пять акров – и я проверну все моментом. К слову сказать, мне надо бы идти. У меня собеседование в парке Канога. Они пересаживают большие пальмы, и я знаю, что это работа по мне.

Майло записал его данные, снова поблагодарил его и пожал ему руку.

Уже от двери Эрнандес сказал:

– Еще одно, сэр. Это не главная причина, по которой я приехал, но мне назначено судебное слушание относительно моих штрафов, и если вы не против замолвить за меня словечко…

– Вам посоветовал это ваш адвокат?

– Нет, это была моя идея. Но он подумал, что это может помочь. И мои братья тоже. Вы можете позвонить им, они скажут. Если я слишком многого прошу, просто скажите, и я не буду поднимать этот вопрос.

– Кто ваш адвокат?

– Какой-то свеженький выпускник, из государственной защиты, – ответил Эрнандес. – Мэйсон Сото. Его куда больше интересует, как остановить войну в Ираке.

Майло записал имя и телефон Сото.

– Я скажу ему, что вы оказали огромную услугу полиции Лос-Анджелеса, Боб.

Эрнандес просиял.

– Спасибо, сэр, я очень это ценю. Те кости… сначала я подумал, что они могут быть от какой-нибудь анатомической модели. Ну, знаете, по которым учатся врачи. Но в них не было никаких отверстий, за которые их могли бы скрепить друг с другом. Это просто разрозненные кости.

Он коротко, с силой дернул себя за бороду.

– Не знаю, зачем человеку в здравом уме могло бы такое понадобиться.