Лиони стояла перед храмом Хатор и наконец понимала, зачем она приехала в Египет. Храм, построенный гордым Рамзесом II для своей любимой жены Нефертари, был вели­колепен. При одном взгляде на него захватывало дух. Вели­чественные и пропорциональные огромные фигуры самого великого царя возвышались над туристами. Ради того, чтобы взглянуть на грозное лицо Рамзеса, стоило проделать длин­ный путь на автобусе. Стоя под палящим солнцем и слушая выкрики торговцев, пытающихся продать свой товар, и лени­вый гул насекомых, Лиони чувствовала себя так, будто попа­ла в другое время. Интересно, что ощущали археологи, на­шедшие эту гробницу, после того как она три тысячи лет была спрятана в песках. Она прижала к груди золотую под­веску, купленную здесь, в Египте, и постаралась представить себе, как это – быть египетской царицей, прекрасной, всеми уважаемой и увешанной золотыми украшениями с ног до го­ловы.

Лиони так размечталась, что забыла обо всем. «Наверное, люди испытывают такие же чувства, когда смотрят на Тадж-Махал», – подумала она. Можно было потерять дар речи перед физическим доказательством того, на что способны люди. Но обычно великие правители строили храмы в свою честь или богато украшенные гробницы для собственного путешествия в загробный мир. А этот храм был сооружен в честь горячо любимой жены.

– Лиони, экскурсия начинается! Ты идешь?

Голос Ханны прервал ее размышления. Ханна и Эмма уже шли за группой к храму. За последние два дня Лиони вы­яснила, что нет ничего проще, как потерять свою группу среди тысячи туристов, сгрудившихся вокруг памятников. Схватив свою сумку, она побежала за ними.

– Вау! – выдохнула она, добравшись до тенистого места, где Флора поджидала группу. – Жарковато для бега.

– Для всего жарковато, – согласилась Ханна, убирая со лба мокрую прядь волос. – Не думаю, что я смогу выдержать еще час такой жары.

– А потом еще в автобусе надо будет ехать на пароход, – простонал один из туристов, притомившийся после трех с половиной часов в автобусе по дороге к храму.

– Здесь замечательно! – весело сказала Эмма.

Ее обычно бледное лицо раскраснелось от жары, волосы были стянуты сзади в хвостик. В пестрой футболке и хлопча­тобумажных клетчатых бермудах она выглядела самое боль­шее лет на двадцать. Надо сказать, Эмма впервые за весь тур и ощущала себя двадцатилетней. У матери были проблемы с желудком, так что от поездки им пришлось отказаться. Это был ее первый день в Египте без родителей. Она ощущала такое облегчение, будто вдруг прошел ноющий три дня зуб.

Никому из старших О'Брайенов поездка не пришлась по вкусу. Мать все время находилась в каком-то беспокойном состоянии. Накануне вечером за ужином она вела себя очень странно, отказалась от еды и весь вечер просидела, уйдя в свой собственный мир, уставившись в пространство. Джим­ми уверял, что это все от жары. Хотя идея поездки принадле­жала ему, он теперь говорил всем, кто соглашался слушать, что не хотел ехать, и что Португалия до сих пор их вполне устраивала.

У Эммы была еще одна причина для радости: месячные так и не начались. Теперь она была абсолютно уверена, что беременна. Каждый раз, отправляясь в туалет, она паниковала, боясь заметить признаки начинающейся менструации. Но пока ничего. Какое счастье.

Она радостно вздохнула, взяла под руки Лиони и Ханну и пошла вместе с ними в храм вслед за Флорой, которая держа­ла над головой голубую табличку, чтобы все члены группы могли ее видеть.

Эмма, пребывавшая в радостном состоянии ожидания, была одной из немногих, кто не слишком огорчился, когда автобус сломался через полчаса после отъезда от храма. Оста­новился он на окраине шумного маленького пыльного город­ка и отказался заводиться, несмотря на все усилия и ругань водителя. Флора объясняла, что автобусы и такси никогда не ездят из Абу-Заабаля поодиночке на случай поломки в пус­тыне. Но, к сожалению, они выехали предпоследними, и за ними в Асуан ехал только переполненный мини-автобус, ко­торый не мог взять ни одного дополнительного пассажира.

