Рев Милли, очевидно, был слышен в соседнем графстве.

– Не хочу сидеть в машине! – кричала она, ее маленькое ли­чико покраснело от злости.

– Я тоже, – сквозь зубы пробормотала Хоуп.

Она вела взятый напрокат автомобиль по извилистому шоссе, стараясь не обращать внимания на ветер и дождь. Когда самолет снизился перед посадкой в аэропорту Керри, Хоуп посмотрела в окно, надеясь увидеть чудесный изумрудный остров. Но тут за­капризничал измученный Тоби, Хоуп пришлось отвести взгляд от мрачновато выглядевших полей и успокоить его. На земле вовсю хлестал дождь, и это унылое зрелище разительно не соответ­ствовало описанию Мэтта.

– Помню, мы с Гароидом сидели на ступеньках, светило со­лнце, он держал в руке бутылку «Гиннесса», вокруг жужжали пче­лы, а с полей доносился запах свежего сена. Все вокруг было яр­ко-зеленым и золотистым…

«Должно быть, „Гиннесс“ пили они оба», – мрачно подумала Хоуп. В нынешнем Керри не было и намека на зелень и золото. Даже с учетом того, что стоял морозный ноябрьский день. Если бы из улья вылетела хоть одна пчела, ветер унес бы ее в преиспод­нюю.

Мэтт с воодушевлением говорил о том, как будет сидеть на бе­регу Атлантики и слушать шум прибоя – самую лучшую поэму на свете. Рассказывал, что Редлайон лежит в котловине, защи­щенный от дующих с моря жестоких ветров. И пользовался при этом словом «идиллия».

Сейчас идиллией тут и не пахло. Хоуп начинала думать, что Мэтт совершил ошибку, десятью днями раньше переправившись в Ирландию на пароме. Путешествие с детьми оказалось настоя­щим кошмаром, и справиться с ними одной ей было трудно. Но Мэтт настоял на том, что кто-то должен подготовить коттедж, поскольку поверенный намекнул, что дом «довольно запущен». Кроме того, он был должен как можно скорее встретиться с людь­ми из общины художников, чтобы иметь возможность работать в тамошнем творческом центре.

После посадки в Килларни они надолго застряли в аэропорту. Когда Хоуп уже решила, что багаж пропал, четыре чемодана на­конец появились. Протиснувшись через переполненный малень­кий зал с двумя хнычущими детьми, она обнаружила заранее за­казанный приземистый автомобильчик и перетаскала туда веши, запретив себе обращать внимание на устроенный Милли скан­дал. Но это было не очень просто, тем более что стайка старушек, входивших в дверь аэропорта, посмотрела на Хоуп так, словно у нее на лбу было написано: «Негодная мать».

Милли истошно вопила целый час, пока сбитая с толку Хоуп разбиралась в карте, пытаясь понять, куда ей ехать. Ко всему про­чему, жители Килларни ходили по улицам как попало, лезли пря­мо под колеса и смотрели на проезжавшие машины как на досад­ную помеху. «Все ирландцы чокнутые», – мрачно подумала Хо­уп, выруливая на дорогу, ведущую к Редлайону.

К счастью, дождь вскоре прекратился, а внимание Милли привлекло стадо черно-белых коров, пасшихся у обочины.

– Коровки, коровки! – завизжала она с таким восторгом, слов­но внезапно открыла целую популяцию доселе неизвестных нау­ке зверей.

Тоби испуганно прижался к матери. Он не любил крупных животных. Увидев в зоопарке слона, он начинал всхлипывать, в от­личие от Милли, которую приходилось держать силой, чтобы она не залезла в вольер с обезьянами.

– Мама, а у нас будут коровки? – с жаром спросила Милли.

Хоуп не имела об этом ни малейшего представления. Мэтт ни разу не говорил о том, были ли у Гароида коровы. Он вспоминал лишь о прелестном коттедже, заросшем плетистыми розами, и большом запущенном саде. Других подробностей он не сообщил, хотя поверенный говорил о четырех спальнях, кухне с дровяной чугунной плитой и ванной, в которой стояла старинная ванна на когтистых лапах. Все это звучало чудесно, но немного напомина­ло романы о Средневековье, в которых никто не страдал от зуб­ной боли, а женщины не умирали от мучительных родов.

Хоуп с тоской вспоминала о своем только что купленном но­вом холодильнике и душе. Когда его включали на полную мощ­ность, казалось, что в тебя вонзаются миллионы тонких иголок. Она сомневалась, что в «прелестном» коттедже есть столь совре­менные удобства. Впрочем, кто знает? Дядя Гароид вполне мог оказаться современным человеком, обожавшим новейшие при­способления для кухни и джакузи. Кроме того, ведь дом в Бате по-прежнему оставался за ними. Если сельская Ирландия ока­жется слишком сельской, она сможет забрать детей и вернуться. Да, конечно, они сдали его на год, но Хоуп была уверена, что найдет выход. На то и существуют поверенные.

– Там увидим, – сказала она бодрым голосом Муми-тролля. – Мы проедем еще немного, а потом ты сможешь сама ос­мотреть новый дом!

Довольная тем, что ее фальшивый энтузиазм сделал свое дело, Хоуп огляделась по сторонам и восхитилась ландшафтом с вели­чественными пурпурными горами, подернутыми туманом и на­поминавшими торты, которые кто-то покрыл сахарной пудрой. Все вокруг было неправдоподобно красивым, но, мягко говоря, диковатым. Ничто не напоминало идиллическую солнечную стра­ну, фотографии которой она видела в путеводителе «Открой для себя Ирландию».

Хоуп любила иногда посещать романтичные пустынные места и во время уик-эндов с удовольствием бродила по дремучим ле­сам, зная, что неподалеку есть уютная гостиница с растопленным камином, где можно будет сушить носки, пить подогретый порт­вейн, хихикать и прикидывать, как одеться к обеду. Но жить в та­ком месте всегда?.. Бр-р-р!

На крошечном перекрестке без всяких указателей Хоуп снова сверилась с картой. Если она нигде не ошиблась, следовало свернуть направо и проехать еще несколько миль. Она осторожно продвигалась вперед, пока не заметила намек на обитаемые места.

