Проведя весь вечер наедине с Бэннингом за разговорами об искусстве и литературе, Эвис по-прежнему терялась в догадках, что же он за человек. Ей казалось, она знает двух Бэннингов. Один – старший брат ее ближайшей подруги, с которым она знакома без малого восемь лет и все эти годы ссорилась и пререкалась. И другой, совершенно незнакомый ей мужчина – с ним ей было легко, удобно и никогда не было скучно. Она гадала, догадывается ли Бэннинг, что с каждым часом, проведенным в его обществе, ее все сильнее и сильнее тянет к нему, а узы, связывающие их, становятся все крепче. С каждой минутой Эвис открывала в этом человеке все новые, до сих пор неизвестные ей качества, о которых раньше она и подумать не могла. И по мере того как она узнавала его, он все больше ей нравился.

Она свернулась калачиком на оттоманке возле окна и любовалась морем, а он играл для нее на фортепьяно. Ей и раньше доводилось слушать чужую игру, но Бэннинг играл так, что она впервые пожалела, что ее никогда не учили музыке.

– Это Моцарт?

Он улыбнулся и покачал головой, а его пальцы еще быстрее забегали по клавишам. Эвис сдвинула брови и задумалась.

– Тогда Гайдн?

– Нет.

Ей стало стыдно. Она даже представить не могла, до каких пределов простирается ее невежество.

– Сильно сомневаюсь, что тебе удастся угадать автора, – проговорил он. Доиграв до конца, он повернулся и с улыбкой посмотрел на нее.

– Ладно, сдаюсь, – пожав плечами, улыбнулась Эвис.

– Это один малоизвестный английский композитор, имени которого никто не знает. Возможно, потому, что его произведения звучат только в этой комнате, – ухмыльнулся Бэннинг.

– Неужели ты?! – выдохнула она.

– Да. Ты удивлена? Это мое любимое хобби, чтобы как-то скоротать вечера, которые я провожу здесь в полном одиночестве, – объяснил он.

– Но это же просто… просто великолепно! – восторженно воскликнула Эвис. – Почему ты никогда не исполняешь свои произведения?

Встав, Бэннинг подошел к открытому окну и некоторое время молча любовался морем.

– Но ведь я – граф, Эвис, ты забыла? – тихо проговорил он. – Это моя главная роль в свете. А музыка… музыка – просто увлечение.

Она сорвалась с дивана и подбежала к нему.

– Не просто увлечение! Это то, что ты любишь! У тебя талант.

– Возможно, это и так, – согласился он. И, наклонившись к ней, легко поцеловал ее в щеку. – Но мой долг и мои общественные обязанности для меня превыше всего. А сейчас для меня на первом месте ты.

Схватив Эвис в объятия, он крепко прижал ее к себе и поцеловал долгим, страстным поцелуем. Потом отодвинулся.

– Почему бы тебе не переодеться к ужину?

Эвис молча кивнула. Сегодня вечером она готова сделать для него все, что он только пожелает, лишь бы доставить ему удовольствие. Она не будет отталкивать его – наоборот, станет с радостью принимать его ухаживания. Твердо решив соблазнить Бэннинга, она вытащила из саквояжа единственный наряд, подходивший для этой цели.

Изумрудно-зеленое платье самым выгодным образом подчеркивало ее прелести, во всяком случае, так уверяла ее портниха. Миссис Хатауэй, охая и ахая от восторга, помогла ей застегнуть его, но потом отправилась на кухню присмотреть за приготовлением еды. Поскольку она не привезла с собой свою горничную, которая могла бы помочь ей причесаться, выбор у Эвис был невелик. Она могла бы, как обычно, заколоть волосы тугим узлом на макушке или оставить их распущенными. Поразмыслив, она предпочла последнее, вспомнив, что Бэннинг всегда восхищался тем, как они темным водопадом спускаются ей на спину. Благодаря теплому влажному воздуху волосы завились кудрями, поэтому, повертевшись перед зеркалом, Эвис пригладила их щеткой, подкрутила пальцами локоны у висков, чтобы те тугими спиральками обрамляли ей щеки, и решила, что выглядит неплохо.

Низкий вырез платья, до половины открывавший грудь, придавал ей кокетливый вид, она чувствовала себя привлекательной и готовой к любовным подвигам – и она решила, что сегодня вечером ни в коем случае не позволит, чтобы подобное настроение пропало даром. Ей страшно хотелось чувствовать себя соблазнительной, а еще больше ей хотелось, чтобы Бэннинг нашел ее желанной.

