Я свернул на Беверли-бульвар, пока Майло звонил в Сиэтл, в «Глобал инвестмент».

Спустя несколько мелких служащих и одного частного банкира он ухитрился выжать тот факт, что в обоих домах Вандеров производила уборку клининговая служба «Веселые руки», находящаяся в Палисейдс и приезжающая тогда, когда нужно.

– Кто определял, когда их услуги нужны? – спросил Майло.

– Откуда мне знать? – отозвался банкир.

Вызов завершился. Майло свирепо посмотрел на телефон и сунул в карман.

– Итак, весь процесс под контролем у Хака. Чутье подсказывает мне, что он этим пользуется. Но, как я сказал, публичность – штука всегда обоюдоострая. Учитывая, что Хак скрывался от всех с того времени, как вышел из тюрьмы, и до того, как три года назад его наняли Вандеры, нажим может заставить его только зарыться поглубже.

– Жизнь в подполье многому учит, – заметил я.

– Что ты имеешь в виду?

– Может быть, он и был невиновен в том, за что его посадили, но опыт и последующие события могли посеять в нем дурные привычки.

– Например, к пыткам и удушению ради забавы и выгоды… Как такой тип мог попасть к Вандерам?

– Может быть, они просто добры.

– Добросердечные и щедрые богатеи.

– Такое бывает.

– Ты так считаешь?

– А ты – нет?

– Я уверен, что нечто подобное случается, но мне лично кажется, что для накопления такой кучи бабла требуется склад личности, исключающий всякую доброту.

– Крутой детектив Владимир Ленин.

– Власть народу, хлеб голодным! – Он потряс сжатым кулаком, при этом был вынужден согнуть руку, чтобы не стукнуться о крышу машины. – Поезжай в «Могул». От всех этих неудач у меня аппетит разыгрался.

– То же самое ты говоришь об успехах.

– По крайней мере, я последователен.

* * *

Мы оставили машину на служебной парковке и направились в ресторан. В зале царило оживление. Два длинных стола полностью занимали наши коллеги, а угловую выгородку оккупировали Мо Рид и Лиз Уилкинсон.

Они сидели ближе друг к другу, чем это требовалось для делового разговора. Тарелки с едой стояли на столе нетронутые. Рид был в пиджаке, однако снял галстук и расстегнул воротник. Распущенные волосы Лиз Уилкинсон ниспадали массой блестящих завитков. Платье зеленовато-синего цвета гармонировало с цветом ее кожи.

Мо улыбнулся, Лиз рассмеялась, они стукнулись локтями и расхохотались уже оба. Они увидели нас одновременно и вздрогнули, словно дети, застигнутые за игрой в доктора.

Рид вскочил с места.

– Лейтенант, док, привет. Доктор Уилкинсон хочет рассказать нам кое-что интересное относительно тех пальцевых костей. Самое время узнать хоть что-то, верно?

Он тараторил, словно пулемет. Лиз Уилкинсон чуть удивленно взирала на него снизу вверх. Майло созерцал тарелку с бараниной.

– Я подсадил тебя на карри, детектив Рид?

– Ей… доктору Уилкинсон нравится.

– Так вышло, что это одна из моих любимых кухонь мира, – сказала Лиз, – так что когда Моисей предложил заехать сюда, я решила, что это круто. Добавлю это кафе в свой список.

– Присоединяйтесь, – пригласил Рид куда более громко и энергично, чем это требовалось.

Из дальней части ресторана показалась женщина в очках. Сегодня ее сари было кроваво-красного цвета. При виде Майло она просияла и бегом бросилась обратно на кухню.

– Тетка определенно рада, – заметила Уилкинсон.

– Он хороший посетитель, – отозвался Рид. – В смысле, наш лейтенант.

Несколько мгновений спустя на стол было торжественно водружено блюдо с омарами.

– Ого, кое-кто здесь VIP-персона, – восхитилась Лиз. – Спасибо, что позволили нас упасть к вам на хвост, лейтенант.

– Называйте меня Майло, доктор. Так что вы хотите нам поведать?