«Необычное, нетронутое цивилизацией место», – говорил Мэтт о Редлайоне – маленьком поселке, где им предстояло жить. «Место действительно необычное», – через несколько минут мрачно подумала Хоуп. Она видела только извилистую главную улицу, да и то через пелену мелкой измороси, но деревня и в са­мом деле производила странноватое впечатление. Типовые до­мики, облупившаяся пивная, крошечная почта, магазин товаров повседневного спроса с засовами, которые могли бы остановить танк, и передвижной парк аттракционов с покосившейся вывес­кой. Должно быть, она заблудилась. Эта дыра не имела ничего общего с приятным местом, о котором рассказывал Мэтт.

Но тут впереди показался горбатый мост. Старая зеленая водо­качка, высившаяся над ним, свидетельствовала, что это действи­тельно Редлайон. Мэтт упоминал и о мосте, и о водокачке. За ни­ми она должна была свернуть налево и по петляющей дороге до­браться до их нового дома. Да, все было верно. Она оказалась в месте, которое следовало бы назвать Краем земли.

Предчувствие беды становилось все сильнее. Хоуп очутилась на узком проселке с травянистым гребнем посередине и грязны­ми лужами по бокам. В последний раз она чувствовала себя по­добным образом, когда они с Сэм впервые отправились в новую школу. Хоуп приводило в ужас, что все девочки из нормальных семей и сочтут их с Сэм (у которых была только чокнутая тетка) чужими.

Хоуп свернула за угол, миновала огромное дерево, нависшее над переулком, – и увидела его. Свой новый дом.

Поразительно, но коттедж «Кроншнеп» действительно оказал­ся прелестным. Окруженный буками и живой изгородью, он вы­глядел так, словно был нарисован иллюстратором, пытавшимся представить себе обиталище семи гномов из сказки о Белоснеж­ке. В нем было очаровательно все – от маленьких окошек со ставнями до толстой деревянной двери с черной чугунной решет­кой. Плети вьющихся роз, о которых с таким пиететом говорил Мэтт, были срезаны: как-никак на улице стоял ноябрь. Но это было единственным недостатком, который она успела заметить. Конечно, дом был слегка запущен, но чего ждать от пожилого че­ловека, который много лет жил здесь один?

Хоуп вздохнула с облегчением. И тут невидимый молодой пе­тушок во всеуслышание объявил, что это его владения, и предложил им убираться подобру-поздорову. Тоби вскрикнул от страха, а Милли – от удивления.

– Мама, выпусти меня! – сгорая от нетерпения, выпалила девочка.

Хоуп выпустила детей, но предупредила, чтобы они далеко не уходили. Впрочем, Тоби в предупреждениях не нуждался – он тут же уткнулся в колени матери. А Милли побежала разыскивать петушка.

– Вернись! – тревожно крикнула Хоуп, в которой тут же про­снулся инстинкт городской матери. – Немедленно!

Милли заколебалась, и Хоуп успела поймать ее за капюшон. Взяв детей за руки, она повела их к входной двери.

– А где папа? – с любопытством спросила Милли. «Хороший вопрос», – подумала Хоуп. Ей представлялось, что Мэтт выбежит навстречу, обнимет их и скажет, как он соскучил­ся по ним за эти десять дней. Наверно, она просто насмотрелась телевизора. Мужья выбегают из дома с распростертыми объятия­ми только в «мыльных операх» и романтических драмах. В реаль­ной жизни они делают это только тогда, когда умирают с голоду, а жена приезжает из магазина с продуктами.

Хоуп постучала в дверь. Ответа не последовало. Спустя не­сколько секунд она нажала на ручку, и дверь со скрипом приот­крылась. Войти или нет? Она колебалась, пока в небе не раздался зловещий раскат, возвещавший, что они рано обрадовались су­хой погоде. Проливной дождь обрушился на них внезапно, как тропический шторм.

– Вперед! – весело сказала Хоуп детям, распахивая дверь на­стежь.

Однако внутри пряничная избушка оказалась совсем другой. Прежде всего Хоуп поразил холод. В доме царила арктическая стужа. Каменные полы, каменные стены и полное отсутствие ис­точника тепла только усиливали это впечатление. Все в доме ка-залось сырым и холодным. Хоуп представляла себе деревянную мебель ручной работы, занавески с оборками и сверкающую чис­тоту. Но перед ней была просторная голая комната без всяких за­навесок. Единственным предметом мебели был кофейный сто­лик и два древних твидовых кресла с засаленными сиденьями и спинками.

Хоуп сжала руки детей и с ужасом осмотрелась по сторонам. Тут нельзя было жить! Клочья паутины, свисавшие с потолка, ка-зались самой легкой из проблем. Мэтт заставил переехать сюда всю семью, но вместо уютного коттеджа их ждал заброшенный сарай… Хоуп захотелось заплакать, но тут ее мысли прервал шум мотора и стук двери.

– Милли, Тоби! Прости за опоздание, дорогая. Меня задер­жал дождь.

Мэтт влетел в комнату. К его лбу прилипли мокрые волосы, на плечах болталась какая-то незнакомая куртка, на ногах красова­лись заляпанные грязью резиновые сапоги, а лицо сияло радост­ной улыбкой.

Он быстро поцеловал Хоуп, а потом подхватил ребятишек и прижал их к себе.

– Соскучились по папе? – спросил он.

– Да! – басом ответила Милли и уткнулась ему в плечо. Хоуп пришлось прервать эту трогательную семейную сцену.

Ей очень не хотелось быть похожей на ведьму, которая напомни­ла Белоснежке, что семи гномам требуется служанка, но другого выхода не было. Тем более что ее саму Мэтт не обнял.

– Мэтт, – сказала она безмятежным тоном, чтобы не пугать детей, – нам нужно поговорить. Ты в самом деле считаешь, что здесь можно жить? Мы же простудимся насмерть! Я вижу, ты не ударил палец о палец, пока нас не было!

– Ну да, я жил у Финулы… – смущенно пробормотал Мэтт. – Мы все пока можем поехать туда, а в понедельник появятся рабо­чие…

– Мэтт, неужели вы не сообщили Хоуп, что дом еще не го­тов? – раздался низкий женский голос. – Аи, как нехорошо! Вас надо отшлепать.

Хоуп обернулась. На пороге стояла высокая полная женщина лет сорока с лишним, облаченная в развевающиеся одежды. На ней были широкие розовые в цветочек брюки типа пижамы, про­сторный жакет и лихо заломленная шляпа. Довершала картину длинная шаль из шотландки.

