По пустынной в этот час Уилшир-авеню мы подъехали к зданию консульства. Перед входом нас уже ждал какой-то мужчина. Приблизившись, я увидел молодого широкоплечего человека в спортивной куртке с мини-рацией в руке. Курчавые темные волосы коротко подстрижены, совсем как у юноши-охранника в приемной. Не исключено, что это он и был.

– Я провожу вас, – проговорил он ровным голосом.

Молодой человек воспользовался ключом, со скучным видом раскрыл перед нами дверь и прошел гулким шагом по вестибюлю к лифтам. Втроем мы поднялись на семнадцатый этаж.

Зев Кармели встретил нас в коридоре.

– B'seder, - бросил он юноше, и тот, не выходя из кабины, нажал на кнопку первого этажа.

На Кармели был темный костюм и белая рубашка – без галстука. От него несло табаком. Влажные волосы расчесаны, но кое-где все же торчали непокорные кустики.

– Сюда.

С отсутствующим выражением лица он провел нас через комнатку и распахнул белую дверь. Мы прошли по рабочему помещению – компьютеры, принтеры и прочая канцелярская техника, пластиковый синий бачок с питьевой водой, доска объявлений, к которой пришпилен десяток разноцветных листочков, рекламные туристические плакаты на стенах. Потолочные лампы дневного света выключены, помещение освещено лишь стоящим в углу торшером. Тоскливая монотонность любого присутственного места.

Размашистым шагом Кармели подошел к двери, помеченной табличкой с его именем.

Как и квартира Ирины Буджишин, кабинет был начисто лишен каких-либо признаков индивидуальности: синие шторы, за которыми, как я полагал, скрывались окна, стены с рядами полок, деревянный стол на металлических ножках серый диван и кресло на двоих.

При нашем появлении сидевший в этом кресте мужчина поднялся, держа левую руку в кармане синих джинсов.

Лет тридцати-сорока, рост чуть ниже среднего, весит, я прикинул, фунтов 140. Одет он был в черную нейлоновую ветровку, бледно-голубую рубашку и черные кроссовки. Очень курчавые жесткие черные волосы подстрижены еще короче, чем у встречавшего нас юноши. Гладкая, цвета кофе с молоком кожа, правильные черты: крупный нос с широкими ноздрями, полные широкие губы, золотисто-карие глаза с длинными ресницами. Выгнутые дугой брови застыли в вечном удивлении, резко контрастировавшем с непроницаемой неподвижностью всего лица.

Напоминает выходца с Ближнего Востока, но вполне может оказаться и латиноамериканцем или индейцем, или очень светлокожим негром.

Что-то в нем было знакомое... Где я видел это лицо?

Глаза наши встретились. Настороженности или враждебности в его взгляде не было, скорее, наоборот, в нем светилось дружелюбие. Но тут же я понял, что выражение этих глаз неизменно. Обыкновенный нейтралитет я истолковал как интуитивную симпатию.

Внимательно изучив мужчину, Майло повернул голову к усевшемуся за стол хозяину кабинета. Я видел, с каким усилием Майло разжал стиснутые кулаки, заставляя себя расслабиться. Всю дорогу от Хэллоуэй-драйв он молчал, нетерпеливо давя на педаль газа.

Не дожидаясь приглашения, Майло опустился на диван, и я последовал его примеру.

Ничего не выражающий взор смуглого золотоглазого мужчины был по-прежнему направлен на нас. Или мимо нас.

Внезапно я вспомнил, что действительно видел его раньше. И где.

Неподалеку от места убийства Латвинии Шейвер. Он сидел за рулем небольшой машины, что-то вроде серой «тойоты». Рядом еще метались телевизионщики. Тогда на нем была какая-то форменная одежда, комбинезон типа того, что носил Монтес, уборщик школы.

Из подсознания выплыл еще один образ.

Темнокожий служитель парка, возившийся у дороги с газонокосилкой в тот день, когда мы с Майло приехали посмотреть на прогалину, где встретила свою смерть Айрит.

Комбинезон. Пластиковые мешки, набитые травой и опавшими листьями.