– Мы составили фаланги, найденные в шкатулке, и у нас получилось три полных комплекта. Согласно замерам левых рук всех трех погребенных в болоте жертв, было довольно легко подобрать парные к ним. У Лоры Ченовет кости заметно крупнее, чем у двух остальных. А у Номера Три – мисс Монтут – были явные признаки артрита. В остальном это кости, подвергшиеся очистке в кислотной среде. Если говорить точнее, в серной кислоте, разведенной до уровня очистки – когда она растворяет мягкие ткани, но не причиняет серьезного вреда костям. Я полагаю, они также подверглись обработке. Поверхность намного более гладкая – фактически, отполированная, – чем можно было бы ожидать от костей, подвергшихся воздействию времени, воды и разложения. Я сделала соскобы и нашла следы серной кислоты в поверхностном слое костей всех трех жертв.

– Такая обработка свидетельствует, что их расценивали как личный трофей, – отметил Мо Рид.

– Как и то, что их поместили в резную шкатулку, – добавил я. – Вопрос в том, зачем идти на такие сложности, чтобы потом бросить кости там, где их гарантированно найдут? Это заставляет меня задуматься о том, что, возможно, вначале они были некими сувенирами, но потом превратились в нечто иное: в предмет хвастовства.

– «Посмотрите, что я сделал!» – Майло кивнул.

– Это соответствует играм, которые Эрнандес нашел в складской ячейке.

– Он с нами играет.

– А что за игры? – спросила Лиз Уилкинсон.

– Только поля от настольных игр – «Монополия», «Жизнь», – ответил Рид.

– Деньги и базовое существование, – произнесла она. – Первичный уровень.

– Деньги, существование и прекращение существования кого-то другого, – дополнил Рид.

Он подвинулся ближе к ней. Она, похоже, была не против.

– Убийство Селены также соответствует действиям напоказ, – теоретизировал я. – До нее убийца выбирал в жертвы тех, кого считал отбросами и прятал тела там, где они могли лежать до скончания времен неопознанными. Об убийстве Селены нас известили звонком, тело ее было оставлено на открытом месте, в сумочке лежали документы. Он хотел, чтобы мы знали, кто она такая и что он сделал с ней.

– И при этом надеялся, что, обнаружив ее труп, мы обыщем болото и найдем остальных.

– Если б вы этого не сделали, нас так или иначе навели бы на них.

– Он перестал платить за склад, зная, что ячейку выставят на аукцион примерно тогда, когда он займется Селеной. Все это – чертова постановка?

Лиз Уилкинсон поморщилась.

– То, что парень обработал пальцы кислотой, означает, что он некоторое время хранил трупы у себя. Возможно, играл с ними.

– С тобой всё в порядке? – спросил Рид.

– Все отлично. Просто обычно я не сталкиваюсь с этой стороной дела. – Она потянулась, чтобы убрать волосы, упавшие ей на лицо, и ее пальцы скользнули по манжету его рубашки. – Меня постоянно спрашивают, не противно ли мне работать с останками. Когда я говорю, что мне это нравится, на меня странно смотрят. Но когда работаешь на уровне тканей тела, можно не заморачиваться. Когда же я начинаю думать о человеке, которым когда-то некогда было то, что лежит на моем столе… – Она отодвинула тарелку подальше. – Наверное, мне лучше вернуться. Если хочешь, Моисей, об остальном можно поговорить позже.

– Я провожу тебя до машины.

Когда Рид вернулся в кафе, Майло спросил:

– Об остальном – это о чем?

– То есть?

– О чем еще вы собираетесь говорить с добрым доктором?

Рид залился краской.

– А, это… Она составляет для меня список книг по патологоанатомии. Я решил, что мне надо изучить этот предмет.

– Знание – сила. Ты будешь есть эту баранину?

– Оставляю тебе, лейтенант. Полагаю, мне тоже нужно ехать.

– Куда?

– Наверное, прокачусь к дому Вандеров; может быть, смогу поймать Хака, если он будет выходить или входить.

Майло покачал головой.

– Я дожал Его превосходительство, и теперь там посменно дежурят полицейские в штатском. У тебя сегодня более важная и интересная задача.

– Какая?

– Поискать в масштабах всей страны информацию о преступлениях, включающих в себя отсутствующие конечности и обработанные кислотой части тела. Начни с рук, но не ограничивай себя.

– Руки, ноги, что угодно, – хмыкнул Рид.

– Головы, плечи, колени и ступни. Мне все равно, лишь бы что-нибудь было отрезано.

– Ты полагаешь, он мог поменять схему?

