В семь часов вечера следующего дня полиция Лос-Анджелеса упомянула имя Трэвиса Хака в пресс-релизе, прошедшем в СМИ. Время было выбрано идеально: слишком поздно для газет или шестичасовых новостей, но достаточно рано, чтобы новость попала в одиннадцатичасовой выпуск. Или, по словам Генри Уэйнберга, начальника полиции, «подавать новости струйкой, а не потоком; мы слишком уязвимы, лейтенант».

Департаментские писаки именовали Хака «лицом, представляющим интерес» и упоминали о «заключении по ложному обвинению». Имя ни одной из четырех женщин, чьи тела были найдены в болоте, не упоминалось. О Вандерах не было ни слова.

Но еще до того мы с Майло и Ридом совершили обход обеих резиденций Вандеров. Сначала посетили пляжный дом, но не нашли никаких свидетельств того, что семейство вообще когда-либо обитало здесь. Мебель, обитая отсыревшей кожей, стояла на фиолетовом ковре, занимавшем весь пол. Запах соли, ржавчины и старой отслаивающейся краски буквально кричал о заброшенности. В шкафу стояли весла и висел мужской гидрокостюм – это место практически так и осталось холостяцким логовом.

За тяжелыми двойными дверями особняка на Калле-Маритимо скрывалась обширная анфилада просторных и высоких комнат, обставленных со вкусом, пусть и несколько скучновато; отделка стен – нежного оттенка цветов ванили, пол вымощен золотистым известняком. На паре каминных полок стояли семейные фото, в простенках между окнами тут и там висели картины в абстрактном стиле. В углу дальней комнаты приютился рояль. В спальне Келвина, выполненной в небесно-голубых тонах, стояло маленькое пианино.

Жилье Трэвиса Хака состояло из маленькой комнатки, расположенной за огромной, словно в ресторане, кухней, и такого же тесного санузла. Двуспальная кровать, гардероб из «ИКЕА», алюминиевая лампа для чтения. Монастырская обстановка, которую оживлял вид на океан, открывавшийся из окна. Располагалось это жилье в крыле для прислуги и, судя по всему, изначально было задумано в качестве комнаты горничной.

Здесь не было никаких следов борьбы или телесных жидкостей, или чего-либо еще, но Майло все же вызвал группу криминалистов. Помощница, которую Бадди Уэйр отрядил присматривать за нами, встревожилась, однако связалась с юристом, и тот посоветовал ей содействовать полиции.

Судя по огромному списку задач, криминалистов можно было ожидать «на днях», и звонок Майло в их офис ничего не изменил. Он попытался связаться с начальством, не смог к нему пробиться и мрачно улыбнулся.

– Все еще едем на малой скорости? – поинтересовался Мо Рид.

– Небеса препятствуют нам, сынок.

Рид улыбнулся.

– Я учусь.

* * *

Я оставил детективов предаваться разочарованию и поехал домой. Новость о любовнике Селены разрушила мою теорию о том, что смерть трех остальных женщин была лишь подготовкой к ее убийству. Случай снова сводился к зловещему сценарию сексуального садизма.

Убийца, постепенно становящийся самоуверенным. Селена – несчастная жертва перехода на новый уровень. Я позвонил Марку Грину, чтобы проверить, не вспомнил ли тот еще что-нибудь.

Он с трудом сдерживал приступ ярости, и мой голос заставил его перейти грань.

Я подождал, пока он перестанет орать.

– Знаю, это тяжело, но я все же должен спросить. Вы можете сказать что-нибудь еще…

– Еще? Разве всего того, что я уже сказал, недостаточно?!

И он с грохотом повесил трубку.

* * *

Я съездил в округ Креншо и нанес повторный визит Беатрис Ченовет, матери Большой Лоры, – готовый к тому, что снова стану мишенью для чьей-нибудь ярости. Если кто и был подготовлен к такому, то это я.

Однако она встретила меня приветливо, подала кофе и шоколадные вафли и подождала, когда я перейду к сути вопроса со всей тактичностью, на которую был способен.

– Позвольте уточнить: вы хотите знать, нравилось ли Ларлин, когда ей причиняли боль?

– Мы нашли свидетельства того, что у других жертв была такая склонность, так что…

– Ответ – да, доктор. Я не упомянула об этом в первый раз… потому что была потрясена вашим приездом. Я думала о том, чтобы позвонить вам, но говорить о подобных вещах очень трудно. Не стану притворяться, что у нас с Ларлин были доверительные отношения, но она все же была моей дочерью. И когда я думаю о том, что с ней случилось, мне очень больно.

– Извините.

– Вы что-нибудь узнали?

– Пока не очень много.

– Но вы опознали других жертв, которые… о, Боже… с тех пор, как Ларлин вышла работать на улицу, я отчасти ожидала чего-то такого. – Тощие квадратные плечи женщины поникли, руки затряслись. – Нравилось ли ей испытывать боль? В детстве – совсем наоборот, это Ларлин била других и влипала из-за этого в неприятности. Я твердила ей, что из-за того, что она такая большая, ей надо быть вдвое аккуратнее. – Беатрис нахмурилась. – Я только недавно осознала, какой проблемой был для нее лишний вес, и поняла, насколько неправильным было то, что я говорила… любила ли она боль… похоже, да. Я говорю о более поздних временах, когда Ларлин уже ушла из дома. Когда стала работать. – Она схватила носовой поток, пытаясь унять внезапный поток слёз. – Как будто это можно назвать работой!

