Петра встала рано, чтобы поработать на улицах. Вчера, в вечернюю смену, она наблюдала за людьми, собиравшимися в группы с наступлением темноты: уличными евангелистами, наркоманами, превратившимися в зомби, праздно шатающимися и явными негодяями. За сумасшедшими тоже. Голливуд ночью — это сумасшедший дом на открытом воздухе.

Петра внимательно всматривалась в пустые глаза, вдыхала тошнотворные запахи, чувствовала отвращение, жалость и понимала бесплодность своих поисков. Это были люди той же категории, что и Эрна Мерфи. Но ни один из тех, кто был способен говорить, не сознался в том, что знал крупную рыжеволосую женщину.

Сегодняшний день обещал быть попроще: занимаясь торговым людом, Петра пропустила первый тайм. Надо надеяться, что кто-то из добропорядочных граждан вспомнит Эрну.

Дал информацию один мелкий жулик. Бледный, слегка подвыпивший двадцатидвухлетний торговец небольшими дозами наркотика по кличке Строуб. Настоящее имя — Дункан Брэдли Бимиш. Парень из сельской местности, деревенщина откуда-то с юга. Петра точно не вспомнила. Он убежал из дома много лет назад, пришел в Голливуд и растлился подобно многим другим.

Петра использовала его как обычного осведомителя. Весьма заурядного, и только один раз. Она столкнулась с Бимишем, занимаясь расследованием стрельбы в баре, и этот наркоман сообщил информацию сомнительного свойства. Однако она позволила Петре выйти на одного человека, который знал того, кто, возможно, слышал о чем-то, что могло произойти, но не произошло.

Провал обошелся ей в семьдесят «зеленых», и она была сыта по горло этим Строубом. Но он сам отыскал Петру, когда она беседовала с владельцем заведения на Вестерн-авеню, рекламируемого как «Средиземноморская кухня». На Вестерн это означало кебабы, фалафели и запах тлеющего древесного угля.

Владелец, выходец с Ближнего Востока, с большим золотым передним зубом и слишком дружелюбными манерами, казался липким типом, склонным к мимикрии. Заведение общественного питания имело сертификат формы В от департамента здравоохранения, и это означало, что количество экскрементов грызунов здесь превышало приемлемый уровень. Золотой Зуб заявил, что никогда не видел Эрну Мерфи, и предложил Петре бесплатно отведать его изделия. Когда она, извинившись, отказалась и собралась уходить, кто-то прогнусавил:

— Я восьму бутемброт, тектиф Коннор.

Она повернулась и увидела дергающуюся физиономию Строуба Парень ни секунды не стоял спокойно, и его длинные волосы болтались, как оборванные электрические провода.

Смуглое лицо хозяина предприятия общественного питания побагровело.

— Ты! — Потом, обращаясь к Петре: — Забэрыте иво з моэго завэдэния. Он всо времи воруэт у мэнэ горкий пэрэц.

— Пошел ты на …, Осама, — выругался Строуб.

— Повежливее, Дункан, — посоветовала Петра.

Строуб кашлянул, обдав Петру запахом табака, и стукнул себя по колену.

— Тектиф Коннор! Што случилась? Што это такое? Судорожно дергающиеся пальцы изогнулись в сторону фото в ее руке.

— Убитая женщина.

— Аж мороз па кожи. Дайти пасматрю. Король кебаба распорядился:

— Вы. Полицейская. Убэритэ иво з моэго завэдэния!

Строуб согнул колени, встав в позу болельщика, наблюдающего за полетом мяча. Длинные пряди волос качнулись подобно ползучим растениям. Когда он показал хозяину средний палец, Петра вывела его из «завэдэния» подальше от криков Золотого Зуба, к своей машине.

— Чалма хренова, — сказал Строуб испуганным голосом. — Если я вернусь и прирежу его, вам не будет противно расследовать это дело? — Не успела Петра ответить, как замедленно соображающий наркоман снова уставился своими хитрыми, как у койота, глазами на фото Эрны Мерфи. Глаза засветились радостью подонка. — Эй, я знаю ее.

— Знаешь?

— Да, да, да, да. Я её видал… дайте-ка вспомнить… должно быть, несколько дней назад.

— Где, Дункан?

— Сколько дадите за это?

— Один сандвич.

— Ха-ха-ха-ха. Не шутите, тектиф Коннор.

— Откуда мне знать, сколько стоит эта информация, пока я не выяснила, что тебе известно, Дункан?

— Как я могу сказать вам без оплаты, тектиф Коннор?

— Ох, Дункан, Дункан. — Петра открыла свою сумочку и извлекла оттуда двадцатку.

Строуб схватил банкноту, сунул в карман и, прищурившись, посмотрел на фото.

— Должно быть несколько дней назад.

— Ты уже говорил мне это. Когда точно? И где?

— Когда точно… три дня назад. Может, три… а может, и два… может, три.

