Тело Бренди Лоринг было найдено на Апаш-стрит, поблизости от западной окраины Силверлейка, в четырех кварталах к северу от Сансет-Стрип, вверх по холму.

Район был застроен в основном хлипкими каркасными домами, некоторые из которых были не больше сарая, а более крупные строения поделены на отдельные квартирки, сдаваемые в аренду. Точка, где, по словам Трэвиса Хака, лежала маленькая Брендин, располагалась на тротуаре, покрытом трещинами и буграми; корни гигантского баньяна постепенно взламывали старый асфальт.

Полтора часа мы стучались во все двери вверх и вниз по Апаш-стрит, встречая лишь недоумевающие взгляды и заверения в полном неведении – в основном на испанском языке. Женщина по имени Марибелла Олмос, старая и морщинистая, но сохранившая ясный ум, вспомнила тот давний инцидент.

– Младенец, – сказала она. – Это сделал добрый человек. Смелый.

– Вы знали его, мэм?

– Хотела бы знать. Он очень смелый.

– Потому что спас ребенка?

– Спас ребенка, отнес к врачу. А кругом разъезжают бандиты, стреляют… Сейчас стало лучше, но тогда было так. Герой.

– Бандиты разъезжали по улицам в три часа ночи?

– Когда хотели. Иногда я спала и слышала выстрелы. Сейчас стало лучше. Вы хорошо работаете.

Схватив ладонь Майло, она прижала ее к своим морщинистым губам.

Это был один из тех немногих случаев, когда я видел его застигнутым врасплох.

– Спасибо, мэм.

Марибелла Олмос выпустила его руку и подмигнула.

– Поцеловала бы вас прямо в губы, но не хочу, чтобы ваша жена ревновала.

* * *

Следующий пункт: последний известный нам адрес матери и отчима Бренди Лоринг.

Анита и Лоуренс Брейкл когда-то жили в розовом двухэтажном доме довоенной постройки, поделенном на четыре квартиры. Но никто из нынешних обитателей квартала даже не слыхал об этом семействе, о смерти Бренди и о спасении младенца.

Остаток дня мы потратили на то, что разъезжали по всему Силверлейку и показывали фотографию Хака людям, которые могли бы помнить его, – в основном ориентируясь на возраст.

Пустые взгляды, отрицательное покачивание головами. Чтобы запить поражение, Майло остановился возле уличного лотка-тележки и купил два стакана тамариндовой газировки со льдом. На тротуаре стояли и другие торговцы – в основном выставив прямо на землю корзины с разного рода одеждой. Майло с интересом окинул взглядом незаконную ярмарку и жадно выпил газировку. Мимо, подскакивая на выбоинах и колдобинах, проезжали машины.

Усевшись обратно в автомобиль, он сказал:

– Все равно надежды было мало. Если по-прежнему хочешь найти Лейбовица, то вперед. Я возвращаюсь в офис, расширю область поиска по недвижимости на соседние округа – просто на тот случай, если Хак ухитрился-таки уехать куда-нибудь. А еще подниму старые материалы по грабежам в Голливуде. Может быть, найду чью-нибудь отрезанную руку.

– О Вандерах ничего не слышно?

– Пока нет, и Бадди Уэйр продолжает звонить, постепенно впадая в истерику.

– Юрист, которому есть дело до клиентов, – отметил я.

Майло фыркнул:

– Куча оплаченных часов, спущенных в канализацию.

* * *

Тридцать секунд поиска в интернете выдали нам фотографию Барри Лейбовица в компании трех других мужчин; снимок был сделан на благотворительном любительско-профессиональном турнире по гольфу в прошлом году. Гольф-клуб «Три оливы» на курорте «Лейжер лайф» в Палм-Спрингс.

Пустыня может показаться копу в отставке вполне подходящим местом для проживания. Я увеличил групповое фото. Барри Лейбовиц оказался седовласым мужчиной с усами, как раз подходящего под описание возраста; на снимке он стоял во втором ряду. Дальнейший веб-сёрфинг дал отрывок из клубного бюллетеня с краткими биографиями четырех игроков-любителей, вышедших на первые места. Два стоматолога, один бухгалтер и «детектив Лейбовиц, бывший служитель закона. Ныне он охотится за призами, а не за преступниками».

Я позвонил в «Три Оливы», назвав свое настоящее имя и должность, но выдав придуманную историю о том, что звоню якобы по поручению Западного педиатрического центра, поскольку руководство больницы разыскивает актуальные контакты мистера Лейбовица.