Женщина откашлялась и попыталась снова придать своему тону твердость.

– Пару раз, когда она приезжала попросить денег, я замечала у нее синяки. Здесь и здесь. – Она приложила пальцы к своей шее. – Сначала я не была уверена, что это синяки. Ларлин была темнокожей, пошла в отца. Сначала она пыталась скрыть их, носила шарф. И именно поэтому я их заметила. Ларлин никогда не любила шарфики. Я заметила что-то фиолетовое под тканью, дотронулась пальцем, но она отмахнулась от меня.

Женщина моргнула.

– Она не просто отвела мою руку, она отбила ее. Но я могла быть не менее упрямой, чем она; я настаивала. Тогда она ужасно разозлилась, сорвала шарф и спросила: «Довольна?» Я ответила: «Я недовольна тем, что кто-то делает тебе больно, Ларлин». Она ответила: «Никто не сделает со мной ничего такого, чего я не захочу». Потом ухмыльнулась. Я была в ужасе, и это забавляло ее. Она закатала рукава, и я подумала – вот оно, сейчас она покажет мне следы от иглы, чем еще эта девчонка собирается напугать меня? Но вместо этого она показала синяки на запястьях. Мне было неприятно это видеть, я отвернулась, но это лишь подзадорило ее. Ларлин сказала, что люди охотно платят за дополнительные услуги, и что она справится со всем, она в этом уверена. Конечно же, я стала выговаривать ей, сказала, что это опасный путь, ведущий… ну, не буду перечислять вам все это. Она засмеялась и ушла. – Женщина улыбнулась. – Вот и все, что было, сэр.

– Вам многое пришлось пережить, – промолвил я.

– Остальные мои дочери живы и здоровы. Может быть, налить вам еще кофе?

* * *

– У Лоры это тоже было, так что все сходится, – сказал Майло.

Я затормозил перед полицейским участком как раз в тот момент, когда лейтенант вышел из дверей и отправился прогуляться.

– Сколько физической активности, – заметил я. – Я начинаю волноваться за тебя.

– Просто послеобеденная прогулка неспешным шагом, – отозвался он. – Когда я чувствую себя бесполезным, стены давят на меня. Сегодня утром ты, наверное, устроил себе пробежку миль в пять.

Мы шли все мимо тех же зданий, но на этот раз небо так и оставалось серым, воздух был густым и душным.

– Полиция аэропорта нашла «Лексус» Вандера на долгосрочной стоянке, но мы не обнаружили никаких свидетельств того, что Хак куда-то улетел, – сообщил Майло.

– Старейший из классических трюков.

– Мы с молодым Моисеем на всякий случай прочесали ближайшие отели и мотели. Потом проверили все модные местечки от Сан-Франциско до Санта-Барбары в поисках Вандеров. Проверили также частные чартерные рейсы. Ноль результатов по всем направлениям. Как будто какой-то дикарь вышел на охоту за всеми подряд, а потом куда-то скрылся.

– Четыре убийства с сексуально-садистским мотивом, развлечение с костями трех из жертв, – стал перечислять я. – Потом Дабофф, потом Вандеры… Трудно усмотреть что-то общее.

– А оно должно быть? – огрызнулся он. – Этот придурок в Канзасе убивал женщин, мужчин, детей, всех, кого находил в доме. То же самое касается Рамиреса, Зодиака и всех прочих, бла-бла-бла.

– В этих случаях мужчины были случайными жертвами.

– То же самое может быть и здесь. Как насчет такой теории: Хак работал на Вандера три года и положил глаз на Надин. Но прежде чем подкатить к ней, ему надо избавиться от ее муженька и отпрыска.

– Он сумел заманить их из Азии обратно в Штаты?

– Придумал какую-нибудь ложь, чтобы заставить их вернуться. У таких людей все должно быть под контролем, верно? Ты можешь придумать более крутую игру во власть, чем передвигать богатых людей туда-сюда, словно шахматные фигуры? Мы копаем насчет Селены, он понимает, что это лишь вопрос времени, и скрывается.

Я обдумал это.

– Их заставило бы вернуться какое-нибудь несчастье в семье. Допустим, если б Симона заболела или покалечилась. Саймон и Надин верили Хаку, у них не было причин перепроверять его слова. Но как во все это укладывается Дабофф?

– Когда прищучим Хака, тогда и узнаем. Давай смотреть правде в глаза, Алекс: если отбросить все дерьмо, то не останется вопроса о том, кто это сделал. Основной подозреваемый был у нас под носом с самого начала – ему было о чем париться.

Десять шагов спустя Майло добавил:

– Одному богу ведомо, что делал Хак в те годы, когда скрывался где-то – до того, как Вандеры наняли его. Так что, конечно же, он отплатил им на свой метафизически последовательный манер.

– Плохой поступок, – заметил я.

– Возьму это девизом, – отозвался Майло. – Нехорошо связывать людей, убивать их, выбрасывать, точно мусор, и оставлять гнить.

– Слишком длинно для наклейки на бампер.