— Так сколько же, Дункан?

— Ух ты, черт… Время, оно, знаете… Иногда оно… — Строуб захихикал.

Два сильно отличается от трех. Эрну Мерфи убили три дня назад. Два означало бы, что достоверность информации Строуба равна нулю.

— Так два или три, выбери что-нибудь одно.

— Я сказал бы, три.

— Где ты видел ее, Дункан?

— Околь Бронсона, Риджуэй. Где-татама, понимаете?

Не так далеко от места, где обнаружили тело Эрны. Петра искоса посмотрела на Строуба — тощая фигура, мешки под глазами, морщины. Парню оставалось жить… сколько? Лет пять?

Строуб беспокойно заерзал под ее пристальным взглядом, покачался на пятках, пригладил волосы. Жест чисто девичий, но в парне не было ничего женского. Он жертва, превратившаяся в хищника. Петра не хотела бы встретиться с ним на темной безлюдной улице.

— В котором часу это было?

— Поздна. — Снова хихиканье. — Или рано, это как посмотреть.

— В котором часу?

— Два, три, четыре. — Утра?

Строуб посмотрел на Петру, пораженный глупостью вопроса. — Да.

— Что ты там делал, Дункан?

— Ошивался.

— Ошивался с кем?

— Ни с кем.

— Ошивался совсем один?

— Привет. Никада не знаш, где может образоваться хорошая компания.

До той части Голливуда, которая находилась рядом с Бронсо-ном, от Госпитального ряда в Сансет было рукой подать. Очень удобное место для того, чтобы раздобыть наркотик у кого-нибудь из коррумпированных врачей, медицинских сестер или фармацевтов, а потом вернуться на бульвар и сбыть его. И это было нечто большее, чем догадка. Петра знала, что в прошлом году отдел по борьбе с наркотиками арестовал хирурга-резидента, занимавшегося оптовой торговлей. Идиот изучает что-нибудь очень тщательно и заходит весьма далеко только для того, чтобы потом потерпеть полный крах.

— Похоже, ты немножко приторговывал. — Строуб сразу понял, что она имеет в виду, и осклабился. Его десны были покрыты чем-то зеленым. О Боже! — Скажи мне точно, что ты видел.

— Она чокнутая, да?

— Была.

— Да-да-да. Вот что я видел: чокнутую, которая вела себя как чокнутая, разговаривая сама с собой. Как и любая друга чокнутая. Потом ее подобрали в автомобиль. Хахаль.

— Ты хочешь сказать, что она занималась проституцией?

— Чем еще занимаются суки по ночам, когда ходят туда и обратно? — Строуб засмеялся. — Так что, он пришил ее? У нас появился Джек Потрошитель или кто-то вроде него?

— Тебя все это забавляет, Дункан?

— А что, смеяться не грешно, когда тебе смешно.

— Ты точно знаешь, что она занималась проституцией?

— Ну… конечно. Почему нет?

— Ты говоришь «конечно» и тут же добавляешь: «Почему нет?»

— Мне что, опять нужно выбирать?

— Перестань молоть чепуху, Дункан. Скажи, что знаешь точно, и получишь еще одну двадцатку. Если же будешь продолжать в том же духе, я отберу первую банкноту и отведу тебя в полицию.

— Эй! — Строуб испугался, и Петра догадалась, что спасла его от какой-то неприятности с темпераментным торговцем фалафелями.

Глаза Строуба забегали, а тощая фигурка напряглась. Он явно присматривал путь к отступлению.

Или планировал что-то вроде нападения?

Потом Строуб бросил взгляд на сумочку Петры.

Револьвер был внутри, сверху, а наручники висели у нее на поясе.

Не такой же он дурак.

— Эх, Дункан, Дункан! — Петра, улыбнувшись, заломила ему руки за спину и надела на него наручники.

— Ой, тектиф!

Быстро обыскав Строуба, она нашла полупустую смятую пачку сигарет «Сейлем», мешочек пилюль и капсул, а также ржавый карманный нож. — Наркоман заверещал как ребенок.

Петра затолкнула Строуба на заднее сиденье своей машины, бросила наркотики в сточную решетку, положила в карман нож и села на переднее сиденье.

Из глаз парня закапали слезы.

— Я правда очень сожалею, тектиф Коннор, — заскулил он. — Я и не думал морочить вам голову, я просто хочу есть, и все, что мне нужно, это бутемброт.

— Бизнес не так хорош?

Строуб смотрел на сточную решетку.

— Нет, больше не так хорош.

— Послушай, у меня нет времени на эти игры. Скажи мне точно, что тебе известно об Эрне Мерфи и что ты видел три дня назад.

— Я ничего о ней не знаю, даже имени ее. Я лишь видел ее и понял: она одна из чокнутых.

— Эрна общалась с другими чокнутыми?

— Вы заберете меня?

— Нет, если будешь сотрудничать.

— Может, снимете это? — Строуб подвигал руками. — Мне больно.