Лицо, скрытое под козырьком бейсбольной кепки.

Следовал за нами по пятам? Нет, в обоих случаях он появился там раньше.

Поджидал?

Был все время на шаг впереди, поскольку имел доступ к информации полиции?

Прослушивал телефоны.

Майло говорил о неожиданной перемене в поведении Кармели, его внезапной готовности сотрудничать.

Я кивнул мужчине, не рассчитывая на ответную реакцию, однако, против моего ожидания, он тоже наклонил голову. На красном от злости лице Майло был написан неподдельный интерес.

Кармели достал пачку сигарет, закурил. Темнокожему сигареты он не предложил. Видимо, знал, что тот не курит. Знал его привычки.

Мужчина сидел неподвижно, по-прежнему держа левую руку в кармане.

После нескольких глубоких затяжек Кармели сел прямее и откашлялся.

– Джентльмены, это Даниэл Шарави, суперинтендант израильской национальной полиции, Южное отделение.

– Южное отделение, – эхом отозвался Майло. – Что бы это могло значить?

– Иерусалим и прилегающие районы.

– Судя по всему, в них входит и Южная Калифорния.

Шарави откинулся на спинку кресла. Полы ветровки разлетелись в стороны. Грудь у него оказалась узкой и плоской. Кобуры под мышкой не было, а карман джинсов слишком мал, чтобы спрятать в нем какое-то иное оружие, кроме сжатого кулака.

– Несколько лет назад, – вновь заговорил Кармели, – суперинтендант Шарави возглавлял расследование серии сексуальных убийств в Иерусалиме, получивших название дела Мясника.

– Несколько лет назад, – вновь повторил за ним Майло. – Я об этом ничего не слышал.

– В Израиле серийные убийства – редчайший случай, мистер Стерджис. Дело Мясника стало вообще первым в нашей истории. Израиль – страна маленькая, и убийства получили широчайшую огласку. Мистер Шарави справился с возложенной на него задачей. Других подобных убийств у нас пока не было.

– Примите мои поздравления, – повернулся Майло к Шарави. – Вам, наверное, приятно сейчас отдохнуть от забот.

Шарави не шелохнулся.

– Суперинтендант знаком с Лос-Анджелесом, – продолжал Кармели, – поскольку обеспечивал безопасность наших спортсменов во время Олимпиады. Нам бы хотелось, чтобы вы вместе работали над раскрытием последних убийств.

– Убийств. – Майло не сводил взгляда с Шарави. – Не убийства, но убийств. Похоже, что вы в курсе всех дел.

Кармели закурил новую сигарету, потер ладонью поверхность стола.

– Нам известно о... развитии событий.

– Не сомневаюсь. Так где же вы установили жучки? Под панелью машины? В офисе? Сунули мне под стельку? Или и там, и там?

Молчание.

– Как, наверное, и в моем доме, – заметил я. – В тот вечер, когда сработала сигнализация. Прослушивая меня, Майло, они могли получить кучу информации. Однако в поле зрения суперинтенданта мы оказались гораздо раньше. – Я повернулся к Шарави. – Я видел вас дважды: у школы Вашингтона в тот день, когда было обнаружено тело Латвинии Шейвер, и в парке, куда мы с Майло приехали посмотреть на место убийства Айрит. Вы возились с газонокосилкой. Оба раза на вас был рабочий комбинезон.

Шарави с невозмутимым видом хранил молчание.

– Как интересно, – заметил Майло, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость. Обстановка в кабинете накалилась до предела.

Кармели нервно курил, время от времени сосредоточенно поглядывая на кончик сигареты.

– Что ж, – вновь подал голос Майло, – очень лестно познакомиться с настоящим мастером своего дела. С истинным экспертом.

Шарави вытащил левую руку из кармана и положил ее на колено. Вся тыльная сторона ладони, покрытая глянцево-блестящей кожей, представляла собой чудовищный серо-коричневый шрам с буграми и впадинами, как если бы куски плоти и кости были вырваны какими-то щипцами. На месте большого пальца нелепо торчал изуродованный отросток, да и с остальными дело обстояло не лучше: от указательного сохранилась лишь одна фаланга, а о среднем, безымянном и мизинце напоминали только обтянутые тонкой коричневой кожицей бугорки.