– Как любит напоминать мне доктор Делавэр, постоянные схемы хороши для заводского производства. – Детектив повернулся ко мне. – Если преступник хранил тела, чтобы забавляться с ними, то имение Вандеров вряд ли могли быть местом преступления. Даже для управляющего поместьем было бы слишком рискованно устраивать там лабораторию доктора Франкенштейна.

– Если только Вандеры сами не причастны ко всем этим штучкам, – возразил Рид.

– Даже в этом случае, Моисей.

– У них в доме живет ребенок. Одно дело – групповушки после того, как малыш отправится спать – да и в этом случае вряд ли, ведь у нас нет никаких свидетельство того, что эти люди извращенцы. Но расчленять трупы в особняке, по которому бегает Вандер-младший, – это чересчур.

– Значит, у Хака есть другое местечко.

– Может быть, именно поэтому мы его не видим – он прячется в своем бункере для убийств. Надо проверить в налоговой, платит ли парень какие-либо налоги на недвижимость. Вот съемное помещение будет проблемой – мы никак не сможем это отследить, если только публично не объявим его в розыск, а я к этому не готов.

– Когда мы были на Тихоокеанских складах, ты пошутил насчет живущих там людей, и дежурный сразу начал отпираться, – напомнил я. – Однако я уверен, что такое бывает.

Майло обдумал это.

– Следует проверить, в том числе и на самих Тихоокеанских складах. Мы не показывали дежурному фотографию Хака… Что, тебе положили слишком много еды, Мо?

– Да нет, даже как-то маловато, – отозвался Рид. – Делись.

– Уже нечем. Ты точно не хочешь пообедать?

– Нет, спасибо, отпусти уже меня.

* * *

Прикончив заказанную Ридом и Уилкинсон еду, Майло завершил трапезу омарами и двумя мисками рисового пудинга. Потом он вернулся в офис, а я поехал домой и повторил поиск по ключевым словам «Трэвис Хак, Эдвард», «Эдди Трэвис Хак», «Эд Хакстадтер», но не нашел ничего.

Поиск по словам «Саймон Вандер» выдал продажу сети продуктовых магазинов за восьмизначную сумму и пару упоминаний Вандера и его жены в различных благотворительных сообществах: в пользу музея искусств, зоопарка, Хантингтонской библиотеки. Ненавязчивая фоновая филантропия.

Если в жизни Саймона и Надин Вандеров и была темная сторона, они успешно скрывали этот факт от интернет-пространства.

В половине пятого я вышел из сети и обсудил с Робин меню ужина. Оба сошлись на спагетти. Она все еще работала, и я отправился на рынок в конце Вэлли-Глен, а по возвращении проверил, звонил ли кто на мой служебный телефон.

Одно сообщение от Альмы Рейнольдс.

Оператор передал:

– Она сказала, что если вы забыли ее имя, то она – любовница Сила Дабоффа.

– Я помню ее.

– Интересный способ обозначить себя, правда, доктор Делавэр? Чья-то любовница… Хотя вы работаете с самыми разными людьми.

* * *

Телефон Альмы Рейнольдс выдал восемь гудков, и я уже собирался дать отбой, когда она взяла трубку.

– Лейтенант Стёрджис не перезвонил, и я решила обратиться к вам, – сказала женщина. – Я ездила в морг; они обещают отдать тело Сила через несколько дней. Он всегда говорил о кремации, но чтобы это было сделано экологически чисто. В идеале, конечно же, всех нас следовало бы просто поместить в компостную яму.

– Что еще?

– Есть что-нибудь новое по делу?

– Пока нет, извините.

– Я кое о чем подумала, пока размышляла о том, что могло погнать Сила на болото в тот вечер. Не то, чтобы его нужно было подгонять, он постоянно туда наведывался. Убрать мусор, убедиться, что никто не бродит по закрытой зоне… У него был пунктик насчет этого места. Правду сказать, он был в некотором роде одержим. И я знаю почему. Его родители были битниками, которые переехали из Анн-Арбор в сельскую часть Висконсина. Его семья жила в хижине возле… угадайте, чего?

– Озера с тростниками?