Она чинно спустилась по лестнице и прошла в маленькую столовую в передней части дома. Кроме рассчитанного лишь на четверых стола и миниатюрного буфета в углу, тут не было ничего – по мнению Эвис, столовая как нельзя лучше подходила для интимного ужина вдвоем.

Услышав легкий стук ее каблучков, Бэннинг обернулся как раз в тот момент, когда Эвис проскользнула в комнату. При виде ошеломленного выражения его лица она едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Но вместо этого она просто послала ему улыбку – улыбку, полную невероятного соблазна.

– Ты выглядишь… потрясающе! – пробормотал он.

– Благодарю. Просто я вдруг вспомнила, как ты говорил, что мне очень идет это платье… что я тебе в нем нравлюсь, – пробормотала она.

– Ты понравилась бы мне ничуть не меньше и без платья, – буркнул он.

Эвис не нашлась, что ответить, она внезапно обнаружила, что пересохшие губы отказываются ей повиноваться. Бэннинг смотрел на нее таким взглядом, что она не знала, куда девать глаза, – ей казалось, что платье куда-то исчезло и она стоит перед ним совершенно обнаженная.

– Думаю, нам лучше сесть за стол, – хрипло проговорил он.

Несколько минут прошли в молчании. Потом, наконец, завязался разговор – о важных и не очень важных проблемах. К сожалению, им не удалось прийти к согласию по поводу необходимости как можно скорее отменить Закон о торговле зерном, но они с удовольствием отметили про себя, что во время спора оба умудрились оставаться в рамках вежливости. Понемногу это начинало сводить Эвис с ума. Бэннинг и говорил и держался так, словно это был обычный званый ужин, один из тех, на которых им часто доводилось присутствовать, бывая в свете. Эвис же не терпелось поскорее покончить с едой. Она умирала от желания броситься в его объятия, вновь почувствовать на губах его поцелуи.

– Ты не будешь возражать, если я попрошу дать мне почитать твой новый роман? – вдруг спросил он, заставив Эвис вернуться с небес на землю.

– Извини, я не поняла… – Ей показалось, она ослышалась.

– Мне бы хотелось почитать книгу, которую ты написала, – повторил Бэннинг.

Эвис закусила губу. Она сама не понимала, что заставляет ее колебаться. В конце концов, Эмори ведь уже читал его – с ее разрешения, разумеется. Да и Дженетт тоже.

– Даю слово, что не стану очень уж критиковать его и вообще буду проявлять сугубую сдержанность в оценках, – торжественно пообещал Бэннинг.

Эвис тихонько рассмеялась.

– Могу ли я считать это согласием?

– Наверное, да, – отозвалась она. Он попросил ее о такой малости – как могла она ему отказать?

– Вот и замечательно. – Бэннинг отодвинул стул и встал из-за стола. – Как насчет того, чтобы выпить бренди в гостиной?

Почему бы нет, подумала Эвис… по крайней мере, их тогда не будет разделять стол. Возможно, если она положит руку на его колено, когда они устроятся вместе на диване, он сообразит, в чем дело, и поймет ее невысказанный намек.

– Да, немного бренди было бы неплохо.

Он бросил на нее какой-то странный взгляд, но ничего не сказал, просто взял ее под руку и провел в гостиную. Эвис уселась на диван и подчеркнуто отодвинулась в самый угол, чтобы Бэннинг заметил, что тут вполне достаточно места для них двоих. Однако он, подав ей бокал, устроился в кресле возле окна.

– Что-то не так, Эвис? – с легкой иронией в голосе осведомился он.

От неожиданности она сделала слишком большой глоток – бренди обжег ей горло, она закашлялась и судорожно закивала.

– Да, – сдавленным голосом выдавила она. Потом отпила еще немного, отставила бокал в сторону и робко взглянула на него. – Я хочу, чтобы ты меня поцеловал, – прошептала она.

– Мне казалось, мы договорились, что не будем торопиться.

– Да. Договорились.

– И?..

Она догадывалась, что ему хочется услышать.

– Я передумала… – прошептала Эвис. – Мне не хочется больше ждать.

– Слава Богу! Иди ко мне…

– Мы не поместимся в этом кресле вдвоем.

– Кресло тут ни при чем. Ты сядешь ко мне на колени.

На колени? Мысль ей понравилась – учитывая, сколько возможностей она таила в себе.

Она послушно направилась к Бэннингу и остановилась перед ним, но он, к ее величайшему удивлению, не сделал ни единого движения – просто сидел и смотрел на нее. Сгущались сумерки, по полу протянулись длинные тени.