– Не волнуйтесь, друзья, все будет в порядке! – бодро заявила Флора, пока водители на пару возились с непослуш­ным мотором.

Лиони, завороженная экзотической жизнью маленького городка, спокойно сидела и смотрела в окно, но в автобусе постепенно становилось все жарче, поскольку кондиционер не работал. Эмма не выказывала никакого беспокойства. Ничто не могло нарушить ее счастливого внутреннего состо­яния. Рано или поздно они вернутся на пароход, а пока она спокойно сидела, откинувшись на спинку и положив руку на живот. Маленькие темноглазые ребятишки махали сидящим в автобусе туристам, Эмма улыбалась им и тоже махала рукой. Скоро у нее будет собственный замечательный ребе­нок! Интересно, на кого он будет похож – на нее или на Пита? Она решила, что ей больше бы хотелось, чтобы глаза у него были карими. Она уже представляла себе маленького темноглазого малыша в комбинезончике.

Ханна была запасливой девушкой, и на этот раз тоже у нее оказалась лишняя бутылка воды, которой она щедро по­делилась с подругами. У Эммы нашлись конфеты, которые слегка приглушили испытываемый Лиони голод.

– Я уже привыкла к трехразовому питанию на парохо­де, – печально сказала она. – Есть хочу.

– Я тоже, – поддержала ее Эмма. – Не беспокойся, ско­ро они починят автобус.

– Сомневаюсь.

Ханна была настроена далеко не так оптимистично. Она ненавидела, когда нарушается привычный порядок. Автобус должен был быть в Асуане в половине восьмого, ужин – в восемь. Они стоят уже минут двадцать, значит, обязательно опоздают. Блин. Она терпеть не могла опаздывать, ненавиде­ла беспорядок в отлаженной жизни. Она почувствовала, как участился пульс, а на лбу выступил пот, отнюдь не из-за жары. Явно разыгрались нервы. «Успокойся, Ханна! – при­казала она себе. – Ну, опоздаете, что в этом страшного? Ты ничего не можешь поделать, остальные тоже». Она уже забы­ла, когда в последний раз испытала приступ паники, и твердо знала, что не может себе этого сейчас позволить.

По ступенькам в автобус поднялась Флора.

– Боюсь, нам придется выйти из автобуса, – сообщила она взбешенным пассажирам, пытаясь сохранить полное спокойствие. – Я позвонила в автобусную компанию, другой автобус будет здесь через полтора часа. Хассан говорит, здесь есть прелестный ресторанчик. Я заплачу за ваш ужин, потому что мы наверняка опоздаем на пароход.

– Умираю, есть хочу! – заявила Лиони. – Давайте по­скорее найдем этот ресторан.

Она огляделась и заметила, что Ханна выглядит на удив­ление расстроенной. А ведь она всегда была такой спокойной и уверенной, никогда не волновалась насчет того, что надеть, что есть и что люди о ней подумают. Сейчас же, из-за не­скольких часов опоздания, она выглядела так, будто вот-вот сорвется.

Лиони не знала, что сказать, чтобы успокоить ее, но тут вмешалась Эмма, привыкшая иметь дело с людьми, расстра­ивающимися из-за опозданий.

– Мы же ничего не можем сделать, Ханна, – сказала она твердым голосом, какого они от нее еще не слышали. – Мы тут застряли, так давайте попробуем получить от этого удовольствие. Не надо паниковать, рано или поздно мы будем дома.

– Я знаю, – согласилась Ханна, глубоко вздохнув. – Просто я ненавижу задержки, они действуют мне на нервы.

Она послушно вышла за Эммой из автобуса, за ней шла Лиони, пораженная такой переменой в робкой Эмме.

Пока группа шла по городку, жители наблюдали за ними. Симпатичные смуглые ребятишки хихикали при виде блед­ных ног Эммы, гордые мужчины в арабских одеждах не сводили глаз с Лиони, одетой в развевающийся белый щелк. Ее светлые волосы рассыпались по плечам, рот был ярко накра­шен.

– Вашему мужу повезло, – улыбнулся один из местных жителей, протягивая открытки с видами Абу-Заабаля.

Лиони тщетно старалась не улыбаться. В кои-то веки она оказалась в центре внимания.

