Новое стадо покидало его.

Молоденькая самочка-детёныш прошлась вокруг него, а потом плыла рядом, пока другие звали её. Она была совсем юной, и ещё не выбрала собственную песню, и обратилась к крупному незнакомому самцу, плывшему на отшибе, с серией щелчков, свиста и подвываний. Рано или поздно они научатся понимать друг друга.

Но это лишь встревожило стадо. Им не нравилось, когда воду вокруг баламутят странные звуки, они не желали, чтобы их молодняк пел на незнакомом языке. Это было опасно. Как детёныш даст им знать, когда ему потребуется помощь?

И стадо горбачей принялось звать всех прочь, чтобы отдалиться от него. Но и оставлять с ним молодую самку они не хотели. Наконец, она присоединилась к остальным, послав ему прощальный писк.

Какое-то время большой кит плыл рядом, уже понимая, что его не примут, но не решаясь уйти совсем. Он так давно не пел для детёнышей. Когда-то давно в его родном стаде тоже была молодь, и он сам был детёнышем.

Горбачи уходили, грозно отмахивая огромными хвостами, не подпуская его к себе.

Если бы он не пытался петь – может, ему разрешили бы остаться? Какое-то время он удерживал в себе свою песню, но всякий раз начинал снова понемногу петь, когда его доверие крепло. Но чем больше он пел, тем быстрее стадо отдалялось и тем надёжнее взрослые отгораживали телёнка.

В океане начинался шторм, но он не уплыл в спокойные воды следом за всеми. Его пение становилось громче всего, когда штормило. Тогда он становился таким же, как они: не мог услышать свою песню за грохотом волн и воем ветра.

И он бросался в штормовые воды, извергая свою неуслышанную песню в бездну океана. Может быть, этот гул шторма и вой волн, уносящие все звуки, так изменят его пение, что кто-то его услышит.