– Ты снимешь с себя платье, если я тебя попрошу? – хрипло прошептал он.

– Если ты этого хочешь, – пробормотала Эвис, чувствуя, как ее мужество начинает понемногу улетучиваться.

– Не сейчас.

Протянув к ней руки, он усадил Эвис к себе на колени и снова молча принялся любоваться ею. Потом осторожно намотал на палец один из ее локонов, поднес его к лицу и вдохнул аромат ее волос.

– У тебя на редкость красивые волосы, – прошептал он. – Когда я впервые увидел тебя, то решил, что они просто каштановые. Но потом я вдруг заметил, что когда на них падает свет, они начинают переливаться всеми оттенками золота.

Бэннинг осторожно обвел подушечкой пальца контуры ее губ.

– Чего же ты ждешь, Эвис? Поцелуй меня.

Чего она ждет?! Эвис опустила голову и робко прикоснулась губами к его губам. Это было приятно, однако чего-то в этом поцелуе не хватало. Набравшись смелости, она осторожно раздвинула кончиком языка его губы и принялась исследовать его рот, наслаждаясь исходившим от него ароматом бренди. Губы Бэннинга шевельнулись в ответ на ее молчаливый призыв, и между ними будто пробежала искра. Жаркая волна прокатилась по всему ее телу. Руки Бэннинга запутались в ее распущенных волосах, потом легли ей на спину, обжигая кожу даже через ткань платья. Он с хриплым стоном привлек ее к себе, и она оказалась полностью в его власти.

Очень скоро она почувствовала, что уже не владеет собой. В тот момент, когда губы Бэннинга шевельнулись, отвечая на ее поцелуй, она поняла, что пропала, полностью отдавшись тем ощущениям, которые пробуждало в ней жадное прикосновение его губ к ее губам. Теперь уже все решал Бэннинг – и Эвис вдруг почувствовала, что ничего не имеет против этого. В первый раз за всю жизнь она поняла, как это чудесно – позволить кому-то решать за тебя, – и радостно приняла новые для себя ощущения.

Каждый нерв в ее теле дрожал от восхитительного предвкушения чего-то неизведанного. С каждым поцелуем Бэннинга мужество Эвис все крепло – теперь она уже ничего не боялась. Внезапно холодный воздух обжег ее плечи, и она, опустив глаза, увидела, как Бэннинг, потянув за рукав, спустил с ее плеч платье. Это произошло так быстро, что Эвис даже не почувствовала, когда он успел расстегнуть на спине длинный ряд крючков. Она постаралась высвободить руки – иначе платье могло упасть к ее ногам.

– Не нужно, – прошептал он ей на ухо.

Теплые ладони Бэннинга с удивительной нежностью ласкали ее шею, постепенно спускаясь ниже, пока не дошли до места, прикрытого тканью платья. Эвис беспомощно смотрела, как он потянул его вниз, потом быстрым движением распустил шнуровку корсета – и через мгновение эта деталь ее туалета уже лежала на полу.

– Боже… ты просто очаровательна! – произнес он, словно не веря собственным глазам. Потом повернул ее так, что теперь она сидела к нему лицом, и припал жадным поцелуем к ее шее. Эвис чуть слышно застонала. Губы Бэннинга становились все требовательнее, спускаясь все ниже, пока не коснулись ее соска. Обхватив его губами, Бэннинг медленно втянул его в рот, и Эвис окончательно потеряла голову.

По ее жилам вдруг разлился точно жидкий огонь. Уже не понимая, что делает, она все крепче прижимала его голову к своей груди, словно не могла насытиться его поцелуями. Какое-то ей самой неясное желание томило ее, и Эвис изнывала, страстно желая большего.

Она еще спрашивала себя, что может быть приятнее этого, когда вдруг почувствовала, как рука Бэннинга легла на ее обтянутое тонким шелком бедро, потом двинулась вверх, пока не отыскала прорезь в ее панталонах. На мгновение Эвис оцепенела. Но руки Бэннинга были настойчивыми – его палец легко отыскал крохотный бугорок, нежно погладил его и дразнящим движением чуть сжал шелковистую плоть, доводя Эвис до безумия.

– Бэннинг! – со стоном выдохнула она.

– Не нужно ни о чем думать, Эвис, – пробормотал Бэннинг, прижавшись лицом к ее груди.

Она вдруг почувствовала, как его палец раздвинул влажные складки ее лона, скользнул внутрь. За ним последовал другой.