– Хоуп, познакомься с Финулой Хедли-Райан, главой и све­точем общины художников Редлайона, которая успела принять меня в Центр творчества вопреки всем правилам.

Финула подплыла к Хоуп и протянула ей веснушчатую руку, украшенную золотыми кольцами старинной работы. Однако эф­фект слегка портил дешевый алый лак, из-под которого просве­чивали пожелтевшие ногти.

– Я думаю, что вам не до новых знакомств, когда дом напоми­нает потерпевший крушение космический корабль, – грудным голосом сказала она. – Мэтт, почему вы не предупредили бед­ную девочку, что здесь жить нельзя? Ведь ее же мог хватить удар! О чем вы думали?

– Конечно, я страшно виноват. – Мэтт чарующе улыбнулся Финуле. – Просто мне очень хотелось, чтобы Хоуп поскорее приехала. А если бы она узнала, сколько здесь предстоит рабо­ты…

– Но дети не смогут здесь жить! – в отчаянии воскликнула Хоуп. Пережитый шок пересилил нежелание решать свои лич­ные дела при посторонних. – Нам придется остановиться в гос­тинице.

– Ни в коем случае! – решительно заявила Финула. – Вы ос­тановитесь у меня. Единственная гостиница, которая есть в этих местах, пятизвездочная, и номер в ней стоит целое состояние. Мы будем рады принять вас у себя. Через пару дней ваш дом бу­дет не узнать, но сейчас, конечно, детям в нем делать нечего.

Она наклонилась и погладила Милли по щеке. Девочка, кото­рая терпеть не могла, когда к ней прикасались незнакомые люди, неожиданно улыбнулась ей.

– Какая славная малышка, – вздохнула Финула. – Моему Кормаку уже двенадцать, его не очень-то потискаешь, но в этом возрасте они просто прелесть.

Вспомнив о скандале, который Милли устроила по дороге из аэропорта, Хоуп выдавила подобие улыбки и подтвердила, что малышка действительно славная.

– А теперь ступайте за мной, – велела Финула. – Вашу ма­шину может взять Мэтт.

Через несколько минут она усадила Хоуп и детей в старый зе­леный фургончик, ободранный до такой степени, что полосы краски остались только на дверцах. Внутри машина была не луч­ше, чем снаружи. На заднем сиденье лежали грязные резиновые сапоги, а на полу валялось несколько старых непромокаемых кур­ток, от которых пахло сырой псиной.

Фургончик стремительно несся по узкой дороге. Хоуп сидела молча. Она так устала от дороги и так сердилась на Мэтта, что не могла поддерживать светскую беседу. К счастью, Финула болтала без передышки и не ждала от нее ответов.

– В нашей общине постоянно живет семнадцать человек. Главным образом художники, но есть три прозаика и два поэта. Я уверена, что вы слышали имя Майры Ник-Чиннейд.

Не успела Хоуп покривить душой и кивнуть, как Финула про­должила:

– Удивительная поэтесса! Настоящий лирик. Кроме этих сем­надцати, о которых я говорила, сюда в течение года приезжают по крайней мере двести художников и писателей, и мы прекрасно проводим время. Я живу здесь уже десять лет; мы с Сиараном – кстати, он писатель – приехали сюда из Дублина. Теперь я не вернусь в большой город за все золото мира! Здесь нет ни кругло­суточных магазинов, ни высотных зданий. Это настоящий рай.

Хоуп, тосковавшая по круглосуточным магазинам и высотным зданиям, промолчала.

Финула описала всю общину художников, рассказала, как час­то они встречаются в Центре творчества (насколько могла судить Хоуп, это происходило каждый день) и как там кипит жизнь (еже­недельные обеды в разгар сезона и два творческих семинара в те­чение года). Хоуп уже слышала об этом от мужа, но она и не по­дозревала, что эта община представляет собой нечто вроде секты религиозных фанатиков. Ее тревога становилась все сильнее. Интересно, есть ли здесь другие женщины с маленькими детьми?

– Местные жители не слишком докучают нам, – усмехнув­шись, добавила Финула. – Считают нас отпетой богемой!

Хоуп поняла, что Финуле нравится быть «отпетой богемой». Сама она чувствовала себя по сравнению с ней серой мышью. Господи, неужели ей тоже придется пользоваться яркой декора­тивной косметикой, носить шали и ночную рубашку «либерти» вместо платья?

Они остановились у большого деревянного дома, стоявшего посреди сосновой рощи. В отличие от коттеджа, дом был в пре­красном состоянии. По обе стороны крыльца стояли ряды ог­ромных ваз с карликовыми хвойными деревьями, а слева от ве­ранды был разбит полосатый тент, под которым красовалось крес­ло-качалка. В таком доме было бы не стыдно снимать фильмы из сельской жизни.

– Входите. Сейчас мы будем кормить малышей, – распоряди­лась Финула.

Изнутри дом тоже полностью соответствовал представлениям Хоуп о деревенской идиллии. Просторный, но уютный, со множе­ством мягких диванов, турецкими коврами на каменном полу и уймой картин, безделушек и книг о том, как украсить свое жилище.

Финула усадила Хоуп и детей за огромный деревянный кухон­ный стол, поставила перед детьми домашний йогурт и самодель­ный яблочный сок, а Хоуп налила бокал красного вина – к счас­тью, не самодельного.

– Я знаю, как трудно на первых порах бывает человеку, кото­рый снялся с места и переехал в деревню, – сказала она. – Но детям это на пользу. Здесь у вас будет возможность правильно воспитать их, научить жить в гармонии с природой, есть здоро­вые органические продукты, а главное – все время быть с ними. В большом городе это невозможно. Здесь нет ни насильников, ни воров, ни убийц… Правда, между нами говоря, я не слишком до­веряю этим дегенератам-хиппи, живущим на холмах, – сердито добавила Финула, – но хлопот с ними у нас пока не было. Мэтт говорил, что вы хотели бы посвятить себя детям и отдохнуть от этих вечных крысиных гонок.