– Я занялся этим делом чуть раньше вас, детектив Стерджис, – проговорил Шарави неожиданно молодым голосом с едва заметным акцентом. – Надеюсь, это не помешает нашей совместной работе.

– Ну что вы, – отозвался Майло. – Навалимся большой и дружной семьей. Я сразу почувствовал к вам доверие. – Скрестив ноги, он покачал головой. – И сколько же вы, мистер Джеймс Бонд, вздернули злодеев за вашу карьеру?

– На суперинтенданта Шарави распространяется полная дипломатическая неприкосновенность, – подчеркнул Кармели. – Его не испугают угрозы или уголовная ответственность.

– Понятно.

– Значит, согласие достигнуто?

– Согласие?

– В вопросе совместных действий и обмена информацией.

– Обмена! – Майло захохотал. – О Боже! Вы мне, я – вам? А если я скажу «нет»?

Кармели молчал.

Шарави внимательно изучал искалеченную руку.

– Позвольте мне высказать догадку, – пошел дальше Майло. – Телефонный звонок мэру – и меня снимают с дела, а вы получаете сговорчивого лакея, готового делиться информацией.

– Моя дочь убита. – Кармели глубоко затянулся. – Я рассчитывал, что ваш подход окажется более зрелым.

– Я легко избавлю вас от излишних хлопот. – Майло поднялся. – Найдите себе более зрелого парня, а я вернусь к обычным расследованиям с их обычными препонами и трудностями. Для вас потеря невелика – поскольку вы следовали за нами по пятам, вам известно, что особого прогресса мы не достигли. Всех благ. Шалом.

Он устремился к двери, и я направился за ним.

– Я предпочел бы, чтобы вы продолжили свою работу, мистер Стерджис, – послышался за спиной голос Кармели.

– Извините, сэр. Ничего не выйдет, – на мгновение остановился Майло.

Кармели догнал нас у самой двери, когда Майло уже пытался повернуть ручку. Тщетно.

– Замок заперт, – пояснил дипломат.

– Похищение? Мне казалось, что ваши люди освобождают заложников.

– Я не шучу, мистер Стерджис. Я хочу, чтобы вы продолжили расследование убийства моей дочери. Вас поставили на него прежде всего потому, что я лично просил об этом.

Пальцы Майло соскользнули с дверной ручки.

– Я просил, чтобы дело было поручено именно вам, – повторил Кармели, – потому что оно застряло. Горобич и Рамос неплохие парни, вполне компетентные в обычных условиях. Но я-то понимал, что в этом случае им предстоит далеко не рутинная работа, к которой они окажутся не готовы. И все же я дал им какое-то время. Потому что в противовес вашему мнению, я вовсе не намеревался ставить следствию палки в колеса. Единственное, чего я хотел и хочу, – это отыскать негодяя, убившего мою дочь. Вы в состоянии понять меня? Понять? – Он сделал шаг к Майло, сокращая расстояние, – точно так же, как это делал сам Майло, разговаривая с подозреваемым. – Только это меня и заботит, мистер Стерджис. Конечный результат. Вы понимаете? Больше ничего. Горобич и Рамос не дали ничего, вот их...

– Почему вы решили...

– ... И убрали, и привлекли вас. Я наводил справки. Узнавал о работе отдела по расследованию грабежей и убийств вест-сайдского управления полиции. Мне нужно было знать, кто из детективов избегает примитивных и скорых дел, предпочитая копаться в нетипичных случаях. Из них я выбрал тех, у кого на протяжении последних десяти лет самый высокий процент раскрываемости. Принимая во внимание нежелание вашего департамента делиться такой информацией, могу сказать, что это оказалось непросто. И все-таки я получил некоторые данные. Ну, догадайтесь же, Стерджис! Ваше имя лезло мне в глаза. Ваши показатели были на восемнадцать процентов выше, чем у ваших ближайших соперников, и это несмотря на то, что особой популярностью у коллег вы не пользуетесь. Что полностью меня устраивает – ведь я не на светской вечеринке. Фактически...