– Приз, который он завоевал на нашем недавнем турнире «Девять лунок в пользу детей», был отправлен по почте, но вернулся невостребованным, и мы очень хотели бы передать ему этот приз.

В худшем случае секретарь клуба что-то заподозрит, свяжется с больницей и узнает, что я действительно числюсь среди персонала, но что никакого приза не существует.

– Минутку, доктор, – произнесла секретарша.

* * *

Отставной детектив третьего ранга Барри З. Лейбовиц отнюдь не наслаждался пустынным воздухом.

Он жил в двухкомнатной квартире на Пико к западу от Бевервиль-драйв. Я позвонил туда, никто не ответил, но я все равно поехал по указанному адресу.

Квартира Лейбовица располагалась в огороженном жилом комплексе под названием «Хиллсайд-Манор». Не очень-то крутое местечко – всего лишь сотня ярдов подъездной дороги, вдоль которой выстроились дома-коробки песчаного цвета; однако с юга жилой комплекс граничил с роскошным полем окружного клуба «Хиллкрест» на восемнадцать лунок.

Соседство с клубом отлично соответствовало увлечениям Лейбовица, однако я сомневался, что отставной детектив в состоянии платить тамошние членские взносы.

Под домофоном справа от ворот висел список из тридцати фамилий жильцов. Я набрал код, указанный напротив фамилии Лейбовица. Низкий голос ответил:

– Да?

Я начал объяснять, кто я такой.

– Вы хотите меня нанять?

– Не совсем. Я работаю с детективом Стёрджисом. Дело касается Трэвиса Хака…

– Подождите немного.

Пять минут спустя на западной стороне обсаженной деревьями улицы появился мужчина, которого я видел на фото; он был одет в рубашку-поло золотистого цвета, черные льняные брюки и сандалии. Мужчина был выше и крепче, чем мне показалось по фотографии; его торс, напоминающий бочку, опирался на короткие мощные ноги. Седые волосы Лейбовица уже сильно поредели, однако навощенные усы оставались густыми. Вид у него был забавный; отставной детектив напоминал бодрого типа с моноклем из «Монополии».

Когда он подошел к воротам, я показал свое удостоверение консультанта.

– И что вы этим хотите сказать?

– Показать свои честные намерения.

– Я только что позвонил Стёрджису. – Створка ворот отъехала в сторону. – Я слышал о нем, но никогда с ним не работал. Это может быть интересным.

– У него бывают интересные дела.

Лейбовиц изучающе посмотрел на меня.

– Конечно. Именно это я и имел в виду.

* * *

Безупречно чистая, почти стерильная квартира располагалась на втором этаже в задней части дома. В углу стояли две кожаные сумки с клюшками для гольфа. В передвижном баре виднелись бутылки с выдержанным виски и первоклассным джином. Больше десятка призов за гольф красовались на полке вместе с книгами в мягких обложках. В основном детективными романами.

Лейбовиц увидел, что я смотрю на них, и усмехнулся.

– Думаете, что я отдыхаю так же, как работал? В реальном мире мы вычисляем максимум шестьдесят-семьдесят процентов преступников. Это творческие люди – все сто процентов. Хотите что-нибудь выпить?

– Нет, спасибо.

– Я налью себе шестнадцатилетний «Макаллан». Вы точно не хотите?

– Вы меня убедили.

Лейбовиц снова хмыкнул.

– Гибкость мышления – свойство умного человека.

Взяв с нижней полки бара пару старомодных стаканов, он посмотрел их на просвет, отнес на кухню, вымыл, высушил, снова осмотрел и повторил ритуал.

В просвет между кронами сосен из кухонного окна был виден кусочек великолепного зеленого поля. На вершине пологого холма фигура в белом, похоже, загоняла мяч в лунку.

– Прекрасный вид, верно? – заметил Лейбовиц. – Я как тот мифический персонаж – Тантал. Все блага на расстоянии вытянутой руки, но не достать.

– Парк Ранчо не так далеко, – отозвался я.

– Вы играете?

– Нет. Я просто знаю про Ранчо. После того, как О. Джея судили в первый раз, он играл на общедоступных полях.

Лейбовиц рассмеялся.

– О. Джей Симпсон… Слава богу, я никогда с ним не встречался.

Он разлил напиток по стаканам и устроился в кресле с подставкой для ног. Первую половину своей порции детектив пил мелкими медленными глотками, а остаток прикончил одним махом.

– Шотландцы знают толк в выпивке… Итак, вы хотите узнать про Эдди Хакстадтера – это имя он использовал в ту пору. В рамках того дела, которое вел я, он выступал как один из хороших парней, особенно учитывая обстоятельства его тогдашней жизни.