Хоуп не понравилась откровенность мужа. Казалось, Финула уже знает о ней абсолютно все. Может быть, Мэтт рассказал и о том, как она плохо чувствует себя перед наступлением месячных или что у него как-то был опоясывающий лишай и они месяц не занимались сексом? Тогда картина их совместной жизни была бы психологически полной.

– Посмотрим, что вы скажете, когда впервые вырастите соб­ственные овощи! – вздохнула Финула.

Говорить о том, что Хоуп видела овощи только на прилавках супермаркетов, не имело смысла. Как и то, что ей в своей жизни пришлось выращивать лишь одно растение – лилию, которую ей подарили после рождения Тоби. Луковица проклюнулась, но росток вскоре засох, потому что она забывала его поливать.

– А куры? Куры, несомненно, придутся вам по душе, – про­должила гостеприимная хозяйка. – У старого Гароида на заднем дворе был отличный курятник. Вы сделаете большую ошибку, ес­ли не заведете кур. Подумайте только, свежие яйца! – Глаза Финулы затуманились. – Я уверена, что вы мечтаете об органичес­ких продуктах. В моем доме вы никогда не найдете блюд быстро­го приготовления! – Финула фыркнула, выразив свое отношение к этим блюдам. – Поверьте мне: тот, кто покупает в магазине кон­сервы, только портит себе желудок!

Хоуп стало ясно, что отныне она сможет посещать деревен­ские магазины только под покровом темноты, иначе с любимы­ми блюдами детей можно будет распрощаться. Конечно, если такие продукты вообще есть в деревенских магазинах…

А Финула все болтала. Интересно, эта женщина когда-нибудь молчит?

– Кормак очень поздоровел, когда переехал сюда. Мы пре­красно ладим с ним. Это невозможно, если женщина вынуждена ходить на службу, – с жаром сказала она.

Хоуп захотела заступиться за работающих женщин. У многих из них просто нет другого выхода, а некоторые работают, потому что мечтают сделать карьеру. Это вовсе не значит, что их дети страдают. Но она промолчала. Видимо, Мэтт говорил, что она прирожденная мать и всю жизнь мечтала бросить работу, так что спорить не имело смысла. В конце концов, она едва знает эту женщину, а кроме того, они у нее в гостях. Поэтому Хоуп вежливо улыбалась и представляла себе, что она находится в Бате, у себя на кухне и собирается гладить. Она бы сейчас с удовольстви­ем выгладила гору белья величиной с дом… Это было бы куда лучше, чем сидеть на кухне какой-то чокнутой художницы и чув­ствовать, что жизнь покатилась под откос.

В этот момент прибыл Мэтт и начал самостоятельно завари­вать себе чай. Хоуп только захлопала глазами. Видимо, он чувст­вовал себя здесь как дома.

– Мы с Сиараном отнесли чемоданы в заднюю спальню, – сказал он. – Финула очень помогла мне, когда я приехал сюда. Просто не знаю, что бы я без нее делал.

Хоуп снова вежливо улыбнулась.

Случилось чудо: уставшие Тоби и Милли отправились спать, не возразив ни слова. Утомленная дорогой Хоуп и сама с удо­вольствием предалась бы Морфею, но знала, что еще предстоит обед. Сиаран Хедли-Вайан, который оказался лысым коротыш­кой в очках, ничуть не похожим на представителя богемы и авто­ра исторических романов, приготовил говядину в пиве по собст­венному рецепту. К обеду вышел и Кормак – высокий мрачный парнишка, который с волчьим аппетитом проглотил еду еще до того, как остальные успели донести вилку до рта, тут же встал из-за стола и исчез.

– У него домашняя работа, – объяснила Финула. «У него плохие манеры», – подумала Хоуп.

Это был странный вечер. Во время обеда Хоуп с удивлением наблюдала за мужем. Мэтт смеялся, шутил, рассказывал о рек­ламном бизнесе и о том, как он рад, что бросил его. Он ничем не напоминал того собранного и честолюбивого человека, который трясся над своей драгоценной работой и читал специальный жур­нал «Кампания» так, словно это была Библия.

– Мне нравится здесь, – сказал он, сжимая руку жены. – Здесь я чувствую себя другим человеком.

Хоуп ответила на его рукопожатие. Было приятно снова видеть Мэтта счастливым и чувствовать, что их браку суждена новая жизнь. В конце концов, это только на год…

По словам Сиарана и Финулы, местные жители были ужасно скучными. Хоуп, знавшая, что многие за глаза тоже называют ее скучной, почувствовала жалость к местным жителям.

– Поверьте мне, я делала все, – недовольно сказала Финула после шестого бокала вина. – Пыталась привлечь их в общину. В июне мы проводили вечер, посвященный культуре Таиланда, и позвали всех желающих. Я даже пригласила для демонстрации тренера «тай чи». Думала, что им захочется организовать секцию. Но не тут-то было! – Она фыркнула. – Пришло всего несколько человек, да и те удрали, как только Су Лин приступил к показа­тельному выступлению. Их интересует только бизнес и цены на недвижимость. А мы специально приехали сюда, чтобы держаться от этого подальше. Многие здешние женщины ходят в клуб мак­раме. Макраме, подумать только! Мода на него прошла еще в се­мидесятых.

– Ну, не всем же заниматься тайскими единоборствами, – осмелев, возразила Хоуп. – Мне, например, нравится аэробика. Надеюсь, здесь есть такая группа. Если нет, то я смогла бы попробо­вать ее создать. Я знаю несколько очень хороших упражнений.

Финула взглянула на нее с ужасом.

– Аэробика?! – воскликнула она так, словно речь шла о си­филисе. – Но это не имеет ничего общего с «тай чи»!

– Знаю, – заупрямилась Хоуп. – Но мне нравится аэробика. Как говорится, каждому свое. Нельзя заинтересовать людей тайс­кой борьбой, если они этого не хотят.

Мэтт снова сжал ее руку.

– Хоуп, дорогая, – сказал он, – в этом и заключается цель общины. Дело не в стремлении создать благоприятную атмосфе­ру для группы художников, а в том, чтобы сделать графство Кер­ри центром культуры. Научить людей тому, что в жизни есть неч­то большее; чем скучный и однообразный труд.

Он говорил так серьезно, что Хоуп невольно подумала, не под­менили ли ей мужа. Теперь она понимала, почему местные жите­ли недолюбливают художников. Кому понравится, если какие-то чужаки начинают обвинять тебя в бескультурье?