– Никогда не видел подобной статистики.

– Я в этом уверен. – Кармели извлек из пачки очередную сигарету и взмахнул ею, как дирижерской палочкой. – Официально ее и не существует. Могу вас поздравить, вы – победитель. Не то чтобы это поможет вам в продвижении по службе... о вас отзывались как о человеке, которому не хватает известного лоска и хороших манер, которому наплевать, что о нем думают окружающие. Который может идти напролом, как бык. – Облако дыма, другое. – Кое-кто в вашей конторе полагает, что вы вообще человек опасный. Мне известен случай, когда вы сломали челюсть какому-то вашему начальнику. Я понял, что это принесло вам моральное удовлетворение, но, на мой взгляд, подобный поступок – глупость, ненужная вспышка эмоций. Это обеспокоило меня, но, поскольку за последние четыре года других сбоев у вас не было, я воспрял духом. – Кармели подвинулся еще ближе, глядя Майло прямо в глаза. – Еще больше поднимает мой дух то, что вы – гей. Абсолютно ясно, что, какую бы либеральную линию ваш департамент ни проводил на публике и каким высоким ни будет уровень лично вашей работы, вы навсегда останетесь для своих коллег изгоем, вам не грозит взлет в высшие эшелоны. – Еще одна длинная затяжка. – Сейчас вы в зените, мистер Стерджис. И это очень соответствует моим интересам. Я никак не хотел бы иметь дело с личностью, рвущейся наверх, с осторожным карьеристом. С тщеславной обезьяной, самозабвенно карабкающейся по административной лестнице, ежесекундно оглядываясь и прикрывая тылы. – Он быстро заморгал. – У меня отняли дочь. Мне не нужны бюрократы. Вы понимаете это? Понимаете?

– Если вам требуются результаты, то зачем было так усложнять получение инфор...

– Нет-нет. – Кармели помахал рукой, разгоняя дым. – Несмотря на всю вашу проницательность, вы так и не разобрались в моих мотивациях. Ничего значимого я от вас не скрыл. Я готов раздеться догола и дефилировать по Уилшир-авеню, если только это поможет отыскать убийцу. Понимаете?

– Я...

– Судьба то возносит человека к небесам, то повергает в пучины. Израильтяне знают это лучше других. Но потеря родного ребенка – событие противоестественное, а его насильственная смерть – величайшая подлость. К такому нельзя быть готовым, а когда к этому прибавляется неспособность помочь тем, кто... – Кармели в отчаянии потряс головой. – Мне не нужен командный игрок, Майло. – Имя прозвучало так, будто двое мужчин были знакомы уже вечность. – Наоборот. Если вы придете ко мне и скажете, что нашли убийцу и разрядили в него обойму или перерезали глотку, я стану намного счастливее, Майло. Не счастливым, не беззаботно-веселым, не радостным и оптимистичным. Таким я никогда не был, даже в детстве я слыл пессимистом. Поэтому-то я и выкуриваю по шестьдесят сигарет в день. Поэтому и работаю на правительство. Но – счастливее. Рана хоть чуть-чуть затянется. Перестанет гноиться. - Кармели коснулся ладонью лацкана пиджака своего собеседника, и Майло позволил ему это. – Вы видели мою жену. Жизнь жены дипломата, вечная неустроенность дается ей с большим трудом. Сейчас она уже не в состоянии оставаться тенью, мириться с самыми банальными обязанностями. После работы она возвращается домой и уже не хочет выходить, даже когда мои служебные функции требуют этого. Понимаю, что не могу винить ее за это, и все же злюсь. Мы ссоримся. Мне работа помогает забыться, но ей чужие детишки каждый день напоминают о случившемся. Я советовал бросить преподавание, она отказалась. Она продолжает казнить себя. Роды Айрит длились тридцать два часа. Были некоторые осложнения, и во всех несчастьях дочери Лиора всегда винила себя, несмотря на то что худшее началось через несколько месяцев после того, как девочка переболела гриппом. Теперь же она... Когда я прихожу домой, я не знаю, чего мне ждать. Неужели вы думаете, что мне нужен командный игрок, Майло?