О чем он говорит? Как вообще можно думать о чем-то, когда она вся пылает, когда он заставляет ее изнывать от всепоглощающего желания?! Ее томило желание оказаться еще ближе к нему, слиться с ним в единое целое. Ей хотелось почувствовать, как он погружается в нее, окончательно и бесповоротно сделав ее своей. Бросив на него взгляд из-под ресниц, Эвис заметила, как потемнели его глаза.

Каждое движение его сильных пальцев доводило ее до безумия, заставляя взмывать все выше – туда, где ждало что-то неизвестное, но восхитительное. Эвис непроизвольно сжала мышцы, втягивая его в себя.

– Не нужно – отпусти себя на свободу, – прошептал он.

Эвис закрыла глаза. Голова ее безвольно свесилась на грудь. Неистовый взрыв потряс ее, и, вся дрожа, она припала к Бэннингу, не понимая, что происходит.

– Бэннинг! – со стоном выкрикнула она.

– Ш-шш! Это оно и есть, любовь моя.

Устало уронив голову ему на плечо, Эвис хватала воздух широко открытым ртом. Сердце ее едва не вырывалось из груди, голова вдруг стала пустой и легкой. Она и подумать не могла, что заниматься любовью так… так упоительно!

Бэннинг слегка пошевелился под ней, и его напряженное, едва сдерживаемое тканью копье уткнулось в еще влажные складки ее тела. Если он смог доставить ей такое невероятное наслаждение, подумала Эвис, то она готова сделать все, чтобы доставить ему такое же.

– Что ты собираешься делать? – с низким гортанным смешком спросил он.

– Все, что ты захочешь, – прошептала она в ответ.

Его единственным ответом на ее слова был хриплый стон. Она стащила с него сюртук, потом нетерпеливо стянула через голову рубашку, обнажив его грудь.

– Можно?.. – смущенно спросила она.

– Все, что ты хочешь, дорогая. Делай со мной все, что захочешь, – хрипло простонал Бэннинг.

Спрятав улыбку, она опустила голову и прижалась губами к его мускулистой груди. Отыскав плоский сосок, она дразнящим движением обвела его кончиком языка и почувствовала, как он содрогнулся всем телом. Что ж, неплохое начало, лукаво подумала она. Решив, что будет делать то же самое, что только проделывал он, Эвис забрала в рот его сосок и слегка потянула за него.

– О Боже… Эвис! – задохнулся он.

Соскользнув с него, она опустилась на колени между его ног. Потом опустила голову и принялась осыпать поцелуями его плоский живот, спускаясь постепенно все ниже и чувствуя, как твердеют его мускулы под ее губами, пока не коснулась верха брюк. Пальцы Эвис нащупали застежку, пробежали по ней, осторожно расстегивая одну за другой пуговицы. Бэннинг застыл. Одним быстрым движением Эвис спустила с него брюки.

– Ты сама не понимаешь, что ты со мной делаешь… – пробормотал Бэннинг. – Послушай, Эвис… ты должна остановиться… иначе…

– Не нужно останавливаться, – с легким смешком перебила она. – Думаю, я более чем готова принять то, что последует дальше.

Голова Бэннинга бессильно упала на подголовник кресла. Это было не совсем то, о чем он мечтал, когда несколькими минутами раньше своими ласками довел Эвис до исступления. Все, к чему он тогда стремился, – это доставить ей наслаждение, помочь ей расслабиться перед тем, как он в первый раз возьмет ее. Но то, что она делала с ним сейчас, оказалось слишком даже для него. Ни о чем подобном он раньше и помыслить не мог. Безумное, ни с чем не сравнимое желание огненной лавой заструилось по его венам, сводя его с ума и заставляя изнывать от нетерпения. Выхода не было: Бэннинг прекрасно понимал, что не может сейчас заняться с ней любовью – просто потому, что не сможет доставить ей того наслаждения, какого она заслуживает в первый раз.

– Эвис, умоляю, прекрати, пока еще не поздно! – простонал он.

К счастью, она послушалась. Схватив ее руки, он положил их к себе на плечи, а потом закрыл глаза, понимая, что уже ничего не в силах изменить. Тело его содрогнулось. Наслаждение было настолько острым, что Бэннинг едва не закричал – ни с одной другой женщиной он никогда еще не испытывал ничего подобного.

– И как? – не выдержала она. – Тебе было больно? – По ее лицу было видно, что она изнывает от любопытства.