– Огромного болота, которое подпитывалось водой одного из Великих Озер. Сил сказал, это было идеальное, идиллическое место, пока поблизости не открылся бумажный комбинат и не загрязнил все вокруг. Вся рыба подохла, воздух ужасно вонял, и в конце концов семье Сила пришлось уехать в Милуоки. Его родители умерли от рака, и он был убежден, что виной тому – отравленный воздух и вода. Несмотря на то, что его отец выкуривал по три пачки сигарет в день и умер от рака легких, а рак груди в семье его матери был наследственным. Но попробовал бы кто сказать это Силу. Попробовал бы кто сейчас сказать ему что угодно…

– Я понимаю, почему Птичье болото было для него так важно.

– Одержимость, – повторила Альма. – Иногда это мешало.

– Чему или кому?

– Нам. Бывало так, что мы отдыхали, и он вдруг вскакивал и заявлял – мол, ему нужно ехать и убедиться, что всё в порядке. Это раздражало меня, но я редко говорила на эту тему, поскольку видела, что под этим идеализмом кроется глубинная психология. Но в тот вечер он… в тот вечер я совершенно не хотела туда ехать, но он не слушал меня. Это, вероятно, было что-то важное.

– Он сказал вам, что звонивший обещал разгадку убийств.

– И я ему поверила. Когда были найдены все эти трупы, Сил воспринял это близко к сердцу – как если бы допустил, чтобы что-то случилось с его ребенком. Он также волновался, что эти убийства будут использованы как предлог, чтобы лишить болото неприкосновенности и открыть дверь всяческим инновациям. Я знаю, это звучит параноидально, но Сил никогда не танцевал ни под чью дудку. Наоборот, там, где весь мир вальсировал, он маршировал.

– При таком уровне тревожности он готов был броситься по любому следу, – согласился я.

– Вот именно. Хорошо, что я связалась с вами, а не со Стёрджисом.

– Сил не дал никаких намеков на то, кто ему звонил?

– Нет, – ответила она. – Я думала об этом, пыталась вспомнить, не было ли в его словах каких-либо указаний на это… но нет. Вы считаете, что кто-то, кого он уважал, мог заманить его туда?

– Кто-то, кто поддерживал его труд. У вас есть список участников организации «Спасем Болото»?

– Я никогда не видела этого списка и даже не знаю, существует ли он.

– Кто сейчас занимается делами в их офисе?

– Не знаю и знать не хочу, – отрезала она. – Я умываю руки.

* * *

В офисе «Спасем Болото» никто не отвечал.

В совете директоров организации числились те самые прогрессивные миллиардеры, которые пытались «облагородить» это место, а помимо них – Силфорд Дабофф, женщина по имени Чапаррел Стивенс и два мужчины: Томас Фридкин, доктор медицины, и Лионель Мергсамер, доктор философии.

Чапаррел Стивенс была ювелиром-дизайнером и жила в Сьерра-Мадре. Доктор Фридкин оказался девяностолетним офтальмологом, почетным профессором медицинского факультета в университете Юты. Профессор Мергсамер занимался астрономией в Стэнфорде.

Не очень похоже на банду преступников, однако я на всякий случай записал их имена.

Я поискал тех, кто вносил пожертвования в поддержку болота, нашел три коктейльных вечеринки в Вестсайде, но списка гостей не было.

Отвлекшись от деревьев, я подумал о лесе: почему Силфорда Дабоффа заманили навстречу его смерти?

Его убийство не подпадало под схему поведения сексуального маньяка, ищущего удовлетворения. Единственный осмысленный мотив – Дабофф слишком много знал. И это знание могло попасть к нему как самыми невинными путями, так и, наоборот, преступными.

Еще какие-то кости, сокрытые в трясине? Съемка с воздуха не дала ничего, однако у земли есть свойство поглощать и переваривать все умершее.

Или Альма Рейнольдс была права, и желание Дабоффа поиграть в спасителя – дабы совладать со своей детской травмой – завело его в ловушку?

Это казалось аналитически перспективно, но я снова и снова вертел это в уме и не находил ничего больше. Негромкий стук в мою дверь прервал закольцованные размышления.

– Похоже, ты загружен по уши, – сказала Робин.

– Нет, я уже закончил.

– Если так, я могу приготовить ужин.

Я встал, и мы вместе отправились на кухню.

– Со-труд-ни-чес-тво, совсем как в «Улице Сезам», – отметила Робин. – Хочешь быть Бертом или Эрни?

– Пожалуй, Оскаром.

– День выдался трудным, да?

Бланш протопала на кухню и села, улыбаясь нам во всю пасть.

– А она пусть накроет на стол, – усмехнулся я.