– Благодарю, но нет, ничего не нужно, – строго прого­ворила она и покрепче ухватилась за руку Эммы.

– Я никому не позволю тебя умыкнуть, – подразнила ее Эмма, наблюдая, как мужчины пялятся на Лиони. – Ты тут пользуешься бешеным успехом.

– Не говори глупости, – ответила Лиони, безмерно польщенная, но пытающаяся это скрыть. – У меня трое де­тей, и я ношу плотные колготки, чтобы казаться стройнее, так что сирены из меня не выйдет.

Все же это внимание ей льстило. Мужчины смотрели толь­ко на нее. Не на элегантную Ханну, не на грациозную бело­кожую Эмму – на нее.

То же самое наблюдалось и в ресторане, где все три офи­цианта явно пришли в восторг при виде такой яркой и пыш­ной блондинки. На Флору с ее мобильным телефоном никто не обращал внимания, все глазели на Лиони, как на кино­звезду.

У Ханны несколько исправилось настроение. Смешно за­водиться из-за поломки автобуса. Она должна положить этому конец. Даже Эмма начала напевать, когда их троих провели к столику – самому лучшему, в просторном углу, с яркими подушками на сиденьях и красивым канделябром. Старший из официантов усадил Лиони в лучшее кресло и низко поклонился. Она одарила его благодарной улыбкой и сияющим взглядом сапфировых глаз. Он поклонился еще ниже, ушел и вернулся с тремя тонкими разрисованными стаканами.

– Опять «Рибена», – заметила Ханна, беря маленький стаканчик и вдыхая запах безалкогольного фруктового на­питка, к которому они уже привыкли на пароходе.

Когда все расселись, к столику подошла Флора и напо­мнила, что алкогольные напитки им придется покупать за свой счет и что автобус будет у ресторана около восьми.

– Уехать? – с наигранным ужасом воскликнула Лиони. – Флора, мне хочется остаться здесь навеки.

Хотя в местных ресторанах спиртное не подавали, Лиони заметила, как один из официантов появился с бутылкой красного вина, и предложила тоже заказать выпивку.

– А теперь поболтаем, – заявила она, когда принесли первое блюдо и они выпили по бокалу вина.

К тому времени, как принесли основное блюдо – бара­нину для Эммы и Ханны и кебаб с овощами для Лиони, – они уже покончили с мужчинами в целом и занялись непо­средственно Гарри. Ханна порадовалась возможности нако­нец рассказать кому-то о том, как она ужасно переживала, когда он заявил, что уезжает в Латинскую Америку и между ними все кончено.

– Ты думаешь, что знаешь кого-то как облупленного, и вдруг он взрывает под твоим носом такую бомбу!

Год прошел, а говорить об этом было все еще больно. Она ощущала себя преданной, брошенной. Она вложила в их отношения столько любви, времени и надежды, и оказалось, что все зря, потому что он, видите ли, задыхается и ему тре­буется сменить обстановку. Как выяснилось, он ничем не от­личался от других мужчин – такой же бессовестный и равно­душный. Но она так его любила. Никакие занятия аэробикой не смогли приглушить боль потери. Теперь она надеялась, что ее новая линия поведения – держаться подальше от муж­чин, за исключением таких развлечений, как с Джеффом, – впредь защитит ее от переживаний. Овчинка просто не стоит выделки!

– И что же он делает в Латинской Америке? – спросила Лиони.

– Не знаю и знать не хочу! – резко ответила Ханна. – Я ничего о нем не слышала после его ухода. Он собрал ве­щички, когда меня не было дома, и оставил записку, в кото­рой просил меня пересылать его почту сестре. Ха! Как бы не так! Я выбросила в мусор его новую чековую книжку, когда ее получила, а также все его налоговые документа. – Она ус­мехнулась. – Потом мне постоянно звонил его босс из газе­ты: ведь Гарри должен был написать для них большую статью о политических скандалах и уехал, не сказав ни слова. Вот вам Гарри: дать деру и не отвечать за свои поступки!

И Лиони, и Эмма готовы были кастрировать Гарри, по­явись он перед ними, а Ханна решила, что очень приятно иметь подружек, с которыми можно поделиться. Она слиш­ком переживала предательство Гарри, чтобы пытаться найти утешение в женском обществе, да у нее практически и не было подруг с тех пор, как появился Гарри. Потому так при­ятно было сейчас ощутить сестринскую поддержку.