Господи, такой любознательной женщины он в жизни своей не встречал.

– С чего ты взяла? Конечно, нет! – Он со вздохом потянулся к ней и поцеловал ее в макушку. – Ты самая невероятная женщина из всех, кого я когда-либо знал, – с улыбкой прошептал он.

– Ну, это вряд ли. Я самая обычная женщина, просто желание узнать что-то новое во мне иногда берет верх над здравым смыслом, – застенчиво улыбнулась она. – Иначе бы я не оказалась тут, с тобой.

– Хочешь услышать правду? – прошептал он. – Именно это я в тебе и люблю.

– Миссис Хатауэй передает привет и надеется, что ее булочки с корицей понравятся тебе не меньше, чем вчерашние, с малиной, – объявил Бэннинг, внося утром в спальню тяжелый поднос.

Святые угодники, мысленно ахнула Эвис… до чего же странно звучат столь обыденные слова в устах такого необычайно красивого мужчины! В черных брюках и свободной белой рубашке с расстегнутым воротом, не скрывавшей мускулистой груди, он смахивал на пирата, ворвавшегося в комнату к своей беззащитной пленнице.

– Почему ты улыбаешься? – подозрительно осведомился он.

– Потому что сейчас ты ужасно похож на пирата.

На губах Бэннинга появилась саркастическая усмешка.

– На пирата, говоришь? М-мм… а что, прекрасная мысль! Кстати, роль пирата меня вполне устраивает. Но если я в твоих глазах – злодей и пират, тогда, значит, ты – моя покорная пленница!

– Может, ты выкинешь из головы эту чепуху и лучше дашь мне булочку? – нетерпеливо перебила Эвис.

Рассмеявшись, он поставил на столик нагруженный тарелками поднос с завтраком и вытянулся возле нее.

– Ты сегодня какая-то молчаливая. Даже непривычно, – пробормотал он, кладя в рот последний кусок булочки.

– Я же ем, – рассудительно объяснила Эвис.

– Да? А я уже поел. И, если честно, пирату теперь не терпится овладеть своей прекрасной пленницей!

Эвис и глазом не успела моргнуть, как Бэннинг одним махом стянул через голову рубашку, сбросил брюки и, опрокинув ее на спину, лег сверху.

– Ты уверен, что это прилично?

– Что именно? – поинтересовался он, целуя ее обнаженное плечо.

– Заниматься любовью по утрам?

– Напротив – это совершенно неприлично, – пробормотал он, поцеловав Эвис в живот. – Но ничуть не более неприлично, чем уехать из города с мужчиной, который не является мужем. Так что, думаю, для двух людей, которые и без того, похоже, очень мало заботятся о приличиях, это абсолютно нормально.

Пока она обдумывала его слова, признавая их справедливость, Бэннинг спустил с ее плеч ночную сорочку и загоревшимися глазами уставился на ее обнаженную грудь.

– У тебя потрясающе красивая грудь! – хрипло простонал он. Вероятно, одна мысль о том, чтобы прятать такое сокровище под одеждой, показалась ему святотатством, потому что он одним быстрым движением сорвал с нее сорочку и зашвырнул ее в угол.

А Эвис только и мечтала о том, чтобы ее пират заявил, наконец, права на свою добычу. Бэннинг странным образом возбуждал ту часть ее души, которая жаждала ощутить господство над собой, – причем мысль о том, чтобы подчиняться Бэннингу, по-видимому, нисколько ее не возмущала. Густая растительность, которой была покрыта его грудь, защекотала ей соски, и они моментально затвердели, превратившись в тугие бутоны. Швырнув то, что еще оставалось от булочки, на ночной столик возле постели, Эвис с жаром отвечала на его поцелуи. Болезненное желание, жаркой волной захлестнув ее, казалось, сосредоточилось между бедрами, низ живота будто налился свинцом.

Каждый нерв в ее теле напрягся и мучительно вибрировал в ответ на его прикосновения, пока Эвис не почувствовала, что полностью растворяется в нем – в его горячем дыхании, в чистом и пряном запахе его сильного тела, в его сладких поцелуях, от которых у нее на губах оставался привкус корицы. Поцелуи Бэннинга обжигали ей кожу – Эвис казалось, что еще немного, и она вспыхнет и заполыхает, как свеча, у него в руках. Застонав, она выгнулась дугой, чтобы еще теснее прижаться к нему, стать еще ближе.