Кармели разжал сжимавшие лацкан пальцы. Лицо Майло было белым как бумага, губы сжаты в узенькую ниточку.

– Больше выносить такое напряжение невозможно. Некоторые вещи уже не исправить. Но я хочу хотя бы знать. Мне нужно разрешить проблему...

– То есть вы рассчитываете, что я приведу приговор в исполнение?

– Нет. Господь запрещает это. Не стоит читать между строк. Повторю: мне необходимо знать, мне нужна справедливость. Ведь сейчас, признайтесь, это важно не только для меня и моей семьи, не так ли? Девочка на школьном дворе, мальчик с Ист-сайда. Неужели позволить этому... животному убивать дальше?

– Высшая справедливость? Я его нахожу, а ваши парни делают все остальное?

Кармели отступил на шаг, затушил сигарету и полез в карман за новой.

– Я обещаю, что у вас будет возможность посчитаться с нами – никому не нравится, когда за ним следят, тем более детективу. Но забудьте на время о своем самолюбии, перестаньте быть таким упрямцем. – Он прикурил. – Нам пришлось обойти некоторые правила – чтобы добыть информацию. Да, мы признаем это. Но я – дипломат, а не террорист. Я видел действия террористов. И я уважаю закон. Найдите эту мразь и передайте ее в руки справедливости.

– А если я не смогу этого сделать?

– Вернетесь к своей работе, а я буду искать иные возможности.

Глаза Кармели зажглись такой исступленной ненавистью, что он, видимо, поняв это, прикрыл их. Когда же он вновь поднял веки, взгляд его уже был безжизнен и пуст.

– Если вы откажете мне, Майло, то не будет никаких звонков мэру или кому бы то ни было еще. Потому что месть всегда вызвана личными причинами, а к моей персоне у вас нет интереса, вам нужно только довести дело до конца. Эту точку зрения вполне могли бы разделить и вы сами. Можете считать меня бюрократом и идиотом, проклиная каждое утро за то, что я подслушиваю ваши разговоры. Я переживу эти проклятья. Но неужели такое мнение обо мне означает, что расследование убийства Айрит больше не стоит ваших усилий?

– В том-то и дело, мистер Кармели. Вы же препятствуете их успеху.

– Не могу согласиться. Категорически не могу. Проанализировав ситуацию объективно, вы поймете меня. Если кроссовки Ортиса были подброшены для того, чтобы привлечь внимание, то, заговори об убийце весь город, помогло бы это решению проблемы? Будьте искренни.

Кармели оглянулся по сторонам в поисках пепельницы. Я припомнил свои теории и построения Майло, ставшие ему известными из разговоров в кухне. И вот он стоит лицом к лицу с Майло, опустив вниз руку с дымящейся сигаретой.

– Послушайте, – заговорил Майло, – я не собираюсь раздувать проблему. Вам выпали тяжкие испытания, и у вас есть серьезные права. Но я в равной мере не могу разрешить вам контролировать ход расследования, потому что не знаю, какой еще номер вы в состоянии выкинуть. Здесь вы не в своей стихии, сэр, и не имеете, черт возьми, никакого представления о том, что вы делаете.

– Согласен.

– Суть в том, мистер Кармели, что в моей работе куда больше пота, чем вдохновения, и если у меня были отдельные успехи, то это благодаря лишь тому, что я не позволял себе отвлекаться. Вы же отвлекаете меня, с самого начала. А теперь еще эти шпионские штучки. Я тратил часы драгоценного времени, гоняясь по пятам парня, что сидит у вас в кабинете, без всякой пользы для расследования убийства вашей дочери. И сейчас вы приказываете мне работать с ним рука об руку...

– Не приказываю, а прошу. Это может оказаться полезным. Он – талантливый детектив и...

– Ни тени сомнения в этом. Но единственное его серьезное дело в стране, где подобные преступления редки, не имеет ничего общего с тем, чем приходится заниматься нам здесь. Я же опять буду вынужден отрывать время на поиски его дурацких жучков.