– Сомневаюсь, что когда-нибудь снова доверюсь мужчи­не, – медленно сказала она. – Мне и Гарри не следовало до­верять. Я должна была предвидеть.

– Откуда? – удивилась Эмма. – Ты же не умеешь читать чужие мысли.

– Дело не в чтении мыслей. Тут все дело в мужчинах. Им вообще нельзя доверять – и точка, – настаивала Ханна. – Во всяком случае, я не могу доверять мужчинам, которые по­падаются мне на пути. Вот ты говоришь, что твой Пит прелесть, но, думается, многие из нас просто не годятся для та­кого рода отношений. Некоторым женщинам лучше быть одним, и я именно такая. Я могу сама о себе позаботиться, мне никто не нужен. Вот так и буду жить.

– Ты это несерьезно, – возразила Лиони. – Ты очень красива, Ханна, ты можешь заполучить любого мужчину. Тебе просто Попался слабый человек, вот он тебя и бросил. Из-за этого не стоит ставить крест на всех мужчинах. Если что-то пошло наперекосяк, надо отряхнуться и начать все с начала.

Когда подали десерт, состоящий из фруктов, они уже де­лились друг с другом собственными теориями о том, как до­быть мужчину. Впрочем, у Эммы до Пита почти никого не было, так что она призналась, что в эксперты не годится.

– Я познакомилась с Питом, когда мне было двадцать пять, а до этого встречалась только с тремя парнями. Послед­него папа спустил с лестницы, потому что он явился с косяч­ком. Сказал, что не хочет, чтобы из его дочери сделали нар­команку.

Все дружно рассмеялись.

Лиони призналась, что Рей был ее первым настоящим бойфрендом и что разрыв между ними произошел по обоюд­ному согласию, так что отряхиваться ей не пришлось. И те­перь Лиони абсолютно не понимала, как Ханна могла ре­шить не влюбляться, пока не сможет общаться с мужчинами на своих собственных условиях. Они уже слышали о фантас­тическом Джеффе и о том, что Ханна воспринимала его как хорошую терапию против воспоминаний о Гарри.

– Как ты можешь? – воскликнула она.

– Что – можешь? – Ханна откусила кусок арбуза, слег­ка залив соком подбородок.

– Решить, что будешь относиться к мужикам как к друзьям, с которыми иногда можно переспать. Я хочу сказать – а вдруг ты встретишь кого-нибудь потрясающего и безнадеж­но в него влюбишься?

– Мне достаточно вспомнить месяцы страданий после ухода Гарри, – сказала Ханна. – Я не допущу, чтобы мне снова было так больно. Я совсем не боюсь превратиться в бесчувственную корову, которая лишь использует мужиков. Просто счастливая любовь не для меня. Я потратила на нее годы – и что теперь имею? Ничего, черт бы все побрал! Гарри встал и ушел, как только ему захотелось, а меня в на­граду за десять лет любви оставил у разбитого корыта. Муж­чины – пустая трата времени и пространства, если не счи­тать акробатические этюды в спальне.

Эмма расхохоталась. Ей так нравилось сидеть, подобрав под себя ноги, смеясь и рассуждая о сексе! Она подвинулась, чтобы принять более удобную позу, и внезапно ощутила зна­комую ноющую боль в пояснице. Месячные?.. «Господи, нет! – мысленно воскликнула она. – Не может такого быть. Она беременна, она точно знает!»

Но боль повторилась, и Эмма поняла, что никакого ре­бенка нет. Нет и не было.

Ее охватила тоска. Она встала, уронив салфетку и разлив остатки вина.

– Пошла в туалет, – сказала она слабым голосом.

В грязном незапирающемся туалете ее опасения подтвер­дились. Она медленно вернулась к столу. Один взгляд на ее лицо сказал Лиони и Ханне, что что-то не так.

– Тебе плохо? – с тревогой спросила Ханна.

– Что-нибудь не то съела? – забеспокоилась Лиони. Эмма потрясла головой.

