На велике я в два счёта доехала от магазина мистера Гуннара до дома Венделла. Выходя из дома, я сунула свои записи про частоту звуков и ноты в передний карман джинсов.

Во дворе, как всегда, играла в теннис Элеонора, младшая сестра Венделла. Она отбивала мячик от дверей гаража, и с каждым её прыжком в воздух смешно взлетало множество тоненьких чёрных косичек. Пока я шла мимо, успела поймать мяч, катившийся на улицу.

– Хорошо получается, – показала я, кидая мячик назад.

Целью жизни Элеоноры было стать лучшей теннисисткой, чем сёстры Винус и Серена Уильямс, вместе взятые. И не только потому, что они успеют состариться, пока она сможет бросить им вызов. Она мечтала играть так, чтобы победить их в любое время.

Она зажала мяч под мышкой, чтобы освободить руку для разговора.

– Спасибо. Тренируюсь к игре на выходных. – Элеонора свободно владела языком жестов, хотя училась только в третьем классе, а Венделл был единственным глухим в их семье – это было известно всем. Родители выучили язык жестов почти сразу после рождения Венделла, и дома пользовались им всё время. Его мама даже преподавала в классе для глухих в средней школе Бриджвуда, а Венделл собирался поступать туда на будущий год.

– Ты молодец. Венделл у себя?

Она махнула в сторону дома и отпила глоток воды из бутылки. Лето в Хьюстоне уже вступило в свои права, и её тёмное лицо блестело от пота.

– Он меняет звёзды, – показала девочка, опустив бутылку на землю.

Сквозь стекло передней двери мне были видны яркие вспышки света, включившиеся в ответ на мой звонок, и тут же показалась высокая фигура мамы Венделла. Мы все подключаем такие вспышки к дверным звонкам, чтобы знать, что кто-то пришёл.

Миссис Джексон открыла дверь и с улыбкой показала:

– Рада тебя видеть. Венделл наверху.

Я поблагодарила её и поспешила в комнату Венделла, где он стоял на стремянке и отклеивал от потолка пластиковые звёзды. На его футболке была надпись «Ты здесь» со стрелкой, указывавшей на какую-то точку Млечного Пути. Я могла не спрашивать, что он делает: это было его обычное занятие – переставлять звёзды так, чтобы они показывали сегодняшний небосвод.

– Чего надо? – махнул он мне одной рукой. В другой он держал карту звёздного неба.

– Можно поиграть на пианино? – спросила я.

Венделл спустился с лестницы и повёл меня в библиотеку, служившую также и музыкальной комнатой.

Мы вместе сели на скамейку перед инструментом, и он спросил:

– Что собралась проверять?

Я вынула записку из кармана и показала ему.

– Это про китов.

– Какого вида?

– Это не про вид китов, а про одного особенного кита. Нам рассказали про него на уроке. – Я положила руку на пианино, и Венделл сделал то же.

Вверху страницы я записала: «Обычная частота для китов: от 28 Гц, 1-я клавиша, до 35 Гц, 5-я клавиша». Одним пальцем я нажала на клавишу, крайнюю слева. Ладонь завибрировала от звука. Я повторила это несколько раз, чтобы мы успели привыкнуть к колебаниям. Затем я проделала то же самое с каждой клавишей до 5-й чёрной клавиши с частотой 35 Гц. Синие киты и финвалы не поют выше этой частоты.

В следующей строке было записано: «55 Гц, 13-я клавиша».

Я снова отсчитала от 1-й клавиши, пока не дошла до 13-й – на этот раз белой. Я нажала её несколько раз, чувствуя, как вибрирует ладонь – на этот раз немного выше предыдущих.

– Это тот кит, – объяснила я Венделлу. – Так звучит его песня. – Я снова нажала на клавишу. – Но на самом деле ему полагалось бы петь вот так. – И я нажала на первую клавишу. – И потому он не может общаться с другими китами.

Венделл сосредоточился и положил на пианино обе руки, пока я попеременно нажимала то одну, то другую клавишу.

– Не сильно отличается.

– Для китов сильно.

Он был прав, разница почти не ощущалась. На клавиатуре расстояние меньше фута, но оно разделяет Синего-55 и всех остальных китов. Я вспомнила нашу поездку к бабушке: как мы сидели на диване рядом, но не знали, что сказать друг другу.

В двери возникла озадаченная физиономия папы Венделла. Он выглядел как более высокая версия Венделла, только с абсолютно лысой головой, а не с короткой стрижкой.

Чтобы папе было видно из-за пианино, Венделлу пришлось высоко поднять руки:

– Это наш новый проект. Мы участвуем в конкурсе двух роялей!

– Это будет круто! – Его папа рассмеялся и добавил: – Пока аудитория тоже будет глухой.

Венделл демонстративно скорчил оскорблённую гримасу и рассмеялся тоже.

Мистер Джексон прекрасно владел языком жестов и мог поддержать с нами любой разговор. Венделл даже как-то заявил, что с радостью обменял бы своего словоохотливого папашу на такого, кто говорит только по делу, но я-то знала, что он шутит.

– Так он не может петь ниже или что-то в этом роде? – уточнил Венделл, когда его папа ушёл.

– Не может. Он уже давно плавает совершенно один, и я думаю, что если бы он мог говорить с другими китами, то давно бы так и сделал.

– А другие киты его не слышат?

– Даже если и слышат, то не понимают.

Я снова повторила поочерёдно все ноты, сосредоточившись на их различиях, и пожалела, что не могу сунуть пианино под воду, чтобы сыграть эту ноту для Синего-55.

– Я хочу придумать, как с ним общаться.

– С китом?

– Да, с китом.

– И как же?

– Я пока не знаю.

– И что будешь делать?

– Этого я тоже не знаю. Пока.

Мы по очереди нажимали на клавиши и старались почувствовать звук, прижимая ладони к пианино.

– Почему тебе так хочется с ним поговорить? – спросил Венделл.

Я не знала, что ему ответить, как объяснить, что этот кит плавает в океане в окружении других китов, с которыми он не может общаться, что на всей планете нет стада или хотя бы одного кита, который бы его понимал – даже его собственные родители, – и что я хочу создать такую песню, которая объяснит ему, что он не одинок. Я даже себе не могла это объяснить толком. Я постаралась найти какое-нибудь подходящее сравнение вроде морского прилива или чего-то более близкого Венделлу – гравитации или чёрных дыр, поглощающих и материю, и энергию.

– Он поёт и поёт, а все в океане проплывают мимо, как будто его не существует. Он думает, что никто его не понимает. И я хочу дать ему понять, что он ошибается.