– Я понимаю, – мрачно сказала она.

В конце концов Мэтт выпил столько превосходного красного вина, что совсем окосел. Когда они очутились в удобной двуспаль­ной кровати, Хоуп поняла, что затевать разговор о состоянии коттеджа «Кроншнеп» не имеет смысла. Грозить мужу улететь в Бристоль первым же рейсом, если он немедленно не позаботится о том, чтобы сделать дом пригодным для жилья, было бесполезно.

Через три дня напряженной работы коттедж стал выглядеть го­раздо лучше. Конечно, для журнала «Дома и сады» его фотогра­фировать еще не стали бы, но жить в «Кроншнепе» теперь было можно. Бригадир рабочих, которого все называли Пи-Джей, по­чинил душ, и трубы на кухне больше не издавали зловещего гула, когда включали воду. Большая белая плита заработала. Она дей­ствительно отапливала весь коттедж, хотя скорость, с которой исчезали дрова, была умопомрачительной. Мэтт нанял циклев­щика, и вскоре полы на втором этаже стали гладкими и золотис­тыми. Правда, каменные плиты внизу оставались холодными как лед, и Хоуп поклялась себе, что при первой возможности купит ковры.

В четверг Мэтт съездил в Килларни, купил три кровати и по­держанный диван, а также морозильник и стиральную машину. Все должны были доставить в пятницу, одновременно с мебелью, отправленной из Бата морем.

– А как быть с плитой? – спросила Хоуп внезапно, поняв, что в списке покупок Мэтта зияла огромная брешь.

– Можно готовить на старой, – пожал плечами муж. – Все равно деньги кончились. Мне едва хватило на то, чтобы распла­титься с Пи-Джеем.

Хоуп хотела сказать, что не стоило переезжать, если они не могли себе этого позволить, что возиться с ужасной старой пли­той придется не ему, а ей, но сдержалась и только тяжело вздох­нула. Плата за чудесное воскрешение их брака оказалась слиш­ком высокой.

Вечером в пятницу, через шесть дней после приезда, семья на­конец вселилась в новый дом. Компьютер занял место в крошеч­ном кабинете, и теперь Мэтт мог связываться с Джаддом, на ко­торого продолжал работать по договору. Комнаты детей были в относительном порядке, зато в супружеской спальне не было ни­чего, кроме широкой кровати, старой перекладины для одежды и двух перевернутых ящиков, заменявших тумбочки. Хоуп пред­ставляла себе жизнь на лоне природы совсем по-другому.

– Тут пустовато, – заметила она, обводя взглядом скудно об­ставленную гостиную.

– Да. Я помню, что у Гароида было много картин, написан­ных его друзьями. Наверно, перед смертью он их продал. У него всегда было туго с деньгами. Гароид был талантливым челове­ком, но его стихи успеха не имели.

– Сколько книг он опубликовал?

– Три, но все они давно распроданы, – грустно ответил Мэтт. – Бедный дядя… И все же не стоит унывать. Здесь мы будем счас­тливы. – Он обнял жену. – Спасибо. Знаю, на этой неделе тебе пришлось нелегко, но теперь все пойдет по-другому. Мне это не­обходимо. И всем вам тоже.

Он нежно поцеловал ее, как в день свадьбы, словно не смел поверить своему счастью. Хоуп ощутила забытый холодок под ложечкой. Всю неделю, пока приходилось жить в одной комнате с детьми, она и не вспоминала о сексе, но теперь ее бросило в дрожь. Просто удивительно… Ладно, ничего страшного. Они лю­бят друг друга и справятся со всеми испытаниями.

– Давай ляжем сегодня пораньше, – пробормотал Мэтт. Пока муж возился в своем кабинете, Хоуп обходила дом и строила планы. Свадебные фотографии и портреты детей в свет­лых металлических рамках смотрелись бы здесь неуместно, нуж­но будет поменять рамки. И, может быть, придется научиться шить шторы. Наверно, это не так уж трудно. В конце концов, женщи­ны всегда следовали за своими мужчинами в незнакомые места, веками сопровождали армии и терпели неимоверные лишения ради тех, кого любили. «Если на это были способны героини Джейн Остин, то и я способна», – подумала она.

На ужин Хоуп поджарила яичницу с домашними сосисками Финулы. Ничего другого на этой плите приготовить было нельзя. Чайник здесь закипал через двадцать минут. Сколько времени понадобится на варку курицы, знал один бог…

Уложив детей, Хоуп сидела у плиты с чашкой какао. Снаружи было тихо. Ни шагов, ни хлопающих дверей автомобиля, ни гуд­ков. Ничего. Только деревенская тишина. После суеты, царив­шей в доме Сиарана и Финулы, куда люди приходили днем и ночью, без спроса лезли на кухню и заваривали себе чай, здесь было непривычно пусто.

Финула была очень доброй, но чересчур властной. Казалось, она считала новоселов своей собственностью. Мэтт не замечал этого и считал любую критику в адрес своей новой подруги чер­ной неблагодарностью. И действительно, разве она мало для них сделала?.. «Ну что ж, посмотрим, как она будет вести себя те­перь», – подумала Хоуп.

Мэтт чертыхался себе под нос. Он возился с антенной уже битый час, но рябь на экране телевизора становилась все гуще. Ему удалось поймать лишь канал, вещавший на ирландском языке, который казался ему тарабарщиной. В лучшем случае можно было рассчитывать на то, что фильмы будут показывать с субтитрами.

Поднявшись в спальню, он обнаружил, что Хоуп уже крепко спит. Лицо ее обрамляли растрепанные светлые кудри, которых с утра не касалась расческа, длинные рыжеватые ресницы лежали на розовых щеках. Во сне она казалась очень беззащитной. Кто сказал бы, что перед ним тридцатисемилетняя мать двоих детей? Нет, это была наивная, доверчивая девушка лет двадцати, не больше.

«Действительно наивная», – подумал Мэтт, ощутив укол совести. Несмотря на отчаянную веру в то, что переезд пойдет на пользу им всем, он чувствовал себя эгоистом. Бедняжка Хоуп лю­била устоявшийся порядок, была рабой привычек и всегда боя­лась неизвестного. А он вырвал ее из обжитого мира и увез туда, где у нее не было ни одного знакомого.