– Просто пришли месячные, – ответила она. – Я надея­лась, что беременна, я была уверена, что на этот раз… – Она заплакала и с трудом проговорила: – Оказалось, что нет. Она села рядом с Лиони, которая тут же обняла ее.

– Ах ты, бедняжка! – запричитала она над ней, как обычно делала, когда дети болели или были расстроены.

Обнимая Эмму, Лиони ощутила, какая она худенькая. Не элегантно стройная, какой хотелось бы быть Лиони, а просто кожа да кости.

– Милая ты моя, я знаю, это ужасно. Но ты еще такая молодая, у тебя много лет впереди… – утешала ее Лиони, на­деясь, что говорит правильные слова. – Многим парам тре­буются месяцы, чтобы зачать ребенка.

– Но мы уже три года пытаемся, – выговорила Эмма между всхлипываниями. – Три года – и ничего! Я знаю, это из-за меня. Что я буду делать, если не смогу родить ребенка? Ну почему я не такая, как все? Вот у тебя трое детей, почему же я не могу родить хотя бы одного?!

Лиони и Ханна переглянулись. Сказать было нечего. Лиони постаралась припомнить, что она читала о бесплодии. Вроде бы ей попадалась статья о паре, которая завела детей, когда перестала изводить себя и расслабилась. А Эмма, ко всему прочему, такая худая. И нервничает постоянно. В та­ком состоянии ей ни за что не забеременеть.

– Ты слишком хочешь ребенка, это может иметь отрицательные последствия, – наконец заявила она. – Надо успокоиться, тогда все получится. – Ее слова прозвучали так же неубедительно, как сказка о Санта-Клаусе, рассказываемая во всем сомневающемуся десятилетнему ребенку.

– Почему я не забеременела сразу же, как мы поженились? – рыдала Эмма. – Мы тогда и не очень старались. Или до свадьбы. Пит ужасно боялся, что презерватив лопнет, и я залечу. Говорил, что мой отец его убьет. Может, это наказание за то, что мы спали вместе до свадьбы или… Я не знаю! – Она в отчаянии подняла залитое слезами лицо.

В чем дело? Я не слишком верующая, но я бы целыми днями молилась, если бы знала, что это поможет!

– Никто тебя ни за что не наказывает. Не глупи, – сказала Ханна. – Посмотри на меня. Я тебя на пять лет старше, но до сих пор не встретила мужчину, от которого мне захоте­лось бы иметь ребенка. Так что твоя ситуация неизмеримо лучше. Если верить твоей теории о наказании за какие-то проступки, то я, очевидно, совершила нечто ужасное, раз мне попался Гарри, который меня бросил. А теперь у меня на горизонте даже нет ни одного перспективного мужика, от ко­торого мне захотелось бы родить.

Она не добавила, что дети в ее планах на будущее вообще не фигурируют, есть этот перспективный папаша или нет. Эмма начала понемногу успокаиваться.

– Возможно, надо попытаться узнать, что не так, – предположила Лиони. – Даже если есть какая-то проблема, врачи сейчас творят чудеса даже с бесплодными женщинами.

Эмма печально покачала головой.

– Я не могу так поступить с Питом. Это же кошмар! Я видела программу по телевизору, и… – Она вытерла глаза ладонью. – Он не знает, как я переживаю. Он любит детей и не понимает, что если их нет три года, то нет уже и надежды. Я не могу ему об этом сказать.

Лиони и Ханна с тревогой взглянули на нее.

– Ты не обсуждала это с мужем? – мягко спросила Ханна.

– Он знает, что я хочу ребенка, но я не могу признаться, насколько сильно я этого хочу.

– Почему? – удивилась Лиони. – Ты должна с ним по­делиться, он ведь тебя любит.

Эмма беспомощно пожала плечами.

– Я все думаю, что, если я буду молчать, проблема будет существовать только в моем воображении, и я в конце кон­цов забеременею. А если мы начнем принимать меры, я уз­наю, что это моя вина, что у меня никогда не может быть детей… Я этого просто не переживу!

– Дамы, нам пора! Автобус прибыл!

Все трое вздрогнули, услышав резкий голос Флоры, и только тогда обратили внимание, что все вокруг уже собира­ют вещи и встают. Ханна махнула официанту и быстро рас­платилась за вино, отмахнувшись от предложения Лиони внести свою долю. Эмма не произнесла ни слова.