– И что это были за обстоятельства?

– Он был бомжом. То есть, прошу прощения, «лицом без определенного места жительства, о котором нельзя судить по общим меркам». – Рассмеявшись, Лейбовиц потянулся к бару и налил себе еще на палец виски. – Правду говоря, доктор, я и не сужу. Теперь уже нет. После того, как уходишь с работы, начинаешь смотреть на все под другим углом. Как со Стёрджисом. Когда начинал работать, я ни за что не согласился бы сотрудничать с таким, как он. А теперь? Он справляется со своим делом? И кого волнует его частная жизнь? – Он пристально посмотрел на меня. – Если вас обижают мои слова, ничего не поделаешь.

– Я не в обиде. Итак, Хакстадтер скрылся с места действия. Как вы его нашли?

– Благодаря своей гениальности. – Снова смех. – Не совсем. В больнице мне дали его описание, я передал это описание патрульным, и пара наших копов, работавших на бульваре, сразу узнали его. Эдди был просто уличным бродягой. Мы нашли его на следующий же день.

– Он околачивался в Голливуде?

– Обычно слонялся возле Китайского театра и дальше, возле театра «Пантэйджес». Видимо, там, где бывали туристы. Волосы у него были длинные, в носу пирсинг, прочая фриковатость… Так их тогда называли – уже не хиппи, а фриками.

– Патрульные узнали его потому, что арестовывали раньше?

– Нет, он же был бомжом. Просто у него была характерная внешность – кривой рот, да и хромота… – Лейбовиц скривил губы, подражая выражению лица Хака; усы сместились следом. – Они привели его ко мне, я расспросил его, он выдал ту же самую историю, что и медсестрам в больнице, но к тому времени от нее все равно не было прока. Дело было закрыто ввиду немедленного признания со стороны преступника – молодого хрена по имени Гибсон Деполь. Гибби. – Лейбовиц произнес это прозвище с явным презрением и снова пригубил напиток. – И все же, раз уж патрульные постарались отыскать и доставить Эдди, я не хотел, чтобы они чувствовали, будто их труды были напрасными. Я сам когда-то ездил на патрулирование, десять лет в Ван-Найсе, потом четыре года в Вест-Вэлли, прежде чем решил работать этим… – он постучал себя согнутым пальцем по лбу, – …а не этим. – Точно такое же постукивание по бицепсу.

Подняв стакан повыше, детектив точно так же залпом допил и вторую порцию виски.

– Когда-то я жил в Вэлли, когда моя жена еще была жива… Вкусное пойло, его выдерживают в бочках из древесины вишни. Вам не нравится?

Я выпил, наслаждаясь вкусом, а затем ощущением жара в пищеводе.

– Очень нравится.

– Хакстадтер действительно стал преступником? – спросил Лейбовиц. – Стёрджис сказал мне об этом, и я расстроился. Я совершенно упустил это из виду.

– Вы не слышали об этом в новостях?

– Нет, никогда не смотрю эту чушь. Жизнь слишком коротка. У меня в спальне девятнадцатидюймовая «плазма», но я смотрю только спортивные передачи.

– Значит, Хакстадтер не выглядел склонным к насилию?

– Нет, однако я не особо долго с ним общался, да и психоаналитика – не мой конек.

– И все же вы удивлены.

– Я всегда удивляюсь, – ответил Лейбовиц. – Это помогает сохранить молодость. Гибкость, как я уже сказал.

– Что тогда представлял собой Эдди?

– Просто еще один печальный случай, док. В Голливуде их всегда полно. Что не шикарно, то печально.

– У него не было арестов после совершеннолетия.

– Хотите сказать, что он был малолетним преступником?

– Некоторое время он провел в тюрьме для несовершеннолетних, но дело было пересмотрено.

– И что за дело? – спросил Лейбовиц.

Я описал то, что знал о совершенном Хаком убийстве.

– Искривленный рот – вероятно, результат травмы головы, полученной в тюрьме.

– Что ж, я считаю, это могло его озлобить, – произнес отставной детектив.

– Хак выглядел озлобленным?

– Нет. Просто испуганным. Как будто не любил показываться на свет божий.

– У него были проблемы с наркотиками?

– Меня бы это не удивило. Наркота, выпивка или сумасшествие – то, что приводит людей к жизни на улице. Но если вы спросите меня, видел ли я отметины от уколов, красный нос, выглядел ли он обколотым, пьяным или похмельным, ответ – нет. Да и особых признаков сумасшествия не было Хак был вполне разумен, логически изложил все случившееся от начала до конца. Максимум, что я могу сказать, – он выглядел подавленным.