Мэтт знал, что жена пойдет за ним на край света, потому что любит. Именно поэтому она и оказалась здесь. А он оказался здесь из чистого эгоизма. Ему понадобился покой, чтобы написать кни­гу, и он не усомнился в своем праве притащить семью сюда. Хоуп была готова отказаться от чего угодно ради того, чтобы все, кого она любит, были довольны и счастливы. А он отказался от удобств ради собственного удовольствия…

Мэтт прогнал эту мысль. Редлайон – чудесное место. Он лю­бил эту деревню, был искренне привязан к ней. Здесь прошли лучшие дни его детства, и Хоуп тоже полюбит Редлайон. Он вы­вернется наизнанку, чтобы написать хорошую книгу, а потом они будут обеспечены до конца жизни. Он сможет сделать это. Никаких сомнений.

Думая о своей будущей книге, Мэтт неизменно ощущал воз­буждение. Его переполняли идеи, и хотелось как можно скорее запечатлеть их На бумаге. Это был рассказ о человеке на краю пропасти, который объездил весь свет, пытаясь избавиться от своего несчастья, но попал в параллельный мир и прожил там пятьдесят лет. Мэтт заранее представлял себе хвалебные рецен­зии со словами «поэтично», «лирично», «великолепно написано» и «поразительный новый талант». Конечно, будет нелегко, но жизнь вообще трудная штука. Он непременно напишет эту кни­гу, если понадобится, будет работать по ночам. О неудаче не мо­жет быть и речи. В конце концов, ведь именно его талант сделал агентство Джадда лучшим в Англии!

– Вы из дома старого Гароида? – спросил пожилой мужчина, стоявший за прилавком деревенского магазина, куда Хоуп при­шла за продуктами, оставив детей с Мэттом.

– Э-э… да, – слегка испуганно ответила Хоуп. Они переехали в коттедж только вчера, и это был ее первый визит в деревню. Как он догадался?

– Славный домик, но внутри довольно диковатый. Старый Гароид не был богачом. Куры у него бродили что внутри, что сна­ружи.

– Действительно, – вежливо ответила Хоуп, разглядывая вит­рину с яйцами.

– Не собираетесь завести собственных кур? – небрежно спро­сил старик.

– Гм-м… Еще не знаю. – Хоуп вспомнила, что Финула сове­товала сделать это, но она пока не была готова обзавестись собст­венной живностью.

– За ними очень легко ухаживать. Просто бросить горсть пше­на, а потом собрать яйца. Между прочим, летом туристы набра­сываются на них как сумасшедшие, на этом можно кое-что выру­чить. И зимой тоже, – быстро добавил он. – Я знаю одного челове­ка, который продает цыплят. Если хотите, скажу, где его найти.

На обратном пути цыплята неистово пищали и колотились в стенки картонной коробки, лежавшей на заднем сиденье. Каза­лось, они карабкались друг на друга, падали и больно ушибались. Хоуп остановилась у аптеки и заглянула в коробку. Цыплята дей­ствительно карабкались друг на друга и пищали, как капризные дети, которых оторвали от матери. Хоуп застонала. О боже, что она наделала! Мэтт убьет ее. Когда об этом говорил Эммет из ма­газина, идея казалась такой заманчивой…

А впрочем, ничего страшного. Ей потребуется только кормуш­ка, немного корма и лампочка над коробкой для обогрева ночью. Так сказал брат Эммета Падди, торговавший кормами для живот­ных, и радостно помахал вслед Хоуп ее же собственным чеком. Шесть крошечных птичек стоили кучу денег, но Падди сказал, что они элитные.

Симпатичная аптекарша по имени Мэри-Кейт тоже знала, от­куда в их деревне взялась миссис Паркер. Узнав про покупку, она вышла вместе с Хоуп на улицу, заглянула в коробку и с сомнени­ем покачала головой:

– Как же, элитные! Этот старый мошенник Эммет Слэттери продал вам через брата собственных недоростков. Никто другой не купил бы их в это время года. Держать их зимой можно только в курятнике с центральным отоплением. Они сдохнут задолго до того, как вы получите от них первое яйцо…

– А я думала, что с ними нет никаких хлопот! – всполошилась Хоуп. – Так сказала Финула. И Падди тоже.

– Финула Хедли-Райан убила цыплят больше, чем птицефаб­рика! – фыркнула Мэри-Кейт. – Не слушайте ее. Она думает, что заниматься сельским хозяйством может и ребенок, но сама не имеет об этом ни малейшего понятия. Финула родилась и вырос­ла в городе и до переезда сюда видела кур только на прилавке су­пермаркета. А что касается этих старых бандитов Падди и Эмме­та, то я бы не поверила ни единому их слову. Зайдите ко мне. Я угощу вас кофе и расскажу, что делать с цыплятами.

Поняв, что ослепительная Финула совсем не такая всемогу­щая, как ей казалось, Хоуп злорадно улыбнулась, открыла окно машины, чтобы цыплята не задохнулись, и пошла следом за Мэ­ри-Кейт. Ну надо же, ездила в магазин, а получила приглашение на кофе… Впрочем, в этом не было ничего особенного. Видимо, таков Редлайон; здесь все по-другому. Беседовать с совершенно незнакомыми людьми здесь в порядке вещей.

Кабинет Мэри-Кейт в задней части аптеки был очень уютным. Тут стоял удобный старый диван, переносной телевизор и очень солидно выглядевшая итальянская кофеварка. В углу играли три хорошеньких котенка, гонявшие по полу вязаную мышку. Пока Мэри – Кейт варила кофе, Хоуп сидела и наблюдала за ней. Этой высокой, худой женщине было сильно за сорок. Строгое серое пла­тье, русые волосы, собранные в пучок..: Она была, очевидно, ро­весницей Финулы, но казалась ее полной противоположностью. Вид у нее был простой и бесхитростный – что на уме, то и на языке.

– Как вы устроились на новом месте? – спросила она.

– Ну… Это оказалось труднее, чем я думала, – осторожно на­чала Хоуп, не желая ругать Мэтта. – Дом изрядно запущен. Долж­на признаться, что идея переезда принадлежала не мне, – не­ожиданно для себя выпалила она.