Они сели в автобус в подавленном настроении. Ханна ус­тавилась в окно. «Что со мной такое? – думала она. – Поче­му я не хочу детей с такой же страстью, как Эмма их хочет? Я ненормальная?» Дети никогда не были частью ее жизнен­ного плана, нацеленного всегда на одно – обеспеченное бу­дущее. Никогда больше не зависеть от мужчины, как зависела от их никчемного отца ее мать. Все эти годы с Гарри были трагической ошибкой, она расслабилась, считала себя прак­тически замужем, забыла о своих амбициях и о том, что мужчина чаще всего не оказывается рядом, когда он больше всего нужен. Но с этим покончено. Она сделает карьеру и никогда впредь не будет нуждаться в мужчине!

Лиони, Эмма и Ханна сидели на палубе парохода, на­правляющегося в Луксор, и следили, как золотой диск солнца тонет в бескрайних водах Нила. Перед ними стояли бо­калы со слабеньким коктейлем. Это было самое приятное время, чтобы посидеть на палубе и посмотреть на проплывающие мимо долины. Стало немного прохладнее, и дул лег­кий ветерок.

Шел предпоследний день их круиза, и им хотелось все за­помнить и никогда не забывать. Следующий день у них был расписан с утра до вечера. Флора сказала, что у них не будет свободной минуты, и посоветовала воспользоваться этим ве­чером для отдыха. Девушки с радостью послушались. Родите­ли Эммы решили поиграть в карты после обеда, причем Джимми сделал все возможное, чтобы убедить дочь к ним присоединиться. Но она отказалась.

– Я лучше позагораю, папа, – твердо сказала она. Он искренне удивился:

– Но разве тебе не хочется побыть с отцом и матерью? Ханна и Лиони быстренько допили свой кофе и начали подниматься, не желая смущать Эмму своим присутствием во время ее перепалки с отцом. Но Эмма нуждалась в их под­держке.

– Папа, – спокойно сказала она с непривычной сталь­ной ноткой в голосе, – конечно, мне нравится быть с тобой и мамой, но мы же не срослись бедрами. Я хочу позагорать и не хочу играть в карты. Так что желаю вам получить удоволь­ствие.

Эмма встала и поцеловала отца в щеку, стараясь смягчить резкость своего отказа. Это сработало – отец промолчал, что было на него не похоже. «Наверное, он просто обалдел от не­ожиданности», – догадалась Ханна. Если бы она была пси­хологом, то написала бы огромную статью о Джимми О'Брайене. Она наблюдала на ним пять дней и пришла к выводу, что он ужасный человек с сильно завышенной самооценкой.

В среду он оскорбил прелестную молодую исполнитель­ницу танца живота, которая приехала на пароход со своим оркестром. Он заявил, что ей стоило бы что-нибудь на себя надеть, а не мотаться по залу, тряся вываливающимися теле­сами, как обычная потаскушка. Только вмешательство Фло­ры предотвратило международный скандал, потому что у ру­ководителя оркестра был такой вид, будто он собрался раз­бить свою электрогитару о голову Джимми.

– Не надо грубостей, – сказала Флора и увела чету О'Брайенов в дальний угол бара, где ей в течение десяти минут пришлось слушать лекцию на тему: «Позор, что эти люди в свое время не приняли католичество». Эмма сидела красная до корней волос и боялась поднять глаза на танцов­щицу.

«Такому человеку, как Эмма, никогда не удастся проти­востоять отцу», – поняла Ханна, отпивая еще глоток коктей­ля. Мамаша же ее просто странная. То болтает без умолку, то умолкает и сидит, уставившись в пространство с отсутствую­щим выражением лица.

– Обычно она не такая, – однажды шепнула ей Эмма, когда Анна-Мари прервала на середине фразу и принялась что-то мурлыкать под нос. – Папа говорит, все дело в жаре, но я все равно не понимаю, что с ней случилось.

Три женщины великолепно провели время, загорая на верхней палубе, читая, болтая, попивая минеральную воду и слушая бесконечно повторяющиеся записи, доносящиеся из усилителей в баре. Человек, ответственный за музыку на па­роходе, явно имел в своем распоряжении небольшое количе­ство записей и поэтому ставил в основном хиты семидесятых годов или песни из старых мюзиклов.