Губы Бэннинга проложили цепочку поцелуев вдоль нежного изгиба ее шеи, отыскали бешено бьющийся пульс, потом спустились ниже, к груди. Голова Эвис заметалась по подушке. Какое-то время Бэннинг пощипывал губами ее набухший сосок, потом вдруг резким движением вобрал его в рот. Эвис со свистом втянула в себя воздух, застонала и задвигалась под ним, еще сильнее возбуждая Бэннинга. Даже пламя по сравнению с его губами, обжигавшими ее грудь, сейчас, наверное, показалось бы не таким горячим, промелькнуло у нее в голове. Прикосновения Бэннинга опаляли ей душу, каждый его поцелуй, каждое прикосновение губ точно ставили на ней тавро – знак того, что отныне она принадлежит ему.

Но вот его губы скользнули вниз, к ее животу, и Эвис замерла в экстазе – впервые в жизни она почувствовала себя предметом обожания. В объятиях Бэннинга она нашла не только покой, но и защиту от своего прошлого, от тягостных воспоминаний, долгие годы на дававших ей покоя. И вдобавок она чувствовала себя любимой. А губы Бэннинга между тем продолжали свой путь вниз, туда, где ее бедра расходились надвое – еще мгновение, и они запутались в шелковистых завитках. Точно молния пробежала по ее телу, когда она вдруг почувствовала, как его горячий язык коснулся набухшего, пульсирующего комочка в самом сердце ее женского естества. Эвис окончательно потеряла голову – забыв обо всем, она теперь могла только наслаждаться теми невероятными ощущениями, которые он так щедро дарил ей.

Внутри ее постепенно нарастало напряжение, но теперь Эвис понимала, что это означает. Палец Бэннинга осторожно проник во влажную расщелину ее тела, слегка раздвигая горячие складки. За ним последовал и второй – Эвис чувствовала, как Бэннинг ласкающими движениями растягивает узкую, тесную щель, через которую ему предстояло проникнуть. По жилам у нее будто разлился жидкий огонь. Его пальцы задвигались, с каждой минутой приближая момент экстаза, и жар от них распространился по всему ее телу.

– Бэннинг, прошу тебя, сейчас! – простонала она. – Пожалуйста! Я хочу тебя!

– Еще рано, дорогая, – прошептал он.

Эвис со стоном вцепилась в простыню, комкая ее, пока пальцы Бэннинга ритмично двигались взад-вперед, заставляя ее прижиматься к нему все теснее. Приподнявшись на локтях, он продолжал ласкать ее, взгляд Бэннинга ни на мгновение не отрывался от ее лица, подмечая на нем каждое изменение. А Эвис уже не принадлежала себе – закрыв глаза, она чувствовала что взмывает на волнах наслаждения. Напряжение набирало силу и нарастало, пока вдруг не разрядилось взрывом непередаваемого экстаза, продлившегося несколько долгих, неповторимых мгновений. Тело ее содрогнулось раз, другой, перед глазами вспыхнул и рассыпался сноп искр – и наступило освобождение.

Чуть только тело Эвис немного расслабилось, копье Бэннинга скользнуло внутрь, проникнув в еще влажные, горячие глубины ее тела. Эвис судорожным движением притянула его к себе, словно умоляя его проникнуть глубже, уничтожить наконец ту преграду, которая делала ее девственницей. И вот это произошло. Эвис вскрикнула и забилась в его руках.

– О-оо… – простонала она.

– Ш-шш, Эвис. Худшее уже позади, – прошептал он, целуя ее в ухо.

Он еще чувствовал, как ее тело содрогается под ним в последних судорогах экстаза, и это возбуждало его до такой степени, что ему потребовалось напрячь всю свою волю, чтобы не присоединиться к ней. Бэннинг стиснул зубы, вспоминая, как он всегда гордился тем, что умеет контролировать себя. Нет, закусив от напряжения губу, подумал он, нельзя позволить себе потерять голову, и надо сделать все, чтобы этот миг запомнился ей навсегда!

Бэннинг чувствовал, что самообладание его тает, словно снег под жаркими лучами солнца. Содрогания ее тела подстегивали его, возбуждая его до такой степени, что он уже не владел собой. Однако… ему удалось сдержать данное Эвис слово. В этот раз она не забеременеет.

Наступит день, когда он проделает все как следует, и если не произойдет ничего непредвиденного, то на следующий год он станет отцом. Мысль о детях, которых подарит ему Эвис, согрела ему сердце.

Обессилев, он почти упал на нее, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, едва не разрывая ему ребра. Теперь она целиком и безраздельно принадлежит ему. И очень скоро станет его женой.