Запястья у него были тонкие, и Петра туго защелкнула браслеты, но боли причинять они не могли. Детектив была настороже, как всегда: все люди — актеры…

— Сниму, когда закончим.

— А это не противозаконно?

— Дункан.

— Извините, извините, о'кей, о'кей, о'кей, о'кей… что я знаю… что вы спрашивали?

— Общалась ли она с другими чокнутыми?

— Я ни с кем не видел ее. Она там не болталась постоянно. То она там, то ее нет. Понимаете? Я никогда не разговаривал с ней, никто с ней не разговаривал, она ни с кем не разговаривала. Она была чокнутая.

— Тебе точно известно, что она занималась проституцией? Опухший язык Строуба прошелся по сухой нижней губе.

— Нет, этого я сказать не могу. Я лишь предположил. Потому как она села в машину. — Что это была за машина?

— Машина — и все тут. Ничего необычного — ни «БМВ», ни «порше».

— Цвет?

— Светлая.

— Большая или маленькая?

— Маленькая вроде.

Кевин Драммонд ездил на белой «хонде». Сообщение Майло о том, что машину обнаружили у аэропорта, еще больше убедило полицейских: преступник именно Кевин. Теперь ждали, когда машину обследуют. После этого Петра снова займется его родителями.

Рассказ Строуба укрепил подозрения Петры. Время и место — все сходилось.

Кевин, решив, что Эрна безвозвратно потеряна, посадил ее в машину, отъехал на несколько кварталов и накачал спиртным. Сделав свое грязное дело, бросил машину в Инглвуде, совершил короткую прогулку до ЛАМа и далее — в небеса.

Майло позвонил Петре сегодня утром, до того, как она ушла из дома. В аэропорту Кевин до сих пор не обнаружен.

— Машина, назови мне марку машины, Дункан.

— Не знаю, тектиф Коннор.

— «Ниссан», «тойота», «шеви», «форд»?

— Не знаю, — твердил Строуб. — Правда, я не хочу говорить вам какую-нибудь ерунду. Потом вы узнаете, што это не так, подумаете, будто я соврал, и снова меня отыщете. Не могли ли бы вы снять с меня это? Я не выношу этих пут.

Что-то в тоне парня — неподдельная печаль как свидетельство прежних унижений — разбередило ее душу. Беглецы приходили в Голливуд не без причины. Перед мысленным взором Петры встал розовощекий Дункан Бимиш. Возможно, его детство связано с каким-то извращенцем.

Словно почувствовав ее колебания, Строуб потерял самообладание и закричал еще громче.

Петра отогнала ненужные мысли.

— Не фургон, точно легковой автомобиль?

— Легковушка.

— Не внедорожник?

— Легковушка.

— Цвет?

— Светлый.

— Белый, серый?

— Не знаю, я вам не вру…

— Почему ты считаешь, что она занималась проституцией, Дункан?

— Она была на улице, машина подъехала, и она села в нее.

— Сколько людей было в машине?

— Не знаю.

— Как выглядел водитель?

— Я не видел его.

— На каком расстоянии от машины ты находился?

— Ммм… может, за полквартала.

— Это произошло прямо на бульваре?

— Нет, на боковой улице.

— На какой?

— Мм… Риджуэй, да, я думаю, что на Риджуэй. Там было очень темно, можете пойти туда и проверить. Фее фонари разбиты.

Риджуэй была в одном квартале от того места, где арестовали интерна. Городские власти, вероятно, заменили фонари, но их снова разбили заштатные «фармацевты».

— Разговаривала ли она с водителем, прежде чем сесть в машину?

— Нет, сразу села.

— Не торговалась? Не пыталась посмотреть, нет ли поблизости полицейских университетского колледжа? Это не похоже на проституцию, Дункан.

Глаза Строуба расширились. Сработала интуиция наркомана.

— Да, вы правы! — Он поерзал. — Вы не могли бы снять это? Пожалуйста?

Петра попыталась вытянуть из него еще что-нибудь, но безуспешно. Она вышла из машины, вернулась к мистеру Золотому Зубу и заказала огромный кебаб с двойной порцией перца и большую бутылку колы. Он снова предложил подать ей все это бесплатно, но она заплатила сполна, и темные глаза Зуба затуманились.

Какое-то сугубо этническое оскорбление.

— Я дам вам дапалнитэлно эще бэбцэв. Вернувшись к «хонде», Петра поставила блюдо на багажник, вывела Строуба из машины и, сняв с него наручники, велела сесть на бордюрный камень в нескольких футах от машины. Он с радостью повиновался. Петра дала ему еду и еще двадцать долларов. На них таращился Золотой Зуб.

Не успела Петра и глазом моргнуть, как Строуб вцепился в мясо, громко чавкая и рыча как дикий зверь.

С набитым ртом он пробормотал:

— Спасибо, тектиф.

— Приятного аппетита, Дункан.