– Если я услышу эту песню еще один раз, я кого-нибудь убью! – заявила Лиони, допивая свой коктейль и раздумы­вая, не заказать ли еще один перед ужином.

– По крайней мере, они хоть сделали музыку потише, – сказала Эмма.

– Только чтобы не пугать коров, – заметила Лиони.

– Там на берегу наверняка есть полоски земли, иначе где бы паслись все эти коровы, – сказала Эмма, вглядываясь в берег. – У воды бы их сожрали крокодилы.

Они много смеялись в тот вечер, потому что Лиони вы­ступила со своим собственным предположением, почему рыбы никогда не фигурируют в наскальных рисунках и в раз­ных настенных картинах в храмах. Их гид Флора обычно ос­тавляла многие вопросы без ответов, обещая ответить на сле­дующий день. Накануне она объяснила, почему Хатшепсут оказалась единственной царицей, похороненной в Долине царей, но тут же возник новый вопрос – о рыбе в качестве жертвоприношения.

Лиони, которая была без ума от египетских мифов, реши­ла, что ответ на этот вопрос следует искать в истории бога Озириса. Ханна и Эмма, которые расположились в каюте Ханны вокруг бутылки персикового шнапса, так смеялись, что едва не свалились с койки.

– Когда Сет, злобный брат Озириса, убил его, разрезал на части и разбросал их по всему Египту, несчастная жена Озириса собрала и сложила все его части тела, – с энтузиаз­мом объясняла Лиони. – Она не смогла найти только пенис, который съела рыба. Вот и все. Ханна аж согнулась от смеха.

– Ты хочешь сказать, что рыбу не приносят в жертву, по­тому что одна из них съела член Озириса?

– Ну, конечно! По-моему, вполне логично.

Эмма, выяснившая, что ей весьма по вкусу персиковый шнапс, начала хихикать.

– Но мы же сегодня ели рыбу на ужин, – с трудом выго­ворила она. – Боюсь, меня сейчас стошнит! – Она расхохо­талась так, что и в самом деле с грохотом свалилась с койки.

Лиони, погруженная в свои египетские фантазии, выпила значительно меньше, чем остальные, но тут и она сдалась. Она втащила Эмму назад на койку, налила себе солидную порцию шнапса и осушила стакан в три больших глотка.

– Понятия не имею, что я буду рассказывать знакомым, если они спросят меня, кого я видела в Египте, – сказала она. – Ведь все думают, что я культурно проводила время, беседуя о древних цивилизациях. А я связалась с двумя алко­голичками, помешанными на сексе, которые считают, что пирамиды на самом деле летающие тарелки.

– А разве нет? – удивилась Ханна.

– Заткнись и налей себе еще! – приказала Лиони.

На следующее утро они пили на палубе легкий коктейль, который прекрасно помогал бороться с похмельем.

– Давайте закажем еще по порции, – предложила Ханна и махнула бармену.

– Мне надо в туалет, – возвестила Эмма, – но я отсюда слышу своего отца. Он внизу, и я не хочу с ним столкнуться, иначе он заставит меня сидеть с ними.

– Он чересчур много на себя берет, – рискнула заметить Лиони. Ей ужасно хотелось сказать, что Джимми О'Брайен грубиян и хам, но она понимала, что не может себе такого позволить.

– Ты не представляешь до какой степени! – заявила Эмма, которой слабый коктейль все же ударил в голову. – Он всегда командует, и только он один прав. Это настоящий кошмар!

– Но ты же только что рискнула ему возразить, – заме­тила Лиони.

– Мне еще придется за это расплачиваться. Он ненави­дит, когда ему противоречат – особенно при ком-то.

– Ты часто видишься с родителями дома? – поинтересо­валась Ханна.

– Да, постоянно, – призналась Эмма. – Они живут за углом, совсем рядом. Мы с Питом не могли купить дом на наше жалованье, вот отец и дал нам в долг. Правда, он и на­стоял на покупке дома, который ему нравился. До них всего пять минут ходьбы. Ханна поморщилась:

– И он считает, что может приходить когда вздумается, и указывать тебе, что делать, так как дал вам деньги?