– По какому поводу?

– Думаю, из-за того, куда завела его жизнь. Будучи бездомным, легко впасть в депрессию, верно? Но я не нанимался быть его психоаналитиком, док. Я взял показания, а когда он закончил, предложил подвезти его туда, куда он скажет. Хак поблагодарил, но отказался, сказал, что пройдется пешком. А теперь вы сообщаете мне, что он совершил что-то серьезное… Это сбивает меня с толку, док. Я не видел ни одного признака того, что он на это способен. Если ли свидетельства того, что он уже тогда душил девиц?

– Нет.

– Нет или пока нет?

– Пока нет.

– Эти убийства на болоте – точно его рук дело.

– Похоже, что все указывает именно на это.

– Черт, – выругался Лейбовиц. – Кто бы мог подумать… Я ничего такого в нем не видел. Ничего.

– Может быть, никаких признаков и не было, – отозвался я.

– Он был достаточно хитер, чтобы скрыть свои темные наклонности?

– Да, – ответил я. – Именно это я и имел в виду.

* * *

Я смог дозвониться на мобильник Майло только вечером.

– Нашел какие-нибудь интересные грабежи? – спросил я.

– Единственное интересное дело было закрыто, остальные – просто обычные ограбления: украшения, стереосистемы… Никаких краж трусиков, ничего жуткого. И пока что Хак не поддался буму на покупку недвижимости. У него нет никакой собственности.

– Можно было и не тратить много времени на поиски в налоговой. Десять лет назад Хак был бездомным, и трудно предполагать, что он обзаведется особняком.

– Трудно было предполагать, что он превратится из бездомного в управляющего в крупном поместье.

– Может быть, Вандеры действительно добросердечны, – сказал я. – Или же к моменту, когда они познакомились с ним, он уже вел другой образ жизни.

– Отлично, но как такие люди, как они, могли познакомиться с таким, как он?

Я поразмыслил над этим.

– Быть может, через какую-нибудь временную работу – допустим, благотворительная организация подыскала Хаку работу официанта или бармена… Или же это была просто случайная встреча.

– Он одурачил их, притворяясь, будто изменился? Для этого действительно нужно быть сентиментальными идеалистами, Алекс.

– Такими же идеалистами нужно быть, чтобы жертвовать деньги на спасение болота.

Молчание. Потом Майло произнес:

– Интересно.

– К сожалению, я не смог найти список жертвователей в пользу Организации спасения Болота, а Альма Рейнольдс утверждает, что никакой официальной благотворительной группы просто не существует. Все дело держится на баксах миллиардеров, которые, похоже, оплачивали счета и выдавали Дабоффу жалование в двадцать пять тысяч. Я вот думаю – может быть, у старикана был дополнительный источник финансирования? Наподобие того типа с высветленными волосами и подтяжкой лица, которого видел Ченс Брендт.

– Если в том конверте были деньги, тогда за что «сеньор Бондо» платил Дабоффу?

– Не знаю, но вполне возможно, что, несмотря на низкое жалование, Дабофф откладывал кое-какие дополнительные денежки, и теперь Альма добралась до них.

Я описал огромную жемчужину, которую Рейнольдс пыталась спрятать, и то, что она купила ее вскоре после смерти Дабоффа, но лгала, будто это был подарок от него.

– Или решила побаловать себя, но стыдилась в этом признаться, – сказал Майло. – Ведь она – самоотверженный веган-аскет, и все такое.

– Она ест рыбу, – возразил я. – И не удивлюсь, если мясо тоже.

– Лицемерка?

– Что-то скрывает. Едва она увидела меня, как попыталась спрятать жемчужину. Потом сменила тактику и стала ее выпячивать, словно подначивая меня устроить из-за этого большой шум. Но то, что я увидел это украшение, явно вывело ее из душевного равновесия. Вместо того чтобы вернуться на работу, она поехала домой.

– Может быть, от рыбы у нее случилось несварение желудка?.. Ну ладно, может быть, ты прав, и там были какие-то финансовые махинации, но это не значит, что они имеют отношение к убийствам. А если Дабофф и прятал где-то денежки, то явно не в своей квартире. Я лично проводил там обыск. Я могу нажать на эту Альму, но не прямо сейчас, слишком много дел. Надо еще найти мистера Хака. Трюк с машиной на стоянке аэропорта, может, и старый, как помет мамонта, но он сработал. Нет ни единой зацепки, где сейчас может быть Хак.

– Может быть, он напишет нам письмо, – хмыкнул я.

– Это было бы очень мило с его стороны. Дядюшке Майло та-а-ак одиноко!