– Этого не потребуется, – послышался спокойный моложавый голос. Шарави без звука вышел из кабинета и стоял рядом, вновь засунув руку в карман. – Я точно укажу вам, где они находятся.

– Замечательно. Как вы меня успокоили! – посмотрел на него Майло с отвращением.

– Мы не хотели причинять вам никакого вреда, Майло, – добавил Кармели. – В конце концов, все делалось из лучших побуждений...

– В конце концов?

– Никаких личных мотивов в слежке не было. Если вам так необходимо кого-то винить, вините меня. Суперинтендант прибыл в Штаты совсем по другим делам, и я попросил его заехать в Лос-Анджелес лишь потому, что Горобич с Рамосом сели в лужу. Они разговаривали со мной, оба, но ни один ничего не сказал. Вы знаете, что я имею в виду.

Майло промолчал.

– Мне требовалось с чего-то начать, получить хотя бы самую общую информацию. Ответьте честно: будь вы на моем месте, вы бы поступили иначе? Идея заключалась в следующем: если бы мистер Шарави раскопал или учуял что-то, вы бы стали первым, кто...

– В конце концов? А если бы доктор Делавэр не заметил фургончик? Тогда бы нам хоть что-нибудь сказали? – Майло повернулся к Шарави лицом. – Как же вы так обделались, а, Бонд?

– Да уж, – беззащитно признал тот.

– Фальшивые номера, – Майло покачал головой, – почтовые ящики, подставная учительница – а след так и не замели. Кто такая Ирина – секретный агент или просто любитель? И кто, черт побери, этот Алмони?

Прикрыв лицо рукой, которая держала сигарету, Кармели улыбнулся.

– Это моя ошибка, – сказал Шарави. – Я недооценил наблюдательности доктора Делавэра.

– Сев с доктором за карточный стол, вы бы наверняка продули. Он подмечает каждую мелочь.

– Видимо, так оно и есть. Ваш приятель оказался единственным, кто настаивал на следе DVLL.

– Это наш первый успех, – вставил Кармели, взмахнув сигаретой. – Мы прогнали эти буквы через все наши базы данных. Здесь, в Израиле, в Азии, в Европе. У нас имеются недоступные для вас ресурсы. Если считать, что мы все же достигли согласия, то не стоит терять время на удовлетворение своего самолюбия...

– Вы что-нибудь нашли? – поинтересовался Майло.

– Пока нет, но чем шире сеть...

– Иногда выходит, что чем шире сеть, тем больше она запутывается, мистер Кармели. Скажите, суперинтендант, этот наш разговор тоже записывается?

Дугообразные брови Шарави взлетели еще выше. Он бросил быстрый взгляд на Кармели.

– Нет, здесь все отключено, – ответил тот. – Записана только первая наша с вами беседа.

Майло едва заметно улыбнулся: инстинкт не подвел его.

– Даю вам слово, – продолжал Кармели, – что с этого момента за вами не будет никакого наблюдения без...

– С этого момента...

– Неужели вы настолько самолюбивы? – Кармели повернулся ко мне. – Когда я обращаюсь к Майло, я имею в виду и вас, доктор. Буквы DVLL и убийство еще двух подростков с задержкой развития совершенно очевидно указывают на то, что мы столкнулись с психической патологией, поэтому ваше участие в расследовании представляется не только желательным но и необходимым. Я далек от мысли вбить клин между вами и Майло, но к какому бы решению он ни пришел, консульство государства Израиль с удовольствием компенсирует затраченное вами на расследование время, и по самым высоким расценкам. Консульство, в известном смысле, находится в вашем распоряжении. Колода перетасована так, что добиться победы будет очень непросто, поэтому все, что мы сможем сделать...

– Все? - переспросил Майло. – Вы хотите сказать, что расследование будет пользоваться полной поддержкой вашего офиса?

– Стопроцентной. Так было всегда.

– Вы гарантируете полную поддержку? Будучи лишь заместителем по связям с соотечественниками? С лицензией на обслуживание?

На мгновение Кармели смешался.

– То, что будет в моей власти, я... – он взглянул на хранившего молчание Шарави. – Я – организатор. Я организую все.