– Именно.

Эмма вспомнила, как отец заставляет ее и Пита прихо­дить к ним раз в две недели на обед. А вопрос о том, что де­лать на Рождество, даже не обсуждается: это семейный праздник, и все тут.

– Ты единственный ребенок? – спросила Лиони.

– Есть младшая сестра, Кирстен, но ей удалось улизнуть. Она очень удачно вышла замуж. Кстати, папа ее обожает, хотя она умудряется не участвовать в семейных торжествах. К тому же она не работает, поскольку ее муж Патрик очень богат. Кирстен делает только то, что хочет Кирстен.

– Неплохо, – заметила Ханна. – Мой брат Стюарт точ­но такой же. В детстве я летом присматривала за курами ма­тери и нянчила детей родственников. Стюарт же никогда и чашки не вымыл. Тем не менее он – материнская гордость; Пат относится к нему так, будто он наследник трона. Кстати, и жена у него точно такая же. Должна добавить, что мы не слишком близки.

– А у нас с Кирстен, слава богу, хорошие отношения, – сказала Эмма. – Она веселая, мне с ней интересно. Просто чудо, что я ее не возненавидела, – ведь папа говорит только о ней. А у тебя есть братья или сестры, Лиони?

– Нет, только я и мать. Мы хорошо ладим, – добавила она, слегка смутившись, что у нее нет семейных проблем. – Отец давно умер, и мама живет своей жизнью. Часть дня ра­ботает, потом ходит в кино, на прогулки, даже в гольф нача­ла играть. Ее никогда нет дома по вечерам, а я смотрю все мыльные оперы. Мама – человек легкий, с ней приятно об­щаться.

– Как и с тобой, – сказала Ханна.

– Наверное, – согласилась Лиони. – Я тоже легкий че­ловек. В основном. Но иногда я взрываюсь, и тогда от меня лучше держаться подальше.

Ханна и Эмма сделали вид, что полезли под стол от страха.

– Ты нас предупреди, когда соберешься взорваться, ладно? – робко попросила Эмма.

– Не волнуйся, ты сама заметишь! Представьте себе, мне не хочется возвращаться домой, – призналась Лиони, наблюдая за заходящим солнцем.

– Это говорит о том, что ты хорошо провела время, – сказала Эмма.

– То есть я рада вернуться домой, но здесь так славно, и мне очень будет не хватать вас.

– Мне тоже, – вздохнула Эмма. Ханна немного помолчала.

– Я знаю, все говорят, что курортные романы никогда не имеют продолжения в реальной жизни. Но, возможно, с ку­рортной дружбой дело обстоит иначе? Нам было так хорошо вместе. Давайте встретимся после возвращения домой и ос­танемся друзьями. Что вы думаете по этому поводу?

Эмма радостно улыбнулась:

– Это было бы замечательно!

– Ну да, мы можем раз в месяц вместе ужинать или еще как-то встречаться, – согласилась Лиони с энтузиазмом.

В каком-нибудь месте, куда нам всем близко добираться.

Лиони уже думала об этом, сожалея, что они живут так далеко друг от друга. Сама она жила в Уиклоу, в южной части города, в часе езды до центра Дублина. Эмма – в северной части, в Клонтарфе, откуда до центра сорок пять минут, а Ханна жила в центре, около моста, на Лисон-стрит.

– Я живу примерно посредине между вами, – сказала Ханна. – Так что, простите, крутить баранку придется вам.

– Не имею ничего против, – заявила Лиони. – Для меня с этим путешествием начался новый этап в жизни. И раз уж я не влюбилась ни в кого вроде Омара Шарифа, то две новые подруги – совсем неплохо.

– Ты хочешь сказать, что мы на втором месте? – возму­тилась Эмма.

Лиони рассмеялась:

– Шучу. Ладно, давайте наметим первую встречу. Ду­маю, через две недели будет в самый раз. Мы еще сохраним загар, чтобы пощеголять перед публикой, и успеем проявить фотографии. Заодно посплетничаем о членах нашей группы.

– Договорились, – согласилась Ханна. Они чокнулись уже пустыми бокалами.

– За встречу бывших египтян! – громко сказала Эмма. – Ну что, заказать еще выпить?