– Ничего удивительного, что дом запущен. Дядя вашего мужа был с большим приветом, – бросила Мэри-Кейт, передавая Хо­уп чашку. – Говорил, что не женится, потому что его чудачеств не выдержит ни одна женщина. И, наверное, был прав. Честно го­воря, он жил как свинья.

Хоуп засмеялась.

– До сих пор все, кого я видела, считали его непонятым гени­ем, который заслуживает памятника!

– Даже гений должен время от времени стирать одежду. – Мэри-Кейт придвинула к ней жестянку с крекерами. – Если ста­рому Гароиду поставят памятник, то для создания нужного эф­фекта статуе придется постоянно чесаться и шмыгать носом.

Они поговорили о том, как нелегко жить в сырых старых кот­теджах, об ужасной погоде и выпили еще по чашке кофе. Хоуп испытывала невероятное облегчение. Здесь никто не говорил о Культуре с большой буквы, органических продуктах и о том, как самостоятельно приготовить компост. Скоро Хоуп стало казать­ся, что она знает Мэри-Кейт всю жизнь.

– А что, большинство местных жителей действительно пита­ются только собственными овощами и держат скотину? – с лю­бопытством спросила она.

– Господь с вами! – замахала руками Мэри-Кейт. – В восьми километрах отсюда находится супермаркет «Даннес», а рядом с пивной мясная лавка. Сейчас она закрыта на ремонт, но через две недели откроется снова. Я предпочитаю покупать продукты в ма­газине, чем выращивать их собственными руками. Но если не хо­тите, чтобы вас надули, держитесь подальше от старого жулика Эммета Слэттери! У меня в аптеке шампунь стоит два фунта, а он продает его за три. Этот мошенник за шиллинг ограбит собствен­ную бабушку!

Хоуп улыбнулась.

– А я и вправду поверила, что здесь все пекут собственный хлеб и ведут натуральное хозяйство…

– Так поступают только полные кретины, – отрезала Мэри-Кейт. – Хоуп, на дворе двадцать первый век. Ради чего сущест­вуют супермаркеты?

– Но Финула говорит…

– Спаси нас бог от этой женщины! Мы – современные люди, живущие в сельской местности, а не какие-нибудь дикари, со­шедшие со страниц журнала «Нэшнл джиогрэфик». Мы не отста­ем от времени. У нас есть и Интернет, и кабельное телевидение. Да, здесь много фермеров, но они специализируются на мясном и молочном скотоводстве. Это достаточно трудная работа, и у них просто нет времени на выращивание овощей и всего осталь­ного. Посмотрите на меня. Я фармацевт и не собираюсь тратить половину дня на то, чтобы зарезать, ощипать и зажарить цыплен­ка на обед. Предпочитаю зайти в мясную лавку, отдать несколько фунтов за симпатичную куриную грудку и ни о чем не беспоко­иться.

– И я того же мнения, – с облегчением сказала Хоуп. – Гос­поди, как я рада, что встретила вас!

– Сельское хозяйство – дело трудное и выматывающее, – се­рьезно сказала Мэри-Кейт. – Многие из нас выросли на ферме, но сейчас этим себе на жизнь не заработаешь. Людям приходится бросать землю и искать работу в промышленности или туристи­ческом бизнесе. Половина нашей деревни работает в Килларни на фабрике компьютеров или в гостинице «Красный лев»: Если бы не это, деревня давно вымерла бы. Единственные люди, кото­рые помешаны на натуральном хозяйстве, – это типы вроде мис­сис Хедли-Райан, которые считают себя лучше нас, потому что притворяются фермерами. Фермеры, ха! Если у них не вырастет картошка, они могут съездить в город и купить ее в магазине. У настоящего фермера на это не было бы денег. – Мэри-Кейт негодующе фыркнула. – Иногда по утрам рев их бедных коров слышен за несколько миль, потому что этим олухам лень вылезти из постели и подоить скотину. Сельское хозяйство – это тяже­лый труд и призвание, а не притворство и болтовня!

В аптеке зазвенел колокольчик, и Хоуп поспешила попро­щаться, получив приглашение заходить еще.

Когда Хоуп вернулась, Мэтт нетерпеливо расхаживал по кух­не, а Тоби и Милли громко ссорились в гостиной.

– Куда ты пропала, черт побери? Тебя не было несколько ча­сов! – сердито сказал он. – Мне следовало быть в Центре твор­чества в одиннадцать!

Мэтт считал, что добиться успеха можно только в том случае, если считать труд писателя такой же работой, как и всякая дру­гая. «Я должен ходить в центр каждый день и работать по пять-шесть часов, – говорил он. – Там зона молчания. Разговаривать разрешается только на кухне».

– Что это? – подозрительно спросил Мэтт, показав на короб­ку, где неистово пищали цыплята.

– Куры, – ответила Хоуп.

– Для еды?

– Для яиц, глупый! Финула сказала, что нам следует завести кур. Я думала, что эта мысль тебе понравилась.

– Ну, если так сказала Финула, то она, наверно, права, – по­жал плечами Мэтт и поцеловал жену на прощание. – Извини, что наворчал. Просто я волновался, что тебя долго нет… Похоже, ты очень быстро привыкаешь к деревенской жизни, – с улыбкой добавил он.

– Шесть цыплят еще не делают меня фермером, – отшути­лась Хоуп.

Спустя два дня Мэтт пришел домой рано и повел детей гулять. Хоуп воспользовалась их отсутствием, чтобы принять чуть теп­лую ванну (трубы еще недостаточно прочистились), потом наде­ла махровый халат, теплые носки и села за компьютер, чтобы от­править сообщение Сэм. Ей хотелось пожаловаться на подавлен­ность и на то, что ее представление о безоблачной сельской жизни оказалось далеким от действительности. Но это было невозмож­но. Сэм с самого начала была против ее переезда, и Хоуп не могла сказать сестре, что та была абсолютно права.

«Здравствуй, Сэм! Привет из графства Керри. Как поживаешь? Мы – отлично. Правда, с коттеджем пришлось повозиться, но, по­ка его доводили до ума, мы жили в замечательной семье неподалеку».

Едва ли можно было назвать Хедли-Райанов замечательной семьей. Во всяком случае, Финула доводила ее до белого кале­ния. Но если бы Хоуп написала правду, Сэм тут же решила бы, что она нуждается в таблетке от депрессии.

«Хочу описать наш новый дом. Коттедж „Кроншнеп“ стоит примерно в миле от ближайшей деревни. Ты едешь по извилистой проселочной дороге и вдруг оказываешься у пряничной избушки, ко­торую летом оплетают вьющиеся розы. Она похожа на картинку из детской книжки. Внутри настоящие деревянные стропила и не­обычные решетчатые ставни».

«Которые чертовски трудно мыть», – мрачно добавила про себя Хоуп. Она драила эти чертовы деревянные планки несколь­ко часов.

«В кухне-столовой стоит старинная дровяная плита (она же камин), и это очень уютно. Кроме того, у нас есть сад, обнесенный каменным забором. Правда, его нужно слегка привести в порядок. Финула – женщина, у которой мы жили, – советует выкорчевать деревья и на их месте разбить огород».

Звучит неплохо. Зачем упоминать о том, что стоило Мэтту за­икнуться о совете Финулы, как Хоуп сначала вытаращила глаза, а потом закричала: «Если ты такой любитель пастернака, выра­щенного собственными руками, – что ж, давай, действуй!»

«Ванная у нас замечательная. – Точнее, стала замечательной, когда из нее удалось изгнать жуков, пауков, сверчков и прочую ползучую нечисть. – В ней стоит старинная ванна на когтистых лапах. Детям здесь очень нравится».

А вот это было чистейшей правдой. Ни Тоби, ни Милли не скучали по своим друзьям из яслей. Может быть, только времен­но, пока им все в диковинку. Вскоре они захотят играть со свои­ми сверстниками и нужно будет поискать детский сад, где можно оставлять детей на несколько часов. После чего она тоже сможет начать новую жизнь. Хоуп не думала, что она будет скучать по ра­боте. И дело было не в конверте с еженедельным жалованьем. Она скучала по независимости и подругам. Чем больше Хоуп ду­мала об этом, тем крепче становилась ее решимость найти себе дело на неполный рабочий день.

«Мы еще не успели обзавестись большим количеством друзей, по­тому что были заняты, но Финула уверяет, что жизнь здесь бьет ключом. Мэтт прижился в творческом центре и ходит туда каж­дый день, работать над книгой. Так что пока все идет хорошо. От­веть поскорее.

Любящая тебя Хоуп».

В понедельник сразу после завтрака пошел дождь.

– Мама, мне скучно! – ныла Милли, теребя Хоуп за брюки. – Хочу играть с какими-нибудь девочками!

«Маме тоже скучно», – думала Хоуп. Семейной идиллии не получилось. Вместо симпатичного коттеджа, где можно было ве­село жить и дети могли бы играть с соседями, они оказались в доме, стоящем на отшибе, где не работает телевизор и нечем себя занять. Они жили в миле от деревни, в их проулок никто не заез­жал и не заходил в гости. В этом не было ничего удивительного, потому что они здесь никого не знали. Ближайший город нахо­дился в часе езды, а Мэтт уходил работать в свой Центр. «Счас­тливчик», – мрачно думала Хоуп. Тем временем Тоби и Милли громко ссорились из-за книжки с картинками.

Так прошло минут двадцать. Потом дождь прекратился, и туг Хоуп осенило.

– Пойдемте гулять, – сказала она.

– Ура! – радостно завопила Милли.

Поскольку машину забрал Мэтт, Хоуп нарядила детей как по­лярников, сама надела теплую куртку и сапоги, и они отправи­лись в путь. Детей она по очереди везла в коляске, однако вскоре им обоим захотелось на ручки. Все-таки миля – это слишком да­леко, особенно для Тоби; к тому моменту, как они прибыли в де­ревню, Тоби и Милли ревели, а Хоуп злилась на то, что у них только один автомобиль. «Вольво» принадлежал ей, но Мэтт его забрал. Как будто она была виновата в том, что ему пришлось расстаться со служебной машиной…

К счастью, дети перестали ныть, а сама деревня в этот раз по­казалась Хоуп гораздо симпатичнее. Проезжая по ней на машине, она не замечала маленьких эркеров, украшавших здание почты, необычной пастельной окраски домов и красоты старого камня, из которого была построена пивная «Вдова Мэгуайр». В пролив­ной дождь все казалось тусклым, а сейчас было видно, что кот­тедж «Кроншнеп» – далеко не единственная здесь пряничная избушка. Хоуп успела прочитать объявления на двери пивной. Одно из них гласило: «Вечера отдыха каждый уик-энд. Пригла­шаются скрипачи». Может быть, они с Мэттом как-нибудь выбе­рутся сюда, если сумеют найти бэби-ситтер?..

Подходя к аптеке, Хоуп двинулась прямо к задней двери в ка­бинет Мэри-Кейт и постучала. Мэри-Кейт тут же выросла на по­роге.

– Ах, какие необычные посетители! – Она нагнулась и поздо­ровалась с детьми, как со взрослыми. – Как поживаешь? – се­рьезно спросила Мэри-Кейт, пожимая руку Милли.

Именно это от нее и требовалось. Милли засияла от удоволь­ствия, а Тоби застенчиво улыбнулся.

– Как вас зовут, мисс? – по-прежнему серьезно спросила Мэри-Кейт.

– Милли, – ответила девочка, демонстрируя прелестные ямочки на щеках.

– А этого джентльмена?

– Это Тоби, мой младший брат. Ему только два года, – высо­комерно заявила Милли.

– Я подумала, что им захочется взглянуть на ваших чудесных котят, – пробормотала Хоуп. – Надеялась, что вы не станете возражать.

– Прекрасная мысль! Дорогие дети, будьте добры войти и по­играть с тремя симпатичными маленькими котятами.

Такое предложение нельзя было отвергнуть.

Тоби и Милли, моментально превратившиеся в образцово-по­казательных детей, возились с полосатыми котятами, а Мэри-Кейт и Хоуп пили кофе.

– Я зашла только затем, чтобы поблагодарить за совет, – из­виняющимся тоном промолвила Хоуп. – С цыплятами все в по­рядке. Мы их отлично устроили.

– Я вам очень рада, – дружелюбно улыбнулась Мэри-Кейт. – Человеку трудно выносить одиночество. Особенно если он к это­му не привык.

– О, нисколько, – стоически заявила Хоуп. – Мне нравится одиночество.

– Ну что ж, тогда все в порядке, – ответила ей аптекарша.